Текст книги "Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности"

Автор книги: Джезебел Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– И чем это королевство отличается от нашей Империи? – Бесцеремонно перебивает его вспышка огня. Смех.

– У нас власть держит Церковь. И надо сказать, крепко держит. Пять выживших грандов вздохнуть бояться, чтобы церковников не разгневать. Так что, можно сказать, что у нас правит Церковь, а не Император. В Королевстве же власть имеет очень раздражающее свойство меняться слишком часто. А меняется она тогда, когда Высший Совет феодалов считает, что один из них получил слишком много власти или сил. И все вместе его уничтожают. Как свора собак травит волка. Исход предрешён ещё до начала. – Молчание. – Людям приходится постоянно адаптироваться к новым правителям, которые думают не о своих верных поданных, а о своих карманах.

– А бунтовать они не пробовали? – Холодный и расчётливый интерес. Пламя замирает на один бесконечно долгий миг.

– А как же! – Ироничный звон льда. – Это уже народная традиция – устраивать массовые беспорядки во всех крупных городах в день смены неофициального правительства (феодалы, конечно, пытаются сместить зарвавшегося лорда по-тихому, но этого у них ни разу не получалось). А правительство в ответ на это постоянно повышают налоги, что тоже, понимаешь ли, хорошего настроения народу не прибавляет. Да, и ещё там процветает жандармерия – этакая тайная стража, отлавливающая недовольных правительством и просто подозрительных личностей. И, конечно же, их все ненавидят, но ненавидят тихо, ибо никто не знает, кто является тайным соглядатаем. А вдруг это твой родственник? Но, при этом, все норовят настучать на всех. Чаще всего – из-за злого умысла или зависти. Когда среди однотонной бедности населения встречается хоть один человек, чуть зажиточней остальных, люди стремятся его уничтожить. Как морально, так и физически.

Пламенное существо брезгливо содрогается, по перьям блуждают тёмные искры неодобрения.

– Во истину Королевство Слёз. И откуда ты столько про него знаешь?

– Я там вырос.

Лаконичный холод брезгливости и искренней, подсознательной ненависти. Меня пробирает дрожь – я часто не могла понять, откуда у Кира такое желание переправить всё на свой лад, привязать ниточки к Старейшим Сынам Ночи… Вот оно что. Это у него в крови. Он не сказал, кем он был у себя на родине, но мне почему-то кажется, что не простолюдином. Слишком образован, амбициозен и … жесток в средствах. И разборчив в целях. Одним словом, конкурент.

Отрешаюсь от яркой и сюрреалистической картины, погружаясь в свой сон, как в тёмные воды подземной реки. Пелена тишины смыкается над головой, отрезая меня от реального мира. Тело парит в безмолвии и темноте, я словно разглядываю его со стороны. Моя внутренняя суть медленно изменяет меня, пробиваясь на поверхность сознания-сна. Излишне худое, даже какое-то острое существо с ломкими длинными конечностями, покрытое серебристой пергаментной кожей. Что-то птичье есть в неосознанных движениях тела, повороте головы, линиях лениво опущенных рук с расслабленными пальцами, украшенными острыми полукружиями когтей. Надломленная и хрупкая грация, смертоносно-странная, беззащитно-жестокая.

Но страх и содрогание вызывает вовсе не это.

У моей сути нет лица.

С печальным кивком соглашаюсь с тем, что как личность-Алиэра я давно мертва. Ровно с тех пор, как у меня отняли мою жизнь, весь её смысл, единственную цель. Мой клан. С тех пор, я – просто стрела, мчащаяся к своей цели. Сладкий дурман полёта и азартный свист ветра в крови – мгновение, за которым последует смерть, отсутствие цели, отсутствие пути-полёта к ней, отсутствие меня.

Но я всегда нахожу себе новые цели, ещё дальше и недоступное прежних. Что поделать, Та Сторона меня пусть и манит обещанием покоя, но гораздо сильнее пугает. А простое существование, без цели, без смысла, вызывает только брезгливое недоумение.

Вспышка антрацитовой силы за гранью сознание рывком вытаскивает меня из сна-транса, заставляя подпрыгнуть на месте и судорожно оглядываться. На запястьях начинают медленно расходится шрамы, сознание готово погрузиться в боевой транс, и крушить, убивать, уничтожать…

Оглядевшись, заставляю себя успокоиться самым элементарным образом – рычу сквозь зубы несколько самых нецензурных слов, которые только когда-либо в жизни слышала. И присутствие подрастающего поколения меня в этом не останавливает.

– Вы, некроманты паршивые… потрудитесь тренироваться на некотором расстоянии от меня!

С интересом прислушивающаяся к моим словам Рида смущённо опускает глаза – это её заклинание вышло из под контроля. Самоуверенный Кир спокойно встречает мой не пылающий дружелюбием взгляд и начинает придираться к словам.

– Среди необразованной части населения Империи, сиречь простолюдинов, некромантами называют представителей обоих наших кланов, – лекторским тоном произносит Сын Ночи, утвердительно поднимая вверх указательный палец.

С гаденькой улыбочкой парирую:

– Но прилипло-то оно только после того, как им окрестили Сынов Ночи!

– А вас окрестили вампирами. Что, только за клыки?

– Но нас так не называют в лицо!.. Да и за спиной, впрочем, тоже. У людей есть очень неприятный опыт общения с этими существами, и мы по сравнению с ними белые овечки!

Кир поспешно переводит разговор на другую тему.

– Дикая, не понимаю, разве так сложно немного потерпеть наши занятия? Даже если тебе наша сила и неприятна? Я же не возражал, когда вы без спросу ворожили над моей кровью!

С мечтательной улыбочкой вспоминаю тот урок. Рида умудрилась в сравнительно безобидном заклинании доставить Сыну Ночи несколько оч-чень неприятных мгновений, пока я не ликвидировала последствия. Что делать я, естественно, не особенно спешила.

– А тебе правда так неприятна наша сила? – с детской непосредственностью влезает в наш милый диалог ученица. Я недоуменно вскидываю брови.

– Нет, – Спокойная, полная собственного достоинства улыбка. – Но… некоторые последствия ваших заклинаний… могут спровоцировать у меня боевой транс.

– А! – радостно восклицает Кир, словно в обмане узнавания, – это то состояние, когда к тебе лучше не подходить!

– Когда лучше бежать от меня с такой скоростью, на которую вообще способен, – жёстко поправляю я. – Транс безопасен только для сестёр, да и то не всегда. Всё зависит от опыта и глубины погружения.

Рида торопливо кивает, с опаской поглядывая на меня. Поняла и усвоила, и теперь будет стараться держаться от меня подальше, едва я начну себя подозрительно вести. А учитывая то, что с точки зрения Риды я постоянно веду себя именно подозрительно, она начнёт меня сторониться. Зря. Ей я не смогу просто физически причинить вред. Но, пожалуй, ученице пока об этом говорить не стоит.

– А почему вы так… опасаетесь твердыни Лейкера? – продолжает расспросы ученица, воспользовавшись нашим благодушным состоянием. Усилием воли сохраняю маску спокойствия. Кир сосредоточенно роется в вещах.

– Это довольно опасное место – дороги там наиболее трудны, – заставляю свой голос звучать с равнодушной безмятежностью. Если задуматься, я ей даже не соврала. Просто по-другому сформулировала ответ, не сказав в чём заключается трудность тех дорог, превратив полуправду в полуложь.

Пока Рида не решает продолжить свои расспросы, Кир резко поднимается.

– Пора идти, к вечеру будем перед Порогом. Перед Лейкерским перевалом успеем ещё раз отдохнуть.

Радостно поддерживаю его предложение, даже не поворчав для приличия.

К Порогу мы подошли среди ночи. Тропки ведущие вниз к нему действительно оказались слишком узкими и опасными. Рида прижималась к ледяной скале как к родной матери, отказываясь от неё отцепляться, пока я не взяла её за руку и не повела сама. Теперь вымотанная скорее морально, чем физически девушка лежит, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени, и спокойно посапывает. Я машинально перебираю мокрые спутанные пряди, глядя куда-то в ночь. Кир блуждает где-то рядом, пытаясь почуять опасность. До самой Лейкерской твердыни мы ещё не дошли, но бережёного Ferrielle бережёт, а вооружённого (не важно чем: мечом или магией) Aueliende не трогает.

Вспоминаю, что хотела провести Риду через безумие, чтобы она научилась вплетать его в чужие сны. Для начала смешаю в её разуме реальность и сон, заставлю изменять и то, и другое… Но последнее, только в сознании. Её закостенелая точка зрения на всё окружающее меня раздражает.

Напеваю над ней колыбельную, вплетая в неё разные образы. Пока – умиротворённо-спокойные. Не стоит сразу подвергать её разум коренной перековке. Вплетаю в свой голос тоску ветра над горами, одиночество снегов и холод камня.

Девушка тихо вздыхает во сне, ворочается, пытаясь устроиться поудобнее с той кошачьей обстоятельностью, которая не подразумевает под собой существование мнения «подушки». Ловлю себя на том, что улыбаюсь с неожиданной теплотой.

Верная, моя Верная… Прости, что не могу быть верной тебе. Я верна лишь своему клану.

Верность мертвецу. Что может быть смешней и отвратительней?! Только Верность недостойному.

Бедное дитя, не знающее кому из нас доверять. Не знающее, что его «добрые» учителя строят планы на твоё будущее, не учитывая твоё мнение. Прости нас.

В колыбельную вплетается печаль и горечь, тоска и надежда. Спи, моя девочка, сегодня твои сны ещё будут безмятежны.

Тенью из теней появляется Кир. У меня нет настроения на него сейчас ругаться. Словно почуяв хрупкость этого сказочно-печального момента, он осторожно садится рядом и удивлённо смотрит на непривычно тихую меня.

Улыбаюсь ему одними глазами.

– Что полезного узнал? – хриплый шёпот обжигает замёрзшие губы, торопливо облизываюсь, тут же пожалев об этом – холодный ветер жадно набрасывается на лицо, жаля беспощадными иглами мороза.

– Ничего хорошего, – едва слышно, но очень недовольно, отвечает Кир, машинально творя отгоняющий несчастья знак Ferrielle. С некоторым удивлением покосившись на своевольную конечность, он торопливо прячет её за спиной. Боясь разбудить так уютно спящую Риду, растягиваю губы в вежливой улыбке, смеясь взглядом, устремлённым в небо.

– На перевале Лейкера отродясь не было ничего хорошего. Поэтому, я желаю знать, насколько всё плохо.

Правильное и красивое лицо Кира кривится в брезгливой усмешке.

– Плохо? Слишком слабо сказано, милая. Отвратительно. Павшие Воины, увы, не являются красивой легендой.

– Мы это знали всегда. – Запрокинутое к небу лицо абсолютно равнодушно. Закрываю глаза, погружаясь в замкнутую тишину собственного мирка-личности. – И поэтому не спешили покинуть гостеприимную Империю ранее, пока не настало такое безвыходное положение.

– Безвыходных положений не бывает, ты это сама не уставала мне вдалбливать всё время нашего знакомства.

Молча с ним соглашаюсь.

– Когда выхода нет, стоит найти вход. Есть двери, которые открываются в обе стороны, – равнодушно бросаю слова-камни, сложенные в узор прописных истин. Тихий и спокойный ветер неуверенно и ласково касается лица, гладит ледяными пальцами чувствительную кожу. Под рукой уютно сопит Рида, погружённая в призванный и спровоцированный сон.

– Такие двери имеют дурную привычку защемлять зазевавшихся гостей, – резко бросает Сын Ночи, и эти слова говорят о нашем положении гораздо больше, чем точный отчёт о численности, активности и злобности Павших Воинов.

Задумчивая Рида сгорбившись, сидит у скалы. Побелевшие, плотно сомкнутые губы кривятся в горькой полуулыбке. Я чуть недоуменно смотрю на неё, не смея прерывать её тихие размышления. Захочет, сама расскажет.

Похоже, с тихими и безмятежными снами я немного перестаралась. Впрочем, девочке надо учиться.

Бросив на меня рассерженный взгляд, к ней подсаживается Кир. Ласково проведя по смёрзшимся волосам девчонки, он заставляет её взглянуть на себя. В её глазах сизым льдом звенит горечь и страх. Я с показным равнодушием насвистываю под нос простенькую мелодию.

– С тобой всё в порядке, девочка? – в голосе Кира отсветами огня на чёрно-фиолетовом бархате переливается нежность, внимание и забота. Как раз то, чего горянке не хватало в детстве. Во взгляде девочки на мгновение мелькает растерянность и беспомощное сомнение. Но участие в голосе и взгляде Сына Ночи заставляет её довериться ему.

– У меня был страшный сон. – Резкий и многообещающе-злой взгляд некроманта в мою сторону. Отвечаю ему невинной улыбкой. – Нет. Не так. – Рида забавно морщится, пытаясь как можно точнее выразить словами свои чувства. – Это был странный сон. Ланни-Пророчица называла их вещими и учила всех детей нашего аула запоминать их, переносить понятия из сновидений в реальную жизнь, проводить параллели между сном и явью. – Пустой взгляд кажется бесконечно старым на детском лице. Пугающе-точный контраст. – Мне снилось, что я нахожусь в горах, но только не в этих…

– Свельтские горы, Южный хребет, Нэртесские горы, – бойко перечисляет Кир горные массивы континента, но быстро умолкает, наткнувшись на обиженный взгляд ученицы. А как же, только вчера распинался о неграмотности горцев, а теперь предлагает девушке по одной только картине, и то виденной во сне, сказать, какие места она видела. По её мнению, все скалы одинаковые.

– Как они выглядели? – наконец решаю напомнить всем о своём существовании, если кто-то имел неосторожность о нём позабыть.

– Горы? – рассеянно переспрашивает ученица. Хочется съязвить, ляпнуть что-нибудь обидное, но я сдерживаюсь и только прохладно киваю. Девушка закрывает глаза, её лицо застывает в своей опустошённости. Когда же она, наконец, начинает говорить, голос звучит глухо и потусторонне. – Нереальная, болезненная чёткость серых-серых скал на фоне серого неба, прозрачная ясность воздуха. Холод. И там не было снега.

Мало. Хищно прищурившись, подаюсь вперёд, впившись взглядом в замолкшую ученицу.

– Очертания скал? Оттенок и плотность хмари? Растительность?

Рида открывает глаза и долго смотрит на меня, не отводя взгляд. Бархатистая тьма её агатовых глаз затягивает, в будущем обещая стать гипнотически-притягательной.

– Скалы правильные, словно ненастоящие, все линии идеально прямые, болезненно-чёткие и до остроты тонкие. Растительность… Не знаю, можно ли ею назвать несколько сухих, мёртвых деревьев. Их ветви, даже на огромном расстоянии, прописаны слишком чётко и контрастно. Чёрное на светло-сером… Это не хмарь, это такое небо. До серебристости обесцвеченный пустой купол. Без облаков. Только на огромной высоте парит чёрной точкой буревестник.

Я удивлённо растягиваю кончики губ в недоверчивой улыбке. Буревестник? Это не может быть совпадением, буревестники не летают над континентом. Если… Если они только птицы и ничего больше. И если ученица так уверенно утверждает, что видела во сне именно эту птицу… что ж, сон действительно может оказаться вещим.

– Твои ощущения? – продолжаю свои расспросы, заставляя девчонку вспоминать все малейшие нюансы, не давая им расплыться в памяти неуверенным ощущением. Голос заставляю звучать с голодной требовательностью, не воспринимающей отрицательные ответы.

Девушка испуганно вздрагивает. Такой тон до сих пор у неё ассоциируется со страхом и болью. Успокаивающе ей улыбаюсь, старательно пряча клычки.

– Холод. Страх. Неуверенность. Отчаяние. – Монотонно перечисляет скучным голосом Рида. – Одиночество. Его полное осознание. Чёткое понимание того, что ты навсегда одна и должна справляться самостоятельно, что никто не поможет и не вытащит из беды. – Она на мгновение закрывает глаза, а когда снова вскидывает их на меня, в них плещется детский страх, неумолимый, необоснованный. Панический. Она судорожно, так по-детски всхлипывает: – Я не хочу так!

Сын Ночи прижимает её к себе, гладя по волосам и шепча что-то бессмысленно-утешающее. У меня нет никакого желания выслушивать её истерику, и резко приказываю:

– Хватит! – Она мгновенно перестаёт всхлипывать и, оторвавшись от груди Кира, испуганно смотрит на меня. Взглядом предлагаю Сыны Ночи прогуляться на разведку. Ловлю его недовольство, несколько вздохов длится противостояние нашей воли. И не сказать, чтобы я побеждаю, и не то, чтобы Кир проигрывает… Скорее, в который раз доказанное, а затем опровергнутое вооружённое перемирие.

Сын Ночи легко, почти нежно, отстраняет от себя нашу ученицу, встаёт. Издевательская, мерзкая улыбочка, издевательски-шутливый полупоклон, и он стремительным и неслышным шагом удаляется от места нашей стоянки.

Рида удивительно спокойно смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

– Почему ты не хочешь, чтобы я с ним общалась… так близко?

Если честно, такого вопроса я ожидала меньше всего. Если совсем честно, то я его не ожидала вовсе. А если отбросить все недоговорённости, то вопрос ученицы так меня ошарашил, что я не сразу нашла что ей ответить.

– Видишь ли, Рида, – произношу медленно, манерно растягивая гласные, и пытаюсь быстро найти ответ на её вопрос. В задумчивости провожу языком по клыкам, словно пробуя их на остроту. Пристально разглядываю ногти. Почему действительно я не желаю, чтобы она общалась с некромантом настолько близко? Как оказывается, я сама не знаю ответ на этот вопрос.

Тишина.

Нахожу в себе силы поднять глаза и со спокойным достоинством встретить молчаливый укор в резковатых чертах ученицы.

Но ответ приходит. Внезапно, словно поднимается из глубины моей сути, той безликой твари, которую я разглядывала во сне.

– Ты можешь с ним общаться. – Мой голос звучит с потрясающей даже меня холодностью. – Можешь даже в него влюбиться. Но я не хочу, чтобы ты ему доверяла. Это опасно. Он сможет вертеть тобой во все стороны. Это не желательно.

– А кому доверять? Может, тебе? – огрызается девушка. В недоумении и удивлении поднимаю брови. Девочка решила сегодня меня до бесконечности удивлять? И у неё это вполне может получиться.

По-матерински тепло ей улыбаюсь.

– Такая постановка вопроса подразумевает само наличие доверия, девочка. Доверять же ты должна лишь себе. И то не всегда.

– Так жить просто отвратительно! – гневно восклицает девочка. – Подозревать всех и вся невесть в чём…

– Это – залог выживания, – резко перебиваю её я.

– Нет, это залог манипулирования людьми! – продолжает бушевать Рида. Или… Нэссэра? В этот момент девушка была великолепна в своём гневе и отрицании. С довольной улыбкой мечтаю об открывающихся перспективах. Её бы ещё самообладанию обучить…

– Манипулирование людьми, ученица, это палка о двух концах. За привязанные к человеку ниточки можно спокойно дёргать до тех пор, пока кукла не набирает достаточно воли, опыта и силы и не начинает управлять кукловодом.

Сказала и задумалась. Я ведь всегда искренне считала, что управляю Сыном Ночи. Ага, а он всё это время мог управлять мной. И я неосознанно принимала его решения, считая их своими. Да, теперь некоторые… ладно, ладно многие мои дурости уже не кажутся мне необоснованно-взбаломошенными решениями. Так, Киру не отвертеться от серьёзного разговора с применением мрачно-заковыристых заклятий в качестве последнего аргумента.

Рида серьёзно обдумывает мои слова… или размышляет над новым каверзным вопросом. С лёгким мимолетным удивлением понимаю, что она изменилась. Незаметно.

– У тебя странные представления о жизни и способах выживания, Дикая, – накручивая на палец прядь волос произносит девочка.

С некоторой ехидцей улыбаюсь.

– Ну, допустим, опыта у меня всё же больше, чем у тебя… – натыкаюсь на скептический взгляд. Фыркаю, едва сдерживая смех. Боги, насколько же она всё-таки наивна. Считает, что раз однажды побывала в объятиях Aueliende, то узнала о жизни всё? Знаю, встречала таких. Гонор и самомнение в них, увы, не выдерживали столкновения с реальностью. Вернее, с одной из её составляющих. Мной.

Вздыхаю.

– Своя жизнь свята. Чужая – суета. Пожалуйста, запомни это. Тебе ещё пригодится.

Она показательно брезгливо кривится.

– Отвратительная точка зрения, основанная на эгоцентризме.

– Не скажи, – тихо смеюсь. – Всё зависит от того, какое значение вкладывать в слова.

– А какое вкладываешь ты?

Ловлю пристальный изучающий взгляд ученицы. Она умна, удивительно умна. Просто учили её не тому.

– Своя – это не лично моя жизнь, – начинаю терпеливо ей объяснять. Обучение сестёр – это ведь не только фокусы с кровью. Это ещё и формирование личности, некоторых её обязательных качеств, необходимых для сохранения разума в бесконечных играх со своей кровью. – Под словом «своя» я подразумеваю ещё и жизни моих родственников, друзей, просто близких мне людей. Их жизни, интересы, обычаи. Если не хочешь получить Чародейку в кровные враги, держись подальше от неё самой и её окружения. Возможно, повезёт. А суета… Чаще всего то, что не достойно твоего внимания. То, что ты не можешь использовать к своей выгоде. Ты можешь не замечать чужие жизни, других людей, приравнивать их к нулю, пустоте. А можешь с неоправданной (или оправданной, смотря какая ситуация) жестокостью и пренебрежением уничтожать их. Но последнее я тебе всё-таки не советую. Не выгодно.

Рида кивает, показывая, что поняла и усвоила информацию. И, возможно, применит её на практике. Когда-нибудь. Когда перестанет ставить свои представления о чести выше разумной выгоды.

– Ты всё оцениваешь с точки зрения выгоды.

Я уже знала нужный и необходимый ответ на эту фразу, но ответить просто не успела.

Тьма. Пустая, холодная, мёртвая. Жадная, голодная, жаждущая…

Ненависть. Гневная, страшная, бесконечно-пустая… Потерянная в веках. Жестокая.

Боль. Старая, безумно-древняя, обидная и обиженная. Пахнущая засохшей кровью и многими смертями.

Смерть. Незаслуженная, неправильная, ненастоящая… Забытая. Беспощадная.

Павшие Воины!

Видение исчезает мгновенно с приходом осознания. Судорожно пытаюсь вдохнуть воздух, лёгкие судорожно дёргаются, словно разучившись дышать. По подбородку змеится кровавая полоса. С кашлем падаю на спину, пытаясь сосредоточиться на последнем крике. Воины. Павшие. Страх и смерть Лейкерского перевала, верные стражи забытой твердыни. Только сейчас понимаю, что вопль-предупреждение принадлежал Киру.

Мгновенно позабыв о боли и плывущих перед глазами чёрных кругах, резко вскакиваю. Чуть в стороне скорчилась Рида, девчонка явно без сознания. Пытаюсь воззвать к своей крови – бесполезно. Здесь уже разворачивается одна сила, и другим места нет. И эта сила принадлежит Сыну Ночи. Вспышкой горечи осознание: то, что призвал гордый некромант – убийственно, и в первую очередь для нас. Убираться отсюда. Бежать.

Бежать!

Подскочив к ученице, пытаюсь привести её в сознание. Трясу за плечи, судорожно хлопаю по щекам, стараясь не причинить ей боль. Когда она наконец-то открывает мутные и разъезжающиеся глаза, я уже серьёзно обдумываю возможность тащить её на себе. Бедная девочка!.. Если по мне так ударило, что я чуть сознание не потеряла, то что говорить о ней, хранящей и приумножающей нашу магию?..

На мгновение прижимаю её к себе, утешая и подпитывая её своей силой. Резко отстраняюсь, ищуще вглядываюсь в неё – сможет ли идти?

О да. Такая – сможет.

Затравленные глаза смотрят на меня с детской требовательностью.

– Что это было?!

Нет. Как я могла ошибиться? Ей до Нэссэры так же далеко (ну ладно, может чуть поближе), чем мне до Aueliende. Но это не повод сесть и переживать, когда времени на жизнь уже нет. Даже смерть придётся выторговывать с боем.

– Идём! – Рывком поднимаю её с холодных камней, подхватываю сумки с вещами. Принюхиваюсь к воздуху, пытаясь понять, откуда исходит опасность, о которой кричат все мои чувства. Да, такого я в своей жизни ещё не встречала… Понимаю, какой глупой была идея идти через Лейкерский перевал. Для самоубийства и впрямь есть более приятные способы.

Ученица, как загипнотизированная, бредёт за мной, распущенные и спутанные волосы закрывают опущенное лицо. На мгновение отпускаю её руку, чтобы поправить сползающий с плеча ремень сумки и проверить запас игл и метательных кинжалов. Этого девчонке хватает, чтобы снова упасть и свернуться на холодном камне в позе зародыша. Изрыгая ругательства, поднимаю её и уже не отпускаю, тяну за собой. Скорость такой способ передвижения, естественно, не прибавляет.

Воздух кажется отравленным – так его наполняет тяжёлый приторно-гнилостный запах древней и отвратительно-грязной некромантии. Идти с каждым шагом всё тяжелее, холод и странная апатия наполняют разум. Зажмурившись и сжав зубы, усилием воли заставляю себя идти вперёд. В голове бьётся одна мысль: «вывести отсюда Риду!» Повторяю её про себя, как молитву неизвестному богу, заставляю себя верить в переплетение панически-бессмысленных эмоций. Когда-то верные и правильные слова представляются бессистемным набором звуков.

С всхлипом-криком падаю на колени. Противные касания чужого разума вызывают тошноту. Трясущимися руками вынимаю ритуальный кинжал. Некоторое время бездумно смотрю на тонкое, мелко дрожащее лезвие. Но так больше продолжаться не может. С потрясающим, преступным равнодушием для моей магии, протыкаю ладонь кинжалом насквозь, будто бы количество пролитой крови может что-то решить.

Кровь – нет, а вот боль отрезвляет.

Маленьким оазисом спокойствия в этой буре чужих и мёртвых эмоций, бережно сохранённых горами, ровным светом теплиться огонёк на моей ладони. Моя суть, моя кровь Магистра ответила даже на апатию, смертельную здесь.

Дышу медленно, отсчитывая удары сердца. В отстранении медитации осторожно окутываю свой разум плёнкой чар, ограждающих от влияния памяти скал. Смазанные, невнятно-ужасные картины кипевшей здесь когда-то битвы, мелькавшие перед глазами, стремительно тускнеют и стираются из памяти.

Простите. Мне не нужно чужих знаний такой ценой. Мне дороже моя личность, точнее то, что от неё осталось. И я не имею права становится одной из Павших Воинов именно сейчас! Может быть… когда-нибудь… потом… А сейчас… пропустите!

Вспышка Тьмы, блеск ледяных звёзд. И голос-мольба: торопитесь.

Сосредоточенно киваю. Сейчас, когда я заковала себя в ледяные доспехи спокойствия и сосредоточения, всё кроме цели отступает на задний план. Теперь я – пущенная стрела. И, возможно, эта цель будет последней.

Рида лежит за моей спиной. Стремительно оборачиваюсь к ней, касаюсь ладонью шеи. Слегка успокаиваюсь, почувствовав трепещущий, судорожный ритм пульса. И когда я успела так разволноваться? Доспехи спокойствия отрезают от меня испуганно мечущиеся мысли, я снова возвращаюсь в отрешенно-работающее состояние. Ласково касаюсь её посеревшей кожи. Острое, кристально-холодное осознание: она уходит. Уходит в память скал, когда-то оживлённых грязной и кровавой магией. И я знаю, как ей сейчас сладко, на грани с болью, от причастности к древним и славным воином, защищавшим Империю. Хотя, по моему мнению, врага тогда надо было не только пропустить к сердцу Империи, но и встретить с вином и мясом, и превозносить их как спасителей. Может быть, многих позорных страниц истории удалось бы избежать…

Поверьте, Империя не стоит такой верности…

Верности. А что её стоит?! Лживая и бесполезная жизнь? Или никому не нужная цель? Может быть, власть?! Губы сами собой искривляются в злой ухмылке. Мне ли не знать ответ?

Верности стоит лишь ответная Верность.

Ох, прости, Рида, моя бедная девочка… Признаю себя твоей Верной. Я ведь всё-равно тебя защищаю. От себя самой.

Укладываю голову девушки на свои колени, ладони спокойно лежат на её шее. Медленно, даже скорее, заторможено, подношу её ладонь ко рту. Касаюсь губами её тонкой, такой нежной кожи. Прости, моя девочка, прости, что решила всё за тебя. Хищно и голодно впиваюсь зубами в её запястье. У неё поразительно сладкая кровь…

Даже сквозь дурман Рида вскрикивает от мгновенно исчезнувшей боли. Чуть сжимаю её дёрнувшуюся ладонь. Сладость крови горчит гневом и обидой. А ещё ощущением предательства. Kaerr'eill, Вершитель Судеб, что же ты делаешь?..

Круг замкнулся.

…Или спираль сделала новый виток?..

Но мне от этого не легче.

Рваная рана на запястье ученицы медленно закрывается, свиваю силу в упругий жгут и накладываю его поверх раны, чтобы от неё не осталось даже шрама. Я не хочу, чтобы бедная девочка знала, на что я её обрекла.

Несколько вздохов смотрю на неё, полумёртвую, неподвижную. Защита, сплетённая на моё сознание, перекидывается и на разум Риды, только вот ученица, в отличии от меня, никогда не сможет забыть картины прошлого, в которые она в эти мгновения погрузилась.

Подхватив её неожиданно лёгкое тело на руки, я стремительным шагом направляюсь вниз. Защитные барьеры приходится постоянно подновлять – жаждущая тьма слизывает их почти мгновенно. Ветер промораживает насквозь тело, но разум чист, а мысли чётки. А сейчас это главное условие выживания.

Рида вздрагивает и открывает глаза. Тонкие пальцы вцепляются мне в плечи.

– Дикая! – Возмущённый вопль. Заставляю себя издевательски улыбнуться.

– С возвращением в реальность, ученица. Сможешь идти сама?

Она чуть удивлённо кивает. Опустив её на землю, я терпеливо наблюдаю, как она со стоном разминает затёкшие ноги. Выглядит моя Верная почти здоровой, к её коже вернулась привычная матовая белизна.

– Темнеет, – даже как-то излишне равнодушно замечаю я. – Надо успеть уйти как можно дальше. Сейчас мы почти над Лейкерской твердыней.

Ученица отвечает мне мрачным взглядом, но продолжает плестись за мной.

Сероватый свет хмари медленно рассеивается в воздухе, густые вязкие тени поднимаются из ущелья. Мне не надо объяснять, что днём была лишь прелюдия к симфонии смерти. Мне не надо рассказывать сказки-байки о том, что твориться по ночам на перевале. И я прекрасно понимаю, что одна не справлюсь, а инициировать кинжал для Риды, тем самым официально признав её Чародейкой я не успеваю.

Но ведь я должна её отсюда вывести, так? Значит смогу.

Только как это объяснить Павшим Воином? Лишь силой.

Страшные тени живших и умиравших здесь века назад людей, стоят на нашем пути. Я встречаю их сладенькой улыбочкой и светом кровавых звёзд в глазах. В моих венах бушует почти забытая, но такая сладкая и родная сила, что я чувствую себя всемогущей. Что-то похожее наверняка бьётся и в груди ученицы – извечный инстинкт Верных, защищать друг друга любой ценой. Сейчас, перед лицом ожившей, почти материальной смерти, для нас нет преград. Алое марево колыхается передо мной, заставляя тени отступать. Подозрением кольнула мысль, что что-то не так. Они должны всеми силами пытаться убить нас! Они должны с неистовостью северных берсеркеров бросаться на нас и нашу магию, должны не чувствовать болезненно-страшных касаний… Иначе о защитниках Лейкерской твердыни не ходили бы такие страшные байки.

Тебя что-то не устраивает в сложившейся ситуации?

Голос, бесконечно усталый, бесконечно знакомый, почти родной, и как всегда ироничный. Кир… Во что ты ввязался на этот раз?..