355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джоан Виндж » Псион » Текст книги (страница 13)
Псион
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 19:31

Текст книги "Псион"


Автор книги: Джоан Виндж



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава 13

Я натягивал свитер в своей комнате, когда Зибелинг закончил пространную речь, произнесенную с энтузиазмом. Суть ее сводилась к тому, что я почти выздоровел. Джули уже рассказала ему о планах Рубая, касающихся меня и шахт. Но я не мог сказать, что беспокоиться практически не о чем. Я вытащил камфору, отправил ее в рот, наслаждаясь недовольством Зибелинга, и предложил ему упаковку: он сердито покачал головой. Затем произошло нечто странное. Пачка выпала у меня из рук, когда мое сознание захлестнула волна холодного ужаса, чужого (опять!), испытанного человеком, которого я хорошо знал… Кортелью!

– В чем дело? – насторожился Зибелинг.

– Я… я… Что-то не в порядке, – слова вырвались у меня до того, как я смог их остановить.

– Я вижу. Ты испытываешь боль? Что? – Его слова утонули в бессмысленном шуме.

Я закрыл руками уши.

– Замолчите! Мне нужно кое-что расслышать.

Но страх уже улетучился. Я не мог обнаружить его источник – мешали помехи, создаваемые госпиталем и портом.

Порт… Дир, наверное, уже там, и то, что я внезапно ощутил, может означать лишь одно: он попытался проникнуть на корабль и случилось нечто…

– Кот, Кот! – Зибелинг почти кричал. Я вновь сосредоточился на его лице, глазах, почувствовал, как напряжение переходит в страх. Я не мог больше оставаться здесь и стремительно вышел, предоставив Зибелингу кричать что-то мне вслед. Я почти бежал, простирая вперед телепатический луч, но не находя ни Кортелью, ни какого-либо объяснения его паники. Влетев в портовый зал с мозаичным полом, ничего необычного я не заметил, все находящиеся там были спокойны. Тут в моем сознании возникла Джули, я увидел ее на рабочем месте; она передала мне, что уловила внезапный страх Кортелью и очень обеспокоена.

Но прежде чем я смог ей ответить, со мной рядом появился Рубай. Он, видимо, телепортировался сюда. Но тут я сообразил, что он вошел, как и все, я просто не ощутил его приближения. Каким-то чудом мне удалось не вздрогнуть и сбить панику, которая охватила меня при его виде.

– Ты не должен здесь появляться, – сказал он. – Гэлисс уже предупредила тебя, что это опасно.

Я попытался небрежно пожать плечами.

– Да я просто… зашел повидать Джули.

(Что ему надо, что?)

– Встречайся с ней в менее людных местах. Теперь пойдем со мной, я тебе кое-что покажу.

Он крепко взял меня за руку, и я поплелся с ним – выбора не было. Мог ли он не знать о Дире? Его истинные мысли и намерения были для меня такими же непознаваемыми, как чистое небо. Интуиция подсказывала мне, что задача предстоит не из легких.

– Ты сейчас на волоске, – сказал он железным голосом, усилив хватку на моей руке.

– Мне не привыкать.

Мы вышли из здания порта и пошли по улице. Ветер был холоднее обычного, а в небе громоздились тяжелые, грязного цвета облака. Уличные фонари горели дрожащим светом, несмотря на то, что занималось утро. Чем-то это напоминало Старый город. Меня мучил вопрос, что же произошло с Диром. Мы достигли магазина, который Гэлисс показала мне пару дней назад. Он как будто был закрыт, но Рубай отпер дверь, и мы вошли. Магазин был пуст, мы опустились в складские тоннели.

Там нас ждали Гэлисс с парализующим пистолетом и двое псионов, которых я не знал: это были угрюмые накачанные ребята, одетые в униформу охранников. И Дир, стоявший под прицелом, как взъерошенная птица. Я замер, встретившись с ним глазами.

– Что? – начал я, чтобы прикрыть лихорадочное мелькание мыслей, прекрасно зная – что…

Дир покачнулся, увидев меня: его предсказание сбывалось. Охранники подхватили его и снова поставили на ноги. Мои руки вцепились в грубые деревянные перила. Рубай внимательно следил за моей реакцией, я чувствовал, что Гэлисс и оба охранника пытаются, сбив контроль, проникнуть в мои мысли.

– Что происходит? – спросил я, ровно держа голос. – Дир? (Не сдавайся, не отступай. Бога ради!) – Я не мог позволить себе проникнуть в его сознание и поддержать его. – Наоборот, я пытался убедить себя в том, что действительно не понимаю, что происходит, цепляясь за замешательство, как за спасительную соломинку. Если бы они знали всю правду, мы наверняка были бы уже на небесах.

Но нельзя позволить себе такие мысли. Я пытался сохранять каменное выражение лица, сцепив зубы так, словно замкнул их на ключ.

Дир тоже молчал. Мысль о том, что его смерть смотрела на него моими глазами, превратила его сознание в беспорядочный шум. Я понял, что это единственный выход для него, что лишь страх способен скрыть то, что он не мог сделать достоянием врагов. В этих обстоятельствах пригодился опыт телепатии, который он приобрел.

– Боюсь, Кортелью должен ответить за большее, чем ты ожидаешь, – сказал Рубай со зловещей уверенностью, от которой у меня перехватило дыхание.

– Не понимаю, – покачал я головой. – Почему он под прицелом?

– Потому что он попытался проникнуть на корабль и предупредить команду о наших планах. К счастью, он обратился к верному мне человеку.

Я был ошеломлен, хотя ожидал чего-то в этом роде. Моя идея, это придумал я! Благодаря мне это превратилось в срыв и предательство.

– Дир, ты сделал это? Зачем? Мы могли прилично подзаработать… – Я произнес эти необходимые слова почти одними губами, пытаясь прочитать на его лице обвинение в свой адрес. – (Я не подставил тебя, клянусь!) – Я старательно обходил эту мысль. На его лице я прочитал ответ на свои сомнения: он все понимал, не винил меня, я был лишь слепым орудием в руках судьбы…

– Я сделал это для более высокой цели, Кот, – сказал он почти спокойно, но лицо его было смертельно бледным.

– Ты забыл сказать, кому служит эта самая цель, – вмешался Рубай. – Диридэди Кортелью – агент Службы Безопасности. Я знал это на Ардатее и проследил, чтобы он явился на Синдер. Я решил поймать его с поличным и посмотреть, подставил ли он еще кого-нибудь из Института Сакаффа.

– Пока нам еще мало что известно. Я думаю, самое время прервать болтовню и заняться делом. – Гэлисс посмотрела на меня, и в ее взгляде ясно читалась уверенность, что мы заодно с Кортелью. Я чувствовал, что мои глаза расширяются.

Ужас от того, что им известно все о Дире, перешел в ужас от того, что нас ожидает.

– Дир, ты службист? – Эти слова прозвучали как слабое подобие тех, что я произносил на самом деле. – Как ты мог связаться с ними – ты же классный псион!

Он освободился от хватки охранников и выпрямился.

– Да, я работаю на Службу Безопасности. И горжусь этим. – Впервые он выдержал взгляд Рубая. – Я делаю это для того, чтобы доказать, что псионы могут жить нормальной жизнью в обществе.

– И ты называешь это нормальной жизнью, это лакейство перед законом, который превращает нас в изгоев? – Лицо Рубая оживилось. – Ты трус, нахлебник и предатель после этого. Мы не люди и никогда ими не будем; мы не твердолобые. Если мы хотим добиться справедливости, то должны создать свою.

– Значит, ты ставишь себя ниже людей и не имеешь права обвинять их в этом. – Кортелью поднял подбородок, он был полон безумной смелости, настолько, насколько Рубай исходил ненавистью. Дир как будто дразнил Рубая, подкармливая его гнев и распаляя его. – Двойное заблуждение лишь увеличивает заблуждение. Мы можем убедить обычных людей в том, что не представляем собой угрозу, если действительно не будем угрожать им. Нам позволят жить обычной жизнью, только если удостоверятся в том, что мы безопасны. Мы не должны преступать закон – это единственный выход. Изгои вроде тебя, наоборот, запугивают людей, а расхлебывать последствия должны все. – Дир поймал мой взгляд и указал на Рубая, его руки дрожали не то от гнева, не то от страха. Но все, что он сказал, он не относил ко мне.

– Но так не получается! – Рубай нервно взмахнул рукой, как будто отбрасывая что-то. – И ты прекрасно знаешь это! – Он обращался уже ко мне. – Если мы не ударим первыми, человечество поступит с нами так, как с гидранами! Коту прекрасно известно, что значит не жить, а ползать с ненавистью всей вселенной на плечах. У него не было шанса вырваться из этого лишь потому, что он рожден псионом. А ведь он призван занять несравненно более высокое положение, чем кто-либо из живущих. – В этот момент он смотрел не на меня, а на себя. – Именно для этого ты здесь. Кот. Ты можешь называть этого человека своим другом. Но теперь ты должен увидеть, что он является куклой в чьих-то руках, предателем своих собратьев, который хочет лишить нас всего, ради чего мы так долго работали, чего мы заслуживаем. Я позволил ему довести свое преступление до конца, чтобы полностью понять природу его деяния и выбрать адекватное наказание. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Плеть его голоса продолжала хлестать меня.

Я посмотрел на Дира и потом вновь на Рубая, чувствуя почти физическую боль в груди. Все, что я мог сделать, – это кивнуть. Понимая с обостренным чувством отчаяния, что он прав; и что Кортелью тоже прав. И что оба совершенно не правы.

Я вцепился руками в свой пояс.

– Назови подходящее наказание, – вкрадчиво сказал Рубай, давая мне понять, что именно он хочет услышать.

Я молчал.

– Ну же, уличный герой! – заговорил Дир. – Ты всегда был мелким воришкой, охотником за кредитками, в любой момент готовым смыться. Вы с ним – два сапога пара. Он убьет меня в любом случае, так скажи ему то, что он хочет услышать. Скажи ему, что я должен умереть! – Его глаза умоляли меня: – (Скажи же, смелее!)

– Убейте его. – Слова кислотой обожгли мне губы. – Он заслужил это. Убейте же!

Рубай усмехнулся.

– Подождите! – неожиданно воскликнула Гэлисс.

Но поздно – я почувствовал мощную волну энергии. Это Рубай ударил концентрированным лучом энергии пси. Лицо Дира перекосилось, его руки взлетели к груди. В последний миг я почувствовал, как его сознание наполнилось ужасом и отчаянием и кричащие цвета кошмара перешли в черно-белую агонию… Затем он опустел и рухнул на пол.

Я больно ударился спиной о перила, налетев на них и вцепившись обеими руками, ослепнув, оглохнув и онемев. Все мои чувства умерли, когда сознание выключилось, чтобы сохранить себя, и теперь медленно возвращались. Я увидел Рубая, подошедшего к телу Дира. Он разглядывал его, продолжая улыбаться той же нечеловеческой улыбкой. Он за секунду остановил сердце Дира концентрированным точечным ударом пси. Он только что убил человека, не дрогнув ни одним мускулом.

Он заблокировал себя полностью, и даже не мог испытывать никаких чувств. Нет.

Одно чувство было налицо – он наслаждался.

Рубай повернулся ко мне, но я смотрел на Дира. Я искал его, чувствуя страшную пустоту внутри себя, там, где только что был он. Я видел его. Я мог к нему прикоснуться, но совершенно не чувствовал его. Умер. Он умер. Он ушел. Он был уже далеко… И никогда не вернется. По моей вине.

– Не жалей о нем, – сказал Рубай, – это враг.

– Он был моим другом. – Я наконец взглянул убийце в глаза.

– Вот видишь! – Гэлисс указала на меня пистолетом, как пальцем. Охранники вздрогнули, на их оцепеневшие лица возвращалось осмысленное выражение. – Он с ними! Ты глупец, если не чувствуешь этого. Ты убрал Кортелью, ничего не прочитав у него!

Рубай смотрел на нее недовольно, однако не прерывал.

– Ты права, – наконец проговорил он, подняв обе руки. – Разумеется. Как всегда, моя наставница и советчица. Но информация не потеряна. Как насчет нашего дорогого Кота? Сейчас мы покопаемся в его голове и узнаем, ошибаешься ты или нет. Тебе ведь нечего скрывать, а, Кошечка?

– Н-нет, – пробормотал я.

– Тогда откройся мне. – Я увидел давно прятавшееся нетерпение.

Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. За минуту немыслимо восстановить разбитые стены внутренней защиты, потому что я был слишком потрясен. Но если я не пущу Рубая, то немедленно и бессмысленно умру, как и Дир. Я заставил себя начать работу, чувствуя, как волокна моих мыслей высвобождаются, разделяются, снимая защиту по кирпичику и приглашая Рубая…

Холодные щупальца вражеского сознания проникли в мою голову. Идя дальше и глубже в каждый поворот и секретную нишу, он, поддавшись на мой демарш, прошел мимо всего, что ему не положено было видеть. Он пробирался в закоулки моего сознания бесцеремонно, как будто меня не существовало или я не был человеком, – подобным образом действовали в институте, так же работали и гидраны. Я вынужден был переносить эту пытку снова, содрогаясь от еще никогда не испытанной ненависти, презирая себя, свою дурацкую смешанную кровь – единственную причину того, что я угодил во весь этот круговорот.

В то же время мне надо было искренне поверить в ту ложь, которая демонстрировалась Рубаю, запутывая его в паутине полуправды, призванной скрыть от него истину. Я вновь и вновь сбивал его, пока проверка не утомила его самого, и он не стал отступать.

Однако радоваться было рано – он внезапно вторгся ко мне в голову с новой силой, ошеломив меня, как ударом кулака. От неожиданности на какую-то долю секунды я утратил контроль. Ложь соскальзывала в мои искусственные построения, и я не был уверен, смогу ли я еще что-то сделать… Он вплотную подошел к закрытой двери в самом потайном уголке моей души и услышал за ней что-то страшное, какие-то крики. Он попытался взломать защиту и не смог. Я не позволил бы ему проникнуть туда даже ради того, чтобы спасти собственную жизнь. Наконец через какое-то время, показавшееся мне вечностью, он отступил. Он отпустил меня в полной уверенности, что получил все, что хотел, и что он по-прежнему самый лучший и сильный телепат. Я стоял на лестнице, намертво вцепившись в перила, когда понял, что все закончилось. Я победил Рубая!

– Он чист. Ни он, ни она не знали правду о Кортелью. – Голос Рубая донесся как из параллельного мира; его рука заботливо убрала прядь волос с моего вспотевшего лба. – Они те, за кого себя выдают. Ты довольна?

– Если доволен ты, – неуверенно сказала Гэлисс, и пистолет дрогнул в ее руке.

Я развернулся и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь разрешения, прошел через тихий пустынный магазин и вышел на улицу, и только тогда почувствовал тошноту.

Глава 14

На улице лил дождь. Ритм, который он выстукивал по верху крытого перехода, напоминал о конце света. Сквозь дождь я расслышал шуточки шахтеров, которые, покачиваясь, проходили мимо.

– В чем дело, сынок?

– Не хочешь опохмелиться?

– А я где-то тебя видел…

Я отпрянул от пьяных расспросов и, шатаясь, вышел на улицу. Слякотный дождь промочил меня насквозь, я продрог и постепенно вообще перестал чувствовать свое тело, как не ощущал сознание. Я не отдавал себе отчета, куда иду, пока передо мной не открылась дверь и я не увидел Джули.

– Кот? – Она уставилась на меня так, словно мысленно находилась далеко-далеко, за много световых лет отсюда. – Где ты был? Что…

Я ничего не отвечал. Она посторонилась, приглашая меня войти.

На диване сидел Зибелинг. Я оказался в большой комнате, которая служила домом для Джули. Увидев меня, Зибелинг встал. Кажется, впервые он не вызвал у меня злобы: он должен быть здесь, теперь мы все повязаны.

– Дира больше нет.

– (Он погиб? Погиб?) – эхом отозвалось в их сознании и вернулось ко мне.

– (Я что-то почувствовала…) – Лицо Джули исказилось. – О Господи…

Зибелинг присел, как будто ноги не держали его.

– Откуда ты знаешь? – спросил он еле слышно.

– Я был там. – Мой голос дрогнул, я едва мог узнать его; Джули посмотрела на меня. – Рубай просто остановил ему сердце. Вот так, – я щелкнул пальцами, – и все.

Джули взяла меня за руку и подвела к креслу. Я бессмысленно смотрел на него, пока она не усадила меня. Затем она укрыла меня своими платками и свитерами и села сама.

– Но как? Что там произошло? Ты что-то почувствовал, я знала это, когда ты пришел. Потом Рубай увел тебя…

Я кивнул, сжимая руки, чтобы они перестали трястись. Старые шрамы выделялись белым на коже суставов.

– Он заставил меня смотреть на это… Дир попытался предупредить команду корабля, который сейчас на орбите… Его схватили и привели к Рубаю… Тот знал все это время, кем был Дир на самом деле.

– Он знал? (Он знал?) – Слова и мысли перемешались. – (Ему известно про нас?..)

– (Нет!) – я передал это без особых усилий. – Рубай знает, что Дир работал на Службу Безопасности. Больше ему ничего не известно…

У меня не было сил отвечать на их расспросы, я включил контакт и показал им, как Рубай использовал Кортелью, будучи почти уверен, что убьет его, как уличил Кортелью в предательстве, чтобы проверить мою надежность, как Диру удалось разозлить Рубая, чтобы тот прикончил его, не проверяя. Он знал: если Рубай залезет к нему в голову, мы все окажемся на его месте…

Их понимание немного успокоило меня, но я опять ощутил ужас и вину, окатившие меня. Они говорили о случившемся, как о большом горе, но их слова близко не отражали то чувство вины, которое разрывало меня.

– … и, наконец, тебя так просто отпустили? – услышал я голос Зибелинга, пришедшего в себя. – Он ничего не спрашивал о нас?

– Да, он допросил меня. – Я посмотрел на Зибелинга и дотронулся до головы.

– Он обшарил меня, чтобы получить все сведения.

Я вновь сцепил руки, мое клеймо заскрипело по поверхности стола.

– После того как ты стал свидетелем убийства? – Руки Джули ласково накрыли мои.

Я кивнул, не доверяя своему голосу.

– Но… я сделал его, Джули! Мы все вне подозрений. Я не мог допустить, чтобы он оказался сильнее, после… после Дира. – Мое сознание пыталось что-то найти и не находило. – Но я должен был впустить его и дать ему то, что он хотел увидеть, чтобы у него не возникло подозрений. Я ненавижу, когда копаются у меня в голове, не переношу этого. Боже! Это похоже на… – Я прикусил губу, качая головой. Моя человеческая часть не могла согласиться с тем, что гидраны полностью раскрываются другому сознанию.

– Они не выставляют себя кому попало, – прошептала Джули. – Они никогда не делают сцепки с людьми, с чужаками, но только друг с другом. Важно, что их глубинная часть дается другому, а не берется. В этом главное отличие сцепки от вторжения.

Ее память наполнилась образами прошлого, она прервала контакт, отвела руки и стала кусать ноготь.

Я взял ее руку, положил ее на стол и снова настроился в резонанс с ней; общее чувство росло, теплое, светлое и крепкое, объемля нас обоих. Я понял, что все это время я ненавидел не свой Дар – это было то же, что ненавидеть огонь за то, что кто-то использовал его, чтобы сделать мне больно. И если бы сейчас я мог изменить свою природу, я не стал бы этого делать.

– Да, наверное, – прошептал я. – Я победил его. Это самое важное. Я одолел Рубая!

– Ты думаешь, мы поверим тебе? – неожиданно произнес Зибелинг, его голос вклинился между нами. – Рубай просветил тебя и ничего не обнаружил? Он подставил Дира и использовал его убийство лишь для того, чтобы устроить проверку тебе? Почему именно тебе, а не всем нам?

– Да потому что я – его ключевое звено! Потому что Дир был моим другом. – Потому что… он хочет меня! – Откуда я знаю?! – Я ударил кулаком по столу.

– Тем не менее, мне гораздо легче поверить, что Кортелью подставил именно ты. Джули сказала, что ты интересовался подробностями о корабле на орбите – якобы для Кортелью. И что затем ты покинул порт вместе с Гэлисс, – его мысли работали против меня…

– Дир не мог допустить, чтобы Рубай узнал, кем он был на самом деле и о нашей связи с ним. Ему надо было немедленно отправить сообщение. Я помог ему отыскать способ…

– И отправиться к праотцам.

– Да! – Я вскочил с кресла. – Но не потому, что хотел этого! – Чувство вины опять захлестнуло меня. Я ощущал, как ноет рана в моей душе, – никто никогда не заменит мне того, кто был мне другом больше, чем целый город на Ардатее. Я снова сел, обхватив голову руками.

– Ты даже не в состоянии скрыть свою вину, – пробормотал Зибелинг с отвращением. – Почему только Кортелью? Почему бы тебе не завалить всех нас сразу? Или ты уже сделал это, а мы просто не знаем? – Он больно схватил меня за руку.

– Ты, грязный ублюдок. – Я вырвался и сжал кулаки, готовый к схватке.

Джули встала между нами, не давая мне подняться.

– (Нет, Кот, только не это!) Ардан, отключись! – Она заслонила меня, словно щит, отражающий ярость Зибелинга. – Не начинайте опять, ради всего святого. Он говорит правду.

«Он говорит правду…» Ее слова как эхо повторили слова Рубая, меня затошнило.

– Он утверждает, что смог убедить Рубая поверить, что черное – это на самом деле белое. То же самое он может проделать и с нами!

На мгновение Джули дрогнула.

– Нет. Рана слишком глубока. Я знаю его. Мне он не может так лгать. Ты ошибаешься, Ардан. – Ее голос замер. Она подняла голову, словно опасаясь удара, но тут же успокоилась. – Он пришел к нам искать помощи, преодолев страшное испытание. Если ты не можешь поверить ему, поверь хотя бы мне!

Зибелинг встал. Волна слепой ярости захлестнула его, и трудно было сказать, кого он больше ненавидит – меня или себя.

– Я не нуждаюсь ни в чьих разъяснениях! Мы с тобой вляпались в это дело по своей вине, а благодаря ему не сможем отсюда выбраться. Он подставил Кортелью, он поможет Рубаю захватить шахты и шантажировать Федерацию, он верен только себе. Если ты еще чего-то ожидаешь от него или веришь ему, ты самоубийца. Но это не имеет значения, потому что в удобный момент он предаст и тебя и меня. – Он двинулся к двери.

Джули впилась в меня пальцами, так что я вздрогнул, но не отвечала ему.

Уже в дверях он обернулся, переводя взгляд с нее на меня и обратно. В течение минуты между ними что-то происходило, чего я не мог почувствовать. Его лицо не изменилось.

– Я не нуждаюсь в этом. Я ни в ком не нуждаюсь. – С этими словами он вышел и не вернулся.

Джули отпустила меня и отошла. Я осел в кресле, судорожно отыскивая в карманах упаковку камфоры, вытащил ее и сразу вспомнил Дира. Затем скомкал ее и швырнул в сторону двери.

– Проклятье! Я не хотел, чтобы так получилось. Дир был моим лучшим другом. Я хотел помочь ему! Почему, ну почему он мне не верит? Почему он… – Я осекся, увидев ее лицо. Она стояла неподвижно, и я не пожелаю врагу испытать то, что я прочел в глазах Джули. Она старалась держаться (но ее чувства были слишком губительны для нее, они всегда превышали то, что она могла выдержать, а особенно сейчас…) Вся она излучала страдание.

Я глубоко вздохнул, ломая руки:

– (В чем дело? Джули… мне уйти? С тобой все в порядке?)

Она была в панике, большая слеза побежала по ее щеке.

– Будь оно проклято, Кот! – Слезы хлынули потоком, она зарыдала. – (Не делай этого!)

Я крепче вцепился в кресло:

– Прости.

– Ты не виноват. Это не важно. – Она закрыла руками рот. – Как я могла так ошибаться! Зибелинг. Во всем виноват только он.

– Джули, он не хотел.

– Ты знаешь, что он сказал мне? Это была правда. Я не нужна ему. Он не хочет меня видеть, ему попросту наплевать.

– Нет, все совсем не так. Он знает тебя… – я барахтался в словах, словно беспомощный щенок, чувствуя себя последним идиотом, – …лучше, чем кто-либо другой. – Кроме меня.

– Да, это так. Он испытал такое чувство… впервые с тех пор, как потерял жену и сына. Я верила, что я – особый случай, но вновь ошиблась. – Она кусала губы и вытирала глаза.

Я подошел к Джули и обнял ее. Она прислонилась к моему плечу, рыдая. Ее горе наполнило меня, стало моим, и на секунду у меня возникло желание прервать контакт. Но я должен был предоставить ей опору.

И так тихо, что я едва расслышал, она произнесла:

– Ненавижу все…

Я прижал ее крепче, такую теплую, и поцеловал сверкающую полночь ее волос.

– Нет, Джули, нет. Все будет хорошо.

У меня перехватило горло, я едва мог произнести это. Я понимал, что ей необходимо побыть с кем-нибудь. Я не задавал вопросов, лишь пытался показать ей, что она не одинока и не должна оставаться одна. Через некоторое время рыдания затихли. Я тяжело вздохнул и сказал:

– Джули… В Старом городе я не выучил ни одного стихотворения. Хочешь анекдот? – Джули отпрянула от меня, посмотрела как на ненормального и усмехнулась. – Что может сказать говорящая крыса весом в полтонны?

– Понятия не имею.

Понизив голос на октаву, я пробасил:

– Кис-кис-кис…

Она улыбнулась и вдруг захохотала. Какое-то время мы стояли, как два идиота, и смеялись до слез. Потом, не будучи уверен, что имею на это право, я предложил:

– Если хочешь, давай обсудим то, что произошло.

Помедлив, она кивнула. Мы сели за стол. Джули закрыла лицо руками, и черные волосы волнами упали ей на грудь. Я только сейчас заметил букет полевых цветов, которыми она украсила комнату: они увядали в вазе, стоящей между нами; от них веяло весной.

Какое-то время Джули молчала, почти боясь взглянуть мне в глаза.

– Как странно… Всегда так тяжело говорить о себе… Такая дурацкая история.

Наконец она открыла доступ в свое сознание, в свою память. Я увидел Джули маленькой девочкой, которая слишком много знала об окружающих, которая разделяла с любым встреченным ею человеком каждую эмоцию и не могла утаить свои мысли… Воспоминания о годах, проведенных в сверкающем и абсолютно пустом мире, где вещи значили гораздо больше, чем человеческая жизнь, где люди – и ты это знал – совсем не беспокоились ни о тебе, ни друг о друге: и понимаешь, что само твое существование – оскорбление для близких, с каждым доказательством ты отдаляешься от них все дальше…

Передо мной прошли картины и образы, когда она, наконец, покинула их, а затем попыталась уйти из жизни, не в состоянии выжить в холодном мире со своими чувствами и мириться с их отсутствием у других. Она пыталась найти выход там, где его не было, сопереживая боль, ненависть и лишения окружающих, всегда стремясь помочь им, потому что по-другому она не могла. Она сочувствовала страждущим просто потому, что такова была ее натура, и люди злоупотребляли ее добротой, оскорбляя ее лучшие чувства. Все, что ей нужно теперь, – это покой и кто-нибудь, кому она может доверять.

Но вот она вспомнила Зибелинга, и я увидел, что Джули верила в то, что именно он – тот, кто ей нужен… Рыдания вырвались у нее. (Потому что это было именно так.)

– Джули, чего ты стыдишься?

– Я всегда всех отталкивала. Я хотела утопиться, потому что не могла ужиться даже с собой.

– Это неправда. – Я легонько встряхнул ее. – Ты ни в чем не виновата. Человек не может открываться первому встречному – должна быть защита. Но если ты рождена с шестым чувством, то не чувствуешь такой защиты, и никто не знает, как тебе ее предоставить. Дело совсем не в тебе, ты не можешь винить себя в том, что ты такой родилась.

Она нахмурилась.

– Я знаю, что говорю, Джули. Послушай меня. Не виновата ты и в том, что пыталась любить его и хотела его любви. А тот, кто потерял твою любовь, настоящий осел…

Она глубоко и прерывисто вздохнула.

– Зибелинг не винит тебя за страдания или боль. Он помог тебе освободиться от привычки переживать все сразу и ранить этим себя. Он должен понимать, насколько это тяжело.

Если в Зибелинге была хоть половина тех качеств, которые она видела в нем, то он действительно помог ей, однако сейчас мне было очень сложно притворяться, будто я верю, что он всего лишь человек. Она почти улыбнулась, потом лицо ее изменилось, как если бы она не знала, что и подумать.

– Он не хотел, Джули. Он не в себе из-за той дьявольской игры, которая здесь ведется, он не способен анализировать, чересчур переполнен виной и растерян. Разве не это ты пыталась показать мне? Он не отдавал себе отчета в том, что говорил. – Однако я тоже не осознавал, что говорил в данную минуту, не обращая внимания на слова, желая только отвлечь ее и вывести из угнетенного состояния. – Он напуган и рассержен, потому что по-настоящему любит тебя, но боится признать это. Боится потерять, как в свое время потерял жену.

Она вздрогнула и поднялась.

– Правда?

– Конечно. – Я говорил, не понимая, откуда приходят слова, почти забыв, о ком идет речь, потому что… – Потому что он не единственный, кто испытывает такие чувства к тебе. – До меня дошло, что я сказал, после того, как вырвались слова, и я понял, что это правда. – (Я люблю тебя.)

Через стол она протянула руку и взяла мою. Она поцеловала меня – я весь наполнился ее чувствами и такой нежностью, какой еще не испытывал.

– Спасибо, Кот, – прошептала она, – ты лучший, единственный мой настоящий друг. – И снова подняла на меня глаза, глаза цвета грозовых туч.

Но она никогда не сможет изменить своей любви к Зибелингу. Когда это стало мне ясно, что-то перевернулось внутри, как будто в меня попал осколок ее боли.

Внезапно я вновь стал пятилетним мальчиком, обиженным до горючих слез на весь мир. Ну почему именно он? Почему его избрала судьба на эту роль, почему не меня? У меня никогда ничего не было!

Но говорят, любовь слепа, любовь – сумасшествие, любовь безжалостна и способна испепелить твое сердце. Джули научила меня проникаться чувствами других, и я знал, что никогда не смогу остановить то, что чувствую по отношению к ней.

Я обошел стол и нежно обнял ее, представив на минуту, что она принадлежит мне, а потом сказал:

– Все будет хорошо, я обещаю тебе.

И я вышел из дома в ночь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю