Текст книги "Не сбавляй оборотов. Не гаси огней"

Автор книги: Джим Додж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Часть ТРЕТЬЯ
Странствующая душа

Ищущий себя ничего не находит.

Гете

Правая нога до упора выжимает педаль газа, стрелка спидометра зашкаливает за трехзначную цифру – я настроен решительно и через сорок минут свободного полета оставляю Мейсон-Сити за кормой. Оправдать такую гонку было трудно, особенно учитывая мое никакое состояние, но дело обстояло так: либо я мчался, отваливая куда подальше, либо мои взвинченные до предела нервы грызли портовые крысы. Однако несмотря ни на что я держался – как старая беззубая гончая, которая вцепилась в медведя и не разжимает челюстей, даже оторвавшись от земли и повиснув у него на заднице. Две банки холодного пива пришлись кстати – алкоголь притупил острое беспокойство и восполнил запас жидкости в иссохших клетках. Я бы не отказался от еще двух, если бы смог открыть ящик-холодильник и не наброситься при этом на бутыль со стимуляторами – очередное препятствие собственного изобретения, от которого так и тянуло свернуться на полу калачиком и горько зарыдать. Но я держался, не поддаваясь на громкие жалобы требовавшей химического освежителя нервной системы и веря, что у меня есть шанс – пока еще призрачный, однако набиравший вес.

Никакого плана у меня не имелось, что тоже было хорошо, поскольку меня бы не хватило на то, чтобы долгое время действовать согласно ему. Однако в приступе упрямства, ставшего уже нормой, я вспомнил, как в последнее время мне неоднократно советовали вести себя осторожно, быть внимательным к деталям, учитывать возможные варианты и вообще не забывать: удача сопутствует подготовленным. Хотя у меня было такое ощущение, что и ум, и удача превратились в пьяных обезьян, кривляющихся перед тигром. Я вздрогнул от неожиданности, увидев придорожный знак, сообщавший, что Мейсон-Сити остался позади. Решив придерживаться хотя бы основных правил, я с трудом, но обозначил основные шаги, которые следует предпринять: поесть, заправить тачку по первому разряду, прикупить бензина для переносной плитки и выяснить – как можно точнее – где именно разбился самолет. Я ненадолго задумался о себе и своих пожитках – как действовать после того, как я сожгу железного коня? – но предположил, что телефонный звонок в службу «Желтое такси» решит эту проблему. Сначала необходимо «поднести дар», а уж потом ломать голову над тем, как исчезнуть.

Первую остановку я сделал у кафе «Голубая луна»: заказал яичницу с беконом, небольшую стопку гречневых оладий и попытался кое-что разузнать. В кафе располагали всем, кроме информации, но одна официантка переговорила с другой, та спросила у повара, и уже втроем они проконсультировались с четырьмя завсегдатаями. Наконец все сошлись на том, что точное место падения самолета знает Томми Йоргенсон, которого надо искать на заправочной станции «Стэндард» в восьми кварталах от кафе, если ехать налево.

Я съел, сколько смог, оставив десятку «на чай»; стоял нешуточный мороз, и я припустил к «кадиллаку». До меня донесся голос парня с багровым лицом и в бейсболке с оленем – тот пытался развести повара на спор, что еще до темноты выпадет снег. Я повернул ключ зажигания; мне захотелось, чтобы выиграл повар. Не то чтобы я был того же мнения – в воздухе так и пахло снегом. Просто надеялся, что у меня в запасе будет хотя бы часа два – не хватало еще, чтобы «кадиллак» вилял из стороны в сторону на слякотной дороге, а потом вмазался в фонарный столб, не доехав всего несколько миль до места назначения. Я проделал слишком долгий и трудный путь, чтобы он так бесславно окончился. Едва машина разогрелась, я поехал к городу искать заправку «Стэндард», лишь немногим превышая двадцать пять миль в час, указанные на дорожным знаке.

Томми Йоргенсон меня удивил. Услышав его имя, я ожидал увидеть высокого, медлительного и задумчивого скандинава, а передо мной оказался низенький, крепко сбитый парень с черными, похожими на спиральки волосами и жгучими карими глазами, которыми он так и стрелял по сторонам, даже когда смотрел прямо на меня – словом, один из тех беспокойных, заводных людей, которые от избытка энергии готовы каждую неделю затевать в доме генеральную уборку. Пока не познакомишься с таким поближе, никак не можешь отделаться от мысли, что он тайком глотает стимуляторы. Но этим людям «колеса» без надобности. Они автономны, работают на постоянном токе, скручены в тугую пружину от природы.

Я попросил Томми залить полный бак; пока он, сунув в бак «пистолет», проверял масло и протирал стекла, я вылез из машины. Представился репортером из журнала «Лайф» и рассказал, что, мол, приехал в Де-Мойн в отпуск, навестить сестру. И уже тут мне в голову пришла замечательная идея: написать большую статью о трех музыкантах, погибших в авиакатастрофе, – как говорится, отдать дань прошлому. Вот я и решил съездить на место аварии.

Томми, вытирая щуп для замера уровня масла, метнул на меня взгляд.

– Да там и смотреть-то уже нечего.

И опустил щуп обратно в отверстие.

– Что вы имеете в виду? – продолжал я свои расспросы. – Как это нечего? Что-то же должно быть. Само место ведь не исчезнет, оно существует, оно реально; даже если его разровняли под парковку, оно все равно есть.

От холода я уже задубел.

Томми вытащил щуп и показал мне – масла оказалось почти под завязку. Я коротко кивнул – не только в знак согласия, но и чтобы хоть как-то подвигаться, разогнать застывшую в жилах кровь.

Ответ Томми прозвучал немного резковато:

– Да ясное дело – никто его и не переносил. Я имел в виду – там смотреть нечего. Обломки убрали сразу же, а само поле следующей весной распахали и засеяли.

– Так это ж совсем другое дело, – улыбнулся я.

– Все равно хотите глянуть? – Томми убрал щуп и опустил крышку капота.

– А то как же!

– Но зачем?

– Интересный вопрос…

Вот тут меня заклинило. Я подумал про себя: «Да уж, вопросец. Как же на него ответить, чтобы вышло убедительно и без всяких двусмысленностей?»

– Ну, причин тому много, все не так просто. Наверно, прежде всего затем, чтобы лично выразить свои соболезнования, так что ли. Ну и потом своего рода шкурный интерес, эта идея насчет статьи. Чего-то такого: «В начале февраля 1959-го, ночью, когда мела метель, маленький одномоторный „Бичкрафт“ покинул Мейсон-Сити и, пролетев совсем немного, разбился на кукурузном поле. Вместе с пилотом погибли и трое молодых музыкантов: Биг Боппер, Бадди Холли и Ричи Валенс. Шесть лет спустя, октябрьским днем, я стою ровно на том самом месте падения – вокруг ни единого свидетельства катастрофы. Шесть лет подряд по весне поле вспахивали и засевали, а осенью собирали урожай. Раны на земле и музыке затягиваются быстро. А вот на сердце – нет».

Я помолчал для пущего эффекта.

– Материал сыроват, конечно, но в общем и целом что-то вроде этого. Думаю, лучше всего побывать на месте – может, оно меня вдохновит.

– Ладно, нарисую вам карту, – сказал Томми.

Сладчайшая музыка для моих ушей, как раз то, что надо. Этот маленький человечек, настоящая динамо-машина, начинал мне нравиться. Может, Томми потому и фонтанировал энергией, что не тратил ее почем зря. Меня так и подмывало схватить парочку электропроводов и подключиться к нему – мозг к мозгу – для небольшой подзарядки. Моя собственная энергия в такую холодень потихоньку истекала через заржавленные клеммы.

– Я так понимаю, вам доводилось бывать на месте катастрофы?

– Ну да.

– И давно?

– Не, в последний раз года три назад, в начале зимы.

– А саму аварию видели?

– У меня отец – помощник шерифа. Я сидел дома, когда услышал вызов по рации. За день до этого у нас был выпускной, парни эти как раз и выступали. Это неподалеку от Клир-Лейк. Местные почти все собрались – нечасто к нам заглядывают музыканты такого класса. Выступали парни неплохо, но можно было и лучше. Они были какие-то помятые, совсем замученные. Я, понятное дело, нажрался – в стельку. Мы это называем «Кошачьей отверткой»: полпинты водки и столько же апельсиновой газировки. Так что когда поступил сигнал, я хоть и умирал от похмелья, все же сгонял на место – проверить, в самом ли деле разбились. Да уж, не ожидал увидеть такое. И проблевался же тогда – чуть вовсе наизнанку не вывернуло. Целый час не мог остановиться.

Мой желудок заурчал в знак солидарности. Что-то завтрак никак не утрамбовывался. Я залился пивом под завязку, и жир от бекона превратился в твердый, тяжелый кусок; если он и дальше будет опускаться, то, разогнавшись, непременно сиганет наверх. Тяжко проявлять выдержку и стискивать зубы, когда они так и стучат; настал мой черед задать вопрос:

– Но в том году вы там не раз были, так ведь?

Томми вздохнул, выпустив облачко пара.

– Ну да. Вообще-то одно время я туда наведывался не реже двух раз в месяц. Даже не знаю, почему. Ведь и смотреть-то не на что, кругом одна кукуруза. У меня в то время «форд»-купе был, 51-го года, зеленый такой, я поставил на него мотор от «тандерберда». Который с форсированным движком. Да только куда на таком поедешь? Некуда. Одно хорошо было: приедешь и сидишь себе в машине – кругом спокойно так, только ветерок кукурузу шевелит. Я частенько туда наведывался – и недалеко будет, и удобно гонять по длинной узкой полоске: туда-сюда. Ну а как сжег трансмиссию, стал бывать там все реже и реже. В последний раз – 3 февраля 62-го. Как раз годовщина. И не спрашивайте, зачем – не знаю. Даже не задумывался. Просто сел и поехал.

Прежде чем я успел задать очередной вопрос, Томми развернулся и пошел обратно к машине. Когда же я нагнал его, он уже заканчивал с баком, залив его почти доверху.

– Слушайте, я, конечно, понимаю, что вы на работе, а тут я с вопросами пристаю… но, может, вы в курсе, кому принадлежит то самое поле? Думаю, прежде чем топтать чужую кукурузу, нелишне будет спросить хозяина.

– Да уж, кукуруза там все еще растет, – заметил Томми, вытаскивая «пистолет» из бака и выключая насос.

– Тем более – еще выйдет мне боком.

Томми хмыкнул.

– Раньше хозяином был Берт Джалал, но я слышал, будто пару лет назад поле выкупила Глэдис Дапротти. Врать не буду, но вроде как старуха Глэдис купила его. Сейчас ей лет сто, не меньше, но болтают, котелок у нее по-прежнему варит будь здоров.

– Не расскажете про нее?

Предупрежден – значит вооружен, а у меня было такое ощущение, что чем больше его, оружия этого, тем лучше. Такая древняя, но еще бодрая старуха наверняка себе на уме; непросто будет переубедить ее, если только она не проникнется моим романтическим порывом. Я давненько уже не сталкивался с дамами почтенного возраста, а те немногие, с кем довелось встретиться, были, как правило, непримиримы и своенравны.

Томми тем временем помотал головой.

– Сам-то ее не видал, не приходилось, зато слыхал об ней много чего. В местечке Клир-Лейк она живет уже лет двадцать, была замужем за Дастером Дапротти. Дастер – огромный такой швед, зубной врач, но прославился меткой стрельбой по тарелочкам. В 34-м даже входил в олимпийскую сборную – завоевал не то пятое, не то девятое место. Ну так вот, как-то раз – когда именно, не помню – отправился он пострелять фазанов неподалеку от Линдстромов, да так и исчез. Машину нашли прямо у дороги. Больше о нем и не слыхали. Имущество его в конце концов отошло жене. Я так понимаю, она после этого малость сбрендила – бродила в округе по ночам и все такое. А землю купила потому, что стала слишком старой для городской жизни, мол, захотелось свежего воздуха. По крайней мере, так она рассказывала Лотти Вильямс. Ну а я от матери слыхал. Сами знаете – городок-то маленький, всяк друг про друга все знает. Сама старуха, конечно, поле не обрабатывает. Сдает в аренду братьям Потт – я так слыхал.

– Постойте-ка! Отмотаем малость назад. Говорите, ее муж исчез? Что, вот так прямо взял и испарился? И никаких следов?

Мне такой оборот почему-то совсем не понравился.

Еще меньше мне понравилось то, что я услышал от Томми дальше:

– Ну да. То же самое случилось с двумя предыдущими мужьями. Ну очень странно.

– Что, три мужа и все исчезли?

– Ага.

– Вы наверняка знаете? Я хочу сказать – это не слухи? Доподлинно известно?

– Ну, отец-то мой – помощник шерифа, так? А уж он видел отчеты.

– А она? Как все это объясняла? Ее, небось, затаскали в свое время по допросам – чтобы все три мужа исчезли… ну не бывает такого. Два еще ладно, и то уже перебор.

– Отец рассказывал, она никак не объясняла. Говорила, мол, это их, полиции, дело – объяснять.

– А полиция? Так ничего и не выяснила?

– Отец сказал: «Совпадение еще не повод для обвинения».

– Видать, все три муженька были небедными, а? Или дело в страховке?

– Да нет, – покачал головой Томми, – в том-то вся и штука. У Дастера, правда, водились деньжата, а вот второй – вроде как у него имелось ранчо в Аризоне – едва сводил концы с концами, ну а первый и вовсе был гол как сокол. Работал агентом по продажам, торговал линолеумом в Чикаго. С этим она и прожила-то всего года два. С Дастером – около двадцати, а вот с тем, который из Аризоны, лет десять, кажется.

– И что, у нее нашлось алиби и все такое?

– Железное, просто стальное – комар носа не подточит. И не только с Дастером – со всеми тремя. По крайней мере, так отец рассказывал.

– Что-то я ничего не понимаю, – сказал я, хлопая себя по бокам, чтобы хоть как-то согреться.

– Да не берите в голову, тоже мне – Одинокий Ковбой. [31]31
  Персонаж популярного сериала в жанре вестерна; благородный, неустрашимый и находчивый герой в маске, борец за справедливость в Техасе.


[Закрыть]

– Ну а сами-то как думаете? Она что, убийц наняла? Или Создатель призвал их к себе? Может, они просто взяли и ушли? Или их забрали зеленые человечки? А?

– Зеленые человечки, – подтвердил Томми.

Я так и не понял, шутит он или всерьез, меня это вдруг перестало интересовать. Я жутко мерз, да и настроение было паршивое. Ну конечно, блин, зеленые человечки! – здравого смысла столько же, сколько и в любом другом предположении. Я достал кошелек:

– Сколько с меня?

Томми глянул на счетчик.

– Шесть восемьдесят пять.

– А очищенный бензин у вас есть?

– В канистрах по галлону. Другого нет.

– Устроит. У меня с собой в багажнике переносная плитка в одну конфорку: я кофе варю – заливаю время от времени свой организм антифризом.

– Куртку потеплее не пробовали? – посоветовал Томми.

– А то ж, – усмехнулся я, протягивая парню двадцатку. – Она у меня и была, да только отдал вчера какому-то бедняге – на дороге голосовал. Вечер, а на нем только и всего, что майка.

– Чудаков на свете хватает, – согласился со мной Томми, беря двадцатку. И направился к кассе, бросив через плечо, – сейчас принесу вам сдачу, а еще – бензин и карту. Подождете, пока нарисую?

– Не вопрос, – крикнул я вдогонку. – А сдачу оставьте. Ценная информация дороже бензина. Да, насчет карты… буду очень благодарен, если нарисуете как можно подробней… ну, сами знаете: «искомое место обозначено крестиком».

Томми было взъерепенился и заявил, что чаевых ему не надо, но я только махнул рукой.

– Журнал платит. Представительские расходы. Да я бы вам и сотню оставил, если бы начальство не возражало.

Я подождал в «кадиллаке», поставив мотор на холостой ход, а отопитель – на полную мощность. Подумал, что пока я еще в городке, неплохо бы купить куртку – дернул же черт отдать свою Льюису Керру – и вдруг вспомнил об обернутом в фольгу сахарке с ЛСД, оставшемся в кармане. Воспоминание заставило меня по-новому взглянуть на вчерашнюю сделку. Я понадеялся, что наркотик каким-нибудь образом да проникнет тому в кровь – не сказать, чтобы миру только и не хватало, что галлюцинирующего Льюиса Керра, просто сама идея показалась мне до ужаса забавной.

Мне не слишком-то понравилось то, что я услышал про старушку Дапротти и ее пропавших мужей, так что на некоторое время я серьезно задумался, кляня судьбу-злодейку. Ну почему, почему все должно быть так сложно? Почему на месте этой землевладелицы не оказался какой-нибудь фермер-неудачник, который расцеловал бы меня на радостях и позволил сотворить с полем все что угодно за жалкую двадцатку и упаковку пива? Да еще бы до городка подбросил? Ну и хрен с ним, может, старушенция окажется вполне милой. Впрочем, чего зря гадать, надо взять, да и поговорить с ней. И разговор этот уже не за горами. Где-то глубоко внутри меня пронзила едва заметная дрожь, трепет возбуждения и предвкушения – дело близилось к концу – и я испытал восторг. Закрыв глаза, я смаковал ощущение, я прямо видел, как «кадиллак» стоит посреди запустелого поля цвета слоновой кости – белое сияет на белом. Вокруг ни звука, ни движения. Вдруг низкий, приглушенный хлопок – бензин в канистре воспламенился, затем ослепительное пламя – взорвался бензобак. Да, да, да. Росчерк любви, печать поцелуя. Дар поднесен. Я представлял себе все так живо, будто оно уже свершилось. Я нутром чуял неотвратимость грядущего. Оно просто-напросто должно было произойти. Должно и все дела. И никаких вопросов.

Когда несколько минут спустя показался Томми, быстро зашагавший по вымощенной плиткой площадке, я уже приготовился к последнему рывку, уже вставил последний кусочек мозаики на место. И, хотя совсем выдохся, понимал: окончательное освобождение уже близко, груз вот-вот свалится с плеч. Что придавало мне силы.

Карта, как я и ожидал, вышла понятной и точной. Томми быстро объяснил мне, где что, хотя в этом и не было никакой необходимости – маршрут оказался проще некуда: десять миль прямого шоссе, всего-то и надо было запомнить три поворота. Поле находилось за домом, над которым было написано «ДАПРОТТИ», Томми пометил место большим крестиком, аккуратно обведенным в круг. Я поблагодарил парня за помощь и все-таки настоял, чтобы сдачу он оставил себе; при этом меня нисколько не смущало, что я добился его помощи под надуманным предлогом.

Выезжая из городка, я вспомнил, что хотел купить куртку, да и вообще… обмозговать все на случай, если старуха Дапротти окажется крепким орешком и придется действовать быстро, без лишних церемоний. Я бы, конечно, хотел обстряпать все с шиком-блеском, но приходилось согласиться с предостережениями Джошуа и Дважды-Растворенного, душевные порывы – еще не повод для полного пренебрежения здравым смыслом.

И словно в награду за такие зрелые мысли передо мной тут же нарисовался универмаг. Я уже собирался свернуть налево, когда справа, рядом с заправкой «Филипс», заметил щит, опиравшийся на козлы для пилки дров; на щите от руки было написано:

Я машинально свернул направо, решив: пусть «кадиллак» отправится на жертвенный костер чистым.

Команда хористов на автомойке состояла сплошь из краснощеких и голубоглазых целомудренных девиц лет восемнадцати, которые, к сожалению, были тепло укутаны. Мне стало интересно, кто же у них поет басом. Они вовсю драили швабрами «крайслер» 63-го года; следующим на очереди стоял старенький пикап «Джимми». Работая, девицы распевали «Господи, крепость моя». Одна из девушек подскочила ко мне и, поздоровавшись, предупредила – придется минут пятнадцать-двадцать подождать. Я согласился, попросив их присмотреть за машиной, а сам потрусил в универмаг через дорогу.

Пятнадцатью минутами позже я вернулся в новенькой, из красно-зеленой шотландки шерстяной куртке, с пакетом, в котором лежали теплые кальсоны и пара розовых мохеровых наушников от холода, которые по цвету почти совпадали с моей шляпой. Девицы все еще смывали свиной навоз с пикапа, так что я заглянул в сортир на заправке и натянул кальсоны. К тому времени, как я оделся по погоде, хористки уже готовы были совершить обряд крещения над моим «кадиллаком». Прежде, чем подогнать его к мойке, я вынул из багажника спортивную сумку, пользуясь присутствием девиц как защитой от соблазна вскрыть холодильник и глотнуть стимулятора.

Пока девицы оттирали грязь после пробега в три тысячи миль и распевали «Твердыня вековечная», я сидел в машине, раскладывал вещи и подбирал с пола пивные банки и обертки из-под пончиков. Все свои пожитки я разделил на три категории: самое необходимое на случай, если придется сматываться, в основном одежда, что на мне, и остатки денежных средств, порядком истощившихся; то, что можно унести на себе, а именно спортивная сумка и все, что в нее влезает; то, что тоже хотелось бы забрать, включавшее в себя первые две категории плюс еще кое-что, в особенности, акустическую систему Джошуа и коллекцию пластинок. Ящик-холодильник я счел несущественной деталью, но вот «колеса» хотелось бы захватить. Я их заслужил.

Я собрался, а девицы-хористки тем временем как раз прополоскали замшевые тряпочки после протирки. Опустив окошко, чтобы расплатиться, я узнал, что в стоимость помывки входит и обработка салона пылесосом, а еще за пятьдесят центов они протрут стекла изнутри. Меня такое предложение очень даже устраивало, так что я вылез из машины и не спеша побрел к телефонной будке, пока четыре девицы копошились в салоне – слышен был звук струи из баллончика с моющей жидкостью и гудение пылесоса.

От нечего делать я решил звякнуть Мусорщику – сказать, чтобы он не напрягался, мол, дело почти на мази. И набрал тот самый номер, который он дал мне совсем недавно. После третьего гудка включилась запись – номер больше не обслуживался.

Девицы все еще трудились, так что я, в надежде услышать дружеский голос, набрал номер Джона Сизонса. Дома его не оказалось. Я понадеялся только, что он не пьянствует в каком-нибудь заведении, потом вспомнил слова Джона: врач, исцели себя сам.

Я подумал, не позвонить ли Глэдис Дапротти, но решил, что не стоит. Пусть встреча станет сюрпризом для нас обоих.

«Кадиллак» просто сиял, так что я оставил евангельским девам еще пятерку чаевых – к их огромному восторгу. Они хотели расспросить меня о машине, о Калифорнии и странном проигрывателе на заднем сиденье, но я отговорился тем, что, мол, сам отправляю обряды духовного толка и уже запаздываю, после чего с почтительным видом коснулся полей шляпы и отбыл.

Я вел медленно, не торопясь, а вырулив к перекрестку, обозначенному на карте Томми, свернул налево. Решив, что музыка придется в самый раз, я поставил сначала Боппера с его «Chantilly Lace», а потом – «Donna» Валенса. Повернув на Элберт-роуд, проехал две мили и свернул налево. Я был серьезен, уверен в себе и торжественно строг; поставив «Not Fade Away» Бадди Холли, я барабанил пальцами по ободку руля, поглядывая на проплывавшие мимо почтовые ящики и сверяясь с картой: Олтмен, Потты, Пелигро… вот он, Дапротти.

Белый фермерский дом с отделкой темно-зеленого цвета, недавно покрашенный, стоял в стороне от дороги и выходил фасадом на большое, огражденное забором поле с кукурузной стерней. Рядом с домом я заметил гараж или что-то вроде сарая, но поблизости не было видно ни машины, ни каких других признаков жизни. Свернув, я поехал по гравию подъездной аллеи – в тот самый момент, когда Бадди выдал финальное: «Люби меня и не гаси огней!» На последней ноте я выключил музыку и заглушил мотор. Уоп ду-уоп ду-уоп-боп.В унисон, точно по времени: подъехал, встал, заглушил мотор. Глубоко вдохнув, я вылез из машины и отправился за позволением миссис Дапротти – не то чтобы я в нем нуждался, просто не хотелось ничего усложнять. По пути к застекленной веранде поймал себя на том, что мысленно повторяю ее фамилию как какое-то заклинание: Дапротти… Дай-пройти… Дай-пройти… Мне в самом деле казалось, что это поможет.

Старуха самым неприятным образом застала меня врасплох. На веранде было темно, хоть глаз выколи, и я дважды стукнул в сетчатую дверь – уверенно и сильно – не сразу поняв, что вторая дверь, за сетчатой, распахнута, и хозяйка стоит в проеме.

– Ой, – вдруг дошло до меня, – а я вас даже не заметил!

– Оно и видно.

Голос у нее оказался скрипучий, но еще твердый. В доме царил полумрак, да и сетчатая дверь отбрасывала тень – я едва видел женщину. Однако сумел разглядеть, что она совсем даже не высохшая старуха, наоборот, хоть и согнутая возрастом, лишь ненамного ниже меня. На ней было темно-серое платье из какого-то грубого материала, на плечах – черный платок. Седые волосы цвета выщелоченной золы тщательно приглажены. Лицо изрезано глубокими морщинами, собравшимися у глаз, которые на свету оказались золотистыми, цвета темного пива, одновременно ясными и непроницаемыми. И вот глаза эти, ни разу не моргнув, смотрели на меня выжидающе.

– Э-э… миссис Дапротти? – спросил я, пытаясь вернуть былую уверенность.

– Она самая.

Я коснулся шляпы в надежде очаровать даму своей мальчишеской непосредственностью.

– Смешная шляпа, – заявила она; голос прозвучал как удар молотка по гвоздю.

– Да, мадам, – поддакнул я, спешно прикидывая, как лучше подойти к делу. Она явно не собиралась приглашать меня на стакан теплого молока с печеньем, да и вряд ли поддастся на сбивчивые заверения в лучших намерениях и жалкие попытки пленить ее ребяческим задором. Ее немигающий взгляд повлиял на мое решение. Снова коснувшись шляпы элегантным жестом, в который я вложил легкую обиду, я промолвил:

– Да, шляпа смешная, но она как нельзя более соответствует тому довольно-таки странному путешествию, которое привело меня к вашей двери. Я называю его «странным», однако оно превратилось уже в насущное и неизбежное, настолько важное, что можно назвать его «жизненно необходимым», по крайней мере, для меня. И оно не может завершиться без вашего на то любезного согласия, миссис Дапротти.

– Пустая болтовня, – рассудила она.

– Что вы, мадам, – заверил я ее, – дело обстоит еще хуже: я намерен выложить вам всю правду.

Это ее заинтересовало. Она чуть наклонила голову и сцепила руки на животе. Вдохновленный ее вниманием, я выложил все как было, правду и ничего, кроме правды, только в сжатом виде, минут на десять. А она слушала молча, неподвижно, не меняя позы или выражения лица, ничем не выдавая своего отношения. Я рассказал, откуда у меня «кадиллак»; пересказал письмо Харриет; поведал про Эдди, Кейси, Рыжего Верзилу, Джона, Мусорщика; про Биг Боппера, Бадди Холли и Ричи Валенса с их музыкой; даже про Джошуа, Дважды-Растворенного, Донну и остальных. Рассказал прямо, без утайки; принимая во внимание вынужденные обстоятельства, справился я отлично – уж так красиво говорил! Под занавес я четко изложил цель своего визита – развести огромный костер и принести машину в жертву мертвым и живым душам, в знак дружбы, родства душ и любви, которые несмотря ни на что возможны. В самом конце я не удержался от пафоса и цветистых фраз:

– Да, конечно, все это невероятно романтично и, вне всяких сомнений, смешно, насквозь мелодраматично, явно придурковато и вообще подозрительно, но для меня так же реально, как чувство голода и жажды, так же необходимо, как пища и вода. Я рассказал вам голую правду, без прикрас. Я сделал все, на что хватило моего ума и силы духа. Путешествие подходит к концу. И теперь, миссис Дапротти, все зависит от вас. Пожалуйста, позвольте мне довести начатое до конца.

Старуха разомкнула сцепленные руки.

– Вы дурак, – откровенно высказалась она.

– Да, мадам, пожалуй, я с вами соглашусь.

– Мне девяносто семь лет.

Я не понял, к чему это было сказано, однако решил сохранять вежливый тон и только пробормотал:

– В городке сказали, что вам за сто.

– Они слишком много болтают для людей, которым нечего сказать. И в этом похожи на вас, мистер Гастин.

– Так все же, миссис Дапротти, – я попытался скрыть раздражение, – что скажете?

– Я уже сказала: вы – дурак. А одно из немногих преимуществ моего возраста заключается в том, что я не обязана терпеть общество дураков, нравятся они мне или нет.

Мне захотелось распахнуть сетчатую дверь и удушить старую ведьму, но вместо этого я судорожно вдохнул, набрав полные легкие воздуха.

– Так не терпите. Просто скажите: «да» или «нет».

– Вот потому-то вы и есть дурак, – резко бросила старуха. – Вы хотите им оставаться. Считаете, что заслужили такое право, выдумав идею, которую раздули до насущной потребности, запутавшись и связав себя по рукам и ногам, проехав не одну тысячу миль на наркотиках, добрых намерениях и дурацкой надежде. Тьфу! Разве вера в любовь и способность любить – одно и то же? Если вы намерены совершить жертвоприношение, значит ли это, что вы – служитель культа? Разве есть у вас какие-то права в этом отношении? Видите ли, мистер Гастин, я не могу дать вам согласие, я могу только предотвратить безрассудство. Если вы хотите совершить это ваше грандиозное подношение, отдать дань уважения, выдуманную вами с тайной надеждой утвердиться в собственной значимости, в вере, которую вы, очевидно, видите в себе, – действуйте, только не взваливайте бремя ответственности на меня. Дело вовсе не в моем согласии или несогласии.

– Вы хотите сказать, что решать мне? – Что-то я совсем не понимал. На мой взгляд, слишком много рассуждений.

– А кому же еще? Ведь вы не признаете ничего кроме определенности. Вот и ладно: сможете найти в поле точное место крушения – право поднести этот, как вы его называете, дар ваше. Найдете – и я не только позволю вам поджечь машину или совершить какую другую глупость, а и с радостью присоединюсь к вам, буду плясать вокруг костра, да еще и заплачу за буксировку металлолома. Не найдете точное место удара самолета о землю – дадите слово, что больше не побеспокоите меня, и отправитесь своей дорогой.

– При всем моем уважении, миссис Дапротти… Я проделал немалый путь, устал как собака и не в настроении вам что-либо доказывать.

– Тогда проваливайте.

– Один только факт владения этой землей не дает вам права распоряжаться ею по собственной прихоти. Люди вон много чего имеют, однако на деле оно им не принадлежит.

В сумраке я разглядел, как она затрясла костлявой рукой, поднеся ее к самому лицу.

– Ну знаете ли! Должна вам сказать, мистер Гастин, что это чересчур громкие слова для того, чья собственность краденная, чей дар ворованный. Но вы правы, и я даже соглашусь с вами. Вообще-то я была в том поле, и я точно знаю, где погибли те молодые люди. Я почувствовала это, понимаете? Я умею чувствовать. Если хотите, это мой дар. Именно поэтому, а не по праву владения, я и требую, в этом мое право. Если вы способны на нечто подобное – действуйте, у вас столько же прав, сколько и у меня. Но только чтобы без мошенничества, без всяких там дурацких выходок, иначе я остановлю вас.

– Остановите? – я не бросал ей вызов, просто любопытно стало, как она это сделает.

– Во всяком случае, попытаюсь. А если не получится, позову соседей или шерифа.

Я заговорил с ней мягче, решив воспользоваться выпавшим мне козырем:

– Я рассказал вам правду затем, что не хочу никакого обмана со своей стороны и возражений с вашей. Я ведь не обязан был выкладывать, что машина в угоне, я мог сказать, что она моя, или моего друга – напридумывать бог знает что. Но я хочу сделать все как полагается. Поэтому считаю делом чести предупредить вас, что уже знаю точное место падения самолета.