Текст книги "Порочен, как грех"
Автор книги: Джиллиан Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Глава 4
Предупреждать его. Как будто он когда-либо нуждался в предупреждениях, если речь шла о женщине. Он смотрел, как ее изящная фигура удаляется, возвращаясь к ожидающей лошади. Потом очнулся. Даже будучи девочкой, леди Элетея Кларидж соблазняла его в самых глубинах души. Как она полагает, кому она пришла на помощь? Он мог бы сказать ей, что навсегда запомнил тот день, когда она разговаривала с ним у позорного столба, когда он достиг высшей точки публичного унижения.
Отчим Гейбриела подвергал его еще большей жестокости наедине, но вмешательство Элетеи только увеличило чувство стыда, которое Гейбриел старался скрыть. Он никогда больше не опускался ниже в своей самооценке, хотя другие могли придерживаться на его счет и противоположного мнения.
Говоря по правде, ему очень хотелось позвать ее обратно и сказать, что она совершенно лишилась своего прекрасного ума, если полагает, будто сломанный мост или разоренное поместье могут для него что-то значить после того, что он видел и делал.
Гейбриел был чертовски раздражен тем, что она по-прежнему обладает способностью сбивать его с толку.
Он не был человеком вовсе ни на что не годным. Он выиграл в карты свою долю в основных закладных. Если этот расшатанный мост говорит о том, что находится за ним, вероятно, потребуется целое состояние, чтобы восстановить Хелбурн-Холл, и при этом он не получит обратно ни единого фунта.
Он полагал, что проведет здесь самое большее пару недель. Его привлекательная соседка Элетея заслуживает того, чтобы он уделил ей некоторое внимание ради славных далеких дней. В конце концов, можно пересчитать по пальцам количество храбрецов, которые вставали на его защиту.
Упрямая молодая девушка осмелилась бросить вызов своему воспитанию и замарать свои перчатки, вытирая грязь со щеки буяна.
Слишком мало было тех, кто осмеливался подружиться с ним в его самые мрачные годы из страха, что он обернется и укусит их.
Так или иначе, даже с точки зрения последнего негодяя, он должен чувствовать себя обязанным ей. Нет ли у нее какого-нибудь неугодного поклонника, который должен исчезнуть с лица земли по ее желанию? Или какого-нибудь упрямца, в котором ей хочется вызвать ревность? Быть может, эта молодая леди пребывает в затруднительном положении из-за отсутствия денег? Быть может, ее родители умерли, а брат – он смутно вспомнил, что у нее есть брат, – навлек позор на их семью?
Говорят, что ни один человек из рода Боскаслов, следуя личному моральному кодексу, никогда не забывает ни об оскорблении, нанесенном ему, ни об оказанном ему благодеянии. Невысказанным, но само собой разумеющимся считалось, что если бы Гейбриел получил награду, стараясь воздать Элетее за ее прежнюю доброту, он был бы обязан принять ее.
Кто она, эта девушка, которая пошла против воли своего отца, чтобы помочь своевольному мальчишке, с которым все жители деревни старались не иметь дела? Такой поступок заставляет усомниться, в здравом ли она рассудке.
Ее голос донесся с опушки леса:
– Этот мост посещают привидения, Гейбриел. Некий ревнивый любовник утопил свою возлюбленную под ним, а потом покончил с собой. Постарайтесь в дальнейшем не тревожить их.
Он внимательно посмотрел на нее. Кокетливые локоны выбились из-под капюшона ее плаща и ласкали лицо. Он всегда задавался вопросом, действительно ли она так хороша, какой ему запомнилась. Действительно. Но теперь, когда он вновь увидел ее, ему причинили боль те его мечтания, от которых он отказался в переломный момент своей жизни.
– Вы слышите меня, Гейбриел? Не знаю, суеверны ли вы. Но два несчастных привидения посещают то место, где вы сейчас стоите.
Он покачал головой и фыркнул, повернувшись снова к мосту. Его тоже посещают призраки, но он больше не боится их.
Он обернулся и с улыбкой посмотрел на нее.
Потом прошел по мосту. Конь шел за ним.
Глава 5
Впервые она обратила внимание на Гейбриела, увидев, как тот дерется с деревенским мальчишкой, который был старше его. Даже семь лет назад он казался достаточно сильным, чтобы самому за себя постоять. Она вспомнила: он уже одерживал верх над своим противником с окровавленным носом, когда они ее заметили. Они тут же отскочили друг от друга, прекратив драку. Потом старший мальчик убежал, и Гейбриел с отвращением покачал головой. Она поняла, что драку начал скорее всего он, но что-то сердитое и оскорбленное было в том, как он держался, и ей захотелось его утешить.
Ей потребовалось все ее мужество – к тому же она заработала долгую нотацию от своей гувернантки, – чтобы улыбнуться ему однажды со своего пони, когда он, сидевший с приятелями на скамье у трактира, вдруг посмотрел на нее.
Он посмотрел на нее точно молодой дьявол. Хотя она и понимала, что ей следует оскорбиться, в глубине души она ощутила потрясающую дрожь, когда его мрачные глаза на мгновение встретились с ее глазами.
«Он не всегда жил без надзора», – услышала она слова матери, обращенные к гувернантке, хотя и мама постоянно твердила ей, что следует избегать его, намекая на ужасные последствия, которые обрушиваются на девушек, водящих знакомство с неисправимыми юношами.
Иногда мама говорила о Гейбриеле почти с жалостью, размышляя о том, что он и его братья были благовоспитанными молодыми джентльменами до того, как убили их отца и их мать вышла замуж за коммерсанта, который попивал и навещал служанку из трактира. Трое его старших братьев уехали из дома. Элетея так и не узнала, что с ними сталось.
Но она знала, что каждый раз, когда она смотрела на Гейбриела, в глазах у него загорался озорной огонек. Она даже знала, почему его поставили к позорному столбу и за что он заслужил это наказание. Как-то раз дочка аптекаря Розалинда рассказала ей об этом, пока ее отец составлял снадобье от зубной боли для брата Элетеи.
«Это не его вина, – шепотом говорила Розалинда. Как Элетея и еще некоторые деревенские девушки, она была заинтригована Гейбриелом, и его шалости только усиливали этот запретный интерес. – Он сбил с ног докторского сына за то, что тот оскорбил старого разносчика».
Элетея поступила бы также, если бы могла. Этот старый разносчик никогда не продавал ничего ценного. Когда-то он был солдатом, и теперь вреда от него не было никакого. Деревенские жители из милости покупали у него что-нибудь.
Но даже после того как Гейбриел выволок докторского сынка из канавы, он продолжал дубасить его до тех пор, пока его не оттащили деревенские старики. Дочка аптекаря сказала, что было много крови, что разносчик плакал, а аптекарь отвел Гейбриела в сторонку и сказал: «Мы все знаем, что парень этого заслуживает, Гейбриел, но нужно было это сделать потихоньку. И наказан будешь ты, а не он. Помалкивай об этом, мальчик, и мы все будем молчать».
На этом все могло бы и кончиться. Докторский сынок был слишком напуган. Но как раз в это время мимо ехал в фаэтоне врач, а отчим Гейбриела вышел из трактира посмотреть, почему собралась толпа.
«Он был пьян, как всегда, – сказала девочка. – А когда узнал, что случилось, то стал трясти Гейбриела, как крысу, и насмехаться над ним: «Разве Боскаслы рождены не для лучшей участи? Разве ты не так считаешь? Ну так вот, тебя накажут так, как если бы я был тебе родным отцом».
Из отрывочных сведений, которые она получала в эти годы, бывая в Лондоне, Элетея поняла, что с возрастом умение Гейбриела нарываться на всяческие неприятности только возросло.
«Жаль», – подумала она, но все остальные в деревне ничуть не удивились тому, что он ступил на трудную дорогу. И надеялись, что его братья выбрали лучшую участь. Его мать вернулась к себе на родину во Францию, когда ее второго мужа убили как-то ночью в драке. Последнее, что слышала Элетея, – это что Гейбриел восстановил отношения со своей лондонской родней.
Но кем бы он ни стал и что бы ни сделал, она не могла не думать о том, какую жизнь он вел в эти годы, почему лицо у него стало таким циничным. Он был привлекательным мужчиной, о котором она вспоминала с грустной нежностью, хотя он, конечно же, не отличался особенно хорошими манерами.
Но потом она поняла, что нельзя доверять людям только исходя из их поведения. Она поняла, как обманчивы бывают хорошие манеры.
Джентльмен, с которым родители обручили ее перед своей смертью, овладел ею насильно на балу, который был устроен в Лондоне в тот вечер, когда они объявили о ее помолвке. На следующий день лорд Джереми Хазлетт должен был уехать в Ватерлоо. Втащив ее в какую-то спальню, он объяснил, что, поскольку они все равно поженятся, он вполне может насладиться преждевременным медовым месяцем.
Все кончилось прежде, чем она успела оказать сопротивление. Он взял ее так быстро и умело, даже не сняв ни с нее, ни с себя вечерние костюмы, что она заподозрила, что он не впервые проделывает такое. Сделав свое дело, он велел ей не плакать.
Но она все же немного поплакала в гардеробной, и одна женщина, известная куртизанка Одри Уотсон, догадавшись, что произошло, настояла на том, что Элетее следует незаметно воспользоваться ее каретой, и отвезла ее к себе на улицу Брутон, где Элетея смогла успокоиться, а потом снова показаться на балу, не выдав себя.
Через два часа потрясение от того, что сделал Джереми, превратилось в холодное негодование, и она вернулась на бал и стояла рядом с ним, когда все поздравляли их и желали Джереми победы в битве. Джереми смеялся и держал ее за руку, как если бы ничего не произошло, как если бы он не разрушил все ее иллюзии, и он даже заметил с иронией, что она провела два часа в самом известном лондонском борделе, где ее утешала его владелица.
Джереми отправился на войну, не попросив прощения за содеянное. Элетея вернулась домой и ждала, что он пришлет ей письмо, в котором сообщит о разрыве их помолвки. Она ждала, не приведет ли это насилие к беременности. И пока она пребывала в ожидании, французское пушечное ядро убило ее нареченного, и он стал героем.
Искренние выражения скорби и сочувствия прибыли в деревенский дом ее брата в виде карточек и посетителей. Но все, о чем могла думать Элетея, слушая и читая эти слова, продиктованные лучшими побуждениями, – это что теперь ей не придется идти замуж за это чудовище. Равно как она не была склонна выходить замуж за кого бы то ни было.
На самом деле она уже смирилась с тем, что нужно ждать, когда он вернется и загладит вину. Но, стоя у его могилы, она не могла заставить себя заплакать и чувствовала себя виноватой, когда присутствующие на похоронах хвалили ее выбор, а на самом деле она желала своему мертвому жениху поскорее оказаться в аду.
Соблазнительно было думать, что над ним свершилась Божья кара за его жестокость. Но в таком случае пришлось бы поверить и в то, что все остальные храбрые, добродетельные мужчины, погибшие на войне и не обесчестившие женщин, тоже заслужили свою участь.
У нее было слишком много знакомых из тех семей, которые потеряли близких, чтобы хоть на минуту допустить такое предположение. Джереми погиб – отважный воин, драгун от инфантерии – в битве при Ватерлоо, и она вдруг оказалась свободной и могла удалиться от общества, которое с сочувствием отнеслось к ее положению. Наверное, она станет старой девой и гувернанткой детей своего брата, если он когда-нибудь осмелится сделать предложение той молодой леди из Лондона, на которой хочет жениться.
Жизнь Элетеи изменилась навсегда. На ней было пятно, невидимое остальным, несмываемое для нее самой. Но время шло, и мало-помалу она воспрянула духом. Она еще жива, и для ее практической натуры казалось невыносимым будущее, заполненное только бессмысленной жалостью к себе.
И тут вновь появился Гейбриел, чтобы поставить под угрозу не только спокойствие ее души, давшееся ей с таким трудом, но и спокойствие деревни, которую он держал в страхе во времена своей юности. Она не знала, какие чувства он у нее вызывает, знала только, что, очнувшись от долгого колдовского сна, она очнулась и от бесчувствия.
Он был не первым юношей в истории Хелбурна, которого пригвоздили к позорному столбу, чтобы дать ему урок. Но наверное, этот урок стал для него не уроком хорошего поведения, а уроком выживания. В его возрасте, наверное, было слишком поздно меняться.
И она боялась, что то же самое можно сказать о ней самой.
Глава 6
Гейбриел, поднимаясь вверх по склону к своему темнеющему дому, мысленно посмеивался над выдумкой о привидениях. Разве не был он человеком, который всегда делал ставку на удачу? Привидения? Ну что же, придется научиться жить с ними. А предупреждение Элетеи о том, что от Хелбурн-Холла не следует ждать ничего особенного, было с ее стороны бессмысленной, но приятной попыткой. Он и без того не ждал ничего хорошего от своего выигранного в карты приобретения. Мало кто поставит на карту собственность, имеющую реальную ценность; он был бы дураком, если бы надеялся, что его встретят в Хелбурн-Холле радостными возгласами. Он понимал, что его сочтут узурпатором, вульгарным даже по деревенским меркам.
Но он никак не ожидал, что над головой у него просвистит пуля и застрянет в притолоке двери, когда он впервые переступит порог этого дома.
Он выругался и швырнул седельную сумку на пол. Его взгляд поднялся к смутной фигуре, которая скрылась за балюстрадой галереи.
– Стой на месте, ублюдок, а то я отрежу тебе уши и засолю их.
– Сэр, сэр… неужели в вас уже выстрелили? Боже мой, какая спешка!
Женщина с приятным лицом, с растрепанными седыми волосами поспешно шла к нему из коридора. Первый взгляд на нее вызывал мысль о крестной-фее, размахивающей чем-то вроде волшебной палочки. При ближайшем рассмотрении палочка превратилась в нечто более смертоносное – в ружье.
Он сердито глянул на фигуру на верху лестницы, робко смотрящую сквозь перила.
– А вы – привратница?
Она оправила передник с удивленным видом.
– Я – домоправительница, сэр, миссис Минивер. Прошу вас, не обижайтесь, что мы осмелились защитить себя. У нас много месяцев не было хозяина, который мог бы руководить нами и защищать нас. Но теперь, когда вы здесь, все изменится к лучшему.
– Я бы не стал на это рассчитывать, – сказал он, глядя мимо нее. – У вас такая привычка, миссис Минивер, приветствовать всех гостей, особенно вашего хозяина, с ружьем в руках?
Она присела в запоздалом реверансе.
– Прошу прощения, сэр, но никогда нельзя знать, кто войдет в дом. За последние месяцы у нас было столько всяких неприятных посетителей, карточных игроков и им подобных. Таких людей, которых не захочешь узнать на улице, если вы понимаете, о чем я.
Гейбриел двинулся дальше. Нет, он определенно не станет здесь жить.
– Где остальная прислуга? Нужно отвести мою лошадь на конюшню и обиходить ее как следует. Я бы хотел бренди, а также чтобы мне дали возможность объяснить, чего я жду от прислуги на время моего пребывания здесь.
Она бросила смущенный взгляд в сторону галереи. Гейбриел выхватил у нее из рук ружье и направил вверх, на балюстраду.
– Одно из моих личных правил – как бы глупо это ни звучало – состоит в том, что я не позволяю использовать себя как мишень для учебной стрельбы. Вы поняли, там, наверху?
– Да, сэр, – ответил скрипучий старческий голос. – Я решил, что кто-то из деревенских мальчишек опять собрался залезть к нам. Я Мерфи, ваш дворецкий.
– Нам действительно досаждают здешние сорванцы, сэр, – сказала миссис Минивер. – У нас нет никого, кто мог бы защитить нас, и всякие негодяи, конечно, этим пользуются. Но разумеется, теперь, когда вы здесь, мы будем под защитой.
– А кто защитит меня от вас?
Она поспешила за ним по холлу, по пути вытерев передником пыль со столика.
– Сильный молодой господин, вроде вас, – именно этого нам не хватало, а те, прежние, жалкие неудачники, что управляли этим домом, не заслуживают доброго слова. Я надеюсь, что теперь, когда вы здесь, вы всем покажете, что к чему, и у нас будет порядок.
Гейбриел мог бы рассмеяться. Спаси, Господи, этих несмышленых людей, полагающих, что он из тех, кто способен навести порядок в этом доме. Впрочем, он это сделал бы – будь у него намерение поселиться здесь.
– Нужно накормить и напоить мою лошадь, – твердо сказал он. – Я намерен подождать до утра, когда официально представлюсь и – как это вы выразились? – наведу здесь порядок.
– Слушаю, сэр.
– А бренди…
– Сейчас принесу, сэр. Располагайтесь, сэр, вы у себя дома.
«Дома?»
Кто, будучи в здравом рассудке, за последние два столетия мог бы почувствовать себя дома в этом затянутом паутиной склепе? Он устремил взгляд на покрытые пылью портреты, которые висели на дубовых стенах. Наверное, подумал он, это неплохо, чтобы произвести впечатление на тех, чьи собственные предки не пустили прочных корней в английской истории. Он шагнул ближе и заметил темный предмет, висящий на настенном подсвечнике.
– Это еще что такое?
– Пропади все пропадом. Опять летучая мышь. – Домоправительница постучала рукой по стене. Зверек не пошевелился. – Не знаю, откуда они берутся.
Он попятился.
– А вы откуда взялись? Из Бедлама?
– О нет, сэр. Из Ньюгейта. – Он отвернулся. Миссис Минивер, тряся головой, топталась у него за спиной. – Мы молили Господа, чтобы он нас освободил, сэр, – добавила она. – И для нас доброе знамение, что вы не погибли на проклятом мосту.
Он стянул с рук перчатки для верховой езды.
– Вы знакомы с нашими соседями, миссис Минивер?
– С лордом Рексемом? Превосходный джентльмен, сэр.
– А его жена?
– Ну, он еще не женат. Но он, говорят, вот-вот женится.
– У него есть любовница? – напрямик спросил он.
– Боже упаси, я так не думаю. Ведь в доме живет леди Элетея.
– А муж леди Элетеи живет с ними, я полагаю?
– Нет у нее мужа, сэр. Такая жалость! Она потеряла своего возлюбленного на войне и с тех пор как будто не в себе. Она была милой проказницей, эта молодая леди, а теперь она либо ездит верхом по полям, либо сидит в доме брата наедине с книгами.
– Я выпью бренди, и немедленно, миссис Минивер, – спокойно проговорил он. – Принесите его мне на конюшню. Меня очень беспокоит, в каких условиях будет находиться моя лошадь.
Глава 7
В эту ночь Элетея впервые за много месяцев хорошо спала, ей снились эпические герои в развевающихся плащах, и кони их мчались, грохоча копытами. Утром она впервые почти за год потратила некоторое время на то, чтобы найти в платяном шкафу свою любимую амазонку цвета лесной листвы вместо строгого платья из черного шелка, которое обычно надевала. Она сто раз провела гребнем по волосам и вплела в косы белую ленту. Она сбежала вниз, полная сил, чтобы поиграть с тремя своими собаками, прежде чем отправиться на утреннюю прогулку верхом.
Она уже вывела своего мерина на двор, но тут в ворота вкатила на своей двуколке миссис Брайант, длинноногая и энергичная жена викария. Три собаки Элетеи подняли лай, зная, что в одной из переполненных корзинок миссис Брайант есть, как всегда, лакомство для них. Она соскользнула с сиденья, а собаки в нетерпении сновали у ее ног.
– Подождите, не уезжайте. – Миссис Брайант сняла с головы соломенный капор и помахала им, указывая на пастбище. – Мы с вами должны вместе заехать в одно место.
Миссис Брайант не скрывала, что ее заботит будущее Элетеи. Всякому, кто хотел ее выслушать, она сообщала, что эта молодая женщина до такой степени погружена в свое горе, что готова навечно заточить себя в доме своего брата. По мнению миссис Брайант, это не было обычным заточением, вызванным горем, хотя если она и предполагала истинную причину, заставившую Элетею удалиться от общества, она не обмолвилась об этом ни словом.
Элетея подавила невольный вздох.
– Моя лошадь уже оседлана и готова к прогулке. Неужели кто-нибудь заболел?
– Нет, насколько мне известно. Речь идет о новом владельце Хелбурн-Холла. Я надеюсь, что смогу уговорить его остаться здесь. Почему бы вам не поехать со мной? Вы верхом доберетесь раньше меня, а я отвезу сыр во вдовий приют и подъеду чуть позже.
Элетея похлопала хлыстом по коленке.
– У меня нет настроения наносить светские визиты. Я только испорчу вашу приветственную речь.
– Но не могу же я поехать туда одна, – настаивала миссис Брайант, хотя она ездила одна днем и ночью, поднимаясь в гору, пересекая реку, если заболевал кто-то из деревенских жителей.
Ветерок пощипывал Элетее щеки, намекая на то, что осень уже не за горами. Она подумала о человеке с густыми черными волосами, в съехавшей набок шейной косынке и с синими глазами, которые притягивали ее, точно темный кристалл.
– Честно говоря, я уже встретилась с ним вчера вечером – нужно было предостеречь его насчет моста и…
– Вот и прекрасно. – И с этими словами миссис Брайант поспешила к своей двуколке. – Значит, вы можете меня представить. И мы побудем там вместе. Между нами говоря, я думаю, что у него в доме всем заправляют слуги. Пора положить этому конец. Как вы считаете – я знаю, вы только что познакомились с ним, – но возможно ли, что именно он – тот, кого мы все ждали, тот, кто возьмет в свои руки управление поместьем?
Сто дьяволов бесновались в снах Гейбриела. Один из них запустил свои когти ему в плечо и немилосердно тряс его; Гейбриел не обращал внимания на эту неприятную тряску. Его до предела утомили трудная дорога из Лондона и четыре часа, потребовавшиеся на то, чтобы привести в приличное состояние конюшню для лошади. То были воистину авгиевы конюшни, месяцами не видевшие свежей соломы и вил.
Две бутылки бренди опустели к утру, лошадь была напоена, вычищена, накормлена, сам он тоже вымылся под древним насосом, счистил дорожную пыль с зубов и волос, а потом уснул мертвым сном. Ему что-то снилось, но свои сны он едва мог вспомнить. Какая-то женщина с темными глазами и в серебряных туфельках; на плече у нее сидела летучая мышь. Ему хотелось раздеть эту женщину.
Просыпаться ему не хотелось. Ложась, он расстегнул рубаху, да так и не снял полностью. Он протестующе вздохнул, закрыл лицо локтем.
Демон с острыми когтями принялся трясти его еще сильнее.
Демоница.
Он с трудом открыл налитый кровью глаз, потом быстро закрыл его, узнав существо, явившееся по его душу. Да поможет ему Господь, уж если он должен сдаться кому бы то ни было, пусть это будет она.
– Как вы себя чувствуете, сэр Гейбриел? – спросила она голосом, до такой степени потрясенным, что любой совестливый человек ответил бы так, чтобы уст покоить ее.
А он изобразил из себя покойника, любопытствуя, как она на это будет реагировать. Сердце гулко забилось. Его мужская плоть проснулась так резко, что ему захотелось натянуть плащ на эту часть своего тела, которая имела обыкновение вести себя как барометр в самое неподходящее время. Но плаща рядом с ним не было.
Она провела рукой по его распростертому телу.
– Ну ладно, вы еще дышите, – пробормотала она, – а вот и бутылка из-под бренди… нет, две бутылки. Проснитесь, кутила. Подумать только, я о нем беспокоилась. Да проснитесь же.
– Я и проснулся, – пробормотал он. – Приходите позже, когда я буду в состоянии соображать. Если вы не возражаете, я еще немного поваляюсь в постели.
– Вы вовсе не в постели, – возразила она, вцепившись ему в руку. – В любую минуту сюда может войти жена викария. Сядьте же и сделайте вид, что вы хоть что-то понимаете.
– Викарий? – Это слово вызвало у него интерес. Он высвободил руку. – Какой викарий? Разве я просил вас обвенчаться со мной этой ночью?
– Да. – Она оправила на нем смятую батистовую рубашку. – И скоро у нас родится младенец.
Он фыркнул:
– Я бы запомнил это, даже если бы держал голову всю ночь в бочке с джином.
– Судя по вашему виду, все было почти что так. Прошу вас, попытайтесь привести себя хоть в какой-то порядок.
– А что нужно от меня жене викария? – раздраженно спросил он, почесывая щеку, поросшую щетиной.
Элетея с досадой рассматривала его.
– Она хочет приветствовать вас как нового хозяина.
– Хозяина чего? – Он снял с ее юбки соломинку.
– Хелбурн-Холла, – язвительно сказала она, глядя на его руку, пока он не отвел ее. – Вероятно, сэр Гейбриел, вы не заметили, будучи чрезвычайно трезвым и внимательным человеком, что стропила в вашем доме падают одно за другим, что конюшни провоняли, что ваши слуги – самый неряшливый, ни на что не годный сброд, который когда-либо позорил профессию домашней прислуга.
– Это не моя вина. – Он хмуро посмотрел на нее. – И меня это не интересует.
– Придется вам этим заинтересоваться, – сказала она демоническим голосом, и ему показалось, что она провела по его спине бритвой. – Вы выиграли этот дом. Ответственность за него лежит на вас. А теперь вставайте, пока я не…
– Пока вы что? – спросил он, с вызовом блеснув глазами.
На самом деле из всего, сказанного ею, только эти слова и пробудили в нем интерес.
Она наклонилась так, что коснулась носом его носа.
– Я отнесу ваше пьяное тело к корыту, из которого поят лошадей, и буду макать вас в воду, пока глаза у вас не начнут косить.
Поняв, что она не даст ему покоя, он наконец снизошел до того, что обратил на нее внимание. Его глаза из-под тяжелых век, осмотрев ее, вернулись к ее мрачному цыганскому лицу. Его удивило, что спустя столько лет она по-прежнему может вызвать в нем желание завыть на луну.
– Позвольте мне почтительно заметить вам, миледи, – сказал он, – что я совсем недавно вернулся с войны. Мои нравственные обязанности перед обществом выполнены.
– Нравственные обязанности?
– Если мне захочется всю ночь проспать в сарае, я так и сделаю. И если слуги в Хелбурне захотят бегать вверх-вниз по лестнице нагишом, натирая перила, я не вижу, с какой стати мне запрещать им это делать.
– Тогда зачем вы сюда приехали? – разочарованно спросила она.
– А не могли бы вы отстать от меня?
Она закусила губу.
– Нет.
– А зачем вам надо, чтобы я хозяйничал в Хелбурне? – удивленно спросил он, подумав при этом, что она сделает, если он ее поцелует.
Она немного отошла.
– Невыносимо видеть, как большое поместье пребывает в полном небрежении, – хотя еще невыносимей видеть, как с таким же небрежением относится к себе джентльмен.
– Возможно, я дам себя убедить и проживу здесь месяц-другой. Это зависит от того, насколько хорошие у меня соседи.
Она сурово посмотрела на него:
– Я всегда задавалась вопросом – что было с вами после того, как вы исчезли в ту зиму?
Гейбриел кашлянул. Он испытал приятное удивление, услышав, что она думала о нем. Вместо того чтобы ощутить вкус к жизни, он почувствовал на себе груз забот.
– Ну, теперь вы это знаете, – сказал он, непримиримо улыбаясь. – И не говорите, что я не оправдал ваших ожиданий, став тем, кем я стал.
– Вы чувствуете жалость к себе, не так ли? – спросила она после долгих колебаний.
– Нет, – отрывисто ответил он.
– Тогда, поскольку я никак не могу уговорить вас переменить свое решение, мне лучше уйти.
Он схватил ее за запястье – сам не зная зачем – и притянул к себе.
– Я не утверждаю, что вы не можете уговорить меня. Это самое меньшее, что вы можете сделать после того, как разбудили меня.
И прежде чем она успела возразить, не дав ей произнести ни одного слова, он привлек ее к себе, повалил на солому и поцеловал, просунув язык в ее раскрытые губы. Не будь она Элетеей Кларидж, он не ограничился бы поцелуем. У ее губ был вкус меда, огня и летнего вина. Ее тело в сладком соблазне отлилось по форме его тела. Он провел своими губами по ее губам, а рукой – по ее стройным бедрам. Она не шелохнулась. Он почувствовал, что плоть его затвердела, охваченная порывом, которого он и сам не понимал.
Он вжал ее глубже в солому. Теплые углубления на ее теле совпали с его твердым мускулистым телом. Он не знал, чем он заслужил этот незваный визит, но внезапно голова у него стала ясной, как никогда, а тело возбудилось.
– Элетея. – Он перекатился на бок, все еще не снимая руки с ее спины. – Могу я…
Он почувствовал, как ее тело содрогнулось. Ничего не стоило убедить себя, что эта дрожь вызвана желанием. Однако неясное выражение ее глаз говорило о чем-то, не очень лестном для него. Но он все равно нашел ее губы, стараясь выпить их нектар до последней капли.
– Гейбриел Боскасл.
Он оперся о локоть, провел пальцем от ее губ вниз, к пуговкам, которые шли в ряд от шеи к впадинке между грудей. Она подняла на него глаза, и сердце у него забилось сильнее. Она действительно сияла мрачной таинственной красотой, с выдающимися скулами и глазами в густых ресницах; эти глаза заставили его ощутить себя тем самым мальчишкой, которого она пожалела много лет назад. Теперь он знал гораздо больше. Имеет ли это для нее значение?
Палец его скользнул под кружевную ленту ее сорочки, коснулся ее грудей.
– Очень красивые и мягкие.
Она испуганно ахнула. Он замер, изумившись тому, как сильно ему хочется продолжить. Он молчал, сердце его бешено билось.
– Если вы думаете, что я позволю соблазнить себя на конюшне, значит, вы действительно держали голову в бочке с джином.
– А вы предложите мне разделить с вами ложе? – осведомился он с дерзкой улыбкой.
– К чему такие вопросы?
– Если есть хотя бы малейший шанс, почему бы мне и не спросить? И я не считаю, что это ниже моего достоинства.
Он ждал, охваченный похотью, не зная, сможет ли справиться с нею.
– Вам придется простить меня, – сказал он, когда стало ясно, что она не намерена склонять его к большей близости. – Я не привык, чтобы меня будили таким вот образом.
Она насмешливо улыбнулась:
– В таком случае я не буду выяснять, каковы ваши обычные ритуалы при пробуждении.
В ответ он улыбнулся ей с таким виноватым видом, что она рассмеялась.
– Жена викария не должна застать нас на соломе. Вы стали еще хуже, чем были, когда я видела вас в последний раз, Гейбриел. Не понимаю, почему я вообще трачу на вас время.
– Я тоже не понимаю. Но должен сказать в свою защиту, что когда красивая женщина будит спящего глубоким сном мужчину с дурной репутацией, ей следует быть готовой к тому, что он отзовется на это… ну, в общем, он отзовется. Держу пари, любой мужчина отозвался бы на это, как я, если бы кто-то вроде вас наклонился над ним и посмотрел на него так, как вы посмотрели на меня.
Она приподнялась на руки и оперлась на колени, юбка ее амазонки обвила пыльные полусапожки. Поза была такой вызывающей, одной из любимейших его эротических поз, что ему пришлось стиснуть зубы.
– Я полагаю, даже собака, если ее разбудить, – сказала она, – или…
Она досадливо подняла левую руку, чтобы откинуть с плеча непокорный локон. Этот жест привлек его внимание к крепкой груди, обтянутой лифом амазонки. Во рту у него пересохло, он сглотнул, приписав внезапное головокружение плохому бренди. И отвел глаза.
– Давайте я помогу вам стряхнуть солому с платья.
– Нет. Это меня не беспокоит. Лучше не пускайте в ход ваши распущенные руки.
