Текст книги "Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности"

Автор книги: Джезебел Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Тишина. Лорд ждёт ответ.

Кир отрицательно качает головой.

– Почему?

– Бесполезно. Не тот профиль. Ограничивающий браслет. Слишком сильное различие в Силе, несовместимость может привести к её окончательной смерти. – Он смотрит прямо в глаза Милорду. Завистливо вздыхаю: у меня никогда не хватало решимости, чтобы смотреть на него так спокойно. – Выбирайте любую причину на ваш вкус.

– Уничтожу! – рычит гранд, в его глазах мелькает затравленно-яростное выражение.

– Так нас и так должны сжечь. Она, – кивок в сторону тела, – хотя бы умерла спокойно.

Спокойно? Это называется спокойно?! Никому не пожелала бы такой смерти! Разве только самому Киру…

– И не жалко? – немного подуспокоившись, вкрадчиво спрашивает Милорд.

– Жалко. Только не её, а те знания, что она хранила.

Довольно хмыкаю. Если бы не эти клановые тайны, хранителями которых являемся мы одни, мы бы уже давно друг друга перебили. И мы все пять кругов упорно ищем тех, кто в состоянии принять наши знания. Но инквизиция сожгла их в первую очередь…

– Kerret-llann! – разъярённо выдыхает Милорд. Стремительно выходит из узкой комнаты, вокруг него словно бушует вьюжный вихрь. Резко и гулко хлопнула дверь. Моё тело осталось лежать на двуспальной кровати.

Кир несколько мгновений продолжает стоять неподвижно, закрыв глаза, в безуспешной попытке унять бушующие эмоции. Я с любопытством подаюсь вперёд, но тут же с разочарованным вздохом отступаю. Чувства Сына Ночи беспросветной черноты, как плащ его Госпожи. И они для меня смертельны.

Он с глухим рыком мечется по комнате, как вольная птица в узкой клетке. Нет, недовольно качаю головой, неудачное сравнение. Как загнанный зверь. Смертельно опасный, жестокий, беспощадный, но абсолютно бессильный в своем заточении. Кир делает ещё несколько медленных заплетающихся шагов и, как подрубленный, падает на колени перед кроватью. Он с беспокойной тревогой смотрит на моё лицо – я умерла переполненная равнодушной издевкой, Aueliende же сохранила все эмоции и с гротескной нелепицей вылепила их на застывшем восковом лице.

– Надеюсь, ты знала, что делаешь, – хриплый шёпот над безответным телом. Обернувшись, он уже громко и спокойно говорит мне, – Надеюсь, ты мне объяснишь, что это значит. Это в твоих интересах.

Я слышу тщательно завуалированную угрозу. Пытаюсь развести руками, показывая, что в этом состоянии я не способна говорить, но добиваюсь только лёгкой вспышки, немного обиженной и… беззащитной. Кир устало мотнул головой в сторону, словно пытаясь отделаться от такой навязчивой галлюцинации, и с тоской перевёл взгляд на кровать. Сталкивать мёртвое тело своей коллеги и спутницы на глазах у её духа в огромной степени неразумно. Так же как и спать рядом с телом. Кто знает, когда я «оживу» на этот раз и что тогда ждёт Сына Ночи: кинжал в шею или пробуждение на полу?

Он ложится прямо на голый пол. Мне становится его чуть-чуть жалко и чуть-чуть перед ним стыдно. Но совсем чуть-чуть. Ровно на столько, на сколько он заслужил.

Чувствую хрустальные часы безвременья, бледно-золотистый песок тонкой струйкой пересыпается в нижнюю, почти пустую часть. Понимаю, что здесь мне больше делать нечего.

Сквозняком проникаю в коридор, просочившись сквозь узенькую щель между дверью и полом. Сосредотачиваюсь, пытаясь понять, откуда веет острым холодным бризом. Под самым потолком прозрачной тенью устремляюсь в ту сторону. Это похоже на охоту, кровавый инстинкт ведёт меня вперёд. Догнать, настичь, убить. Слова плавают на краю сознания – в таком состоянии я могу легко контролировать охотничий транс. Напряжённое ожидание заветного мига заставляет увеличить скорость, пламя факелов неуверенно колышется там, где я пролетела, пугливо пригибается и гаснет. За мной бежит Тьма. И я впервые не боюсь её.

Останавливаюсь перед широкими двойными дверями из драгоценного белого дерева. По косяку змеятся ровные цепочки рун, в центре – стилизованное изображение Всеединого – чёрный змей, заглатывающий свой хвост. Вежливый намёк, что мне туда нельзя. Запретный плод сладок, но меня отбрасывает от двери. Бьюсь в неё, пытаюсь попасть внутрь. Охотничий транс мягко переходит в боевой.

Надо просто вовремя остановится. Основная истина Чародеек, вбиваемая в послушниц с первых наставлений. Я уже не первый раз так срываюсь, позабыв о ней. Я никогда не была образцовой Чародейкой Крови. И в то же время я была Магистром Клана.

А значит, цель должна быть достигнута любыми способами.

Лёгкое колыхание воздуха вокруг меня. Со всем можно договорится, и теперь я могу слышать разговор гранда и отче.

– Очень, очень жаль, – с притворной грустью вздыхает священник. Я чувствую движение воздуха по ту сторону двери, словно от одновременно спокойного и раздосадованного движения. Так можно узнать гораздо больше, чем просто наблюдая за чистыми эмоциями.

Хриплое дыхание, тихий стук стекла по столу. Звяканье, сменяющееся бульканьем.

– Некромант отказался воскресить пособницу? – уже совсем спокойно и по деловому. Резкое и незаметное колебание, как от импульсивного кивка. Театрально-сострадательный вздох. Тяжёлые размеренные шаги к дверям. Липкий страх на миг затмевает разум и я взмываю к потолку, пытаясь слиться с ним. Меня здесь нет, это лишь блики факелов… Меня здесь нет… здесь нет…

Нет.

Двери распахиваются, пропуская недовольного отче. Он сосредоточенно хмурится, словно просчитывая ходы в Большой Игре. Он так взволнован и недоволен, что не замечает ничего вокруг себя. Это мой шанс. Осторожно проскальзываю в открытую дверь и в недоумении останавливаюсь. Небольшое, задымлённое сладковатыми курениями помещение вмещало в себя только небольшой стол и стул, на котором сгорбившись восседал Мой Лорд. Перед ним стоял хрупкий бокал из rekk'ell[11]11
   Rekk'ell [рэккэл] – один из самых твёрдых камней, обладает абсолютной прозрачностью, так что его часто путают со стеклом. Вещи, выточенные из него, чаще всего существуют в единственном экземпляре и находятся в частных коллекциях, ценятся на вес платиновых звёзд, денежных единиц, обладающих в Империи наибольшей стоимостью.


[Закрыть], прозрачного и очень хрупкого на вид камня, и высокий глиняный кувшин от которого несло самогоном. Удивлённо вздрагиваю. Что могло случится с Милордом, что он топит свое горе в… столь низкопробном пойле?

Он неподвижно смотрит в одну точку на грязной столешнице. Я подлетаю ближе. Не могу справится с искушением и провожу тщательно воображаемой рукой по его встрёпанным волосам. Он вздрагивает и озирается. Меня он не видит. Что-то бормоча себе под нос, он дрожащей рукой пытается наполнить бокал, но часть самогона разливает мимо. Несколько мгновений смотрит сквозь стол, потом залпом выпивает. Дрожащей рукой пытается поставить бокал, его взгляд спотыкается… на мне. Хрупкий звон разбитого бокала.

Никогда бы не подумала, что вещь из rekk'ell так легко разбить. Просто раздавив в руке.

Милорд смотрит только на меня. В его глазах я вижу немую тоску, тяжёлую горечь, острую безнадёжность и безысходность. У него сейчас очень страшные глаза.

А ещё я в них вижу своё отражение. Не клок прозрачного тумана, а себя прежнюю.

– Моя девочка… – горький шёпот. Тянусь к нему, желая и боясь коснуться и разорвать тонкую паутинку иллюзий.

Перед глазами возникает образ песочных часов, неумолимо отсчитывающих моё время. Песка осталось так мало… Понимаю, что не хочу, чтобы это мгновение исчезло. Оно должно длиться вечно. Осторожный лёгкий толчок – и часы переворачиваются на бок, песок замирает в двух половинах неровными мерцающими частями.

Я смотрю в его глаза, пытаясь… нет! не понять!.. просто запомнить. (И этот миг драгоценной жемчужиной сияет в холоде остановившегося времени). Этот миг – вечность.

Но и вечность заканчивается чёрным небытием расплаты.

Песочные часы разлетаются яркими острыми искрами. Осколки хрусталя танцуют перед глазами, как снежинки в безветренную погоду. (Я видела их однажды на горном перевале). Золотистый песок выстилает ровную невесомую дорогу в чёрном беспамятстве, и я знаю, что должна следовать по ней.

Прощай, Мой Лорд…

Плохо. Мне плохо. Так плохо, что хуже уже быть не может. Но я счастлива!

(Хотя бы потому, что это положение вещей заставляет надеяться на лучшее).

Тело болит. Всё. Запястья выкручены и привязаны над моей головой к пористо-ржавому кольцу. Ноги подгибаются, упираясь в неровную платформу. Сквозь подошву сапог чувствую тупые уколы – кто-то пытается подпихнуть побольше хвороста. Затекла шея, пытаюсь поднять голову. Сквозь закрытые веки проникает холодный сумрачный свет. Голова даже не болит. Возникает чувство, что её просто нет. Думать мне, соответственно, нечем.

Как всегда… не в последний раз…

Хотя, скорее, именно в последний. Не надо быть Посвящённой S'ien'ter[12]12
   S'ien'ter [С'иэн'тер] – Знающие, божественные близнецы из старшего пантеона. Бог S'ien'ter – бог знания, мудрости, памяти, изображается высоким и сухощавым седобородым старцем, со свитком в руках. Младшая богиня S'ien'ter – богиня интуиции, предвидения, прогнозов, изображается моложавой женщиной с седыми волосами, взгляд слепых глаз которой устремлён в пустоту. Официальное жречество божественных близнецов – жрецы, ведущие летописи и наблюдения за происходящем в мире, и жрицы, изредка пророчащие, но на удивление точно. Ещё не известно ни одного случая, чтобы они ошиблись. На данный момент жречество уничтожено.


[Закрыть], чтобы понять, что происходит.

Но я всё же открыла глаза. Точнее, попыталась. Слабо дёрнулись веки, отказываясь повиноваться. За спиной чувствую прозрачный льдисто-тёплый вздох. Кир. Он сомневался, что я жива. Глупый. Я так просто не умираю.

Усилием воли всё-таки чуть приоткрываю глаза. Медленно возвращается слух, накладываясь на полученное изображение. Отче читает прочувственную проповедь о том, что мир в этот прекрасный день (тебе бы моё состояние, отче, посмотрела бы я, насколько был бы тогда день прекрасным!) избавляется от двух чудовищ…

– Мир с нашей смертью теряет часть себя! – не выдержал Кир. Он прикован с другой стороны позорного столба. Пытаясь сдержать чистую ярость: здесь обычно казнили разбойников или наёмных убийц, пытавшихся убить Милорда (никому это не удавалось, – моя мать знала своё дело), пороли провинившихся слуг.

И меня?! Здесь?! Наравне с теми? Да они с ума сошли!

– Молчи, отродье окаянной тьмы! – гневно восклицает отче. Позади него стоит с безучастным видом Мой Лорд. По нему не видно, что он пил всю ночь, но уже не скажешь, что это очень опасный хищник, каким его привыкли считать все. Просто очень усталый и уже не молодой мужчина. Чуть в стороне с чувством собственного достоинства стоит Крейя. Она успела себя привести в порядок, макияж на её лице безупречен, также как и дорогое шикарное платье, и подобранные под его вызывающе-багровый цвет рубины в ожерелье. Только вот глаза подкачали. Покрасневшие, с чуть припухшими веками. И затравленный бегающий взгляд.

– Да очистит их святой огонь! – восклицает торжествующий отче. Кто-то излишне услужливый подаёт ему зажжённый факел. Священник широким и презрительным жестом бросает его на сухие, но уже успевшие покрыться холодной влагой дрова.

В ветви летят и другие факелы. С сухим потрескиванием занимается пламя. Очень медленно. С церемониальным поклоном отче подаёт два горящих факела Милорду и Крейе. Женщина недовольно поджав губки, берёт его и, подойдя к не разгоревшемуся костру поближе, брезгливо швыряет факел почти мне под ноги.

Мой Лорд устало опустив голову медленно подходит к костру. От влажных веток валит густой дым, я захожусь в кашле. Милорд вскидывает голову и сталкивается с моим тяжёлым взглядом.

«Предашь?»

В его глазах мелькает радость, но тут к нему подходит отче, предусмотрительно остановившийся чуть позади Милорда.

– Чего вы медлите?

С глухим рыком Милорд разворачивается одним незаметным слитным движением и впечатывает факел прямо в лицо священнику. Схватив свободной рукой его за ворот белой рясы, гранд отшвыривает отче к стене. Рычит на остолбеневших гвардейцев:

– Потушить костёр!

Крейя жмётся к стене, пытаясь стать незаметней. Стражники спешат выполнить приказ своего сюзерена.

Едкие белые язычки дыма поднимаются над тлеющими ветвями. Сжимаю зубы и с хрипом пытаюсь вдохнуть. С шипением разбрызгивается вода о горящие ветви. Мало…

Гвардейцы перепуганными муравьями мечутся по двору, одни таскают из колодца холодную воду, мгновенно подёргивающуюся тонким ледком. (И это приближается зима…) Другие судорожно пытаются определиться с ситуацией. Конечно, отче не стал плести на каждого из воинов персональную стальную паутину, просто поставив небольшое внушение, как раз на такой случай. Пока они ещё служат гранду-отступнику, но когда проснётся сила…

Милорд натянутой тетивой замер напротив костра, внимательно вглядываясь в танец огня. Он готов телами людей выстелить себе путь, чтобы снять меня с костра, но тогда мы умрём немногим позже… Но – вместе.

Дышать становится всё тяжелее, лёгкие с болью дёргаются в судорогах, пытаясь получить ещё хоть чуть-чуть воздуха. Слипаются глаза, кружится голова, начинает мутить. Краем сознания отмечаю стальной вихрь. Ледяной мазок стали по запястьям, слегка коснувшийся кожи, но не причинивший ей вреда. Разрублена верёвка, ноги подгибаются, но мне не дают упасть. Чьи-то руки (знакомые, надёжные, забытые) подхватывают меня, прижимают к себе. Ветер на щеках, едкий дым остаётся где-то позади.

И чуть погодя – сдавленный шёпот:

– Всё в порядке, моя девочка, всё уже закончилось…

Чувствую себя маленькой и слабой, как на первой моей охоте. По-детски всхлипываю, сдерживая беспричинные слёзы. Прижимаюсь щекой к его груди, чувствую кожей смертную стылость инея на его одежде. И не пытаюсь больше сдержать слёз. Милорд шепчет что-то успокаивающее, осторожно гладит рукой по голове – ему уже приходилось меня однажды утешать. Всё случается впервые… тогда я впервые убила… Всё может повториться и стать привычным. Но утешать он по-прежнему не умеет.

Успокаиваюсь также внезапно, как и начала плакать. Осматриваюсь. Костёр почти потух, на земле сидит мрачный Кир, растирающий покрасневшие запястья. Гвардейцы стоят чуть в стороне, словно стадо овец, оставшееся без вожака. Они не могут ничего понять, они не могут ничего решить. И в этой тишине тонко звенит далёкий крик:

– Гранд сошёл с ума!

Милорд вздрагивает, окидывает двор цепким взглядом, заглядывает в глаза каждому воину. Всего мгновение, – но его хватает, чтобы внушить им дикий неконтролируемый страх. Чувствую вспышку эмоций, будоражащую и бросающую в дрожь.

Мой Лорд медленно пятится, не спуская спокойного взгляда со своих воинов. Я покорно следую за ним. Кир, вскочив, пытается догнать нас. Он слегка прихрамывает на одну ногу.

Яростный крик фанатика раздаётся совсем близко, над нашими головами. Человек с горящими святым огнём глазами высовывается из окна:

– Схватить его! Пусть отвечает перед судом Всеединого..

Зря он так. Арбалетный болт с чавканьем вонзается ему в правый глаз. Сам арбалет также быстро, как возник, исчезает в складках белоснежного плаща Милорда. Тело так и остаётся висеть, наполовину свесившись из окна. Милорда не зря считают опасным хищником. Интересно, он всегда с собой таскает взведённый арбалет? И тетива не ослабевает? Интерес-с-сно-о-о…

Ладонь рефлекторно скользит по бедру, там где должен крепится мой кинжал. Острый панический страх накатывает волной, когда понимаю, что моего ритуального оружия в ножнах нет. Судорожный, импульсивный зов к кровавой стали – и в моей руке снова оказывается привычная тяжесть кинжала. Облегчённо перевожу дыхание, отступает накатившая паника.

За что я люблю Цитадель Солнца, так это за множество укромных местечек, бесконечных лабиринтов и нагромождение хозяйственных строений во внутреннем дворике. Затеряться среди них – как вздохнуть, надо просто знать, куда какой поворот ведёт. И уж кто-кто, а хозяин Цитадели знает наперечёт все ходы и закоулки. Бегу вслед за ним, слышу за спиной дыхание Кира. Невдалеке постепенно нарастает шум погони. И это называется верная гвардия!..

Бежим, петляя по небольшому пространству, заключённому в кольцо стен. Узкие щели повороты… и так без конца. Чтобы попасть к внешнему кругу стен, возле которых стоит конюшня, надо пройтись по самой Цитадели, пробежаться по широким и прямым коридорам, как-то разминуться с преследователями и выйти через парадный вход. Но это нужно только тем, кто знает только об общеизвестных путях.

Мы же можем немного смошенничать, благо опыт догонялок по замку и прилежащей территории у нас имеется. Старый опыт, который ой как не легко потерять. И тут уже я веду нас, а не Милорд. Ручаюсь памятью клана, о нескольких ходах не знает даже он!

Только весь вопрос в том, смогут ли двое рослых мужчин пролезть там, где когда-то играючи проходила я? Как оказалось, смогли, правда, Кир едва не застрял, и выбравшись из очередного тайного хода (узкая щель, открывающаяся в нишу с массивной каменной статуей, загораживающей выход), он шёпотом высказал мне всё, что подумал. А подумал он много и нецензурно. Отмахнувшись от него, бегу по тёмным подвальным коридорам, пустынным и тихим. В одном из помещений, сквозь подвальное окошко падают косые лучи света. Раньше, чтобы выбраться, мне приходилось подтаскивать под окно всякий хлам, теперь же меня заботит сама возможность выбраться сквозь эту щель.

С внешнего двора слышны пока тихие тревожные звуки, мужчины начинают нервничать, хотя их лица невозмутимо спокойны. Уцепившись за рассохшуюся раму окна, подтягиваюсь, выскальзывая во двор. Следом выбирается Мой Лорд, а Кир снова едва не застревает. Виноват развожу руками: этот путь чуть дольше и более труден, но выводит он сразу к нескольким амбарам, кузнице и конюшне.

И по закону подлости, именно в этот момент со стороны ворот показываются первые гвардейцы.

Милорд стремительно сворачивает в грязную щель между кузницей и конюшней, что я растерявшись не сразу следую за ним. Из задумчивости меня выводит Кир, резко дёрнув за собой. Он уже успел избавиться от зачарованного браслета и первые преследователи, заметившие нас, падают мёртвыми. Сын Ночи не церемонится в врагами.

Идти приходится боком, и то постоянно опасаясь застрять. И как я раньше здесь пролазила? Мой Лорд ждёт нас на небольшом пятачке, его белый плащ испачкан и порван, тёмные пыльные разводы на дорогой ткани выглядят неестественными и фальшивыми.

Убедившись, что мы не отстали от него, мой сюзерен с лукавой улыбкой кивает мне в сторону задней стены конюшни. Понимающе и вместе с тем виновато киваю. И как я могла предположить, что властитель Цитадели может не знать, как я умудрялась тайком выводить своего коня со двора?

Вся задняя стена конюшни и обширный участок крепостной густо заросли изумрудными ветвями дикого винограда и плюща. Если отодвинуть на определённом участке эти заросли, открываются небольшие дыры в обоих стенах, как раз для лошади. Именно так я раньше удирала на недозволенные прогулки.

Приподнимаю крепко сплетённые ветви, тенью проскальзываю в конюшню. Несколько минут стою на месте, пока глаза не адаптируются к темноте. Хотя и грифона, и химеру я отчётливо ощущаю – от них до сих пор фонит нашей магией, чистой силой, пропитавшей наших летунов не хуже, чем нас самих. Удивлённо смаргиваю, не дождавшись активации ночного зрения. В бешеном спокойствии вздёргиваю верхнюю губу во въедливом недовольном шипении. Слышу ответный рык львиной головы – химера узнала хозяйку. Лошади начинают волноваться, подозрительно косятся на неожиданно появившуюся тень. Стремительно подхожу к вольеру с моей верной спутницей, откидываю холодный крюк, покрытый влажными капельками измороси. Химера вырывается из тесного загона, привычно тычется в ладонь влажными носами. Даже драконья голова с самым склочным характером приветливо выдыхает тонкую струйку дыма.

Закрываю глаза и принюхиваюсь – найти грифона Кира будет тяжелее, он менее восприимчив к вязкой силе Среброокой Госпожи. Но химера сама ведёт меня к соседнему вольеру. Улыбаюсь уголками губ, выпуская вольную полу-птицу. Подозрительный шум заставляет меня вскинуть голову, напрягаю до предела слух. До меня долетают далёкие острые эмоции одержимости и погони, когда кровь бьёт в голову и разум отключается, предоставляя свободу древнему охотничьему инстинкту. К сожалению, сегодня (да и в последние пару кругов) у меня нет настроения играть в эту занимательную для обеих сторон игру.

Легко и неслышно подбегаю к «чёрному выходу». Они уже ждут меня. И они уже успели выявить сильнейшего. Нетерпеливо повожу плечами, выпуская летунов. У мужчин не было времени на полное сражение, но им хватило и поединка взглядами. Это так легко понять, просто чуть внимательнее всмотревшись в пугающе спокойное лица Кира и устало-равнодушное – Милорда. Топот ног слышно уже здесь.

– Спешите, я смогу их задержать, – короткие, рубленые фразы, колкие, как разбитый алмаз. Гранд двумя взмахами незаметно извлечённого из складок плаща меча разрубает изумрудную завесу. Кир выскальзывает первым, ведя на поводу грифона. Следом неспешно бежит химера, постоянно оглядываясь на медлящую хозяйку.

Я нерешительно подхожу к Милорду, доверчиво заглядываю в его глаза. Он мягко улыбается, кончиками пальцев касаясь моих седых волос.

– Иди.

Я просто смотрю на него. Сколько раз я думала, что потеряла его? И сколько раз теряла на самом деле?

Сейчас – последний.

Только бы не расплакаться, только бы сломаться… И дело вовсе не в том, что я так боюсь показать свою слабость, нет. Он, единственный из всех, не только поймёт, но и не воспользуется моим состоянием. Просто… не хочу осквернять его последние минуты своей грязной и некрасивой истерикой.

О, Aueliende, почему ты всегда забираешь только достойных жизни, оставляя на этой стороне таких жестоких тварей, как я?! Если бы я могла заменить его в твоих чертогах, но я не имею права, и от этой глупой отговорки мне ещё паскуднее.

Жадно смотрю в его глаза, запоминая льдисто-звёздный оттенок серебряной стали. И горечь, тоску, боль и усталое удовлетворение, пульсирующие в глубине его зрачков…

– Иди, моя девочка. Lerre yini verts. Llet cer.

Всхлипываю и не оглядываясь ухожу, чуть пригибаясь, проходя под обрубленными ветвями плюща. Знаю: стоит оглянуться, столкнуться с безысходностью в его глазах, так ярко контрастирующих с улыбкой на тонких губах, – и я не смогу не остаться с ним навсегда, не броситься защищать своего Лорда от любой опасности.

Ухожу.

Тихий хрустальный звон, острая холодная боль в запястье. Удивлённо подношу к глазам руку, краем сознания отмечая, что всё подёрнулось мутной дымкой слёз. Браслета нет. Только алое вздутие кожи напоминает о вчерашнем ожоге. Удивляюсь прихотливости времени. Кажется, это было не меньше круга назад…

Предчувствие близкой опасности заставляет тело бросится вперёд, разум обжигает паникой. Уже по земле откатившись с траектории предполагаемого удара, сетую на расшатанные нервы. Но всё равно оборачиваюсь.

И застываю, закусив до крови губу.

Цитадель Солнца объята чистым серебряным светом. Оно тянется вверх, чтобы в следующий момент в неистовом танце опасть вниз, к самой земле, обнажив ставшие вдруг неестественно хрупкими стены. Стальной оттенок дикого, несуществующего пламени, призванного последней волей, сжигающего всё, до чего способно дотянуться. Беспощадное. Холодное. Прекрасное.

Милорда не зря считали опасным хищником.

Тяжёлая ладонь касается моего плеча. Сквозь заледеневшую ткань куртки, ледяной металл кольчуги пробивается скупое тепло. Только сейчас ощущаю, что меня колотит озноб.

– Что он сказал тебе? – Губы не слушаются, кривясь в гримасе боли и ненависти.

Я считала себя несчастной(?) когда у меня отняли Орден. Да. Но могла я себе представить, что мне случиться потерять что-либо более дорогое?.. Нет. Я верила, что терять мне уже нечего. Теперь нечего.

Всё, что можно я уже потеряла. Осталось только ухитриться потерять то, что не теряемо по определению. И ведь смогу же…

– Ничего.

Отрицательно качаю головой, показывая, что не поверила его словам. Кир сомневается, стоит ли говорить мне это. В груди медленно распускается хрупким цветком ярость, на этот раз не сдерживаемая самообладанием. Но столкнувшись с непоколебимой уверенностью в его глазах, что мне это знание повредит, цветок увядает, его лепестки опадают, сворачиваются пепельными хлопьями, кружатся под звуки реквиема.

– Lerre yini verts. Llet cer. Переведи.

Тишина.

– Гранд велел напомнить тебе, что ты обещала вернуться.

Хрупкий, увядший цветок осыпается водопадом осколков, складывающихся в причудливый узор недоумения. Пытаюсь понять, что хотел этим сказать Милорд, но быстро сдаюсь. Если гранд не хотел, чтобы его поняли, то даже мне с наскоку не разобраться.

Небесное пламя оседает в последний раз, открыв нашим глазам тонкие и прозрачные стены одной из самых неприступных цитаделей. Серебряный свет отразился не только в глазах Среброволосого Милорда…

Оборачиваюсь к Киру и сталкиваюсь с его пристальным взглядом. Среброзвёздная бездна, всеобъемлющая тьма, закованная в человеческое тело, сдерживаемая человеческой душой. И только сейчас понимаю, насколько же он нечеловечен.

– Идём.

Он кивает, не отводя от меня испытующего взгляда. Пытаюсь улыбнуться, вместо этого губы непослушно кривятся в горькой гримасе. Слёзы, впервые за множество кругов не сдерживаемые стальным корсетом самообладания, быстро текут по щекам.

Встряхнув головой, отгоняю от себя наваждение, тихим свистом подзываю к себе химеру. Она недовольно взмахивает хвостом и с независимым видом удаляется в сторону реки. Пытаюсь её нагнать, но ноги наливаются свинцовой тяжестью, и пристальный взгляд холодит спину. Плечо всё ещё хранит сухое тепло его пальцев.

– Спрашивай, – с глухим рыком поворачиваюсь к некроманту.

Он даже не обратил внимания на моё недовольство. Его голос как всегда звучит спокойно и безмятежно.

– Кто он тебе?

С удивлением отмечаю, что я совершенно спокойна. Абсолютно. Кристально. Как летнее солнце. Только вот ритуальный кинжал приставлен к горлу Кира, а сам он не может даже пошевелиться под тяжестью ловчей сети. В глубоких чёрных глазах хрустальные звёзды кружатся в смертоносном танце.

Я не-на-ви-жу отвечать на этот вопрос. И никогда не отвечаю. Некромант смиренно кивает.

– Кто ты ему?

Я удивлена. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы убрать кинжал в ножны и задуматься над этим вопросом.

Я не смогу точно сказать, что значит… значил для меня Среброволосый Милорд. Много значил. Слишком много. Сюзерен погибшей от его руки матери, мой сюзерен… Самый первый наставник, предавший и преданный… Слишком тяжело. Ведь он значил для меня намного больше.

А что я для него? Этого уже узнать никто не сможет. Начинаю жалеть, что не додумалась спросить об этом у него. Я могла значить для него всё – а могла значить настолько мало, что он не считал меня достойной даже презрения. Но ведь не в этом дело?

Некроманту это не нужно знать.

– Я его дочь.

Всё остальное он сможет домыслить сам.

Недоуменно приподнятые брови, расширенные зрачки, в которых даже звёзды замерли в удивлении – такого Кир не ожидал. Со стороны я могла казаться любовницей или сестрой, привязанной к брату крепче, чем это позволяют кровные узы. И, честно говоря, мне наплевать, что там могло казаться со стороны.

Какая разница сейчас?!

За серой пеленой слёз ничего не видно, только размытые очертания предметов. Совсем по-детски, как-то наивно и беспомощно шмыгаю носом, размазываю слёзы рукавом.

И спотыкаюсь о взгляд Кира. Он улыбается, и я боюсь его улыбки, ведь в ней причудливо сплелись не ехидство и цинизм, а сострадание и желание помочь. Он поднимает ладонь, очень медленно подносит к моему лицу, словно хочет вытереть слёзы и прошептать «Не плачьте, Среброволосая Миледи»…

Отшатываюсь в гневе и испуге, взглядом приказываю Сыну Ночи забыть обо всём. Он кивает, но в его глазах всё ещё таится странная жалость.

Ненавижу его за это!

Волевым рывком подтаскиваю к себе обиженную химеру. Драконья голова снова пытается цапнуть меня за ногу, за что и получает. Взлетаю. За спиной слышу тяжёлые хлопки крыльев грифона. Холодный ветер высушивает остатки слёз.

«Прощайте, Мой Лорд. И… простите»…

Кир недовольно роняет на землю охапку хвороста, за которым я его посылала. Я не обращаю на него внимания – мне нельзя сейчас отвлекаться. На периферии взгляда улавливаю смутное движение, но не отвлекаюсь от своего рисунка. Кончик кинжала выводит на раскрытой ладони геометрически совершенный рисунок. Задача довольно простая, учитывая, что за круги наших странствий рисунок защитной звезды на ладони остался тонким белесым шрамом. Зачарованная сталь легко скользит по стянутой коже, оставляя за собой кровавый след. Круг, вписанная в него сложная многолучевая звезда, наложенная сама на себя несколько раз. И в центральный многоугольник вписан ещё один круг – самая надёжная из известных мне защит, магически незаметная и почти не затрагивающая ауру.

Главное – не сбиться, постоянно молить свою кровь и спасении, твердить об опасности, сохраняя безбрежное спокойствие.

Завершаю рисунок, выступившая кровь слабо фосфоресцирует в надвигающихся сумерках. Пара слов: и мольба, и приказ, – и вокруг нас вспыхивает увеличенный в несколько десятков раз рисунок. По земле тянутся и переплетаются выжжено-чёрные линии. Облегчённо вздыхаю. Меня уже несколько дней терзает страх, что я не смогу воззвать к своей крови.

Кир в глубокой задумчивости, граничащей с трансом, складывает хворост шалашиком. Я меланхолично смотрю на него, размышляя о том, что шевелить исчерченной ладонью мне нельзя – если нарушится кровавый рисунок, нарушится и защитная звезда, надёжно нас охраняющая.

Недовольно пинаю некроманта, заметив, что он уже сложил весь хворост в замысловатую шатающуюся конструкцию. Он вздрагивает и задевает рукой эдакий «шалашик», едва сохраняющий неустойчивое равновесие. Равнодушно наблюдаю за красивым падением этой «Лейкерской твердыни», улыбаюсь кончиками губ. Кир раздражённо ворчит, быстро и сноровисто разводя огонь. Ему предстоит поддерживать его всю ночь.

Я стараюсь устроиться поудобнее на твёрдой и холодной земле. Правая ладонь словно скована льдом, спина затекла, после беспрерывного дневного перелёта. За эти три дня мы успели улететь довольно далеко от Цитадели Солнца, и я пытаюсь убедить себя, что оставила также далеко боль, горечь и обиду. Только вот Кир постоянно на меня как-то странно косится, словно ожидая… чего-то… Срыва? Истерики?

Я равнодушно смотрю в небо. Матово-серая хмарь теперь кажется жемчужной полупрозрачной тканью, наброшенной на истинное лицо Госпожи моего спутника. Сквозь серую завесу просвечивает дикая, абсолютная тьма, в которой так легко потерять себя. Она завораживает, даже полускрытая, даже беззвёздно-спокойная… Я с усилием заставляю себя закрыть глаза. В ночное небо нельзя смотреть, если ты не принадлежишь к Детям Ночи. Летом, когда хмарь рассеивается на двадцать десятидневий, в ночном небе кружатся в бесконечно-бессмысленном, смертоносно-прекрасном танце яркие серебряные звёзды. Хрусталь их света и хрупкая тень луны, матового шара тёмной золотисто-ржавой стали, падающие на высеребренную инеем траву, создают нереально объёмное видение мира… Это время только для Сынов Ночи. Остальным так просто потерять себя среди этого сказочно прекрасного, на грани боли, миража… впустить в душу тьму ночи и свет звёзд, поймать острое чувство единства с ночью… и рассеяться в её пространстве, подарив себя равнодушной Госпоже.