Текст книги "В плену грез"

Автор книги: Джейн Донелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Либби сложила пальцы в замок и сжала так, что, когда расцепила их, на ладонях остались красные полумесяцы. Адам и Дженни. Ей придется смириться и жить с этим.

Они видели, что она все замечает. Не все в этом имело злонамеренный характер. Многое выплывало в случайном разговоре, но Либби знала, что Дженни каждую свою свободную минуту проводит с Адамом. Она работала в фирме своего отца, которая занималась недвижимостью, и ее рабочий день был достаточно гибким, чтобы она могла отлучаться практически в любое удобное для нее время.

Либби видела их вместе, проезжающими иногда по городу, и Дженни всегда замечала ее и махала рукой, улыбаясь ей, и Либби, словно идиотке, приходилось тоже останавливаться, чтобы помахать рукой и улыбнуться в ответ.

Однажды, когда они с Доном обедали в ресторане, Дженни заметила их издали и начала пробираться между столиками по направлению к ним. Но Либби, увидев ее, проговорила скороговоркой:

– Я не хочу, чтобы нас было четверо, а ты?

– Ты что, шутишь? – улыбнулся Дон.

– Привет! – воскликнула Дженни. – Не хотели бы составить нам компанию?

– Зачем? – вопрошала Либби. – Чтобы испортить компанию на двоих?

– Ну как знаете, – засмеялась Дженни. Но она поняла, в чем дело. Либби была уверена в этом.

С Доном тоже не все обстояло ладно. Настал день, когда он обратился к ней со следующими словами:

– Между нами говоря, как бы ты отнеслась к тому, если бы я сказал, что, стоит тебе поманить меня пальцем, и я готов пойти за тобой хоть на край света? – Они возвращались домой из театра, и он, остановив машину, обнял ее, пытаясь убедить себя в том, что ему лишь показалось, как она вся напряглась от его прикосновения.

– Не надо, – взмолилась она, – прошу тебя!

Это было не жеманство, а проявление резкого неприятия, граничившего с животным страхом, и, поняв это, он медленно кивнул.

– Я чувствовал, что не надо этого делать, но мне хотелось убедиться в этом. В чем дело, Либби? Неужели это все еще Роско?

– Дело не в нем, – инстинктивно солгала она. – Мне просто не хочется заходить слишком далеко. Ты не против?

– Конечно, против, – передернул он плечами. – Но только скажи мне единственную вещь: что я могу поделать в таком случае?

Она могла сказать ему единственное: «Ничего». Она могла бы сказать ему, что с этого момента не хотела бы встречаться с ним достаточно часто, так как боялась, чтобы это не достигло такой стадии, когда всего ее остроумия не хватит, чтобы без потерь выйти из создавшейся ситуации.

Под весьма благовидными предлогами ей удалось отказаться от нескольких последующих встреч, когда он пару раз звонил ей, предлагая увидеться. И, слыша ее отговорки после второго звонка Дона, Грэм Мэйсон спросил:

– Ну что, с Доном Фарреллом тоже покончено?

– Он придает нашим встречам слишком большое значение, – призналась она.

– Я разговаривал сегодня с Яном, – вдруг сообщил Мэйсон.

– О-о?

– Это был чисто деловой разговор. Он приходил по делу ко мне в офис. Спрашивал, как у тебя дела.

Либби взяла телефонный справочник и нашла номер Сью. Она сказала Дону, что собиралась к ним, и ей хотелось убедиться, что Сью будет дома, и, возможно, она сходит с ними куда-нибудь, если они не против.

– Надеюсь, ты сказал ему, что я здорова, как никогда, – ответила она веселым голосом. – А как он?

– У него все прекрасно, если судить по внешнему виду.

Это, конечно, должно было бы насторожить ее, но она больше не думала о Яне, поэтому, когда несколько дней спустя она увидела его на пороге своего дома, для нее это оказалось полнейшей неожиданностью.

– О-о, – произнесла она в изумлении, и это было единственное, что пришло ей на ум в данной ситуации.

– Можно войти? – улыбнулся он.

– Полагаю, что да.

Она пропустила его с некоторой неохотой, хотя ей было приятно его видеть. Ян был хорошим другом, а ей были нужны друзья. Они прошли в гостиную, где она слушала пластинки. Хриплый, заунывный голос продолжал что-то петь.

– Присаживайся, – предложила она. – Налить что-нибудь выпить? Ты пришел навестить дядю Грэя? Он говорил мне, что у тебя к нему какое-то дело или что-то в этом роде. – Она налила ему виски и поставила стакан перед ним. – Как идут дела?

– Вполне сносно, – пожал он плечами. – Либби, все, что ты мне говорила в прошлый раз, это правда? – То, что они с Адамом были любовниками. Она чуть не рассмеялась и, если бы не сдержалась, то могла бы смеяться до слез, самых настоящих, вплоть до изнеможения. Однако ей удалось удержаться от истерического смеха, но усилие было столь огромным, что у нее на лбу выступил холодный влажный пот. – Я не верил, что это правда, – произнес Ян неуверенным голосом. – Особенно если учесть, как обстоят дела сейчас. Ты с ним не встречаешься?

– Нет.

– И не встречалась после его возвращения?

Снаружи сумерки окутали сад, и она плотно задернула длинные, до пола, шторы.

– Нет, – однозначно ответила она.

Ян пересек комнату и остановился рядом.

– Я очень сожалею, что поверил тебе тогда, – произнес он раскаивающимся тоном. – Как я мог хоть на мгновение поверить, что это правда!

Милый Ян. О Господи! Как плохо он ее знает. Она на секунду представила себе, что было бы, если бы она вдруг повернулась к нему и сказала: «Жаль, что это неправда. Но если бы сейчас через эту дверь вошел Адам, он получил бы все, что только пожелал бы. Все!» Она медленно повернулась, и лицо Яна передернулось от боли: она выглядела такой усталой, измученной этой бесконечной ролью, которую приходилось играть денно и нощно, – бесполезное, изматывающее душу и тело занятие.

Ян обнял ее и заверил:

– Я же говорил тебе, что буду ждать.

Он ничего не просил: ни обещаний, ни признаний. Ему достаточно было находиться рядом, и у Либби не хватило сил сказать: «Уходи!»

Поэтому, когда дядя Грэй вернулся домой, Ян все еще был у них. Эми приготовила ужин, которого хватило бы на шестерых. В гостиной продолжала играть радиола. Дядя, скрыв удивление, равно как и удовольствие, улыбнулся им:

– Привет, Ян, рад тебя видеть.

– Как хорошо снова быть здесь, – ответил тот.

Либби и Адам ни разу не оставались больше наедине после того неприятного разговора, состоявшегося сразу же по его возвращении. Он бывал с Дженни, она – с Доном или с кем-либо. И она так сильно старалась скрыть ото всех, что она чувствует. А вдруг Адам делает то же самое? Он может. Уж если она может, то он тем более.

Если она признается ему в любви, он, быть может, поверит ей и, возможно, отнесется к этому должным образом. Она посмотрела на маленький светящийся циферблат будильника, стоящего на прикроватной тумбочке. Было половина шестого, и она чуть не вскочила с постели, чтобы одеться и мчаться тотчас же к Сторожке лесника, так как сердце у нее вдруг забилось от несбыточной надежды.

Ей трудно было дождаться утра. Но она все-таки дождалась. У нее хватило для этого здравого смысла. Ей удалось закончить завтрак, ничем не выдав своего нетерпения. Убравшись после завтрака, она сказала Эми, чтобы та не ждала ее к обеду и не беспокоилась об ужине для дяди Грэя, так как обещала вернуться заблаговременно, чтобы приготовить все самой. Затем она доехала до подножия холмов и заспешила по направлению к Сторожке лесника.

Было холодно. Сосны серебрились на морозе, и трава хрустела у нее под ногами. Изо рта шел пар, и хотя она шла быстро, к тому времени, когда она добралась до вырубки, пальцы у нее задубели. Она действовала не задумываясь, потому что стоило ей заколебаться, как ее охватила бы паника, которая заставила бы ее повернуть назад и убежать прочь. Она постучалась в дверь и подождала. Никто не откликнулся. Быть может, он не хотел отвечать. Он мог видеть, как она подошла к дому, и не желает с ней разговаривать. Однако трудно было представить, что Адам может прятаться за закрытой дверью. Она чувствовала, что он обязательно вышел бы, пускай даже для того, чтобы сказать: «Я занят. Уходи домой». И когда она отступила несколько шагов и подняла голову, то увидела идущую из трубы тонкую струйку дыма.

Она прождала его почти час. Ходила взад-вперед вдоль вырубки, топая ногами и хлопая перчатками, чтобы согреться, и кляня себя за то, что у нее не хватает смелости воспользоваться ключом, который все еще был у нее в кармане. Ей меньше всего хотелось, чтобы Адам заподозрил ее в том, что она шпионит за ним.

Наконец он появился, неся на плече мешок, и, увидев ее, остановился как вкопанный.

– Что ты тут делаешь?

– Мне хотелось встретиться с тобой.

– И как давно ты здесь?

– Примерно с половины десятого.

– Да ты совсем окоченела. – Он сбросил с плеча мешок и открыл дверь. В камине горел огонь, и Либби с благодарностью подошла к нему, снимая перчатки и потирая руки над огнем.

Он вывалил содержимое мешка на стол. Похоже, это были в основном консервные банки, несколько банок покатились по столу и упали на пол. Она подняла одну из них, это был томатный суп.

– Спасибо, – поблагодарил Адам. – Между прочим, почему же ты не зашла внутрь? У тебя же сохранился ключ?

– Да, но я боялась, лучше не надо.

– Почему? – улыбнулся он. – Ты думала, что я не один?

Она не подумала о Дженни, но, видимо, именно это он имел в виду, и с ее стороны было по-детски наивно не подумать как раз об этом.

– Вот, – предложил он, – выпей немного кофе.

Это был все тот же крепчайший, кашеобразный напиток, который она помнила. Она пила его маленькими глоточками, сидя перед камином, в то время как он носил банки и пакеты через комнату на кухню.

Пишущая машинка по-прежнему стояла на столе. В ней был наполовину отпечатанный лист бумаги, и она спросила:

– Следующая книга? – Голос у нее звучал неестественно, как она ни старалась, чтобы их отношения были как можно проще. Адама нисколько не смутило ее появление, он вообще отнесся к этому совершенно нейтрально.

– Точно так, – ответил он, не оборачиваясь, продолжая раскладывать банки и пакеты по полкам.

– Боюсь, мне нельзя взглянуть?

– На данном этапе, даже если ты и посмотришь, это мало что тебе даст.

Какой смысл было делать вид, что это просто случайный визит, словно старая знакомая заглянула проведать и провести время в приятной компании?

– Полагаю, Ян все еще хочет на мне жениться, – выпалила она вдруг.

– Уверен, что хочет.

Она поднялась и подошла к дверному проему между комнатой и кухней. Он открывал банку с жареными бобами, и она продолжала в отчаянии:

– Однажды ты сказал мне, чтобы я не выходила за него замуж. Подскажи, что мне делать сейчас.

– Принимай решение сама, моя девочка, – поднял он на нее взгляд. – Я перестал давать советы.

– Я не люблю его.

– Тогда не выходи за него, но не спрашивай меня об этом.

Банка была открыта, он выложил ее содержимое на сковородку. Казалось, он уделял этому гораздо больше внимания, чем ей, и она стояла молча, покуда он не зажег газ и не повернулся к ней.

– Тебе безразлично, выйду я за него замуж или нет? – спросила она.

– А почему это должно меня волновать? Это твоя жизнь и его, конечно. – Это прозвучало так, словно он пожелал им всего хорошего, даже если и сомневался в этом. – Останешься позавтракать? – Она чуть было не согласилась, но он добавил: – Правда, ко мне должен прийти еще один человек, но мы всегда можем открыть еще одну банку.

– Дженни?

– Да.

– Ты ее любишь?

– А это мое дело, не так ли? – Это его явно забавляло, как будто вся сцена была совершенно тривиальной, и она взорвалась:

– Я хочу знать. Просто ответь мне.

Он посмотрел на часы:

– Примерно через четверть часа у тебя будет возможность задать этот вопрос Дженни. Не сомневаюсь, что она с готовностью ответит на него.

Она не могла встречаться с Дженни, не говоря уже о том, чтобы обращаться к ней с таким вопросом: «Адам тебя любит?» – и видеть, как ее лицо расплывается в улыбке и она обращается к Адаму.

– Почему ты не можешь ответить сам? – спросила она, отчаявшись.

– Подожди, и я покажу тебе.

Дженни и Адам. Его руки обнимают ее за талию, а ее – обвивают его за шею. «Если я увижу это, – подумала Либби, – это меня убьет». И плотно сжав губы, сказала, почти не разжимая их:

– Прощай.

– Прощай, – ответил он, снимая с огня подогретые бобы.

Выйдя за дверь, она слышала, как он выключил газ.

Было множество путей, по одному из которых Дженни Драйвер могла прийти к Сторожке лесника. И, как назло, она выбрала именно тот, которым возвращалась Либби. Либби надеялась, что ей удастся избежать этой встречи, но она слишком поздно увидела Дженни, чтобы попытаться не попасться ей на глаза.

Дженни нарочито поежилась:

– Холодновато, не правда ли? Просто прогуливаешься? – Несомненно, она догадывалась, где была Либби, и поняла, что между ними произошло. В ее глазах можно было прочесть удовлетворение и злорадство.

– Да, – коротко ответила Либби.

– А я иду к Адаму. Тебе не мешало бы знать, что именно так и должно было все кончиться. – Либби ничего не ответила, и, когда проходила мимо Дженни, та произнесла почти задушевно: – Не трать зря время, пытаясь вернуть его назад. Ты ему не нужна, разве тебе не ясно? Что касается Адама, то в последнее время ты ведешь себя курам на смех.

Короткий день постепенно сменился сумерками, наступил вечер. Вернулся с работы дядя Грэй. За весь вечер ничего примечательного не случилось. Равно как и за ужином. Единственное, что нарушило обычный ход вещей, было заявление Либби о том, что она собирается подыскать себе работу. При этих словах Мэйсон положил вилку на стол: он ел достаточно сложный фруктово-ягодный пирог, приготовленный ею.

– Зачем это тебе нужно, моя дорогая?

– Чтобы чем-то занять себя.

– А что, тебе не хватает забот здесь? Ведь Эми вряд ли сможет справиться с хозяйством одна, и даже в это время года у Эйба хватает работы в саду.

Когда-то этого казалось достаточно: заниматься по хозяйству, ухаживать за дядей, но сейчас она сказала:

– Думаю, что ты и в мыслях не держишь, чтобы продать этот дом и переехать в другой, поменьше? Какое безумство, мне кажется, содержать такой огромный дом только для нас троих.

По лицу у него пробежала тень.

– Ты же знаешь, что с ним станет, если мы его продадим? Его просто-напросто снесут, и ничего от него не останется.

Она знала, что с этим домом у него было связано столько воспоминаний. У нее тоже, но одними воспоминаниями не проживешь.

– Видимо, ты прав, – согласилась она, и он вздохнул с облегчением.

– Я не могу бросить «Грей Муллионс», – словно извиняясь, сказал он.

– Конечно, не можешь.

Она подумывала о работе с неполным рабочим днем. Может быть, во второй половине дня, чтобы она могла помогать Эми.

После ужина дядя Грэй прошел к себе в кабинет, а она направилась на кухню, где просидела, помогая Эми ремонтировать постельное и столовое белье, покуда не пришло время спать. Он все еще сидел за столом, когда Либби принесла ему чашку кофе и спросила, не достаточно ли на сегодня.

– Еще пять минут, не больше, – пообещал он.

Пожелав ему спокойной ночи, она отправилась к себе в спальню.

Поднимаясь по лестнице, она спросила себя, неужели наступит когда-нибудь такой день, когда все ее воспоминания будут связаны только с этим домом, как у дяди Грэя. «Дам ему еще полчаса, – подумала она, – затем спущусь снова. Он не должен работать так допоздна».

Она просидела примерно с час и вдруг поняла, что не слышала, как дядя Грэй поднялся к себе. Было уже за полночь, и она подошла на край лестничной площадки, откуда можно было видеть полоску света под дверью его кабинета. Она вздохнула. Она будет стоять у него над душой до тех пор, пока он не спрячет свои бумаги и не пойдет спать.

Либби спустилась вниз, открыла дверь кабинета и увидела, что дядя спит, положив голову на руки, сложенные на столе. Никогда раньше он не делал этого, и она вошла к нему. Она не испугалась.

– Проснись, – произнесла она мягко. – Ну же, тебе давно пора быть в постели.

В предчувствии недоброго быстро пересекла комнату в надежде на то, что он сейчас поднимет голову и улыбнется ей. Вдруг у нее все оборвалось внутри. Коснувшись его, она вскрикнула, произнося только его имя:

– Дядя Грэй… дядя Грэй! – Но ответа не было, и никогда больше не будет, никогда.

Глава 8

Либби схватила телефонную трубку и с трудом смогла набрать номер доктора Элмса. К телефону подошла его жена, и Либби сквозь рыдания произнесла:

– Это Либби. Пожалуйста, скажите ему, чтобы он приехал к нам. – Но она знала, что это бесполезно: доктор Элмс уже ничем не поможет. Никто на свете не в состоянии уже помочь.

Она слышала, как Эми спускается по лестнице, спрашивая: «Что случилось? В чем дело?», – и выбежала в холл.

При виде ее Эми как громом поразило, она откинулась немного назад, словно столкнулась с чем-то прочным. Затем поспешила вниз и, запутавшись в полах своего длинного халата, споткнулась на последней ступеньке.

– Что с ним? Ему опять плохо? – Либби хотела остановить ее, но она просеменила мимо, и Либби услышала: – Нет! О-о, нет! – после чего последовал крик: – Нужно позвать врача, скорее!

– Я уже вызвала его. – Либби обняла Эми за тонкие плечики, которые содрогались от безутешных рыданий. – Он сейчас будет здесь.

Доктору Элмсу, приехавшему буквально через несколько минут, было достаточно одного взгляда и секундного обследования, чтобы, повернувшись к Либби, сказать:

– Я чрезвычайно опечален, моя дорогая.

– Когда это случилось?

– Достаточно давно.

– Я была у него чуть больше часа назад. Если бы только я осталась…

– Ты не смогла бы ничего сделать.

Утром приехал Ян. Кто-то позвонил ему. Он прошел на кухню, где Либби делала вид, что занимается приготовлением завтрака. Никто не собирался его есть, но рутинные заботы отвлекали от печальных мыслей, создавали иллюзию продолжения жизни.

– Либби, – обратился он к ней, и она бросилась к нему в объятия. – О, моя бедняжка, любовь моя! Какое же ужасное несчастье обрушилось на тебя!

Либби кивнула, не в силах произнести ни слова. Дядя Грэй уже больше никогда не улыбнется ей. Никогда больше не услышит она его голос и его шаги. Пройдут годы, тысячи людей встретятся на ее пути, но никто из них не будет дядей Грэем.

– Как мне теперь жить без него? – прошептала она. – Как же мне теперь жить без него?

Ян обнял ее покрепче и сказал успокаивающе:

– Ты поедешь со мной к нам.

– Я должна оставаться здесь, – настаивала она.

– Либби, пойми, в этом нет необходимости.

– А как же Эми?

– Мы позаботимся об Эми, – пообещала Дорин Элмс. – Забери ее с собой, Ян, это будет лучше всего.

В ее присутствии здесь не было никакой необходимости. Она сделала все, что могла.

Его похоронили на маленьком церковном кладбище, рядом с братом и Барбарой. Был холодный ненастный день, пронзительный порывистый ветер дул со стороны холмов. Словно изваянные изо льда, лежали на свежем могильном холмике горы хрупких, не издающих никакого запаха цветов. Либби закрыла глаза, стараясь не видеть толпы людей, собравшихся, чтобы проводить ее дядю в последний путь и помолиться за то, чтобы он нашел мир и покой в этом тихом, укромном уголке.

После похорон все вернулись в «Грей Муллионс», чтобы в последний раз собраться всем друзьям человека, который был всегда для них радушным хозяином. Здесь же должны были огласить текст завещания, хотя никто не сомневался в его содержании: что-то оставалось Эми и Эйбу, а все остальное – Либби. Поверенный в делах, который зачитал завещание, тоже был его другом. В тот день все они были вокруг Либби, но никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой, как тогда.

Мать Яна настаивала на том, чтобы она поехала к ним, и теперь уже ничто не могло служить оправданием для отказа. Эми упаковывала свои вещи, чтобы перебраться к сестре. «Как только я тебе понадоблюсь здесь, дай мне знать», – сказала она Либби. Она уехала, сидя с сестрой, и Либби видела, что на самом деле Эми не хочется возвращаться сюда. На протяжении многих лет ее сестра пыталась увезти ее отсюда в тот коттедж в пригороде Стрэдфорда-на-Эйвоне. Эми была немолода, и дом сестры теперь мог быть тем домом, где упокоится и ее душа.

Либби шла рядом с матерью Яна, которая обнимала ее за плечи, а Каффа, печально опустив хвост и прижав уши, медленно плелся впереди, путаясь у нее под ногами. Она подумала о том, что теперь сад может зарастать, превращаясь в непроходимые джунгли. Это был конец «Грей Муллионса».

На следующий день к Либби пришли с визитом. Это был поверенный в делах господин Селвин, двоих других она тоже прекрасно знала: они работали с дядей Грэем на заводе – его заместитель Эндрю Маккэллум и управляющий Джим Локкьер. Последний раз она видела их на похоронах.

Сейчас господин Блэйни провел их в гостиную и позвал:

– Либби, к тебе гости.

Либби занималась тем, что пыталась ответить на некоторые письма соболезнования, которые привез Ян сегодня утром из «Грей Муллионса». В них говорилось о том, как обеднел мир с потерей Грэма Мэйсона. «Благодарю вас за ваше сочувствие», – писала она снова и снова, слезы застилали глаза, и буквы расплывались.

Она поднялась им навстречу. Их лица были очень серьезными, что вполне естественно, но было что-то еще. Замешательство? Смущение? Это были солидные, преуспевающие люди, но господин Селвин прокашлялся, подобно неуверенному в себе школьнику, а двое других явно переминались с ноги на ногу.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – пригласила Либби и затем спросила: – В чем дело?

Похоже, на долю господина Селвина выпала обязанность сообщить ей что-то не совсем приятное, так как он подбирал слова, чтобы начать говорить. Тогда Либби спросила:

– Речь идет о заводе? – Присутствие Локкьера и Маккэллума говорило в пользу ее догадки, и она теперь отвечала за завод сама. Он стал ее собственностью. До этого она не очень-то задумывалась об этом, но, видно, лучше было начать думать и об этом.

– Частично, – согласился Селвин. Он посмотрел на нее, и у него меж бровей появилась глубокая борозда, свидетельствующая о его озабоченности. – Либби, насколько ты была в курсе финансового положения своего дяди?

– Не очень. – У нее всегда были карманные деньги, а дядя был богатым человеком. Это все, что она знала. – А что случилось?

– Дело в том, что все обстоит не так, как мы ожидали. Я знал, что Грэм Мэйсон пренебрегал мерами предосторожности, но… – Он заколебался, и Либби спросила:

– Вы имеете в виду, что завод находится в бедственном положении?

– Дядя должен был бы обанкротиться. Он, считай, был банкротом.

Это было невероятно. Никогда не было нехватки в деньгах.

– У вас есть какие-либо соображения по этому поводу? – спросила она Маккэллума, который везде представлял интересы дяди Грэя и был его ближайшим коллегой, но его лицо было серым от потрясения.

Он покачал головой:

– Я знал, что дела могли быть и лучше, но, Бог тому свидетель, я даже не мог себе представить, что мы находимся в таком безвыходном положении. Вы же знаете, у него были все бразды правления. Это семейный бизнес, он всегда им был. Никто, кроме него, не имел доступа ко всем книгам и ведомостям, словом, ко всей бухгалтерии.

– Почему же он никому об этом не говорил?

Она подумала, что каждый из них задает себе тот же самый вопрос.

Селвин пожал плечами:

– Полагаю, он надеялся как-то выкрутиться. Раньше тоже бывали тяжелые времена, и ему удавалось пережить их.

– Насколько серьезно положение?

Селвин вытер со лба пот и посмотрел на дверь, словно боясь, как бы их не подслушали.

– Он оказался бы в беде. Более того, он мог бы оказаться в тюрьме.

Либби была поражена. Ей показалось, будто под ней рушится основание всего мироздания.

– Что мы можем сделать? – услышала она свой голос.

– Завод, конечно, придется продать. Его нужно было бы закрыть давным-давно. Это было равносильно тому, чтобы швырять деньги в заведомо гиблое дело.

– А дом?

– Заложен. Не дом, а земля, на которой он стоит. Сам дом практически ничего не стоит.

Она знала, но слышать об этом было больно. Она спросила:

– Если все будет продано, можно ли будет рассчитаться с кредиторами?

– Я не знаю. – Селвин был юристом. Он был ошеломлен, обнаружив истинное положение дел Грэма Мэйсона.

– В таком случае, – произнесла решительно Либби, – нам лучше начать обдумывать выход из создавшегося положения.

И Селвин посмотрел на нее пристальным взглядом:

– Вы, конечно, понимаете: все это означает, что вы остаетесь ни с чем?

– Господин Селвин, – решительно произнесла она, – не могли бы вы разобраться в делах? Установить, каков размер долга, узнать, что не так. Выставьте на продажу все, что только осталось.

– Я сделаю это ради вас.

Именно страх перед неизбежностью ускорил кончину дяди. Теперь Либби все поняла. Вот почему он так отчаянно торопил ее выйти замуж за Яна.

Она спросила себя, всех их:

– Почему он не сказал нам? Почему никому не позволил разделить с ним эту тяжкую ношу?

– Его отец был гордым человеком, – попытался объяснить ей Локкьер, – и я помню его деда, правда, тогда я был еще парнишкой. В те дни даже деревенские мальчишки снимали свои шапки перед ним, а девчата приседали в поклоне. Это было проявление уважения, вы понимаете.

Либби, естественно, ничего этого не могла помнить.

Но крах был здесь во всем его проявлении. Либби оказалась посреди руин.

Она вышла в холл проводить мужчин, и мать Яна подошла к ней:

– Все нормально?

– Боюсь, плохие новости.

– О Господи! – Она подождала, готовая вновь проявить сочувствие.

Либби ответила твердым голосом:

– Похоже, дела у моего дяди находились в очень плохом состоянии.

– О? – До нее еще не совсем дошел смысл сказанного, покуда Либби не продолжила:

– Он не был богатым человеком. Он был бедняком.

Мать Яна прекрасно знала Мэйсона, не раз бывала в «Грей Муллионсе», кроме того, у ее мужа были с ним совместные дела. Поэтому она воскликнула:

– Но это невозможно!

– Это правда.

– Ты имеешь в виду, – спросила госпожа Блэйни, – что вообще ничего не осталось?

– Я буду счастлива, если этого хватит хотя бы для того, чтобы рассчитаться с долгами. Господин Селвин, например, считает, что нам этого не удастся сделать. У меня есть кое-что на личном счете. Если потребуется, то и эти средства пойдут на покрытие долгов, но если они останутся, я буду только рада. Полагаю, Эйб и Эми, должно быть, рассчитывали на то, что дядя Грэй собирался им оставить.

– Нам нужно позвонить отцу, – проговорила госпожа Блэйни, имея в виду отца Яна, и это прозвучало так, словно в результате все сразу же изменится.

За свою жизнь Ирен Блэйни имела немало неприятностей. Смерть родных и друзей. Случались болезни. Но всегда у нее было достаточно денег, чтобы не только сводить концы с концами, но и жить в достатке, не испытывая ни в чем нужды. Слышать, что кто-то остался без единого пенни, было для нее невообразимым.

– Нам нужно все рассказать отцу, – повторила она, и ее рука лежала на трубке, когда зазвонил телефон. Она невольно отдернула руку, словно ее ударило током, и Либби взяла трубку. Это звонили Либби – мисс Дэвис, секретарша дяди Грэя.

– Либби, как ты?

– Со мной все в порядке, – ответила она, понимая, чем был вызван этот звонок. – А как у вас дела?

– Немного встревожена. Мы все встревожены. Ходят самые невероятные слухи, начиная с самого утра. – Ее голос звучал почти весело, она так была озабочена тем, чтобы поднять Либби дух и успокоить ее, сказав, что все это несусветная чушь. Подождав несколько секунд, она пояснила: – Слухи о том, что фирма закрывается.

Мисс Дэвис проработала с Мэйсоном пятнадцать лет. Она знала его так хорошо и, однако, тоже оказалась совершенно не готовой. Либби отдала бы несколько лет жизни, чтобы только избавить ее от этого. Но она сказала спокойным голосом:

– Это правда. Мне очень жаль, но это правда. Мы обанкротились. Мы не можем продолжать бизнес.

Мисс Дэвис не могла поверить ей. И никто не мог поверить, кто бы ни звонил. И эта новость в течение буквально получаса стала известна, казалось, всем в округе. Между этими звонками госпожа Блэйни позвонила мужу и попросила его приехать домой как можно скорее. Он приехал через четверть часа, и за это время последовало еще три звонка.

После третьего звонка Либби попросила:

– Можно я отключу телефон?

И госпожа Блэйни ответила:

– Да, конечно. – Затем пошла к парадному входу ждать приезда Роберта.

Либби стояла в нерешительности посредине холла. Она знала, что госпожа Блэйни хотела выбежать навстречу машине своего мужа и сообщить ему:

«Грэм Мэйсон не оставил после себя ни пенни. Фирма обанкротилась, дом заложен. У Либби нет ничего за душой». И ей будет не очень удобно говорить, из опасения, что Либби может это услышать.

Поэтому Либби вернулась в гостиную и села за стол, на котором готовила ответы на письма соболезнования.

Была записка и от Адама. Одна строчка сочувствия, которую мог написать друг – не близкий друг, скорее хороший знакомый.

Но ей удалось ответить не больше, чем на два письма, так как приехал господин Блэйни вместе с Яном. По всему было видно, что либо они узнали об этом раньше, либо госпожа Блэйни успела им сообщить, встретив около дома. Одним словом, они были в курсе.

– Какая ужасная новость, – начал господин Блэйни.

– Да.

– Я не могу себе представить. Мне всегда казалось, что фирма Мэйсона – солидная, прочно стоящая на ногах компания.

– Полагаю, – согласилась Либби, – все так считали.

– У нас с ним были совместные дела. Остался неоплаченный счет. – Либби моментально покраснела до корней волос, и он поспешно добавил: – Не такой уж большой, чтобы это имело какое-то значение, конечно, но я не могу поверить, что дела столь плохи, как об этом говорят.

– Вы можете позвонить господину Селвину в офис. Компания «Селвин и Стреттон», это в Фулмор-Рау.

– Думаю, я так и сделаю.

Они ушли с Яном в холл.

Вернувшись, господин Блэйни сказал:

– Я связался со Стреттоном, и он все подтвердил. – Блэйни посмотрел через комнату на свою жену: – По-видимому, его ожидал неминуемый арест. – Затем, вспомнив о Либби, сказал: – Извини, моя дорогая, мне не следовало бы говорить об этом.

– Может быть, это и хорошо… – нарушила госпожа Блэйни молчание, имея в виду: «Хорошо, что он умер». Ее глаза перебегали с мужа на сына, и Либби понимала, что она задается вопросом: «А правда ли то, что говорят? Что это просто разрыв сердца?»

Это действительно был инфаркт, безо всякого сомнения. Дядя Грэй продолжал бы сражаться до последнего. Но люди еще долгое время будут задаваться одним и тем же вопросом.

– Думаю, что мне лучше перебраться назад в «Грей Муллионс», – сказала Либби.

– Не смей даже думать об этом, – возразила мать Яна. – Что ты будешь там делать одна?

– Об этом не может быть и речи, – подтвердил его отец, а Ян успокоил:

– Не переживай, Либби, никто не собирается обвинять тебя.

– Спасибо, – ответила она. Она была благодарна им за все. – Вы так добры ко мне, – продолжала она, – но я не могу больше у вас оставаться. Я понимаю, что сейчас уже ничего не исправить, слишком поздно. Если бы я была парнем, он посвятил бы меня в свой бизнес. Возможно, я не смогла бы предотвратить это, но зато хотя бы знала, чего ожидать. Я могла бы постараться убедить его обратиться к кому-либо за помощью, или сократить свои потери, или что-то в этом роде. Но я девушка. Я была создана только для того, чтобы заботиться обо мне, баловать меня, и была ему совершенно бесполезной. Теперь за мной некому ухаживать, я предоставлена самой себе и должна научиться быть самостоятельной.