Текст книги "Алчность и слава Уолл-Стрит"

Автор книги: Джеймс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Плечер из Bank Leu проявлял нерешительность. Он никогда не был так тесно связан с Ливайном, как Майер, и его собственные торги по принципу «верховой езды» были скромными. В общей сложности торговля на информации Ливайна принесла ему лишь около 46 000 долларов прибыли. Он, в отличие от Майера, не был «номером три» Ливайна. После того как банк получил от КЦББ письменный запрос о предоставлении информации, Плечер потребовал, чтобы Ливайн прекратил торговлю. Теперь Ливайн изводил Плечера просьбами о разрешении возобновления торгов. «Торгуя, я мог бы легко зарабатывать 100%-ные прибыли, – жаловался Ливайн. – Ненавижу сидеть сложа руки и получать только банковские проценты». Он ссылался на то, что внезапная приостановка торгов выглядит подозрительно. Если Майер такой проницательный фондовый аналитик, то почему бы ему не продолжить свое триумфальное шествие? Но Плечер не поддался на уговоры. От Ливайна и без того было достаточно неприятностей.

В один из визитов Ливайн принес хозяйственную сумку, туго набитую подготовленными в Drexel исследовательскими отчетами и другими материалами по акциям, вовлеченным в подозрительные сделки. Он и Майер приступили к подготовке аналитических обоснований для всех сделок. Ливайн, помимо того, попросил показать ему документы по его счетам в банке. Он пришел в ужас, увидев фотокопию своего паспорта с фотографией и карточку-образец подписи, заполненную им при открытии в Bank Leu первого торгового счета на имя «Даймонда». Кроме того, там были расходные бланки, которые Ливайн подписывал настоящим именем в многочисленных случаях снятия наличных со счета. «Потрудитесь все это уничтожить», – приказал Ливайн Майеру и Плечеру.

Очевидно, не подозревая, что своими действиями они препятствуют отправлению правосудия по законам США, банкиры порвали копию паспорта Ливайна и карточку-образец его подписи. Они полагали, что те все равно устарели: ведь Ливайн перевел остаток на счете в свою панамскую корпорацию Diamond Holdings. Но Плечер втайне от Ливайна сохранил расходные ордера. Он считал, что они необходимы для защиты банка в том случае, если Ливайн заявит, что он не снимал наличные. Осторожный швейцарский банкир не собирался уничтожать расходные ордера.

Для полноты объяснения подозрительных сделок оставалось решить щекотливую проблему «контролируемых счетов». Если, как утверждал Майер, он принимал все решения по инвестированию по счетам клиентов банка, давших деньги в управление, то, по логике вещей, в счетах множества клиентов должны были остаться записи об этих сделках. Однако подозрительные сделки были зафиксированы только по одному счету, Diamond Holdings. Даже при сокрытии наименования данного счета алиби «контролируемых счетов» неизбежно рухнуло бы, и подозрение сфокусировалось бы на единственном счете и личности его владельца. Ливайн был уверен, что банку никогда не придется для самооправдания перед КЦББ делить сделки на несколько счетов, но теперь Питт и Роч, нанятые банком адвокаты, требовали записи по счетам в поддержку версии Майера. Ливайн и Майер настаивали, чтобы Плечер внес изменения в компьютерную базу данных, создав 10 фиктивных счетов, владельцы которых якобы торговали теми же акциями, что и Ливайн. Майер заверил Ливайна, что они об этом позаботятся.

Плечер, однако, опять уклонился от неприятного поручения. В багамском отделении Bank Leu недавно побывал Шанс Кнопфли, председатель совета директоров банка, который переговорил с Майером и Плечером о расследовании КЦББ. Майер сообщил ему, что он неохотно пришел к заключению, что ему придется лгать юристам КЦББ.

«Мистер Майер, вы ни при каких обстоятельствах не можете лгать властям, – сказал потрясенный Кнопфли. – Это критическая ситуация. Я хочу, чтобы вы делали для банка все возможное, но только не это».

Когда дело дошло до создания фальшивых счетов, Плечер не смог заставить себя это сделать. Но одно изменение он все-таки внес. Майер настоял на том, чтобы Плечер удалил одну запись из отчетов по счету Майера. Таинственный пункт касался перевода 5000 долларов со счета Майера в Bank Leu в Delaware National Bank, находящийся в крошечном городке Делхае, штат Нью-Йорк, в горах Катскилл.

Питт и его коллеги тоже проявляли активность. Они прилетели в Нассау, чтобы ознакомиться с отчетами по «контролируемым» счетам, подтверждающими версию Майера. Адвокаты ожидали увидеть от 40 до 50 счетов, которые задействовались в 28 сделках, являвшихся объектом расследования КЦББ. Прибывшие с несколькими помощниками, адвокаты поселились в отеле «Кейбл-Бич».

Майер пришел вскоре после ленча и принес несколько больших папок-скоросшивателей. Когда адвокаты с нетерпением их открыли, они обнаружили там всего лишь несколько страниц. Это были главным образом квитанции расходов на различные поездки и развлечения Майера. Питт был ошеломлен и гневно сказал Майеру, что это явно не отчеты о сделках, ради которых они прилетели на Багамы. Сконфуженный Майер пообещал прийти на следующее утро и принести отчеты.

На этот раз он принес отчеты о сделках по 25 банковским счетам, но ни одна из 28 подозрительных сделок в них не фигурировала, вследствие чего его версия оставалась неподтвержденной. Питт с трудом сохранял самообладание. «Здесь одно из двух. Или у нас не те документы, – сказал он Майеру, выдержав красноречивую паузу, – или вы лжете». Майер ничего не ответил и впервые выглядел удрученным.

Они были в тупике. Вдруг Майер встал, подошел к телефону и позвонил Плечеру. Поскольку Майер говорил на швейцарском диалекте немецкого языка, адвокаты ничего не поняли; было ясно только, что Плечер вышел из себя. Майер повесил трубку, попросил адвокатов подождать и покинул номер. Но попытки получить дополнительную информацию оказались напрасными. Кулсон стал «переговорщиком» вместо Майера и тоже мутил воду.

Не желая тратить время впустую, адвокаты улетели в США, настроенные по отношению к своим клиентам более скептически, чем когда-либо прежде. Казалось все более очевидным, что все 28 сделок с акциями компаний, которые вскоре стали объектами поглощений, были осуществлены одним человеком. Если это было так, то речь шла о крупнейшем случае инсайдерской торговли в истории.

Подозрения адвокатов окончательно подтвердились в следующий понедельник, когда Питт и Роч вернулись на Багамы и встретились с Гансом-Петером Шаадом, генеральным юрисконсультом Bank Leu, прилетевшим из Цюриха. Поняв наконец, что отпираться бесполезно да и опасно, Майер и Плечер сказали Шааду правду, и тот резко пресек возможность какой бы то ни было лжи в дальнейшем.

«Я узнал, что все эти сделки проводились на один счет, – заявил Шаад Питту. – Что будем делать?»

Учитывая степень того, насколько их к тому времени дезориентировали, не говоря уж о тех сомнительных заявлениях, которые они в свою очередь сделали в КЦББ, Питт и Роч всерьез подумывали об отказе от дела. Они видели в нем угрозу собственной репутации.

Адвокаты согласились продолжать работу при условии, что банк прекратит всякую торговлю на сомнительный счет. Они не могли санкционировать то, что, возможно, явилось бы рецидивом преступления. Банкиры, дабы не вызывать лишних подозрений, были вынуждены согласиться заморозить активы на счете. Кроме того, им пришлось дать Питту и Рочу полный и правдивый отчет обо всем, что так или иначе произошло в связи с этим счетом. Отказавшись от «легенды» Майера, банкиры тем не менее настаивали на одном условии: они не будут разглашать подлинное имя владельца счета, ссылаясь на него только как на «мистера Икс».

Питт, однако, полагал, что наилучшим выходом для банкиров является отказ от анонимности м-ра Икс в обмен на защиту банка и его служащих иммунитетом от уголовного преследования. Устроит ли подобное соглашение КЦББ, зависело, разумеется, почти целиком от того, кто такой м-р Икс. Шаад, все еще колеблясь, наконец согласился сообщить некоторые подробности: м-р Икс был инвестиционным банкиром и работал в Drexel Burnham Lambert. Теперь Питт осознавал масштабы и механику сговора.

Несколько дней спустя Майер пригласил Питта поужинать с ним и его женой в фешенебельном клубе «Лайфорд кей», членом которого он являлся. По дороге Майер попытался снискать расположение Питта, объяснив, что схема торговли была разработана не им одним. «Я не хочу, чтобы вы думали обо мне самое худшее», – сказал Майер.

Питт не мог не воспользоваться примирительным настроением Майера. «Мы ведь все равно узнаем имя мистера Икс, – сказал он. – Почему бы вам его не назвать?»

«Вам известна фирма», – сказал Майер.

«Да, это Drexel», – ответил Питт.

«Вы знаете кого-нибудь в Drexel? – спросил Майер. – Кого вы там знаете?»

Внезапно Питт вспомнил ужин, на котором присутствовал менее двух месяцев тому назад, в середине октября. Fried, Frank была заинтересована в расширении сотрудничества с Drexel, особенно в сфере поглощений, и один из партнеров Питта, Артур Флейшер, пригласил его и Дэвида Кея на ужин в «Лютее», один из самых, дорогих французских ресторанов Нью-Йорка. Кей привел с собой Денниса Ливайна, восходящую «звезду» отдела М&А. Питт не помнил подробностей ужина; это было типичное мероприятие по поощрению клиента с обычными в таких случаях изобилием дорогих блюд и вин и атмосферой несколько наигранного дружелюбия. Ливайн не произвел на него впечатления. Но Ливайн и Кей были практически единственными инвестиционными банкирами из Drexel, которых он знал.

«Дэвид Кей?» – предположил Питт, но Майер отрицательно покачал головой.

«Деннис Ливайн?» – спросил Питт. По выражению лица Майера он сразу же понял, что угадал.

«Вот именно», – сказал Майер.

После того как Ливайн навестил Боба Уилкиса в Ки-Бискейне, тот потерял сон. Его раздражали жена и дочь, и он не объяснял, в чем проблема. Однажды вечером он без всякой видимой причины разрыдался. Но потом он взял себя в руки. «Нельзя быть эгоистичным, – сказал себе Уилкис. – Я должен помочь Деннису в этом деле».

Ливайн звонил ему ежедневно, иногда по 8-10 раз за вечер. «Не расстраивайся, – говорил Ливайн. – Это обычная формальная проверка. Мы не пострадаем». Уиллис почувствовал себя увереннее, когда КЦББ пригласила Ливайна принять участие в дискуссии за круглым столом, посвященной поглощениям.

Дискуссия, как и следовало ожидать, коснулась торговли на внутренней информации. Тему предложил юрист по поглощениям Мартин Липтон. «Полагаю, что Комиссии стоит уделить время изучению торгов, сопутствовавших некоторым из наиболее громких поглощений последних двух лет, – сказал он. – Только Комиссия имеет право давать оценку связанным с ними фактам, но я считаю, что есть достаточно примеров… есть нечто, заслуживающее самого пристального внимания».

Ливайн уважительно согласился. «С другой стороны, я думаю, вам не следует ограничивать анализ данного явления деятельностью корпораций», – сказал он. Он даже порекомендовал КЦББ исследовать торговлю акциями Nabisco и General Foods, большими количествами которых он сам в известный период торговал, используя внутреннюю информацию.

«Нам не о чем беспокоиться, – радовался Ливайн, встретившись с Уилкисом после дискуссии. – КЦББ меня любит». Ливайн получил от Комиссии благодарственное письмо, подписанное Джоном Шэдом, и с гордостью показывал его коллегам, а также Майеру и Плечеру. Он спросил Уилкиса: «Стали бы они относиться ко мне с таким уважением, если бы у меня были неприятности?»

Гэри Линч смотрел на низкие крыши Вашингтона из широких окон своего углового кабинета. До Рождества оставалась всего неделя, но думал он совсем не о предпраздничных покупках. Он чувствовал, что в следствии по делу Bank Leu наметился перелом. В конце предыдущей недели Линч был заинтригован телефонным звонком от Харви Питта, который настоял на личной встрече. Линч знал, что Питт – ветеран КЦББ; он работал под руководством Питта, когда тот был генеральным юрисконсультом агентства. Он понимал, что если бы Питт не обладал какой-нибудь важной информацией, то он не стал бы настаивать на встрече с директором управления по надзору КЦББ.

17 декабря в 10 утра Питт и Роч явились в кабинет Линча. Линч пригласил на встречу юристов КЦББ, игравших в расследовании ведущую роль: Старка, Уонга, Соннентала и Пола Фишера. Линч поздоровался за руку с членами делегации от Fried, Frank и усадил всех за стол для совещаний.

«Ну, что там у вас?» – небрежно спросил Линч.

Питт открыл папку и начал говорить, сверяясь со своими записями. Сперва он вкратце обрисовал свой статус уполномоченного вести переговоры от имени Bank Leu. А потом он сообщил сногсшибательную новость.

«Я не могу придерживаться ранее сделанных заявлений», – сказал он.

Фишер взорвался: «Что? В таком случае мы потеряли уйму времени. Вы недвусмысленно заявляли…»

Питт дал Фишеру выговориться, а затем как можно деликатнее изложил свою позицию. Питт предложил юристам чисто гипотетически «допустить», что сделки с подозрительными акциями были инициированы не Майером, как он заявлял ранее, а одним из клиентов банка, которого он обозначил как «профессионального игрока» с Уолл-стрит. Он понимал, что это возбудит любопытство у сотрудников КЦББ. Если так и будет, продолжал он, то согласится ли КЦББ преследовать в судебном порядке только клиента банка, но не сам банк или кого-то из его служащих? И согласится ли КЦББ на указанный вариант, если выяснится, что кто-то из сотрудников банка копировал сделки этого клиента и, возможно, уничтожил улики по приказу последнего? Если да, сказал Питт, то банк будет добиваться разрешения властей Багамских Островов на раскрытие личности клиента. Роч добавил, что любое соглашение такого рода должно быть одобрено министерством юстиции, которое точно так же не будет выдвигать против банка или его сотрудников никаких обвинений.

Линч попросил Питта и его коллег покинуть кабинет на время обсуждения его предложения. Линчу прежде всего были нужны доказательства, но КЦББ отнюдь не стремилась ввязываться в длительную тяжбу, оспаривая швейцарские и багамские законы о тайне вкладов. Подобные затеи в других случаях обернулись юридическими трясинами.

В результате все согласились с предложением Питта. Следователи понимали, что профессиональный игрок» – это инвестиционный банкир или адвокат, стоящий у истоков сговора. Это могло стать тем самым поворотным пунктом, на который они уповали, началом, образно говоря, успешного генерального сражения.

Менее чем через полчаса адвокаты Fried, Frank были приглашены обратно за стол. Линч сказал, что, по его мнению, можно прийти к соглашению, которое устроило бы обе стороны. Он объяснил, что включение Майера в какое бы то ни было соглашение о неприкосновенности видится ему проблематичным, но Питт твердо настаивал на защите всех служащих банка, и Линч смягчился.

Питт считал встречу успешной. Плечер и Майер подвергли Bank Leu серьезной опасности. По иронии судьбы, приказ Ливайна об уничтожении улик не обезопасил его, а, напротив, лишил банк – и его самого – защиты. Если бы не этот его просчет, банк, не рискуя подвергнуться судебному преследованию за препятствование отправление правосудия по законам США, мог бы просто признать, что один из его клиентов инициировал сделки и, сославшись на багамские законы о тайне вкладов, сохранить конфиденциальность вкладчика. Банк не сделал бы ничего противоправного, а КЦББ потратила бы долгие годы, пытаясь добиться от островных властей разглашения имени клиента в рамках местного законодательства. Но теперь, когда доказательства были уничтожены, вследствие чего банк стал уязвимым для вышеупомянутого обвинения, такой вариант развития событий исключался.

Когда адвокаты складывали свои документы в портфели, Уонг и Фишер не устояли перед соблазном и попытались выведать у Питта имя клиента. Они были вне себя от любопытства. Но Питт не собирался так быстро вводить в игру свою козырную карту.

«Не беспокойтесь, вы поймаете крупную рыбу», – заверил он их.

Неожиданно вмешался Старк: «Того, о ком вы спрашиваете, лучше, черт побери, считать китом – Моби Диком».

Сент-Эндрюс-плаза -это крошечный кусок тротуара в Манхэттене, спрятанный за устремленными ввысь зданиями муниципалитета и федерального суда на Фолитквер. Но когда нью-йоркские юристы говорят о Сент-Эндрюс-плаза, они имеют в виду одно – Манхэттенскую федеральную окружную прокуратуру, с давних пор считающуюся наиболее выдающимся, престижным и могущественным аванпостом министерства юстиции. Частично это объясняется сферой ее полномочий (она отвечает за федеральное судопроизводство в Манхэттене, Бронксе и южной части штата Нью-Йорк) и ее близостью к финансовому центру страны – Уолл-стрит. Исторически на площади[78] расследовалось подавляющее большинство наиболее запутанных дел о финансовых преступлениях, а также дела, связанные с организованной преступностью и торговлей наркотиками в Нью-Йорке.

За многие годы и при разных федеральных прокурорах ведомство приобрело репутацию содружества осторожных и кристально честных профессионалов. Средства были так же важны, как и результаты, даже если это означало, что потенциально удачные, но базирующиеся на уликах, добытых не вполне легальным путем, дела не принимаются к рассмотрению. Даже самые молодые помощники федерального прокурора должны были соответствовать высоким стандартам. Рекламы избегали. Рудольф Джулиани, назначенный федеральным окружным прокурором в 1983 году, быстро и без ущерба для репутации ведомства провел ряд смелых новаций.

С 1930– х годов, со времен Томаса Э. Дьюи, Манхэттен не знал федерального прокурора, подобного Джулиани, который приобрел общенациональную известность еще до вступления в должность. Будучи помощником федерального прокурора, чиновником № 3 в министерстве юстиции[79], Рейгана, Джулиани являлся одним из виднейших представителей администрации, который то и дело появлялся в выпусках новостей и ток-шоу, затрагивая различные аспекты гражданского и уголовного права. Словоохотливый, энергичный и открыто амбициозный, он приехал в Нью-Йорк, стремясь наложить на окружную прокуратуру собственный отпечаток.

Он принял бразды правления организацией, в которой ощущалась хроническая нехватка молодых кадров. При его непосредственном предшественнике Джоне Мартине-младшем прокуратура держалась на плаву главным образом за счет ранее приобретенной репутации. Ее осторожность граничила с беспомощностью. Ее выдающееся положение осталось в прошлом. Джулиани немедленно сконцентрировал большую часть ресурсов и персонала на двух приоритетных направлениях, стопроцентно привлекательных для масс-медиа, – организованной преступности и наркотиках – и вскоре одержал ряд значительных побед. О них раструбили с характерной для Джулиани помпой; пресс-конференции на Сент-Эндрюс-плаза стали обычным делом. Джулиани дошел до того, что предпринял «тайную» вылазку в Бронкс якобы для покупки наркотиков. Арестов не последовало, но Джулиани превратил облаву в саморекламу, позируя перед фотокорреспондентами в черной кожаной куртке.

Реакция прессы на все это была почти единодушно положительной и граничила с раболепством. Джулиани утверждал, что привлечение внимания к прокуратуре в значительной степени способствует предотвращению преступлений. Спорить с успехами организации, на счету которой была целая серия громких судебных разбирательств, завершившихся осуждением преступников, было трудно. Ее репутация улучшалась.

Джулиани привнес в ведомство то, что многими воспринималось как католическое, даже иезуитское видение мира, отличающееся четким делением на правильное и неправильное, на друзей и врагов. Он, казалось, ставил знак равенства между преступлением и грехом, наказанием и искуплением, сотрудничеством и раскаянием. И он демонстрировал готовность идти на риск. «Я здесь не для того, чтобы выполнять безопасную работу, – сказал он в 1986 году. – Неудача не подстерегает только тех, кто ничего не делает. Я предпочитаю терпеть неудачу».

Помощники федерального прокурора быстро адаптировались к новой системе, но чувствовали они себя в ней по-разному. Многих подход Джулиани воодушевлял, других он беспокоил. Решения теперь неизменно принимались с оглядкой на возможную реакцию прессы. Говорили о новом, «ковбойском» духе ведомства. Придуманный приверженцами старой системы, термин был несколько уничижительным, поскольку намекал на привычку сперва стрелять, а вопросы задавать потом.

Новые веяния наглядно отразились на отделе мошенничеств. Когда Джулиани вступил в должность, отдел возглавлял Питер Роматовски, который был обвинителем на процессе по делу Уайненса, но тот вскоре объявил о своей отставке. Его преемником стал грубоватый, прямолинейный и тучный сотрудник прокуратуры по имени Чарльз Карберри.

Все в ведомстве любили Карберри. Он был остроумным, забавным и любил посмеяться над собой. Его спокойный профессиональный подход к делу и неоспоримая честность импонировали традиционалистам. Он, как и Джулиани, был выходцем из католической среды, и его взгляды на преступление и наказание совпадали с воззрениями нового босса, Карберри вырос в Нью-Йорке, пытался поступить в университет Колгейта и в итоге закончил университет Сент-Джона в Куинсе. Он был редактором юридического обозрения в юридической школе Фордема, но когда он в первый раз подал заявление в Манхэттенскую федеральную прокуратуру, его не приняли. Прежде чем его взяли после повторного обращения, он проработал год в Skadden, Arps.

Первый разговор с Линчем о следствии по делу Bank Leu, состоявшийся после того, как Майер получил повестки, не вызвал у Карберри особого интереса. Расследование случаев инсайдерской торговли не относилось при Джулиани к числу приоритетных направлений. Штат отдела мошенничеств, в ведении которого среди прочих правонарушений находились преступления с ценными бумагами, сократился, так как Джулиани перевел часть сотрудников в отдел по борьбе с организованной преступностью. В общем и целом Карберри был разочарован результатами слушаний по заведенным в ведомстве делам об инсайдерской торговле. По делу одного инвестиционного банкира из Morgan Stanley апелляционный суд постановил, что инвестиционный банкир или иной фидуциарий (доверенное лицо), передающий конфиденциальную информацию кому-то еще, кто непосредственно участвует в торгах, виновен в инсайдерской торговле, и это было большим шагом вперед. Тем не менее большая часть обвинительных приговоров была вынесена тем, кого Карберри считал «жуликоватыми» служащими, – главным образом рядовым машинисткам и секретаршам из адвокатских фирм и инвестиционных банков. Карберри разбирался в законодательстве о ценных бумагах и в фондовых рынках лучше всех в федеральной прокуратуре. Он знал, что торговля на внутренней информации приняла угрожающие размеры, но считал, что надзор за соблюдением соответствующих законов лучше оставить КЦББ.

Впоследствии, однако, ситуация с Bank Leu завладела его вниманием. Тут, судя по всему, речь шла о систематическом злоупотреблении конфиденциальной информацией, представляющем собой реальную угрозу честности рынка. Через несколько недель после встречи в КЦББ Харви Питт и его коллеги посетили Сент-Эндрюс-плаза для обсуждения ситуации с позиций уголовного права. Роматовски, Карберри и адвокаты Bank Leu собрались в кабинете Роматовски, вскоре унаследованном Карберри, – в комнате, главным атрибутом которой был старинный дубовый стол, на протяжении многих лет переходивший от одного начальника отдела к другому. Сотрудники прокуратуры выслушали Питта и юристов КЦББ, после чего обсудили дело между собой.

Обвинители не видели особого риска в защите банка иммунитетом, которой добивался Питт Их могли подвергнуть критике, но они знали, что без сотрудничества с банком на выяснение личности ключевого клиента могут уйти годы, если, разумеется, ее вообще удастся установить. Им редко выпадала возможность проникнуть в самое сердце сговора об инсайдерской торговле так быстро. Кроме того, выслушав Питта, они пришли к выводу, что дело против клиента будет гораздо более важным, чем любое возможное дело против банка. Джулиани, получив одобрение из министерства юстиции в Вашингтоне, уполномочил их вести переговоры о предоставлении иммунитета. Карберри дал Питту и Линчу указание приступить к подготовке соглашения.

Переговоры о соглашении между банком и КЦББ заняли месяцы. КЦББ настаивала на пункте о лишении соглашения юридической силы в случае, если банк по той или иной причине откажется сообщить имя клиента. Питт утверждал, что от банка следует ожидать лишь жеста доброй воли» и что нельзя лишать его иммунитета, если багамские власти запретят ему нарушать тайну вклада. В результате верх одержала позиция КЦББ.

Далее следовало просмотреть и проанализировать отчеты о сделках по счету Даймонда. Питту нужно было иметь что-то, что позволило бы ему доказать подлинность лица м-ра Икс. Да, он знал, что этого человека зовут Деннис Ливайн, но ему требовалось подтверждение того, что это именно тот Деннис Ливайн, который работает инвестиционным банкиром в Drexel. По предложению Роча, подчиненные Питта вели интенсивные поиски дополнительной информации или фотографии, которые помогли бы доказать подлинность лица клиента, но им никак не удавалось обнаружить что-либо подходящее. Питт не хотел контактировать с Drexel из боязни настроить фирму против следствия. В конце концов его помощники раздобыли экземпляр старого ежегодника Lehman Brothers с групповым снимком, на котором среди прочих был запечатлен Ливайн. Питт поручил им сделать подборку фотографий, включив в нее этот снимок. Питт привез фотографии на Багамы и попросил взглянуть на них всех служащих, которые когда-либо общались с Ливайном лично. «Есть ли среди этих людей мистер Даймонд?» – спрашивал он. Все без исключения указали на Ливайна.

Помимо того, КЦББ хотела получить от Майера свидетельские показания под присягой для усиления версии по делу в будущем судебном разбирательстве или судебном запрете[80] против м-ра Икс. Потрясенный доставленными в «Уолдорф» повестками и усилением расследования, обеспокоенный своими связями с Кэмпбеллом и собственными сделками, Майер добился перевода обратно в Швейцарию. Он жил в одном из пригородов Цюриха. Питт настойчиво потребовал от Майера дать письменное обязательство быть свидетелем, и тот нервничал. Он сказал, что поступит так, как ему посоветует его адвокат.

К концу февраля Питту стало ясно, что Майер, чувствуя себя в безопасности в далекой Швейцарии, тянет время. Наконец Питт предъявил ему ультиматум. «Слушай, – сказал он, – или ты участвуешь в соглашении, или нет. С тобой или без тебя, но мы его заключим». Питт напомнил Майеру, что тот рискует лишиться неприкосновенности. Майер по-прежнему был уклончив, но потом его адвокат внес определенность. Позвонив Питту, адвокат сказал, что его клиент отказывается давать показания.

Поначалу адвокаты из Fried, Frank были огорошены. Зачем Майеру выходить из соглашения, если ему предлагают иммунитет в течение одного-двух дней дачи показаний? Ответ, судя по всему, крылся в таинственном переводе 5000 долларов в банк в горах Катскилл, запись о котором Майер заставил Плечера удалить из учета по его операциям. Деньги, как оказалось, были выплачены плотнику в Делхае, штат Нью-Йорк, который выполнил работу в зданиях, принадлежащих Кевину Барри. Это, по-видимому, связывало Майера с ВСМ и объясняло «проницательные» сделки Кэмпбелла и Барри, не подпадавшие под действие иммунитета, который планировалось предоставить Bank Leu. В этом Майер Питту так никогда и не признался. Майер, похоже, никогда полностью не доверял американским адвокатам или американской судебной системе, в которой те функционировали.

К счастью, замена была найдена в лице Плечера, находившегося в то время в Лондоне. Линч наконец добился завершения переговоров, сказав, что он хочет «прекратить колдовство» и прийти к соглашению. Долгожданный документ был подписан 19 марта в 10 часов вечера. Он предусматривал скорейшую передачу в КЦББ банковских отчетов и допрос Плечера в пределах двух недель.

Карберри и юристы КЦББ Конг, Соннентал и Фишер вылетели в Лондон и встретились с Плечером в лондонском офисе Fried, Frank. Плечер давал показания два полных рабочих дня и оказался намного более откровенным, чем, возможно, был бы уклончивый и скрытный Майер. Он подробно описал одержимость «мистера Даймонда» секретностью, его поведение при открытии счета, создание панамской корпорации, сделки, предшествовавшие предложениям о поглощении, снятия наличных со счета и уничтожение изобличающих документов. Плечер, бухгалтер по специальности, помнил все до мельчайших деталей. Хотя Плечер ни разу не назвал настоящее имя мистера Даймонда, упоминая о нем только как о «мистере Икс», он сказал, что это инвестиционный банкир, живущий в Нью-Йорке. КЦББ получила то, что хотела, и быстрое продвижение следствия произвело впечатление даже на Карберри.

Теперь оставалось лишь рассекретить м-ра Икс. Питт сосредоточил свое внимание на проблеме тайны вкладов на Багамах. Существовала значительная вероятность того, что банку просто запретят разглашать имя Ливайна. Последний в свое время пригрозил подать на банкиров в суд, если те это сделают; Bank Leu, помимо того, мог стать объектом судебного преследования со стороны багамских властей.

Адвокаты из Fried, Frank остановились на смелой стратегии: напрямую выйти на генерального прокурора Багамских Островов Пола Аддерли, избежав огласки и проволочек, связанных с получением разрешения на рассекречивание м-ра Икс судебным порядком. 7 мая делегация, в которую вошли представители КЦББ и министерства юстиции, посол США на Багамах, Питт, Роч и их багамские адвокаты, прибыла на аудиенцию. На Аддерли, видимо, произвело впечатление присутствие высокопоставленных представителей американских властей, но он, к явному неудовольствию Питта, запретил ему и Хочу участвовать в заседании.

Тем не менее встреча оказалась плодотворной. Линч утверждал, что раскрытие отчетов по сделкам с ценными бумагами формально не является раскрытием «банковских операций», подпадающим под действие багамского статута о тайне вкладов. Аргумент об отделении сделок с акциями от операций с депозитами и наличными средствами казался несколько надуманным, но он получил решающую поддержку со стороны Bank Leu. Генеральный прокурор дал предварительное согласие. «Это не банковские, а брокерские операции», – сказал он, и Линч торжествующе согласился.

Два дня спустя Питт получил копию письма Аддерли, в котором тот сообщал, что, по его мнению, раскрытие личности клиента банка не повлечет за собой судебного преследования со стороны багамских властей. Директоры Bank Leu провели заседание и приняли резолюцию, санкционировавшую раскрытие.