Текст книги "Граница"

Автор книги: Джо Рудис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Дело есть всем до всего, но согласен, в Отили могли бы прикрыть глаза на твое прошлое, ради добрых отношений с Хурренитским королевством.

– Так и будет.

– Но Хат…

– Это не твоя печаль, – сказала принцесса. – Ступай.

Коннетабль поклонился и сошел с мостика, кивнув Хату, который поднимался ему навстречу.

– Что хотела старая лиса? – спросил Хат.

– Надуть лису молодую, – засмеялась принцесса. – Выпьем, Хат!

Звон кубков стоял до самого обеда, но возлияния не прекратились и во время трапезы. Принцесса то и дело угощала Хата и сама, казалось, сильно захмелела, не забывая о том, чтоб кубки не пустовали ни у кого за столом.

Караван шел не сбавляя скорости, Самоха на миг подумал о тех, кто сидел внизу, на веслах. Как часто они сменяются, два раза в сутки? Раз?

По левому берегу стеной стояли гигантские тополя, такие же, как в Заречье, в которых, наверно, так же как в Заречье, обитали дикие пчелы.

И действительно, гигантская пчела подлетела к «Орлу» и какое-то время висела в воздухе рядом с ним. Кто-то пустил стрелу, но не попал. Пчела взмыла вверх и исчезла. Разговор за столом перекинулся на тополиный мед. Оказалось, что никто из хурренитов, кроме, разумеется, вездесущего Летимака, его не пробовал.

Тогда Жуч сходил в каморку и принес глиняный горшок, высотой в пол локтя, отбил ножом запечатанное горлышко и наполнил медом хрустальную чашу. А чтобы показать чудодейственные свойства меда, тем же ножом глубоко порезал руку и капнул на ранку последние капли, остававшиеся на дне кувшина. Мед, смешавшись с кровью, зашипел и порез затянулся бесследно. Жуч передал чашу принцессе. Та отпила глоток.

– Божественно! – и пустила чашу по кругу, чтоб каждый мог насладиться невиданным напитком.

– Как жаль, что в нашем королевстве нет этого чуда, – сказала княжна Генида Ло.

– Не печалься, прекрасная, – поспешил утешить ее Жуч. – Зато оно есть в Отиле. Я вижу тополиные леса, а пчела, которая пролетела мимо нас, ничем не отличается от пчел, которые обитают в Пойме. И более того, я вижу как кружится над одним из деревьев пчелиный рой.

– Я хочу этого меда, – сказала принцесса.

– Он у тебя будет, – заверил Хат и приказал поворачивать корабль к берегу.

Напрасно Самоха, а вслед за ним и опомнившийся Жуч, пытались отговорить его от этой безрассудной затеи. И хотя принцесса уже тоже пыталась остановить Хата, но все было бесполезно. Словно демон вселился в него.

«Орел» стал в нескольких десятках шагах от берега. На воду спустили две лодки, в одну сели Хат с принцессой и десятком придворных, среди которых затесались и Жуч с Самохой, в другую набились гвардейцы, которые первые высадились на берег и рассыпались цепью.

Пчелиное гнездо искать не пришлось, его местоположение выдавал кружащийся над деревьями рой, тот самый, который углядел с корабля Жуч. От берега его отделяла только узкая полоса кустарника.

Самоха подошел к Хату.

– Это верная смерть.

Хат досадливо поморщился.

– Оставь. Я ведь тебя не зову.

– А я и не пойду, – сказал Самоха. – Прикажи хотя бы поджечь лес.

– У меня мало времени, – сказал Хат и пошел сквозь кустарник, запретив сопровождать себя.

– Хат, не надо! – крикнула принцесса, но Хат обернулся только затем, чтобы прогнать нескольких гвардейцев увязавшихся следом, однако они не послушались и пошли с ним.

– Это его земляки, – сказал кто-то из придворных за спиной Самохи.

Драма не заняла много времени.

Как только Хат и его люди преодолели полосу кустарника и вышли на открытое место, пчелы заметили их и закружились над ними с угрожающим жужжанием, но хуррениты продолжали свой путь.

Тогда одна из пчел отвесно спикировала на людей, но Хат оказался проворней, и его меч снес пчеле голову. И тогда пчелы бросились со всех сторон. Хуррениты заслонились щитами и приняли бой. Ни один из них не побежал, один за другим, пронзенные жалами, полегли они вокруг Хата, окружив себя пчелиными трупами.

Хат, оставшись один, продолжал рубить пчел с нечеловеческой яростью, но не прошло и минуты, как пчелиное жало вонзилось ему в горло, последним, конвульсивным, движением Хат воткнул меч в брюхо, убившей его пчеле, и вместе с ней рухнул на землю.

– Как мы можем вынести его тело? – спросила принцесса.

– Никак, – ответил Самоха. – К гнезду невозможно подобраться даже ночью. Тем более пчелы теперь будут настороже. Можно поджечь лес, но для этого надо дождаться благоприятного ветра, от тел же мало что останется. Принцесса, оставь его там, где он погиб. Даже жуки-падальщики боятся диких пчел.

– Я еще вернусь сюда, – сказала принцесса и приказала садиться в лодки.

Остаток пути до Отиля караван следовал без музыки. Ночью Самоха опять спал на кушетке, а девушка-хурренитка, сидя рядом, рассказывала ему о своих братьях, оставшихся на родине, добрых, не таких, как у принцессы Ольвии.

К утру, когда и Самоха, и фрейлина уснули, и даже плач принцессы умолк за ширмой, дверь бесшумно приоткрылась, и в образовавшуюся щель проскользнул Литиций. Самоха тут же проснулся, но не успел ничего сообразить, как за спиной Литиция столь же бесшумно возник Жуч и, оглушив его ударом кулака по голове, вытащил в коридор. Самоха выскочил за ними.

Допрос учинили в своей каморке.

– Принцессу хотел убить? – спросил Жуч.

– Да, убить суку, – ответил Литиций.

– Жуч, у него нож в рукаве, – предупредил Самоха.

– Вам-то бояться нечего! – усмехнулся Литиций.

– Он думает, что принцесса нарочно послала Хата на смерть, – сказал Самоха.

– Похоже на то, – двусмысленно ответил Жуч и отпустил Литиция. – Второй раз попадешься, убьем.

Литиций ушел.

В Отили, белом городе, уступами лежащем на склонах огромной горы, принцессу ждал пышный прием. За шеренгами войск, рядами стоявшими на беломраморной набережной Отиля, виднелись толпы горожан.

Корабли каравана медленно двигались между многочисленными судами заполнявшими гавань, приближаясь туда, где на ступенях причала, устланных коврами, стояли правитель Отиля Бартоломей Длинный и его сын Варфоломеус Синеглазый, в нестерпимо сияющих на солнце доспехах, в окружении знамен и штандартов.

К сожалению Самоха проспал все это и до самого вечера провалялся в своей каморке. Вернувшиеся с берега граничары рассказали, что из них во дворец были допущены только Обух и Чойба, а так же о том, что жених и невеста очень понравились друг другу, свадьба же состоится только через месяц. Поэтому дожидаться ее не стоит, и назавтра назначено отплытие «Ласточки», которую правитель Отиля, в награду за услуги оказанные принцессе, выкупил у Ако, ее капитана, и подарил граничарам Лихоты. Так что обратно граничары поплывут на собственном корабле, а Ако любезно согласился погостить в Лихоте, с тем, чтобы обучить, набранную из местных, команду для «Ласточки».

Так бы Самоха и не увидел знаменитого города, если бы не Жуч с Клепилой. Они явились за ним, во всем великолепии, в парадных куртках, украшенных витыми шнурами и галунами, грозно бряцая саблями.

– Так ли красивы женщины Отиля, как о них говорят? – спросил Самоха.

– Даже лучше, – ответил Клепила, – у них голубые глаза, черные волосы, большие груди и милые улыбки.

– Так не бывает, – сказал Самоха и пошел как был, в мятой, залитой вином рубашке и прожженных искрами факелов штанах.

На город уже спустилась ночь, но на главной, поднимающейся в гору, улице кипела жизнь. По обе ее стороны стояли дворцы и особняки отильской знати, окруженные кружевом узорчатых оград и зеленью садов. Каждый из них был высотой в три-четыре этажа, облицованных мрамором и базальтом, у освещенных дверей толпились вооруженные слуги.

Густой поток гуляющих тек по гранитным плитам, которыми была вымощена улица. Пестрота их одежд граничила с безумием. Шелковые хламиды, подпоясанные кожаными кушаками, были непременно трехцветными, сапоги и ноговицы, красными, желтыми, зелеными. Остроконечные шапки из войлока и меха, венчались султанами перьев невиданных птиц…

Женщины Отиля были прекрасны, в точности такие, как их описывал Клепила, однако он же и объяснил Самохе, что им под страхом смерти запрещено общаться с чужеземцами. Начиналась большая война с халашами и в городе опасались шпионов.

– Впрочем, – заметил Клепила, – как мне кажется запрет не распространяется на простолюдинок. Хотя по правда сказать, после тех излишеств, которыми было заполнено наше путешествие, даже и на простолюдинок меня как-то не тянет.

– И меня, – признался Жуч. Они свернули с главной улицы в торговые ряды, побродили по лавкам, покупая подарки для родных. Мелите Самоха купил полупрозрачную накидку с вытканными заморскими драконами, а отцу удивительное кресало, которое, стоило нажать еле заметный выступ на медном боку, выбрасывало язык пламени. Клепила же долго копался в старинных манускриптах, перекидываясь с хозяином лавки малопонятными словами, и набрал их целый мешок. Жуч купил для Фирна ошейник со стальными шипами…

Потом их нашел посланец от принцессы, длинноволосый юноша, сопровождаемый двумя хурренитскими гвардейцами и сказал, что Клепилу хочет видеть некая знатная отильская дама, страдающая изжогой и коликами в левом боку.

Договорившись встретиться на борту «Ласточки», Клепила ушел с посланцем, а Жуч с Самохой продолжали плутать по узким кривым улочкам, покупая всякую всячину и время от времени освежаясь здешним зеленоватым вином в кабачках, которые в Отиле были расположены под полотняными навесами.

Скоро они заблудились и не мудрствуя лукаво решили, что главное выйти к Мсте, а там уж они не потеряются. Стало быть следовало все время идти вниз, что они и сделали.

– Самоха, – сказал Жуч, – мне кажется, что за нами все время кто-то ходит.

Самохе и самому это казалось.

– Слушай, а ты когда видел Литиция? – неожиданно сам для себя спросил он. Оказалось, что с Жуч Литиция больше не видел.

– Если фрейлина тогда не спала. – размышлял вслух Жуч, – то принцесса знает, что Литиций хотел ее убить, и тогда, конечно, она постаралась опередить его. Да нам-то какое дело?

– А такое, – сказал Самоха, – что многие подозревают, что с гибелью Хата что-то нечисто, но только мы двое, не считая Замыки, слышали, как принцесса посылала его за тем чертовым медом.

– И кто меня за язык тянул, – сокрушенно сказал Жуч.

– Не имеет значения, Хат был обречен, не это так другое. Он был нужен принцессе только чтоб добраться до Отиля, а здесь он бы ей только мешал.

– Самоха, знаешь, – сказал Жуч, приостанавливаясь и ослабляя саблю в ножнах, – что-то мне не по себе. Пойдем-ка скорей отсюда.

Они пошли быстрей, но как назло река все не появлялась, а спросить было не у кого, редкие здесь прохожие, завидев граничар, исчезали в темноте. Наконец они увидели тусклый фонарь над дверью какой-то таверны и решительно повернули туда, рассчитывая узнать дорогу к реке. Жуч уже взялся за отполированное прикосновением множества рук дверное кольцо, когда их внимание привлекла какая-то возня в соседней подворотне, сразу сменившаяся звоном оружия. Затем раздался крик смертельно раненого человека.

Побратимы посмотрели друг на друга.

– Да плевать, – сказал Жуч и вытащил саблю. С визгом и улюлюканьем граничары влетели под закопченные своды. Свет валявшегося, рядом с распростертым телом, факела позволял рассмотреть прижавшегося спиной к стене человека, ожесточенно отбивающегося тесаком от наседающих оборванцев, вооруженных, впрочем, вполне добротными саблями.

В Пойме с разбойниками не церемонились. Не тратя время на раздумье, граничары обрушились на опешивших от неожиданности оборванцев, через секунду двое из них валялось в грязи с раскроенными черепами, остальные убежали.

– Зря вы влезли, – сказал человек у стены.

– Литиций? – удивился Жуч. – Тесен мир.

– Слушай, хурренит, – быстро проговорил Самоха, – нам до тебя дела нет, покажи как выйти к реке, и попрощаемся.

Литиций покачал головой.

– Поздно, архонец. Говорят, ты услышал то, чего никто не должен был слышать, теперь вы оба умрете.

– А ты? – спросил Жуч.

– И я, – не стал спорить Литиций.

– Ладно, – сказал Самоха. – Пошли отсюда. Все втроем они вышли из подворотни и увидели, что улица перекрыта. С обеих сторон стояли солдаты с факелами.

– Это что, – недоверчиво спросил Жуч, – по нашу душу?

– Ну, и по мою тоже, – усмехнулся Литиций. – Принцесса Ольвия прощается с прошлым.

– Весело тебе? Самоха, я этому хуррениту не верю! – сказал Жуч и решительно направился к солдатам, но когда ему оставалось до них несколько шагов, навстречу выступил офицер в белоснежном бурнусе, небрежно накинутом на медный панцырь.

– Стоять, чужеземец.

– Дорогой друг, – сказал Жуч, – если ты думаешь, что мы халаши, то ошибаешься. Мы, извини, не знаю твоего звания, добрые граничары, из Архонской земли и состоим при конвое ее высочества, а может быть даже и величества, хурренитской принцессы Ольвии, которая в скором времени выйдет замуж за сына вашего правителя, имени, которого, извини еще раз, я не помню, очень оно длинное и красивое. А теперь, когда это маленькое недоразумение столь счастливо разрешилось, укажи нам дорогу в порт и обещаю тебе, я ничего не скажу нашей милой, но вспыльчивой принцессе, о том какие ослы числятся у нее в подданных.

Офицер невозмутимо выслушал эту речь, затем неторопливо поднес листок пергамента ближе к свету и заглянул в него.

– Тебя зовут Жуч? – полуутвердительно спросил он – А это, наверно, Самоха? Третий же – Литиций?

– Ну, да, да, – сказал Жуч. – Все правильно. Так куда нам? Направо? Налево? Вперед? Назад? Порт, река?

– Вам следовать за мной, сдав оружие, – сказал отилец. – Вы украли серебряную посуду, принадлежащую принцессе, на сумму триста двойных флоринов.

– Ясно, – сказал Жуч. – Тарелки, ложки, все серебряное, ну как тут устоять. С таким обвинением до суда не дожить. Очевидно предстоит попытка к бегству. Извини, что побеспокоил. – Жуч повернулся и пошел обратно, ожидая, что его окликнут, но его не окликнули.

– Хурренит прав. Это по нашу душу. Говорят, мы украли серебро у принцессы и просят сдать оружие.

– Лихо. Однако почему они медлят?

– Не знаю, – развел Жуч руками. – Но нам торопиться тоже некуда. Зайдем, перекусим. А там видно будет, – и он открыл дверь таверны.

В большой зале с низкими потолками, освещенном чадными горелками, стояли деревянные столы, многие из которых пустовали. За другими по трое-четверо сидели горожане, женщин среди них не было. В углу расположилась компания каких-то вояк, судя по нашивкам на рукавах заплатанных курток, шпорам и кривым саблям, младших кавалерийских командиров.

Выбрав стоящий у стены стол, Самоха мигнул Жучу на дверь, ведущую на кухню, откуда то и дело выбегали слуги с подносами. Литиций щелкнул пальцами, подзывая хозяина, и заказал ему кувшин белого и жаренных куропаток.

Разлив вино по стаканам, Самоха рассказал о беседе между Замыкой и принцессой, подслушанной им на капитанском мостике.

– Вот, значит, как, – сказал Литиций. – Я примерно такое и думал. Ну, теперь ясно, живыми нас отсюда не выпустят.

И словно в подтверждение его слов в таверну зашло человек десять солдат во главе с уже знакомым Жучу офицером. Но они опять не торопились начинать боевые действия, заняв столы прямо у входа, заказали вина и начали о чем-то беседовать, не забывая, впрочем, поглядывать в сторону граничар. Вооружены они были алебардами и короткими мечами, у каждого за спиной висел небольшой трехугольный щит. Доспехов, если не считать колетов из толстой бычьей шкуры и круглых медных касок, на них не было.

– Доедим птичку, и уходим через заднюю дверь, – сказал Жуч.

Но тут мужчина за соседним столиком, сидевший до этого, уронив лицо в ладони, поднял голову и сказал:

– Я слышал ваш разговор, чужеземцы. Об этой истории говорят в городе, но правда о ней должна умереть вместе с вами.

– Тебе-то что за печаль? – спросил Самоха.

– Это красивая история, – задумчиво сказал человек, и зевнул, открыв беззубый рот. Вообще вид его говорил о крайней бедности, в которой он пребывал, достаточно было взглянуть на лохмотья, заменяющие ему рубаху, сквозь которые просвечивало тощее тело. А взглянув на его лицо, можно было безошибочно определить причину этой нищеты. Да и сейчас человек был изрядно пьян, но речь его лилась гладко.

– Ну, не очень-то она красивая, эта история, – возразил Жуч.

– Да тебе-то откуда знать? – искренне удивился незнакомец.

– А тебе?

– Я, чужеземец, сказитель, если тебе знакомо такое слово. Спроси любого в этом городе, кто такой Захариус Ботало, и тебе ответят, что мои песни поют от Мсты до самого моря.

– В первый раз слышу, – сказал Жуч. – Но, ладно, чего ты хочешь?

– Во-первых, вина.

– Это не трудно. Что еще?

– Когда слышишь красивую историю, то песня рождается сама собой, как дите зачатое в любви…

– Допустим, – осторожно сказал Жуч, протягивая сказителю полную чашу.

Захариус принял чашу и сделал большой глоток.

– Я слушал ваш разговор и сочинял песню. Но у меня есть несколько вопросов, не хочется обманывать людей.

Жуч недоуменно посмотрел на Самоху. Самоха пожал плечами. Литиций тихонько, чтоб не обидеть несчастного, смеялся, прикрыв лицо ладонями.

– Спрашивай.

– Сколько дней вы были в пути?

– Пять. Или четыре.

– Хорошо. Капитан корабля, на котором вы плыли. Он пил вино?

– Пил.

– Кто был рядом с Хатом Хурренитом, когда он погиб?

– Гвардейцы хурренитского короля, его земляки. Они тоже погибли.

– Благодарю. Это все, что я хотел знать, – Захариус допил чашу и перевернув ее, принялся пощелкивать по донышку ногтями двух пальцев.

Звук получился на удивление звонкий. Посетителям таверны, похоже, были хорошо знакомы чудачества нищего сказителя, потому что разговоры за столами смолкли.

Голос у Захариуса оказался, хоть и сипловатый, но сильный, и мелодию он выводил чисто.

– Хат Хурренит заблудился в пути, – пел Захариус. – Потерял дорогу, солнце ему заменяло лицо прекрасной принцессы. Потерял дорогу Хат Хурренит… Даже дверь в таверну свою он не сможет теперь найти. Нет могилы у Хата Хурренита.

Песня получилась довольно длинная, но запоминалась легко. Вероломство прекрасной принцессы, отважный, ослепленный любовью рыцарь, река, ни начала ни конца которой никто не знает, всего было в меру.

Под конец многие стали подпевать Захариусу, а иные притоптывали в такт. Закончив петь, Захариус поднялся.

– Хорошая песня, – сказал Самоха.

– Все ли в ней правда? – спросил Захариус.

– Не знаю, – ответил Самоха, – но лжи в ней точно нет.

– Спасибо, чужеземец, – поблагодарил сказитель. – Легкой тебе смерти.

– Ну, тебе за твою песню тоже не поздоровится, – сказал Жуч.

– Лучше уж так. Прощайте.

Офицер, сидевший у двери и только что отбивавший ритм кулаком по столу, указал на сказителя:

– Взять его!

Солдаты повскакивали, опрокидывая лавки. Литиций схватил Захариуса за ветхий рукав и толкнул в сторону кухни:

– Туда!

– Что тебе сделал этот человек? – крикнул офицеру Самоха.

– Этих взять тоже.

Через минуту половина солдат лежала на полу, а офицер растерянно утирал кровь с разбитого эфесом лица. Однако новые солдаты ручьем вливались в дверь таверны.

– Уходим, – сказал Самоха.

Жуч опрокинул на нападавших стол и граничары вместе с Литицием бросились прочь, распугав на кухне поварят, они пробежали коротким коридором и открыли заднюю дверь. В лицо им ударил свет факелов, тут их уже ждали.

Бежавший первым Литиций споткнулся о труп Захариуса Ботало, лежащий у порога, шутки кончились. Количество врагов из-за бьющего в глаза света было определить трудно, но в этом не было нужды.

Граничары врубились в их строй, отбивая удары алебард. Рубка длилась минуту, и солдаты побежали. Несколько раз офицер, бывший у них за старшего, останавливал их, пытаясь бросить в атаку. Но солдаты вновь обращались в бегство, а офицера Литиций проткнул в конце концов своим тесаком. Граничары гнали солдат перед собой между домами, факелы погасли, но впереди забрезжил свет, и все вдруг оказались на главной ярко освещенной улице Отиля. Солдаты прыснули в разные стороны, а их место заняли стоящие плечом к плечу, закрывшись большими прямоугольными щитами, воины, закованные в сталь. Они прижали граничар к стене, увитой плющом.

Первым погиб Литиций, его тесак не годился против длинных клинков меченосцев. Но и стальные воины оказались уязвимы, несколько их, пораженных в лицо и подмышку, уже лежало на земле.

Самоха и Жуч подняли их щиты и бросились вперед, им даже удалось потеснить нападавших. Но тут Жуча достали секирой по плечу, он выронил щит и попятился, второй удар, копьем в грудь, поверг его на землю.

Самоха понял, что приходит его минута, теперь речь шла не о спасении, а о том чтобы подороже продать свою жизнь. Щит был больше не нужен, и Самоха отбросил его, поднял с земли меч убитого отильца и врезался во вражеский строй, рубя с двух рук. Скоро его окружили, но, залитый с головы до ног своей и чужой кровью, он продолжал рубиться как бешеный, удивляясь тому, что все еще жив.

Но вдруг круг врагов вокруг него распался, и когда красная пелена сошла с глаз, Самоха увидел, как мимо, в окружении блестящей свиты едет хурренитская принцесса, меченосцы же уходят вверх по улице.

От свиты отделился всадник. Самоха настороженно ждал. Всадником оказался баронет Эймо Женуа, неудачливый дуэлянт.

– Я твой должник, – сказал баронет. – Возьми мою лошадь. – Он помог взвалить бездыханное тело Жуча поперек седла.

– Кому я обязан спасением? – спросил Самоха, взбираясь на лошадь.

– Надо полагать, принцессе.

– Прощай, – Самоха толкнул лошадь каблуком в бок и шагом поехал вниз по улице, туда, где, покачиваясь на невысокой волне, ждала «Ласточка».

* * *

Так кончается первая песнь о граничарах, живших некогда на берегах полноводной Мсты, о начале тех событий, которые вскоре окрасили ее воды в алый цвет.