Текст книги "Друзья и возлюбленные"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 15
– Я приехала, – сказала Софи.
– Соф… – изумленно проговорил Фергус.
Одной рукой он придерживал дверь, а в другой у него были очки для чтения: полукруглые, в черепаховой оправе. Волосы слегка взъерошены, как будто он теребил их, пока думал.
– Родная, это же чудесно! Только я не ожидал, что ты приедешь так скоро…
– Можно войти? – Софи подтянула сумку на плечо.
– Конечно! Проходи…
Выглядел Фергус опешившим. Он отступил, придерживая дверь, и попытался ее поцеловать, но промахнулся.
Софи прошла в гостиную и бросила сумку на белый диван. Она вела себя очень уверенно и даже властно.
– Ты получила мое письмо?
– Еще бы! – Она вытаращила глаза. – Зачем я, по-твоему, приехала?!
– Но… я думал, ты приедешь позже…
– Мне пришлось, – коротко ответила Софи.
Фергус переложил сумку на пол.
– Новая обивка…
Она недовольно фыркнула, подошла к столику с бокалами и серебром и переставила некоторые предметы, словно мстя за сумку. Фергус подскочил к дочери и взял ее за руку.
– Софи, почему тебе пришлось?
Она косо на него посмотрела и язвительно ответила:
– Ты же сам сказал, что нам надо поискать квартиру. И школу. Учеба начинается через неделю.
Фергус вздохнул:
– Милая, в этой четверти ничего не выйдет. Я рассчитывал перевеете тебя в новую школу после Рождества.
– Почему?
– Сейчас уже поздно…
– Но я не хочу переводиться в другую школу только на две четверти. Надо отучиться хотя бы год…
– Софи! – Он взял ее за обе руки. – Ну что ты такое говоришь? Перестань вести себя, как ребенок. Объясни, почему ты так неожиданно приехала?
Она разозлилась:
– Да ты же сам пригласил!
– Я не предполагал, что вместо ответа на мое письмо ты явишься сама.
Софи подошла к окну и выглянула в сад. Со стороны ока казалась ему невероятно тонкой и хрупкой, а темная одежда и высоко убранные волосы это подчеркивали. Еще она выглядела так, словно вот-вот взорвется, если не обращаться с ней бережно. Может, подойти к ней и обнять по-отцовски? Нет, лучше не надо. Фергус присел на подлокотник кресла и молчал, вертя в руках очки. «Прошу тебя, – мысленно молил он Софи, – прошу, будь послушной, разумной, будь даже немного покладистой. Пожалуйста».
Она стояла у окна несколько минут. Затем сняла бабочку с волос, встряхнула их и ловко заколола обратно.
Наконец, не поворачиваясь к отцу, Софи проговорила:
– Дэн умер.
– Я знаю. Джина мне сообщила. Такое горе…
– А потом Гас мне кое-то рассказал.
– Да?
– Да. Кроме него, никто не осмелился.
Фергус молчал.
Софи подождала полминуты, а потом не выдержала:
– Лоренс хочет бросить Хилари.
– Что?!
– Ты слышал. Лоренс хочет бросить Хилари.
– Господи, почему?! – Фергус встал.
– Потому что он влюбился в мою мать.
После недолгого молчания он тихо произнес:
– О Боже…
– Она в него тоже влюбилась. Они хотят уехать во Францию.
Фергус подошел к дочери и обнял ее. Та вырвалась.
– Не надо!
– Я не знаю, что тут сказать… Что Джина говорит?
– Ничего, мы с ней это не обсуждали. Я даже думать об этом не могу, не то что говорить!
– О, Софи…
– Я-то решила, что она из-за психолога такая счастливая. А на самом деле…
Он стоял рядом с Софи и смотрел на сад. Казалось, деревья устали под весом поздней летней листвы. По траве возле белого столика со стульями лениво перекатывались сухие листья. Фергус ощутил внезапное горе, не за себя, а за эту девочку, стоящую перед ним, и за трех уиттингборнских мальчиков, и за старушку Ви. Последствия некоторых действий бывают ужасны. По-настоящему ужасны. Выкорчуй одно большое дерево в лесу, и ветер проберется внутрь, раскидает остальные деревья. Хоть ты и думаешь, что сам в ответе за свою жизнь, с тобой всегда может случиться что-то страшное и неизбежное. Так в прошлый раз сказала ему Софи, сгорая от ярости. Фергус тоже тогда рассердился – его злила дочкина наивность, бездеятельность и даже доброта. Теперь он горько, горько об этом жалел.
Софи вдруг выдавила:
– И еще кое-что.
Он внимательно на нее посмотрел.
– Я переспала с Джорджем.
Фергус опустил голову.
– И мы не пользовались презервативом, потому что не думали этим заниматься. В смысле, заранее не думали.
Тишина.
– Так ты беременна?
– Не знаю.
– Софи…
– Скоро узнаю.
Фергус заметил, как у него дрожат руки – будто бы сами по себе откликаются на происходящее. Он спрятал их в карманы.
– Когда?
– Через пять дней.
– Может, надо сходить к врачу?
– Нет! – отрезала Софи. – Не сейчас!
– Что еще скажешь?
– Ничего. Домой я не вернусь.
Наконец она обернулась и посмотрела на отца. У нее был ясный, пустой взгляд.
– Мне надо будет купить кое-какие вещи. Я взяла только самое необходимое, потому что не хочу мешать старую жизнь с новой. Больше не могу терпеть все это вранье!
– Мама знает, что ты у меня?
– Нет.
– Ты ей позвонишь?
– Нет.
– Тогда придется мне.
Софи снова отвернулась и подошла к своей сумке.
– Как хочешь.
Она взяла ее на руки, точно крупного младенца. Фергус заметил серебряный браслет – его подарок.
– Увидимся позже, – сказала Софи. – Я пойду к себе.
Джина лежала на кровати, полностью одетая. Было еще не темно, комнату заполнял приглушенный бледный свет, похожий на вуаль. Она не спала. Вот уже час она лежала просто так – с тех пор как позвонил Фергус и сообщил, что Софи у него.
Прислонившись к кухонной стене, Джина разрыдалась. Она сжимала трубку и плакала, плакала от облегчения.
– Можно с ней поговорить?
– Вряд ли она захочет, – ответил Фергус. Его голос звучал странно, как будто он тоже с трудом сдерживал чувства. – Она у себя в комнате, дверь закрыта.
– У нее все хорошо?
– Нет.
– Она…
– Да. Она все рассказала. А ей рассказал Гас.
Джина умолкла. Ей не хватило духу проговорить: «Что ж, для тебя это, наверное, приятное известие».
Фергус сказал в молчащую трубку:
– Я не знаю, что и думать. По крайней мере в отношении Софи.
– Видимо, это взаимно.
– Видимо.
– Она вернется?
– Нет. Не сегодня – это точно.
Джина вытерла глаза рукавом рубашки. На нем остались черные разводы от туши.
– У нее занятия в понедельник начинаются.
– Да, но вряд ли я смогу поговорить с ней нормально в ближайшие два-три дня.
– Она хочет жить с тобой?
– Да. – Фергус перевел дыхание. – Я сказал, что куплю для нас квартиру, в которой мы будем жить, пока она не выучится.
– Понятно.
– Я это не для себя делаю, Джина…
Она его перебила:
– Пью хотят переехать в октябре. Посреди школьной четверти.
– И ты уедешь во Францию?
– Да, – прошептала она.
– А Софи ты в свои планы включила? – спросил он неожиданно твердым голосом.
Она медленно отняла трубку от уха, посмотрела на нее и тихо, чуть ли не украдкой повесила обратно на стену. Затем досчитала до десяти и, когда телефон не зазвонил, снова сняла трубку и положила ее на стопку журналов.
Держась за перила, как за спасательный трос, Джина с трудом поднялась в спальню и заползла на постель. Полежала лицом вниз и осторожно перекатилась на спину. Глядя в потолок, она прислушалась к гулу машин, едущих домой, мимо ее забора навстречу семейному ужину, вечерним программам по телевизору и работе в саду на сон грядущий. Джина представила себе окраину Уиттингборна: на заборчиках сидят кошки, разные домашние звуки доносятся из открытых окон и стелются по газонам, грядкам фасоли и заботливо спрятанным мусорным контейнерам… Совершенно другой мир, другая планета. А Джина лежит одна на огромной кровати, в которой прошли и самые счастливые, и самые несчастные минуты ее жизни.
– Нельзя остановить несчастья, – сказала днем Ви, положив нетронутый сандвич на тарелку. – Нечего и пытаться. Зато можно пережить горе с достоинством.
Джина закрыла глаза. Она и раньше это понимала. Ее веки болели, словно каждая ресничка превратилась в крошечное копье. А как быть с радостными событиями? Их тоже нужно принимать с достоинством и ответственностью? Не открывая глаза, она сползла вбок и взялась за ручку прикроватной тумбочки. Нет, так не откроешь, надо сесть. Джина перекатилась на живот и открыла ящик другой рукой. Внутри, на самом верху, лежали скрепленные вместе открытка, которую она хотела послать Лоренсу из По, и его снимок, вырезанный из большой фотографии. На нем Лоренс играл Хама: он был в тунике, перешитой из старых желтых занавесок, из-под которой торчали его юношеские руки и ноги; лицо вымазано углем, но все черты можно разобрать. Расцепив снимок и открытку, Джина положила их рядом и с жадностью рассматривала, пока не наступила ночь.
– Неужели нужно целых три человека, чтобы проверить мой счет? – нетерпеливо спросила Хилари.
Менеджер филиала строительного общества – молодой парень со стрижкой ежиком и золотой серьгой в ухе – оторвался от наблюдения за двумя сотрудницами и весело ответил:
– Миссис Вуд, потерпите немножко. Вы бы видели, как мы втроем лампочку меняем!
Девушки захихикали, стуча по клавиатурам. Затем одна из них вставила банковскую книжку в принтер.
– Я всего лишь хотела узнать про проценты…
– Надумали отдохнуть? – спросил парень.
Хилари поправила очки.
– Нет, скорее, сбежать. А куда бы вы предложили?
Одна девушка мельком на нее взглянула и сказала:
– Вы ведь Рыба по знаку Зодиака?
– Да, а откуда вы узнали?
– Это сразу видно, – ответила девушка, вытаскивая книжку из принтера. – Вам надо в Португалию. Рыбы отлично себя чувствуют в Португалии.
Она просунула книжку в щель под защитным стеклом.
– Приятного вам отдыха, миссис Вуд.
– Поскорее прибегайте обратно, – добавил менеджер.
Хилари кивнула и вышла на рыночную площадь. Неприятный ветер таскал мусор и пыль по канавам и раздувал палатки. В воздухе чувствовалась особая острота – первое дыхание осени.
Семь тысяч четыреста двадцать два фунта. Маловато, чтобы сбежать – по крайней мере сбежать окончательно и бесповоротно. Особенно в сорок пять лет. Молодая запросто прожила бы на эти деньги, но женщина средних лет с тремя детьми… едва ли. В сорок пять рюкзак, сигареты, красная помада и сменная серьга для носа – далеко не все, что нужно в жизни. В сорок пять обязательно надо иметь работу, счет в банке, уверенность в будущем и солидный вид. В любом случае Хилари хотела вовсе не сбежать, а удостовериться, что такая возможность у нее есть, – на всякий случай.
– Ты ведь никуда не уедешь, – сказал утром Гас. Его слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение.
– Нет, – пообещала Хилари. – А если и уеду, то возьму тебя с собой.
Он вдруг принялся ожесточенно теребить карабин, на котором болталось множество ключей и жуткая зеленая рука.
– Мам…
– Что?
– А папа… папа заберет Софи во Францию?
– О Боже, – вздохнула Хилари, – я об этом и не думала.
– Ну так заберет?
Хилари внимательно посмотрела на сына. Он опустил глаза, ко его лицо выдавало все чувства.
– Гас, я понятия не имею.
– Последнее время, – еле слышно произнес он, – какая-то дикость творится… Правда ведь?
Сегодня он пошел в школу. За завтраком Хилари заметила, что форма стала ему мала, хотя Гас и сам был маловат для четырнадцатилетнего. Наскоро завязав галстук, он с радостным облегчением поедал хлопья. Адам галстук не надел: Хилари знала, что он лежит у него в кармане. Все его одноклассники брезгливо повязывали галстуки у самых школьных ворот. Он и не завтракал, только выпил две чашки кофе, шумно глотая, будто пес. Хилари проводила сыновей из дома с тем же чувством, с каким раньше провожала всех троих, по очереди – лопоухих, дрожащих от страха, с ободранными коленками – в первый класс.
– Берегите себя, – глупо напутствовала она мальчиков. К горлу подкатил ком.
Адам обнял ее за плечи.
– Нет, это ты себя береги.
Дом показался Хилари чересчур тихим, когда они ушли. Постояльцев было всего шестеро, да и те, позавтракав, разошлись кто куда, оставив Лотте странноватый, обезличенный хаос спален. Хилари пошла в кабинет и несколько минут смотрела на компьютер, который купила еще весной и поклялась освоить за месяц. Нет, сегодня она точно не в настроении. Затем она прокралась мимо кухни и вышла на улицу, отправившись по своим и гостиничным делам.
По пути обратно она заглянула в витрину агентства недвижимости. На брошюру Хай-Плейс приклеили красную наклейку с надписью «ПРОДАНО». Мишель рассказала Хилари, что его купила какая-то пара из Лондона. Они хотят устроить там студию дизайна и уже нанимают уборщиков. Мишель горько вздохнула и с ненавистью посмотрела на маленький полк солонок и перечниц в буфете. «Может, я туда переведусь, – сказала она, не глядя на хозяйку. – Подумала, что честнее будет предупредить». Конечно, и Лотте многое здесь не устраивало. «Зря я, наверное, это говорю, но так по справедливости будет: она тоже хочет уволиться».
По справедливости! Хилари отвернулась от витрины. Справедливо заявлять, что в любую минуту две ее постоянные горничные могут уволиться – и ради чего? Ради разнообразия! А что тогда не по справедливости? Просто уйти посреди рабочего дня, оставив короткую записку: «Я ушла. Простите. Мишель»?! Или даже без записки. Справедливости тут нет и в помине, как и в страшном предательстве Лоренса. Если ждать от других честных поступков, недолго и с ума сойти. А с другой стороны, нельзя же просто так смириться, сложить руки! Хилари пришла к этому выводу во время той одинокой прогулки по холмам. Да, у нее горе, но без боя она не сдастся.
Когда она вернулась, бар «Би-Хауса», служивший и вестибюлем, кишел людьми и чемоданами. Небольшая группа пенсионеров, напуганная мощным духом карри и канализации в отеле на окраине Уиттингборна, молила о пристанище. С ними беседовал Лоренс в своем поварском фартуке. Увидев его, такого спокойного и приветливого среди бушующего моря, Хилари поразилась не меньше, чем утром, когда провожала мальчиков в школу.
Он заметил ее, помахал рукой и улыбнулся.
– Сиротки молят о помощи! – крикнул ей Лоренс. Все рассмеялись. – Их тут четырнадцать! Семь двухместных номеров у нас найдется?
Хилари заторопилась к коридору.
– Это моя жена, – сказал Лоренс гостям. – Она настоящий знаток своего дела. Уверен, она не бросит вас не произвол судьбы.
Днем, разместив всех благодарных гусынь в номерах и подыскав для их водителя комнату на Орчард-стрит, Хилари спустилась на кухню. Лоренс был один: уверенными и быстрыми движениями рубил баранину.
– Все уладила?
– Бедные старушки. От страха у них чуть не случилось несварение желудка.
Лоренс хмыкнул, отложил нож и вытер руки.
Насколько мне известно, Хай-Плейс продан, – сказала Хилари. – Я видела наклейку на брошюре.
– Да.
Она села за стол Лоренса и посмотрела на его толстые помятые блокноты, некоторые даже скрепленные резинками. У нее было чувство, будто это живые существа, с которыми она вынуждена расстаться. Хилари взяла мраморное яйцо и покрутила в руках.
– Мишель говорит, дом купила какая-то пара из Лондона, дизайнеры. Хотят устроить там студию. Она подумывает уволиться и работать на них.
Лоренс снова хмыкнул. Взяв жестяную банку с хлебными крошками, он стал равномерно посыпать ими большое плоское блюдо.
– Раз дом продан, месяца через два в него заселятся новые хозяева, – предположила Хилари.
Он разбил в миску яйца и начал их взбивать.
– Лоренс…
– А?
– Может, ты прекратишь готовить и подойдешь ко мне?
– Зачем?
– Я хочу видеть твое лицо.
Он медленно опустил веничек, до боли знакомым ей жестом вытер руки о фартук и подошел.
– Итак, новые хозяева въедут в октябре, – сказала Хилари.
Он пожал плечами:
– Скорее всего.
– Значит, в октябре ты уедешь во Францию?
Лоренс помолчал, не сводя с нее взгляда. Затем произнес:
– Точной даты я не знаю.
Хилари положила руки на колени.
– Я сегодня ходила в строительное общество. Посмотреть, сколько у меня денег. Немного, около семи тысяч. В общем, мне нужно подумать о своем будущем. Если ты уедешь, я должна решить, оставить ли мне гостиницу и нанять другого шеф-повара – или все продать.
Он молчал.
– Да, я знаю, что это твой дом, но с твоей стороны будет благородно отдать мне причитающуюся долю.
– Разумеется…
– Лоренс… – Она оперлась локтями на колени и крепко сцепила руки. – Лоренс, ты должен все хорошо обдумать. Подумай о «Би-Хаусе», обо мне, о мальчиках и о нашем будущем. Нельзя просто уехать, и все.
– Я и не собирался. По крайней мере не так, как ты имеешь в виду.
– И пока… – Хилари вдруг умолкла.
Лоренс ждал. На кухне было очень тихо.
– …пока ты думаешь об этом…
– Да?
– Подумай и вот о чем…
Он приподнял голову.
– Слушаю.
Медленно проговаривая каждое слово, чтобы держать себя в руках, Хилари сказала:
– Подумай о нас. О вероятности… нет, скорее о возможности того, что наш брак ка этом не закончится. – Она проглотила слезы. – Я все еще люблю тебя.
Может быть, и ты меня любишь? Бывали дни, когда мне хотелось тебя придушить, но разводиться я никогда не хотела. И сейчас не хочу.
Она встала, держась за стол, и посмотрела на Лоренса. Он сидел неподвижно, скрестив руки на спинке стула, глядя туда, где она только что была.
– Знай, это не конец, – добавила Хилари. – Наша семья пока не разрушена.
Затем она вышла из кухни и поднялась в бар.
Софи сидела на полу в своей лондонской спальне. На ней были новые черные джинсы, серая футболка с длинными рукавами и серебряный браслет. Она подстриглась, и теперь ее волосы выглядели лучше и гуще. Софи носила их по-новому: распустила и перекинула на одно плечо. По просьбе Фергуса она сняла голубые бусы с шеи и обмотала их вокруг запястья. Он сказал, что это поможет ей не брать их в рот. В самом деле помогло, но она часто трогала шею и скучала по любимым бусам.
На стенах ее спальни висели новые репродукции, купленные в магазине при галерее Тейт. Фергус считал, что если они хотят жить вместе, то должны выполнять некоторые требования друг друга. Одним из его требований было не тащить в дом поп-культуру. Софи почти не возражала. Конечно, она покричала для порядка, но в действительности новые постеры казались ей куда красивее и смелее прежних, и она втайне ими гордилась. Фергус купил ей несколько напольных подушек в восточном стиле, темно-синюю шелковую рубашку и кремовое кимоно, расшитое аистами.
Поначалу все было прекрасно. Тони дома не было, он целую неделю работал в каком-то особняке. Софи и Фергус вместе ходили по магазинам, в кино, готовили, и во всем чувствовалась свежесть и новизна. Софи больше не ощущала себя безвольным ребенком, которого заставляют делать уроки. Напротив, она считала себя взрослой. Отец не напоминал ей об учебе; новую квартиру и ее возможную беременность они тоже не обсуждали. Фергус только рассказывал о Лондоне и о своей работе. Однажды он спросил, хочет ли она поговорить о Джине и Лоренсе – Софи не хотела. Ни капельки. «Когда захочешь, дай знать. Такие вещи нельзя держать в себе», – сказал он.
Сегодня утром папа повел ее в мрачный и величественный особняк в районе Сент-Джонс-Вуд, смотреть мебель. Сам владелец редко появлялся дома, поэтому большие темные комнаты им показывал управляющий. Фергус тщательно осмотрел комод, пару стульев и большое зеркало в раме с позолоченным орлом. Несколько минут он уделил длинным бело-голубым вазам, похожим на те китайские, что стояли на подоконнике Хай-Плейс. Затем они медленно объехали на машине вокруг Риджентс-парка (Фергус показывал Софи архитектуру) и отправились домой. «Сегодня приготовим грибное ризотто, хочешь? И откроем бутылочку французского белого маконне», – предложил Фергус. А потом выяснилось, что Тони вернулся на два дня раньше задуманного.
– Это безнадежно, – сказал он. – Наняли меня как специалиста, а сами стоят над душой, обсуждают любое мое действие и без конца жалуются на последнюю реставрацию в 1928-м! Короче, если они не пришлют картину сюда, я с ней вообще работать не буду.
Он поцеловал Софи и улыбнулся:
– Рад тебя видеть. Отличная стрижка. Решила немного окультуриться перед школой?
– Нет, – ответила Софи как можно беззаботнее. – Я сюда жить приехала.
В комнате мгновенно воцарилась неприятная и странная тишина, будто перед бурей. Фергус кашлянул. Софи не нашла в себе сил посмотреть на Тони.
– Милая…
– А?
– Не могла бы ты оставить нас ненадолго? – изменившимся голосом проговорил Фергус.
Она взъерошила волосы.
– Хорошо.
Затем она поднялась в свою комнату и громко хлопнула дверью. Села на новые подушки, взялась за ступни и откинула голову назад, прилагая все физические и умственные силы, чтобы не думать о том, что будет дальше.
ГЛАВА 16
– Почему ты мне раньше не сказала! – сокрушалась Ви, сидя за столом в Хай-Плейс, одной рукой держа кружку с чаем, другой – бирюзовый кулон, подарок Дэна, который она носила на серебряной цепочке.
– Я не могла, мам, – ответила Джина. – Ты так переживала за Дэна, боялась, что ему станет хуже…
– А ты видно, боялась меня.
Джина склонилась над своей чашкой и заметила, какого ужасного цвета кофе.
– Да.
Ви пришла в десять утра и застала ее в одном халате, Она не позвонила и никак не предупредила о своем приходе – так она поступала раз пять за всю жизнь. Джина проспала, потому что Лоренс ушел поздно ночью и она долго не могла уснуть. Любовью они не занимались. «Прости, не могу, – сказал он. – Даже думать об этом не могу. Все так грустно, что прямо сил нет».
Джина очень испугалась, и этот страх ее разозлил. Она заявила Лоренсу, что тот идет на поводу у Хилари и у детей, что он похож на беспринципного политика, пойманного без штанов и теперь выполняющего все требования последней сильной женщины, с которой он разговаривал. Когда Джина наконец умолкла, ей захотелось, чтобы Лоренс ее обнял. И он обнял, но как-то растерянно, чем снова раздул тлеющие угли ее тревоги и гнева.
– По-твоему, я себя виноватой не чувствую? – закричала она. – Еще как чувствую, уже давно! И не надо намеков, будто мне нечего терять, не обижай меня так, Лоренс! Это моя дочь сбежала к отцу в Лондон! Это я побоялась вовремя рассказать ей о нас, и это я теперь за все плачу!
Наконец он обнял ее крепко, по-настоящему.
– Дети – не оправдание нашим поступкам, – не унималась Джина. – Они нас никогда не простят. Может, сейчас они нас ненавидят, но они возненавидят нас еще больше, если через много лет узнают, что родители терпели друг друга только ради них. Нечестно сваливать на них такое бремя. Мы сами должны его нести.
Лоренс мягко проговорил:
– А вот теперь ты действительно оправдываешься.
– Нет…
– Да, оправдываешься. Джина, единственное, что может нас оправдать, – это наши желания, и вряд ли они совпадают с чьими-то еще.
Она оттолкнула его.
– Лучше уходи.
– Можно задать тебе вопрос?
– Конечно.
– Ты хочешь взять Софи во Францию?
Джина подняла один из бокалов вина, к которым они даже не прикоснулись.
– Хочу, разумеется. Но у нее, как видишь, другие планы. А что?
– Она тоже человек! – вдруг разозлился Лоренс. – А мы совсем не считаемся с ее мнением. И с мнением моих сыновей. Я наконец увидел все с их стороны и уже не могу закрыть на это глаза.
Он поднялся с краешка стола, на котором сидел, и подошел к двери. Джина дрожащей рукой поставила бокал на место: маленький язычок вина выплеснулся на стол.
– Лоренс…
– Что?
Джина склонила голову. Она бы все отдала, лишь бы не задавать этот вопрос, но ничего другого ей не оставалось.
– Ты меня еще любишь?
Он замер возле двери и обернулся.
– Ты же знаешь, что люблю. Всегда любил и буду любить.
С этими словами он вышел в темную ночь, а она легла в постель и не спала до пяти утра, терзаясь, почему он не поцеловал ее на прощание. Потом забылась тяжелым сном.
Встала Джина около десяти и, рассеянно включая чайник, увидела за стеклом маму.
– Рассказывай, – заявила та с порога. – Я с четырех утра не сплю. Объясни-ка, почему Софи сбежала в Лондон?
Джина сделала чай и кофе. Ви сказала, что пришла не за чаем, а за правдой.
– Она ушла из-за Лоренса. Из-за меня и Лоренса.
Ви схватила кулон и начала растирать его между пальцами, словно утешая себя.
– Мы хотим вместе уехать во Францию. Софи думали взять с собой.
– Я тебя не понимаю, – произнесла Ви. – Иногда мне кажется, что мы с тобой чужие.
– Я знала, что ты разозлишься…
– Я не злюсь, – перебила ее Ви. – Последнее время я много злилась, но это не злость. Я потрясена.
– Если тебя это утешит, я тоже. И еще я счастлива. Ко мне вернулась прежняя уверенность.
Ви взяла кружку и отхлебнула чай.
– Раньше я часто думала, будете ли вы когда-нибудь вместе. Он бы тебе подошел, Джина. Ты бы много работала и не забивала себе голову всякими глупостями. Теперь понятно, почему он так странно вел себя на похоронах, боялся смотреть мне в глаза. – Она опустила кружку, и Джина вдруг заметила, как постарели и ослабли ее руки. – Но тебе нельзя с ним быть.
Джина покрепче запахнула халат.
– Можно. Мы уже вместе.
– А дети…
– Они большие, мам.
– Только с виду, – возразила Ви. – Софи не хватит душевных сил, она не выдержит. И ты бы в ее возрасте не выдержала. У вас обеих нет братьев и сестер, а такие «единственные» дети всегда пытаются заполнить семейную пустоту другими вещами и людьми. Лучше иметь нелюбимых родных, чем вообще никаких. Только в семье мы по-настоящему учимся жить. – Она отставила кружку. – Если бы ты сказала мне раньше, я бы что-нибудь придумала.
– Нет, нам бы никто не смог помешать. Мы любим друг друга всю жизнь.
– Это еще не значит, что вы можете быть вместе. – Ви встала и тяжело оперлась на стол. Ее кулон раскачивался из стороны в сторону. – Я, кажется, поняла, почему ты так поступила. Да, поняла. И ты пойми: есть вещи, которые не поддаются лечению. А раз это нельзя излечить, доченька, с этим надо просто жить.
Джина вздохнула.
– Мам, сейчас уже никто так не думает.
Ви фыркнула.
– Могла бы и не говорить! Но вовсе не обязательно идти за стадом и думать, как все…
– Я его люблю! – воскликнула Джина. – И всю жизнь любила!
Ви медленно пошла к двери.
– Ну и что? – не оборачиваясь, сказала она. – Это не дает тебе права поступать как хочется.
На свежем воздухе у Ви неожиданно закружилась голова. Она кое-как добралась до ступенек, ведущих на ромашковую лужайку, и уселась на низкий каменный заборчик. Джину отсюда видно не было – вот и хорошо. Не хотелось ее видеть. Проще думать о ней, не глядя на это милое личико в обрамлении гладких темных волос – знакомое лицо незнакомки. Ви и в самом деле не сердилась. Она была встревожена и потрясена, но после смерти Дэна уже не могла сердиться. Ясно ведь, что Джина сделала это не со зла. Она слегка избалованная и сбилась с пути, но не злая. Конечно, ей не стоило выходить замуж за Фергуса, но и Ви не стоило верить, будто капрал Сай Дьюнанд заберет ее в Авенел, Нью-Джерси, где его матушка обрадуется ей так же, как обрадовалась бы, приведи он в дом соседскую девушку. Ничего страшного, что Ви на шесть лет старше сыночка. Мама не будет возражать, когда узнает тебя поближе. А теперь приласкай уставшего солдата, милая!
Ви закрыла глаза ладонями и надавила. Одному Богу известно, что перешло Джине от Сая Дьюнан да по темным неизведанным тропам генетики. Какая-то черта характера определенно перешла: склонность к легким удовольствиям, сиюминутным порывам. Но ведь и детство у нее было не из легких – Ви целыми днями работала, а по воскресеньям занималась домашними делами. Так прошло много лет. Может, поэтому Джина истосковалась по любви? Настолько истосковалась, что Фергус попросту не смог утолить ее голод. Жаль, она не нарожала побольше детей. Будь их четверо, ей некогда было б и задуматься, счастлива ли она.
Ну да что теперь мечтать! Ви встала и потопталась на месте: так-то лучше, ноги уже держат. Она оглянулась на дом и вспомнила, как всегда его недолюбливала из-за чересчур напыщенного вида. «Пока», – попрощалась с ним Ви.
Она вышла за ворота и двинулась в сторону Дитч. Некоторые жители тамошних приземистых домиков дожидались, когда освободится какая-нибудь квартира в Орчард-Клоуз. Она их не винила. История историей, а пить чай с потолочной побелкой и спать в сырых темных комнатах неохота. Лучше уж смотреть исторические передачи по телевизору и жить с удобствами, даже если вместе с удобствами приходится терпеть Кэт Барнетт. Ви простила смотрительницу, но еще не сказала ей об этом. Все тянула время и наблюдала, как по утрам Кэт обходит стороной дверь квартиры № 7 – дверь Ви.
В конце Дитч она свернула на Орчард-стрит. Прямо напротив возвышался «Би-Хаус» с нарисованной вывеской и двумя вазонами у входа – герань в них уже поникла к осени. Ви перешла улицу и остановилась у окон столовой. Пустые столовые всегда наводили на нее тоску, как пустые поля для крикета или театры. Что в них толку, когда никого нет?
Она прошла во двор. У кухонной двери стоял фургон винного магазина, и один поваренок в синих клетчатых брюках и белой рубахе, прислонившись к кузову, болтал о чем-то с водителем. Ви окинула его взглядом. Это был Кевин, фамилию не вспомнить… Раньше она иногда виделась с его тетушкой Фредой, когда по субботам ходила с Дэном в бар.
– Мистер Вуд дома? – спросила Ви.
Кевин отлепился от фургона и ответил:
– Ага. На кухне. Проходите, не стесняйтесь.
Ви никогда не была на кухне «Би-Хауса». Выглядела она зловеще: длинный стол посередине, рабочие поверхности из нержавеющей стали и огромная плита размером с корабельный бойлер. Ви стояла на пороге и боязливо оглядывала комнату. Второй поваренок сортировал какую-то зелень из ящика, а в углу за столом сидел Лоренс. На нем был только фартук поверх обычной одежды, а не поварской костюм. Ви кашлянула. Ее никто не услышал.
– Лоренс, – наконец произнесла она.
Тот поднял голову и сразу вскочил.
– Ви!
Она вошла в комнату, а Лоренс кинулся к ней.
– Ви, как дела? – Он поцеловал ее в щеку.
– Нормально, если учесть, что творится вокруг. У тебя есть минутка?..
– Ну, я немного занят. Опять куча постояльцев…
– Я ненадолго. – Ви взяла его за руку. – Всего на пару минут, Лоренс. Надо поговорить.
– То есть мне нельзя жить с тобой? – спросила Софи.
Они ехали в машине в сторону Ричмонда, на встречу с каким-то торговцем.
– Нет, я такого не говорил. Просто мы с Тони поругались…
– Знаю.
Она сидела у себя в комнате и отчетливо слышала, как голос Тони несколько раз чуть не сорвался на крик. Слов она не разобрала, а гордость и отвращение не дали ей приложить ухо к двери или слегка ее приоткрыть. Только один раз Софи услышала, как Тони воскликнул: «Ты же обещал! Обещал!» – и, несмотря на собственные интересы, пожалела его.
– Ты для меня важнее всего, не сомневайся, – сказал ей Фергус. – Но я вынужден признать, что стою сейчас перед некой дилеммой…
Софи приложила ладонь к животу. Он был совершенно плоский. Месячные должны были начаться позавчера и не начались. Позавчера она поговорила с матерью. Та напомнила, что по закону Софи должна учиться, год уже начался, и директор школы дважды звонил и спрашивал, где ее дочь. Джина пообещала, что через несколько дней Софи вернется к урокам.
