Текст книги "Жестокие игры"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Джек даже не шелохнулся.

– Почему?

– Почему? Потому что когда он слишком долго остается в одиночестве, то… огорчается.

– Нет, почему ты делаешь это для меня?

Эдди встретилась с его подозрительным взглядом. Она поступала так, потому что знала: когда опускаешься на самое дно, необходим человек, готовый протянуть тебе руку помощи. Она поступала так, потому что понимала: в мире с засильем телефонов, факсов и Интернета можно оставаться совершенно одиноким. Но она понимала, что если скажет об этом Джеку, то он из гордости припустит по улице, только она его и видела.

Поэтому Эдди промолчала и вместо ответа прошла по напоминающему шахматную доску полу закусочной.

Сегодня вечером в викторине выпала категория «Древнегреческая мифология».

«Этому герою разрешили вернуть свою возлюбленную Эвридику из царства мертвых, но он навечно потерял ее, когда слишком рано оглянулся, чтобы посмотреть, идет ли она следом».

Эдди не станет поступать так, как Орфей. Она продолжала идти, не оборачиваясь, пока не услышала негромкий звон колокольчиков на двери – свидетельство того, что Джек вошел за ней.

Сентябрь 1999 года
Северный Хейверхилл,
Нью-Хэмпшир

У Альдо Легранда на лбу была татуировка 10 x 10 – уже одного этого Джеку было бы достаточно, чтобы обходить его десятой дорогой. Он никак не отреагировал, когда Джек опустился на койку, и продолжил писать в пурпурном блокноте, обложка которого была изрисована свастикой и кобрами.

Джек начал выкладывать свои пожитки в небольшую пластмассовую коробку, стоявшую в ногах койки.

– На твоем месте я бы этого не делал, – предупредил Альдо. – Гора ссыт туда, если приспичит среди ночи.

Джек не обратил внимания на это предупреждение. Он уже целый месяц сидел в окружной тюрьме Графтона. Каждого нового заключенного сначала помещают в режим строгой изоляции, но через две недели ему разрешено подать ходатайство о переводе в режим средней изоляции – конечно, при условии хорошего поведения. Еще спустя две недели заключенного могут перевести в режим минимальной изоляции. Каждый раз, переходя в другой блок, Джеку приходилось сталкиваться со своеобразными проверками, которые устраивали ему сокамерники. В «строгаче» на него плюнули. В средней изоляции дали по почкам и в пах в темном уголке, который не просматривался камерами видеонаблюдения.

– Гора как-нибудь переживет, – бросил сквозь зубы Джек.

Он положил книги, взятые из тюремной библиотеки, сверху и засунул пластмассовую коробку под нижнюю койку.

– Читать любишь? – спросил Альдо.

– Да.

– С чего бы это?

Джек оглянулся через плечо.

– Я учитель.

Альдо осклабился.

– Ага, a я работаю на асфальтоукладчике, но все же не рисую посреди дороги прерывистую желтую полосу.

– Это не совсем одно и то же, – возразил Джек. – Я люблю приобретать знания.

– По книгам жизнь не узнаешь, профессор.

Джек уже знал, что жизнь бессмысленна. У него было целых четыре недели, чтобы поразмыслить на эту тему. Почему такой, как он, вообще слушает то, что говорит такой, как Альдо Легранд?

– Будешь и дальше кривляться и задирать нос, – сказал Альдо, – станешь лакомой конфеткой для остальных парней.

Джек попытался не обращать внимания на то, как тревожно забилось сердце. Этого страшится каждый мужчина, когда представляет себе тюрьму. Разве не смешно – а может, это кара божья! – быть осужденным за изнасилование и самому стать жертвой тюремного насилия?

– За что тебя? – поинтересовался Альдо, зажав ручку в зубах.

– А тебя за что?

– За изнасилование.

Джек не хотел признаваться сокамернику, что осужден по той же статье. Да и себе он в этом признаваться тоже не хотел.

– Я не делал того, в чем меня обвиняют.

При этих словах Альдо запрокинул голову и засмеялся.

– Мы все невиновны, профессор, – сказал Альдо. – Все.

Режим минимальной изоляции напоминал ромашку: от зоны отдыха, находящейся в центре, расходились, словно лепестки, небольшие группы коек. В отличие от нижних этажей, здесь не было камер – только одна дверь и кабинка надзирателя посредине. Ванные комнаты находились в стороне от зоны отдыха, и заключенные могли ходить туда, когда им заблагорассудится.

Джек намеренно пошел в ванную за полчаса до отбоя, когда все смотрели телевизор. Проходя мимо, он заглянул в зону отдыха. Ближе всех к телевизору, сжимая в кулаке пульт, сидел здоровенный негр. По негласной иерархии он занимал самое высокое положение: именно он выбирал, какие программы смотреть. Остальные заключенные располагались согласно своей близости к «королю»: приятели сидели у негра за спиной и так далее до самых задних рядов, где разместились «отщепенцы», которые изо всех сил пытались не попадаться ему на пути.

Когда Джек вернулся к своей койке, Альдо уже ушел. Он быстро разделся до трусов и футболки, залез под одеяло и отвернулся к стене. Он задремал, и ему приснилась осень с хрустящим, пахнущим яблоками воздухом и пронзительно синим небом. Он представил, как его команда бежит, разминаясь, по мягкой земле, от рифленых подошв отскакивают комья земли, поэтому к концу тренировок девочки полностью «перелопачивают» верхний слой. Ему снилось, как их хвостики подпрыгивают на спине, а ленты развеваются на ветру.

Проснулся Джек весь в поту – так всегда происходило, когда он вспоминал о случившемся. Но не успел он отмахнуться от неприятных воспоминаний, как почувствовал, что чья-то рука сжимает его горло, вдавливая в тощий матрас. Первое, что Джек сумел разглядеть, – это желтые белки глаз незнакомца. Тот заговорил, и в темноте блеснули его зубы.

– Ты дышишь моим воздухом, говнюк.

Он видел этого мужчину раньше – именно он держал в руках пульт. Альдо называл его Горой. Под футболкой бугрились стальные мышцы. Джек занимал верхнюю койку, но при этом глаза негра находились на уровне его глаз, следовательно, роста он был метра под два. Джек потянулся к стальной руке, сжимающей горло.

– Здесь много воздуха, – прохрипел он.

– Было много, пока ты не пришел, козел. А теперь мне приходится делить его с тобой.

– Прости, я не буду дышать, – пообещал Джек.

Практически сразу же здоровяк ослабил хватку и без лишних слов повалился на свою койку. Джек лежал без сна, сдерживая дыхание и пытаясь не вспоминать, как толстые пальцы Горы, отпустив его горло, нежно его погладили.

Коровы вызвали у Джека удивление. Каждая была прикована к столбу, и сначала он подумал, что это какая-то жестокая шутка: в тюрьме даже животных сажают на цепь. Но через несколько дней работы на ферме он понял, что их никогда не спускают с цепи, – не из-за жестокости, а потому что самим коровам так удобнее. Джек смотрел на их апатичные морды и недоумевал: неужели и он закончит так, неужели после нескольких месяцев, проведенных в заточении, просто перестаешь бороться?

Братья-близнецы, которые владели фермой, поставили его кормить коров: в его обязанность входило смешивать зерно из двух разных силосных ям в автоматической подвесной мешалке с раструбом, а потом развозить его на тачке и раскладывать по кормушкам. Джек покормил коров рано утром, еще до дойки, а сейчас, в половине пятого утра, должен был покормить их еще раз и повез тележку в самый дальний угол огромного коровника. Здесь все было в паутине и царил полумрак. Сегодня утром он испугался до смерти, когда из-за балки вылетела летучая мышь и коснулась его плеча своими тонкими, прозрачными крыльями.

Автоматическую мешалку приводил в движение продолговатый выключатель, находившийся на одной из массивных деревянных вертикальных балок. Джек включил мешалку, дожидаясь, пока зерно заполнит воронку. Мешалка работала с оглушительным шумом, словно шел ливень с градом.

От первого удара по почкам Джек упал на колени. Он оперся руками о цементный пол и изогнулся, пытаясь увидеть, кто напал на него сзади.

– Вставай! – велел Гора. – Я еще не закончил.

Визит в тюремный лазарет стоил три доллара. Заключенные в основном ходили туда, чтобы поглазеть на медсестру, одну из немногочисленных женщин в тюрьме. Сказаться больным и потаращиться на ее грудь, вздымающуюся под белым халатом, все лучше, чем сидеть в камере полтора на полтора или молоть зерно. Заплатившие три доллара могли рассчитывать на двадцатиминутный осмотр на одной из обитых клеенкой кушеток и таблетку тайленола.

Джека в лазарет доставил надзиратель, который заверил его, что это посещение бесплатное. Один из братьев-близнецов, владеющих фермой, обнаружил Джека в куче силоса по шею, на его синей джинсовой рубашке растеклось кровавое пятно в форме сердца. Джека никто ни о чем не спрашивал, да и сам он ничего не стремился объяснить.

Сестра сложила на металлический поднос бинты и вату.

– Не хотите рассказать, что произошло?

Джек едва мог разговаривать из-за невыносимой боли, которая пронзала его каждый раз, когда он поворачивал голову.

– Кровь из носа пошла, – прохрипел он.

– Впервые вижу, чтобы из-за носового кровотечения сломался хрящ в носу. А как быть с ушибом позвоночника и ребер? Или я должна думать… что вас лягнула корова?

– Похоже на правду, – согласился Джек.

Медсестра покачала головой, заткнула ему ноздри ватой и отправила назад в блок. Там в зоне отдыха заключенные играли в настольные игры. Джек подошел к свободному столу и начал раскладывать пасьянс.

Неожиданно сидящий через два стола за «Эрудитом» Альдо схватил своего напарника за воротник.

– Ты назвал меня лгуном?

Тот посмотрел ему прямо в глаза.

– Да, Легранд. Именно лгуном.

Джек отвернулся и перевернул даму пик. Положил ее на колонку с бубновой пятеркой.

– А я тебе говорю, есть такое слово! – настаивал Альдо.

На крики явился дежурный надзиратель.

– В чем дело, Альдо? Кто-то не хочет делиться с тобой своими игрушками?

Альдо ткнул пальцем в игровое поле.

– Разве нет такого слова?

Надзиратель нагнулся поближе.

– Охра. Никогда такого не слышал.

– Такое слово есть, – негромко сказал Джек.

Альдо с довольной улыбкой повернулся к нему.

– Скажи им, профессор. Я нашел его в одной из твоих книг.

– Охра – это цвет. Оттенок оранжевого, – пояснил Джек.

– Двадцать семь очков, – добавил Альдо.

Его противник прищурился и посмотрел на Джека.

– Почему, черт возьми, я должен тебе верить?

– Потому что он много читает, – сказал Альдо. – И знает ответы на все вопросы.

Джеку хотелось только одного: чтобы Альдо заткнулся.

– А проку от этого, – пробормотал он.

Джек скреб лопатой по бетону, задыхаясь от едкой вони, когда насыпал очередную порцию навоза в тачку. Коровы, изогнув крепкие шеи, смотрели на него огромными карими глазами. Их вымя налилось молоком, они мычали.

Одна из коров, взмахнув невероятно длинными ресницами, опустила голову. Джек переложил лопату в другую руку и погладил пятнистые черно-белые бока. От прикосновения к теплой шкуре животного к горлу подступил комок.

Вдруг лопата отлетела в сторону, а сам он оказался на полу. Он чувствовал, как солома колет висок, ощущал вонючую кучу навоза под своей щекой и холодный воздух на спине и ягодицах, когда с него сдернули джинсы. Прямо над его головой раздался низкий голос Фелчера:

– И много ты знаешь, Эйнштейн? Знаешь, например, что я с тобой сделаю?

Джек почувствовал, как мясистые пальцы Горы сдавили ему шею. Он слышал, как расходится каждый зубчик на молнии.

– Господи, Гора, – раздался голос, – не мог найти кого-нибудь другого?

Гора навалился на Джека.

– Заткнись, Легранд! Это не твое дело.

– А чье? Сент-Брайд побился с чуваками об заклад. Он утверждает, что знает все ответы в викторине «Рискуй!» еще до того, как их дадут участники. Если он проиграет, будет должен каждому по банке кофе.

Джек осторожно вдохнул. Он не спорил ни с Альдо, ни с кем-то другим в блоке, но готов был истратить все свои сбережения на кофе, если это чудовище слезет с него.

– Завтра мы заполняем продуктовый заказ, и если благодаря тебе он сегодня окажется в лазарете, то на той неделе нам кофе не видать.

Гора отпустил Джека. Тот повернул голову и увидел, что негр застегивает джинсы, задумчиво глядя на него.

– Я смотрел эту викторину. Еще никому не удавалось ответить на все вопросы. – Он скрестил руки на груди. – Если проиграешь, я кофе не хочу.

– Хорошо. Куплю тебе шоколадный батончик.

Тут же руки Горы сжали плечи Джека и приподняли его над землей.

– Если сегодня ответишь правильно на все вопросы, до завтра я оставлю тебя в покое. Но ты будешь играть и завтра, и послезавтра. Как только облажаешься, ты мой. – Он коснулся подбородка Джека, подушечки его пальцев были мягкими. – Проиграешь – приползешь ко мне.

Джек замер. Когда Гора вышел из коровника, он без сил опустился на солому. Штаны его так и остались спущенными до колен. Джек сел, пытаясь отдышаться.

– Ты как?

Пока Альдо не подал голос, Джек не вспомнил о его присутствии.

Он вытер нос рукавом и кивнул.

– Спасибо.

– Не за что, – пожал плечами Альдо. – Мы все побывали в твоей шкуре. Но больше чьей-то задницы Гора любит новые забавы.

Залившись краской стыда, Джек начал поправлять одежду.

Его била нервная дрожь – запоздалая реакция на то, что едва ли не произошло. В тюрьме теряешь все – статус, работу, дом. От одной только мысли, что любой человек может отнять у заключенного еще больше – нечто, что нельзя вернуть, например достоинство, – он настолько разозлился, что, казалось, даже кровь в нем закипела.

Джек выиграл. И, подобно Шахерезаде, на несколько дней получил отсрочку приговора. У него появилось маниакальное хобби: восемь часов он работал, потом брал в тюремной библиотеке столько книг, сколько разрешалось, и нес их на свою койку. Он читал перед обедом, во время обеда, после обеда… Читал, пока знакомые мелодии телевизионной викторины не наполняли комнату отдыха. Он засыпал с мыслью о составе коктейля «Том Коллинз», просыпался с мыслью о русско-китайской войне. И вскоре был уже не одинок в своем увлечении. Заключенные, которые вначале злились, что так и не получили свой кофе, осознав, что самоуважение возбуждает не хуже кофеина, начали болеть за Джека. Из желания помочь ему они тоже стали брать книги в библиотеке и придумывать вопросы. Они забрасывали ими Джека, когда он чистил зубы, убирал за собой поднос в столовой, застилал койку.

Через неделю вся окружная тюрьма знала о пари между Джеком и Горой Фелчером. Надзиратели делали между собой ставки, предсказывая день, когда Джек в конце концов ошибется. Режимы строгой и средней изоляции следили за его победами, передававшимися по «цыганской» почте. И в семь вечера все телевизоры в тюрьме переключались на канал, где шла викторина.

Однажды вечером по уже заведенному порядку Джек сел слева от Горы Фелчера, не сводя глаз с экрана над головой. Выигрывала женщина с непослушными вьющимися волосами. Ее звали Изабель.

«Крылатые выражения за шестьсот», – сказала она.

«Историк Публий Корнелий Тацит говорил, что они находятся "на стороне сильнейших"».

Все заключенные в ожидании уставились на Джека, даже дежурный надзиратель отложил свой кроссворд и, скрестив руки на груди, остановился неподалеку. Джек почувствовал, как из горла рвется ответ – легко, беспечно.

– Ангелы.

В следующее же мгновение он понял, что ответил неправильно.

– Я имел в виду…

– Боги, – ответила игрок.

Зазвенел звонок, и сумма выигрыша Изабель увеличилась на шестьсот долларов. В комнате отдыха стало так тихо, что Джек слышал биение своего сердца. Он настолько уверился в собственных силах, что даже перестал задумываться, прежде чем ответить.

– Боги, – повторил Джек, облизав пересохшие губы. – Я хотел сказать «боги».

Гора повернулся к нему. Глаза у него были бесстрастные и черные, как вулканическое стекло.

– Ты проиграл, – констатировал он.

В знак сочувствия все оставили Джека в покое. Когда он заходил в уборную, когда появлялся в столовой, окружающие делали вид, что не замечают его. Заключенные считали, что он напуган до немоты. Это они понять могли – на сегодняшний день уже всем было известно, что Джек поставил на кон свою добрую волю. Одно дело, когда тебя изнасиловали, и совершенно другое, когда ты приносишь себя в жертву.

Но Джек не боялся. Он настолько злился, что не смог бы вымолвить и слова, не выплеснув свой гнев. А ярость он предпочитал держать внутри, чтобы она тлела, как угольки, в надежду опалить Гору Фелчера и оставить на нем такие же незаживающие раны, какие, как казалось Джеку, навсегда останутся на нем.

В тот день, когда Джек проиграл пари, к нему подошел Альдо.

– Просто сделай и забудь. И никогда не вспоминай об этом, – негромко посоветовал он. – Как и о тюрьме.

Джек стоял в коровнике и смотрел, как напрягаются мышцы Горы, когда он забрасывает сено на стог, который скирдовал в углу.

– Язык проглотил? – спросил Гора, стоя спиной к Джеку.

– Да нет.

– Да нет! – передразнил его Гора. – Он теперь мой, как и ты. Весь, с потрохами.

Фелчер снял рабочие рукавицы. На его лбу бисеринками поблескивал пот, футболка спереди тоже была мокрой.

– Я уже начал было сомневаться, что ты отдашь долг. – Он опустился на сено. – Давай снимай штаны.

– Нет.

Гора прищурился.

– Ты должен гореть желанием.

– Я сам пришел, – равнодушно сказал Джек. – Это все, о чем мы договаривались.

Гора швырнул его на спину, вывернув руку и зажав шею в стальные тиски.

– Ты возомнил себя умником, а даже не знаешь, когда нужно закрыть рот!

Джек собрал всю свою волю в кулак и сделал то, чего Гора никак не ожидал: он замер и покорился.

– Я и есть умник, болван, – негромко произнес Джек. – Я достаточно умен, чтобы понять: тебе меня не сломать, даже если оставшиеся семь месяцев ты будешь дрючить меня трижды в день. Потому что я не стану думать о том, как ты жесток. Я буду думать, насколько ты жалок.

Гора ослабил хватку вокруг его шеи.

– Ни черта ты обо мне не знаешь!

В наказание и в подтверждение своих слов он прижался к Джеку сзади. Ни намека на возбуждение.

– Ни черта ты не знаешь!

Джек старался не думать о том, что может произойти, если он чересчур сильно надавит на больную мозоль или перегнет палку.

– Похоже, ты не можешь меня трахнуть, – произнес он и тяжело сглотнул. – Почему бы тогда тебе не трахнуть самого себя?

С ревом, который вспугнул воробьев на балке, Гора отскочил от Джека. Ему никогда не приходилось насиловать человека, который вроде бы и покорился, но не сломался. И это крошечное отличие сравняло их силы.

– Сент-Брайд!

Джек повернулся со скрещенными на груди руками – отчасти потому, что хотел выглядеть спокойным, отчасти чтобы не сломаться.

– Ты мне не нужен, я могу иметь сотню других! – бесновался Гора. – Я тебя отпускаю, вали отсюда!

Но Джек не шелохнулся.

– Я сам ухожу, – медленно произнес он, – и это большая разница.

Негр едва заметно наклонил голову в знак согласия. Они вышли из коровника на слепящий солнечный свет. Между ними было всего полметра, а казалось – непреодолимая стена.

Через три месяца истек срок, который Фелчер отбывал за кражу со взломом. Тем же вечером комната отдыха гудела. Теперь, когда Гору освободили, расстановка сил изменилась.

– Там хоккей идет, идиот! – выкрикнул какой-то заключенный.

– Ага, a твоя мамаша – вратарь!

В коридоре эхом отозвались шаги дежурного надзирателя, который спешил на крики. Джек закрыл книгу и подошел к столу, где двое мужчин бросались оскорблениями, словно дротиками. Он наклонился, взял пульт, уселся на стул перед телевизором и переключил на викторину.

«Это слово на хинди означает «принц» и произошло от «реке» – латинского "король"».

– Раджа! – выкрикнул кто-то из глубины комнаты.

«Два государства, самый большой процент населения которых составляют шииты».

– Иран и Саудовская Аравия, – сказал Альдо, занимая место рядом с Джеком.

Мужчина, который хотел смотреть хоккей, уселся у них за спиной.

– Иран и Ирак, – поправил он. – Ты что, дурак?

Дежурный вернулся в кабинку.

Джек, который держал на колене пульт, словно скипетр, знал ответ на каждый вопрос.

Конец марта 2000 года
Сейлем-Фоллз,
Нью-Хэмпшир

Ежедневно в последние три недели Джек, просыпаясь в гостевой комнате апартаментов Роя Пибоди, выглядывал в окно и видел Стюарта Холлингза, постоянного посетителя, который выгонял по утрам свою корову пастись. Старик неизменно выходил в половине шестого, ведя покорное животное на веревке, и корова, с трудом волоча ноги, шла за хозяином, словно преданная собака.

Сегодня утром, когда зазвонил будильник, Джек по привычке выглянул из окна, но увидел лишь одинокую машину, ехавшую по главной улице, и лужи на асфальте, больше напоминавшие озера. Он оглядел парк. Ни Стюарта, ни его коровы не было видно.

Джек пожал плечами, схватил чистую футболку и широкие шорты – результат его похода в местный магазин сети «Уолмарт», который он совершил с первой же получки, – и вышел в коридор.

Вышедший из ванной Рой, увидев Джека, вздрогнул.

– О боже! – воскликнул он. – Мне приснилось, что ты умер.

– Должно быть, кошмарный сон?

Рой отвернулся.

– Реальность, когда я понял, что ошибся, намного страшнее.

Джек засмеялся и пошел в ванную. Когда он только поселился здесь, сразу стало понятно, что Рой уже долгое время жил один… в отличие от Джека, который целых восемь месяцев учился жить в окружении других заключенных. Как и следовало ожидать, Рой делал все, чтобы Джек не вздумал вообразить, что это его настоящий дом.

Рой заставлял Джека покупать продукты отдельно – даже кетчуп и соль – и ставить на пакетах свои инициалы. Прятал пульт от телевизора, чтобы Джек не мог лежа на диване переключать каналы. Подобные мелочи, наверное, досаждали бы Джеку, если бы каждое утро, заходя в кухню, он не видел, что старина Рой, жующий на завтрак хлопья, уже поставил прибор и для него.

Прежде чем сесть завтракать, Джек еще раз выглянул в окно.

– Что ты там высматриваешь? – спросил Рой.

– Ничего.

Джек отодвинул стул, насыпал себе в тарелку мюсли и поставил коробку между собой и Роем, словно отгородившись. «Злаковая крепость» – так он называл это в детстве. Поверх коробки он видел, что Рой добавил себе еще хлопьев.

– Ты загнешься от сухих завтраков.

– Отлично. А я боялся, что от цирроза.

Джек сунул в рот полную ложку. Неужели Стюарт уехал в отпуск?

– Ну и как я умер? – поинтересовался он.

– Ты о моем сне?

– Ага.

Старик нагнулся к нему.

– От чесотки.

– От чесотки?

– Угу. Жучки – крошечные клещи – залезли тебе под кожу. Добрались до кровеносных сосудов и отложили там яйца.

– Спасибо, – перебил его Джек. – Я знаю, кто такие клещи. Но не думал, что люди от них умирают.

– Умник, да? Когда ты последний раз видел человека, которого укусил клещ?

Джек покачал головой.

– Должен признаться, никогда не видел.

– А я видел, когда служил на флоте. У одного моряка. Такое впечатление, будто кто-то разрисовал его карандашом: линии проходили между пальцами на руках, на ногах, под мышками, в паху, как будто все его кровеносные сосуды были наружу. Он расчесал себя до крови, занес инфекцию, и однажды утром мы похоронили его в море.

Джек хотел объяснить, что, если рассуждать логически, этот человек умер от заражения крови, а не от клещей, но вместо этого сказал:

– Ты же знаешь, как передаются клещи. Через одежду, через простыни больного человека. Это означает, что если бы я на самом деле умер от клещей, то ненадолго бы опередил тебя.

Минуту Рой молчал. Потом встал и убрал за собой тарелку.

– Знаешь, я тут подумал… Глупо обоим покупать молоко, мы ведь больше двух литров в неделю не выпиваем. Может, станем брать его по очереди: одну неделю ты, следующую я?

– Разумная экономия.

– Вот именно. – Рой сполоснул свою тарелку. – Но стирать себе будешь сам.

Джек сдержал улыбку.

– Разумеется. Никогда не знаешь, чего можешь нахвататься с чужого белья.

Рой смерил его пристальным взглядом, пытаясь решить, шутит Джек или нет, и потащился в гостиную.

– Я знал, что ты не зря мне понравился, – констатировал он.

Рой, который категорически отказывался работать на кухне, встал-таки за кассу под бдительным присмотром дочери. Эдди всего на секунду выпускала его из виду и постоянно предупреждала: «Папа, до банка езды десять минут, и я уже засекла время». Чаще всего он сидел и разгадывал кроссворды, старательно делая вид, что не следит за Дарлой, приходящей официанткой, когда та наклоняется, чтобы завязать шнурки на туфлях, и при этом юбка ее подпрыгивает вверх.

Было часов одиннадцать – работы у официанток мало, зато в кухне запарка. Рой слышал, как в глубокой сковороде шипит, раскаляясь, масло. Иногда он вспоминал, как раньше мастерски, играючи резал морковь большим ножом на трехсантиметровые полоски, делая последний взмах всего в сантиметре от пальца.

Рядом с кассой на стойке зазвенела монетка.

– Копеечка тебе на раздумья, – сказала Эдди, пряча чаевые в карман.

– Они стоят четвертной.

– Жулик? – Эдди потерла поясницу. – Да я и так знаю, о чем ты думаешь.

– Знаешь?

Временами, глядя, как она движется, щурится или прячет ноги под стулом, Рой мог бы поклясться, что вернулась его жена. Он смотрел в усталые глаза дочери, на ее натруженные руки и недоумевал, как смерть Маргарет могла вызвать в Эдди такую готовность принести в жертву собственную жизнь.

– Ты думаешь о том, как легко вернуться к работе.

Рой засмеялся.

– Работе? Ты называешь просиживание штанов работой?

– Просиживание штанов в нашей закусочной.

Нельзя было рассказать Эдди о его истинных мыслях: что эта закусочная ему по барабану, с тех пор как умерла Маргарет. Но Эдди вбила себе в голову, что если закусочная будет продолжать работать, то у Роя появится цель в жизни, которую не найдешь на дне бутылки водки. Эдди так и не поняла: того, что он потерял, ничем заменить нельзя.

Они с Маргарет каждое лето закрывали закусочную на неделю и отправлялись с Эдди отдыхать. Они ехали на машине по городам, названия которых казались им интересными: Мыс Дельфина в штате Мэн, Египет в Массачусетсе, По По [ii]  [ii]Буквальный перевод с английского «Лапка Лапка».


[Закрыть]в Мичигане, Дефайэнс [iii]  [iii]Буквальный перевод с английского «Вызов».


[Закрыть]в Огайо. Рой указывал на стаю канадских гусей, на виднеющуюся вдали багряную гору, на залитое солнцем пшеничное поле, а потом, оглянувшись назад, видел, что его дочь крепко спит на заднем сиденье машины, – все пролетало мимо нее. «Рядом с нами на лужайке пасется слон! – восклицал он. – С неба падает луна!» Что угодно, лишь бы Эдди любовалась окружающим миром.

– С неба падает луна… – пробормотал Рой.

– Что?

– Я сказал, что есть свои преимущества в том, чтобы здесь находиться.

У двери зазвонил колокольчик, вошла посетительница.

– Здравствуйте! – сказала Эдди. Улыбка накрепко приклеилась к ее лицу, словно маска на Хэллоуин.

Пока Эдди усаживала женщину, Джек выглянул из кухни.

– Рой, – прошептал он, – а Стюарт сегодня приходил?

– Старик Стюарт? – переспросил Рой, хотя сам был ненамного моложе Стюарта. – Нет.

– Я… тревожусь за него.

– С чего вдруг?

– С тех пор как я здесь работаю, он ни разу не пропустил завтрак. И утром я его с коровой не видел.

К ним подошла Эдди.

– В чем дело?

– Стюарт, – объяснил Рой. – Он пропал.

Эдди нахмурилась.

– Ты прав, сегодня он не заглядывал. Ты звонил ему домой?

Джек покачал головой.

– Я не знаю его фамилии.

– Холлингз. – Эдди набрала номер, и с каждым гудком выражение ее лица становилось все тревожнее. – Он живет один в старом доме за фармацевтической фабрикой.

– Может быть, он уехал.

– Только не Стюарт. В последний раз он ездил в Конкорд в восемьдесят втором году. Схожу-ка я к нему. Папа, не разрешай Хло ничего есть до обеда, и неважно, что она будет уверять, будто умирает с голоду.

Эдди изогнулась, развязывая фартук. Джек помимо воли засмотрелся на нее и так сконфузился, что не сразу понял, о чем речь.

– Надевай! – велела она, тыча ему в руки фартук и блокнот для заказов. – Тебя только что повысили.

Дом Стюарта располагался на гребне холма, а вокруг, словно крахмальные юбки балерины, раскинулись заснеженные пастбища. Эдди поспешно припарковала машину. В хлеву сердито мычала корова, и от этого мычания у Эдди волосы на голове зашевелились, поскольку для старика эта корова была единственной отрадой в жизни.

– Стюарт!

Она вошла в хлев. Там не было никого, кроме коровы с разбухшим выменем. Выкрикивая имя хозяина, Эдди побежала к дому. Дверь оказалась незапертой.

– Стюарт, это Эдди, хозяйка закусочной. Вы дома?

Она бродила по лабиринтам комнат, пока не очутилась в кухне.

– Стюарт! – окликнула Эдди и вскрикнула.

Он лежал на боку в луже собственной крови, глаза открыты, половина лица словно одеревенела.

– Боже! Стюарт, вы можете говорить?

Эдди нагнулась и с трудом разобрала слово, которое выдохнули слабые губы старика.

– Соус? – переспросила она и только потом поняла, что жидкость красного цвета на полу – из разбитой банки, к тому же пахнет помидорами.

Телефон представлял собой древний, середины пятидесятых годов, аппарат, который вешали на стену. Похоже, прошла целая вечность, прежде чем Эдди набрала 9-1-1 и вызвала «скорую помощь». Потом она вернулась в кухню и опустилась на колени прямо в лужу соуса для спагетти. Погладила жидкие волосы на черепе Стюарта. Свидетелем скольких смертей ей еще суждено стать?

Рой снял фартук и отдал его дочери.

– А чего это ты обслуживаешь столы? Разве я не велела Джеку поработать официантом?

– С него мало толку. Он чуть ли сыпью не покрывался, когда приходилось подходить к посетителю. Знаешь, он очень стеснительный. И даже в подметки мне не годится, если говорить об умении обаять. Поэтому я решил избавить его от страданий. – Он кивнул на вращающиеся двери. – Расскажешь им о Стюарте?

Эдди была уже на полпути к кухне. Делайла с Джеком подняли головы, когда она вошла.

– Он в порядке, – без предисловий сообщила Эдди. – Сейчас с ним Уоллес.

– Слава богу! – Делайла дважды постучала ложкой о край сковороды и положила ее на стол. – Сердечный приступ?

– Похоже, инсульт. Врачи говорили загадками: миокард, транзиторная ишемическая атака…

– Инсульт, которому предшествовало переходящее ишемическое нарушение, – разъяснил Джек. – Попросту говоря, у Стюарта произошло множество небольших нарушений в мозговом кровообращении, которые в конечном результате привели к инсульту.

Женщины изумленно уставились на Джека.

– Ты врач? – удивилась Делайла.

– Нет. – Он смутился и принялся протирать сухие стаканы. – Просто слышал о таком.

Эдди пересекла кухню и остановилась всего в полуметре от него.

– Я рассказала Стюарту, что это ты забил тревогу. Ты правильно поступил. – Она протянула руку и коснулась плеча Джека.

Его рука так и замерла над очередным подносом с посудой.

– Пожалуйста… не стоит. – Джек отпрянул, пряча глаза. – Корова… – прервал он молчание, отчаянно пытаясь поменять тему. – Кто позаботится о корове?

Эдди выругалась себе под нос.

– А-а, верно. Я должна найти человека, который умеет доить коров.

– Даже не смотри на меня! – запротестовала повариха. – Единственное, что мне известно о коровах, это то, что я могу стушить или поджарить говядину.