Текст книги "Алчность и слава Уолл-Стрит"

Автор книги: Джеймс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)

Глава 14

К августу 1988 года Джозеф в течение почти двух лет выслушивал адвокатов Милкена и все их заверения. Он выслушивал Питера Флеминга, адвоката по уголовным делам, которого он пригласил консультировать Drexel. Он выслушивал Сэндлера, Линду Робинсон. Каждый уверял его, что Милкен невиновен, что Боски лжец и что Drexel не о чем беспокоиться и некого бояться, кроме не в меру усердных обвинителей, завидующих успеху Милкена. И Джозеф поверил. Он сообщил высшему руководству фирмы – Леону Блэку, Питеру Аккерману, Джону Кисейку и совету директоров, что он не позволит Drexel выступить против Милкена, пока он верит, что тот невиновен.

У Джозефа развился докучливый кашель, от которого он никак не мог избавиться. В конце лета он выглядел бледным и изможденным. Он плохо спал. Даже на своей ферме на северо-западе штата Нью-Джерси, вдали от Уолл-стрит, он, похоже, не мог отделаться от возрастающего чувства обреченности. Его адвокат Аира Миллстайн снова посоветовал ему уйти из Drexel. Джозеф больше не отклонял это предложение с былой резкостью. Однако теперь он не видел достойной кандидатуры себе на смену. Его судьба и судьба фирмы теперь, казалось, были неразделимы.

7 сентября 1988 года КЦББ наконец подала давно ожидавшийся иск против Drexel. На 184 страницах жалобы были названы Drexel, Майкл и Лоуэлл Милкены, Молташ и еще одна служащая высокодоходного отдела, Памела Монзерт, а также Познеры, клиенты Милкена в сделке с Fischbach. В дополнение к не ставшему для фирмы неожиданностью ряду обвинений, связанных с Боски, включая предполагаемый преступный сговор в связи с Fischbach, в жалобе фигурировали два других случая инсайдерской торговли, включая торговлю акциями Viacom, к которой был косвенно причастен Гардинер.

Drexel приложила все усилия, готовя своих служащих и клиентов к слушанию дела, внешне приветствуя такое развитие событий как шанс для фирмы одержать победу в суде. Выступая от имени Милкена, адвокат из Paul, Weiss Мартин Флюменбаум сделал следующее заявление: «Жалоба почти целиком основана на ложных показаниях Айвена Боски. Очевидно, что у мистера Боски были причины лгать и выдвигать ложные обвинения». Однако очевидным это все больше казалось только Флюменбауму и другим ближайшим сподвижникам Милкена. Что было ясно, так это то, что попытки Drexel убедить КЦББ в необоснованности обвинений не встретили поддержки в прокуратуре. Такое дело, в котором столь многое было поставлено на карту, не могло быть возбуждено без серьезных на то оснований.

Вскоре выяснилось, что ни о каком триумфе Drexel в суде говорить не приходится: адвокаты Drexel и Милкена скатились до мелочных попыток дискредитировать и отстранить от рассмотрения дела федерального окружного судью Милтона Поллака, в ведении которого уже находился ряд гражданских исков против Боски, вследствие чего он был знаком с многими основными спорными[99] вопросами. 81-летний судья отклонил все их претензии, охарактеризовав, в частности, аргументы Лаймена как «абсурдные». Позднее судья Поллак сказал, что он был «ошарашен» поведением адвокатов Милкена и Drexel.

Эта стратегия не только рассердила судью (его решение было поддержано по апелляции), но и крайне возмутила юристов КЦББ и, что более важно, ее членов, которые при иных обстоятельствах в конечном итоге одобрили бы любое урегулирование конфликта с Drexel. Многие наблюдатели задавали себе вопрос: если Милкен и Drexel невиновны и стремятся реабилитировать себя в суде, то почему они оспаривают не существо дела, а честность пожилого, уважаемого судьи?

Поскольку ведомство Джулиани пока бездействовало, Джозеф и его адвокаты усилили свои попытки отговорить сотрудников прокуратуры от предъявления фирме уголовных обвинений. Однажды вечером, около 8.30, на исходе напряженного заседания, в течение которого Джозеф и Кёрнин пытались убедить Бэрда в том, что обвинения КЦББ беспочвенны, Бэрд прервал их. «Вы просили представить вам доказательства правонарушений, – сказал Бэрд. – Думаю, мы готовы вам кое-что продемонстрировать».

Джозеф и Кёрнин, не зная, чего ожидать, прошли вслед за Бэрдом, Кэрроллом и Фарделлой в здание суда, в одну из судейских комнат, оснащенную аудиоаппаратурой. Кёрнину и Джозефу выдали наушники. Им дали прослушать фрагменты пленок, изъятых из офиса Princeton-Newport, общей продолжительностью около 15 минут, и заключительная фраза, «Добро пожаловать в мир дерьма», прозвучала для них как гром среди ясного неба.

«Что скажете? – спросил Джозефа Бэрд. – Вас это не тревожит?»

Кёрнин велел Джозефу не отвечать. «У вас есть и другие записи? – спросил Кёрнин. – На них другие люди из Drexel?»

«Да», – ответил Бэрд.

«Лайза Джонс?» – спросил Кёрнин. Обвинители не ответили.

Джозеф был потрясен до глубины души. Он и Кёрнин обсуждали развитие событий далеко за полночь. Пленки представляли собой неопровержимое доказательство. Теперь Джозеф точно знал, что происходило в фирме, и он знал, что это преступление. Он сказал Кёрнину: «Ньюберг и в туалет не сходит без ведома Милкена». Ему было ясно, что вдохновителем противозаконного сговора мог быть только Милкен.

Кроме того, записи на пленках вызвали новые сомнения в искренности Милкена. Через своих адвокатов из Paul, Weiss Милкен настаивал, что все обвинения в его адрес исходят от Боски и что в любой борьбе за доверие Боски заведомо обречен на поражение. Однако дело Princeton-Newport ничего общего с Боски не имело.

Наутро, когда адвокаты Drexel попросили адвокатов Милкена как-то прокомментировать эти записи, юристы из Paul, Weiss заявили, что Милкену о деятельности Ньюберга ничего не известно. Сам Ньюберг, находясь под обвинением по делу Princeton-Newport, отказывался давать показания, ссылаясь на Пятую поправку. Помимо того, адвокаты Милкена уверяли Джозефа, что документы, которые, по мнению обвинителей, поддерживают версию Боски об уплате 5,3 млн. долларов, являются «восстановленными по памяти» и что их не составит труда дискредитировать в суде. Но когда обвинители пригласили Джозефа взглянуть на документы, тот был поражен, увидев копии подлинных записей Мурадяна. Хуже всего было то, что в документах наглядно присутствовали расчеты, имевшие смысл только в связи с парковками.

Кёрнин позвонил Флюменбауму и сообщил ему о последних разоблачениях. «Именно об этом мы и думали», – самоуверенно ответил Флюменбаум, в голосе которого не прозвучало и намека на озабоченность.

«Но ведь это подтверждает версию обвинения, не так ли? Что вы можете противопоставить факту наличия копий оригиналов?»

«Именно этого мы и ожидали», – повторил Флюменбаум.

Если так, сердито подумал Кёрнин, то адвокаты Милкена знали больше, чем они сообщили Drexel, нарушив тем самым соглашение о совместной защите. Кёрнин и Флеминг настояли на встрече с Лайменом и Флюменбаумом. Каждый изобличающий пункт, о котором говорил Кёрнин, с легкостью отметался как «бессмысленный», «безвредный», «благоприятный», «предсказуемый» или нечто такое, о чем Милкен ничего не знает Что же до «стоимости содержания» запаркованных позиций, то Флюменбаум настаивал: «Это всего лишь часть легальной бухгалтерии». Кёрнин, не желая давать волю гневу, прервал встречу.

Той осенью Крейг Когат, работавший в одном офисе с Ричардом Сэндлером, испытывал все большее беспокойство в связи с выплатами ряду руководимых Милкеном товариществ, которые он должен был произвести. Особенно его тревожила компания MacPherson Partners. Милкен организовал это товарищество, чтобы держать варранты на покупку акций Storer, что являлось частью сделки с вынужденным выкупом, принесшей, как известно, весьма ощутимый доход Сигелу, Фримену, KKR, Милкену и Drexel.

KKR передала варранты Drexel в ведение Милкена как дополнительный стимул для клиентов Drexel покупать бросовые облигации Storer. Но Когат обнаружил, что до клиентов Drexel варранты не дошли. Участниками MacPherson являлись, очевидно, сам Милкен, члены его семьи и, что тревожило еще больше, управляющие различными взаимными фондами, приобретавшие у Милкена бросовые облигации. Теперь, когда KKR продала принадлежавшие Storer станции кабельного телевидения с большой прибылью, предполагалось продать варранты за наличные и распределить выручку среди участников. Когат оказался в затруднительном положении. Выплаты MacPherson можно было расценить как примеры заключения Милкеном сделок с самим собой или, что было еще хуже, как взятки управляющим фондами.

Когат поступил во внутреннюю адвокатскую фирму Милкена в 1984 году, и она была переименована в Victor, Cogut&Sandler. С самого начала ему было ясно, что она не является юридической фирмой в полном смысле слова; ее основными клиентами были Drexel, Милкен и его семья, а ее контора располагалась на третьем этаже офисного здания Drexel, принадлежавшего братьям Милкен. По приходе в фирму Когат надеялся, что ему поручат работу по налоговому планированию и управлению венчурными вложениями Drexel, но в итоге он в основном работал на Лоуэлла Милкена, который осуществлял надзор за деятельностью всех товариществ под эгидой Drexel.

После сообщения о заключении Боски сделки о признании вины Когат согласился, чтобы его интересы представлял нью-йоркский адвокат по уголовным делам Майкл Армстронг, одновременно представлявший Лоуэлла. Но Когат подобно Молташу и Далу, был обеспокоен расхождением интересов другого клиента нанятого им адвоката со своими собственными. Его тревожило, что интересы Лоуэлла слишком близки к интересам Майка Милкена. Озабоченность Когата возросла, когда в 1988 году, еще до истории с варрантами, Армстронг принес ему на подпись аффидевит. Аффидевит был составлен с тем, чтобы освободить от обвинения Лоуэлла на основании утверждений Когата. Когат прочел показания от начала до конца и столкнулся лишь с одной проблемой: они были ложными. Он гневно отказался их подписывать и начал искать других адвокатов. В конце концов он пригласил лос-анджелесских адвокатов Тома Поллака и Теда Миллера. В сентябре 1988 года Когат представил аффидевит.

В начале ноября Когат, находясь в нью-йоркском офисе Drexel, натолкнулся на Джозефа, когда тот спешил в туалет. Когат сказал, что хочет поговорить, и Джозеф жестом пригласил его следовать за ним.

«Есть одно товарищество, о существовании которого, я думаю, вы не знаете», – тихо сказал Когат. Джозеф озадаченно смотрел на него. «Вам это не понравится», – добавил Когат.

«Почему?» – спросил Джозеф.

«Варранты были переданы управляющим фондами, – ответил Когат. – Их получили и дети Майка».

«Варранты достались управляющим фондами?» – спросил Джозеф.

«Да».

«Думаю, нам следует нанять адвокатов», – сказал Джозеф, с тревогой осознав, что речь, возможно, идет о взяточничестве. По крайней мере, товарищество нарушило правила внутреннего распорядка Drexel.

На протяжении многих лет Милкен приходил к Джозефу за советом и инструкцией на предмет того, являются ли те или иные сделки этичными. Сделки, о которых шла речь, обычно таковыми являлись. Такой обмен мнениями давал Джозефу уверенность в том, что сам Милкен предельно осторожен. Внезапно Джозеф подумал, что все это, возможно, было искусно разыгранным фарсом, что Милкен, вероятно, обращался к нему для отвода глаз, чтобы замаскировать вопиющие правонарушения.

Джозеф направился прямо в кабинет председателя совета директоров Drexel Роберта Линтона и рассказал ему то, что он только что узнал от Когата. «О, черт», – произнес Линтон. Джозеф немедленно позвонил адвокатам в Cahill Gordon.

«Займитесь этим сию же секунду», – распорядился он.

Когат и его новые адвокаты сообщили Лаймену и Флюменбауму, что они намерены добровольно передать сведения о MacPherson правоохранительным органам. «Нет!-взорвался Флюменбаум. – Не делайте этого. Сами они никогда до этого не докопаются». Но Лаймен остудил его пыл. «Пусть делают то, что считают нужным», – покорно сказал он Флюменбауму.

Вера Джозефа в невиновность Милкена и тщательно продуманная защита, которую он выстроил на этом основании, рухнули в один дождливый вечер в конце ноября. Незадолго до окончания рабочего дня ему позвонил Кёрнин. Адвокат попросил о личной встрече для важного разговора. Джозеф должен был присутствовать на официальном ужине в центре города и сказал Кёрнину, что он, Джозеф, мог бы посадить его на выходе из офиса к себе в машину и поехать вместе с ним в центр. Джозеф, на котором были черный галстук и смокинг, проехал несколько кварталов до офиса Cahill Gordon и подобрал Кёрнина. Дождь к тому времени перешел в ливень. Вскоре они втянулись в транспортный поток.

«Похоже, что парни на Западном побережье занимались тем, чем не следовало бы», – сказал Кёрнин. Он перечислил все недавние тревожные разоблачения, сделав особый упорна учетных записях, подтверждающих махинации с участием Соломона. Он хотел, чтобы Джозеф осознал, что доказательства правонарушений есть, что их становится все больше, что они существенные и что они не имеют никакого отношения к Боски. Теперь, когда стена молчания вокруг Милкена дала брешь, число сотрудничающих с обвинением обещало возрасти. А у Drexel еще даже не было полной информации о результатах следствия, и она не могла получить ее от своих былых союзников из лагеря Милкена.

Джозеф задал несколько вопросов и поблагодарил Кёрнина за анализ. Доехав до места назначения, отеля «Марриотт маркуис» на Таймс-сквер, он вышел под проливной дождь. Теперь он был убежден, что Милкен – человек, опираясь на которого, он создал фирму своей мечты, – предал Drexel и 10 000 ее сотрудников. Пока Джозеф верил, что Милкен невиновен, он был готов ради него на все. Но он больше в это не верил.

Джозеф был не единственным, кто утратил веру в Милкена. В Лос-Анджелесе Дал встретился с Литтом в отеле «Форсизонз». «Майку следует признать себя виновным, – сказал Дал, упомянув о собственных дискредитирующих показаниях. – Кто-то должен ему об этом сказать». Литт, вопреки обыкновению, не стал настаивать на невиновности Милкена.

«Только не я», – сказал Литт.

Такого желания, очевидно, не возникало ни у кого. Положение Литта в команде защиты Милкена было непрочным. То же самое можно было сказать о Williams&Connolly. После смерти Уильямса Paul, Weiss, потеснив Williams&Connolly, взяла руководящую роль на себя. Винсенту Фуллеру, которого Уильямс сделал своим преемником в деле Милкена, никак не удавалось достичь согласия с Милкеном и Сэндлером, отдававшими предпочтение Лаймену.

Фуллер, однако, решил, что кто-то должен взять непопулярную миссию – переговоры по поводу заключения сделки о признании вины – на себя. Кто-то, по крайней мере, должен был выяснить у государственных обвинителей, что для этого требуется. Ведя дискуссии с Кэрроллом, Фарделлой, Бэрдом и в итоге даже с Джулиани, Фуллер обнаружил, что сотрудники прокуратуры на удивление рассудительны, если учесть, какие средства уже были израсходованы на дело и сопутствующее паблисити. Они выдвинули идею о совместной материальной ответственности Милкена и Drexel в размере 1 млрд. долларов. Конечно, это была огромная сумма, но Милкен легко бы ее уплатил, особенно если бы по меньшей мере половину внесла Drexel, как, несомненно, и произошло бы. Но настоящая проблема была не в деньгах, а в сути предполагаемого заявления Милкена. Вначале Фуллер ратовал за заявление nolo contendere[100], потом предложил признание в одном преступлении. Обвинители дали понять, что их, возможно, устроит относительно скромное признание в двух преступлениях.

На Сент-Эндрюс-плаза воцарился осторожный оптимизм. Наконец-то появилась надежда на заключение сделки. Сотрудники прокуратуры полагали, что Милкен признает себя виновным и будет сотрудничать, что выведет расследование на совершенно иной уровень. Была только одна проблема обвинители не знали, пользуется ли Фуллер поддержкой других адвокатов Милкена, не говоря уж о самом Милкене. Поведение Милкена на людях и его высказывания ни в коей мере не свидетельствовали о его готовности к компромиссам или признанию вины. Не прибавляла обвинителям оптимизма и продолжающаяся «пиар» кампания в его защиту; прежде ничего сравнимого с ней по масштабам от лица потенциальных обвиняемых не предпринималось.

Лаймен постоянно получал всю необходимую информацию, но в Robinson, Lake не знали о переговорах Фуллера и продолжали категорически отрицать, что подобное развитие событий вообще возможно. После фиаско с «Балом хищников» «пиар»-кампания была переориентирована на восхваление благотворительной деятельности Милкена (так, например, был издан дорогой календарь, на страницах которого фигурировали лица, пользующиеся пожертвованиями из его фонда) и нападки на применение против Drexel RICO. Пресса всей страны запестрела публикациями написанных в Robinson, Lake критических писем и заметок на открытых редакционных полосах. В них, призванных вызвать сочувствие к Милкену, делался упор на то, что RICO лишает обвиняемого активов еще до суда. Robinson, Lake, помимо того, писала речи, которые Милкен должен был произносить в деловых кругах, и по-прежнему обеспечивала доступ к нему внушающих доверие репортеров – до тех пор, пока те не начинали задавать вопросы в связи с расследованием. О том, что КЦББ официально выдвинула обвинения против него и Drexel, Милкен узнал, давая интервью «Таймс».

Для манхэттенских судов характерно наличие в составе присяжных заседателей большого числа чернокожих, и Милкен начал искать поддержки у этой части населения. Его имиджмейкеры стали уделять больше внимания местным газетам, «Нью-Йорк пост», «Дейли ньюс» и «Амстердам ньюс», – изданиям, которые негры в силу определенных обстоятельств читают гораздо чаще, нежели «Уолл-стрит джорнэл» или «Нью-Йорк Таймс». Основными связующими звеньями между Милкеном и негритянскими организациями были мэр Лос-Анджелеса Том Брэдли, глава Beatrice International и клиент Милкена Реджинальд Льюис и бывший муниципальный глава Манхэттена Перси Саттон. Они помогли Милкену познакомиться с Джесси Джексоном[101]. Вскоре после того как Боски спровоцировал расследование деятельности Милкена, Брэдли (который, согласно «Лос-Анджелес Таймс», получил за участие в промилкеновской кампании свыше 70 000 долларов) назвал Милкена не иначе, как «этот гениальный, мужественный, дальновидный и твердо придерживающийся своих убеждений человек».

Милкен, который прежде не проявлял особого интереса к проблемам защиты гражданских прав, устроил в Лос-Анджелесе вечеринку для группы чернокожих учащихся неполной средней школы. «Я хотел бы познакомить вас с моим близким другом», – сказал Милкен, и в зал вошел Джесси Джексон. На одной из конференций в Нью-Йорке Джексон и председатель правления Warner (и клиент Лаймена) Стив Росс пели Милкену дифирамбы. Были организованы фотосъемки с детьми-инвалидами и детьми из малоимущих семей, в большинстве своем неграми и латиноамериканцами. Робинсон даже наняла чернокожую специалистку по связям с общественностью Мэри Хелен Томпсон – бывшего пресс-секретаря члена палаты представителей от штата Огайо Луиса Стокса. В рамках промилкеновской «пиар»-кампании Томпсон выступила на закрытом заседании черных конгрессменов. Милкена чествовали на собрании Общества ста черных – национальной организации преуспевающих негров, в которую входил СаттоГГ.

Наиболее известным эпизодом предпринятой Милкеном атаки на общественное мнение ради самореабилитации, стало приглашение им в сентябре 1988 года 1700 детей и подростков из непривилегированных социальных слоев на игру бейсбольной команды «Мете» на стадионе «Ши стейдиэм». И хотя имиджмейкеры Милкена впоследствии настаивали, что никакой рекламы данного мероприятия не планировалось, председатель правления Drexel Линтон все же упомянул о нем на официальном завтраке с участием представителей прессы (некоторые из них были приглашены Robinson, Lake). Во время матча операторы то и дело демонстрировали телезрителям, как известнейший финансист, щеголяя в стильной бейсболке, лезет из кожи вон, стараясь выглядеть расслабленным. «Мы не добавили к его повестке дня ни одного публичного мероприятия, ни единого», – заявил после матча Лерер в интервью «Уолл-стрит джорнэл».

Вскоре у «пиар»-команды Милкена появилась новая мишень – сам Джулиани, который объявил о своем намерении уйти в отставку и баллотироваться на пост мэра Нью-Йорка. Политическая кампания, сопровождаемая страстным желанием масс-медиа узнать как можно больше о жизни новоявленного кандидата, представляла собой идеальную возможность раскритиковать его за ведение дела Милкена. Выборы, помимо того, неизбежно провоцировали временную кадровую неопределенность в федеральной прокуратуре.

Это был подходящий момент для достижения урегулирования. Джулиани сознавал явные политические преимущества, которые он получил бы, ознаменовав свое пребывание в должности осуждением могущественнейшего финансиста Америки. Арест Фримена был пятном на его репутации, но заявление Милкена о признании вины, по всей вероятности, искупило бы этот просчет с лихвой. Джулиани, Бэрд, Кэрролл и Фарделла начали всерьез рассматривать возможность принятия предложения Фуллера о признании вины в одном преступлении.

Вместе с тем до сих пор не были выработаны многие детали соглашения – такие, как дальнейшая судьба брата Милкена Лоуэлла и определенность в части того, будет ли Милкен сотрудничать или нет. Причиной тому являлось отсутствие соответствующих инициатив со стороны самого Милкена и его адвокатов. Фуллер, очевидно, так и не заручился поддержкой своего клиента, а его коллеги по защите из Paul, Weiss, не поддержали идею об урегулировании. Когда Фуллер сообщил о переговорах более широкому кругу лиц из команды защиты Милкена, его разве что не заклеймили как еретика. Адвокаты из Paul, Weiss, равно как и Сэндлер, были против какого бы то ни было соглашения с обвинением.

Вскоре возможность признания вины в одном преступлении была Милкеном утрачена. Когда сотрудничество с Далом и Пейзером значительно укрепило версию государственного обвинения, сотрудники прокуратуры отбросили эту идею как чересчур выгодную для Милкена. Бэрд считал, что такое признание будет справедливо расценено как победа Милкена и не станет сдерживающим фактором для других участников фондового рынка. Джулиани, надо отдать ему должное, не позволил своим политическим амбициям возобладать над долгом прокурора. Он решил, что если он должен уйти в отставку, так и не закончив дела Милкена и Фримена, значит, так тому и быть.

Что до Фуллера, то он по большей части устранился от дела, переложив ответственность за его ведение от имени Williams&Connolly на своего партнера Литта. Сэндлер и Лаймен взяли защиту Милкена под свой полный контроль. В результате вероятность того, что Милкен услышит что-нибудь, кроме отголосков все более изменявшего ему чувства реальности, была сведена до минимума.

В то время, когда секретные переговоры о признании вины потерпели крах, внимание Уолл-стрит было приковано не к ним, а к наиболее крупной и ожесточенной битве за контроль над компанией, имевшей место в 80-е годы, – завоеванию гиганта RJR Nabisco Крейвисом и KKR стоимостью 25 млрд. долларов. Поскольку осуществление сделки стало бы своего рода рогом изобилия, из которого на ее участников посыпались бы многомиллионные гонорары, практически все основные фирмы на Уолл-стрит вступили в борьбу, образовав три группы. В первую вошли Shearson Lehman Brothers (Линда Робинсон, в это время деловито маневрировала за кулисами) и Salomon Brothers, во вторую – Goldman, Sachs и First Boston, а в третью, на стороне KKR, – Wasserstein Perella&Co., Morgan Stanley и Drexel.

Для Drexel обеспечение финансирования выкупа RJR было не просто сделкой десятилетия. Это была битва не на жизнь, а на смерть, битва ради того, чтобы доказать всем остальным, что фирма выживет после правительственного расследования. KKR была давним клиентом Drexel и играла огромную роль в ее бизнесе. Если бы Drexel не получила подряда на обеспечение финансирования сделки, то ее доля на рынке бросовых облигаций резко бы сократилась и ее привилегированное положение сошло бы в глазах Уолл-стрит на нет.

Для Джозефа предстоящая сделка тоже являлась решающим испытанием – проверкой способности Drexel пережить потерю Милкена, которая, по мнению Джозефа, была теперь практически неизбежной. К тому времени движущие силы отдела высокодоходных ценных бумаг в Беверли-Хиллз радикально изменились. Милкен, некогда ключевая фигура, все реже появлялся в офисе, в основном занимаясь своей пропагандистской кампанией и общаясь с адвокатами. Нелегкая ноша лидерства легла на плечи Питера Аккермана – красноречивого доктора философии, который был силен в привлечении клиентуры, но отнюдь не являлся выдающимся трейдером. Значительную часть того бремени, которое ранее нес Милкен, принял на себя Джозеф. В разгар ряда наиболее дискредитирующих разоблачений в ходе правительственного расследования он лично обратился к Крейвису, чтобы убедить его пригласить Drexel.

Крейвиса не пришлось долго уговаривать – главным образом потому, что он по-прежнему был предан Милкену, хотя в свое время никакому респектабельному клиенту не пришло бы в голову доверить размещение облигаций на сумму в 5 млрд. долларов фирме, обвиняемой КЦББ в мошенничестве с ценными бумагами и других преступлениях. Но времена изменились, а Крейвис к тому же был обязан Drexel и Милкену значительной частью своей империи. Drexel принесла ему Storer. Она мобилизовала 2,5 млрд. долларов для завоевания Beatrice. Это и решило дело в пользу Джозефа.

Джозеф заверил Крейвиса, что даже в том случае, если Drexel обвинят по обвинительному акту, фирма завершит сделку для KKR. Несмотря на то, что раньше KKR всегда обходилась «гарантийным» письмом от Drexel, последняя согласилась при необходимости сделать заем в размере 1,5 млрд. долларов, чтобы вложить в сделку собственный капитал. На субботнем заседании, на котором была достигнута окончательная договоренность о цене выкупа RJR и его финансировании, Крейвис задал Джозефу всего один вопрос: «Фред, вы обещаете, что Drexel полностью обеспечит финансирование?» «Да», – ответил Джозеф. На всякий случай KKR наняла второго менеджера по обеспечению финансирования сделки – Merrill Lynch, однако Джозеф клятвенно пообещал Крейвису, что Merrill Lynch останется на вторых ролях.

Drexel развернула наиболее претенциозную кампанию по мобилизации капитала за всю свою историю. Фирма составила график 20 тщательно подготовленных презентаций, так называемых «гастрольных представлений», для потенциальных покупателей от Токио до Цюриха. Она обхаживала состоятельных людей и организации, на сей раз предлагая доли облигаций покупателям, а не приберегая их для товариществ Милкена. В ход шли все возможные средства убеждения. Сотрудники Drexel даже раздавали образцы продукции RJR Nabisco (резаный белый хлеб в вакуумной упаковке, арахис «Плантер'с», печенье «Орео», жевательную резинку «Кеафри»), а также футболки и хлопчатобумажные спортивные свитера с логотипом RJR. Джозеф понимал, что от этой сделки зависит будущее фирмы.

Заверяя KRR в доведении финансирования до конца, Джозеф кривил душой: он пришел к выводу, что на самом деле Drexel не переживет предъявления уголовных обвинений, не говоря уже о длительном и дискредитирующем судебном процессе. Вскоре после поездки на машине с Кёрнином он провел серию совещаний с членами правления и высшим руководством Drexel. He развивая свою мысль и не вдаваясь в детали, он сообщил им, что больше не верит в невиновность Милкена.

В конце ноября 1988 года министерство юстиции одобрило заявление об обвинениях против Drexel и Милкена на основании RICO, сделав тем самым последний шаг перед вынесением обвинительного акта. После предъявления каких бы то ни было обвинений Drexel пришлось бы незамедлительно перевести средства на счет в казначействе в качестве залога. К крайнему неудовольствию Джозефа, Бэрд и его коллеги отказались сообщить Drexel сумму, которую потребует государственное обвинение. Джозеф сознавал, что финансовая неопределенность может нанести Drexel непоправимый урон. Выживание крупных фирм, занимающихся ценными бумагами, вроде Drexel, зависит от их способности получать краткосрочные займы и выпускать краткосрочные коммерческие векселя, главным образом для крупных банков. На предварительных переговорах банки, сотрудничавшие с Drexel, предупредили, что они не смогут предоставить кредит фирме, если ей будут предъявлены обвинения на основании RICO. Drexel хвалилась наличием у нее капитала, превышающего регулятивные требования более чем на 1 млрд. долларов, и резервного фонда для судебного разбирательства в размере свыше 500 млн. долларов. Но финансовый директор фирмы доложил Джозефу, что по предъявлении обвинений на основании RICO компания просуществует самое большее месяц. Джозеф в свою очередь довел этот зловещий прогноз до сведения высшего руководства и акционеров.

Те отреагировали на неприятную новость в полном соответствии с личными финансовыми интересами. Предпочтение, отдаваемое в фирме денежной компенсации и премиям в ущерб долям акций, привело к тому, что право собственности на нее сконцентрировалось в основном в руках ее европейского партнера, Groupe Bruxelles Lambert, и старших управляющих – Бёрнхема, Кантора и других, – чья роль в недавних успехах фирмы была незначительной. Их первоочередной целью являлась сохранение стоимости своих акций путем обеспечения выживания Drexel. Они ратовали за урегулирование с обвинением.

Им противостояли такие должностные лица, как Леон Блэк, которого мало заботила стоимость его пакета акций, но, очевидно, абсолютно не устраивала потеря источника огромных доходов, составивших в 1989 году 20 млн. долларов. Он совершенно недвусмысленно дал понять, что его не волнует, виновен Милкен или нет; он просто хотел, чтобы действующий в фирме механизм функционировал как можно дольше. Блэк и его союзники поддерживали любую стратегию, которая подразумевала отсрочку ухода Милкена, и выступали против всех предложений, принятие которых означало его увольнение.

И наконец, оставались ревностные сторонники Милкена – Аккерман, Киссик и Фред Маккарти, директор-распорядитель в Бостоне, – которые отметали все предложения, несшие в себе угрозу его защите. Далекие от того, чтобы страшиться краха Drexel, они, казалось, приветствовали его, аргументируя свою позицию тем, что в гибели фирмы будут винить Джулиани. Они полагали, что сопутствующий взрыв негодования ослабит решимость обвинителей преследовать Милкена в судебном порядке. У этой группы был девиз: «Лучше смерть, чем позор».