Текст книги "Алчность и слава Уолл-Стрит"

Автор книги: Джеймс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Даже если во всем этом и не было состава преступления, то сам факт свободного обмена конфиденциальной информацией, недоступной другим инвесторам, носил откровенно скандальный характер, наглядно демонстрируя, насколько опасно разрешать крупному инвестиционному банку заниматься арбитражными операциями. Тем не менее в отличие от Kidder, Peabody, которая по собственной инициативе отказалась от арбитража, придя к заключению, что он неизбежно влечет за собой конфликт интересов, арбитражный отдел Goldman, Sachs и по сей день остается одним из самых активных и прибыльных на Уолл-стрит.

Следствие по делам Уигтона и Тейбора было прекращено. Уигтон относился к своему оставшемуся в прошлом прилюдному аресту на удивление спокойно, неизменно демонстрируя хладнокровие, присущее сотрудникам Kidder, Peabody старой закваски. Когда началось слушание на предмет заявления Фримена суду и обвинители объявили о прекращении дел Уигтона и Тейбора, Уигтон занимался на велотренажере в загородном оздоровительном клубе; до этого он предупредил, чтобы его не беспокоили. Несколько позже, узнав новость, он, как ни в чем не бывало, продолжил свою обычную партию в гольф на территории клуба. Позднее он сказал, что обвинители, по его мнению, поступили «по-джентльменски».

Сигел сидел на кухне и разбирал покупки, сделанные им в уже привычной для себя роли домохозяйки, когда зазвонил телефон и его адвокат Одри Стросс сообщила ему о признании Фримена. Сигел был поражен. Ему не верилось, что он прошел через такое тяжелое испытание только ради того, чтобы Фримен сделал признание в одном преступлении, исключающее судебное разбирательство. А он-то надеялся, что скоро будет давать свидетельские показания в суде. Он собирался говорить только правду и был убежден, что присяжные ему поверят. Сигел рассчитывал, что в конечном счете ему будет вынесен оправдательный приговор, которого, по его мнению, он заслуживал, и общественность поймет, что он встал на путь исправления.

Прекращение дела Фримена уничтожило остатки веры Сигела в государственных обвинителей, которые, как он некогда предположил, должны были сделать ради него все от них зависящее. Хуже того, ему все еще не могло быть назначено наказание, поскольку теперь его держали в резерве как потенциального свидетеля для слушания на предмет вынесения приговора Фримену. Сигел выразил крайнее недовольство Картушелло, и тот сказал ему, что пытался отстоять заявление о признании самое меньшее в двух преступлениях. «Я не могу заявить об этом на открытом суде, – сказал Картушелло Сигелу и Ракоффу, – но мы провели это дело абсолютно не так, как надо».

Через неделю после предъявления Милкену обвинения, когда свыше 3000 человек прибыли в «Беверли-Хилтон» на Бал хищников 1989 года, его преданные сторонники снова вступили в конфликт с Джозефом из-за видеофильма, посвященного их кумиру. Возглавляемые Лоррейн Спэрдж, они встретились с Джозефом в его гостиничном номере и сказали, что демонстративно откажутся от участия в конференции, если он не разрешит показ фильма. Джозеф вновь оказался перед неразрешимой задачей руководства фирмой, в которой преобладало влияние Милкена. Как уже не раз случалось в прошлом, он пошел на попятный. В четверг вечером фильм, задуманный как эмоциональная дань, был показан. Происходящее на экране сопровождалось закадровыми комментариями самого Милкена и волнующей музыкой. Даже не присутствуя на Балу хищников, Милкен оставался его звездой.

Над всем происходящим реял транспарант с надписью: «DREXEL BURNHAM ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВЫСОКОДОХОДНЫЙ ГОРОД 2089 ГОДА», под ним был установлен макет некоей орбитальной станции, оснащенной продукцией клиентов Drexel. Но у Дона Энгела было предчувствие, что этот Бал хищников станет последним. Даже эстрадный сюрприз – певица Шина Истон – казался второсортным. На презентации RJR Энгел из-за отсутствия Милкена чувствовал себя в одиночестве и изоляции. Когда заседание закончилось и его участники вышли из зала, Энгел опустил голову и заплакал.

Вскоре после конференции Drexel наконец завершила переговоры с КЦББ, и были обнародованы условия урегулирования. В мировом соглашении с множеством пунктов КЦББ разве что не возглавила Drexel. Наиболее ошеломляющим было заявление о том, что Джон Шэд, недавно оставивший пост председателя КЦББ, станет председателем правления Drexel. Джозеф оставался главным управляющим. От одобренных КЦББ руководителей Drexel требовалось критически изучить все направления деятельности фирмы. Drexel выиграла битву за сохранение высокодоходного отдела в Беверли-Хиллз, но урегулирующее соглашение по-прежнему содержало пункт об отчуждении Милкена и Лоуэлла и требовало от Drexel выкупить у них обыкновенные акции фирмы и больше не иметь с ними никаких дел.

«Допуская, что эти соглашения одобрены должным образом, – сообщил Джозеф служащим фирмы, – можно считать, что наши жизни и карьеры не пострадали. Думаю, все мы можем гордиться тем, как мы вышли из сложившейся ситуации. Девяносто шесть процентов важнейших сотрудников остались в фирме. Полагаю, это великолепный результат».

Drexel согласилась выплатить Милкену за его долю акций фирмы 70 млн. долларов. Милкен объявил, что он организовал новую компанию, International Capital Access Group. Он выпустил подготовленный в Robinson, Lake пресс-релиз, где говорилось, что компания направит свои ресурсы «на создание возможностей появления в акционерном капитале компаний долей рядовых служащих, представителей национальных меньшинств и профсоюзов». Шерер отрицал, что Милкен пытается таким образом привлечь на свою сторону потенциальных присяжных из рабочей среды и нацменьшинств.

Одной из проблем внутри Drexel оставались разногласия на почве отношения к Милкену. Дабы удержать ведущих сотрудников, Джозеф продолжал покупать их преданность щедрыми премиальными. Он гарантировал, что в 1989 году, независимо от прибыльности фирмы, каждый ее служащий получит денежное вознаграждение, составляющее по меньшей мере 75% от полученного в 1988 году. Блэку, к примеру, причиталось 20, а Кисейку – 11 млн. долларов. Киссик возглавил бывшую империю Милкена, а Блэк стал сопредседателем отдела корпоративных финансов. Они перестали быть членами внутрифирменного комитета по развитию андеррайтинга – группы оценки качества потенциальных сделок – и были заменены молодыми сотрудниками, которым скудость опыта и реальных заслуг не позволяла подвергать сомнению доводы старших управленцев, независимо от того, насколько рискованными им казались те или иные сделки. Это был готовый рецепт катастрофы.

Очевидно, что еще до того, как Drexel заключила сделку о признании вины, Блэк и Питер Аккерман взяли курс на совершение сделок и получение гонораров авансом вне зависимости от последствий и будущих рисков. Осенью 1988 года Drexel по настоянию Блэка согласилась поддержать враждебное поглощение West-Point Pepperell сторонником Милкена Уильямом Фарли, чья Fruit of the Loom была уже перегружена обязательствами по бросовым облигациям, ранее размещенным Drexel. В начале января 1989 года Аккерман внес на рассмотрение комитета по развитию андеррайтинга сделку, предложенную бывшим инвестором Боски Мешуламом Риклисом, – выкуп за 175 млн. долларов компании Trans Resources, которая владела израильской Haifa Chemical Co.

Узнав о предполагаемых сделках с West-Point и Trans Resources, Стивен Уэйнрот, член комитета, в свое время выступавший против финансирования Боски, пришел в ужас. Против его возражений яростно ополчились Блэк и Аккерман, позиция которых при молчаливом попустительстве более молодых членов комитета одержала верх. Испытывая отвращение, Уэйнрот перестал посещать заседания. Привлечь внимание Джозефа ему не удалось: главный управляющий был слишком занят, ведя переговоры с прокуратурой и пытаясь реорганизовать фирму ради ее выживания по достижении урегулирования.

Новые сделки показали, что без Милкена, который продавал облигации, давая при необходимости взятки покупателям, сейлсмены из Беверли-Хиллз не могут найти для них рынка сбыта. Эпоха, когда Милкен принудительно размещал облигации у порабощенных» клиентов, прошла. Потенциальные покупатели начали по-настоящему тщательно изучать предлагаемые Drexel сделки с облигациями и в ряде случаев были шокированы. Drexel дошла до того, что стала покупать большинство бросовых облигаций, используя собственный капитал, в результате чего рос объем ее собственного портфеля облигаций. В одни только облигации Фарли фирме пришлось вложить 250 млн. долларов – почти четверть собственного капитала. К концу лета Drexel имела огромный портфель бросовых облигаций таких компаний, как Resorts International, Braniff, Integrated Resources, SCI Holdings, Gillett Holdings, Simplicity Pattern, Consolidated Oil and Gas, Hillsborough и Southmark – все эти покупки потребовали от фирмы привлечения крупных заемных средств.

Джозеф испытывал тревогу. Он сумел помешать Блэку профинансировать разорительно дорогостоящее тендерное предложение о поглощении клиента Drexel Беннетта Лебоу компании Prime Computer и попытался обуздать Аккермана после убыточного частного размещения облигаций Paramount Petroleum, обошедшегося Drexel в 50 млн. долларов. Аккерман был взбешен и, невзирая на гарантированные ему 100 млн. долларов, прекратил всякую активную деятельность. Он перевелся в лондонский офис – якобы для развития возможностей ведения бизнеса в Европе. Однако коллегам Аккерман сказал, что планирует начать работу над книгой. В Беверли-Хиллз распространилась карикатура, на которой Аккерман, спасаясь бегством, ночью перелезает через стену с большим мешком денег.

Аккерман был не единственным, на кого обещанные щедрые премиальные не оказали должного воздействия. Лоррейн Спэрдж и Боб Давидоу, так и не простившие Джозефу попытку запретить показ промилкеновского фильма, покинули фирму, продав свои доли обыкновенных акций. Уволились и другие сторонники Милкена, вследствие чего пострадали многие подразделения фирмы, особенно сеть розничных брокерских операций. По мере того как частные инвесторы, встревоженные признанием вины, отказывались от продолжения сотрудничества с фирмой, Drexel, дабы удержать брокеров, была вынуждена предлагать им все более высокие оклады. Но даже при этом число брокеров сократилось примерно с 1400 до 1200. Набрать новых брокеров было невозможно – никто не хотел работать в Drexel. С ростом затрат уменьшался эффект масштаба[103]. Джозеф прогнозировал, что в одном только 1989 году убытки от работы с мелкими клиентами составят от 40 до 60 млн. долларов.

Ко времени Бала хищников в апреле Джозеф понял, что фирме не избежать коренной реорганизации. Это означало сокращение брокерской сети – некогда фундамента фирмы. Джозеф чувствовал себя ужасно. В течение всего времени расследования Джозеф взывал к преданности брокеров Drexel, и большинство из них безоговорочно ее проявляли. Джозеф неоднократно давал слово, что Drexel останется в бизнесе обслуживания мелких клиентов «навсегда». Но в одном из своих выступлений в середине апреля он сказал: «Для Drexel подул ветер перемен. Мы пересматриваем весь наш бизнес». Как бы то ни было, аудитория, состоявшая из брокеров, устроила Джозефу овацию стоя, и он не понимал, почему.

Спустя несколько дней, 8 апреля, Джозеф объявил, что Drexel отказывается от работы с мелкими клиентами, а также с муниципальными бумагами и иностранными ценными бумагами. Мечте Джозефа о создании фирмы с полным набором услуг, способной конкурировать с Goldman, Sachs, пришел конец. Из 10 000 служащих, о которых он так часто вспоминал в оправдание урегулирования с государственным обвинением, в фирме осталось лишь немногим более половины. Брокеры, внезапно оказавшиеся без работы, испытывали горечь от того, в чем видели предательство. Для Джозефа же сделанный им выбор был болезненным, но очевидным: на карту было поставлено выживание фирмы.

По мере того, как Джозеф боролся со все большим грузом административных проблем, в созданной Милкеном огромной империи бросовых облигаций наметились более угрожающие тенденции. В прошлом каждый раз, когда крупные эмитенты облигаций начинали угрожать невыполнением обязательств по их погашению в срок, Милкен просто организовывал предложение об изменении условий займа и реструктурировал задолженность даже на более выгодных условиях, чем первоначальные. Этот процесс, напоминающий схему функционирования финансовой пирамиды, маскировал кредитные проблемы и обеспечивал облигациям Drexel завидно низкую степень неисполнения обязательств. Теперь же сейлсмены из Беверли-Хиллз оказались неспособны превращать задолженность, вызванную некредитоспособностью, в новые облигации. Любая трещина в доверии к бросовым облигациям несла в себе потенциальную угрозу, поскольку крупные клиенты Милкена – от тех, что специализировались на сбережениях и ссудах, вроде Columbia, до страховых компаний типа Executive Life – были уже до такой степени «нагружены» бросовыми облигациями, что любое снижение стоимости портфелей этих облигаций ограничило бы способность этих компаний покупать их и дальше.

Когда такая трещина появилась, она стала своего рода землетрясением. В июне, всего через несколько дней после официальной отставки Милкена, компания Intergrated Resources – продавец товариществ, помогающих уходить от налогообложения, в свое время разместившая через Милкена бросовые облигации на 2 млрд. долларов, что превратило ее в специализирующуюся на страховании и операциях с недвижимостью империю стоимостью 15 млрд. долларов, – не смогла выполнить свои обязательства по уплате процентов. Квинтэссенция истории успеха Милкена, Intergrated выпускала бросовые облигации, инвестировала в них и стала одним из крупнейших «порабощенных» клиентов Милкена. Intergrated вкладывала в свои финансовые продукты миллионы долларов сбережений ни о чем не подозревавших клиентов. Если в 1981 году цена ее акций составляла 7 долларов, то в 1983 году она равнялась уже 46 долларам. И хотя принятый в 1986 году Закон о налоговой реформе ограничил ее прибыли от продажи товариществ, долг Милкена продвинул ее в новые сферы бизнеса. Главные управляющие и основные владельцы – члены семьи Зайсов – платили себе огромные жалованья.

Но, по мере того, как подрывался основной бизнес Integrated, она постепенно превращалась в карточный домик – микрокосм всей империи бросовых облигаций. Вливания новых долговых обязательств могли скрывать ее финансовое вырождение только до определенного момента. Осознав это, Милкен в декабре 1988 года лично организовал дополнительную эмиссию обыкновенных акций и приобретение контроля над еще одним порабощенным» клиентом – ICH Corporation, страховой компанией со штаб-квартирой в Луисвилле (которая в конечном итоге выкупила долю Зайсов). Типичный маневр Милкена – поддержка эмитента бросовых облигаций, положение которого ухудшается, – на сей раз не удался из-за затруднительных обстоятельств в связи с расследованием и заявлением Drexel о признании вины. Сделка с ICH так и не была закончена. Без Милкена сейлсмены из Беверли-Хиллз не могли рассчитывать на то, что им удастся продать больше бросовых облигаций Integrated, и компания неуклонно скатывалась к кризису ликвидности.

В феврале 1990 года Integrated объявила себя банкротом, в результате чего все ее бросовые облигации, включая большую позицию в собственном резерве Drexel, обесценились. Жертвами этого стали тысячи инвесторов, держателей страховых полисов и служащих – американцы из самых разных социальных слоев, в большинстве своем не знавшие ни о каких связях между Integrated и Drexel.

Крах Integrated вызвал тревогу в финансовых кругах, особенно среди множества бывших клиентов Милкена, которым пришлось списать со счета стоимость своих облигаций Integrated. Тревога сменилась паникой в сентябре, когда гигантская сеть розничной торговли Campeau Corporation обнаружила кризис ликвидности, что означало ее неспособность выполнить обязательства на миллиарды долларов в бросовых облигациях, выпущенных ею для приобретения сетей универмагов – сначала Allied, а затем Federated (включая такие известные предприятия розничной торговли, как Bloomingdale's). Кризис Campeau был сенсационным, поскольку экономика страны все еще находилась на подъеме. Что же могло произойти с облигациями и их эмитентами в случае экономического спада?

Инвесторы страны словно очнулись от десятилетнего сна и наконец поняли, что получение высоких прибылей всегда сопряжено с большим риском. И хотя крах Campeau никоим образом не был связан с Drexel (размещение облигаций Campeau являлось детищем выдающегося инвестиционного банкира Брюса Вассерстайна и First Boston), инвесторы стремились избавиться от бросовых облигаций по любой цене. Цены на биржах стремительно падали, что негативно сказывалось на самых кредитоспособных клиентах Drexel. Соответственно снижалась стоимость портфеля бросовых облигаций самой Drexel, который нельзя было продать, не вызвав паники на рынке и не снизив цены еще больше. И это при том, что портфель бросовых облигаций Drexel составлял опасно высокий процент ее активов.

Капитал Drexel еще больше сократился, когда она уплатила властям 500 млн. долларов – большую часть 650-миллионного платежа, обусловленного соглашением об урегулировании. Кроме того, она выпустила простые векселя, чтобы выкупить свои акции у Милкена и Лоуэлла, и производила платежи сторонникам Милкена, которые увольнялись и продавали ей свои доли обыкновенных акций. Дабы сдержать поток увольнений, Джозеф запретил служащим фирмы продавать все свои акции одновременно.

Джозеф предпринял еще один знаменательный шаг: он ограничил гонорары адвокатов Милкена и Лоуэлла. Как в свое время в ситуации со стремительно растущей зарплатой Милкена, Джозеф считал, что он должен соблюдать изначальное соглашение, согласно которому все расходы Милкена в связи с расследованием и возможным судебным разбирательством ложились на Drexel. Фирма продолжала их нести даже после своего заявления о признании вины – при том, что их составной частью являлись гонорары Robinson, Lake, которые, помимо всего прочего, тратились на «пиар»-кампанию по срыву урегулирования между Drexel и государственным обвинением. Эти издержки равнялись 3 млн. долларов в месяц. Из них на долю Paul, Weiss приходилось около 2 млн. Когда Джозеф усомнился в обоснованности размера вознаграждения и попросил Paul, Weiss перечислить по пунктам гонорары и расходы, Лаймен наотрез отказался.

Не нарушая соглашения о несении затрат на юридическую защиту Милкена, Джозеф тем не менее ограничил их «потолком» в размере 1,25 млн. долларов в месяц. Милкен, как он выразился, по-прежнему был вправе рассчитывать на самую лучшую защиту в суде, какую можно купить за деньги, но теперь не мог купить ее всю. По этому поводу разгневанный Лаймен сообщил одному из репортеров следующее: «Качество представительства интересов Майкла Милкена не пострадает от урезания в Drexel гонораров его адвокатов».

Вскоре Джозеф вступил в противостояние с Милкеном из-за того, что фирма была до сих пор ему должна. После заявления фирмы о признании вины Джозеф перераспределил премиальный фонд на тот год, возложив на высокодоходный отдел Милкена пропорциональную долю затрат на юридическую защиту. Несмотря на то, что Милкен больше не работал в фирме, что этот шаг Джозефа встретил поддержку у обвинителей и что у Милкена, вероятно, были более неотложные дела, последний упорно боролся с распределением издержек. Адвокаты Drexel и Милкена так и не пришли к соглашению по этому вопросу.

Рост противоречий внутри фирмы сопровождался резким сокращением ее капитала – от 1,5 млрд. долларов в январе 1989 года до менее чем 700 млн. к октябрю. Примерно в середине октября еще одно событие, неподконтрольное Drexel, нанесло ей сильнейший удар. UAL Corporation, компания-учредитель United Airlines, объявила, что она неспособна завершить выкуп с использованием финансового рычага, который довел цену ее акций до более чем 200 долларов. Финансовая несостоятельность UAL наглядно продемонстрировала неразрывную связь между состоянием рынка бросовых облигаций и способностью компаний предпринимать поглощения, повышающие цены акций до подобного уровня. Осторожные покупатели больше не хотели вкладывать деньги в бросовые облигации, а без этого рынка повышение цен акций до заоблачных высот было невозможно. 13 октября 1989 года «мыльный пузырь» лопнул, что стало повторением Черного понедельника в меньших масштабах. При том, что больше всего обесценились акции поглощаемых компаний, рынок упал почти на 200 пунктов. Это было второе по числу пунктов падение в истории фондового рынка США.

Октябрьский «миникрах», как его быстро окрестили на Уолл-стрит, приносил неприятности дольше, чем драматичный кризис октября 1987 года. Вслед за Integrated и Campeau другие эмитенты бросовых облигаций начали с пугающей регулярностью отказываться от своих обязательств. Условия погашения и выплат процентов в сделках по привлечению значительных заемных средств, особенно в тех, что были завершены в безумные дни, предшествовавшие краху 1987 года, позволяли скрыть лежащее в их основе инвестиционное безрассудство, часто за счет выпуска так называемых облигаций «с нулевым купоном», «добровольных платежей» и «льготных периодов», которые не требовали никаких выплат в течение нескольких лет. И вот настало время платить. Весь рынок бросовых облигаций начал рушиться по мере того, как компании признавались, что не могут выполнить обещания, которые они с такой готовностью давали всего несколько лет тому назад.

К тому времени, когда были собраны и проанализированы данные за 1989 финансовый год, подтвердились растущие подозрения многих участников рынка бросовых облигаций и даже некоторых сторонников Милкена: его излюбленный довод, что «инвесторы получают более высокие прибыли от ценных бумаг с низким рейтингом кредитоспособности», оказался ложным. Астрономические прибыли из них извлекали только преступники. По сообщению аналитической службы Липпера, за десятилетие, завершившееся в 1990 году, средства, вложенные в средний фонд бросовых облигаций, окупились на 145%. Фактически это было хуже, чем прибыль от той же суммы денег, инвестированной в акции (207%), так часто высмеиваемые Милкеном корпоративные облигации инвестиционного качества (202%), казначейские долгосрочные облигации (177%), и равнозначно прибыли от инвестиционных фондов денежного рынка[104], с низкой степенью риска. За последний же год десятилетия бросовые облигации принесли их владельцам убытки в размере 11,2%.

«Гениальность» Милкена заключалась, видимо, лишь в том, что он, сыграв на людской непредусмотрительности, заставил поверить в свою доктрину высоких прибылей при малом риске очень многих. Как сказал в 1991 году в интервью «Уолл-стрит джорнэл» Дэвид Шайбер, управляющий портфелем бросовых облигаций в Far West Financial Services и крупный клиент Милкена, «некоторые люди верили всему, что говорил Майк Милкен». Но, как оказалось, «держатели облигаций получили весь возможный риск и очень мало прибыли».

Данные, помимо того, опровергали решительные заявления Robinson, Lake о том, что мобилизуемый Милкеном капитал стал спасением для малого бизнеса. Из 104 мелких фирм, вовлеченных в публичные эмиссии неконвертируемых бросовых облигаций Drexel с 1977 года, 24% к середине 1990 года не выполнили своих обязательств по долгам или обанкротились, что, по данным Dun&Bradsteet, превысило степень невыполнения обязательств по сравнению с другими аналогичными фирмами в пять раз.

Некоторые из влиятельнейших сторонников Милкена начали на удивление быстро разоряться под тяжестью долгового бремени, которое они некогда с таким энтузиазмом приняли на себя. Ральф Ингерсолл, оказавшись не в состоянии совершить платежи по размещенным Drexel облигациям, потерял контроль над своей национальной газетной империей. Уильям Фарли не смог завершить приобретение West-Point Pepperell. Даже Том Спигел, поборник Милкена в Columbia Savings, был вынужден уйти со своего поста, а его ссудо-сберегательная компания перешла в ведение правительственных регулятивных органов. В конечном счете почти все ссудо-сберегательные фирмы, которые являлись главными игроками среди покупателей Милкена, были объявлены несостоятельными и отданы в руки конкурсных управляющих.

Могла ли выжить сама Drexel? Джозеф понимал, насколько осложнилась обстановка. Ранее он уже столкнулся с возможностью утраты фирмой независимости. В сентябре, еще до октябрьского обвала рынков бросовых облигаций и акций, он тайно сделал серию телефонных звонков высшим руководителям всех остальных ведущих фирм на Уолл-стрит в поисках возможности продажи крупного пакета акций Drexel или даже партнера для слияния. Для президента компании, некогда наводившей ужас на те самые фирмы, в которые он теперь обращался, это было крайне унизительно. Многие даже не делали ответных звонков, а те, кто их делал, отклоняли предложение, ссылаясь на еще не установленную ответственность Drexel в гражданских исках инвесторов как на неопределенность, исключающую саму мысль о слиянии. Правда, может статься, была еще хуже: репутация Drexel и ее признание в уголовных преступлениях сделали ее пугалом для конкурентов, даже если те все еще жаждали заполучить остатки некогда могущественной империи бросовых облигаций. Джозеф быстро узнал цену годам высокомерия Drexel и ее настойчивому притязанию на господствующую роль на рынке андеррайтерских услуг. У Drexel не было друзей на Уолл-стрит.

И именно теперь, когда положение фирмы становилось отчаянным, Джозеф столкнулся с перспективой выполнения своего обещания о том, что премии за 1989 год составят не менее 75% от премий 1988 года. Теперь это обещание выглядело безрассудным, но Джозеф сознавал, что, не сдержав его, он потеряет всякое доверие и массовые увольнения разрушат фирму. Вместо этого он провел серию встреч с ведущими сотрудниками и постарался убедить их получить часть премиальных за 1989 год не наличными деньгами, а привилегированными акциями Drexel. Джозеф впервые просил служащих поставить выживание фирмы выше собственных финансовых интересов на текущий момент В конце концов, думал он, никому из высшего руководства Drexel дополнительные наличные на самом деле не нужны. Они и без того были богачами.

Как ни странно, Джозеф не понимал, что в фирме господствует и поощряется другая, олицетворяемая Милкеном система ценностей: Drexel была ни чем иным, как корпоративным средством личного обогащения. Когда Джозеф попросил своих звезд» согласиться на меньшие премии, Блэк и его союзники выразили шумный протест. В итоге Джозеф все-таки уговорил Блэка принять привилегированные акции, хотя их количество стало предметом ожесточенного спора. Киссик оказался более сговорчивым и, помимо того, убедил принять предложение Джозефа сотрудников своего отдела. Сам Джозеф взял всю свою премию в 2,5 млн. долларов привилегированными акциями. Однако доля акций в премиальных, на которую согласились его подчиненные, в среднем не превышала 18%. Drexel сэкономила наличность всего лишь на 64 млн. долларов и выплатила свыше 200 млн. из капитала, в котором отчаянно нуждалась.

В начале 1990 года, когда масштаб проблем Drexel стал более очевидным, банки, обычно предоставлявшие фирме краткосрочные займы, отказали ей в дальнейшем финансировании. Фирма не смогла продать краткосрочные коммерческие векселя. Когда пришло время платить по предыдущим краткосрочным займам, она была вынуждена осуществить платежи из своего убывающего капитала и не смогла рефинансировать долг. К февралю 1990 года Drexel истратила на покрытие одних только краткосрочных коммерческих векселей 575 млн. долларов.

Джозеф полагал, что фирма все еще располагает капиталом в 1 млрд. долларов, правда, в таких активах, как не пользующиеся спросом бросовые облигации и доли в компаниях, выкупленных на заемные средства. Он начал искать различные способы финансовых вливаний в компанию, среди которых рассматривалась продажа наиболее ликвидной части портфеля акций и перемещение активов на 300 млн. долларов из дочерней брокерско-дилерской компании Drexel в головную компанию.

Но это уже было началом конца. В пятницу, 9 февраля, КЦББ и Нью-Йоркская фондовая биржа уведомили Drexel, что ей не разрешается уменьшать капитал ее дочерней фирмы. Джозеф был потрясен – он полагал, что Kidder, Peabody было позволено гораздо больше нарушить регулятивные минимумы до вливания в нее средств General Electric. Но Kidder, Peabody на тот момент уже имела обещание о заключении сделки с GE. Сотрудники регулятивных органов считали вынашиваемые Джозефом планы мобилизации капитала несбыточными мечтами и оценивали активы Drexel намного ниже, чем она сама. Джозеф вновь недооценил тот колоссальный вред, который фирма сама себе причинила ожесточенным сопротивлением, вылившимся в вынужденное признание вины. Kidder, Peabody в отличие от Drexel пошла на сотрудничество с обвинением довольно быстро. Никто не был расположен делать что-либо, в чем можно было бы усмотреть благосклонность по отношению к Drexel.

Drexel двигалась к краху с пугающей быстротой. В тот уик-энд в фирму нагрянули юристы, специализирующиеся на банкротствах. В понедельник, 12 февраля, Джозеф позвонил Джеральду Корригану, влиятельному главе Правления Федеральной резервной системы Нью-Йорка, отчаянно надеясь, что тот окажет давление на подведомственные ему крупные нью-йоркские банки, дабы те предоставили Drexel экстренные займы. В 4 часа пополудни представители группы банков собрались в офисе Drexel на Брод-стрит, и главный управляющий Drexel попросил их о займах. Из-за поспешности попытки спасения фирмы Джозеф плохо подготовился к вопросам банкиров и, несмотря на то, что на встрече он оценил стоимость портфеля Drexel уже не в миллиард, а в 850 млн. долларов, не сумел убедить их в том, что портфель надежен и со временем не обесценится. Банкиры ушли, не связав себя никакими обязательствами.

Вечером, около 11, Джозеф позвонил Корригану. Неужели ФРС не делает ничего, чтобы помочь? Корриган загадочно ответил, что, хоть он и не пытается учить Джозефа, как вести дела, но «будь он на его месте, он бы поговорил с главными управляющими ряда этих банков напрямую». Ухватившись за его слова, как утопающий за соломинку, Джозеф воспринял их как намек на то, что Корриган выполнил его просьбу и надавил на банкиров.

Джозеф тотчас же стал обзванивать банки, но это ничего не дало. Когда он с нажимом спрашивал у банкиров, не поступало ли к ним от Правления ФРС указание помочь Drexel, те отвечали отрицательно. Постепенно он осознал, что Правление ничего не предприняло.