Текст книги "Алчность и слава Уолл-Стрит"

Автор книги: Джеймс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

Наутро Питт развеял все опасения. Он выразил готовность сообщить имена всех, кто был упомянут в предложении, но только устно. Затем, к изумлению государственных юристов, Питт назвал ряд ключевых фигур в мире финансов: Майкла Милкена, «короля» бросовых облигаций; Мартина Сигела, ведущего инвестиционного банкира из Drexel; Бойда Джеффриса, известного брокера с Западного побережья; и Карла Айкана, корпоративного рейдера. Он мог продолжить список, но по обыкновению предпочел до поры не раскрывать всех своих козырей на случай, если обвинение сочтет, что предложенного недостаточно. Так, например, он не упомянул Малхирна.

Тем не менее сразу же стало ясно, что КЦББ одобрит урегулирующее соглашение. Ценность сведений, предложенных Боски, превзошла все ожидания. Достаточно сказать, что всего несколько месяцев тому назад, когда Комиссия прижала к стенке Денниса Ливайна, ее члены, еще не располагая вышеупомянутой информацией, считали, что им удалось раскрыть крупнейший инсайдерский сговор 80-х годов.

Карберри представил предлагаемое соглашение Джулиани, который был по-прежнему поглощен делом Фридмена и незамедлительно наложил одобрительную резолюцию. Они не могли упустить такую возможность. 10 сентября Линч Передал соглашение на рассмотрение Комиссии. С тех пор как она тем летом утвердила официальный приказ на проведение расследования, ее члены пребывали в неведении. Ничего не знал даже председатель Джон Шэд. Они были явно потрясены как масштабом разоблачений, так и перспективой возможных последствий.

Памятуя о содействии со стороны Drexel в деле Ливайна, Линч и члены Комиссии были абсолютно уверены, что фирма немедленно уволит Милкена и согласится сотрудничать. Они считали, что организация вроде Drexel не удержится на плаву под натиском КЦББ, располагающей таким сотрудничающим свидетелем, как Боски. Какой законопослушный бизнесмен воспользуется услугами Drexel, если та попытается защитить Милкена? Юристы понимали, что при отсутствии на рынке и Боски, и Милкена его структура претерпит кардинальные изменения, к которым они должны быть полностью готовы. Боски и Милкен были двумя центральными фигурами в той волне поглощений, что привела фондовый рынок к таким высотам.

Даже после одобрения урегулирующего соглашения Шэд, казалось, не верил, что Боски у них в руках. Он чуть ли не каждый день изводил Линча опасениями насчет того, что КЦББ не получит своих 100 млн. долларов. «Я уверен, что Айвен собирается покинуть страну, – заявлял Шэд. – Он может сбежать в любое время. Что его удерживает? Что, если мы не получим наших денег? Мы должны заставить его заплатить немедленно. Мы можем заморозить его активы».

Линч пытался не выдавать своего нетерпения: «Джон, он с нами сотрудничает Мы получим деньги. Если мы начнем на него давить, все об этом узнают. Мы должны повременить с этим до завершения расследования».

Линч сознавал, что по мере того как о соглашении неизбежно будут узнавать те, кто не участвует в переговорах, сохранять их конфиденциальность будет все труднее. Свояченица Боски Мюриел Слаткин, совладелица отеля «Беверли-Хиллз», узнала про повестку, и, когда в газете города Сан-Диего появилась небольшая заметка, где говорилось о том, что Боски получил повестку, государственные юристы встревожились не на шутку. Потом в одной из колонок Ю-эс-эй тудэй», вышедшей в первую неделю сентября, Дэн Дорфмен также упомянул про повестку, полученную Боски. Сотрудники КЦББ и прокуратуры каждый день внимательно изучали общенациональные издания на предмет утечек информации. Больше таковых не оказалось, но они понимали, что время работает не на них.

Боски был официально зарегистрирован как правительственный агент в понедельник, 17 сентября, когда он подписал урегулирующее соглашение с КЦББ. На следующий день он подписал соглашение о признании вины, заключенное с министерством юстиции. Когда вечером 15 сентября он развлекался на приеме, устроенном Гутерманом на борту «Куин Элизабет II», его адвокаты в поте лица доводили эти соглашения до ума. В ночь на воскресенье Питт спал всего два часа.

Помимо условий о признании себя виновным в одном преступлении и сотрудничестве, соглашение с министерством юстиции содержало обстоятельное объяснение того, почему Боски невыгодно лгать на допросах:

Давая показания, ваш клиент обязан всегда сообщать полную и достоверную информацию… Ваш клиент обязуется больше не совершать никаких преступлений. В случае, если ваш клиент совершит какое-либо преступление такого рода или настоящим министерством будет установлено, что ваш клиент преднамеренно не дает на допросах полную и достоверную информацию или иным образом нарушает какое бы то ни было условие данного соглашения, он подвергнется уголовному преследованию по любой из соответствующих статей федерального законодательства, включая те, что устанавливают ответственность за лжесвидетельство и препятствование отправлению правосудия. Предпосылкой для такого преследования могут стать любые сведения, сообщенные вашим клиентом, и эти сведения могут быть использованы против него.

Первую возможность допросить своего нового свидетеля обвинение получило в следующее воскресенье. Хотя Боски занимал внимание государственных юристов вот уже четыре месяца, никто из них до сих пор с арбитражером не встречался. Линч, Старк и адвокаты Боски прилетели из Вашингтона в Нью-Йорк. Карберри и Дунай встретились с ними в отеле «Уэстбери» на Мэдисон-авеню, где Боски снял номер-люкс.

Поскольку было воскресенье, большинство юристов, включая Карберри, были одеты неофициально. На Боски, как обычно, был черный костюм-тройка. Он выглядел усталым. На протяжении всей встречи он катал между пальцами маленький металлический шарик. Держался он холодно, даже надменно.

После того как все были представлены, Карберри начал допрос. «Все, что от вас, мистер Боски, требуется, – сказал он, – это говорить правду. Если вы этого не сделаете, мы добьемся максимально сурового приговора». Карберри попросил Боски рассказать следователям о своих преступлениях и сообщниках, начиная с Ливайна. Ему хотелось сравнить показания Боски с показаниями Ливайна. Карберри понравилось, что Боски не пытался преуменьшить свою вину. Его рассказ, за исключением нескольких деталей, полностью совпал с тем, что сообщил Ливайн.

Далее Карберри попросил Боски рассказать о Сигеле, потом – о Джеффрисе, Айкане и, наконец, – о Милкене. Вопросов Карберри задавал мало и не выспрашивал подробностей. Его вполне удовлетворяло то, что сообщал Боски. Допрос длился около полутора часов. Дунай делал заметки, изучая возможность использования Боски в качестве тайного агента.

Затем за дело взялись Линч и Старк. Более широкая юрисдикция КЦББ и в целом присущий регулятивным органам менее строгий стандарт по части доказательной базы давали больше возможностей для допроса. Ведя его, юристы переходили от сделки к сделке и таким образом коснулись многих крупных операций, от которых Боски получал незаконные доходы, таких, как сделка с Fischbach. Они допрашивали Боски примерно три часа.

В своих показаниях Боски не ограничился рамками «предложения». Он сообщил не только о своих визитах в Gulf+Western на пару с Айканом, подразумевавших возможное представление ложных данных по форме 13-D, но и о манипуляции ценой акций Gulf+Western при участии Малхирна. Он рассказал и о других «услугах», оказанных ему Малхирном. Сообщил он и о таких не упомянутых в «предложении» аферах, как, например, его участие в скандальной истории с британской компанией Guinness. (Сообщенные Баски сведения о его роли в операциях Guinness, переданные КЦББ властям Великобритании, потрясли лондонский финансовый мир. Баски признался, что он помогал гигантской пивоваренной компании Guinness PLC манипулировать ценами акций во время сделанного ею в 1986 году предложения о приобретении Distillers PLC. Эрнест Сондерс, бывший председатель совета директоров Guinness, был осужден на пять лет тюрьмы за то, что судья охарактеризовал как «мошенничество огромного масштаба». Среди выданных Баски соучастников был его друг и инвестор Джеральд Ронсон, приговоренный к одному году тюрьмы.) Он также сказал, что подозревает, что Боб Фримен из Goldman, Sachs вовлечен в инсайдерскую торговлю.

Карберри стал относиться к законам о ценных бумагах, особенно к перечню преступлений, на которые те распространялись, более скептически. То, о чем рассказывал Боски, напоминало ему 20-е годы с их тайными сговорами и манипуляциями ценами акций, но признания последнего высветили и новшества – создание ложных угроз поглощения и вовлечение компаний в «игру». Он и представить себе не мог, что нарушения данных законов могут быть столь распространенными и разнообразными.

Юристы, помимо того, были поражены иерархией власти и влияния в мире Боски. Прежде они никогда не сомневались, что главным игроком на Уолл-стрит является Боски. Теперь, однако, они пришли к тому же заключению, что и адвокаты последнего: Боски играл второстепенную роль. Он зависел от Милкена и Drexel.

Снова и снова Боски говорил Карберри и другим юристам, что Милкен стал важнейшим человеком в его жизни. Если Милкен приказывал ему что-нибудь сделать, он подчинялся, потому что Милкен мог или обогатить, или уничтожить его.

Допросы продолжались несколько недель. Для сохранения секретности следователи переезжали из отеля в отель, большинство из которых находилось рядом с Манхэттеном, в округе Уэстчестер, недалеко от поместья Боски. В перерывах между допросами Боски, как обычно, приезжал в свой манхэттенский офис, заботясь о том, чтобы даже у его сотрудников не возникло и тени подозрения, что затевается что-то серьезное. К системе связи Боски была подключена сложная контрольная аппаратура, позволявшая правоохранительным органам прослушивать и записывать все разговоры.

По распоряжению прокуратуры Боски позвонил всем, кого выдал. Ему было дано указание не давить на собеседников, не пытаться их разговорить и держаться как можно естественнее. В то же время Карберри сказал Боски, что, чем большего успеха тот добьется как тайный агент, тем меньше вероятность того, что ему придется выступать на судебных заседаниях в качестве свидетеля.

После двух бесплодных попыток Боски удалось вытянуть несколько изобличающих замечаний из Бойда Джеффриса, главы Jefferies&Co., брокерской фирмы на Западном побережье. Сигел, однако, был предельно осторожен и, когда звонил Боски, даже трубку брал неохотно. Разговоры с Милкеном разочаровывали. Милкен отвечал на звонки Боски, но каждый раз стремился поскорее от него отделаться. В беседах он касался только вопросов, требовавших безотлагательного разрешения. Милкен, помимо того, имел склонность изъясняться отрывочными фразами, которые были понятны его коллегам по бизнесу, но присяжных сбили бы с толку и показались бы им неубедительными. Поэтому в конечном счете государственные юристы решили, что Боски придется договориться с Милкеном о личной встрече.

Тем летом Боски приезжал в Денвер и гостил у человека, который занимался сбором средств для благотворительного фонда United Jewish Appeal; это был Ларри Майзел, глава MDC Corporation, клиента Drexel. Сразу после отъезда Боски Майзела посетил агент ФБР, который принялся наводить справки о его недавнем визитере. Когда Майзел подтвердил, что его гостем был Боски, он получил повестку с требованием записей своих телефонных разговоров. Майзел позвонил Джиму Далу, ведущему сейлсмену Милкена.

«Ты не поверишь, – сказал он, тяжело дыша, – но у меня только что был агент ФБР». Он объяснил, что агент расспрашивал его о Боски.

Дал поделился новостью с Лоуэллом Милкеном. Тот нашел Майкла за рабочим столом, пригласил его в свой кабинет и велел Далу рассказать все заново. Внезапно Майкл Милкен смертельно побледнел, будто, как показалось Далу, увидел привидение. Отныне, сказал Милкен, вести дела с Боски нужно очень осторожно, не исключая, что все его разговоры прослушиваются. Но когда Боски позвонил и изъявил желание встретиться с Милкеном в середине октября, тот согласился.

Вскоре Кэри Молташу, бывшему сотруднику филиала Drexel в Беверли-Хиллз, который перевелся в Нью-Йорк, но по-прежнему совершал торговые операции для Милкена, позвонил Чарльз Тернер, который вел документацию по операциям Боски и Милкена. Тернер велел Молташу избавиться от всех записей, имеющих отношение к совместным операциям Милкена и Боски. Позднее он перезвонил, чтобы получить «свежие новости» о положении дел с Боски, и Молташ заверил его, что записи уничтожены. Молташ спросил, что, собственно, происходит. Тернер был уклончив, но вскользь упомянул о том, что у Милкена запланирована встреча с Боски в отеле «Беверли-Хиллз».

На следующий день Молташу позвонил Милкен. «По-моему, это опаснейшая затея», – отозвался Молташ о предстоящей встрече с Боски. Милкен посоветовал ему не волноваться. Он сказал, что будет осмотрителен и примет во внимание возможность того, что «говорит для записи».

В середине октября Боски и Том Дунай, следователь, которому поручили вести его дело, встретились с Питтом в небольшом номере последнего в отеле «Беверли-Хиллз». Они прилетели в Лос-Анджелес порознь, дабы не привлекать к себе внимания.

Дунай попросил Боски снять рубашку, чтобы он мог прикрепить к нательной майке маленький блок батареек с крохотным микрофоном, однако пришел в замешательство, обнаружив отсутствие таковой под дорогой белой рубашкой Боски. Дунай не хотел приклеивать микрофон липкой лентой прямо к телу Боски, поэтому разделся и предложил Боски собственную майку. Боски замялся, и Дунай приказал ему ее надеть.

«Надевая на тело вещь дешевле 250 долларов, Айвен покрывается сыпью», – съязвил Питт.

Боски надел майку Дунана, и тот прилепил микрофон. Сигнал с него должен был поступать из номера-люкс Боски на первом этаже, где в час с небольшим пополудни должна была состояться его встреча с Милкеном, на кассетный магнитофон в номере Питта.

«А что, если он догадается, что разговор записывается?» – нервно спросил Боски. Он по-прежнему страшился Милкена, который был на короткой ноге с воротилами игорного бизнеса. Боски боялся, что его попросту убьют. «Если почувствуешь, что дело плохо, убирайся оттуда ко всем чертям, – посоветовал Питт – Просто убегай».

Боски вернулся в свой номер-люкс. В ожидании Милкена Питт спросил Дунана, не хочет ли тот заказать ленч в номер. Узнав, что гамбургер в «Беверли-Хиллз» стоит 16 долларов, Дунай был шокирован. Служебный устав запрещал ему соглашаться на оплату еды кем-то другим, а его жалких суточных не хватало ни на одно блюдо из меню, и он отказался, хотя был голоден. Он с легкой завистью смотрел, как Питт ест свой гамбургер.

Боски сидел у себя в номере как на иголках. Официант, который привез заказанный им ленч, постучался и вкатил столик. Чуть ли не вслед за ним пришел Милкен. Боски поздоровался с Милкеном и принялся нервно расхаживать туда-сюда, пока официант в черной тужурке возился с кушаньями, столовым серебром и льдом. Времени у собеседников было мало, и Боски не долго думая сказал официанту: «Отлично, оставьте все как есть. Пожалуйста, уходите».

Боски и Милкен вкратце обсудили ситуацию на фондовом рынке. При этом Боски, как это обычно бывало с ним при встречах с Милкеном, нервничал. Зажатость и неловкость с его стороны были в порядке вещей, вследствие чего его поведение и в этот раз выглядело естественно. Потом Боски перевел разговор в нужное русло.

«КЦББ затребовала мою отчетность по сделкам, – доверительно сообщил он Милкену. – Комиссия дышит мне в затылок». Он дал понять, что его беспокоит то обстоятельство, что ему придется предъявлять расчеты прибылей и убытков по «соглашению» с Милкеном, и изъявил желание удостовериться, что их отчетности совпадают.

«Ну, мой человек ничего не помнит, – сказал Милкен, очевидно, имея в виду Тернера. – А твой?» Боски воспринял это как скрытое указание заставить Мурадяна уничтожить все соответствующие записи. Милкен и Боски расхаживали взад и вперед, и Боски старался подтолкнуть Милкена к более конкретному подтверждению их махинаций.

«Если нас спросят о тех 5,3 миллиона долларов, что говорить?» – осведомился Боски.

«Мы можем сказать, что эти деньги были непогашенной задолженностью за инвестиционно-банковские услуги», – предложил Милкен.

«О каких именно услугах может идти речь?»

Милкен упомянул ряд сделок, по которым Drexel провела исследования для Боски, но Боски сказал, что у него нет никакой документации, которая бы это подтвердила. Милкен сказал, что пришлет Боски кое-какие бумаги для подшивки. Далее Боски сделал еще один завуалированный тактический ход, сказав, что он еще не полностью возместил свой долг в 5,5 млн. долларов. «Знаешь, я ведь до сих пор тебе должен», – сказал он.

«Ну и ладно», – уклончиво ответил Милкен.

Прежде чем Боски смог развить свой успех, Милкен произнес фразу, от которой ему стало не по себе. «Будь осторожен, – предупредил его Милкен. – Электронные средства наблюдения нынче весьма изощренные». Боски едва не запаниковал. Неужели Милкен что-то заподозрил? Он поспешил закончить встречу.

Тот факт, что беседа с Милкеном не привела к разоблачению, вызвал у Боски прилив оптимизма. Ничто из сказанного Милкеном не стало бы «бомбой» ни на одном судебном процессе, но пленка с записью разговора явилась бы полезным косвенным доказательством. Ни разу за время беседы Милкен не отрицал существования между ними преступного сговора; не стал он отрицать и того, что Боски должен ему деньги. Обсуждение их выплаты и того, как выдать ее за погашение задолженности за инвестиционно-банковское обслуживание, явно подразумевало сокрытие нелегальных операций. Разговор в целом имел смысл лишь при условии, что изложенная Боски версия о сговоре правдива. Дунай и обвинители были впечатлены хитростью Боски и полагали, что встреча оправдала себя с лихвой.

Разумеется, звонок от Майзела стал для Милкена предостережением, а встреча с Боски только усилила его подозрения. После ухода из отеля он позвонил Джозефу в Нью-Йорк. «Боски ведет себя странно, – сказал Милкен. – Я хочу, чтобы за ним понаблюдали».

Время, отпущенное правоохранительным органам на тайную операцию, истекало. 15 ноября Northview должна была представить в КЦББ учетную документацию, и тот факт, что Боски находится под следствием, ждала неминуемая огласка. Было очевидно, что после этого сообщники Боски прекратят с ним всякое общение.

КЦББ беспокоило главным образом то, как фондовый рынок отреагирует на слухи о неизбежном уходе Боски Из бизнеса. Мощный бычий» рынок 80-х частично стимулировался арбитражерами вроде Боски, которые оценивали акции, исходя из их стоимости при поглощении, а не таких более консервативных критериев, как доходность или балансовая стоимость. Сотрудники КЦББ и прокуратуры приняли необычное решение: сделать сообщение о Боски после закрытия рынка в пятницу, 14 ноября. Это давало инвесторам два дня уик-энда, чтобы свыкнуться с неожиданной новостью во избежание опрометчивых решений.

Председатель КЦББ Джон Шэд по-прежнему больше всех волновался о сохранности полагавшихся его ведомству: 100 млн. долларов, которая в определенной степени зависела от стоимости огромного портфеля Боски. КЦББ, помимо того, опасалась, что, если Боски будет вынужден быстро продать свои ценные бумаги, это повлечет за собой обвал фондового рынка. Вследствие этого Комиссия дала Боски указание начать ликвидацию своего портфеля за две недели до правительственного заявления. На распродажу остатка портфеля ему было отведено еще полтора года. Линч считал, что эти шаги позволят не будоражить рынок и защитят финансовые интересы властей.

Кроме того, государственные юристы должны были определиться с дальнейшим ходом расследования. Они понимали, что в тот момент, когда соглашение с Боски будет: предано огласке, практически все, кого последний может выдать правоохранительным органам, начнут заметать следы. Юристы не хотели, чтобы улики были уничтожены, и подготовили целую серию повесток для потенциальных подсудимых и свидетелей. Уничтожение улик после получения повесток стало бы основанием для выдвижения обвинений в препятствовании отправлению правосудия. В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и везде, где это было необходимо, были задействованы технические и людские ресурсы, чтобы сразу после закрытия рынков в 4 часа дня доставить повестки Сигелу, Милкену, Drexel, Джеффрису, Айкану и многим другим.

После этого оставалось лишь сделать сенсационное заявление. Джулиани в Нью-Йорке и Шэд в Вашингтоне назначили на 4.30 пополудни в пятницу, 14 ноября, одновременные пресс-конференции. Линч и Карберри полагали, что созданы все предпосылки для главного триумфа системы обеспечения законности 80-х годов.

В ту пятницу, во второй половине дня, Мурадян просматривал данные по соотношению собственных и привлеченных средств фирмы. Что-то было не так. Обычно Боски закрывал позиции только по двум причинам: чтобы зафиксировать прибыль (или ограничить убытки) при завершении слияния или вписаться в нормативы соотношения собственного и привлеченного капитала. Однако теперь ситуация была иной: Боски вот уже несколько месяцев сводил портфель на нет, и в последние две недели распродажа усилилась. Стоимость их позиций достигла своего пика вскоре после 21 марта, дня ликвидации Hudson Funding, составив около 3,1 млрд. долларов. Теперь же она равнялась менее чем 1,6 млрд. Большую часть портфеля составляли акции компаний с большой капитализацией типа Eastman Kodak и Типе-Life, а не акции компаний – потенциальных объектов поглощений, которым Боски обычно отдавал предпочтение. Мурадян подумал, что это совсем не похоже на Боски.

Когда секретарша Боски Иэнта Питере позвонила в бухгалтерию и сообщила, что Мурадян и ряд других сотрудников должны явиться на Пятую авеню, 650 на собрание в 3.15 дня, Мурадян пришел к выводу, что Боски намерен ликвидировать товарищество, как он в свое время поступил с Ivan F. Boesky Corporation. «Похоже, фирме конец», – мрачно сказал он коллегам на Бродвее, 11, надеясь, что окажется неправ.

Когда Мурадян, Рейд Нэгл и остальные члены делегации от даунтауна вошли в большой конференц-зал на 34-м этаже, в комнате уже было полно других служащих Боски. Царившая в ней атмосфера отнюдь не свидетельствовала о надвигающемся крахе. Напротив, Давидофф, главный трейдер и член совета менеджеров Боски, шутил и в какой-то момент выдал оптимистичный прогноз: Мы получим дополнительную премию. Я знаю, этот год был для нас удачным, и нам достались все новые деньги Drexel».

«Да ты, мать твою, в своем уме?» – вставил замечание Мурадян. Некоторые рассмеялись.

В 3.20 двери распахнулись, и вошел Боски, у которого был усталый и напряженный вид. За ним следовала процессия из 10 адвокатов: Питт, Теодор Ливайн, адвокаты из Fried, Frank и Wilmer, Cutler и их коллеги из двух бостонских фирм, представлявших интересы инвесторов товарищества Боски. Уэкили и Фрейдин – два человека, с которыми Боски поддерживал наиболее тесные деловые и личные контакты, – отсутствовали. Они, равно как жена и дети Боски, уже были в курсе дела. Члены его семьи испытали шок.

Увидев стольких адвокатов, служащие Боски поняли, что произошло нечто ужасное. Боски начал читать заранее подготовленный текст заявления. Боски сказал, что последние несколько недель, когда он не мог ничего обсуждать с сослуживцами и избегал любых контактов с ними, были для него «очень непростыми». Он предупредил их, что то, что они услышат, не должно покидать пределов комнаты до 4 часов и что до 4. 15 им не разрешается никуда звонить. Он сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил чтение. Он сказал, что в 4 часа будет объявлено об урегулирующем соглашении, заключенном им с КЦББ, согласно которому он обязуется вернуть государству 100 млн. долларов, и о достигнутой им договоренности с прокуратурой о признании себя виновным по одному пункту – в сговоре о мошенничестве с ценными бумагами.

«Правоохранительные органы справедливо считают, что ответственность за мои действия лежит на мне, а не на моих партнерах по бизнесу или подконтрольных мне компаниях, – продолжал Боски. – Я глубоко сожалею о допущенных мною ошибках и знаю, что расплачиваться за них должен лишь я один. Моя жизнь изменится навсегда, но я надеюсь, что в конечном итоге сложившаяся ситуация будет иметь и положительный результат Я понимаю, что после сегодняшних событий многие будут призывать к реформированию существующей системы. Если мои ошибки положат начало пересмотру правил и механизмов нашего фондового рынка, то, возможно, грядут благие перемены», – подвел он черту. Он взглянул на своих потрясенных служащих и предложил задавать вопросы.

В комнате стояла тишина. Люди были слишком ошеломлены, чтобы о чем-либо спрашивать. Наконец кто-то осведомился, прекратит ли фирма свое существование и если да, то когда это произойдет Боски заверил присутствующих, что у него есть полтора года на сворачивание операций, вследствие чего немедленных увольнений не последует Он сказал, что сделает все от него зависящее, чтобы помочь людям найти работу в других фирмах. В конце концов Джонни Рей, давний шофер Боски, встал и произнес: «Давайте все утонем вместе с кораблем!»

Это разрядило напряжение. Большинство рассмеялось, некоторые заплакали, и все выстроились в очередь, дабы или пожать Боски руку, или крепко его обнять, или просто пожелать ему удачи. Многие его сослуживцы часто думали о нем как о деспоте, и только что он внес разлад в жизнь каждого из них, но они вдруг увидели в нем простого смертного, судьба которого зависит от множества адвокатов. Он казался тенью того воинственного трейдера, каким они его знали. Основная масса подчиненных Боски не испытывала к нему ничего, кроме жалости.

В 4.28 на тикере появилось сногсшибательное сообщение. Заголовок гласил: «КЦББ ОБВИНЯЕТ АЙВЕНА Ф. БОСКИ В ИНСАЙДЕРСКОЙ ТОРГОВЛЕ». «Комиссия по ценным бумагам и биржам обвинила арбитражера с Уолл-Стрит Айвена Боски в торговле на внутренней информации, предоставленной Деннисом Ливайном», – начиналось тикерное сообщение, в котором вскоре появилась новость, потрясшая Уолл-стрит, что называется, сверху донизу: «Должностные лица КЦББ заявили, что Боски дал согласие сотрудничать с КЦББ в ее набирающем обороты расследовании инсайдерской торговли на Уолл-стрит. Кроме того, федеральный окружной прокурор сообщил, что Боски заключил сделку о признании вины, в соответствии с которой он признает себя виновным в одной фелонии, подпадающей под действие федерального уголовного права.

Согласно заявлению прокуратуры, представители которой отказались уточнить, какое именно преступление имеется в виду, Боски оказывает содействие в проводимом ею уголовном расследовании, начатом на базе дела по обвинению Денниса Б. Ливайна в инсайдерской торговле».

С Боски в то или иное время напрямую общались почти все представители американской финансовой элиты. Уолл-стрит охватила паранойя.

В Беверли-Хиллз трейдеры и сейлсмены Милкена, вымотанные напряженной рабочей неделей, готовились уйти домой, а сам Милкен все еще сидел за трейдинговым столом, когда Террен Пейзер воскликнул: «Боже мой!». Все оживились и, увидев, что Пейзер стоит, как вкопанный, у тикера, поспешили взглянуть на ленту.

Милкен прочел сообщение на экране своего «Куотрона» и ничего не сказал. Он сидел за столом и отвечал на звонки. Его коллеги пристально за ним наблюдали, пытаясь понять, что у него на уме. Милкен имел задумчивый вид, но в остальном вел себя так, будто ничего не произошло. Все были поражены его самообладанием.

После трех или четырех телефонных звонков Милкен вскочил и быстро направился в кабинет своего брата Лоуэлла. Он закрыл за собой дверь и не выходил более часа.

Спустя какое-то время позвонил Фред Джозеф. Во второй половине дня генеральный юрисконсульт Drexel сообщил ему, что Милкену и Drexel направлены повестки. Это были повестки из министерства юстиции, означавшие, что проводится уголовное расследование.

«Волноваться не о чем», – твердо сказал Милкен, в голосе которого не было и намека на беспокойство. Джозеф расслабился. Мысль о том, что Милкен совершил что-то противозаконное, казалась ему нелепой. У Милкена был лучший бизнес в стране. Он не раз был под следствием и раньше, и все всегда заканчивалось благополучно. Так, по-видимому, должно было произойти и на этот раз. Джозеф со спокойной душой отправился на ужин, устроенный для топ-менеджеров Drexel и их жен.

В тот уик-энд Милкен позвонил домой Джиму Далу и попросил его явиться в офис. Дал приехал, прошел к себе в кабинет и уселся за письменный стол, с нетерпением ожидая от Милкена объяснений. Но Милкен, перемещаясь по офису, не спешил зайти к Дэлу и разговаривал с другими сотрудниками. В конце концов Дал нашел его и, как говорится, припер к стене.

«Ты мне звонил, – сказал Дал. – Что тебе нужно?»

Милкен молча направился в мужской туалет, жестом пригласив Дала следовать за ним. Милкен открыл кран до упора и стал мыть руки. Под шум хлеставшей в раковину воды он наклонился к Дэлу. «Никаких повесток нет, – тихо сказал он, сознательно греша против истины. – Делай все, что считаешь нужным». Дал не понял толком, о каких повестках идет речь, но намек Милкена был ему ясен: если он располагает какими-либо уликами, от них следует избавиться.

Милкен решил ликвидировать и другие возможные вещественные доказательства. В понедельник Террен Пейзер был на своем рабочем месте, когда Милкен спросил у него про синюю тетрадь-гроссбух, которую он в свое время велел ему завести для учета операций с участием Дэвида Соломона. «У тебя та тетрадь по Соломону? – поинтересовался Милкен, и Пейзер кивнул. – Передай ее, пожалуйста, Лоррейн Спэрдж».

Наутро Пейзер жестом пригласил Спэрдж пройти в маленькую кухню рядом с торговым залом. Он обратил внимание, что все стараются разговаривать под шум льющейся воды, и, не исключая возможности того, что в рабочих помещениях установлены «жучки», открыл кухонный кран. Он протянул Спэрдж синюю тетрадь.

«Майкл просил отдать это тебе», – сказал он. Когда Пейзер вернулся к своему столу, Милкен спросил его: «В этой тетради все по Finsbury, верно?» Пейзер согласно кивнул.

Больше этой тетради никто не видел. По-видимому, она была уничтожена.

В пятницу, после тикерного сообщения о Боски, Кэрри Молташ заказал авиабилет до Лос-Анджелеса и поехал в аэропорт имени Кеннеди. На следующий день он встретился с Милкеном.

«Ты ничего не знаешь об уплате 5,3 миллиона долларов», – категорически заявил Милкен. Молташ не знал, что сказать. Замечание Милкена прозвучало, как утверждение, а не как вопрос. Но ему было известно об уплате. Он спросил Милкена, был ли тот «осторожен» во время октябрьской встречи с Боски в отеле «Беверли-Хиллз». Милкен выглядел обеспокоенным. Он ответил, что, как ему теперь кажется, был «недостаточно осторожен».