Текст книги "Друзья и возлюбленные"
Автор книги: Джоанна Троллоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 18
– Что произошло между тобой и Софи? – спросила Хилари.
Джордж застонал, перекатился на бок и накрылся одеялом, словно защищаясь от расспросов. За окном спальни («Скверный мальчишка!» – разозлилась мать) на башне приходской церкви звенел воскресный колокол.
– Тебе через две недели будет девятнадцать, – отчитывала его Хилари. – Не четырнадцать. Ты уже мужчина – ну по крайней мере теоретически. В таком возрасте не пристало играть с убитыми горем девушками. Ты же ею воспользовался!
Джордж хотел было возразить, что он тоже убит горем. У него в голове словно болталось несколько тяжеленных гирь, причиняющих жуткую боль при малейшем движении. Да, вчера он хотел напиться, но не также! Джордж вспомнил, как вечером валялся на кровати: его ноги будто бы сами собой вертелись в воздухе, то и дело к горлу подкатывала тошнота. Он выпил столько, что запросто мог бы утонуть.
Хилари села на край постели и сдернула с него одеяло. Он прямо чувствовал, как ее глаза буравят голую кожу на его спине.
– Мы все в какой-то степени ответственны за Софи, Джордж. И всегда были. Да, в нашей семье тоже случилось горе, но нас много, а у нее только родители и бабушка. Если так хочется утолить свою юношескую жажду, выбери кого-нибудь другого. Я понимаю, что тебе отшибло все принципы, но где твое сострадание?!
Джордж не пошевелился. Он молча смотрел на стену: краска облупилась в тех местах, где на скотче раньше висели постеры. Может, сказать Хилари, что Софи хотела этого не меньше и чуть ли не сама все начала, потому что была жутко расстроена тем, что отец живет в Лондоне с каким-то мужчиной? Джордж на самом деле прекрасно понял, чего хотела Софи в тот день: удивлять и управлять. А он был ничуть не против. Они слились в этом странном, необъяснимом и неосознанном понимании друг друга, которое не имело отношения к любви, а только к ярости, печали и одиночеству. Они вряд ли когда-нибудь заговорят о том дне, но и не забудут его, это точно.
Вдруг до Джорджа дошло, как это важно и сокровенно. Лишь они двое все понимают и знают правду. Другим лучше этого не знать.
Он повернулся к матери.
– Ладно.
– Что значит «ладно»?!
– Я все понял и исправлюсь. Я поступил неправильно. Извини.
– Ты ее видел с тех пор?
– Нет…
– Лучше поговори с ней…
– Нет! – перебил ее Джордж. – Нет, мам, не лучше. Больше такое не повторится, обещаю. Нам обоим это не нужно.
Хилари вздохнула:
– Она из-за тебя уехала в Лондон?
Джордж приподнялся на локте и прикрыл краешком одеяла грудь.
– Не знаю. Может, все навалилось.
– Верно…
– Мам…
– Что?
– Мам, что с нами-то будет? Какие у нас планы?
Хилари немного помолчала, взяла Джорджа за руку и крепко стиснула.
– Понятия не имею… Ох, Джордж, я еще не потеряла надежду. Затаила дыхание и надеюсь.
Он сел и уставился на мать.
– В смысле?
– Не знаю. – Хилари покачала головой. – Не знаю, просто я еще… – Она робко улыбнулась. – Я еще не сдалась.
Ви стояла в дверях маленькой спальни. Едва ли можно назвать это спальней, скорее кладовка с окном. Места хватит только для кровати, комода да столика со стулом. Куда же Софи повесит одежду? Книги? Дэн приладил над постелью полочку, да та уже вся забита горшками и вазами, которые она сделала на занятиях по гончарному делу. Не шибко хорошими, конечно, зато сколько сил в них вложено! Ви обожала чувствовать глину под руками. Может, убрать их в коробку и сунуть под кровать? Но Софи придется держать там одежду… В и посмотрела за дверь: всего два крючка и груда тряпок, включая старый шкиперский плащ, который она купила Дэну в благотворительном магазине. Он отказался его носить: «Мне не положено, да и вообще больно в глаза бросается».
Ви медленно спустилась на кухню. Конечно, она очень любила Софи и искренне хотела бы ей помочь, но разве она сможет с ней справиться? После смерти Дэна у нее часто возникало желание отгородиться от всех бед, пожить в покое. Что же делать? Софи с Джиной пришли к ней в гости – не абы как, а с цветами, чтобы ее задобрить! – и без обиняков задали ей вопрос.
– Это только на время учебы, – сказала Джина. – Всего лишь на год. И по будням.
«Всего лишь?!» – чуть было не возмутилась Ви. В восемьдесят лет дорожишь каждым днем. Недавно она смотрела передачу по телевизору, где обсуждали долгожителей, которым перевалило за сотню. Один из гостей программы сказал: «Ну, честное слово, кому хочется быть столетним?» «Тем, кому сейчас девяносто девять!» – заорала Ви на телевизор.
Она посмотрела на Софи. У нее была новая стрижка – короче и пышнее прежней, отчего немного сгладилась ее худоба. В глазах никакой мольбы, ни малейшей тревоги. Софи даже в голову не пришло, что Ви не желает с ней жить. Наверное, они решили, что без Дэна старухе совсем одиноко. Если бы он не умер, Ви бы разозлилась и заявила, что они злоупотребляют ее любовью. А теперь не то. Ясное дело, она улыбнулась и сказала: «Ну конечно, пусть живет у меня! Отдам ей маленькую комнату».
Ви держалась за край раковины и смотрела в окно на птичью кормушку, в которой так мило жались друг к другу синицы. Она боялась не столько того, что не управится с внучкой; ее беспокоило нечто другое, куда более неуловимое и драгоценное. После смерти Дэна, когда его племянничек приехал распорядиться вещами (Ви еще никогда не приходилось так сдерживать свой норов), она забрала себе все мелочи, от которых Роджер отказался, но которые были очень дороги Дэну: его фотографии, подарки и сувенирчики со времен службы в торговом флоте. Ви разложила их по дому вперемешку со своими вещами, чтобы они переплелись между собой так, как раньше переплетались их жизни. Благодаря этому Ви добилась едва ощутимого присутствия Дэна в комнатах; ей казалось, будто она мирно и уютно беседует с ним, задает ему вопросы. Эти беседы приносили ей удивительное утешение. А если здесь поселится Софи с кучей вещей и забот, от хрупкой близости с Дэном, без которой Ви уже не видела своей жизни, не останется и следа.
Бар «Би-Хауса» окутала дремота воскресного дня. В столовой было много народу, и, хотя некоторые постояльцы вышли в сад, все кресла для отдыха были заняты лениво развалившимися телами, прячущими сон под грудой газет. Хилари осторожно прошла между ними к лестнице, ведущей на кухню.
Лоренса там не оказалось. Стив и Кевин занимались уборкой, а девушка по имени Пэтси помогала мыть посуду. У нее был ребенок, которого она оставляла с бабушкой. Она копила на поездку в Диснейленд.
– Все хорошо? – спросила Хилари.
Поварята кивнули. По воскресеньям никому не хотелось работать, и все были мрачные.
– Вы мистера Вуда видели?
– Ага, – отозвался Кевин. На нем была бейсболка задом наперед, придававшая его широкому лицу глупое выражение. – Он во дворе.
– Спасибо.
Затем Хилари обратилась к Пэтси:
– Ну как?
Та одобрительно кивнула. У нее было еще несколько работ по всему Уиттингборну, но в «Би-Хаусе» ей понравилось больше всего. Мальчишки, конечно, несносные, зато мистер Вуд молодец. Такой вежливый.
На улице стоял тихий сентябрьский день. Лоренс, прислонившись к стене склада и засунув руки в карманы, разглядывал пучок крестовника, пробившегося сквозь камни.
– Лоренс…
Он слегка вздрогнул и улыбнулся:
– Привет.
Она подошла ближе и заметила, что волосы у него на висках начинают седеть и что за утренним бритьем он порезал шею.
Лоренс тихо спросил:
– Ты что-то хотела?
Хилари покачала головой.
– Ничего особенного… просто пришла.
– Хорошо.
Он вытащил руки из карманов и положил ей на плечи.
– Пойдем куда-нибудь?
– Куда? – удивилась Хилари.
– Ну, не знаю. Куда-нибудь. Куда захочешь. Подальше отсюда.
Она слегка отступила, так что его руки упали с плеч, и с опаской спросила:
– Зачем?
– Чтобы хоть на час отгородиться от всего этого. Чтобы поговорить.
Хилари осторожно сказала:
– Я знаю одно поле…
– Всего одно?
Она улыбнулась:
– Не шути, пожалуйста. Мне сейчас не до этого…
– Что за поле?
– Неподалеку от Эддерли-Ридж. Помнишь, мальчики там воздушных змеев запускали.
– Вот и славно. Поехали.
– Но нельзя же…
– Можно. Обед закончился, на кухне убрано. Если что, Дон на месте. А Джордж где?
– Тоже дома. Я его только что отругала за Софи.
Лоренс помрачнел.
– Господи…
– На этот раз все обошлось. Надо только узнать, как там Софи…
– Не сейчас.
– Хорошо.
– Пойду предупрежу Дона и Джорджа, – сказал он. – А ты найди ключи от машины.
– Лоренс…
– Что?
– Послушай… – Хилари набралась храбрости и сняла очки, чтобы не слишком хорошо видеть лицо мужа. – Я с удовольствием с тобой побеседую, но учти, пожалуйста, что это не очередной промежуточный разговор. Никаких «не знаю» или «еще не решил». Я этого просто не вынесу. У нас будет итоговый разговор, понимаешь? Окончательный.
Гас не сразу ее заметил. Он смотрел крикет по телевизору, включив звук на всю громкость – не потому, что ему так нравилось; просто он сидел дома один и мог делать что захочется. Адам куда-то запропастился, Джордж работал внизу, а Лоренс с Хилари укатили вдвоем на машине – видимо, чтобы найти какое-нибудь пустое поле и вволю поскандалить. Перед отъездом папа спросил его, все ли нормально, и Гас, не отрываясь от телевизора, ответил: «Да, да». Крикет он не очень любил, но надо же было как-то отвлечься. И потом, Гасу хотелось услышать чьи-нибудь голоса – голоса безразличных людей, которые составили бы ему компанию, не докучая расспросами.
– Гас! – громко позвала его Софи, перекрикивая комментаторов.
Он резко обернулся. Она стояла в дверях и выглядела очень повзрослевшей. У нее была новая стрижка и новая шелковая рубашка, а в руках – цветочный горшок.
– Можно войти?
Он кивнул, потянулся к пульту и с силой нажал кнопку выключения звука. В комнате стало неестественно тихо.
– Смотри, что я тебе принесла. – Софи поставила горшок на журнальный столик. В нем была только черная земля. – Это косточка от авокадо. Я ее специально для тебя посадила – скоро деревце вырастет. Ну, я надеюсь.
Гас промолчал и поглубже забился в диван. Черт, он же не маленький! Может, детям и любопытно смотреть, как проклевываются семечки, завернутые в промокашку. А он не ребенок!
– Я вчера вечером слопала целое авокадо – объелась как не знаю кто, – сказала Софи и села на диван, чуть поодаль от Гаса. – Я не поеду во Францию.
Он не ответил.
– Я остаюсь тут. Поживу у бабушки в маленькой комнате. Она размером с телефонную будку, честное слово.
Гас взял подушку, пару раз ударил ее кулаком и прижал к животу.
– По выходным буду ездить в Лондон… – Она ненадолго замолчала. – Ты бы тоже мог иногда приезжать.
Он медленно покачал головой.
– Я сбежала к отцу не из-за Джорджа, а из-за того, что ты мне рассказал. Я не выдержала.
Гас положил подушку на колени и перегнулся через нее, спрятав лицо от Софи.
– То, что мы сделали с Джорджем… – неуверенно продолжала она, – ничего не значит. Мы друг другу даже не нравимся. Просто все навалилось… родители, сам понимаешь. – Она сунула руки между коленей и сдавила их. – Еще я боялась, что забеременела.
Гас вздрогнул.
– К счастью, это не так.
Молчание.
– Джорджу я ничего этого не скажу. Маме сказала, потому что жутко обрадовалась. И папе тоже сказала, но он вроде не слушал. А тебе говорю, чтобы ты все знал. Никаких сюрпризов – как ты любишь.
Гас поднял голову и немигающим взглядом уставился на картину с ирландскими рыбаками на берегу реки.
– Я никого не люблю. В смысле у меня нет парня, мне никто не нравится. А ты мне нравишься и всегда будешь нравиться. Но мы вроде как все сначала пробуем разных людей… – Она несколько секунд смотрела на его лицо в профиль. – Ты очень красивый.
Гас не пошевелился. Софи еще немного посмотрела на него и встала.
– В понедельник я приду в школу. Страшновато – все-таки неделю пропустила. Мама говорит, я не обязана ничего объяснять, но я, наверное, скажу, что не ходила на уроки по семейным обстоятельствам. Ведь так оно и есть. За это лето мы с тобой больше других узнали о семейных обстоятельствах…
Она чуть-чуть постояла, не зная, что еще сказать.
– Пока, Гас. Увидимся в школе. Заходи в гости. Когда Софи ушла, он несколько минут сидел не двигаясь. Потом закрыл лицо подушкой и лег на диван. Снова сел и посмотрел на цветочный горшок. Хороший горшок, из терракоты. Он сунул палец в землю и нащупал гладкую твердую косточку от авокадо.
Наконец Гас встал, вытер палец о джинсы и, взяв горшок обеими руками, отнес его в свою комнату. На узком подоконнике ютилось множество моделей самолетов и сувенирных кружек с разных футбольных матчей. Там же лежали груды свернувшихся почтовых марок, детали от автоматических ручек и дохлые мухи. Гас поставил горшок на пол, раздвинул хлам в центре подоконника (некоторые вещи попадали на пол) и водрузил на него авокадо, ровно между кружками «Спитфайр» и «Манчестер юнайтед». Потом он еще долго на него смотрел, точно силой мысли заставляя расти.
Любимое поле Хилари вспахали.
– Озимые посеяли, – предположил Лоренс.
Широкая полоса для комбайнов осталась нетронутой. Сорная трава на ней подросла и теперь казалась грубее, бесцветнее и живучее.
– Я обычно начинаю здесь. – Хилари положила руку на калитку. – Спускаюсь вниз, иду вдоль заросшего ежевикой ручья и возвращаюсь по другой стороне поля.
– Понятно. – Лоренс залез на забор и, балансируя наверху, протянул ей руку. – Давай сегодня все сделаем наоборот.
– Думаешь, стоит?
– Ага. Уверен.
Она перелезла через забор и спрыгнула на поле рядом с ним.
– Здесь мы вроде пускали змеев? Вот с этого холма? – спросил Лоренс.
– Да.
– И чей-то пес еще сожрал змея Адама…
– Да. Бедный его хозяин…
Они стали пробираться по полосе вперед, перешагивая через комья земли и высокие сорняки.
– Я вся дрожу, – сказала Хилари.
– Хочешь, пойдем за руки?
– Пока нет. Может быть, позже.
– Хорошо. Я не хочу тебя злить, просто не знаю, с чего начать разговор.
Хилари остановилась.
– Все. Не могу больше идти и волноваться.
Она опустилась на холмик, поросший травой. Лоренс немного постоял и сел напротив.
– Хилари, можно мне остаться?
Она не смогла поднять на него взгляд, только собрала юбку и скрутила ее под коленями, затянув в тугой узел и собственные чувства.
– Ты права насчет нашей семьи. Я все еще люблю тебя. Наш брак не погиб, но серьезно переболел. Я в самом деле тебя люблю. Без этой любви я не выживу. Ты в моем сердце, в самом его основании. Я не только не вижу без тебя жизни, нет: я твердо знаю, что она невозможна. Ну, какая-то жизнь будет – хромая, кособокая, но с прежней ее не сравнить.
Он замолчал. На них подул ветер, бросив на колени Хилари серо-черную коробочку с семенами.
– С другой стороны, я тоже прав, – продолжал Лоренс. – Беда в том, что я люблю и Джину. Это чистая правда, так оно и есть. Но я не готов променять тебя на Джину. И как бы мне ни хотелось убить разом двух зайцев, я понимаю, что это невозможно. Да и не нужно: я, честно говоря, предпочел бы обойтись без этой дилеммы. С радостью перестал бы любить Джи ну, щелк выключателем – и готово. Надеюсь, что если мы с ней перестанем видеться, так оно и будет. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы ее разлюбить. Но мне приходится осторожничать. Было бы глупо с моей стороны надуть шарики, закатить вечеринку и объявить: «Я возвращаюсь! Простите меня и примите обратно». Я должен просить у тебя согласия. И в то же время я сознаю, что не заслуживаю этого. Словом, с моей стороны жутко нечестно взваливать на тебя бремя решения, но мне больше ничего не остается.
Он замолчал. Хилари разломила коробочку, и черные, зернышки полетели по ветру.
– Ты простишь меня за то, что я сделал? Дашь ли шанс забыть Джину? На твоем месте я бы вряд ли простил, поэтому надеюсь на чудо.
Хилари очень медленно произнесла:
– Я буду ужасно себя вести.
– Хорошо.
– Я не всегда смогу сдерживать едкие замечания. Возможно, какое-то время не буду выносить твоих прикосновений.
– Да.
– Не знаю, Лоренс. Я всей душой мечтала об этом, а теперь… не знаю. Я опустошена.
– Милая, родная моя, – проговорил он. – Мне так жаль…
Она положила голову на колени.
– Я бы хотела снова мечтать о твоем возвращении. Но это чувство пропало, и я не могу его вспомнить…
– Смогла бы ты вновь мне довериться? Смогла бы? Ведь я люблю тебя всем сердцем.
– Может быть…
– Знаю, это рискованно. И мне придется тяжелее, чем тебе.
– Неправда.
Лоренс нагнулся, чтобы разглядеть ее лицо.
– Ты меня любишь?
Ему показалось, что она кивнула.
– Любишь?
Хилари подняла голову.
– Наверное. Вроде бы да. Просто сейчас я не могу вспомнить, что такое любовь, каково это…
– Ты еще вспомнишь. Обещаю.
Он положил руку на ее руки, сцепленные вокруг коленей. Хилари ее не скинула. Ему хотелось добиться от жены твердого и окончательного «да», но он решил, что не стоит. Он просто сидел, держа Хилари за руки, и любовался ею.
ГЛАВА 19
Джина нашла подходящую квартиру – в брошюре говорилось, что дом находится на востоке По, окна выходят на Пиренеи, что в нем четыре спальни, изысканная гостиная и веранда на крыше. Прилагалась и фотография самого многоэтажного дома, построенного в XIX веке, – агент вложил под прозрачную обложку красную стрелку, указывающую на квартиру. Цена была хорошая. Ей придется отдать все, что она выручит с Хай-Плейс, но ведь и у Лоренса останутся деньги после продажи гостиницы. Этого хватит на то, чтобы путешествовать и в любое время приглашать к себе детей. Джина посмотрела на фотографию через лупу и попыталась вообразить себя за этими высокими окнами, на самом верху старого французского дома.
Время близилось к обеду. Примерно через час Софи вернется из школы, если не останется на занятиях в театральном кружке. Вчера она пришла домой с решительной рыжеволосой девушкой по имени Лара, и, прихватив бутылку минеральной воды и пачку чипсов, они заперлись в комнате Софи. Джина почувствовала себя не у дел. Лара вела себя очень прилично, но все-таки Джине стало не по себе: интересно, что рассказала ей Софи? У нее был дерзкий взгляд, огненные волосы и размашистые движения. Они с Софи два часа просидели наверху, после чего Лара спустилась, взяла сумку, сказала Джине: «Приятно было с вами познакомиться», и неторопливо пошла домой.
Джина вновь склонилась над брошюрой. Спальни крохотные, да и ванная всего одна… Жаль, агенты не приложили снимок веранды: она либо решит все дело, либо окажется простой бетонной коробкой с веревкой для сушки белья. Если так, они, конечно, украсят ее цветочными горшками, вазонами и коваными решетками. Вид с нее будет чудесный в любом случае. Джина посмотрела через стеклянную дверь на ромашковую лужайку, аккуратные клумбы и готическую скамью. Ей страшно надоело жить без красивого вида из окна.
Пока она смотрела на сад, кто-то вошел в ворота. Наверное, Софи вернулась пораньше. Джина быстренько убрала брошюру под газету, оперлась подбородком на ладони и стала поджидать дочь. Вместо нее в дверях появился Лоренс.
– О, ты пришел днем! – Джина тут же вскочила.
Он вошел, обнял ее, поцеловал в щеку и несколько секунд держал в объятиях.
– Смотри, – вырываясь, сказала она. – Смотри! – Джина убрала газету и протянула ему французскую брошюру. – Чудесная квартира на последнем этаже и с верандой!
Лоренс взял буклет и посмотрел на фотографию – вроде бы взгляд обычный, разве что немного усталый. Немудрено! Такой накал страстей дома…
– Мм, un salon tres elegant [2]2
Очень элегантная гостиная (фр.).
[Закрыть], ясно…
– И веранда на крыше!
– Да.
– Ну как тебе? Нравится?
– По мне, – сказал он, кладя брошюру на место, – квартирка уж очень французская и довольно противная.
– Лоренс!
– Ты же сама спросила. Вот я и ответил.
Он прошел в коридор.
– Хочешь чаю?
– Нет, спасибо.
Джина поспешила следом.
– Что случилось? Почему ты так встревожен…
Он стоял в гостиной, опершись на спинку кресла. Она заметила, как его пальцы впились в обивку.
– Моя любимая, дорогая Джина, я не поеду с тобой во Францию.
Она уставилась на Лоренса. Он подошел и взял ее за руки.
– Я знаю, этому нет прощения. Я поступаю ужасно.
Она по-прежнему смотрела ровно перед собой, на его шею в расстегнутом воротнике.
– Я остаюсь здесь, с Хилари. Она моя жена, я ее люблю и буду жить с ней.
Джина прошептала:
– Она тебя попросила?
– Нет, – ответил Лоренс. – Хилари только попросила хорошенько подумать о нашей семье, прежде чем ее разрушать.
– Но ведь ты уже думал! – закричала Джина и вырвала руки. – Ты думал! Уже несколько лет назад ты решил, что ваша любовь закончилась! Ты сам так говорил!
– Знаю. Было время, когда мне действительно так казалось. И Хилари это чувствовала. Но любовь не прошла. Мне очень не хочется говорить тебе эти слова, Джина, просто другого выхода нет.
Она обхватила руками голову, словно чтобы убедиться, что та на месте.
– Ты меня больше не любишь? Не любишь?
Лоренс тихо ответил:
– Люблю.
– Тогда зачем ты наговорил мне все это? Зачем загоняешь меня обратно в яму?..
– Затем… – Он умолк.
Джина схватила его за руки.
– Ну?
Он посмотрел ей в глаза.
– Тебе не понравится мой ответ.
– Говори! Ты обязан сказать, обязан, обязан…
Лоренс вздохнул:
– Я не могу любить тебя без Хилари.
Она пронзительно вскрикнула и стала колотить его кулаками в грудь.
– Вранье! Ты лгун! Какую же ты несешь чушь, полную чушь! Ты любил меня с самого начала, еще до того, как познакомился с Хилари!
Он схватил ее за руки.
– Да, любил. А потом встретил Хилари и полюбил ее.
– Все из-за детей…
– Нет. Я остаюсь, потому что хочу восстановить семью. Если у меня получится и если Хилари позволит.
Она попятилась.
– А как же я?
– Джина…
– А мне куда деваться? Что мне-то теперь делать, жалкий трус?! Я осталась без дома и без будущего! Слышишь? Без любви и без будущего! Как ты мог так со мной поступить? Да такого даже врагу не пожелаешь!
Он промолчал.
– Ты сам все начал! Ты первый меня поцеловал и сказал, что любишь меня! Я это не выдумала!
– Но ты дала мне повод, Джина…
– Ты еще защищаешься! Моя жизнь разваливается на части, а ты говоришь, что ты тут ни при чем? Так, что ли, выходит? Какая же ты сволочь, мерзавец…
– Прекрати, – оборвал ее Лоренс.
– Неужели тебя даже совесть не мучает?! – прокричала она.
– Мучает. Я даже выразить не могу, как мне плохо. Но вряд ли ты захочешь слушать о моих переживаниях…
– Правильно! Лучше с ходу заявить, что ты любишь Хилари больше, чем меня!
Лоренс не ответил.
– Признай это!
Он покачал головой.
– Признай!
– Я люблю Хилари больше, чем тебя.
Джина отвернулась и упала на пол возле кресла, спрятав лицо в ладонях. Ее плечи тряслись. Он положил на них руку. Джина вскинула голову.
– Не трогай меня, пожалуйста.
Он отошел.
– Поверить не могу… Поверить не могу, что двое мужчин так поступили со мной… С перерывом в три месяца…
Лоренс почувствовал раздражение, за которое ему было стыдно.
– Я не буду молить тебя остаться. Я не опущусь до твоего уровня. Полагаю, Хилари вне себя от радости.
– Вовсе нет. Она тоже в смятении, как и я…
– О, бедная Хилари!
– Замолчи.
Она снова уронила голову. Волосы упали с ее шеи, и Лоренс невольно подумал, что эта шейка ничуть не изменилась с тех пор, как в шестнадцать лет они познакомились с Джиной в автобусе, везущем их в Лондон на «Короля Лира». О, как ужасна порой бывает любовь, как гнусны ее обольстительные тропы, как глупо считать ее залогом всякого счастья и верить ее лживым посулам! Лоренс присел на подлокотник.
– Я не должен был это начинать, – сказал он. – Но я подумал, что у меня нет выбора, что я следую некоему особому пути, давно проложенному и неизбежному. Ты ведь понимаешь меня. Ты тоже так чувствовала. Однако я не умаляю своей вины. Мне нет прощения.
Джина подняла голову.
– Откуда ты знаешь, что тебе не надоест этот образ мыслей, как надоела я?
– Ты мне не надоела, – терпеливо ответил Лоренс. – И никогда не надоешь. Просто я принадлежу не тебе.
Она чуть выпрямилась и вытерла руками глаза.
– Не мне?..
– Да.
– А я вот вообще никому не принадлежу. – Джина вздохнула, встала и отвернулась. – Пожалуйста, уходи. Прямо сейчас. Пока я не смотрю.
Вечером она сидела в вестибюле психолога и смотрела из окна на крышу супермаркета, по которой барабанил дождь. Коричневая черепица блестела от влаги. Секретарь сказала, что у миссис Тейлор сегодня много посетителей, но Джина – неожиданно для самой себя – просила и умоляла, пока психолог не взяла трубку и не согласилась ее принять, но только на полчаса и в конце дня.
Джина оставила Софи записку, в клочки разорвала французскую брошюру и швырнула ее в мусорное ведро – к кожуре грейпфрута, гнилым салатным листьям и чайным пакетикам. Затем она поднялась к себе и приняла холодный душ, трясясь так сильно, что едва управилась с кранами горячей и холодной воды. После душа Джина завернулась в полотенце и лежала на полу ванной, дрожа и плача от отчаяния.
Там, на сером ковре, который выбрал Фергус, она пролежала около получаса. Сквозняк обдувал ее голые плечи – она этого не замечала. Когда Джина наконец поднялась, руки у нее были затекшие и бледные, а ноги посинели от холода. От вида накрашенных ногтей – «мои вишенки», как называл их Лоренс – ей стало дурно.
Одевалась она невероятно долго. Надела джинсы и зимний свитер – старый шерстяной свитер с высоким горлом. Ее руки, торчащие из рукавов, были похожи на старушечьи. Джина не стала краситься, даже в зеркало не посмотрела. Стоя к нему спиной, она медленно причесалась, затем надела красные балетки и отправилась на прием к психологу.
– Давно вас не видела, – сказала Диана Тейлор. Выглядела она здоровой и цветущей.
– Верно.
– Присаживайтесь. Где хотите. Вам вроде бы вот здесь нравится?
Джина опустилась на стул.
– Все рухнуло.
Диана молчала. У нее на коленях лежали блокнот и ручка, но она ничего не записала.
– Лоренс вернулся к жене. Сегодня. Сказал, что любит меня, но ее любит еще больше.
– Понятно.
– Все мужчины так говорят.
– Да. И большинство действительно так думают.
– Я осталась ни с чем. Когда ушел Фергус, у меня хотя бы были друзья. Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.
Добрым, но нисколько не нежным голосом Диана произнесла:
– Очень жаль.
– А ведь я сделала это по вашему совету. – Джина оперлась на колени. – Вы думали, что мне это пойдет на пользу.
– Ошибаетесь…
– Нет! – настаивала Джина. – Нет! Вы сказали, что любовь поможет мне исцелиться!
Диана положила блокнот и ручку на стол.
– Да, вероятно, я так и говорила. И в целом это правда. Но вы нашли не ту любовь, которую смогли бы сохранить.
– Да что вы?! Просто скажите, что я получила по заслугам! Что я хотела украсть чужого мужа!
– Не мне вас судить…
Джина вскрикнула и откинулась на спинку стула.
– И потом, я не обещала вам чуда. Люди не желают сознавать, что из некоторых ситуаций нет выхода.
– Но вы-то мне говорили, что выход есть, что мы можем менять мир, делать его лучше, что у каждого есть силы построить новую жизнь…
– Вот это вряд ли.
– Значит, вы это подразумевали! Что я снова смогу стать счастливым человеком!
– Если вам проще винить меня…
– Да не хочу я вас винить! Просто вы должны отвечать за свои слова и понимать, к чему они порой приводят.
– Я всего лишь стараюсь показать людям, что они не беспомощны, – осторожно ответила Диана. – Что они могут найти счастье и без меня.
– А начинают пусть с поисков любви.
– Нет, я…
– Когда меня любят, я могу любить остальных. Когда я счастлива, то чувствую себя хорошим, достойным человеком. Разве это плохо?
– Я не вправе говорить, плохо это или хорошо…
Джина вскочила.
– Вот и напрасно!
Психолог тоже встала и спокойно посмотрела Джине в глаза.
– Зачем вы пришли?
– Вы знали, что со мной произойдет. Иначе и быть не могло.
Диана кивнула.
– Пора прекратить наши встречи! – яростно проговорила Джина.
* * *
Хилари стояла возле школы. Матерей там практически не было; мимо нее в Уиттингборн тянулась неровная вереница мальчиков и девочек. Здание школы больше походило на мрачный серый склад – неудивительно, что дети ходили с унылыми лицами и в такой невзрачной одежде.
Хилари ждала не Гаса. Их класс уехал в поход с учителем географии, и вернуться они должны были к вечеру. Она дожидалась Софи. Та уже давно не гостила в «Би-Хаусе», и Хилари с чувством усталого облегчения и вины все чаще думала, что необходимо с ней поговорить. Поэтому ока и стояла сейчас возле тонкого вишневого деревца ка вытоптанном газоне, глядя на школьные двери.
Ждать пришлось минут двадцать. Софи училась в шестом классе, а стало быть, могла носить не официальную форму, а некое ее подобие по собственному вкусу: очень короткую черную юбку, большой свободный свитер, почти доходивший до подола, черные колготки и тяжелые ботинки на толстой подошве. Ее подстриженные волосы закрывали половину лица, и еще на ней были круглые солнечные очки.
– Софи…
Она замерла, воскликнула «О Боже!» и сняла очки.
– Зря я пришла, да?
– Нет-нет, я просто удивилась…
– Не знала, где еще можно тебя найти, вот и…
Софи опустила глаза.
– Я хотела узнать, как ты поживаешь.
– Хорошо.
Хилари взяла ее за руку и повела к воротам.
– Я много о тебе думала…
– Нет, правда, у меня все нормально, – сказала Софи.
– Я поговорила с Джорджем…
– Прошу вас…
– Надеюсь, он тебя не обидел?
Софи нервно обернулась. Лара шла поодаль, одетая в точности как Софи, только ее юбка почти касалась земли. Она помахала ей рукой.
– Хилари, мне надо идти. Пожалуйста, не волнуйтесь, у меня и правда все хорошо. Даже прекрасно.
– Ладно.
– Меня подруга ждет. Мы пойдем к ней, а потом, может, в кино…
– Ясно, беги, – ответила Хилари.
Софи поспешно добавила:
– Спасибо за заботу. Очень мило с вашей стороны.
Хилари поцеловала ее в щеку. Они ударились очками.
– Береги себя.
– Хорошо, постараюсь, – сказала Софи и убежала к Ларе.
Хилари прошла сквозь толпу плетущихся школьников к автомобилю, который припарковала за воротами под табличкой, гласящей: «Даже не думайте оставлять тут машину». На стекле никаких злобных записок не оказалось, только помет большой птицы. Хилари в задумчивости поехала обратно в город и спустилась по главной улице мимо спортивного центра, где за стеклянным фасадом молчаливо плескались в бассейне пловцы. Свернув возле древней стены уиттингборнского парка, Хилари заметила между двумя грузовиками свободное место для машины – настоящая удача на этом отрезке дороги, поскольку парковка здесь была бесплатная. Она остановилась, вышла и решительным шагом двинулась к Хай-Плейс.
На воротах все еще висела табличка «Продается», а по диагонали большими красными буквами шла гордая надпись: «ПРОДАНО!» Хилари заглянула внутрь. Сад выглядел как всегда: тихий и безмятежный, чересчур ухоженный, хотя за последнее время его местами украсили сорняки. Хилари закрыла за собой ворота и подошла к стеклянной двери.
На кухне было пусто. Хилари постучала и, когда ей никто не открыл, повернула ручку: дверь отворилась.
