Текст книги "Алчность и слава Уолл-Стрит"

Автор книги: Джеймс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

Ранее GE уже направила в Kidder, Peabody группу своих аудиторов для тщательной экспертизы ее финансовых показателей и механизмов внутреннего контроля. GE немедленно сконцентрировала деятельность аудиторской группы на расследовании инкриминируемой фирме инсайдерской торговли. Kidder, Peabody сформировала собственную рабочую группу, в которую вошли Джон Гордон, друг Сигела Питер Гудсон и злополучный[89], внутрифирменный адвокат Роберт Кранц. Когда они приступили к работе, фирму охватили страхи, по большей части не высказываемые вслух. Могло ли случиться так, что Сигел вовлек других, особенно Денунцио? Что это за история с арбитражем в Kidder, Peabody? Некоторые служащие были ошеломлены уже тем, что в фирме вообще есть арбитражный отдел. Сосредоточенно изучая учетные документы, аудиторы регистрировали и подсчитывали сделки, классифицируемые ими как «подозрительные» и «сомнительные». Хэл Рич узнал, что всего за несколько дней в категорию «подозрительных» попало свыше 100 операций.

У него и Гордона были свои причины для беспокойства. При рассмотрении заявлений обвинения, касающихся Фримена, они вспомнили о собственных переживаниях в сделке с SCA. Их тогдашние подозрения теперь, похоже, подтвердились. Им было тяжело это сознавать, но версия обвинения в части Фримена выглядела весьма правдоподобно.

Через день после признания Сигела, в субботу, рабочую группу Kidder, Peabody вызвали на Сент-Эндрюс-плаза для встречи с Джулиани, Карберри, начальником уголовного отдела Уилсоном и Картушелло, обвинителем, в чьем ведении находилось дело Фримена. Среди прочих на встрече присутствовали Линч и Старк из КЦББ, поскольку любое разрешение ситуации с Kidder, Peabody потребовало бы соглашения с Комиссией, Марвин Шварц, партнер в Sullivan&Cromwell, присутствовал как ведущий адвокат Kidder, Peabody. Кроме того, во встрече участвовали Кранц, Хэндрос и Гэри Нафталис – адвокат Уилкиса, нанятый Хэндросом представлять интересы GE.

«Игра пойдет по нашим правилам», – начал Джулиани, но Шварц тут же сделал ответный выпад. «Вы должны извиниться», – негодующе сказал он Джулиани и осудил прокуратуру за излишне жесткую, по его мнению, манеру проведения арестов Фримена, Уигтона и Тейбора.

В ответ Карберри обвинил Sullivan&Cromwell, фирму Шварца, в конфликте интересов, поскольку та в свое время представляла в других делах и Kidder, Peabody, и Goldman, Sachs. Шварц буквально вскочил со стула и, повысив голос, выпалил: «Я не нуждаюсь в ваших нотациях на эту тему. Если мне потребуется совет по профессиональной этике, то за ним, смею вас заверить, я обращусь не к вам».

Государственные юристы не верили своим ушам. Они с подозрением относились к Sullivan&Cromwell и Kidder, Peabody еще со времен следствия по делу Уайненса, высветившего явное отсутствие в Kidder механизмов внутреннего контроля и пассивность отдела надзора фирмы. Теперь Сигел, бывшая звезда Kidder, признался в преступной деятельности, имевшей место в тот период, когда он работал в фирме. И после этого в Kidder считают, что власти должны извиняться?

Кранц с его глуповатой безмятежностью делу не помог. «В чем загвоздка? Объясните, – сказал он, обводя взглядом государственных юристов, которые молча обдумывали слова Шварца. – Я просто не понимаю, какое нарушение имеется в виду».

Джулиани хранил спокойствие. «Наши соображения таковы, – начал он. – У вас проблема. Чем скорее вы ее решите, тем лучше. И этот процесс не будет для вас безболезненным». Затем заговорил Карберри. Он затронул тему возможной уголовной ответственности Kidder, Peabody за деяния Сигела и напомнил о халатности ее служащих, вскрывшейся на суде над Уайненсом, в том числе о тех нарушениях, которые последний сделал достоянием гласности в своей книге. После этого Карберри выдал сногсшибательную новость: проблемы Kidder, Peabody отнюдь не ограничиваются преступлениями Сигела. Правоохранительные органы располагали сведениями о «парковках» акций с участием Дональда Литтла (связанного с Боски брокера Kidder, Peabody в Бостоне), одного из руководителей отдела торговли обыкновенными акциями Kidder и, что самое поразительное, президента Kidder Джека Роша.

«Мы намерены предъявить вам обвинение», – прямо заявил Карберри. Шварц, казалось, был изумлен. Джулиани назидательным тоном напомнил ему об ответственности корпораций за преступления их служащих, а Шварц в столь же менторской манере призвал федерального прокурора к здравому смыслу. Обмен упреками продолжился, и дискуссии быстро пришел конец. Разгневанный Шварц и рабочая группа Kidder вышли из комнаты, оставив Джулиани и его помощников в ярости.

Когда Хэндрос сообщил Боссиди о неутешительном итоге встречи, тот пришел в ужас. Положение, в котором оказалась Sullivan&Cromwell, было, по его мнению, хуже некуда. Нужно было что-то предпринимать, и быстро. Боссиди помнил о катастрофических последствиях обвинительного акта для E.F.Hutton и считал, что таковой погубит репутацию Kidder, Peabody даже в том маловероятном случае, если фирма в конце концов выиграет дело.

Аудиторы GE стали работать более интенсивно, отчитываясь о результатах перед Хэндросом и Боссиди. Их выводы не вселяли оптимизма. Некоторые из расследуемых операций, такие, как торговля акциями General Foods, можно было оправдать наличием открытой информации. Но как быть с Continental Group? Арбитражный отдел Kidder выбрал время для покупки акций этого клиента Goldman просто идеально – как раз перед появлением «белого рыцаря». Были и другие, аналогичные «совпадения». «Один или два случая такого рода мы переживем, – сообщил Хэндросу Нафталис. – Но не пять или шесть».

Беседы с руководством Kidder, Peabody тоже не обнадеживали. В GE были готовы поверить, что Денунцио не знал о сговоре Сигела с Фрименом, но Денунцио поручил Сигелу консультировать Уигтона и Тейбора. Он даже не создал условий для соблюдения принципа Великой китайской стены. Он полностью отказался от внутреннего контроля. Менеджеры GE полагали, что фирмой он руководил из рук вон плохо, и пришли к выводу, что при всем том Рош, теперь сам находящийся под следствием, и Кранц еще менее компетентны.

Через две недели после переговоров рабочей группы Kidder с Джулиани и Карберри последнему позвонил Нафталис. «GE хочет с вами встретиться, – сказал он обвинителю, – без участия кого бы то ни было из Kidder или Sullivan&Cromwell». В GE решили взять под контроль саму фирму, а не только уголовное расследование. Sullivan&Cromwell была отстранена от дела и заменена Нафталисом и его фирмой, Kramer, Levin, Nessen, Kamin&Frankel. Тмарта Боссиди лично встретился с Джулиани и Карберри. Тоном, в корне отличным от того, что взял на предыдущей встрече Шварц, он произнес 15-минутную речь.

Чуть-чуть не дойдя до признания того, что Kidder, Peabody виновна в совершении преступления, Боссиди рассказал о проведенной аудиторами GE тщательной экспертизе, абсолютно непохожей на то очковтирательство, каковым, по мнению обвинителей, являлось расследование, проведенное Goldman, Sachs, и признал, что обнаружены «серьезные проблемы». Он особо подчеркнул, что GE купила фирму совсем недавно и ничего не знала об инцидентах, фигурирующих в расследовании. Предание фирмы суду на основании обвинительного акта могло полностью дискредитировать и, как следствие, разорить фирму, в результате чего 7000 ни в чем не повинных служащих остались бы без работы.

Далее он предложил конкретные меры для исправления ситуации. Во-первых, высшее руководство Kidder, включая Денунцио, Роша и Кранца, будет снято со своих постов и, если потребуется, уволено. Во-вторых, Kidder, Peabody полностью откажется от арбитража: Боссиди пришел к заключению, что инвестиционный банк не вправе заниматься арбитражем и что никакая Великая китайская стена не может надежно предотвратить злоупотребление конфиденциальной информацией. И в-третьих, фирма выработает надлежащее урегулирующее соглашение с КЦББ.

Искренние и смелые предложения GE произвели благоприятное впечатление на обвинителей. Джулиани сказал Боссиди, что подход GE – это «дуновение свежего ветра» по сравнению с тем, что он слышит от представителей других фирм, вовлеченных в скандал, явно имея в виду Drexel и Goldman. Впервые после арестов у Боссиди и Нафталиса появился проблеск надежды, что Kidder, Peabody не будет предъявлено обвинение.

Вскоре после того как ситуация с Kidder, Peabody стала принимать благоприятный оборот, правоохранительные органы одержали еще одну победу. В апреле 1987 года Бойд Джеффрис, председатель правления Jefferies Group, крупной лос-анджелесской брокерской фирмы, ставшей пионером в организации внебиржевой торговли, заявил о своей виновности в двух преступлениях и согласился сотрудничать, Джеффрис «парковал» акции для Боски примерно так же, как, по утверждению Давидоффа, это делал Малхирн, и обвинение располагало доказательствами инкриминирующей выплаты Баски Джеффрису 3 млн. долларов. Платеж, который, согласно подлиннику счета-фактуры, осуществлялся за «консультации по инвестированию и корпоративно-финансовые услуги», на самом деле являлся взаиморасчетом по «припаркованным» позициям и подтверждением того, что Боски пользовался подложными фактурами вроде той, по которой Drexel причиталось 5,3 млн.

Более интригующим было сделанное Джеффрисом разоблачение махинации, к которой Боски не имел никакого отношения. Джеффрис признался в том, что по просьбе другого, неназванного участника преступного сговора манипулировал ценой при вторичном размещении акций Fireman's Fund, осуществленном American Express. Кроме того, для возмещения этим человеком убытков, понесенных Джеффрисом при взвинчивании крупными покупками цены акций, были подготовлены счета-фактуры за фиктивные услуги. На фоне деяний, фигурировавших в признаниях остальных участников инсайдерского скандала, преступления Джеффриса в наибольшей степени относились к категории тех, которые в тот период были на Уолл-стрит совершенно обыденными. На этот счет адвокат Джеффриса заявил обвинению следующее: «Бойд обслуживал клиентов. Обслуживая клиентов, он преуспел. Правила, как видно, меняются».

Участником сговора, попросившим Джеффриса манипулировать ценой акций Firemans Fund, был не кто иной, как Сэнди Льюис – арбитражер, который познакомил Малхирна с Боски в «Кафе де артист» до своей ссоры с последним. Горя желанием отомстить, Льюис все лето буквально преследовал Гэри Линча, убеждая его провести расследование деятельности Боски. Его желание исполнилось, и Боски был практически разорен, но последним посмеялся все же Боски. Льюис, который при каждом удобном случае выставлял себя главным поборником этического поведения на Уолл-стрит, горячо отрицал свою вину. Ему мало кто верил. Его все больше высмеивали за лицемерие. Все говорило за то, что его карьере на Уолл-стрит скоро придет конец.

Однако эйфория от успехов царила в федеральной прокуратуре недолго. Ставшее притчей во языцех следствие по делам Фримена, Уигтона и Тейбора явно двигалось с трудом. Переехав во Флориду, Сигел наконец ознакомился с ордерами на арест, составленными на основании его показаний, и тут же расстроился. Сделки с Unocal и Storer, выбранные обвинителями для предания огласке, были двумя самыми сложными из всех, про которые Сигел им рассказал. И о той, и о другой сделке Дунай допрашивал Сигела лишь однажды, а Паскаль делал заметки. Когда Сигел прочел подписанный Дунаном аффидевит, он пришел в смятение. Верный по сути, документ, как уже заметили в Goldman, Sachs, содержал неточности в деталях.

По версии Дунана, передача всей необходимой информации о выкупе акций Unocal состоялась в апрельском телефонном разговоре, который Сигел вел с Фрименом из аэропорта Галсы. На самом же деле это было не совсем так. Содержание ряда телефонных разговоров, имевших место на временным интервале в несколько недель, в аффидевите ошибочно сводилось к содержанию одного-единственного. Сигел знал, что имеющиеся учетные записи не подтвердят эту версию развития событий (так и случилось). Обвинение, помимо того, сообщало, что у Фримена для оправдания его покупок хранились подложные документы по якобы проведенным исследованиям, что также расходилось с показаниями Сигела. Тот действительно рассказал следователям о таких документах, но речь шла о Боски, а не о Фримене. Ракофф понимал, что хорошие адвокаты непременно воспользуются этими неувязками, осложнив положение обвинения и поставив под сомнение достоверность его версии. Сигел сознавал, что его, несомненно, – и незаслуженно – обвинят во лжи. Ракофф жалел, что сотрудники прокуратуры не попросили его и Сигела изучить пункты обвинения против Фримена, Уигтона и Тейбора до их арестов (обвинители не пошли на это, заботясь о сохранении секретности). Теперь же было слишком поздно.

Ракофф позвонил Карберри; Стросс слушала разговор с параллельного телефона. Ракофф хотел быть полностью уверенным в том, что Сигела из-за чужой невнимательности не обвинят в лжесвидетельстве. Карберри признал допущенные ошибки и сказал, что обвинение найдет возможность их исправить. Ракофф испытал облегчение оттого, что Карберри не пытается свалить вину на Сигела. Карберри явно был не слишком озабочен услышанным.

Фримен, Уигтон и Тейбор были обвинены по обвинительному акту 9 апреля, примерно через семь недель после арестов и предъявления обвинения по первоначальной формулировке. Прокуратура действительно исправила свои ошибки, заявив, не вдаваясь в подробности, что Kidder, Peabody торговала акциями Unocal не в апреле, а 15 и 17 мая 1985 года, и что операции с акциями Storer имели место в апреле, а не в декабре, как утверждалось ранее. Но прокуратура оставила обе сделки в обвинительных актах, обвинив каждого из арбитражеров в четырех преступлениях.

Самой Kidder, Peabody, что показательно, обвинение предъявлено не было: руководство GE добилось понимания со стороны Джулиани. В доказательство намерения GE сотрудничать с обвинением Kidder, Peabody немедленно временно отстранила Уигтона от должности без сохранения заработной платы и прекратила выплату гонораров его адвокату и адвокату Гейбора. Втайне от большинства сотрудников Kidder, Peabody, GE пошла еще дальше. Юристы GE встретились со Стэнли Аркином, адвокатом Уигтона, и без обиняков заявили, что Уигтону – если, конечно, он действительно невиновен – следует отстаивать свою невиновность. В противном случае ему следует признать себя виновным и пойти на сотрудничество. Для придания рекомендации, так сказать, большей убедительности представители GE сообщили, что в случае, если Уигтон, настаивая на своей невиновности, будет осужден, GE предъявит ему иск о возмещении 3 млн. долларов, уже заплаченных ему за акции Kidder, Peabody, и удержит за собой те 3 млн., которые она ему еще должна.

Goldman, Sachs, напротив, продолжала стоять за Фримена горой, хотя сделанное ею новое заявление имело более нейтральную формулировку, чем предыдущее. «Мы знаем его и доверяем ему, – говорилось в заявлении о Фримене. – На основании всего того, что нам известно в настоящее время, мы по-прежнему считаем, что он не нарушал закон.

GE объяснила принятые ею меры тем, что они согласуются с проводимой в компании политикой временного отстранения служащих, которым предъявлено обвинение. Кроме того, временное отстранение Уигтона отражало ту точку зрения руководства GE, которое, в сущности, не имело четкого представления об Уигтоне и Тейборе, что государственное обвинение, вероятно, право в том, что те не могли не знать о получении Сигелом извне внутренней информации. Тем не менее отказ фирмы от поддержки Уигтона многих в Kidder, Peabody привел в ярость – особенно тех, кто до сих пор переживал утрату фирмой независимости в составе гигантской промышленной корпорации. На невозмутимого Уигтона тактика GE не подействовала. Раздосадованный утратой поддержки со стороны фирмы, он, однако, держался стойко и настаивал на своей невиновности.

Ропот в Kidder, Peabody, вызванный известными событиями, не шел, однако, ни в какое сравнение с тем взрывом негодования, что последовал через месяц. 12 мая двое обвинителей, в ведении которых находилось дело, – явно удрученный Картушелло и еще один помощник федерального прокурора, Джон Макинэни, – предстали перед назначенным на дело судьей Луисом Л. Стэнтоном и заявили, что им требуется дополнительное время для подготовки к процессу. Макинэни признал, что обвинение, похоже, «проявило недальновидность» и поторопилось с нашумевшими арестами, и добавил: «Нас могут обвинить в продолжении судебного дела без достаточных на то оснований».

Это было сенсационное признание в неверном суждении в критическом положении, относящееся не только к данному делу, но и к другим текущим расследованиям, в том числе и по делу Милкена. Обычно об отсрочках просит защита; но на сей раз адвокаты, понимая, что промедление им невыгодно, возражали против любых задержек. На следующий день после ходатайства обвинения судья Стэнтон принял сторону обвиняемых, сославшихся на Шестую поправку, дающую право на безотлагательное рассмотрение дела судом, и отклонил ходатайство. Представитель Джулиани сказал репортеру «Уолл-стрит джорнэл»: «Я бы не назвал это провалом». Но было очевидно, что у обвиняемых и их сторонников есть повод для ликования.

Федеральная прокуратура оказалась перед непростым выбором. Идти ли напролом и судить обвиняемых или рассмотреть вариант, который многим казался невероятным, и выйти из дела, подав ходатайство о прекращении производства по обвинительному акту? На Сент-Эндрюс-плаза шли ожесточенные дебаты. Решение произвести аресты приняли не Картушелло и Макинэни, но они были твердо убеждены, что обвинение просто обязано выйти на судебный процесс. Особенно рьяно отстаивал свою позицию Картушелло, боец старой закалки, за долгие годы работы в прокуратуре впитавший в себя традиции, господствовавшие при предшественниках Джулиани. В эти традиции едва ли входили поспешные аресты, но, коль скоро обвиняемые оказались в унизительном положении, Картушелло уважал их право на скорейшее устранение угрозы, нависшей над их репутацией.

Решимость помощников федерального прокурора довести дело до суда объяснялась не только соображениями профессиональной этики. И тот, и другой были уверены, что дело имеет неплохие шансы на успех и может быть выиграно без особых затруднений. Они считали, что из Сигела получится превосходный, заслуживающий доверия свидетель обвинения. Они располагали обильными подтверждениями его заявлений в объемистых отчетах о сделках, изъятых из офисов Kidder, Peabody и Goldman, Sachs. Но у них не было надежного подкрепляющего свидетеля. Ни один прокурор не обрадуется перспективе выйти на процесс с единственным свидетелем, особенно с таким, который совсем недавно признал себя виновным в тяжких уголовных преступлениях.

Оппонентом Картушелло и Макинэни был начальник уголовного отдела Говард Уилсон. Он утверждал, что обвинение не должно рваться вперед, усугубляя последствия допущенного просчета. Его позиция, возможно, диктовалась и другими соображениями. Частью работы Уилсона была защита его босса, Джулиани, и политического будущего Джулиани. За спиной у Джулиани был целый ряд громких успешных дел, включая осуждение лидера демократов от Бронкса Стэнли Фридмена-дело, которое поглощало его внимание во время заключения сделки о признании вины с Боски; он был прокурором на процессе, и ему пели дифирамбы. Сделка с Боски и применение суровых мер к Уолл-стрит сделали его еще более популярной фигурой. В данной ситуации Уилсон имел все основания полагать, что Джулиани приведет его вслед за собой в резиденцию мэра Нью-Йорка или губернатора штата. Отзывы о нем в прессе были почти исключительно хвалебными. И что в сложившейся ситуации было для Уилсона хуже: прекращение дела до отдаленного повторного вынесения обвинительного акта, когда Джулиани, может статься, уже не будет окружным прокурором, или не сулящий ничего хорошего проигрыш дела летом того же года, вина за который будет возложена на Джулиани?

Оставалось узнать мнение Карберри. Аресты были его идеей. Он верил в успешный исход дела. Кроме того, ему, многоопытному сотруднику прокуратуры, не хотелось вступать в конфронтацию с помощниками босса, на которых лежала прямая ответственность за производство предварительного следствия. Он сделал ставку на Картушелло и Макинэни, порекомендовав Джулиани довести дело до судебного разбирательства.

Перед Джулиани стояла сложная дилемма. Отвергнуть предложение начальника отдела мошенничеств означало дискредитировать Карберри. Но Джулиани поддержал инициативу Карберри об арестах, и последствия были катастрофическими. Джулиани встал на сторону Уилсона и поручил помощникам подготовить ходатайство о прекращении дела.

К полудню следующего дня уже ходили слухи, что государственное обвинение собирается прибегнуть к чрезвычайной мере – прекратить производство по делу. Ракофф позвонил Сигелу и сообщил ему о слухах. «Возможно ли это?» – спросил Сигел. «Это невозможно», – ответил Ракофф, основываясь на своем многолетнем опыте работы в прокуратуре. Он все еще верил, что аресты ни за что не были бы проведены при отсутствии у обвинения подкрепляющего свидетеля. Он предполагал, что обвинение выйдет на процесс, даже если это придется сделать раньше, чем того хотелось бы его представителям. Так, по крайней мере, произошло бы в его бытность в прокуратуре.

Но «невозможное» случилось в тот же день. 13 мая Картушелло и Макинэни предстали перед судьей Стэнтоном. В силу того, что дело Фримена, Уигтона и Тейбора обещало стать первым прекращенным делом в рамках инсайдерского скандала, зал суда был набит репортерами, адвокатами других потенциальных подсудимых и просто любопытными. Явно огорченный, хотя и более спокойный, нежели днем ранее, Картушелло сказал, что обвинение, поставленное перед выбором-выйти на процесс в среду или ходатайствовать о прекращении дела, – «пришло к заключению, что производство по обвинительному акту должно быть прекращено». Пытаясь ослабить негативную реакцию на столь сомнительный шаг, он добавил, что аннулируемый обвинительный акт является «лишь верхушкой айсберга» и твердо пообещал, что прокуратура добьется вынесения нового акта, в котором обвинения в инсайдерской торговле будут охватывать уже не две, а девять сделок с акциями различных компаний.

Никто из самих обвиняемых на слушание не явился, но их адвокаты, ухватившись за возможность подвергнуть обвинение публичной критике, с трудом сдерживали ликование. Аркин, адвокат Уигтона, назвал маневр обвинения «циничным и неприкрытым нарушением права на безотлагательное рассмотрение дела судом». Адвокат Тейбора Лоулер сказал, что прекращение дела «не лучшим образом отражается на убедительности версии государственного обвинения и стратегии проведения арестов». Пресса пестрела заявлениями о том, что обвиняемые были подвергнуты плохому обращению и поражены в конституционных правах. В большинстве дел на стадии рассмотрения защитники воздерживаются от нападок на обвинителей, проявляющих чрезмерную осторожность при подготовке к судебному разбирательству. Но участники этой войны стремились выиграть все сражения, причем с максимально возможной оглаской.

Причудливый поворот событий в целом никак не отразился на моральном климате в Kidder, Peabody. Сторонники Уигтона приободрились и стали требовать восстановить его на работе. Недовольство еще больше усилилось, когда на следующий день после прекращения уголовного дела GE, выполняя свои обязательства перед прокуратурой, сняла со своих постов Денунцио, Роша и Кранца и назначила одного из своих директоров, Сайласа Каткарта, бывшего председателя совета директоров Illinois Tool Works, новым председателем правления Kidder, Peabody.

«Я вот тут на днях как раз подумал, что нам здесь нужен славный работяга, который ради дела ляжет костьми»[90] – сказал один из служащих Kidder, Peabody тоном, полным сарказма. Объясняя решение GE, Боссиди заявил, что аудит, проведенный сотрудниками GE, выявил «существенные недостатки» действующих в Kidder, Peabody механизмов внутреннего контроля за финансовыми операциями, деятельностью управленческого персонала среднего и высшего звеньев и нераспространением конфиденциальной информации.

Чтобы задобрить приверженцев Kidder, Peabody, главным операционным директором был назначен Макс Чэпмен, бывший соперник Сигела в роли возможного преемника Денунцио. Фактически, однако, его полномочия ограничивались ролью исполнительного вице-президента, подотчетного Каткарту. «Они попросили меня заниматься обеспечением доходов компании после вступления в должность Каткарта, которому 61 год», – сказал Чэпмен в интервью «Уолл-стрит джорнэл», насмехаясь над пожилым Каткартом. Не приходилось сомневаться, что теперь GE будет осуществлять контроль, от которого она отказалась при покупке Kidder, Peabody. GE назначила на высшие финансовые и административные должности преданных ей людей и организовала собственную группу надзора за теми подразделениями фирмы, которые занимались бросовыми облигациями и выкупами с использованием финансового рычага. GE старалась сохранить вложенные в фирму 600 млн. долларов. Ее стратегия стала очевидной через несколько недель, когда КЦББ объявила, что заключает с фирмой урегулирующее соглашение о взыскании с нее 25,3 млн. долларов. Одновременно Джулиани в одном из своих редких публичных подтверждений заявил, что дело против Kidder, Peabody возбуждено не будет.

Конечный результат не вызвал в GE особого оптимизма. Боссиди добился своей главной цели: уголовное преследование Kidder, Peabody не грозило. Фирма выжила, чего нельзя было сказать о E.F.Hutton. Руководство GE испытывало, к своему удовлетворению, чувство скорее замешательства, чем утраты. Как вообще могло получиться, что такой инвестиционный банк с давней и безупречной репутацией, как Kidder, Peabody, оказался столь неуправляемым? Теперь, когда угроза привлечения к суду, нависшая над Kidder, Peabody после февральских арестов, миновала, то, что осталось от фирмы, могло беспрепятственно возобновить свой бизнес.

Но что же от нее осталось? Многие в Kidder, Peabody считали, что фирма изменилась до неузнаваемости, превратившись во что-то немногим большее, чем дочерний бутик[91] гигантской GE Credit Corporation – одного из филиалов еще более гигантской GE. Снятие Уигтона с должности и то, как GE обошлась с ним до этого, не оставили от былого корпоративного духа камня на камне. Никто больше не думал о Kidder, Peabody как о «семье». Среди тех, кто покинул фирму на волне «исхода» персонала, начавшегося почти сразу же после ее реорганизации, были Хэл Рич и, под конец, даже Джон Гордон. Они чувствовали себя одиноко и неуютно в организации, которую больше не узнавали. По зрелом размышлении они, однако, поняли, что та Kidder, Peabody, которую они знали и любили, умерла гораздо раньше. Появление в восьмидесятые годы сопряженной с большими деньгами «звездной» системы сделало из Майкла Милкена, Айвена Боски и Мартина Сигела национальных знаменитостей, а старомодных инвестиционных банкиров вроде них самих обрекло на забвение.