Текст книги "Друзья и возлюбленные"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Джина, – хриплым голосом проговорил он. – О Джина!..
Закрыв глаза, он крепко ее обнял.
– О Джина… – повторил он, приникая к ее губам.
ГЛАВА 9
– Да езжай ты уже! – воскликнул Адам. – Мы тебя прикроем.
Софи обвела взглядом всех троих.
– А разве… разве я не должна кого-нибудь предупредить?
– Нет, – ответил Джордж.
– Все только расстроятся, – сказал Гас, лежавший на ее скрипучей кровати.
– И вообще ты имеешь полное право увидеть родного отца! – добавил Адам.
Софи теребила краешек белой блузки.
– Мама переживает за бабушку и Дэна, а я…
– Она ничего не узнает, – перебил ее Джордж. – Подумает, что ты здесь. Ты и так целыми днями работаешь.
Адам зевнул.
– Поезжай, и дело с концом. Зачем все усложнять?
– В нашей семье всегда все сложно. Ты же знаешь. Мы по любому поводу готовы обсуждать свои чувства, даже если речь о стирке носков.
– Ну, больше такого не будет, – сказал Адам. – Отец-то ушел.
Все замолчали. Наконец Софи буркнула:
– Не смей говорить о моем отце!
– Прости, я только…
– Ты его не знаешь. Никто не знает.
Гас сел. Софи уже давно была в скверном настроении, все время огрызалась и нервничала, как умеют сделать только девчонки: хандрят, а обсуждать свою беду не желают. Софи выглядела утомленной. Когда она была такой, Гасу хотелось подарить ей цветы или накормить фирменным блюдом – «яичным танго» с кетчупом и булочкой. Стесняясь братьев, он неуклюже сказал:
– Поступай, как тебе хочется.
Софи кивнула и завязала узлом полы рубашки.
– Правильно, – согласился Адам. – Не бойся: наша мама подумает, что ты дома, а твоя – что ты у нас. Мы им в этом поможем.
Софи мельком посмотрела на Джорджа.
– Ты… ты поедешь со мной?
Он покачал головой:
– Не-а.
– Не могу же я…
– Можешь! – отрезал Джордж. – И должна. В конце концов, он твой папа.
– А если у него есть любовница?
Все замолчали. Любовница Фергуса Бедфорда представилась им эдакой красоткой с плакатов, которыми Гас увешал стены своей комнаты.
– Да уж…
– Лучше не думай об этом, наверняка у него никого нет…
– Я умру, – сказала Софи. – Или с ума сойду.
Гас вскочил с кровати, оставив на лоскутном покрывале глубокие складки.
– Тогда тебе точно надо поехать. Чтобы во всем убедиться.
Адам швырнул в него подушку и крикнул:
– Ну ты и болван! Недоумок!
На уиттингборнском вокзале было практически пусто, если не считать сутулой девушки в черном, грызущей ногти, и пожилой женщины с чемоданом в наклейках разных стран. Мертвая полуденная тишина висела над перроном, лишь кое-где деловито прыгали между шпалами воробьи.
Софи села подальше от девушки и пожилой дамы, под прейскурантом на семейные поездки и афишей лондонского концерта Тины Тернер. На Софи были джинсы, белая рубашка и льняной пиджак цвета индиго, который купил ей отец, сказав, что не помешает хоть изредка надевать строгие, хорошо сшитые вещи. Она почти его не носила, поэтому лен был еще новый и гладкий. Он, точно бумага, покрылся ровными складками и чудесно пах, даже лучше, чем хлопок: свежим воздухом, полями и голубыми цветами под голубым небом.
Перед тем как отправиться на вокзал, Софи зашла к Дэну. Она в самом деле хотела его проведать, однако в ее визите крылся и особый умысел: Дэн расскажет о нем Джине, и той даже в голову не придет, что дочь могла уехать в Лондон – ужинать с отцом. Фергус сначала изумился ее звонку, а потом страшно обрадовался и попросил Софи приехать немедленно, а лучше остаться на выходные.
– В другой раз, – сказала она.
– А мама знает?
– Нет.
– Надо бы ее предупредить…
– Нет.
– Лучше все-таки…
– Нет! – оборвала его Софи. – В другой раз. Не хочу, чтобы она задавала мне всякие вопросы. И вообще – думала об этом.
Дэн клевал носом. Ему давали успокоительные, потому что без них он начинал беспокоиться и пытался встать. На прикроватном шкафчике висел бабушкин несессер из красного шелка, с деревянной ручкой и золотыми драконами. В стеклянной вазе стоял красно-оранжевый букет – разумеется, от Ви.
– Просидела тут весь день, – сонно пробормотал Дэн. – Шила, болтала, читала мне газету. Читает она кошмарно. Хуже не придумаешь. Останавливается посреди каждого предложения и комментирует. Я чуть с ума не сошел.
Дэн, мирно лежавший под идеально ровным одеялом, показался Софи маленьким и хрупким. Она заметила, как хорошо за ним ухаживают: ногти аккуратно подстрижены, подбородок гладкий, пижама чистая.
– Врачи сказали, когда вас выпишут?
Он покачал головой:
– Нет, милая.
Ей хотелось спросить, очень ли плохо живется в этой огромной палате, полной стариков и жутких звуков чужих болезней, но она вовремя передумала: выбора-то у него все равно нет.
– А у тебя все хорошо?
Софи кивнула и чуть было не разболтала Дэну свои планы на вечер.
– Да, Хилари дала мне работу. Я и еду подаю, и посуду мою, и постели заправляю – всего понемногу. Уже сорок два фунта накопила!
– Молодчина. – Он поискал ее руку и взял ее. Ладошка была холодная и маленькая. – Так держать.
– Это ваш дедушка? – выходя из палаты, спросила медсестра.
– Вроде того…
– Он у вас чудесный. Такой вежливый, обходительный!
– А вы… – начала было Софи и умолкла.
Перебирая карточки за стойкой, сестра заметила:
– На поправку идет. Ночью спал как младенец.
Зато Ви не спала. Посреди ночи разбудила их и заявила, что нужно немедленно идти в больницу и образумить врачей. Джина поехала в Орчард-Клоуз, а Софи лежала в кровати и ждала ее возвращения. Видимо, под конец она все-таки уснула, потому что ничего не услышала, а утром дверь в мамину спальню была закрыта. На кухонном столе лежала записка: «Милая, не буди меня, пожалуйста. Я легла только в пять утра. Увидимся позже?» «Нет, – написала Софи, – не увидимся. Я работаю и останусь ночевать у Вудов». И добавила: «Надеюсь, ты выспалась».
Поезд был полупустой. Напротив Софи дремала негритянка, и какой-то мальчик в наушниках читал компьютерный журнал. Софи поставила на колени свою соломенную сумку, в которой лежали футболка для сна, зубная щетка, плейер, несколько кассет, кошелек и книга – «Гордость и предубеждение», уже давно подаренная Фергусом, да так и не прочитанная. Вот и сейчас Софи вовсе не хотелось читать. «Джейн Остен для подростков – самое то. Скоро сама увидишь», – сказал отец, протягивая книгу в гладком пакете с эмблемой книжного магазина.
Софи стала смотреть в окно, за которым летели однообразные поля, местами отмеченные хмурыми коровами, затем показались дорога и россыпь домов, церковная и силосная башни. Как мог Фергус подарить ей свою заветную книгу, а потом просто уйти, словно этот жест для него ничего и не значил, словно их близость была лишь жестокой игрой? Джордж недавно пришел к выводу: «Когда хочешь порвать с чем-то ненавистным, надо отказаться и от любимого, потому что они тесно связаны». Так было у него с колледжем. Бросив учебу, он поссорился с родителями, заявив, что не хочет жить, как они. В кинотеатре Джордж ненадолго взял Софи за руку, а затем вежливо, будто возвращая одолженный платок, опустил ее обратно. «Я не хочу иметь обычную, нормальную работу. Мне надо пожить спокойно. Только не здесь, не в Уиттингборне, где все ждут от меня того же, что и родители».
Софи закрыла глаза. Пока Фергус не уехал, их жизни были наполнены его ожиданиями: от самого себя, от Джины, от Софи и от дома. Фергус вел их вперед, даже подгонял. Благодаря ему у нее сложилось четкое представление о своем будущем, о ценностях и возможных опасностях. Особенно об опасностях. Фергус никогда не был «безопасным», надежным отцом, как Лоренс. Если застанешь его дома, то удивишься и обрадуешься. Поправка: больше уже не застанешь. Теперь лучше говорить о нем в прошедшем времени. Ничто не могло удержать Фергуса в провинциальном городке. Ничто. Видимо, поэтому Хай-Плейс и опустел с его отъездом, растерял загадочность и силу. Он стал обычным старинным домом, красивым и ухоженным, но не домом детства Софи, о котором можно думать с любовью и восхищением, не волшебным замком. Впервые в жизни Софи поняла, почему Джордж хотел уехать из Уиттингборна. Не было здесь никакой романтики, не было и надежды воспарить над серой повседневностью. Видимо, папа тоже это понял, думала Софи, глядя на проносящиеся мимо одинаковые домишки, белье на веревках, сараи и дворы. Однако в отличие от Джорджа, мечтавшего о широком голубом просторе, Фергус уже видел этот простор и жить мог лишь на свободе.
На улице возле метро «Холланд-парк» Софи заметила цветочный киоск. Ей вдруг неудержимо захотелось подарить Фергусу цветы, однако это желание сопровождалось не менее сильным стыдом. Что будет значить этот подарок? Что она ему все простила? Это неправда. Софи долго любовалась пышным букетом желтых роз, похожих на аккуратные кочанчики идеальной формы. Бедняжки, их вырастили лишь затем, чтобы продать… Над цветами висели корзинки с авокадо и миниатюрными полосатыми дынями. Софи решила купить отцу авокадо, эдакий полезный подарок, в котором никто не углядит скрытого смысла.
Фергус подробно рассказал, как добраться до дома. Это в десяти минутах ходьбы от метро, идти нужно по направлению к району Шепердс-Буш. «И оглядывайся почаще, тут есть чудесные дома». А какие здесь деревья! Высокие, с пышными кронами, ни капельки не городские. Ослепительные витрины магазинов поразили Софи своей изысканностью. Сначала ей встретилась мясная лавка, на которую она взглянула лишь мельком, затем аптекарский магазин с витриной, заставленной ароматными маслами, и французская кондитерская – фруктовые пирожные напомнили Софи о каникулах во Франции, о белых пыльных дорогах, душистых холмах, старомодных гостиничных номерах и вкусе свежего хлеба, размоченного в кофе с молоком. «Сразу после красивой площади с домами вокруг поверни направо».
Цветочник продал ей авокадо в бумажном пакете, а на самом фрукте была наклейка: «Крупный». Софи отлепила ее и вместе с пакетом выбросила в урну. Лучше подарить авокадо как есть – протянуть Фергусу, когда он соберется ее поцеловать, чтобы немного оживить приветствие.
А вот и папин дом. Софи остановилась напротив и внимательно его осмотрела: рядовая застройка, три этажа, плоский фасад, крыльцо со ступеньками, черные перила и белая глянцевая дверь, на которой с обратной стороны висят шторы – солидные тяжелые шторы на подкладке. Софи сглотнула. Дом показался ей таким… обжитым. На крыльце даже цвела герань в вазоне, ползучая темно-красная герань с белыми глазками.
Софи медленно перешла улицу и замерла в двух шагах от двери. Можно было разглядеть большое зеркало у входа (Фергус забрал его из Хай-Плейс) и уголок дивана. Откуда-то в коридор попадало вечернее солнце, придавая всему золотое сияние. Даже по этим фрагментам и мелочам, увиденным с улицы, было понятно, что новый папин дом имеет такой же самоуверенный вид. С внезапной ясностью она осознала, что не вынесет этого.
Софи выудила из сумки авокадо и подошла к дверному звонку. Он был медный, а над ним – визитная карточка Фергуса в крошечной рамке, и рядом еще одна: «Энтони Тернер, реставратор». Кто…
Дверь открылась.
– Извини, не хотел тебя пугать, – сказал чудной на вид незнакомец. – Я увидел тебя из кухни и сразу догадался, кто ты. По фотографиям.
Софи изумленно на него уставилась. Он был невысокого роста, лет двадцати восьми – тридцати, с вьющимися черными волосами и широкой улыбкой. Одет в красную рубашку, белые джинсы и сандалии на веревочной подошве.
– Меня зовут Тони Тернер, – сказал он, протягивая Софи руку. – Фергус побежал в магазин за клубникой.
– Понятно… – Она покрепче сжала авокадо.
– Он скоро придет. Проходи.
Софи прошла за ним в коридор, выстланный крупной шахматной плиткой. Тут было много зеркал, а в углу стояла статуя – гипсовая девочка, которая всю жизнь украшала готическую беседку Хай-Плейс (Фергус говорил, что от дождя гипс растает, как сахар).
– Привет, – сказала Софи, погладив девочку по голове.
– Она чудесная, – заметил Тони Тернер. – Такая застенчивая.
– Раньше она была моя. Стояла в моем саду. – Софи убрала авокадо обратно в сумку.
– Да, конечно… – смутился Тони, а потом бодрым голосом произнес: – Хочешь посмотреть наш сад?
Наш?! Софи покачала головой:
– Я лучше дождусь папу.
Тони терпеливо ответил:
– Твой папа хотел, чтобы я его тебе показал.
– Пусть сам и покажет.
Софи жутко разозлилась. Она прошла в комнату, которую увидела с улицы, и потрогала знакомую мягкую спинку дивана. Это был ее диван, папин диван… их диван. Тони немного помолчал, глядя на хрупкие плечи Софи.
– Тогда я пойду к себе, – наконец, проговорил он, – пока Фергус не придет. Он всего на минутку вышел.
– Прости, мне вдруг страшно захотелось клубники на ужин, – сказал Фергус. – Я даже подумал, что встречу тебя на улице.
Он обнял дочь, не выпуская из рук пакет с клубникой, и Софи почувствовала ее запах – странный, резкий, почти ненатуральный. Отец совершенно не изменился и пах, как прежде, однако на нем была новая темно-зеленая рубашка с костяными пуговицами.
– Кто этот…
– Тони? Мой деловой партнер. Без него я бы не смог купить дом.
Софи отстранилась.
– Он сказал «наш» сад.
– Правильно. Дом принадлежит нам обоим.
– Ты мне ничего о нем не говорил! – по-детски заявила Софи.
– Скоро ты и сама все узнаешь. Он очень хороший. Уже шесть лет реставрирует для меня разные вещи. Недавно у него умерла мать, и он решил вложить наследство в половину дома.
– Говоришь разумно, – грубо ответила она.
Фергус взял ее за руку.
– Зато ты – нисколько. Пойдем, я покажу тебе дом. Увидишь, сколько тут твоих фотографий. Смотри: даже здесь две.
Софи обернулась и увидела два снимка, сделанных в разное время. На одном ей было три, на втором семь. Странно было видеть их в этой чудной, удивительно знакомой лондонской гостиной. На обеих фотографиях она глупо улыбалась, еще не зная, что ее ждет.
– Кухня у нас на первом этаже, – сказал Фергус. – Дверь оттуда выходит в сад. Я живу на втором, а Тони на третьем – он все-таки моложе и подниматься ему легче. Мы подумываем завести кошку.
Софи промолчала. Она подошла к окну и увидела маленький садик, уже полностью устроенный. Посередине на вымощенной площадке стояли белый стол и четыре белых стула. За садиком было здание, похожее на гараж.
– Из-за него мы и купили этот дом. Мастерская для Тони, небольшой склад для меня. А какая здесь сигнализация! Стоит дороже, чем сами стены.
Не глядя на него, Софи буркнула:
– Ты тут как будто сто лет живешь!
– А что удивительного? Ты же знаешь, как я люблю красивые дома, красивую жизнь…
– Еще как знаю! – закричала она, резко обернувшись. – Уж мне-то не знать! После всего, что ты с нами сделал!!!
Фергус осторожно положил клубнику на стопку антикварных журналов.
– Послушай, Софи…
– И не говори со мной таким тоном!
– Софи, я ведь все тебе объяснил, – спокойно сказал он. – Если ты не хочешь меня слушать или понимать, дело твое. Но я очень доходчиво тебе объяснил, почему я ушел.
Вспыхнув, она подошла ближе и зашипела:
– А обо мне ты подумал?! Ты не имел права уходить! – Фергус не ответил. Его уверенный и строгий взгляд сменился огорченным и даже уязвимым. Воспользовавшись этим, Софи яростно продолжала: – Ты меня бросил! Все эти годы ты меня фотографировал, кормил завтраками, читал сказки, давал на карманные расходы и убеждал, что я могу на тебя положиться! А потом взял и бросил!
– Да не тебя я бросил! – не выдержав, воскликнул он.
– А получилось, что меня! Мне остались только плачущая мать, разруха, горе, опустевший дом и сломанная жизнь! Сам-то ты живешь, как хочешь, а я должна расхлебывать кашу! Я люблю маму, мне ее очень жалко, но я не могу ее успокаивать, потому что сама еле держусь! Да и с какой стати?! С какой стати я должна исправлять то, что ты натворил? Ты учил нас жить, настаивал на такой жизни, а потом просто хлопнул дверью – делайте что хотите! И теперь показываешь мне новый дом, знакомишь с каким-то Тони, словно это нормально, словно ты имеешь на это право!
Фергус попытался взять ее за руки, но она спрятала их за спину.
– Не смей!
– Я люблю тебя…
Он вдруг показался Софи старым, жалким и нисколько не стильным.
– Неужели?
– Да. Наверное, я никого так не любил и не полюблю. Ты всегда будешь во мне, как кровь или воздух. Я не хотел, чтобы все так получилось… и не ожидал. Почему-то я надеялся, что ты поймешь…
– А если пойму?! – закричала она. – Если я увижу маму твоими глазами, то как мне жить с ней дальше?!
Фергус кивнул.
– Это не помешает тебе думать самостоятельно, Софи. Ты просто должна уяснить, что между Джиной и мной не может быть гармонии. Мы несовместимы.
Из кухни в сад вышел Тони Тернер с бутылкой вина и тремя бокалами. Увидев Фергуса и Софи, он показал им бутылку и улыбнулся. В ответ Фергус поднял руку.
– Давай попробуем заново?
Софи первый раз за вечер схватила бусы.
– Это как?
– Ты высказала все, что хотела, и я очень серьезно тебя выслушал. Обещаю и впредь так делать. А сейчас давай на пару часиков забудем об этом?
Она сунула бусы в рот.
– Хорошо.
Фергус взял клубнику со стола.
– Тони тебе понравится, вот увидишь.
Они поужинали в саду, при свете особых свечей, отпугивающих насекомых. Фергус и Тони ели разные сорта салями, а для Софи отец испек специальный пирог со шпинатом, кедровыми орехами и нежным сыром. Еще было много вина, итальянского хлеба, салата рукколы и клубники, которую сервировали по-американски: с лимонным соком, коричневым сахаром и сметаной (Тони был наполовину американец). Фергус с Тони рассказывали о путешествиях и разных случаях – смешных и жутких – из жизни антикваров.
Софи тоже не молчала – они постоянно задавали ей вопросы и интересовались ее мнением.
– У моей дочери прекрасный вкус, – гордо произнес Фергус. – Уже в четыре года она отлично разбиралась в живописи.
– Что, правда? – улыбнулся Тони.
– Нисколько, – мрачно ответила Софи, еще не решив, принимать ли ей участие в этой игре.
После кофе, приготовленного в настоящей кофе-машине, Фергус повел дочь на второй этаж. Его спальня выходила окнами в сад и была полна вещей, которые Софи хотелось одновременно прижать к груди и расколотить. У изголовья кровати стояла ее фотография. На ней Софи была в свитере с капюшоном (подарок Лоренса и Хилари на прошлое Рождество), в котором она становилась похожа на беглую героиню какого-нибудь романа XVIII века.
За отцовской спальней располагалась маленькая бело-голубая ванная, очень чистая, а дальше еще одна спальня. Там почти ничего не было, кроме кровати, белого стула, зеркала в позолоченной раме и старинного столика с лампой.
– Это твоя комната, – сказала Фергус.
– Моя?
– Да. Я надеялся, что мы вместе ее обставим, поэтому тут так пусто. Не хотел начинать без тебя.
В спальне было прохладно и тихо, только с дороги доносился гул машин. Софи чуть не разревелась, и это было бы еще хуже, чем скандал, который она закатила три часа назад.
– Ох, Софи, моя милая Софи, пожалуйста, помоги мне, – отчаянно попросил Фергус.
– Не проси меня об этом.
– Но я вынужден…
– Не проси, потому что я не могу помочь даже себе.
Они помолчали.
– Ты права, – едва слышно произнес Фергус. И добавил уже увереннее: – Хочешь принять ванну?
– Да, только…
– Что?
– Посуду надо помыть.
– Мы с Тони помоем, не волнуйся.
– Хорошо.
– Софи…
– Да?
– Если ты будешь и дальше распалять свой гнев, мы не сможем поговорить.
– Меня убивают не твои слова, – стараясь держать себя в руках, промолвила Софи, – а твои поступки. Сначала постоянные ссоры с матерью, потом развод… Если бы ты просто говорил, мы бы еще жили вместе.
Он долго смотрел ей в глаза, потом взял за плечи и поцеловал в лоб.
– Спокойной ночи, – сказал он с бесконечной печалью в голосе. – Спокойной ночи, и… как бы ты на меня ни злилась, я все равно рад, что ты приехала.
Она закрыла глаза и ответила:
– Спокойной ночи.
Фергус вышел из комнаты, закрыл дверь и тихо спустился вниз, на кухню, чтобы мыть посуду с Тони Тернером.
ГЛАВА 10
– Помнишь старого Гаррисона? Школьного учителя, который оставил мне «Би-Хаус»…
– Конечно, – ответила Джина.
Она положила голову на его голое плечо.
– Однажды он рассказывал нам про зимородков. Греки считали, что зимой, в ясную спокойную погоду, эти птицы вьют на море плавучие гнезда. Разве не поразительно? Я даже помню их греческое название: alkyon. Затем древние поменяли его на halcyon, чтобы оно больше соответствовало легенде о плавучих гнездах: hals означает море, a kyon – зарождение.
– И?
Джине было хорошо и спокойно в объятиях Лоренса. Приятно было прижиматься к нему щекой.
– У меня такое чувство, будто мы свили гнездо на море, в затишье, – объяснил он, глядя в потолок. – Прежде вокруг бушевал шторм, выл ветер, и вдруг все улеглось, потому что мы нашли ответ.
– Тебе правда так спокойно со мной?
– Да.
Джина приподнялась на локте и ласково посмотрела на Лоренса. Он сейчас занимал место Фергуса, но это ее нисколько не смущало.
– Даже несмотря на ложь, тайны и редкие встречи по полчаса?
– Да.
Она перевела взгляд на часы, которые по настоянию Фергуса стояли на его тумбочке. Было уже двадцать минут пятого. Скоро или вернется Софи, или Хилари заподозрит, что муж слишком долго покупает сыр и гречневую муку.
– А мне вот неспокойно. Совсем. Я невероятно счастлива, но не спокойна.
Лоренс провел пальцем по ее лбу, носу и замер на губах.
– Чувствуешь себя виноватой?
– Да. А ты?
– Я тоже. Но не слишком. – Он посмотрел в окно. – Мы с Хилари…
– Не надо.
– Что не надо?
– Не говори «мы с Хилари». Это невыносимо. Хилари…
– Если бы между нами с Хилари все было хорошо, я бы не лежал сейчас в твоей постели. И не влюбился бы в тебя… – Лоренс задумался. – Хотя иногда мне кажется, что я всю жизнь был в тебя влюблен, просто по глупости не отдавал себе в этом отчета.
Джина улыбнулась и поцеловала его.
– Тебе пора.
– Ты пахнешь сливами.
– Это лучше, чем пепельницей.
– С какой стати ты должна пахнуть пепельницей? – удивился Лоренс, вставая.
– Не знаю, просто дурачусь.
– Я тебя люблю.
Она кивнула.
– Не повторяй эти слова слишком часто, не то они надоедят и потеряют красоту.
Лоренс встал и обернул вокруг талии полотенце.
– Глупости!
– Лоренс…
– Да?
– Когда мы увидимся?
Он закрыл глаза.
– Скоро. Очень скоро. Может, в четверг.
– Где-то между паштетом и лимонными пирожными…
– Ага, примерно.
Джина тоже встала и накинула халат.
– Ты расскажешь Хилари?
Лоренс молчал.
– Расскажешь?
– Конечно. – Он пошел в ванную. – Обязательно расскажу. Когда решу, что говорить.
Дверь в ванную закрылась. Джина взяла расческу и стала причесываться.
«Обожаю прямые волосы, – недавно сказал ей Лоренс. – Прямые, густые, блестящие волосы. Ужасно сексуально. Почему волосы так сексуальны?»
Сейчас все сексуально, подумала Джина. Попросту все. Невероятно! Еще недавно она чувствовала себя брошенной и никому не нужной, а теперь так любима. Удивительное, чудесное преображение.
Два дня назад Лоренс написал ей письмо: «Мы наконец отыскали это волшебное место, правда? В шестнадцать лет нам с тобой дали карту, и мы взбирались на горы, брели сквозь леса, реки и джунгли, а потом пришли сюда. Не пойму только, почему мы не пришли раньше».
Ему, оказывается, стало гораздо легче, когда Фергус ушел, и он сам не понимал отчего. Дружить с Фергусом было трудно – они совершенно разные люди. И Лоренс очень любил Софи, больше, чем просто дочь подруги.
– Понимаешь, я все эти годы проходил с повязкой на глазах, и мне ни разу не пришло в голову ее снять.
– У тебя была Хилари. Ты влюбился в нее.
– Да, но ты ведь была рядом.
– Не совсем. Я уехала в По.
– Почему ты все опровергаешь?
– Хочу убедиться, что ты говоришь от чистого сердца. Хочу тебе доверять. Второго предательства я не вынесу.
Лоренс вышел из ванной, одетый и приятно пахнущий мятой.
– Я выгляжу слишком чистым?
Джина хихикнула.
– Скорее, пахнешь!
– Куплю «горгонзолы» и буду всю дорогу мять ее в руках.
– Не хочу, чтобы ты уходил…
– Я тоже не хочу.
– Поверить не могу, что раньше мы так легко прощались, расставались… – сказала Джина.
– До н.л. и после н.л. До нашей любви и после нашей любви.
Она многозначительно подняла указательный палец.
– И назад дороги нет.
– Конечно, нет! Каноэ уже свалилось в водопад, обратно не подняться.
– Слава Богу.
Лоренс улыбнулся.
– Что скажешь Диане Тейлор?
– Пока не думала. Разумеется, никаких имен. Надо признать, что она права насчет любви.
Он поцеловал ее, держа за руку.
– Пока, сладкая. Лоренс Вуд любит Джину Ситчелл.
Она закрыла глаза и тихо выговорила:
– А теперь проваливай.
Из окна гостиной Ви наблюдала, как Адам и Гас Вуды пропалывают клумбы Дэна. Их прислала Хилари, сказав, что общественные работы им не повредят, а ей уже давно хотелось избавиться от них на часок-другой.
– Мужчина без дела – огромная ответственность. И морока, – пожаловалась она Ви. – Надо было нарожать себе дочек.
– Зато сыновья не докучают тебе опекой.
Они не очень-то хорошо пропалывали, Дэну бы не понравилось. То и дело рассыпали по дорожке землю. Надо будет заставить их все подмести и только потом угостить тортом – кофейным тортом с шоколадной глазурью и грецкими орехами. Грецкие орехи такие забавные, похожи на крошечные мозги. Хорошо, что хоть есть кого угощать, а то Софи целыми днями работает, а Дэн и не ест почти – только клюет, как птичка. Совсем усохнет в больнице! Больница называется! Работный дом, не иначе. Столько правил, запретов, а тамошней едой и собаку стыдно кормить. Она бы сейчас сидела с Дэном, угощала бы его всякими лакомствами, да он сам попросил ее нанять кого-нибудь, чтоб пропололи клумбы. Никак они у него из головы не шли. И о чем он там думает, бедняга, один-одинешенек?
Вдруг она вскочила, распахнула окно и закричала:
– А ну глядите под ноги!
Адам удивленно посмотрел на свои ноги в кроссовках, словно и не знал, что имеет к ним отношение.
– А?..
– Лобелии! Ты ж их топчешь, верзила!
Адам убрал ногу с раздавленного голубого кустика.
– Извини…
– Чего уж теперь извиняться!
Адам перешагнул клумбу и подошел к окну. Ви нравилась ему своей сердечностью и прямотой.
– Прости, Ви, я правда не нарочно. Ноги у меня…
Они одновременно посмотрели на его ноги.
– Угу, вижу.
– Я посажу новый кустик, хочешь?
– Нет, – сердито ответила Ви. – Не надо. Все равно они еще молоденькие. Софи видел?
– Сегодня нет.
Ночью они с Гасом соорудили из подушек куклу и положили ее под одеяло на кровать Софи. Получилось неплохо, только у куклы не было головы. Гас пожалел, что негде раздобыть парик. Родители ничего не заметили. Им как раз было не до Софи: они поругались, и Лоренс среди ночи вышел на улицу – «остыть». Адам точно не знал, в чем причина ссоры, но догадывался, что все из-за работы по отелю. Несколько раз они услышали от Лоренса слово «рутина». По большому счету Адаму было плевать, а вот Гас расстроился и все порывался обсудить с братом то, что они подслушали. Даже видео не помогло – он сидел перед теликом, теребил волосы и грыз ногти, пока Адам не потерял терпение и не заорал на него. Вошла Хилари и попросила их не шуметь, потому что у нее раскалывается голова. Еще она сказала, что Лоренс ушел прогуляться.
– Зачем? – тут же спросил Гас.
– Остыть захотел.
– Зачем?
Хилари будто и не видела, как он расстроен.
– Ты что, ничего не слышат?
Потом она легла спать, пришел Джордж, Гас заварил себе горячий шоколад, и они втроем пошли смотреть на подушечную Софи.
– Клево, – ухмыльнулся Джордж.
Адам спросил Ви, не нужно ли что передать Софи, если он ее встретит.
Та вздохнула, сняла с белого кардигана длинную красную нитку и выбросила в окошко.
– Нет, ничего. Просто хотела узнать, как она.
– Немного расстроена.
– Как и все, – сказала Ви. – Как и все…
Адам покачивался на пятках, задрав руки, так что была видна полоска бледной кожи на животе.
– Кроме меня. – Он без тени самонадеянности улыбнулся Ви. – У меня-то все хорошо.
В кладовке на третьем этаже Хай-Плейс Джина наконец нашла то, что искала – коробку из плотного картона, в которой хранились ее памятные вещи из Франции: открытки, карты, путеводители, фотографии, ресторанные счета и статуэтка Генриха IV, в камзоле, чулках и туфлях с розочками, подаренная благодарным учеником из По.
– Я могла бы вернуться во Францию, – сказала она Лоренсу во время их неожиданной ночной встречи. – Давно об этом подумываю.
– Во Францию?! – слегка испуганно переспросил он.
– Да, мы могли бы там жить, устроились бы на работу. Я прекрасно знаю По.
– В По ты познакомилась с Фергусом…
– Это плохо?
Он поморщился:
– Наверное. А вообще для меня сегодня все плохо. Не представляю, что бы я без тебя делал.
– Ну, я-то всегда была рядом…
Они сидели за столом на кухне. Попугайчик Софи спал в своей клетке, повернувшись к ним спиной и сунув голову под крыло.
Лоренс взял Джину за руку.
– Да, но раньше ты была рядом по-другому. Не так, как теперь.
– Теперь вообще все по-другому. Такого никогда не было и не будет. Поэтому я и думаю о По.
Он поцеловал ее руку.
– Прости, любимая, я так вымотался, что ни о чем не могу думать. Кроме одного: не хочу от тебя уходить.
Около часа Лоренс все-таки ушел. Они немного постояли в темном саду, держась за руки, а потом он тихо выскользнул за ворота. Джина заварила себе чаю и на радостях решила отменить утреннюю встречу с Дианой Тейлор и сходить к Ви. Затем она легла спать – в таком чудесном настроении, что самой не верилось. У двери в спальню она на секунду замерла и посмотрела на лестницу, ведущую в комнату Софи. Софи… Когда она вспоминала о дочери, сердце ее падало, словно лифт, сорвавшийся с троса. Ведь надо рассказать все Софи… «Что ж, – как можно решительнее подытожила Джина, – нам обоим предстоят нелегкие разговоры. Лоренс поговорит с Хилари и мальчиками, а я с Софи и мамой».
Она вытащила коробку в коридор, на солнечный свет. Как чудесно снова вспомнить По, его дивные виды на Пиренеи и глупые английские традиции вроде охоты или бильярда (жители По открыли настоящий английский клуб с бильярдной и бюстом королевы Виктории). Джина была там по-настоящему счастлива. Снимала крохотную квартирку на Пиренейском бульваре, по утрам преподавала английский в школе, днем давала уроки фортепиано в высоком тихом доме за Верденской площадью… Солнце пробивалось сквозь длинные кружевные занавеси, на подоконнике стоял горшок с адиантумом, а на фортепиано – метроном в форме Эйфелевой башни из меди и дерева, которым Джина никогда не пользовалась. В По у нее были друзья, с которыми она ездила в долину Оссо и на виноградники Жюрансона. Через одного друга – англичанина и владельца старинной виллы, которую его дедушка построил еще в те славные времена, когда По был излюбленным курортом англичан, – она и познакомилась с Фергусом. Он приехал оценивать мебель в этой вилле, а Джину пригласили на ужин. Она вошла и увидела в дверях салона, выходящих в сад, высокого красивого блондина.
