Текст книги "Школа выживания"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Я замерла. Гриффитц, по нашим сведениям, – фамилия Игги. По крайней мере, я помню, что эту фамилию мы прочитали в институтских бумагах, пока их еще можно было как-то разобрать. Но там же было написано и то, что отец Игги умер. Так кого же показывают по телевизору? Это Иггины родители или нет? Как загипнотизированная, придвигаюсь вплотную к двери, чтобы в приоткрытую щелку можно было посмотреть на экран. Слышу, как в ванне Анна чистит зубы.

– Вы думаете, что после четырнадцати лет становится легче? – грустно говорит женщина. – Уверяю вас, не становится. Душа и теперь болит, как в самый первый день.

Четырнадцать лет? Гриффитц… Может, Игги все-таки их сын?

Репортер исчез с экрана. Крупный план показывает только мужчину, обнимающего жену за плечи. У обоих на лицах написана глубокая печаль.

И еще.

Женщина ужасно похожа на Игги.

67

Сквозь занавесь волос, вечно свисающих у него на глаза, Клык пристально вглядывается в меня, а я лихорадочно шепчу ему:

– Они стояли перед домом. Я довольно хорошо его разглядела. Если увижу, думаю, узнаю.

Уже поздно, и все спят. Я нарочно долго дожидалась, чтобы рассказать Клыку, что я увидела:

– Их фамилия Гриффитц. Их ребенок пропал четырнадцать лет назад. У них был сын, мальчик. И женщина – просто вылитый Игги.

Клык в раздумье качает головой:

– Как-то не верится, что ты вот так все это случайно по телику увидела.

– Да понимаю, конечно, понимаю. Но подумай сам – не может же это быть подсадной уткой. Как это могли так подстроить. Нам ведь телик сегодня даже смотреть было запрещено. Я вот что думаю, давай слетаем проверить.

Но Клыка продолжают одолевать сомнения:

– Ты что, каждый жилой дом в Вашингтоне проверять собираешься? Отдаешь себе отчет, сколько их, домов-то?

– Позади того дома – большая мрачная церковь. Совсем рядом, как будто прямо у них во дворе. Старая. И шпиль очень высокий. Разве много таких церквей и таких домов?

Клык вздыхает:

– Под миллион наберется.

– Клык! Мы не можем это не проверить. Столько информации у нас еще никогда не было!

– Но мы же под домашним арестом, – пытается он возразить с недрогнувшим лицом.

Секунду молча смотрю на него – и мы оба складываемся пополам от хохота.

68

– Что с тобой? – Я беспокоюсь. Клык весь вечер ведет себя как-то не так. А теперь мы кружим над Вашингтоном, а он все вытирает и вытирает со лба пот и все время передергивает плечами.

– Мне жарко. Ничего не болит – только жарко очень.

– Как мне было? Помнишь, когда я скорость развила колоссальную? Подожди теперь. Через неделю полетишь, как Конкорд. Или ты умираешь – одно из двух. – Я ему широко улыбаюсь, но он не реагирует. – Что, тебе очень плохо?

– Нет, я просто кое о чем подумал. Во мне ведь есть твоя кровь.

Смотрю на него. В ночном небе его огромные темные крылья плавно движутся широкими взмахами.

– Ну и что. Это просто кровь.

– Какая-нибудь другая, та – просто кровь. А наша – нет. Вспомни, красные кровяные тельца содержат ДНК.

– Ну и…

Его передернуло нервным ознобом:

– Вот, может, потому меня в жар и бросает. Может, со мной такого вообще не должно происходить.

– Перестань паниковать. Мы же даже не знаем, хорошо это или плохо. Или вообще, ни то, ни другое.

– Узнаем, я думаю, рано или поздно.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что в Вашингтоне чертова прорва высоких церквей со шпилями. Так что крайне маловероятно, что нужная нам отыщется сегодня ночью. Но мы продолжаем кружить над погруженными в сон жилыми кварталами. Раз двадцать снижаемся чуть не на крыши домов. Я безрезультатно вглядываюсь в каждый дом. И мы снова взлетаем ввысь.

После трех часов подобных упражнений мы голодны как волки и устали как собаки. Да простит мне мой щепетильный читатель такие сравнения из мира ирейзеров. Нам даже говорить друг другу ничего не надо. Мы только переглядываемся и дружно поворачиваемся, направляясь обратно к Анниному дому.

Вернулись мы где-то в три ночи. Улетая, мы не заперли окно маленькой кладовки на втором этаже. Оно по-прежнему ждет нас чуть-чуть приоткрытым. Туда-то мы и целим. На подлете вижу, как в окне Анниной комнаты маячит ее силуэт.

– Клык, смотри. Она не спит. Похоже, нас с тобой караулит.

Шпионит она, что ли. Понять бы, на кого работает? Действительно на ФБР, или еще на кого-нибудь. Может, она вообще двойной агент?

Проскальзываем в наше потайное окошко, складываем поплотней крылья, на прощание строим нашу заветную кулачную пирамиду и на цыпочках шмыгаем по своим комнатам. Неожиданно понимаю, что устала так, что даже пошевелиться не могу. Сбрасываю ботинки и, не раздеваясь, валюсь на кровать. Не думаю, что Анна придет подоткнуть мне одеяло.

Она уже видела все, что хотела увидеть.

69

Сразу вслед за той ночью в нашей жизни начался полный сюр. Я говорю это с полным основанием. Поверь мне, дорогой читатель, это был сюр даже по сравнению с жизнью в клетке, с вечным драпаньем от кого ни попадя, с находкой других мутантов в подземной Нью-йоркской лаборатории, уж не говоря о простом наличии у нас крыльев.

Все, что случилось, далеко перекрывает все наши прошлые приключения и злоключения.

Но не беспокойся, ничего ужасного не произошло.

Мы, как ни в чем не бывало, вернулись в школу, и жизнь пошла своим нормальным чередом. Ненормальным в ней было только то, что Игги и Клык ухитрились обойтись без взрывов.

Мистер Пруит держится от нас подальше. Скорее всего, бережет здоровье, стараясь избежать апоплексического удара.

Учительница Ангела ничего из ряда вон выходящего не выкидывает, не ведет весь класс в игрушечный магазин и не скупает там все, чего ни пожелают ненасытные глаза ее учеников. Случись такое, у меня, непременно, возникли бы всякие домыслы.

Надж пригласили в гости на день рождения. Человеческий день рождения. Анна обещала найти ей наряд, который и крылья бы скрывал, и выглядел бы красиво.

А теперь, дорогой читатель, держись, а то сейчас упадешь – я самое интересное припасла напоследок.

Сэм, тот самый парень из библиотеки, позвал меня на свидание.

– Тебя что? – бессмысленно переспрашивает Игги.

– Позвал меня на свидание, – повторяю я, размазывая пюре по тарелке.

– Ой, Макс… – Надж мечтательно закатывает глаза, а Газ ржет, как конь:

– Врешь!

У него полный рот, и над всеми нами нависла опасность быть с головы до ног оплеванными картошкой с мясом.

– Вот болван! Надеюсь, ты ему за это врезала хорошенько! И что этот Сэм сказал, когда ты ему звезданула?

Я сосредоточенно режу на тарелке мясо.

– Макс, ты ведь согласилась? Скажи, что согласилась! – пристает Надж.

– Ништяк! А я-то думал, что мы из последних сил избегаем слез, драк и неразберихи. – Игги разводит руками в притворном недоумении.

Жаль, что слепого нельзя испепелить взглядом.

– Много вы все понимаете! Макс у нас смотрите, какая красивая. Ей только на свидания и ходить, – уверенно заявляет Ангел.

– А что ты наденешь? – Анна попала в точку, и я краснею, как вареный рак.

– Не знаю…

А заметил ты, дорогой читатель, кто во всей этой дискуссии не проронил ни слова?

Вот именно…

70

– Считай, что это боевое задание, – Клык прислонился к косяку в моей комнате и наблюдает, как я прихорашиваюсь перед зеркалом.

Достал со своими приколками:

– Не лезь не в свое дело.

Заправила внутрь рубашку и натянула объемную велюровую курточку с капюшоном, которая отлично замаскировала мои крылья. По крайней мере, я надеюсь, что замаскировала.

– Ха-ха! Тигрица готовится к прыжку!

– Кончай! – отбрехиваюсь я, поджав губы и стараясь глубоко дышать.

Что я в самом деле делаю? Зачем я вообще согласилась на это идиотское свидание? На кой дьявол оно мне вообще сдалось? Надо ему позвонить и отменить все на фиг. Скажу, что заболела… Скажу, что…

Но тут раздается звонок в дверь. Клык дьявольски усмехается и спускается вниз.

– Целых пять братьев и сестер! Как ты только с ними справляешься?

– Ничего, они сносные. А у тебя сколько?

– Три, и все сестры. Сущее наказание. Совсем от них никакой жизни нет. Хорошо, хоть две старшие уже в университет учиться уехали.

Я улыбаюсь. Напрасно я боялась. Оказалось, разговаривать с Сэмом совсем и не трудно.

Мы стоим в очереди за билетами в кино. Так что в следующие два часа и вовсе можно будет спокойно молчать.

Фильм, на который мы пошли, оказался детективом про войну – сплошные драки. Почти все два часа я просидела, анализируя боевые ситуации и надеясь, что Сэм не будет брать меня за руку. А вдруг у меня окажутся потные ладони? На всякий случай, вытерла их об джинсы.

Когда фильм кончился, мы решили еще немножко посидеть по соседству в мороженице. Стараюсь придумать, что сказать, а Сэм наклоняется ко мне через стол и берет меня за руку. Вот так, раз – и взял. И мы уже сидим и прямо у всех на виду держимся за руки.

Очень даже неплохо – наоборот, приятно.

Короче, заказали себе мороженое. Я про себя, конечно, на всякий случай прикидываю, тяжелый ли наш столик с мраморной столешницей, и как далеко смогу его швырнуть. А Сэм в это время и спрашивает:

– Ты что на День Благодарения делаешь?

– Анна, скорее всего, большой обед устроит.

– Как же в День Благодарения – и без родителей.

– Плохо! – я соглашаюсь и сосредоточенно выковыриваю орешки из одного из шариков.

– А у нас все родственники на обед соберутся. Каждый год приезжают. Просто кошмар какой-то! – говорит он и протягивает мне засахаренную вишенку. – Хочешь?

– Хочу… А почему кошмар?

Он скорчил страшную рожу:

– Сестры вернутся, значит, опять начнется вечная склока из-за ванны, из-за телефона, из-за телика. Дядя Тэд будет без остановки трепаться о своей фирме. Он страховкой занимается. Представляешь, какая скукотища.

Я сочувственно киваю.

– Мама будет все время отодвигать спиртное от тети Филис. Но та все равно наклюкается. Папаше приспичит смотреть футбол, и он будет орать в телик. – Сэм явно представил себе эту картинку, и его передергивает.

А я смотрю на него, и мне нравится, как его каштановые волосы падают ему на лоб. Нравятся его глаза. Светло-карие, цвета панциря у черепахи.

– Да, хреновая у тебя перспектива.

Это он мне что, обычную семейную картинку нарисовал? В каждой семье так, что ли? Я-то понятия не имею. Я День Благодарения только по телевизору видела. Интересно, как его доктор Мартинез и Элла празднуют?

– Противно, конечно. Но ничего, всего один день перетерпеть можно. А потом целых четыре недели свободы, до самого Рождества.

Нам весело. Так, без причины. Просто смешно, и все.

Отражение Сэма в темном стекле дрожит от смеха. Он сидит спиной к окну, и за его плечом я вдруг замечаю какое-то слабое движение. Кто-то проходит мимо мороженицы. Нет, не проходит. Остановился и стоит.

У меня засосало под ложечкой, а рука повисла в воздухе, не донеся мороженое до рта.

Снаружи стоит Ари, хищно усмехается и показывает мне поднятый вверх большой палец.

71

Вот тебе и свидание! А я-то расслабилась…

Быстро оглядываюсь вокруг. Позади прилавка запасной выход. И столик можно повалить прямо ему под ноги.

– Макс, ты что?

– Ничего, ничего, – бормочу я, впившись глазами в Ари. Он снова мне криво усмехается и проходит мимо. Рядом с ним мелькает грива какой-то блондинки. Улица за окном пустеет, и я вижу в стекле свое отражение.

Сэм поворачивается по направлению моего взгляда, но Ари уже скрылся из виду.

Сэм вопросительно на меня уставился, а я замерла. Жду, что ирейзеры вот-вот нагрянут сюда через окно или свалятся мне на голову вон с того люка на потолке.

– Что случилось?

– Ничего, все в порядке, – я очень старательно делаю вид, что ничего не происходит. Мне просто кое-что показалось.

Не верь глазам своим. Верь тому, что ты знаешь.

Как тебе это понравится, дорогой читатель, если не только ирейзеры тебе свидание испоганят, но и занудный Голос внутренний откуда ни возьмись со своими нравоучениями выскочит? Мне лично не очень.

– Ма-акс!

Я снова переключаюсь на Сэма:

– Извини, я отвлеклась. – И виновато ему улыбаюсь. Но напряжение не отпускает. Я по-прежнему настороже, в любой момент готовая к бою. Но все вроде спокойно. Ничего не происходит.

– Мне нравится, что ты все мороженое съела, – заявляет Сэм ни с того ни с сего, – а то другие девчонки кочевряжатся: мне только один шарик, обезжиренный. А ты вон все съела и глазом не моргнула.

Я обеспокоенно хихикаю. А вдруг и правда надо обезжиренное?

– Мне как-то по фене. Есть еда – хорошо, а нет – переживу.

– Мне такое отношение гораздо больше нравится, – говорит Сэм.

И я думаю: «А мне ты нравишься».

72

Третья сестра Сэма только-только получила права. Она-то и подвезла нас домой к Анне. Сэм вышел со мной из машины и довел меня до самого крыльца.

– Спасибо, – я снова вдруг засмущалась. – Очень хороший получился вечер. Мне понравилось.

– Мне тоже. Ты совсем не такая, как другие девчонки.

Вот новости. А я-то думала, что слилась с массой.

– Это хорошо или плохо?

– Хорошо! Что за вопрос?

У Сэма, и вправду, очень хорошая улыбка. Он подвинулся ко мне поближе и положил руки мне на плечи. И… поцеловал… Глаза у меня расширились. Мы почти одного роста, и он не такой тощий, как Клык. Руки его скользнули мне на талию. Еще один поцелуй.

Знаешь, дорогой читатель, я про крылья даже не вспомнила. Закрыла глаза и забыла обо всем на свете. Знаешь, как клево было!

Плыви по течению, Макс.

И куда только подевались наши с Голосом вечные расхождения во взглядах?

Со стороны машины раздается раздраженный короткий гудок – сестре Сэма не терпится домой.

Мы наконец разъединяемся.

– О-о-о! – только и способен выдохнуть Сэм.

Я киваю.

– Ладно, ты иди, – тороплю я его. – И спасибо. За все! Все было очень здорово.

– Ага.

Похоже, что Сэм собирается меня снова поцеловать, но сестра его снова гудит. С явным сожалением он спускается по ступенькам.

– До завтра!

Они уезжают, а я остаюсь один на один со своими чувствами, для которых я даже и слов не знаю.

73

Анна поджидает меня в кухне:

– Ну и как?

– Спасибо, все в порядке. Спокойной ночи.

Поднимаюсь наверх. Не то чтобы меня это очень смущало, но я совершенно не хочу ее обижать. Я просто совсем не могу разговаривать с ней ни о чем, что для меня важно. Закрываюсь у себя в комнате, сажусь на кровать и снова и снова проживаю последние десять минут, проведенные с Сэмом.

Скрипнула дверь. Клык входит, прикрыв рукой глаза:

– Ого! Вот это излучение! Наша дама сияет от счастья. Так и ослепнуть недолго.

Скривив в ответ презрительную мину, скидываю куртку и повожу плечами. Теперь можно и крыльям свободы немножко дать, а то уж больно плотно они были свернуты весь вечер. Интересно, Сэм их хоть немного почувствовал? Он, когда меня обнимал, совершенно не вздрогнул. Так что, похоже, ничего не заметил.

Клык прикрывает дверь:

– Они все хотели тебя дожидаться, но Анна их уложила – никакие стоны не помогли.

– Нельзя не отдать ей должное – молодец Анна.

– Ну и как? – повторяет Клык ее вопрос и, скрестив на груди руки, присаживается на мой письменный стол.

Что-то в его голосе заставляет меня к нему приглядеться. По обыкновению, на лице у него ничего прочитать невозможно. Но я-то его хорошо знаю. Мне понятны и едва заметное подрагивание скул, и чуть прищуренные глаза.

– Я видел, как он – как бы это лучше выразиться – «к тебе намертво приклеился». По всему видать, вы спелись.

Он выдерживает паузу, а я стараюсь понять, что он такое имеет в виду.

– Да, – твердо заявляю я наконец. – Не мы одни спелись.

Клык, похоже, смутился. Скидываю кроссовки, и он пересаживается ко мне на кровать, оперевшись спиной на изголовье.

– Так и быть, если он тебе понравился, я его подожду убивать. – Голос у него звенит, а я пожимаю плечами.

– Ага, он очень симпатичный. Мы хорошо провели время…

– Но?..

Я потерла виски:

– Ну и что с того? Будь он хоть самым лучшим парнем на свете, это ничего не меняет. Я как была уродом-мутантом, так уродом-мутантом и осталась. Я что ни день ненавижу нашу жизнь все больше и больше. Верить никому нельзя. Файлы не расшифрованы. Родителей не найти. А и нашли бы – что с того?

Клык молчит.

– Я видела Ари. – Голова у него мгновенно поднимается. – Он стоял на улице возле мороженицы и мне улыбался. А с ним еще кто-то был. – Я замолчала, задумавшись о промелькнувшей блондинке. – Я видела….

И тут меня осеняет. Я-то думала, это мое отражение. Выходит, ошиблась.

Медленно поворачиваюсь и пристально смотрю на Клыка:

– Это я была с Ари. Там за окном…

Сказала, а сердце так и заныло.

Клык заморгал – на более сильное выражение удивления он просто не способен.

– А еще я видела светлые волосы в окне ирейзеровского вэна. Те же, что и сегодня с Ари. Я сначала подумала, это мое отражение. Но никакое это не отражение – я сама, собственной персоной.

Он даже не спросил, уверена ли я. Нам обоим ясно как божий день – уверена!

– Черт возьми! Макс на вражеской стороне – ничего хуже не придумаешь. Вот зараза! Макс-злодейка! Да пропади все пропадом!

– И это еще не все, – медленно продолжаю я. – Помнишь, я тебе сказала, что если я стану … не той, чтобы ты меня… сделал все, что можно, чтобы спасти стаю?

– Ну… – он поднимает на меня усталый взгляд.

– Я тогда неспроста об этом заговорила… – перевожу дыхание и смотрю в сторону. – Пару раз, глядя в зеркало, я видела, как превращаюсь в… ирейзера.

От Клыка – ни слова.

– Я лицо трогала-трогала – на ощупь – никаких изменений. Нормальное, гладкое, человеческое лицо. А из зеркала ирейзер смотрит. – Смотрю в пол и не верю, что я смогла-таки вслух во всем этом признаться.

Над нами повисло гробовое молчание. Часы тикают будто один раз в час. Наконец я слышу его голос:

– Ты, поди, не волком выглядела, а каким-нибудь пекинесом.

Для верности тряхнула головой – ослышалась я, что ли? Но он спокоен, как будто ничего особенного от меня не услышал.

– Что-что? Повтори?

– Да говорю тебе, ты, наверное, была щенком таким симпатичным. – Он корчит мне рожу, как будто обнажая клыки, тихонько притворно рычит – р-р-р! – и прикидывается, что сейчас на меня бросится.

Стукнув его по башке, вскакиваю на ноги, но он катается по кровати и хохочет. Наконец поднимает руки вверх – сдаюсь.

– Послушай, – он успокоился, и лицо его теперь совершенно серьезно. – Я знаю, что ты не ирейзер. Не знаю, почему ты видела в зеркале ирейзеровую морду, и не знаю, откуда взялась та другая Макс. Но я хорошо знаю, кто ты такая. Я тебя насквозь вижу и вижу, что ничего от ирейзера в тебе нет. И даже, если я увижу тебя с той собачьей мордой, я все равно тебя узнаю. Потому что в тебе нет ни капли их злобы и их чернушной гадости. Как бы ты ни выглядела.

Вспоминаю, как Голос советовал мне верить тому, что я знаю, а не тому, что вижу.

Забиваюсь под одеяло. Надо заснуть и ни о чем не думать.

– Спасибо, – голос у меня сел от волнения.

Он встал. Постояв секунду, погладил меня по голове и тихо сказал:

– Не паникуй, все будет в порядке.

– Только не вздумай ничего этого в свой блог выложить. Не смей об этом даже подумать!

– Много чести будет. – Он вышел и закрыл за собой дверь.

Часть 4
Дом – лучшее место на свете

74

– Ну пожалуйста…

– Еще не время, – Джеб не отрывает глаз от отчетов.

– Тебе всегда будет не время, – взорвался Ари. Он рассерженно меряет комнату шагами. – Ты вечно говоришь мне, что надо еще подождать. И никогда, никогда не разрешаешь мне это сделать. Сколько еще ждать можно?

Крылья его болят, и то место, куда их вживили, горит, как в огне. Ари достал из кармана таблетки, проглотил четыре, не запивая, и повернулся лицом к отцу.

– Терпение. Главное – терпение, – повторяет ему Джеб. – У нас есть план. Вот и действуй по плану. Ты руководствуешься эмоциями, а мы сколько раз с тобой говорили, что нельзя давать волю чувствам!

– Я! – бунтует Ари. – А сам-то ты что? Знаешь, почему ты ее бережешь? Знаешь? Потому что ты от нее без ума! Ты ее обожаешь, эту твою Макс. Вот и все! Поэтому и не даешь мне ее уничтожить.

Джеб молча смотрит на него. Ари прекрасно знает, что отец ужасно на него разозлился. Разозлился и из последних сил сдерживает гнев. Но ему уже все равно. Его понесло. Ему хочется, чтобы хоть раз при взгляде на него, Ари, на лице у Джеба вспыхнула та же любовь, как когда он думает про Макс. Только фотку ее ему покажи – сразу тает, как сахарный. А на Ари смотрит, как на пустое место.

И новую Макс Джеб ненавидит по той же самой причине. Ненавидит и избегает. Это, кому хочешь, сразу заметно. Ари назло ему только и делает, что вместе с Макс-2 болтается. Он на что хочешь пойдет, только бы Джебу досадить.

Наконец Джеб прервал молчание:

– Ты языком треплешь, а о чем, сам не понимаешь. Тебе отведена роль в большой игре. Но общей картины ты не знаешь. Поэтому, как я тебе приказываю, так и делай. А коли думаешь, тебе не справиться, я кого-нибудь другого найду.

Ари охватила ярость. Он даже руками вцепился себе в ляжки, чтобы случайно не наброситься на Джеба и не схватить его за горло. Схватить бы его и душить, душить. Пока папаша не поймет, что его, Ари, надо любить и уважать.

Но сейчас он уйдет. Ари повернулся и изо всех сил хлопнул дверью. На улице он забрался на трейлер, коротко разбежался и спрыгнул с крыши – ему все еще трудно взлетать прямо с земли – и, несуразно переваливаясь в воздухе, с видимым болезненным усилием поднялся ввысь и полетел к своему любимому месту. Там, на вершине огромного дуба, можно побыть одному.

Он неловко опустился на ветку и ухватился за ствол, чтобы не упасть. Исступленные слезы жгут ему щеки. Разворачивается и, закрыв глаза, прислоняется к шершавой растрескавшейся коре. Все, все причиняет ему нестерпимую боль: и эти крылья, и то, как Джеб трясется над своей Макс, и как Макс его, Ари, не замечает.

Он вспомнил, как она улыбалась вчера в мороженице тому тощему. А кто этот чувак? Да никто. Человек, замухрышка какая-то. Ари одной левой его в клочки раздерет – и не заметит.

Ари вспоминает, как она целовалась на крыльце с этим молокососом, и откуда-то из глубины горла у него поднимается низкий рык. Макс целовалась с ним! Как самая обыкновенная девчонка! Да если б он только знал, что она мутантка, он бы за сто миль от нее сломя голову убежал.

А может, и не убежал бы, кто его знает. Может, он влюбился бы в нее, даже если бы знал, что она урод и мутант. Что-то в ней есть, отчего люди ее любят. Мальчишки за ней бегают. Она такая красивая… Такая сильная и смелая…

Ари полузадушенно всхлипнул. Слезы бегут ручьем. Он вытирает глаза рукавом и вдруг понимает, что больше он терпеть не может. Чувствует, как лицо вытягивается в волчью морду, как оскаливается пасть, и, сдержав рыдания, он, разрывая кожу и мышцы, изо всей силы впивается клыками в стремительно порастающую густой шерстью руку. Рот заполняет кровь.

От ее вкуса ему становится легче. И он медленно приходит в себя.

75

Вот он! Ай да я! Ай да Макс! Нашла! Я-таки нашла этот дом! – выглядываю из-за можжевелового куста и еще раз смотрю на другую сторону улицы. Неудивительно, что все считают меня какой-то особенной!

Видать, непрухе моей пришел конец! Начинается светлая полоса.

Клык зыркнул на меня страдальческими глазами, и почему-то в его взгляде я особого восхищения не прочитала. Перед нами скромный пригородный кирпичный дом. Небольшой, старомодный, но все равно, видно, не дешевый. Где-то на полмиллиона баксов потянет, раз к Вашингтону близко.

Взять на заметку: Копить карманные деньги. Вложить в недвижимость в столице.

– Не ошибаешься? Церковь за ним – та самая?

Я киваю:

– И что теперь?

Клык посмотрел на меня:

– Ты командир. Вот ты и руководи.

Состроив ему рожу, хватаю его за плечо и, не отпуская, веду за собой через улицу. Звоню в звонок, не дожидаясь, пока меня остановит мой занудный здравый смысл.

Ждем. Слышу приближающиеся к двери шаги. Дверь открывается, и перед нами стоит женщина. Мать она Игги или не мать, но похожа она на него как две капли воды.

– Да? Что вы хотите? – спрашивает она. И знаешь, дорогой читатель, что при этом делает? – как настоящая мама, вытирает руки кухонным полотенцем. Она высокая, стройная, белокурая, с бледным веснушчатым лицом. С бледно-голубыми глазами. Совсем, как у Игги, только, конечно, зрячими, потому что, в отличие от Иггиных, над ними никакие психованные ученые опытов не проводили.

– Вам чем-нибудь помочь, ребята?

– Мадам, мы продаем подписку на газету «Wall Street Journal», – с места в карьер импровизирует Клык. – Не хотите подписаться?

Она улыбается:

– Нет, спасибо. Мы уже получаем «Пост».

– Тогда ладно. До свидания. – Клык разворачивается и поскорее оттуда отваливает.

Она абсолютно точно, на сто процентов может быть Иггиной мамой. Что нам теперь делать?

76

– Здесь до сих пор взрывчаткой пахнет. – Игги дергает Газмана за рукав.

Тот принюхивается:

– Ага, правда, приятный запах! До самых печенок пробирает! Бодрит!

– Видит Бог, мы в ту бомбу могли бы ее и побольше положить.

Газ почти бесшумно ступает по цементному полу, но Игги без труда движется за ним след в след. Он бы и сам, без Газмана, только по памяти, нашел дорогу в ту подвальную комнату с файлами. Он готов поспорить, что если его снова поставить в туннель нью-йоркской подземки, он с легкостью найдет дорогу в Институт. Его редкостная способность ориентироваться по памяти практически компенсировала полное отсутствие зрения. Если слепоту вообще можно чем-то компенсировать.

– Пришли. – Газ открывает дверь в кладовку, где хранятся документы, и Игги слышит щелчок выключателя. Вот теперь ему стоять без дела, как пугалу огородному, пока Газзи всю работу за двоих выполнит.

– Она их положила где-то поближе ко входу, – напоминает он Газману, – по правую руку. Есть там какой-нибудь металлический шкафчик? Я звук помню.

– Они тут все металлические.

Газ открывает один ящик, шелестит бумагами и быстро его захлопывает.

– Я даже не знаю, что мы ищем. Все документы совершенно одинаковые: заголовок – печать – подпись; заголовок – печать – подпись.

– И что, никакие не помечены грифом «Совершенно секретно»?

– Нет, никакие.

Игги терпеливо ждет, пока Газ несколько раз повторяет ту же бессмысленную процедуру – один за другим открывает и закрывает несколько ящиков.

– Эй! Вот… Погоди-ка, что это у нас тут такое? Здесь какая-то пачка бумаг резинкой перетянута и листы другого цвета. И все старые, пожелтевшие…

– А ты почитай.

Звук стягиваемой резинки, шорох страниц:

– Ни фига себе!

Такие вот «ни фига себе» раздражают Игги до умопомрачения. Кто видит, тот и информацию первым получает. И давай замечания отпускать. А он – терпи да жди, когда ему объяснить все соизволят. Как же он слепоту свою ненавидит!

– Это, кажись, дела пациентов, – говорит наконец Газман, – не школьников, а именно пациентов. Из какого-то заведения «Стандиш» для неизлечимо больных.

– Какой такой «Стандиш»? Не очень-то весело это название звучит.

– Да подожди ты, – отмахивается от него Газ, и Игги с горечью думает: «Подожди… Будто у меня выбор какой-нибудь есть?»

– Здесь что-то странное. Похоже, эта школа раньше психушкой была. Если верить тому, что здесь написано, ее всего только года два назад в школу переделали. А эти файлы – медицинские дела пациентов, которых здесь содержали. Но зачем директору понадобилось их хранить – убей меня бог – не знаю.

– Может, он и в психушке директором был? А может, он сам был пациентом? Всех убил – и больных, и докторов – и открыл школу.

– Не знаю. Здесь много всякого понаписано. Сразу не прочитать. Я их сейчас под рубашку спрячу. А потом надо Макс это все показать.

– Давай. Нам вообще уже сматываться отсюда пора.

Игги поднимается за Газманом по лестнице. Ага, уже почти большая перемена на ланч. Интересно, где сегодня Тесс сядет? Но тут Газ вдруг останавливается и Игги чуть не сбивает его с ног.

– Странно, – бормочет Газ, – здесь дверь какая-то. Как это я ее раньше не заметил?

Игги слышит, как он открывает дверь и делает шаг вперед. На них пахнуло сыростью и холодом.

– Это что?

– Туннель. – Голос Газмана звучит удивленно. Длинный темный туннель прямо под школу уходит. Ему ни конца ни края не видно.

77

Я боялась снова встретиться с Сэмом в школе. Вдруг он от меня отвернется? Вдруг растрепал по всему свету, что мы целовались? Вдруг меня начнут за это дразнить?

Но все было в полном порядке. Перед уроком он мне незаметно улыбнулся. Улыбка была особенной, мне одной предназначавшейся. И смысл ее был мне совершенно понятен. Никто за нами не подсматривал, никто не собирал про нас слухи и не распускал сплетни. В перерыв для самостоятельных занятий мы сидели друг напротив друга за одним столом. Разговаривали, читали учебник, делали домашнее задание. И даже директор оставил нас в полном покое.

Все было классно. Почти целый день я чувствовала себя нормальным человеком. И так продолжалось, пока я не вернулась. Домой к Анне. Так что, считай, я поставила новый рекорд полной нормальности.

– Туннель? – я в недоумении смотрю на Газа и Игги. – Под школой? Зачем под школой нужен туннель?

– Вот и я такой вопрос задаю, – кивает Игги. – Плюс еще секретные файлы.

Снова листаю раздобытые ими бумаги.

– Надж, проверь-ка сведения про эту школу в Интернете. По-моему, я где-то читала, что она уже двадцать лет существует.

И Клык подтверждает:

– Так во всех проспектах сказано. И на доске в актовом зале золотыми буквами написано: «Основана в 1985 году».

Надж включила лаптоп, который мы почти полностью экспроприировали у Анны. А я продолжаю изучать дела пациентов. Все они однажды раз и навсегда оказались в этом «заведении для неизлечимых». И никто из них из него никогда не вышел. Все дела датированы последними пятнадцатью годами. Но самая свежая дата два года назад. После этого – ничего.

Для нормального человека оказаться в школе, переделанной из психушки да еще с подземным туннелем, – факт, безусловно, любопытный, но вполне случайный.

Для нас – это сигнал тревоги, бешено вертящаяся огромная красная мигалка.

– На школьном сайте написано, что она здесь с 1985 года. – Надж с сомнением качает головой. – Но потом я ее еще гугольнула, и все результаты поиска только двухгодичной давности. Не раньше.

– Может, они название поменяли? – предположил Игги.

Но Клык с ним не согласен:

– Не думаю. Про это никаких упоминаний нигде нет.

Перепроверяю загадочные файлы.

– Адрес у интерната для неизлечимых «Стандиш» совершенно тот же, что у школы. И еще: посмотрите на гербовую бумагу. На ней даже картинка есть – здание школы – один в один.

Гляжу на стаю:

– Подозрительно мне все это. Не к добру.

Как тебе, дорогой читатель, нравится мое искусство ничего не усугублять и не драматизировать?

– Может, Анне рассказать? – спрашивает Игги.

На долю секунды наши с Клыком взгляды скрещиваются. Он едва заметно мотнул головой.

– Зачем? Она или сама обо всем знает, и тогда во всей этой петрушке замешана, и ей совершенно лишнее будет знать о том, что нам известно. Или она знает только то, что ей наплели в школе. А значит, помочь нам не может. – По-моему, мои аргументы звучат исключительно логично.