Текст книги "Привяжи меня! (ЛП)"

Автор книги: Джейн Дэвитт

Соавторы: Алекса Сноу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Ягодицы, бедра; сильнее, кожа стала такой чувствительной, что каждый удар казался все болезненнее, с губ Стерлинга рвались гортанные звуки, он пропускал боль через себя, позволяя ей уносить все неприятности прошедших дней.

Последовала пауза, Оуэн нежно потер его горящий зад и поясницу:

– Отлично, – сказал он. – Хороший мальчик. А теперь я продолжу, и мне нужно, чтобы ты отсчитал пятнадцать ударов, пожалуйста.

«Он всегда так вежлив», – подумал Стерлинг, дожидаясь следующей игрушки. Может, это будет щетка для волос – твердая и тяжелая? Или паддл? А есть ли у него самого предпочтения, или в конце ему будет все равно?

Было ясно одно – удар будет куда сильнее любого шлепка… Стерлинг понял это по тому, как Оуэн отвел руку для замаха. Что-то со свистомопустилось на его уже горящую задницу, пронзая тело болью и выбивая воздух из легких. «Паддл», – рассеянно отметил Стерлинг, голова закружилась. Перед глазами заплясали черные точки, и он понял, что задерживал дыхание, пока паддл не коснулся его кожи; он резко втянул в себя воздух, кислород наполнил легкие, и взгляд прояснился.

Все это время Оуэн ждал, пока он придет в себя, почувствовав, что что-то не так. Теперь он продолжил – четыре удара через равные промежутки времени. Было странно… паддл бил не так больно, как ладонь, но у Стерлинга каждый раз перехватывало дыхание. Ощущения стали такими яркими, к тому же паддл был гораздо большеладони.

И производил куда больше шума, что тоже казалось частью всего этого. Стерлинг задумался, на что это было бы похоже, если бы он не мог слышать; Оуэн как-то отшлепал его с завязанными глазами, и теперь Стерлинг часто зажмуривал их, чтобы отгородиться от всего, кроме прикосновений ладони Оуэна, но если бы он не мог слышать, может, ощущения стали бы еще острее, или наоборот?

Надо поговорить об этом с Оуэном… он любит обсуждать то, чем они занимаются. Стерлинг видел, как тот наслаждается их беседами, и стоило ему сказать, что он хочет что-нибудь попробовать, со временем это всплывало во время сцен. Он никогда не забывал, насколько то, что они делали, отвечало прежде всего его собственным желаниям; и от этого его долг перед Оуэном становился еще больше.

С завязанными глазами, заткнутыми ушами… Боже, может, Оуэн еще и вставит кляп ему в рот, чтобы лишить единственной отдушины, оставив Стерлингу только осязание и больше ничего?

Следующий удар заставил его тихо вскрикнуть, потому что паддл действительноглубоко впился в кожу.

– Сосредоточься, – сказал Оуэн строгим голосом. Растворяться в ощущениях разрешалось; позволять своим мыслям мешать им – нет, а Оуэн всегда чувствовал разницу – один бог знает как, но чувствовал.

Стерлинг не мог выдавить из себя извинение; он не мог говорить, но сумел выжать из себя покаянный стон и подставить зад под следующий удар, заставив Оуэна тихо рассмеяться и прошептать «такой нетерпеливый», как будто это было для него новостью.

Еще два, и Оуэн остановился и спросил:

– Сколько?

Стерлинг отлично научился считать про себя, думая при этом о своем.

– Четырнадцать. – И все же самым сильным оказался пятнадцатый, достаточно сильным, чтобы вырвать у Стерлинга крик, и он почти вздохнул с облегчением, зная, что эта часть закончилась. Однако еще две ждали своей очереди, и следующей была щетка, поэтому он заранее представлял, какими будут ощущения.

Его член, видимо, тоже представлял, и ему явно нравилась эта идея.

Стерлингу так хотелось почувствовать жжение от шлепка щеткой, что он поерзал – совсем чуть-чуть, – предвкушая боль. Это движение принесло немного облегчения напряженному члену, и Стерлинг хрипло застонал.

– Я разрешил тебе кончить послеэтого, – напомнил ему Оуэн. Он потер гладкой прохладной стороной щетки ягодицы Стерлинга, а потом перевернул ее. Щетинки царапали нежную кожу, пока Оуэн безжалостно водил щеткой, и Стерлинг задергался и протестующе застонал: – Не раньше, – договорил Оуэн. – Лежи спокойно, пожалуйста.

Это было тяжело; хотелось двигаться, бороться с болью, даже несмотря на то что она была желанной, но он старался. Первый шлепок щеткой свел все его старания на нет. Слезы потекли из глаз, руки сжались в кулаки.

– Боль такая сконцентрированная, да, – говорил Оуэн, работая рукой. – И острая; это не моя ладонь и не славный упругий паддл. Не такая сконцентрированная, впрочем, как от стека, но не думаю, что ты готов к этому.

Обычно Оуэн не говорил так много, но Стерлинг заметил, что его слова помогают отвлечься, хотя голос Оуэна и был едва слышен сквозь шум крови в ушах. Он хотел добраться до того места, где боль прекращалась, где каждый удар становился маленьким оргазмом, заставляя всем телом дрожать от удовольствия, сотрясая весь мир. Так близко.

– Пятнадцать, – сказал Оуэн вслух, а Стерлинг – про себя. Его прохладная ладонь прошлась по горящей коже. – Думаю… да, думаю, ты вытерпишь еще шесть ударов. Что бы ты хотел, чтобы я использовал, Стерлинг? – Его рука продолжала гладить ягодицы Стерлинга, пока Оуэн ждал, когда он отдышится, чтобы ответить, щекоча, играя: нежно пощипывая, похлопывая, иногда так сильно, что это можно было принять за шлепки, иногда медленно проводя пальцем по впадинке между ягодиц, добираясь до места, которое до сих пор ныло от сладкой, глубокой боли, напоминая Стерлингу, как приятно, когда тебя наполняют, имеют, берут.

Ему хотелось, чтобы что-нибудь оставило следы, следы, до которых он мог бы дотрагиваться следующие несколько дней, чтобы вспомнить, что принадлежит Оуэну.

– Стек, – хрипло выдавил он. – Пожалуйста.

Ладонь Оуэна замерла.

– Эээ. Мне кажется, это не самая хорошая идея…

– Пожалуйста. – Стерлинг повернулся и попытался заглянуть в лицо Оуэну, но не смог из того положения, в котором лежал, а двигаться ему не разрешали. – Пожалуйста, Оуэн. Я хочу этого. Разрешите мне опуститься на колени. Разрешите показать, как сильно я хочу этого от вас.

– Будет больно, – сказал Оуэн, и что-то в его голосе подсказало Стерлингу, как больно будет и как сильно Оуэну хочется это сделать. В самом начале их отношений он никак не мог объяснить себе то чувство защищенности, которое дарил ему Оуэн, причиняя боль, оставляя синяки, отметины, вызывая слезы. Будь это кто другой, Стерлинг бы испугался, но Оуэна он не просто любил, он ему доверял. Целиком и полностью. Безгранично.

Это и позволяло ему просить больше, чем он мог стерпеть. Возбуждение делало Стерлинга опрометчивым, но он всегда знал, что Оуэну известно, где пролегают его границы, даже лучше, чем ему самому. Оуэн возбуждался, шлепая его, заставляя кожу гореть, но контролировать Стерлинга, укрощать его, сдерживать его порывы нравилось ему еще больше, и Стерлинг знал это.

Однако сейчас он хотел именно этого. Стек. Шесть ударов. Сможет ли он вынести еще шесть ударов по уже звенящей, кричащей от боли коже? Может быть и нет. Но он мог просить об этом, зная, что Оуэн пойдет ровно на то, что необходимо, чтобы привести его к такой желанной разрядке.

– Пожалуйста, – сказал он, вкладывая в это слово все, что сейчас испытывал. – Оуэн, я смогу. Я хочу этого. Мне это нужно. – Его затрясло, дрожь прошла от головы до самых кончиков пальцев на ногах – даже член дрогнул.

На мгновение Оуэн задумался, и Стерлинг уже был почти уверен, что ему откажут, когда Оуэн сказал:

– Шесть ударов. Не забудь свои стоп-слова и не бойся использовать их, если потребуется. Обещай мне.

– Обещаю, – выдохнул Стерлинг. Сейчас он хотел этой яркости, этой новизны ощущений больше, чем чего-либо в жизни… он готов был пообещать что угодно, как бы безрассудно это ни выглядело, поэтому даже не задумывался об этом. Он не собирался использовать стоп-слова: ни одно, ни другое, никогда.

Он почувствовал, как Оуэн потянулся к кровати, и все его тело напряглось от осознания того, что сейчас произойдет.

Хотя, конечно, на самом деле он не имел об этом ни малейшего понятия.

– Один, – сказал Оуэн… он впервые стал считать вслух – Стерлинг счел это предупреждением – и опустил стек на его ягодицы.

Сказать, что он закричал, было бы преувеличением. Он никогда и не представлял себе, что может быть так больно, тонкий стеклопластик впился в кожу, и мир взорвался. Его крик затих, потому что кончился воздух, и Стерлинг задышал так часто, что легкие стали гореть, а живот свело.

Он услышал, как Оуэн со свистом вдохнул и почувствовал, как после удара стека, тот весь напрягся, как будто это его задница горела огнем, его тело вспороли, взрезали. Никакой крови. Он как-то говорил об этом Оуэну, ведь так, довольно давно? Никакой крови. Он не хотел истечь кровью… о, Боже, у него течет кровь, как может быть так больно, если крови нет?

Боль захватила его, поглотила. Слишком много, впервые ее было слишком много. Ему нужно было, чтобы она помогла попасть туда, куда он хотел, но этотолкало его куда-то за грань, и он не знал…

– Два, – сказал Оуэн, никакой неуверенности в его голосе.

Стек рассек воздух и с силой ужалил кожу, Стерлинг снова вскрикнул. Он не пытался сдерживаться, потому что это требовало слишком много усилий, а Стерлинг знал, что у него в любом случае ничего не выйдет. Боль растеклась по телу, и он позволил ей овладеть собой, затянуть глубже в собственное тело, отгораживая от всего остального, пока он не остался одним во вселенной, он внутри своего тела и больше ничего.

Здесь он в безопасности.

Три и четыре не заставили его кричать, потому что он больше не мог, хотя его лицо горело и было мокрым от слез, а бедра двигались, подаваясь вперед, не встречая сопротивления, но, казалось, что и этого достаточно, чтобы кончить. Так близко, он так близко…

На мгновение звуки словно включились, и голос Оуэна:

– Пять, – вырвал его из тумана обратно в реальный мир, от которого он так отчаянно хотел спрятаться, и когда он почувствовал удар, в нем не было ничего запредельного или прекрасного, и он не заставил Стерлинга кончить, это было просто чертовски больно, и Стерлинг закричал.

– Нет, – прохрипел он. – Нет, Оуэн… инф-филд.

Оуэн остановился, погладил Стерлинга по волосам и отвел прядь с мокрого от пота лица.

– Хороший мальчик. Я горжусь тобой.

Гордится? С какой стати Оуэну…

– Очень важно знать свой предел, – продолжил тот. – В том, что тебе нужна передышка, нет ничего стыдного, так же как и в моем решении, что на сегодня этого достаточно.

Испугавшись и в то же время испытав огромное облегчение, Стерлинг вскинул голову, пытаясь разглядеть выражение лица Оуэна.

– Нет, просто…

– Это не тебе решать, – сказал Оуэн. – А мне. На колени, пожалуйста.

Хотя ягодицы горели, Стерлинг подчинился, соскользнув с колен Оуэна на пол, а Оуэн присоединился к нему через пару секунд.

Было странно видеть его на полу рядом с собой. Он обнял Стерлинга за плечи и потянулся рукой к кровати. Стерлинг напрягся, хотя знал, что Оуэн не возьмет ничего вроде паддла.

Подушка. Мягкая и белая, приятно холодящая кожу, когда Оуэн подсунул ее Стерлингу под ягодицы.

– Если тебе так нужен толчок, – сказал Оуэн, поддерживая Стерлинга, – можешь получить его так, от моей руки.

Прежде чем Стерлинг успел обдумать это, не говоря уже о том, чтобы что-нибудь сказать, сильные пальцы обхватили его член, поникший после случившегося, лишь наполовину твердый, и Оуэн начал двигать рукой, нежно, настойчиво уговаривая его вернуться туда, где все: эта поза, боль, Оуэн – подходило друг другу как детали конструктора.

Он позвал Оуэна по имени, наслаждаясь тем, как складываются губы, его звучанием. Стерлинг повторил, и Оуэн прижался губами к его губам, поцелуй рождал ощущения не хуже, чем ладонь на его члене.

– Не двигай руками, – прошептал Оуэн, и почему-то этот приказ заставил Стерлинга кончить. Он вскрикнул, рука Оуэна крепче обвила его плечи, а пальцы на члене сжались и ускорили движения, и не осталось ничего, кроме наполненной вспышками темноты, и его тело на какое-то время перестало принадлежать ему, отдавшись только наслаждению и Оуэну, навсегда Оуэну.

Глава Четырнадцать

На следующий день Оуэн проснулся от приглушенного шелеста снега за окном. На карниз намело уже несколько дюймов, а значит, на земле будет еще больше. Хорошо, что у него не было на сегодня особых планов, подумал он и обнял Стерлинга.

– Ммм. Что такое? – пробормотал тот.

– Ничего, – прошептал Оуэн. – Спи. На снегопад полюбуешься позже.

– На улице метель? – Стерлинг зевнул и заморгал. – Серьезно?

– Не знаю, похоже. По крайней мере снега должно быть много.

Стерлинг сел, поморщился и перекатился на бок.

– Надо испечь печенье и слепить снеговика.

– Позволь мне познакомить тебя с одной из радостей домовладельцев в этом городе, – сухо ответил Оуэн. – Уборкой снега.

– Разве этим занимаются не городские службы? – спросил Стерлинг и снова зевнул.

Оуэн закатил глаза.

– Они чистят дороги. А двор и тротуар приходится убирать самим. Обычно я еще и разгребаю снег у дома Сары, соседки. Ей почти восемьдесят, и для нее это слишком. – Он нежно улыбнулся и поцеловал Стерлинга в мягкие со сна губы. – А она печет мне печенье. Очень много печенья. Сара любит готовить, перед Рождеством она принесла мне целую корзину. Они в книжном клубе обмениваются выпечкой, но шесть дюжин разного печенья многовато для одной пожилой леди, во всяком случае, мне она говорит именно так. Будешь хорошо работать, дам тебе парочку, но притронешься к шоколадно-имбирному, и приготовься встретить мою ярость.

– О, я уже боюсь, – ухмыльнулся Стерлинг и снова поморщился. – Оу. Ну ладно, наверное, я и правдапобаиваюсь, – однако он не прекращал улыбаться.

– Пойди прими долгий горячий душ, – предложил Оуэн. – Сразу почувствуешь себя лучше. А потом позавтракаем перед выходом.

– Не легче ли купить снегоочиститель? – предложил Стерлинг, вставая.

– Во-первых, скорее всего сейчас они уже распроданы, во-вторых, уборка снега – хорошее физическое упражнение, в-третьих, чтобы добраться до машины и поехать в магазин за очистителем, нам придется сперва откопать ее, а если мы это сделаем, снегоочиститель будет уже не нужен.

– Ты, наверное, считаешь себя очень умным, – заметил Стерлинг и показал Оуэну язык, отчего еще больше стал походить на мальчишку.

– Считаю? Нет. Знаю? Да. – Оуэн поднялся с постели, накинул халат и поманил Стерлинга пальцем. – Иди сюда. – Тот осторожно подошел к нему. На следующий день все болит сильнее, ну, или так однажды сказал ему Майкл. Оуэн развернул Стерлинга к себе спиной и осмотрел его бедра и ягодицы. Кожа вокруг следов стека – тонких ярко-красных полос – была розовой, а под пальцами оказалась чуть шероховатой и теплой. – Я приложу арнику после душа, дашь мне знать, если боль станет слишком сильной.

Стерлинг молча пожал плечами, и Оуэн укоряюще хлопнул его по бедру.

– Я не шучу; мне не нравится, когда ты доводишь себя до крайности. Прошлой ночью ты показал, что можешь за себя постоять, но я вижу, что тебе это не понравилось. Просьбу остановиться ни в коей мере нельзя считать промахом, тебе ясно?

Взгляд Стерлинга стал растерянным, но мальчик был достаточно умен, чтобы понять, каким должен быть правильный ответ, хоть и недостаточно мудр, чтобы поверить в него.

– Да.

Оуэн вздохнул.

– Нет, неясно. Сядь.

Стерлинг настороженно опустился на край постели.

– А теперь послушай меня. Знать свои границы очень важно, и то, что ты понял это сам и дал мне понять, что нужно остановиться, говорит о том, что ты достаточно взрослый для таких отношений. – Оуэн положил ладонь на бедро Стерлинга чуть выше колена. – Это хорошо, Стерлинг.

– Знаю, – кивнул тот. – Знаю! Я тебе верю.

– Но?

Стерлинг скользнул рукой под ладонь Оуэна, переплетя их пальцы.

– Но легче от этого не становится. Мне все равно кажется, что я подвожу тебя, и это чувство мне не нравится.

– А кому нравится, – резко бросил Оуэн, – у меня никогда – никогда – не было саба, который бы ни разу не использовал ни одного стоп-слова, и, по правде говоря, если бы ты не сделал этого в скором времени, мне пришлось бы тебя заставить. Эти слова необходимы; они не просто для видимости. Я понимаю, что ты испытываешь, и читаю язык тела, но когда все уже сказано и сделано, на кону в буквальном смысле твоя задница.

Стерлинг поерзал, словно упоминание задницы заставило ее заныть сильнее, и Оуэн машинально сжал его руку, чтобы приободрить.

– Дело не только в физическом аспекте; то, что обычно ты терпишь с легкостью, может стать невыносимым в зависимости от твоего настроения. И я говорю не о боли; если ты расстроен и чувствуешь себя одиноко, а я заставлю тебя стоять в углу за пререкания, это способно довести тебя до критической точки, когда ты не сможешь больше ни секунды терпеть, чтобы тебя игнорировали. – Оуэну хотелось верить, что хоть толика того, что он говорит, доходит до Стерлинга. – Пользоваться этими словами просто потому, что наказание тебе скучно, непозволительно – и поверь, я узнаю, если это так, и последствия тебе не понравятся… но, используя слова при необходимости, ты никогда меня не разочаруешь. Поспрашивай других, поговори со своим другом Алексом. Ты поймешь, что я прав. Чтобы то, чем мы занимаемся, оставалось безопасным, мы оба должны быть ответственными, а не только я. Это для удовольствия, да, игра, если тебе так больше нравится, но в ней есть свои правила и меры предосторожности, и они существуют не без причины.

Он вздохнул и провел свободной рукой по растрепанным волосам.

– Ну ладно, хватит, еще слишком рано для чтения лекций. Мне нужен кофе. Ступай в душ, а я включу кофеварку.

Пока Стерлинг был в ванной, Оуэн приготовил кофе и уселся на кухонный столик. Он слушал, как наверху течет вода, чтобы, как только Стерлинг закончит, сходить в душ самому.

Сегодня ему нужно было придумать, как загрузить Стерлинга работой и заставить расслабиться. После такой напряженной сцены, как вчерашняя, мальчику нужно время подумать, не говоря уже о том, что, чтобы уровень эндорфинов после такого пришел в норму, тоже требуется время.

Нужно хорошенько позавтракать, не печеньем (хотя мысль и заманчивая). Совсем недавно он как раз ходил за покупками и запасся на несколько дней вперед, так что в доме было полно еды… на обед можно будет приготовить суп и сделать горячие бутерброды с сыром, а на ужин заказать пиццу, если снег к тому времени прекратится. Оуэн бросил взгляд в окно – судя по всему, метель лишь усиливалась, весь мир казался затянутым ледяным белым покрывалом.

Вода перестала течь, и сверху раздался крик Стерлинга:

– Я все!

Оуэн одним глотком допил кофе и пошел наверх, думая о Стерлинге: мокром и раскрасневшемся после душа, потому что эта мысль была куда более привлекательной, чем размышления о предстоящих часах за уборкой снега. Сейчас хватит с него и душа, но потом он пообещал себе помокнуть в ванне. Ему это просто необходимо.

Накладывание мази на ягодицы Стерлинга оказалось забавной кодой порки. Обычно стоически перенося боль, сейчас тот лежал на кровати, извивался, всхлипывал, стонал и даже один раз вскрикнул, жалуясь на щекотку, пока улыбка Оуэна не переросла в смех.

– Ты как маленький, – заявил он Стерлингу. – Хорошенький, конечно, но нытик. Мазь помогает синякам рассасываться.

– Она холодная и склизкая. – Тот перевернулся на бок и надул губы. О да, очень хорошенький. – И мне нравятсясиняки.

– Минут пять любовался ими в зеркале ванной, да? – вздохнул Оуэн. Это не было предположением.

– По меньшей мере, – согласился Стерлинг, нисколечко не устыдившись. – Интересно, а до начала нового семестра они продержатся?

– Сомневаюсь. На тебе все быстро заживает. – Оуэн закрутил крышку и встал. – А теперь одевайся, пошли завтракать.

Они неторопливо ели яичницу с тостами и канталупой – последнее стало очередным поводом для жалоб Стерлинга.

– Сбалансированное питание очень полезно, – сообщил ему Оуэн.

– Я просто не люблю дыни, – сказал Стерлинг, хотя продолжил ее жевать. – И арбузы тоже. Не знаю почему – наверное, потому что у них такая странная консистенция.

Оуэн доел тост и заметил:

– Ты постоянно на что-нибудь жалуешься.

Стерлинг замер и задумался.

– В самом деле?

– Нет, я пошутил. – Просто надо было что-нибудь сказать.

– Нет, серьезно, я слишком много жалуюсь? Я знаю, что на лекциях это тебя раздражало. Я больше не буду, правда. – Стерлинг открыто смотрел на него.

– Стерлинг… – Оуэн нечасто чувствовал себя растерянным, но сейчас был один из этих редких моментов. – Я не собираюсь убеждать тебя, что ты не нервировал меня на лекциях, потому что мы оба знаем, что это неправда, и ты, конечно, нередко делал это нарочно, но, нет, я не считаю, что ты слишком много жалуешься. Это было глупое замечание с моей стороны; я просто пошутил, вот и все. Не обращай внимания. Ты нравишься мне таким, какой есть. – Он махнул рукой на остатки дыни. – Доешь или оставь. Как хочешь. В холодильнике должна была остаться малина, может, она нравится тебе больше.

– Да нет, не надо, – сказал Стерлинг. – Я тоже сморозил глупость. Это всего лишь дыня – ты же не просишь меня есть фасоль или окру, или что-нибудь действительно отвратное. – Он слегка улыбнулся, похоже, чувство юмора наконец вернулось к нему. – Кстати, я ненавижу окру.

– Я догадался, – кивнул Оуэн. – Я тоже не особо ее люблю. И еще не перевариваю цветную капусту.

Стерлинг оставил последний кусочек дыни нетронутым и выпрямился на стуле.

– А что ты любишь?Ну, то есть какая твоя любимая еда?

– Шоколад, – ответил Оуэн. – И все острое, но не чересчур перченое; мне нравится вкус, а не острота. Утку, как ее готовят во Франции, сочную, с кровью... что угодно свежесобранное из своего сада... Боже, да много чего. – Он улыбнулся. – Но больше все-таки шоколад.

– Я запомню, – сказал Стерлинг, а Оуэн задумался, не ждать ли ему в будущем шоколад в подарок. Стерлинг встал, взял свои тарелки, отнес к раковине, чтобы сполоснуть, и уставился в окно. – Вау, ну и снегопад.

Оуэн подошел к нему со своей тарелкой, чашкой и вилкой. Сгрузив все в раковину, он встал за спиной Стерлинга и обнял его за талию, любуясь кружащимися снежными хлопьями. За окном нещадно мело, знакомые очертания кустов и дорожек были едва различимы.

– Все еще хочешь лепить снеговика?

– Может быть, если снег прекратится. – Судя по всему, в ближайшее время надеяться на это было глупо. Стерлинг довольно вздохнул. – Как здорово.

– Любоваться на снегопад из окна? Как только мы окажемся на улице, ты сразу изменишь свое мнение.

– Нет, быть здесь, с тобой.

Второй раз за утро Оуэн растерялся. Стерлинг был так искренен, выражал свои эмоции, не сдерживаясь и не смущаясь. Не то чтобы Оуэн не разделял мнения Стерлинга о том, что здорово быть с тем, кто тебе нравится, и наслаждаться его обществом, когда на улице непогода, но он не думал, что мог бы сказать об этом так открыто.

– Ты романтик, да? – спросил он насмешливо. – Мне теперь ждать дюжину роз на День Святого Валентина?

Стерлинг повернулся к нему, случайно задел многострадальной пятой точкой стойку и вздрогнул.

– Дюжину дюжин, если я смогу это себе позволить, и мне кажется, ну не знаю, тебя ведь это не задело бы? – Он вопросительно посмотрел в глаза Оуэна. – Знаешь... некоторые парни не любят цветы. Ну то есть когда им их дарят. А ты?

– Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь дарил мне цветы, – ответил Оуэн. Какая-то непривычная нежность заставила его улыбнуться в полные тревоги глаза Стерлинга и серьезно сказать: – Пожалуй, мне было бы приятно, если бы ты подарил мне несколько. Две розы, например. Белую и красную. – Он положил ладонь на зад Стерлинга, обхватив ягодицу, но не сжимая. – О символике цветов тебе придется догадаться самому.

– До Дня Святого Валентина еще пара месяцев, но, думаю, я не забуду, – сказал Стерлинг и нарочно чуть подался назад, тихо охнув, когда давление на синяки усилилось. – А если ты решишь, что я могу забыть, то всегда можешь мне напомнить.

Нежность сменилась желанием, чистым и незамутненным, возбуждение накрыло так внезапно, что Оуэн не смог скрыть его. Глаза Стерлинга потемнели, губы приоткрылись. Оуэн понимал: один его жест, и тот опустится на колени и будет ждать приказа, чтобы доставить ему удовольствие, с готовностью открывая рот для пальцев Оуэна, а потом и члена. Умение Стерлинга отдавать и подчиняться казалось безграничным, и горячая волна, захлестнувшая Оуэна при этой мысли, пьянила почище, чем могла бы реальность.

Но как бы Оуэн ни хотел почувствовать губы Стерлинга на себе, как бы ни хотел связать его и заставить всхлипывать и улыбаться, пока Оуэн бы медленно овладевал им, так медленно, что от попыток сдержаться перед глазами бы плыло, а от желания войти до конца одним рывком кружилась бы голова... сейчас все же не подходящее время. Чтобы научить того дисциплине, нельзя давать Стерлингу то, о чем он просит, за так, как бы сильно Оуэну самому этого ни хотелось. Он заставит Стерлинга подождать.

Еще совсем немного.

Однако им обоим нужно было хоть что-нибудь, чтобы продержаться сейчас. Оуэн положил руки на стойку по бокам от Стерлинга, прижал того всем телом к раковине и поцеловал, глубоко врываясь языком в его рот, чувствуя, как Стерлинг постанывает и ерзает, но не для того чтобы избежать прикосновений к саднящим ягодицам, а чтобы увеличить давление.

– Вот же распутное создание, – прошептал Оуэн на ухо Стерлингу, он говорил это многим мужчинам и женщинам, но никогда с таким убеждением, таким голодом. – Хороший мальчик. – Он запустил руку под футболку Стерлинга, как бы между прочим, не спрашивая, и нащупал большим пальцем его сосок. – Я мог бы надеть на них зажимы. Заставить тебя разгребать снег, пока они не набухнут и не станут гореть и ныть, но, думаю, я оставлю это на потом, когда смогу следить за твоим лицом, видеть в глазах, как сильно тебе это нравится.

Стерлинг тихо застонал и повернул голову, выпрашивая еще один поцелуй, его губы были такими жаждущими, что Оуэн просто не мог ему отказать, тем более когда сам хотел того же. Он начал ласкать язык Стерлинга своим, положив ладонь ему на затылок, удерживая на месте.

– Я мог бы опуститься для вас на колени, – прошептал Стерлинг и резко втянул в себя воздух, когда Оуэн снова сдавил его сосок. – Позвольте мне, пожалуйста.

Оуэн ответил не сразу, и Стерлинг, видимо, счел молчание знаком согласия, потому что сделал полшага в сторону, чтобы можно было сесть на пол у ног Оуэна, потерся щекой о его бедро, а потом и о твердеющий член, и подышал на него сквозь ткань слаксов.

– Боже, обожаю, когда ты такой, – простонал Оуэн и сам поразился тому, как неровно прозвучал его голос, – но тебе лучше остановиться... Стерлинг, мы же только позавтракали, черт побери.

Стерлинг поднял глаза и ухмыльнулся.

– Этим нельзя заниматься после завтрака? Это правило? Мне нужно его запомнить? Или, может, записать куда-нибудь?

Оуэн сжал пальцами прядь шелковистых волос и игриво потянул.

– Не смей. Мы можем заниматься этим когда угодно, но только не когда нам нужно разгрести снег. – Он кивнул на окно. – Смотри, уже не так метет. Пошли одеваться – у меня есть еще одни теплые сапоги, если нужно – и приступим.

Может, снег поможет ему охладиться, чтобы смотреть на Стерлинга, не желая послать к чертям все свои принципы, но надежды на это было мало. В конце концов, снег – всего лишь замерзшая вода, чудеса не в его компетенции.

* * * * *

Может, снег поможет ему охладиться, чтобы смотреть на Стерлинга, не желая послать к чертям все свои принципы, но надежды на это было мало. В конце концов, снег – всего лишь замерзшая вода, чудеса не в его компетенции.

Зато в его – утомить любого сверх меры. Сорок минут спустя рубашка уже липла к спине, и Оуэну пришлось снять шапку, потому что лучше уж снег в волосах и за воротом куртки, чем тепловой удар. Стерлинг, разгребавший здоровую кучу снега и льда, оставленную у подъездной дорожки, снял куртку и бросил на капот своей засыпанной снегом машины. Его щеки и кончик носа покраснели от холода, но он продолжал работать, хотя Оуэн заметил, что тот держит лопату только левой рукой, а не меняет руки, как он сам.

– Фух! – раздался голос Стерлинга где-то через минуту. – Почти закончил… мне заняться соседским домом? А который из них тот самый?

– Маленький белый коттедж, – ответил Оуэн, показывая рукой, и проследил за Стерлингом, который подошел к тротуару и стал разгребать снег в сторону дома Сары.

Оуэну захотелось пить, и он вернулся в дом, чтобы принести им обоим воды. Теплый воздух здесь, еще недавно казавшийся таким приятным, сейчас напоминал туман, густой и удушливо-влажный. Оуэн жадно напился прямо из крана, а потом сунул две бутылки воды в карманы пальто и вышел обратно.

Стерлинг уже не разгребал снег, но вовсе не потому что остановился наконец передохнуть, а потому что беседовал с Сарой. Она смело прошлась по скользким дорожкам и сейчас стояла и улыбалась Стерлингу, седые волосы были убраны под веселую вязаную фиолетово-зеленую шляпу. Оуэн усмехнулся, увидев, что Стерлинг прислонил лопату к горе снега и теперь держит в руках большую чашку чего-то слабо дымящегося на морозном воздухе.

– Оуэн! – крикнула Сара, заметив его. – Этот молодой человек разгребает мой снег и заявляет, что это вы сказали ему это сделать, так что, боюсь, мне пришлось отдать ему какао, что я готовила для вас. Если у вас есть минутка, я могу и вам вынести.

Оуэн подавил улыбку.

– Не нужно, – ответил он, подходя к ним. – Я только что напился воды, еще немного – и я лопну. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – С Рождеством.

– И вас также. Вы, наверно, рады, что снег не выпал вчера, а то встречать Рождество у друзей стало бы почти невыполнимой задачей. – На одной руке у Сары была рукавица под стать шляпе, а другую такую же она держала во второй руке.

– Ну, у меня был бы помощник, – сказал Оуэн, кивнув на Стерлинга.

Сара немного растерянно улыбнулась.

– Вот как?

– Да, – кивнул Оуэн. – У Стерлинга внезапно изменились планы, и мне повезло заполучить его в гости.

Тот несколько натянуто улыбнулся, в несколько глотков допил какао и вернул чашку Саре:

– Большое спасибо, было очень вкусно. Я лучше вернусь к работе. – Он отвернулся, поднял лопату и пошел к началу подъездной дорожки.

Сара нахмурилась и наклонилась поближе к Оуэну.

– Я сказала что-то не то и расстроила вашего юного друга?

– Он просто очень хочет поскорее закончить, – дипломатично отозвался Оуэн. – Энергия бьет ключом.

– Ах, я помню эти дни, – вздохнула Сара и покачала головой. – А сейчас у меня едва хватает сил даже на мои маленькие хобби.

Так как клубы занимали у нее пять дней в неделю, Оуэна это совсем не удивляло. Саре нужно было куда-то девать энергию, пусть даже она и была слишком хрупкой для физической работы. Он поболтал с ней еще немного, пока она, дрожа от холода, не вернулась к себе: в дом, завешенный фотографиями, заставленный книгами и растениями, в котором царил деспотичный кот с очень подходящим именем Сатана.