Текст книги "Троцкий"

Автор книги: Джоэль Кармайкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Ни Троцкий, ни Наталья, от которой можно было ожидать большей проницательности в области человеческих отношений, нисколько не были озадачены увлечением светского бонвивана Меркадера некрасивой старой девой Сильвией; не менее странно было, что Маркадер находил удовольствие в обществе сентиментального тупицы Харта. Троцкий и Наталья понизили уровень бдительности; возможно, мужество стало изменять им.

Около четырех утра 23 мая 1940 года Троцкий закончил свой рабочий день и лег спать, приняв снотворное. Он был разбужен пулеметной стрельбой, которая ему со сна показалась фейерверком, обычным развлечением мексиканцев во время праздников. Но через секунду все стало ясно: «пули летали совсем близко, прямо в комнате, рядом с моей головой. Запах пороха становился все отчетливее… Нас атаковали».

Когда Троцкий проснулся, Наталья была уже на ногах и защищала его от пуль своим телом. Они спрятались на полу, между стеной и кроватью. Там они лежали в темноте, тихо, как мыши. Позднее подсчитали, что в самой кровати и вокруг нее было около ста пулевых отверстий, в стенах и дверях – около семидесяти. Наталья порывалась встать, но Троцкий удерживал ее внизу. Вдруг послышался крик Севы: «Дедушка!» Люди Сикейроса ворвались в его комнату. Наталья писала потом: «От этого крика Севы кровь остановилась в наших жилах». «Они похитили его» – прошептал Троцкий. В комнате Севы взорвалась зажигательная бомба и осветила силуэт человека в каске и мундире с блестящими пуговицами. Человек этот замешкался в коридоре, затем выпустил еще одну очередь по кроватям в спальне Троцкого и исчез. Комната Севы была объята пламенем. Во дворе продолжалась перестрелка. Наталья увидела кровавые следы, уходящие во внутренний дворик. Сева исчез.

Наталья подумала: «Где я могу его спрятать?.. Я теряю силы от напряжения и чувства безнадежности… В любой момент они могут вернуться и убить его… Тишина ночи была для нас могильной тишиной… Но вдруг из сада послышался голос внука. Он звучал энергично, как музыкальный пассаж стаккато, весело, храбро: «Альфред! Мар-га-ри-та!» Это вернуло нас к жизни». Выяснилось, что Сева тоже спрятался под кроватью; он решил, что Троцкого и Наталью убили, и, с раной в пальце ноги, пошел искать Росмеров.

Рейд, несмотря на тщательность подготовки и большое число людей в распоряжении Сикейроса, окончился провалом.

Как только окончилась стрельба, все выбежали во двор. Все были в целости и сохранности. Сторожа были крайне растеряны. Никто даже не посмотрел, что с полицейскими. Троцкий поспешил в сторожку за воротами виллы; часовые были обезоружены и связаны.

Все произошло очень просто: около двадцати человек в полицейской и военной форме, как снег на голову, свалились на часовых и беззвучно разоружили их. Затем отряд, во главе которого был человек в форме армейского майора, подошел к вилле. Харт немедленно открыл ворота; пришельцы просочились во двор, угрозами заставили сдаться ничего не подозревавших караульных, установили пулеметы и стали стрелять по спальне Троцкого и комнате Севы.

Длилась операция всего двадцать минут; кажется просто невероятным, как Троцкие остались в живых. Отряд ретировался, бросив несколько зажигательных бомб в дом и сад. Часть налетчиков уехала на автомобилях Троцкого, в которых всегда были ключи – на случай экстренного отъезда.

Харт не оказал никакого сопротивления и исчез вместе с отрядом. Троцкий, которому было присуще тонкое чувство юмора, заметил: «Чтобы обмануть советских агентов НКВД, достаточно залезть под кровать». Но через минуту на первый план выступили мысли об упущениях, позволивших агентам Сталина осуществить этот рейд. Во-первых, было очевидно, что пришельцы были хорошо знакомы с планом виллы. Непонятной оставалась и роль Шелдона Харта: мог ли даже круглый дурак впустить таких людей? Должно быть, кто-то из них был ему знаком. Но почему же его увезли? Все происшествие выглядело загадочным. Начальник мексиканской секретной полиции полковник Салазар в своем отчете о ночном рейде пишет, что он был ошарашен: «Троцкий улыбался; острый и глубоко проникающий взгляд его ясных глаз, спрятанных за очками в черепаховой оправе, весь его вид говорил о мефистофельской силе сарказма в этом человеке. Он был среднего роста, крепко сложен. У него был большой рот с тонкими губами, из которых нижняя слегка выдавалась вперед. Его волосы, усы и острая бородка были седые, почти белые. Прическа его казалась несколько неаккуратной. Его все еще молодые, твердые, энергичные черты привлекали к себе внимание… Тонкое лицо Натальи выражало большую нежность. Печаль и скитания, а не годы преждевременно состарили ее. Какой контраст! Он – энергичный и властный, она – мягкая, нежная, почти покорная». Салазар был поражен бесплодностью всего предприятия – это было настоящее фиаско! Неизбежно закрадывалось подозрение, что сам Троцкий организовал это нападение в каких-то собственных целях. Салазар спросил, подозревает ли Троцкий кого-либо в осуществлении налета. «Без сомнения!» – ответил он весьма решительно. – «Пойдемте»… Он положил руку мне на плечо и медленно повел меня вглубь сада, к клеткам кроликов… Он остановился, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что мы одни, приставил руку ко рту, как делают, передавая что-нибудь по секрету, и тихо, с большой убежденностью в голосе сказал: «Нападение было организовано Иосифом Сталиным».

Салазар решил, что его надувают: спокойствие Троцкого и Натальи показалось ему до смешного неестественным. «Чудесное спасение» стало казаться еще более сомнительным, когда над кроватью Троцкого обнаружили более 70 пулевых отверстий. Саркастические замечания Троцкого также показались Салазару подозрительными, хоть и не вызвали у него раздражения. Кроме того, он сомневался в том, что сталинисты могли пойти на такой рейд: ведь они поддерживали президента Карденаса.

Ни Салазар, ни Троцкий не могли даже предположить, что рейд был осуществлен с помощью агента разведки Меркадера. Причастность к делу Харта была очевидна, но Троцкий яростно, хоть и безосновательно, убеждал всех в его невиновности и, по-видимому, оставался при этом убеждении до конца. 25 июня, через месяц после налета, тело Харта было выкопано из земли на территории одной из ферм невдалеке от Мехико. Дом на этой ферме арендовался двумя художниками-сталинистами. К изумлению Салазара, Троцкий заплакал, увидев труп Харта.

Атмосфера на вилле стала гнетущей. У Троцкого появилась дежурная шутка – каждое утро он говорил Наталье: «Вот видишь, этой ночью нас не убили; а ты все еще недовольна!» Он продолжал активно работать, энергично помогал полицейскому расследованию. Ему предложили уйти в подполье, изменить имя и внешность и спрятаться где-нибудь в Соединенных Штатах. Троцкий отказался даже слушать об этом; единственной его уступкой было согласие на укрепление фортификаций на вилле. Стена была наращена, были установлены дополнительные вышки, стальные ставни и двери. Троцкий находил все эти изменения отвратительными. Он согласился на них только в виде одолжения своим друзьям и помощникам. Он отказался носить пуленепробиваемый жилет и отдал его часовому. Он не позволял обыскивать посетителей виллы, и был очень недоволен присутствием телохранителей при его разговорах с гостями. Все новые меры предосторожности были, конечно, классическим примером размахивания кулаками после драки. Советская разведка, безусловно, не пошла бы на новый рейд. И действительно, сталинская агентура применила новый метод – метод троянского коня. Возможно, он был уже давно утвержден в качестве запасного.

Роль троянского коня сыграл Джексон, торговый агент. Меркадер впервые встретился с Троцким через несколько дней после налета. Неизменно готовый к услугам, он предложил отвезти Росмеров в Вера-Крус, откуда они должны были уплыть назад во Францию после почти восьмимесячного пребывания в гостях у Троцких. Меркадер приехал рано утром. Его попросили подождать Росмеров во дворе. Троцкий, как всегда в это время, кормил кроликов; Меркадер подошел к нему и поздоровался. Он не стал надоедать хозяину, прошел в дом, подарил Севе игрушечный планер и был приглашен к чаю. За столом сидели впятером – Троцкие, Росмеры и Джексон. Потом Меркадер отвез Росмеров в порт. Он не появлялся в Койоакане около двух недель, затем приехал снова – попрощаться. Он уезжал в Нью-Йорк. Он оставил свой автомобиль телохранителям Троцкого. Меркадер вернулся в Мексику в июле, но в течение нескольких недель не показывался на вилле. 29 июля Троцкий пригласил его и Сильвию на чашку чаю. Это была единственная более или менее продолжительная встреча Меркадера с Троцким. Судя по записям в книге посетителей, которые аккуратно велись телохранителями Троцкого, после майского налета Меркадер появлялся на вилле 10 раз, но с Троцким он виделся всего два-три раза. Его «легенда» продолжала хромать; актерские способности часто подводили его, но ни у кого он так и не вызвал подозрений. В общении с Сильвией он старался казаться политически пассивным, но, разговаривая с телохранителями Троцкого, он сыпал именами видных троцкистов из разных стран, желая, видимо, подчеркнуть свою близость к движению. Он говорил о своем желании пожертвовать деньги в партийную кассу. В свое время он уже снабжал деньгами различные французские периодические издания «большевистско-ленинского» толка.

Очень правдоподобным кажется предположение, что Меркадер воспользовался бедностью Троцкого и его организации. Приманкой в приготовленной для Троцкого ловушке были деньги. Упомянутые Меркадером суммы были точно рассчитанной величины: 3000 долларов, подаренные им Сильвии, были и не слишком большой суммой, и не слишком маленькой. Рассказы Меркадера о том, что у его «босса» 60 миллионов долларов капитала, тоже были своего рода приманкой: сам я, мол, пока не так богат, но зато в будущем…

В немногочисленных разговорах с Натальей и Троцким Меркадер, застенчиво переминаясь с ноги на ногу, изображал чужака, который вот-вот станет «своим человеком». Предлогом для его поездок в крепость были подарки, которые Меркадер привозил Наталье от его «жены». Однажды он даже принял участие в политической дискуссии. В то время главным вопросом, занимавшим приверженцев Троцкого, был отход от движения таких ветеранов, как Джеймс Бернхем и Макс Шахтман. Сильвия, конечно, с головой ушла в распри. Меркадер, несмотря на свою роль бизнесмена, принял участие в горячих дебатах и выступил в поддержку Троцкого. Он очень старался не переиграть; его целью было продемонстрировать Сильвии свое политическое развитие. Никто не увидел в этом ничего странного… Но, в общем, он играл свою роль весьма посредственно. Присутствие духа изменяло ему по мере приближения рокового дня. Позднее вспоминали, что поведение Меркадера переменилось после его поездки в Нью-Йорк. Он вернулся в нервозном состоянии, цвет его лица стал странно нездоровым. Почти все время он проводил в постели, ни с кем не разговаривая, в том числе и с Сильвией. Временами на него находили приступы лихорадочного веселья. Он шумно разговаривал о своих успехах в альпинизме, хвастался своими деловыми связями, влиятельностью своего «босса», говорил о том, что начинает играть на бирже, зарабатывая таким способом деньги для Четвертого Интернационала.

Однажды, осматривая вместе с Троцким и главным телохранителем Джозефом Хансеном новые укрепления на вилле, Меркадер сделал разумное замечание: он сказал, что нет причины думать, будто советская агентура снова проведет налет, подобный майскому. Троцкий и Хансен не обратили на это заявление внимания. Точно так же не обращали внимания на странное поведение Меркадера и все остальные жители Койоаканской крепости. Короче, на вилле властвовала беспечность. Троцкому сообщили, например, что Меркадер не посетил штаб-квартиру партии во время своего визита в Нью-Йорк. Троцкий стал на сторону Меркадера, видя в нем потенциального прозелита. Однако хозяина виллы в Койоакане раздражали разговоры Меркадера о своем «боссе» и об игре на бирже. Раздражение Троцкого проявилось, как ни странно, в этическом аспекте. Троцкий как-то спросил у Натальи: «Кто этот очень богатый хозяин? Надо выяснить. Может, он какой-нибудь фашиствующий спекулянт? Может быть, нам лучше не принимать мужа Сильвии?»

Задается вопрос, почему хозяин Меркадера должен был обязательно быть фашистом, чтобы зарабатывать на бирже, если учесть, что для марксистов любой капиталист – угнетатель и спекулянт. И если поведение Меркадера казалось подозрительным, то почему это нужно было связывать именно с бизнесом? Но, поскольку Меркадер был уже в дружеских отношениях со всеми обитателями виллы, его нельзя было оскорблять расспросами.

К этому времени Меркадер уже придумал, как ему остаться наедине с Троцким. План был прост – написать какую-нибудь статью и попросить Троцкого высказать о ней свое мнение. 17 августа Меркадер сообщил, что написал статью о расколе в американской партии. Может быть, Троцкий согласится помочь ему, прочтет статью, внесет какие-либо изменения?

Хотя день выдался жарким, Меркадер явился на виллу в шляпе и держал в руках пальто. Они с Троцким зашли в кабинет; пока Троцкий просматривал черновик статьи Меркадер сидел на столе, не двигаясь и не снимая шляпы. Через десять минут Троцкий вышел из кабинета. Он был очень расстроен. Что-то в конце концов пробудило его подозрения. Вероятно, Троцкий обратил внимание на странное поведение Меркадера – он расценил его как неучтивое – и внезапно понял, что тот вовсе не ведет себя, как француз или бельгиец, выросший во Франции. Наталья была поражена; она гораздо больше мужа общалась с Меркадером и никогда не подвергала сомнению его национальную принадлежность.

Даже теперь никто не обратил на это особого внимания. Троцкий рассказал о своих подозрениях Хансену, но было уже поздно. Меркадер пришел на «консультацию» 17 августа вооруженный до зубов: ледорубом, ножом и пистолетом. Именно поэтому он был так странно одет. Это была генеральная репетиция. Через три дня после странной консультации в кабинете Троцкого Меркадер снова появился в Койоакане.

20 августа Троцкий проснулся в чудесном настроении. Погода была прекрасная. Он спешил пораньше начать рабочий день. Он вышел во двор покормить кроликов. За завтраком он говорил о том, что хочет продолжить работу над «Сталиным». (После майского налета работа эта была отложена – слишком много времени отнимало полицейское расследование.) С утренней почтой пришло известие о том, что архив Троцкого принят Гарвардским университетом. Троцкий написал несколько писем и начал работать над своей последней статьей. Статья так и не была закончена. Она сохранилась в виде бесформенной массы заметок по вопросу о современном значении классического лозунга «революционного пораженчества». Во время первой мировой войны этот лозунг принес большую пользу большевикам. Но можно ли использовать его сейчас, когда фашисты хозяйничают почти во всей Европе? Троцкий изменил тактику четвертьвековой давности: он и его маленькая партия выступили в поддержку американских рабочих, стремившихся в армию.

Троцкий провел обычный рабочий день. Под вечер он снова покормил кроликов. Наталья смотрела на него с балкона и вдруг увидела рядом с ним «незнакомую фигуру». Через минуту она поняла, что это был Меркадер. Он выглядел очень странно. Наталья вышла во двор. Меркадер попросил стакан воды. Она предложила ему чаю, но он отказался. «Нет, нет, я поздно пообедал – сказал он очень напряженным голосом – и мне просто хочется пить». Он прижимал к себе пальто. Во взгляде его сквозила нервозность. Наталья припомнила, что он в любую погоду всегда ходил без пальто и шляпы. «Почему это вы в шляпе и с пальто?» – спросила она. Он ответил, что может пойти дождь. Наталья не сказала вслух того, о чем подумала – в тот день никак не мог пойти дождь. Она спросила о Сильвии. Этот вопрос, казалось, смутил Меркадера. Потом она спросила о его статье. Не выпуская из рук пальто, он показал ей несколько отпечатанных на машинке листков. Наталья проводила Меркадера к Троцкому, который все еще кормил кроликов. Как всегда вежливый, Троцкий по-русски предложил ей пригласить Меркадера и Сильвию на обед – ведь назавтра они должны были уезжать в Нью-Йорк. Она сказала, что Меркадер нездоров – он отказался от чая. Троцкий повернулся к гостю: «Вы плохо выглядите, это нехорошо».

Троцкого абсолютно не интересовала статья, и он не хотел уходить от своих кроликов. Но все же он сказал: «Ну что же, давайте посмотрим вашу статью» и, не спеша, молча пошел с Натальей и Джексоном к дому. Наталья довела их до двери кабинета; дверь закрылась. Через минуту Наталья услышала «ужасный, душераздирающий крик». Сначала она не поняла, откуда он исходит. Она бросилась в кабинет и увидела Троцкого, который стоял, облокотившись о притолоку двери, ведущей из столовой на балкон. Лицо его было в крови, голубые глаза блестели.

Оставшись наедине с Троцким, Меркадер вынул из-под пальто ледоруб. Как он сам рассказал позднее: «Закрыв глаза, я изо всех сил ударил его ледорубом по голове». Меркадер рассчитывал убить Троцкого на месте и скрыться. Но Троцкий вскочил на ноги и начал бросать в Меркадера все, что попадалось под руку, в том числе диктофон, а потом сам набросился на него. Троцкий сражался яростно. Он выбил из руки Меркадера ледоруб, и тот был настолько ошеломлен, что не воспользовался ни ножом, ни пистолетом.

«Что случилось?» – спросила Наталья. – «Что случилось?». Он ответил не сразу. «Я подумала, что, может быть, что-то упало на него с потолка – в кабинете делали ремонт. И почему он стоял здесь? Спокойно, не выражая никаких чувств, он сказал: «Джексон». Похоже было, что он хотел сказать: «Вот это и случилось!» Он пошел несколько шагов и медленно опустился на пол. Вдруг, совершенно неожиданно, жестко и почти сурово он произнес: «Наташа, я тебя люблю». Я склонилась над ним… «Ты знаешь, там – он показал глазами на дверь кабинета – я заметил, что он хочет… снова… но я ему помешал». В этих его словах я услышала нотки удовлетворения. «Его нельзя убивать. Он должен говорить», – сказал он медленно.

Убийца, когда его схватили, закричал: «Меня заставили это сделать. Они посадили в тюрьму мою мать».

Хансену Троцкий сказал по-английски: «Это конец. Позаботьтесь о Наталье. Мы долго прожили вместе». Он сжал руки Натальи и Хансена. Потом, когда его несли на носилках, он снова сказал Хансену: «Я хочу, чтобы все, что у меня есть, осталось Наталье. Вы позаботитесь о ней». В больнице он спросил у Хансена, есть ли у него блокнот. Хансен записал несколько обрывков фраз: «Я умираю от руки политического убийцы. Он ударил меня в моем кабинете… Я боролся с ним… Мы… вошли… разговор о французской статистике… Передайте, пожалуйста, друзьям… я уверен… в победе Четвертого Интернационала… вперед…» Последними словами Троцкого Наталье, когда сиделки стали раздевать его, были: «Я не хочу, чтобы они раздевали меня, раздень меня ты».

Наталья наклонилась и поцеловала его. Он ответил на поцелуй. Наталья: «Это было нашим прощанием». В тот вечер Троцкий потерял сознание; через сутки после операции, проведенной пятью хирургами, он умер.

Ему было 60 лет.

Мозг Троцкого был сильно поврежден. Вскрытие показала – мозг весил 1250 граммов.

Примечание

Махинации Гельфанда невозможно восстановить во всех деталях. Незадолго до своей смерти в 1924 году он уничтожил практически все свои бумаги.

Тем не менее нет никаких сомнений в том, что размах его деловых операций был весьма значителен и что он получил большие суммы на финансирование различных русских групп, выступавших против войны, особенно же – после марта 1917 года – большевиков.

В 1916 году Гельфанд принял прусское подданство; он был откровенным агентом или союзником немецкого правительства.

Весной 1915 года он основал в Копенгагене «институт», предназначенный якобы для научных и статистических исследований; в этом институте работали многие русские эмигранты. Тогда же он создал там большую торговую контору; в самый разгар войны его контора вела оживленную торговлю, посредничая между Германией и Россией (только за один год, с августа 1915 по июль 1916, объем этих торговых операций составил более 11 миллионов рублей). Немецкие связи Гельфанда позволяли ему получать специальные импортные и экспортные лицензии.

Весной 1916 года Гельфанд создал угольный концерн, имевший целью вытеснить английский уголь из Дании и заменить его немецким; осенью того же года он создал собственное грузовое пароходство. И концерн, и пароходство вели операции в тесном контакте с датскими социалистами и профсоюзами. Одни только махинации с углем принесли Гельфанду огромные барыши.

Под вполне законным предлогом расширения своих деловых операций Гельфанд получил возможность создать собственную сеть в России. Его главным уполномоченным был Яков Фюрстенберг, больше известный под псевдонимом Ганецкий, выходец из богатой польской семьи. Фюрстенберг пользовался доверием Ленина: перед войной они прожили вместе два года. Летом 1915 года он переехал в Скандинавию – почти одновременно с Гельфандом. Работая в «институте» Гельфанда, Фюрстенберг был одновременно администратором его экспортной конторы и главным связным между Гельфандом и Лениным. Впоследствии Фюрстенберг занимал высокие посты в советской администрации: вплоть до 1932 года он возглавлял советский Государственный банк.

Вторым связным Ленина был Козловский, неприметный петербургский адвокат и бывший член польской социал-демократической партии.

Гельфанд и Фюрстенберг получали от немцев ряд товаров, в которых нуждалась Россия (хирургические инструменты, медикаменты – как, например, сальварсан для лечения сифилиса – и химикаты), а затем Фюрстенберг различными путями переправлял их в Россию. Деньги, вырученные за эти товары, не возвращались в Германию, а, начиная с весны 1917 года, шли на нужды ленинской пропаганды.

Весной 1917 года к Фюрстенбергу присоединился Карл Радек, тоже доверенное лицо Ленина. Вместе с Воровским (Орловским), инженером по образованию, они втроем составляли так называемую «Большевистскую заграничную службу», публиковавшую газеты на немецком языке. Боровский начал сотрудничать с Фюрстенбергом в феврале, после свержения царизма; с Гельфандом он познакомился, видимо, еще в студенческие годы в Мюнхене. Радек был самым активным членом «Заграничной службы» в Стокгольме.

На своем пути в Россию в апреле 1917 года Ленин отказался встретиться с Гельфандом, когда проезжал через Стокгольм. Но он контактировал с Радеком, который большую часть того дня провел с Гельфандом.

Немцы уполномочили Гельфанда предложить поддержку ленинской партии; Ленин уполномочил Радека принять это предложение. Радек остался в Стокгольме, чтобы руководить «Заграничной службой», а Гельфанд вернулся в Копенгаген для консультации со своими немецкими партнерами; затем он направился в Берлин, где встречался с немецкими социал-демократами и статс-секретарем Циммерманом. После этого он в течение нескольких недель курсировал между Копенгагеном и Стокгольмом, где большую часть времени проводил в большевистской «Заграничной службе».

Основным заданием «Службы» была доставка денег большевикам в Россию. Гельфанд был главным, хотя, видимо, и не единственным, посредником: немцы позволили большевистской «Службе» пользоваться своей дипломатической почтой.

Сообщение Эдуарда Бернштейна о том, что немецкие субсидии составили в сумме около 50 миллионов золотых марок, означает, что – в современной валюте – немцы передали в Россию в общей сложности около 660 миллионов долларов. Большая часть этих денег досталась, несомненно, большевикам, точнее – большевистской прессе. К августу 1917 года большевики выпускали сорок одну газету и журнал (из них двадцать одно издание – на русском языке). Тираж газет составлял 320 тысяч экземпляров ежедневно! Расходы были огромные, тем более что зачастую газеты раздавались задаром. Ежедневная газета с тиражом 4,5–4,8 тысяч экземпляров стоила от двухсот до двухсот пятидесяти рублей ежедневно! Разумеется, партийные доходы (в основном – взносы членов партии) не могли покрыть такие чудовищные траты. По данным Шапиро, поступления от взносов были ничтожными.

Невозможно предположить, что сеть большевистской пропаганды могла быть организована без благословения Ленина. Поэтому его роль во всем этом деле может считаться доказанной, несмотря на отсутствие расписок и других документов.

Троцкий тоже не мог не знать, откуда большевики берут такие огромные суммы. Он знал о тесных связях между Гельфандом, Радеком, Фюрстенбергом и Воровским. Будучи наркомом иностранных дел, Троцкий прекрасно знал также о контактах Воровского с советником немецкого посольства в Стокгольме Рицлером. Как наркомвоенмор, он знал, что большевики получали деньги от немцев вплоть до падения Западного фронта.

Как уже сказано, большевики всегда яростно отрицали всякий сговор с немцами. После того как Эдуард Бернштейн, тогда заместитель немецкого министра финансов, опубликовал в 1921 году свою первую статью в «Форвертс», где рассказывал об этом сговоре, орган немецких коммунистов газета «Роте фане» назвала его лжецом; в своей второй статье Бернштейн предложил предъявить доказательства любому партийному суду. Коммунисты не ответили на этот вызов. (Сам Бернштейн позднее замолчал, – видимо, по требованию немецких социал-демократов, опасавшихся ухудшения отношений между Германией и Россией.)

Ленин полностью отрицал всяческие финансовые контакты с Фюрстенбергом и Козловским и даже написал об этом письма в журнал «Нью лайф». Тем не менее сохранились два его письма, написанные Фюрстенбергу в апреле 1917 года. В первом из них Ленин пишет: «Мы все еще не получили от вас никаких денег», – а во втором: «Мы получили от вас деньги (2000) через Козловского». Эти письма были воспроизведены в журнале «Пролетарская революция» в сопровождении весьма путаных комментариев.

Позднее «дело» Фюрстенберга-Козловского восемь раз обсуждалось в ЦК партии, но в протоколах заседаний ЦК за этот период не содержится никаких материалов на этот счет. Вместо этого в тексте указывается, что «сохранившиеся материалы не дают возможности уточнить предмет дискуссии».

В июле 1917 года, когда разразился скандал с «немецкими субсидиями», Радек вынужден был признать, что Фюрстенберг сотрудничал с Гельфандом не только потому, что «должен был содержать семью, но и потому, что таким образом мог оказать большую финансовую поддержку польской партийной организации в русской Польше». Это «объяснение», вкупе с тем общеизвестным фактом, что «польская партийная организация» была простой марионеткой Ленина, сводится к признанию, что организация Гельфанда, по внешности чисто торговая, в действительности использовалась как канал для передачи денег чисто политической организации Ленина.