Текст книги "Троцкий"

Автор книги: Джоэль Кармайкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава шестая
АЗАРТНАЯ ИГРА

В апреле, вернувшись в Россию, Ленин отказался от своих прежних взглядов; теперь, в сентябре, он уже считал, что условия, при которых большевистская партия, «представляющая» авангард российского пролетариата, может захватить власть от имени и в интересах революции, – налицо. Этот исходный постулат диктовал и специфический образ действий – конспирацию. Тайна плюс точность – непременные условия всякого путча.

Ленин все еще скрывался в Финляндии; оттуда он направил Центральному Комитету письмо, в котором потребовал немедленно взять курс на переворот. 6 сентября, когда Троцкий впервые появился на заседании ЦК, этот вопрос уже обсуждался. ЦК, однако, еще не принял окончательного решения; Зиновьев возражал против переворота и просил разрешения покинуть убежище, где он скрывался вместе с Лениным, чтобы публично заявить об этих разногласиях.

Хотя Троцкий, ныне пылкий большевик, был принят в партию без особых возражений, этому сопутствовал, однако, некий невнятный ропот. Широкой публике он, возможно, и казался воплощением большевизма, но партийные ветераны предчувствовали, что еще хлебнут с ним горя. Ленину не удалось убедить своих соратников дать Троцкому соответствующий пост в большевистской печати; 4 августа, когда Троцкий еще находился в тюрьме, его забаллотировали (11 голосами против 10) на выборах состава центральной редколлегии большевистских газет; и только после выхода из тюрьмы он был наконец назначен одним из главных партийных редакторов. Соответственно и он поначалу вел себя осторожно: не бросался со своим обычным пылом во внутрипартийные дискуссии.

Ближайшие соратники Ленина – Зиновьев и Каменев – яростно выступили против всей ленинской затеи; они считали ее авантюризмом, не имевшим ничего общего с марксистским учением о медленной поступи исторических сил.

Вся практическая сторона переворота сводилась к простому вопросу: способны ли большевики собрать достаточно сил, чтобы одолеть противостоящую им оппозицию? В долговременной же перспективе главной причиной, оправдывавшей захват власти, была, по Троцкому и Ленину, неизбежность великого переворота – революции в мировом или, по крайней мере, континентальном масштабе.

И Троцкий, и Ленин были убеждены, что революция в Европе неизбежно произойдет и притом – в самом ближайшем будущем. Троцкий давно утверждал, что социалистическая революция в России может быть только прелюдией к общеевропейскому взрыву – это составляло часть его теории перманентной революции; Ленин придерживался аналогичных взглядов.

В этом-то состоянии мессианского возбуждения, сочетавшегося со вполне реалистической оценкой практических возможностей, Ленин, поддерживаемый Троцким, двинул партию на штурм.

В чем они отличались – это в своем отношении к юридическому обоснованию переворота. Ленин полагал, что неустойчивость и подвижность всей ситуации делают выбор времени и тактики куда важнее всяких юридических тонкостей типа: что представляет собой переворот, кто его совершает, от чьего имени? Не будучи догматиком в деталях (неважно, где начать – в Москве или даже в Финляндии), он хотел, чтобы большевики открыто захватили власть именно как большевики.

Троцкий был куда дипломатичнее. Его осторожность была частично связана с его положением новичка в партии, но главным образом – со званием председателя Петроградского совета. Он считал разумным воспользоваться пробольшевистскими настроениями масс и, приурочив переворот к предстоящему съезду Советов, именно ему передать захваченную тем временем власть. По его плану большевики должны были захватить власть от имени Петроградского совета и с помощью его аппарата. Это, понятно, тоже был камуфляж, поскольку в Совете у большевиков было автоматическое большинство, а сам Троцкий был его председателем, так что независимо от названия власть все равно переходила к тем же людям. Зато в этом случае можно было изобразить переворот не как большевистскую затею, а как реализацию популярного в массах лозунга «Вся власть Советам!»

Вышло так, что именно Троцкий, придумавший этот «легальный» вариант переворота, оказался в результате автором самого первого обмана, который и поныне содержится в названии режима: «Советский Союз», – предполагающем, будто большевики «представляют» массы по принципу выборности.

Конечно же, все эти тонкости ничего не меняли по существу, потому что и Ленин, и Троцкий считали, что реальная власть должна находиться в руках большевиков, тогда как съезд Советов будет лишь «легальным» их рупором. И понятно, что эта комбинация была приемлемой для большевиков постольку, поскольку они обеспечили себе большинство на съезде.

Оказалось, однако, что главным в подготовке переворота стал именно его «юридический» аспект. Техническая сторона операции, сам захват власти, оказался самым незначительным ее звеном. Забавно, что для оправдания переворота в глазах своих же союзников большевики пустили в ход все тонкости логических построений, все резонерство так называемой «марксистской диалектики», которые не имели ни малейшего отношения к тому, что они одновременно говорили широким массам.

Массы устали от войны – большевики призывали к миру.

Не хватало буквально всего, особенно продуктов – большевики требовали хлеба.

Крестьяне требовали переделить землю – большевики призывали к экспроприации земли.

Все эти лозунги, которые не имели никакого отношения не только к большевизму, но даже к марксизму, были выдвинуты большевиками, чтобы обеспечить себе широкую общественную поддержку.

ЦК, однако, все еще не мог прийти к единодушию.

Одна из главных несообразностей этого странного переходного периода состояла в том, что в отсутствие Ленина роль самого авторитетного большевистского лидера – во всяком случае в глазах общественного мнения – перешла к Троцкому. Человек, который на протяжении пятнадцати лет был самым непримиримым врагом большевиков, вдруг стал их самым авторитетным трибуном!

Фактически именно Троцкий, опираясь на партийную печать и аппарат партии, а также на свое положение законно избранного председателя Петроградского совета, задумал и осуществил весь переворот.

Форма, в которой он преподнес его общественности, была элементарно проста: никакого переворота нет и в помине! На протяжении всего времени подготовки, когда главную роль играла психологическая обработка масс, он тщательно маскировал свои действия, чтобы на всякий случай сохранить возможность изобразить их, как нечто совершенно невинное. Общий развал экономики и катастрофическая ситуация на фронте облегчили ему эту задачу. Экономическое положение было ужасным: вся система продовольственного снабжения в Петрограде попросту рухнула; в провинции шло непрерывное брожение; то и дело вспыхивали крестьянские бунты; горели имения. На фронте армия терпела одно поражение за другим. Возрастала опасность наступления немцев на столицу.

Большевикам сыграл на руку тот факт, что Петроград, с военной точки зрения, был не только столицей страны, но и ее революционным центром. Это позволяло Троцкому проповедовать революцию под видом защиты национальной столицы. Именно в этой двусмысленной форме: защиты столицы и одновременно защиты центра революции – и развернулась вся борьба Троцкого с Керенским. В то время как Керенский старался перетасовать расположенные в Петрограде части, чтобы удалить из города наиболее замешанные в политику подразделения, Троцкий старался оставить их в городе под предлогом защиты столицы и, таким образом, как бы походя, поднял первостепенной важности политический вопрос: кто распоряжается столичным гарнизоном? В результате Совет сформировал новый орган – Военно-Революционный Комитет, которому предстояло стать главным исполнительным органом большевистского переворота.

После создания комитета ситуация обострилась.

Троцкий, по требованию Ленина, заявил об отказе большевиков от участия в выборах в Предпарламент и демонстративно увел за собой большевистскую делегацию; стало ясно, что теперь партии предстоит сделать окончательный выбор. Ожидать предстоящего съезда Советов было теперь, в ленинской терминологии, «преступлением и изменой».

По забавному стечению обстоятельств решающее заседание ЦК произошло на квартире Суханова, который был теперь настроен враждебно к большевикам; впрочем, его жена оставалась верной большевичкой. Суханов сообщает:

«Ради такой важной встречи прибыли не только москвичи; сам великий Мастер Церемонии со своим прихвостнем выползли из укрытия. Ленин появился в парике, но без бороды, зато Зиновьев – с бородой, но без шевелюры. Заседание продолжалось десять часов, до трех утра».

Ленин буквально вырвал у членов ЦК одобрение предстоящего переворота: из двенадцати присутствующих (всего в ЦК был двадцать один человек) только двое – Зиновьев и Каменев – проголосовали против.

На этом же заседании было создано первое Политбюро партии; оно включало Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Сталина, Сокольникова и Бубнова. Этому Политбюро хотели поручить каждодневное руководство подготовкой переворота. Вышло, однако, так, что вся работа легла на плечи Троцкого: Ленин сразу же после заседания снова отправился в свое финляндское убежище, Зиновьев и Каменев выступали против переворота, а Сталин был поглощен редакторской работой. Таким образом, кроме Троцкого, толкать все дело было некому.

13 октября Военно-Революционный Комитет (ВРК) известил командующего Петроградским военным округом Полковникова, что отныне его приказы недействительны без подписи ВРК. Еще через два дня партийные комитеты частей Петроградского гарнизона собрались в Смольном, штаб-квартире Советов, и запретили своим частям покидать столицу без особого разрешения Совета.

16 октября гарнизон официально провозгласил, что не покинет Петроград; иными словами, он отказался подчиняться приказам главы правительства. В тот же день Троцкий, фактический глава ВРК, распорядился, чтобы арсенал выдал Красной гвардии пять тысяч винтовок.

С этими двумя событиями совпало еще одно заседание ЦК. На него прибыл сильно загримированный Ленин, который решительно потребовал подтвердить резолюцию, принятую 10 октября, и немедленно принять меры к ее исполнению. Заседание, однако, закончилось тем, что Ленин уступил желанию Троцкого расширить намеченную инициативу: окончательное решение гласило, что ЦК и Совет в нужное время укажут наиболее выгодное направление атаки.

И тут, буквально накануне переворота, Зиновьев и Каменев решились на весьма необычный шаг: они опубликовали категорический протест против всей затеи, причем сделали это в беспартийной газете («Новой жизни» Горького). Это было открытое обращение к общественности, выход за партийные рамки, откровенное предупреждение врагам.

Ленин, конечно, пришел в бешенство. Обозвав Зиновьева и Каменева штрейкбрехерами революции, он потребовал их исключения из партии. Их не исключили; он не стал настаивать.

На следующий день меньшевики, все еще возглавлявшие Исполком Совета, отложили съезд на несколько дней. Тем самым они подарили Троцкому и большевикам драгоценное время для подготовки.

Выступая от имени Петроградского совета, Троцкий по-прежнему продолжал подчеркивать необходимость защиты города и делать вид, что у него только это на уме. И лишь 18 октября он заговорил наконец о вооруженных действиях, но и тут – под предлогом потребностей обороны:

«Мы ничего не скрываем. От имени Совета я заявляю: мы не планируем никаких вооруженных действий. Но если в ходе событий такое действие будет запланировано, рабочие и солдаты, все как один, выйдут по его призыву. Петроградский совет будет продолжать свою линию на организацию и вооружение рабочей гвардии. Мы должны быть постоянно готовыми к атаке со стороны контрреволюции. И мы ответим на нее беспощадной контратакой, которую доведем до конца».

Как стремительно менялась ситуация, если это заявление Троцкого было немедленно поддержано Зиновьевым и Каменевым – двумя главными противниками переворота! Но что Зиновьев и Каменев, если и сам Ленин – и тот был сбит с толку словесной эквилибристикой Троцкого. Он был настолько далек от каждодневных забот, связанных с подготовкой переворота, что его то и дело приходилось успокаивать; удавалось это с переменным успехом.

Все это время отношение Ленина к Троцкому вообще было несколько двойственным. Требование Троцкого обязательно приурочить переворот к съезду Советов казалось ему в высшей степени опасным – даже более опасным, чем открытое выступление Зиновьева и Каменева, которые отвергали самую идею переворота вообще. А поскольку по самой природе переворота его судьба зависела от точного выбора момента, то естественно, что в своих обращениях к ЦК Ленин называл тактику Троцкого практически предательской.

21 октября Троцкий провел через Совет резолюцию, по которой гарнизон должен отныне подчиняться только приказам ВРК. Он и тут еще остерегался заявить, что ВРК уже заменил собой военное командование. Комиссары ВРК, приданные к генеральному штабу якобы для связи, по-прежнему соблюдали установленный декорум. Но было совершенно очевидно, что резолюция Совета предрешила самый коренной вопрос – о верховной власти. Гарнизон недвусмысленно признал, что верховной властью является Совет и ВРК, как его исполнительный орган. Это означало, что Временное правительство фактически уже свергнуто; двоевластию, продолжавшемуся восемь месяцев, пришел конец, и законным правительством отныне является Совет. И даже несмотря на это, все оставалось по-прежнему!

Однако подлинный смысл событий постепенно становился все очевиднее: 22 октября ВРК, на основании принятой накануне резолюции, опубликовал обращение, в котором говорилось: «Приказы по гарнизону, не подписанные комитетом, недействительны».

Тем не менее психологически ситуация оставалась неизменной: новая власть еще нуждалась в признании. Переворот, фактически уже совершенный Петроградским гарнизоном 21 октября, еще должен был облечься в некие легальные формы. Вот как говорит об этом Суханов:

«В действительности переворот был совершен в тот момент, когда Петроградский гарнизон признал Совет своей высшей властью, а ВРК – своим командованием. Но в той неповторимой обстановке эта декларация была воспринята, как чисто риторическая. Никто не опознал в ней переворот. И неудивительно. Решение гарнизона практически ничего не изменило: уже и прежде правительство не имело ни реальной силы, ни власти. Реальная власть в стране давно уже находилась в руках большевиков из Петроградского совета, и тем не менее Зимний дворец оставался правительственным, а Смольный – частным учреждением. И все же Временное правительство было свергнуто именно 21 октября, точно так же, как царская власть – 28 февраля. Оставалось только завершить сделанное – во-первых, придать перевороту официальный характер, провозгласив новое правительство, и во-вторых – фактически устранить конкурентов, добившись тем самым всеобщего признания совершившегося факта. Значение того, что произошло 21 октября, было непонятно не только обывателю, но и самим революционным лидерам. Достаточно заглянуть в воспоминания одной из главных фигур октябрьских дней, секретаря Военно-Революционного Комитета Антонова-Овсеенко. Исход событий мог быть куда менее успешным (для большевиков), если бы они имели дело с другим противником. Вот что нужно обязательно учитывать: ни Смольный, ни Зимний не отдавали себе отчета в подлинном смысле происходящего. В конце концов, разве до этого гарнизон не принимал уже резолюций, подобных резолюции 21 октября? Разве он не присягал уже на верность Совету и после Июльских дней, и во время корниловского мятежа? Как же можно было утверждать, что сейчас произошло что-то новое?»

22 октября – в «День Петроградского совета» – несметные толпы «демократического населения» вышли по призыву Совета на массовые митинги. Это был еще один ловкий ход Троцкого в проводимой им психологической войне. Он хотел взвинтить настроения масс демонстрацией силы, вытравить из их памяти гнетущие воспоминания об Июльских днях, обнажить слабость правящих классов и правительства.

В этот день Троцкий произнес в Народном доме одну из самых эффективных своих речей. На этот раз, как сообщает наш главный свидетель Суханов, «все дело было в настроении. Сами лозунги давно навязли в зубах. Их можно было только заострить – с помощью подходящих эффектов. Троцкий сделал именно это. Но он пошел в этот день еще дальше: «Советское правительство дает беднякам и людям в окопах все, чем располагает страна. Ты, буржуй, у тебя две меховые шапки? – отдай одну солдату, который замерзает в окопе. У тебя есть теплая обувь? Останься дома. Твои ботинки нужнее рабочему…» Настроение окружающих граничило с экстазом. Казалось, что толпа вот-вот разразится каким-нибудь религиозным гимном. Троцкий предложил краткую и весьма расплывчатую резолюцию, что-то вроде «Защищать рабоче-крестьянское дело до последней капли крови! Кто за?» Взметнулись тысячи рук. Я видел эти поднятые руки и эти горящие глаза мужчин, женщин, юношей, солдат, крестьян. Что привело их в такой восторг? Может, им приоткрылся краешек того «царства справедливости», о котором они мечтали? Или под влиянием этой политической демагогии они прониклись ощущением, что присутствуют при историческом событии? Не знаю. Так оно было, и все. Троцкий продолжал говорить. Он проревел: «Пусть это будет вашей клятвой – отдавать все силы и принести все жертвы в поддержку Совета, который взял на себя славную задачу довести до конца победу революции!» Толпа не опускала рук. Она соглашалась. Она клялась. С гнетущим чувством взирал я на эту величественную сцену».

Разжигая настроения политически активных элементов Петрограда, Троцкий создавал обрамление, необходимое для успеха переворота. Оно позволяло облечь его в плоть и кровь нового социального организма.

23 октября был составлен список важнейших стратегических пунктов столицы и установлена связь между штаб-квартирой переворота и частями гарнизона. Оставался только один сомнительный пункт – Петропавловская крепость. Там находился первоклассный арсенал, насчитывавший сто тысяч винтовок; орудия крепости были нацелены прямо на Зимний дворец. Ее гарнизон составляли артиллеристы и верные Временному правительству мотоциклетные части. Крепость представляла собой единственную в своем роде и ключевую проблему. Комиссар, направленный туда большевиками, сообщил в Смольный, что его полномочий не приняли и ему самому угрожали чуть ли не арестом. О прямой атаке нечего было и думать: в отличие от других важных объектов Петропавловка была практически неприступной. В то же время правительство могло использовать ее как убежище и оттуда обратиться за помощью к фронтовым частям. Поэтому крепостью следовало овладеть во что бы то ни стало.

Задачу решил Троцкий. Кто-то предложил послать в крепость надежный отряд и разоружить тамошний гарнизон. Но это означало большой риск и открытые военные действия. И тогда Троцкий заявил, что сам отправится в Петропавловку и уговорит ее гарнизон сложить оружие. Это было в духе всей его тактики, которая до сих пор полностью себя оправдывала. Особого риска тут не было – разве что для самого Троцкого – зато при удаче этот шаг мог ускользнуть от внимания растерявшегося правительства.

Троцкий и сопровождавший его Лашевич (не большевик) произнесли перед гарнизоном страстные речи; их встретили с энтузиазмом; гарнизон почти единодушно высказался в поддержку советской власти, то есть против буржуазного правительства. Без единого выстрела Троцкий завоевал для ВРК грозную Петропавловку.

Но даже и на это решающее событие правительство не отреагировало. Апатия Керенского – вот самое непостижимое в истории Октябрьского переворота.

Утром 24 октября Смольный выглядел как вооруженная до зубов крепость. Шло последнее заседание большевистского ЦК; на нем присутствовали все, кроме Ленина, Зиновьева и, вот что занятно – Сталина. Троцкий предложил распределить функции между членами ЦК. Тем временем выяснилось, что правительство отослало крейсер «Аврора», который был пришвартован рядом с Зимним дворцом, и стянуло к самому дворцу женский(!) батальон. Последний оплот власти защищали наспех вооруженные женщины да небольшая кучка юнкеров с казаками. Немногочисленные отряды юнкеров были посланы также в разные пункты города; правительство распорядилось развести мосты через Неву в надежде отрезать рабочие кварталы города от центра; оно приказало отключить телефоны Смольного.

Все эти действия были немедленно сведены на нет приказами ВРК. Теперь решающим элементом переворота становилась военная организация, – что было проще всего. Руководили военной операцией три человека во главе с Троцким.

Большевики решили атаковать Зимний дворец в ночь на 24 октября, используя для этого кронштадтских моряков и Красную гвардию Выборгского района, а также экипажи «Авроры» и нескольких торпедных катеров. Операция могла оказаться трудной; поэтому нужны были достаточно воодушевленные части.

В эту ночь Троцкий впервые позволил себе открыто объявить, притом – как о чем-то будничном, – обо всех принятых им мерах, за которые большевики, ныне возглавлявшие Совет, взяли на себя полную ответственность. Он деловито перечислил открытие большевистских типографий и возвращение «Авроры» в город, как первые победы в вооруженном столкновении, которое стало теперь совершившимся фактом. Теперь-то он мог изобразить эти действия, как вполне легальные, поскольку законным правительством был теперь Совет; а то, что в Совете преобладали большевики, было, конечно же, лишь «счастливым совпадением».

На самом деле, разумеется, заявления, с которыми Троцкий выступал перед всем миром, были вдвойне лживыми: ведь, кроме открытых шагов, ВРК предпринимал также и конспиративные. В тот самый момент, когда Троцкий выступал перед массами как председатель Совета, он же как председатель ВРК посылал людей на вооруженный захват власти.

В два часа ночи его люди заняли главные вокзалы; в три тридцать «Аврора» бросила якорь возле Николаевского моста, и ее команда разогнала расположившихся там юнкеров; к восходу солнца из Гельсингфорса прибыло несколько торпедных катеров; в шесть утра был занят государственный банк; в семь была захвачена центральная телефонная станция, что позволило Совету немедленно отключить телефоны Зимнего дворца и генерального штаба. На Дворцовом мосту, рядом с правительственными зданиями, были размещены большевистские патрули.

Керенский ничего не мог предпринять. Он метался между бесплодными заседаниями министров в Зимнем и столь же бесплодными совещаниями с офицерами на Дворцовой площади: практических возможностей у него уже не оставалось.

Но даже в этот момент, когда переворот уже шел полным ходом, Троцкий все еще продолжал камуфлировать его напыщенными и туманными фразами: именно в эту ночь с 24 на 25 октября он опубликовал знаменитый приказ № 1, гласивший: «Чрезвычайная опасность угрожает Петроградскому совету. Вчера ночью контрреволюционные заговорщики попытались вызвать юнкеров и ударные части в Петроград. Настоящим приказываю привести вашу часть в полную готовность. Ожидайте дальнейших распоряжений. Всякое промедление и колебание будут рассматриваться, как измена революции».

Сам разгон Временного правительства занял считанные часы. Он произошел почти бескровно. Пострадавших оказалось не более десяти человек. В девять вечера с «Авроры» был дан холостой выстрел; затем около часа продолжалась совершенно безобидная ружейная и пулеметная перестрелка. Женский батальон попытался отойти; моряки согнали солдаток в кучу, кое-кого, походя, изнасиловали и всех отправили прочь в казармы – чтоб не совались не в свое дело! Зимний дворец был захвачен практически без всякого боя.

Октябрьский переворот был задуман, разработан и осуществлен Троцким, человеком, игравшим двойную роль – официального выразителя воли Совета и конспиративного руководителя военных отрядов. Ленин отчетливо это понимал. Троцкий провел всю операцию, не советуясь с ним. При создавшейся ситуации Ленин и не мог бы повлиять на решения, которые зачастую нужно было принимать немедленно: он был попросту слишком далеко от места действий. Эта невозможность прямого участия в деле в сочетании с давним недоверием к Троцкому как политическому союзнику все время настраивали Ленина несколько недоверчиво. Только теперь, когда стремительный и фантастический успех стал бесспорным, он понял: рискованная игра была действительно выиграна. Большевики пришли к власти.