Текст книги "Друзья и возлюбленные"

Автор книги: Джоанна Троллоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Я не хотел, чтобы ты считала меня грубияном. А то выгнал тебя из дома… Проявил «строгую любовь», как говорят американцы.

– Никакой ты не грубиян. Тогда я жутко разозлилась, но потом все поняла. И вообще ты был прав. Я теперь хожу к психологу. Ну, я говорила уже по телефону. Она очень милая.

Лоренс оперся локтями на колени.

– Опиши ее.

– Лет сорок, рыжие кудрявые волосы, одежда мягких цветов, хотя сама она далеко не мягкая. Скорее холодноватая, отчужденная. Что-то вроде учительницы или няни. – Джина широко улыбнулась. – И мне очень понравилось с ней разговаривать.

Он тоже улыбнулся:

– Не сомневаюсь. Ты у нас та еще болтушка.

– Ага, и ей можно грубить.

– Это тоже по твоей части.

Она пихнула его в бок.

– Хам!

– Хам, который отлично тебя знает, – согласился Лоренс. – И который страшно рад, что к тебе возвращается чувство юмора. Неделю назад ты выглядела так, будто тебя ударили по лицу.

Она опустила глаза.

– Джина.

– Мм?

– Ты еще хочешь, чтобы он вернулся?

Она молча сцепила и расцепила пальцы. Потом сунула руки в карманы джинсовой куртки и очень осторожно, будто ее слова могли быть использованы против нее, произнесла:

– Уже не так, как раньше.

Лоренс вздохнул и встал.

– Ну, мне пора к плите. Вчера в ресторане было четырнадцать посетителей, не считая постояльцев.

– Как Хилари?

Лоренс нахмурился.

– Устала до чертиков.

– Боюсь, это я ее доконала.

– Нет, ты тут ни при чем. А если и при чем, то все остальное ее доконало не меньше. Она нашла у Адама экстази, а у Гаса – пачку «Мальборо».

– Ви бы сейчас сказала: «В армии их бы сразу уму-разуму научили».

Лоренс улыбнулся:

– И Хилари с ней согласилась бы! – Он поцеловал Джину в щеку. Как всегда, она пахла свежими лимонами. Хилари же пахла пряностями. – Береги себя. А я буду подкармливать твое разбитое сердце. Заходи в гости.

Джина помолчала – вспомнила Хилари, склонившуюся над корзиной для грязного белья. Подруга была рада ее уходу.

– Зайду, когда у вас станет меньше дел…

– Нет, в любое время.

Они улыбнулись друг другу.

– Раньше ты говорила: «Проваливай».

– Ну, тогда проваливай!

Лоренс пересек ромашковую поляну и спустился на широкую тропинку, огибавшую дом. Затем послал Джине воздушный поцелуй и исчез за воротами.

По понедельникам на уиттингборнской рыночной площади появлялись десятки палаток с одеждой; ряды пестрели яркими спортивными костюмами, футболками и китайскими кроссовками. По пятницам вместо одежных палаток открывались сырная и рыбная, лоток с любимыми орехами и сухофруктами Софи и омерзительный мясной фургон – с потолка свисали целые туши в полиэтиленовых пакетах. Сами мясники были красные, под цвет товара; они громко выкрикивали цены и огромными ножами рубили кости. Проходя мимо этого фургона, Софи всегда отводила глаза. В ее классе учился мальчик, который по субботам подрабатывал у мясника; когда он листал Шекспира, она с отвращением и замиранием сердца наблюдала за его руками.

– Купи себе темную юбку, – велела ей Хилари, – необязательно очень длинную, но скромную. И пару белых блузок без оборок. Много тратить на одежду не советую – без пятен на кухне не обходится: то клиент что-нибудь прольет, то Кевин. Сначала сходи на рынок. Среди всякого хлама там иногда можно найти нормальную вещь, да и портить их не жалко. Потом принесешь мне чеки.

Хилари показала Софи столовую, шкафы и буфеты с посудой и салфетками; научила стелить скатерти крест-накрест – изумрудную поверх белой; соль и перец ставить рядом с тонкой белой вазой. «Никогда не клади салфетки в винные бокалы. И не говори „Приятного аппетита“, не то Лоренс тебя задушит».

Затем она познакомила Софи с Лотте, шведкой, вышедшей замуж за англичанина из Уиттингборна. Она убирала в номерах на пару с Алмой, у которой была больная спина и семь внуков. «Непредсказуема, как погода, – говорила про нее Хилари, – но работает как вол».

У Лотте были светло-голубые глаза, белокурые волосы, которые она убирала в хвост, и низкий голос. Она родилась чуть южнее Северного полярного круга в местечке под названием Боден и благодарила судьбу, что смогла оттуда уехать. Даже за миллион фунтов она бы туда не вернулась. Лотте показала Софи, как надо правильно заправлять постель.

– Некоторые постояльцы разводят страшную грязь в ванной. Другие курят в постели. Это запрещено, но они все равно курят.

На кухне с ней поздоровался Стив:

– Привет! А ты с моим братишкой знакома.

– Правда?

– Ага. Аланом звать. Он в твоей школе учится.

– Алан…

– Ну да, худой такой парень. Зубы большие. Придурок полный. Алан Мане.

Софи кивнула.

– Вы с Кевином будете мыть посуду. Кев – прикольный чувак.

– Я, видимо, все понемногу буду делать, – ответила Софи. – Смотря что скажет Хил… миссис Вуд. Ну, или смотря у кого мигрень.

Стив скатывал хлебное тесто в булочки.

– Вообще тут ничего. Старый Ларри – мировой мужик, с прибабахом, конечно, но мировой. А ты и жить здесь будешь?

– Нет, только если работы много, чтобы ночью домой не идти.

Хилари сказала, что может выделить ей спальню, если Софи не хочет возвращаться в темноте. До Хай-Плейс идти было всего пять минут; Софи поняла: Хилари не о безопасности печется.

– Я могла бы отправлять с тобой кого-нибудь из мальчишек, но они не всегда дома. Так что пусть у тебя будет запаской вариант.

Софи была довольна. В этой спальне были кривой потолок и скрипучая кровать с таким древним лоскутным покрывалом, что некоторые лоскутки протерлись до самой подкладки. Она частенько здесь ночевала, радуясь мягкой перине, скрипу и тому, что по обе стороны от нее храпели за стенами мальчишки, Гас и Джордж. В Хай-Плейс на втором этаже, кроме нее, никто не жил; в соседней комнате стоял шкаф с чемоданами и ее детскими вещами. Вообще-то ничего плохого в этом не было, ко Софи нравилось спать среди людей. Пусть они и храпели.

Торговец одеждой был сикх, у него на голове красовался неимоверно замысловатый голубой тюрбан.

– Есть толстовка с фотографией Мика Хакнолла из «Симпли ред». Или вот с Крисом де Бургом.

Софи покачала головой. На ветру развевались дешевые вещи, сшитые в таких условиях, что при мысли о них Софи бросало в дрожь не меньше, чем от мясного фургона. Ей довелось прочитать статью в воскресной газете с фотографиями темных и грязных пошивочных цехов, где люди вкалывали чуть ли не бесплатно. Она показала на черную юбку.

– Есть такая сорок второго размера? Или сорокового…

Он улыбнулся:

– Хотите, я сниму мерку?

– Нет, спасибо. Просто покажите, я пойму.

Он длинным шестом достал юбку и протянул Софи. Вид у юбки был скучный – в самый раз. «Никаких разрезов, декольте или мини. Прости, Соф, но так уж принято. Прямо как в школе».

Она потрогала ткань, на ощупь тонкую и шершавую.

– И две рубашки, пожалуйста. Как можно проще, тоже сорок второго.

Откуда-то сверху он достал блузку из светло-голубого атласного материала. Пуговицы были черные, в форме звездочек.

– Держите. С вас восемь девяносто девять. Качественный полиэстер. Отличный крой.

* * *

– Мне кажется, с ними надо поговорить, – сказала Кэт Барнетт, смотрительница Орчард-Клоуз.

Она стояла у окна гостиной и смотрела на двор, где ровными рядами, точно солдаты в ярких мундирах, цвели бархатцы Дэна.

Дуг Барнетт читал программу сегодняшних скачек на ипподроме в Винкантоне.

– Не надо, Кэт. Оставь стариков в покое.

Она помедлила.

– На них поступают жалобы, вот в чем дело. Нельзя же разгуливать по двору в одной ночнушке! Она приходит к нему в семь утра и порой остается на целый час.

Дуг пометил звездочкой Двойную Беду и Мантру.

– Кэт, не глупи. Им восемьдесят лет. Что они могут плохого делать? А если и делают, нам-то какая разница?! Да пусть они хоть помрут за этим занятием! Прекрасная смерть, я считаю.

– Дело не в них, Дуг, а в соседях. Миссис Хеннел – директор школы на пенсии, а мистер Паже – бывший секретарь муниципалитета. Почтенные люди. У них свои требования к окружающим. Им не нравится смотреть, как Ви Ситчелл бегает по двору в одном белье, точно какая-нибудь распутница!

Дуг ухмыльнулся:

– Неужто ее белье так сексуально?

– И все-таки надо с ней поговорить. Правда.

– Она тебя живьем съест, милая. Ее острым языком можно хлеб резать.

Кэт отошла от окна и села за стол, сложив руки на скатерти. Строго посмотрела на программу скачек.

– Ради Бога, не транжирь деньги.

– Да не транжирю я! Всего-то семь фунтов поставлю.

– А может, – продолжала Кэт, – мне поговорить с мистером Брэдшоу? Он такой милый старичок. Вдруг она к нему пристает, а он из вежливости не может дать ей отпор?

Дуг пожал плечами:

– Попробуй, если хочешь.

– Вреда не будет. Я просто поинтересуюсь.

Кэт встала.

– Ты пойдешь к букмекеру?

Он посмотрел на часы.

– Через десять минут.

– Купишь пачку «Силк кат», хорошо? Чувствую, мне захочется курить после этого разговора.

Дэн пригласил Кэт Баркетт в свою чистую темную гостиную: шторы были наполовину задернуты. Играла музыка. Веселая и романтическая мелодия показалась Кэт знакомой. Она навевала мысли о кринолинах, балах и хрустальных люстрах.

– Извините. – Дэн подскочил к проигрывателю и снял иголку с пластинки. – «Веселая вдова», – виновато проговорил он. – Обожаю эту оперетту.

– Действительно, очень милая, – сказала Кэт. – Как вы переносите жару?

– Справляюсь вроде бы, – ответил Дэн и пододвинул ей стул. – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Мистер Брэдшоу, я хотела поговорить с вами об одном щекотливом деле…

Он пристально на нее посмотрел. Миссис Беннет никогда ему особо не нравилась: то и дело лезла в чужие дела и причиняла всем массу неудобств. Он присел на краешек стула.

– О каком же?

Кэт поерзала. Мистер Брэдшоу представлялся ей милым добрым старичком, однако сейчас не был ни милым, ни добрым. И все же ее долг – следить за порядком в Орчард-Клоуз, и она не отступится.

– Насчет миссис Ситчелл.

Он не пошевелился.

– Слушаю вас.

– Видите ли… на нее поступают жалобы. От других жильцов.

– Жалобы? – повысил голос Дэн. – И по какому же поводу?

– Тут такое дело… Некоторые жильцы утверждают, что миссис Ситчелл ведет себя неподобающим образом: каждое утро приходит к вам в одной ночной рубашке и остается почти на час.

Дэн резко встал, чуть пошатнувшись. Он весь дрожал от гнева.

– Да как вы смеете…

Кэт тоже встала, примирительно подняв руку.

– Мистер Брэдшоу, не расстраивайтесь, пожалуйста! Я ведь не со зла говорю. У нас такое чудесное сообщество, мы все здесь друзья, и необя…

– Убирайтесь! – вскричал он. – Убирайтесь из моего дома!

– Простите, мистер Брэдшоу, мне очень жаль, я не хотела вас расстраивать…

– Но расстроили! Я никому не позволю оскорбить Ви, понятно? Никому! Она одна стоит всех вас, вместе взятых. В одном ее мизинце больше доброты, чем в вас! Не суйте нос в мои дела и убирайтесь отсюда!

Когда Кэт ушла, Дэн вернулся в гостиную и сел в свое привычное кресло. Он весь дрожал; ему было нехорошо, как будто разом притупились слух и зрение.

«Ви, – подумал он, – о, моя милая Ви!»

Отвратительная женщина, мерзкая, докучливая баба, эта Кэт Барнетт. Ничего святого! Взяла и испоганила их прекрасное чувство. Прекрасное и благородное. Он бы закричал, если б мог, но его ум затуманился. Потом резко заболела и онемела левая рука.

«О Боже, – подумал Дэн. – О, моя Ви!»

ГЛАВА 8

– Я считаю, что женщине не пристало строить из себя жертву, – медленно произнесла Диана Тейлор. Она сидела прямо напротив Джины, держа блокнот на коленях. – Жертвы очень быстро становятся жадными. Их нужды растут, и они заваливают окружающих бесконечными требованиями. Они влюбляются в самих себя.

Джина сцепила руки за головой.

– Вы сейчас обо мне говорите?

Психолог внимательно посмотрела ей в глаза.

– А как вы сами думаете?

– Иногда мне хочется вам врезать, – сказала Джина, опустив руки и подавшись вперед.

– Но вы считаете себя жертвой?

– Разумеется, считаю! Когда много лет живешь с человеком, который постоянно мотает тебе нервы, потому что иначе не может, так или иначе становишься жертвой!

– Только необязательно ею оставаться. Зачем помогать обидчику? Самое время это прекратить.

Джина вздохнула и взъерошила волосы.

– Каким образом?

– Для начала перестаньте так разговаривать. – Диана сидела очень спокойно, ноги вместе, юбка закрывала колени. – Не нужно считать и называть себя жертвой. Вы – самодостаточная личность, а не приложение к другому человеку. В конце концов, жертва – она всегда чья-то, а этот кто-то ушел. Может, вернете себе девичью фамилию? Купите новый дом? Живите для себя.

Джина поразмыслила над ее словами. Потом встала и подошла к окну, выходящему на супермаркет, стоянку и длинный ряд тележек. Она прижалась лбом к стеклу и мечтательно произнесла:

– Не считать себя жертвой, говорите? Джина Ситчелл… Джина Ситчелл, учитель музыки и английского. Как и прежде.

– Нет, – поправила ее Диана. – Как теперь.

Джина обернулась.

– Почему вы так говорите?

– Вам надо идти вперед. Спросите себя, зачем вы совершаете те или иные поступки. Если вам хочется вернуться в прошлое, спросите почему. И будьте честны с собой.

– Вы тоже так делаете?

– Да.

– Например?

– Например, зачем я разговариваю с вами, когда муж просил меня вести дела на рыбной ферме?

– И каков ответ?

– Мне это необходимо. Я хотела помогать людям и этим жить. Теперь у меня есть опыт, интерес – почему я должна все бросать? И потом, я не хочу работать на рыбной ферме. Это не мое.

Джина оперлась на спинку стула и скрестила руки, звякнув серебряными браслетами.

– Вас мучает совесть?

– Нет. Больше кет. Раньше мучила – наверное, из-за мужа. А мажет, я не хотела признавать, что мне не под силу успеть все. Это никому не под силу. Рыбная ферма – его выбор. Беседа с вами – мой. Вам тоже нужно выбрать.

– Я забыла, как это делается, – призналась Джина. – Я привыкла реагировать, а не действовать. Вот и сейчас хожу на цыпочках вокруг Софи. Это уважение ее чувств или трусость?

– Поговорите с ней.

– Софи не настроена разговаривать. Она даже не огрызается, совсем замкнулась в себе.

– Пытайтесь снова и снова.

Джина села, изящно и легко, словно кошка или танцовщица.

– Видите ли, я не хочу слышать, как она любит отца. Даже думать об этом невыносимо. А если мы разговоримся, она наверняка во всех подробностях поведает мне о своей любви.

Они недолго помолчали. Диана что-то записала в блокноте, затем спокойным и в то же время требовательным тоном спросила:

– Почему вы не хотите это слышать?

Джина опустила голову и принялась теребить рукава бежевого свитера.

– А вдруг… вдруг окажется, что она любит его гораздо больше, чем меня? К тому же это взаимно. Фергус безумно ее любит. Поймите, – Джина заговорила быстрее и напористее, – я вовсе не хочу, чтобы меня любили во вторую очередь, чтобы меня терпели.

– А чего вы хотите?

– Чтобы меня любили такой, какая я есть. Со всеми недостатками. Неужели это невозможно?

Диана украдкой взглянула на часы.

– О, мы все хотим любви, мужчины, женщины и дети; Давайте обсудим это при следующей встрече. Любовь – прекрасное начало для беседы. – Она улыбнулась, давая понять, что сеанс окончен. – Увидимся во вторник.

* * *

Дома никого не было, кроме попугайчика, которого Софи принесла из Орчард-Клоуз и повесила на привычное окно, где он скучал без бабушкиной болтовни и несмолкающего радио. Сама Софи была на работе: накрывала на стол, одетая в юбку и блузку с рынка и оттого совершенно обыкновенная.

– Я и должна быть обыкновенной. Официантки – не королевы красоты, им не нужно привлекать внимание. Если клиенты будут смотреть на меня, а не на еду, Лоренс рассердится.

– Лоренс никогда не сердится, – возразила Джина. – По крайней мере раньше не сердился.

– Ну а теперь сердится! – грубо ответила Софи, хлопнув дверцей холодильника, в котором у нее была собственная полка для овощей. – Хилари сама мне так сказала.

Джина заглянула в холодильник. Она не проголодалась, просто хотела что-нибудь съесть, чтобы успокоиться. Внутри нашлись овощи, кусок тофу, дочкин суп со шпинатом и мускатным орехом и разные остатки: хвостик салями, сыр, полбанки бобов, две ложки горохового хумуса в пластиковой посудине. Выглядело это очень внушительно и неаппетитно, как в буфете универмага, где все двадцать блюд одинаково пахнут дешевой заправкой с уксусом.

Джина закрыла холодильник. Она поджарит себе тост и намажет на него много масла и джема, как делали сыновья Хилари. Тосты – самая успокаивающая еда. Диана велела ей жить для себя и учиться выбирать. Что ж, вот и первый выбор: тост с джемом вместо хумуса и моркови. Не бог весть что, но с чего-то надо начинать.

Джина сунула в тостер два куска ржаного хлеба с цельными злаками. Софи покупала его исключительно в пекарне, которую ей посоветовал Фергус.

Зазвонил телефон. Наверняка Лоренс звонит удостовериться, что она не хандрит. У него такой ласковый голос…

– Алло, – улыбнувшись, сказала Джина.

– Быстрее приходи! – выпалила Ви. – Джина, поторопись! Дэн в больнице.

– Что…

– Его хватил удар. Час назад. Я все звоню и звоню, а тебя нет. Он сидел в кресле и ничего не мог вспомнить. Мне не разрешили пройти в палату, говорят, пустят только родственников. Пожалуйста, идем со мной! Я бы и сама дошла, но ты должна поговорить с врачами…

– Конечно, мам, уже бегу…

– Быстрее. – Голос у Ви был дрожащий и непривычно старческий. – Быстрее, милая, он ждет. Каждую секундочку думает, где я.

Дэн лежал за ширмой, на высокой и узкой кровати, в пижаме, которую не узнавал. Весь его левый бок был в каких-то проводках, подключенных к хитроумному агрегату, смахивающему на эксцентричное изобретение Карактакуса Потса из фильма «Чух-чух-бум-бум». Он обожал этот фильм, три раза смотрел. Веселое и сумасшедшее кино. А вот Пэм фильм не нравился. Она любила только голливудские ленты о любви, предпочтительно с Фредом Астером. Хотя у Пэм ведь не было чувства юмора. Когда Дэн смеялся над чем-нибудь, она ласково на него смотрела и говорила: «Ты ненормальный».

Он чувствовал себя странно. Боль ушла, однако с дыханием творилось что-то непонятное. Как сюда попал, кто его одел?.. Плохо, если чужие люди видели его голым. Последний раз такое случилось с ним много лет назад, на море: он напился в порту, и друзья-моряки отнесли его, точно мешок картошки, на корабль. Тогда все было иначе: весело и смешно. Мужская компания все-таки. И потом, в молодости он выглядел не так жалко, как теперь. Дэн подарил Ви фотографию: он стоит на борту корабля «Клан Рамсей», волосы смазаны бриолином, широкие плечи расправлены. «Вот те на! – удивилась Ви. – Какой красавец!»

Где же Ви? Скорее бы она пришла. К нему заходили двое молодых людей, видимо, врачи. Они вели себя очень почтительно и формально. Смотрели в основном на аппаратуру, а не ка него, и говорили что-то о недостаточности аортального клапана и дистрофии сердечной мышцы. Дэн лежал в большой палате: из-за ширмы доносились кашель и шарканье других стариков, вдалеке бубнил телевизор, по проходу катились столики на резиновых колесах. Ему не хотелось лежать в этой странной комнате, полной болезней и старости, бесконечных трубок и проводов. Ему хотелось домой, в свою постель, в благородное уединение. К Ви. Больше всего ему хотелось к Ви. Где же она?

Джина долго успокаивала маму, даже сходила к Барнеттам за бренди или хересом.

– Ей надо дать горячего молока с каким-нибудь алкоголем. Я не хотела вас беспокоить, но все бары уже закрыты…

Дуг дал ей бутылку «Тии Марии» – крепкого ямайского ликера в ней было на донышке, отчего ему стало неловко. Вдвойне неловко стало оттого, что Джина увидела его в старом банном халате, место которому давно было на помойке. Или хотя бы в стиральной машине. Дуг посильнее укутался, чтобы не торчала майка, и улыбнулся Джине, благодаря Бога за то, что не успел вынуть вставную челюсть.

Ви лежала на диване в ночной рубашке цвета фуксии. Она до сих пор не сняла кольца и серьги. Вид у нее был подавленный.

– Ну и гадость, – заявила она, отставляя кружку с молоком. – Что ты туда налила? Растворитель?

– «Тию Марию».

– Ненавижу! Терпеть не могу! – Она перевернулась на бок. – Будь эти врачи неладны!

Джина промолчала. На самом деле врачи пытались ее успокоить. Они сказали, что недостаточность аортального клапана далеко не всегда приводит к смерти. Дэн, возможно, станет излишне вспыльчивым и у него возникнут некоторые трудности с дыханием, но покой ему поможет, не нужно отчаиваться. Ви только нагрубила в ответ: мол, они слишком молоды и ничего не смыслят в медицине, да и вообще в этом сумасшедшем доме ни один больной не поправится. Она много плакала, и у нее размазалась тушь. Джина напрасно ее унимала, Ви распалялась еще больше, а врачи выглядели так, будто сто раз это слышали.

– И не затыкай меня! – вскричала Ви, стоя посреди палаты. – Ты не имеешь права сейчас меня затыкать!

Когда они подошли к Дэну, у него в глазах стояли слезы. Джина оставила их с Ви наедине и побродила по ярко освещенным коридорам, заглядывая в комнаты отдыха, где больные в пижамах смотрели телевизор, попивая чай. Спустя час сестра сказана, что Дэну нужно отдыхать, и Джина, взяв маму за руку, словно непослушное дитя, повела ее домой. Ви непременно требовался козел отпущения. Сперва она принялась костерить медсестер (пока Джина вела ее к выходу), потом обругала двух санитаров с каталкой, на которой лежал белый как мел человек, а затем переключилась на дочь.

– Мама, я же не виновата, – вновь и вновь повторяла Джина. – Пойми, я тоже люблю Дэна и очень расстроена.

– Любишь?! – фыркнула Ви, вырывая руку. – Любит она! Да кого ты любишь, кроме себя?

Джина приготовила омлет с тостами, но Ви отказалась есть: яйца были пережаренные. Джина предложила сготовить другие, и мать выбранила ее за расточительность, а затем смахнула еду в мусорное ведро.

Да, вечер выдался тяжелый. Ви то и дело звонила в больницу. Сестра всякий раз отвечала, что Дэн спит и скорее всего проспит до утра, потому что ему дали снотворное. «Пожалуйста, не звоните больше, миссис Ситчелл, и не переживайте зря, лучше выспитесь».

– Дура! – крикнула Ви, бросив трубку.

– Почему ты ей не веришь? Успокойся и ложись спать. Она ведь профессионал, к тому же она рядом с Дэном. Ей лучше знать.

– Ему там плохо, понимаешь?! Ему унизительно лежать среди этих сбрендивших стариков! Да и зачем?! С ним обращаются, как с ребенком! «Дэн, дорогой» – вот как его сестра называет! Я ее чуть не придушила, козу такую! Я сама могу за ним ухаживать. Пусть только Дэна привезут домой, я от него на шаг не отойду!

В конце концов Джина уговорила ее принять душ и лечь.

– Я не буду снимать украшения. Не буду! А вдруг придется бежать туда среди ночи?

– Хочешь, я останусь с тобой? Мне не трудно…

Ви смерила ее злобным взглядом.

– Вот как! Сначала Дэну не разрешают делать что хочется, а теперь и мне! У меня есть телефон, черт подери! Забери свое молоко и проваливай. Позвоню тебе утром.

Джина наклонилась к матери, пахнущей горем и «Красными розами».

– Не хочу бросать тебя одну…

Ви закрыла глаза.

– Зато я хочу побыть одна!

– Обещай, что позвонишь…

Она кивнула. На прикроватной тумбочке, среди лаков для ногтей, рукоделия и конфет была фотография Дэна, снятая позапрошлым летом. Позади нее, в рамке побольше, стояло фото Джины и Софи, широко улыбавшихся и в соломенных шляпках; Фергуса на снимке не было. Джина поцеловала Би в щеку.

– Поспи.

Та фыркнула.

– Скоро он вернется домой, вот увидишь.

После больницы и маминого дома воздух на улице казался особенно чудесным. Глубоко дыша, Джина постояла немного в тихой, мерцающей летней темноте. Вечером она звонила Софи, и той захотелось навестить Дэна.

– Сегодня не стоит, милая. Он уже спит.

– Тогда я зайду к бабушке.

– Я сейчас попробую ее уложить. Она очень переживает и злится. Давай подождем до утра, пока она не успокоится.

– Ну, раз мне никого нельзя навестить, – сердито проговорила Софи, – я пойду в кино. С Джорджем.

– Я ведь не запрещаю, милая, я только о них забочусь…

– Не волнуйся, – грубо перебила ее Софи. – Я пойду в кино. А спать останусь тут. – Она повесила трубку.

– Это была Софи?

– Да…

– Она придет?

Джина с трудом удержалась, чтобы не заявить: «Она больше хочет в кино». Вместо этого она сказала, что Софи заглянет утром.

– Что ты ей наговорила? – подозрительно спросила Ви.

Джина посмотрела на небо – глубокое, темно-синее и усыпанное звездами. И почему она не знает созвездий? Фергус ведь давно увлекался астрономией.

Она чувствовала себя измотанной и одновременно встревоженной. Мысль о тихом пустом доме ее ничуть не радовала. «Заходи когда угодно», – сказал ей Лоренс.

Она посмотрела на часы, сверкающие в тусклом свете, будто маленькая луна. Полдвенадцатого. Уже, наверное, поздно. Хилари жутко устала к концу дня… Можно пройти мимо «Би-Хауса» и посмотреть, горит ли свет, есть ли еще клиенты в баре, допивающие напитки, пока Дон полирует бокалы и краны пивных бочонков. Если да, то она зайдет; если нет, вернется домой и съест тост, который начала готовить девять часов назад.

На первом этаже светилось единственное окно: над барной стойкой горела лампочка, освещавшая не слишком хорошую акварель, на которой были изображены сад «Би-Хауса» и стена с вырубленными в ней нишами для ульев, – картину нарисовал и подарил им один из постояльцев.

Джина подошла ближе. Скатерти со столов уже сняли, возле двери на кухню стоял пакет с мусором.

Из-под двери выбивалась полоска света. Джина обогнула дом. На кухне действительно горел свет, отбрасывая длинные прямоугольники на викторианский мощеный двор. Джина подошла к одному прямоугольнику и, не заходя в него, посмотрела в окно.

За столом напротив друг друга сидели Лоренс и Хилари. Перед Лоренсом стоял бокал вина, Хилари пила что-то из кружки. Она обхватила ее обеими руками, а очки подняла на голову, так что ее волосы топорщились, словно густые темные перья. На Лоренсе был фартук – он никогда не носил поварских костюмов – поверх обычной одежды. Кухня сверкала чистотой, а на столе лежала кассета яиц для завтрака.

Джина постучала в дверь кухни. Голоса смолкли, послышался звук отодвигаемого стула, а затем шаги Лоренса.

– Кто там?

– Это я, Джина.

– Господи! – воскликнул Лоренс, распахнув дверь. – Что случилось?

– Со мной ничего, – ответила она, моргая на свет. – Это мама… Я не хотела вас беспокоить, но у меня был такой трудный день, я просто не могу сейчас пойти домой…

Хилари встала и вернула очки на нос, затем быстро поцеловала Джину в щеку.

– Так что случилось?

– Дэн… бедный Дэн. Ему стало плохо, он упал в обморок, и мама нашла его еле живым. Он почти ничего не помнит. Сейчас лежит в больнице, а мама страшно волнуется. Я весь вечер пыталась уложить ее в постель.

Хилари взяла чайник.

– Чаю?

– Или вина, – предложил Лоренс, – хорошего южноафриканского мерло. Бедный Дэн… И Ви тоже.

– Нет, я не останусь, только на минутку заскочила. Чтобы с кем-нибудь поговорить.

Лоренс усадил ее на стул Хилари.

– Не глупи, конечно, ты останешься. Хотя бы выпей вина. Мы тут говорили о Джордже. Переживаем за него.

– Давай-ка начистоту, – сказала Хилари, поставив чайник на место. – Это я переживаю. А ты, как обычно, уговариваешь меня не вмешиваться и предоставить ему выбор. Беда в том, что он не желает выбирать! Ему нужны помощь и наши советы. – Она посмотрела на Джину. – Что говорят врачи?

– Что-то про аортальный клапан…

– Так это не стенокардия?

– Вроде нет…

– Странно. С такими вещами не шутят.

Лоренс придвинул к Джине стакан вина.

– Ой, только не пугай меня. Не зря же я весь вечер успокаивала маму.

– Знаешь, лет тридцать назад пациентам с пороком клапанов аорты даже запрещали жениться.

– Хилари, перестань, – мягко произнес Лоренс.

Та бросила на него недовольный взгляд.

– Они ведь по-настоящему любят друг друга, – сказала Джина.

– Да…

– В больнице мама на всех орала. Потом на меня. Она в ужасе.

– Еще бы.

Хилари оперлась на стол и зевнула.

– Вот и Джордж в ужасе, – сказал Лоренс. – Не знает, чего хочет, и боится стать никем. Мне очень жаль Дэна. И Ви, конечно.

– Да.

– Мне тоже их жаль, – проговорила Хилари, – но я уже валюсь с ног. Меня совершенно вымотали постояльцы из второго номера. Такие все из себя обходительные, асами вечно жалуются: «Надеемся, вам не составит труда заменить подушку или полотенце, или лампочку, или сорт чая…» Жуть! Лучше бы нагрубили. – Она обняла Джину за плечо. – Мне пора спать. Если хочешь, поговори с Лоренсом. И не волнуйся зря. Утро вечера мудренее.

– Я ненадолго, обещаю! Мне нужен короткий перерыв между мамой и собственным пустым домом.

Хилари послала им воздушный поцелуй и вышла, закрыв за собой дверь. Лоренс повесил фартук на стул и сел напротив Джины.

– Ужасно. Вис Дэном так прекрасно ладят. Они любят по-настоящему и ничего не требуют друг от друга.

– Знаю.

– Ты завидуешь?

Джина покрутила ножку бокала.

– Да. В какой-то мере завидую. Я знаю, что мама это заслужила, но она бывает невыносима, и я не понимаю, почему Дэна это не пугает. Он даже заплакал, когда услышал ее голос.

Лоренс положил руки на стол и внимательно их осмотрел, словно чужие. Затем перевел взгляд на Джину.

– Ви с Дэном молодцы. А ты как?

– Неплохо, – улыбнулась она. – Мне стало гораздо лучше. Вот только Софи… никак не могу с ней поговорить. Ужасно боюсь ляпнуть какую-нибудь глупость и причинить ей боль. Тогда она еще больше закроется в себе.

– Прекрасно тебя понимаю. С Джорджем та же беда… Как трудно нынче быть молодым! С одной стороны, у них масса возможностей, делай что хочешь, а с другой – это и сбивает их с толку.

– Он у вас славный.

– Джордж?

– Ага.

Лоренс радостно улыбнулся:

– Да, славный… Поэтому и ранимый. Адама славным не назовешь, он часто выводит нас из себя, но за него мы не так переживаем.

– А ведь мы тоже были молодыми. Помнишь? Перечили родителям, терпеть не могли свой дом, хотели все делать по-своему, не как все, и были твердо убеждены, что нам это удастся. Психолог советует мне смотреть вперед, но иногда полезно и оглядываться назад. Вспоминать начало истории.

– Истории?

– Ну да.

Она  выпила вина. Лоренс не сводил с нее глаз.

– У нас есть история, так ведь?

Он не ответил.

– Например, когда мне плохо и я не знаю, что делать, я иду к тебе. Потому что мы давно вместе, потому что я тебе доверяю. У меня инстинкт такой – приходить к тебе. – Джина улыбнулась.

– Тебе последнее время очень тяжело… – произнес он.

– Да, и ты единственный, кто…

– Нет.

– Лоренс, ты такой добрый. Как же здорово, когда мужчина добрый… Можно тебя попросить?

Он встал и посмотрел ей в глаза.

– О чем угодно.

– Ты… ты бы мог меня обнять? Всего на секундочку?

Лоренс обошел стол; Джина встала и положила руки ему на плечи. Он рассмотрел ее темные волосы, брови и ресницы, ее запястья в тонких браслетах… Всю свою жизнь он знал эту женщину, знал образ ее мыслей, ее поведение и чувства – огромное количество фактов, которые проходили сквозь него, не пробуждая страсти. И сейчас, в этот самый миг, когда он был безумно рад сжимать Джину в объятиях и слышать, что она его ценит, все эти факты вдруг слились и захлестнули его волной.