Текст книги "Клык"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

44

– Что у вас тут стряслось? – Мне в глаза бросается окровавленный нос Игги и перекошенное от боли лицо Надж.

– Ирейзеры, – гневно рявкает Игги. – Ирейзеры, вот что у нас здесь стряслось. Но что мы все про нас да про нас. Ваша-то прогулочка как?

– Мы услышали вертолеты и сразу вернулись. – Я никак не могу поверить, что я не ослышалась и что он действительно говорит про ирейзеров.

– Какая разница. – Игги сердито тряхнул головой. – Главное, чтобы тебе и Клыку все было в кайф. А на нас наплевать, живы мы или сдохли. Это дело десятое.

– Эй! – раздается снизу голос Джеба. – Спустите мне лестницу!

Он только что вернулся со свалки и ошарашенно уставился на стаю и на новый погром в гостиной. Сценка – хоть на плакат рекламы страховки домашнего имущества. Которой – я имею в виду, страховки – у нас, конечно, нет.

– Атака ирейзеров, – говорю я ему. – Пока я в магазин летала.

Джеб нахмурился:

– Вы уверены, что это были ирейзеры? Может, роботы?

– Нет, стопроцентно ирейзеры, – уверенно подтверждает Газман. – Ты сам-то нюхни – до сих пор ими воняет.

– Смотрите, что я во дворе нашел. – Он бросил на пол матерчатую сумку. – Может, она что-нибудь объяснит.

Мы все притихли. Джеб опускается на корточки и вытряхивает из сумки содержимое: черные маски, прозрачные склянки с какой-то жидкостью, сернокислый натрий в коробочках и черные пластиковые мешки для покойников.

– Мешки – это для нас, – комментирует Газман. – Кажись, нас хотели отравить газом.

– Ирейзеры таких вещей не используют, – замечает Джеб. – Они только грубой силой действуют. Думаю, здесь кто-то еще побывал.

– Но разве не всех ирейзеров ликвидировали? – спрашиваю я Джеба. Кто-кто, а он про человеко-волков все знать должен.

Джеб медленно кивает:

– Все первое поколение и четыре следующих… на покой отправили. Но, может быть, когда школу распустили и генетики, те, что в живых остались, кто куда разъехались, пара-тройка из них свою лавочку где-то на новом месте открыла?

– А где теперь ирейзеры? Вы знаете? – как бы между делом спокойно интересуется Клык у ребят.

– Мы их в каньон сбросили, в окна, – говорит Ангел, растирая руки.

– Молодцы, правильно, – одобряю я и стараюсь улыбнуться. – Только они там теперь вонять будут, пока стервятники их кости добела не обглодают.

Клык выскочил на веранду, вспрыгнул на перила и соскользнул вниз посмотреть на останки. А я краем глаза заметила восхищение на лице у Дилана. Интересно, как он с ирейзерами сражался?

– Ну что, Дилан, как тебе боевое крещение?

– Он молодец. – Тотал будто читает мои мысли. – Дилан – боец хоть куда. Не какой-нибудь там ручной миксер, а настоящий первоклассный Квизинарт. – Тотал у нас известный гастроном, но мне его сравнения – совершенно мимо.

Дилан пожимает плечами, мол, ничего я такого особенного не делал. Но на плече у него зияют рваные раны. И рубаха вся разодрана в клочья.

– Хммм… Не пора ли на раны твои посмотреть? – Голос у меня звучит чересчур озабоченно. Гораздо озабоченнее, чем мне бы того хотелось. Видно, опять мой материнский инстинкт сработал. Пора наконец от него избавляться.

– Не беспокойся, Макс, на мне все в мгновение ока заживет, – говорит Дилан, снимая рубашку, чтоб посмотреть на раны, и я стараюсь отвести глаза от мускулистого торса. Но его исполосованное плечо не дает мне покоя. Раны – в палец глубиной, а он даже бровью не поведет.

– Джеб! Сделай же что-нибудь наконец! У тебя ведь медицинское образование.

– Макс, я же сказал, что ничего страшного. Я сам справлюсь. – Дилан спокойно стянул рваные концы раны и сжал их вместе.

Вы наверняка помните, что у всех нас в стае раны заживают быстрее, чем у обычных людей. Но то, что на наших глазах проделал Дилан, ни одному из моих крылатых даже в голову не пришло бы попробовать. Он повернул голову к изувеченному плечу и плюнул прямо на раны.

– Бее, – скривилась от отвращения Надж. Но мне глаз не оторвать. От восхищения и от ужаса.

– Меня этому фокусу профессор Гюнтер-Хаген научил, – говорит Дилан, и его рана мгновенно бесследно исчезает. Ее как и не бывало.

45

Времени расспрашивать Дилана об экспериментах над ним профессора Г-Х у меня нет, потому что в этот самый момент Клык приземляется на веранду и входит в гостиную:

– Там ничего нет.

– Как нет? – ошеломленно переспрашивает Надж.

– Так, нет. Несколько кровавых пятен, клочки шерсти, миксер Игги. И все, – поясняет Клык. – Никаких останков.

– Значит, их подобрали те, кто их послал, – предполагает Тотал. – Чтоб мусора не оставлять.

– Кстати, Газ, что ты с моим миксером сделал? – начал было Игги.

– Газ, при чем тут миксер? – Я вопросительно поднимаю брови.

– Что-что? Я его приспособил к обстоятельствам. – Газзи, набычившись, скрещивает на груди руки.

– Так-так… – Я начинаю мерить шагами комнату. – Значит, что получается? Во-первых, ирейзеры вернулись. Во-вторых, кто-то подобрал то, что от них осталось. В-третьих, как они здесь оказались, никто не видел. Неизвестно, связаны ли со всем этим вертолеты. – Я задумчиво потираю себе подбородок, стараясь сложить вместе куски этого пазла.

– Рад, что тебя наконец все это так заботит, – перебивает мои мысли Игги.

– Что ты хочешь этим сказать? – Выпрямившись, я встаю перед ним руки в боки.

– А что скрывать!? Думаешь, я тебе все в глаза не скажу? Когда вы были нужны, ни тебя, ни Клыка здесь и в помине не было. Вы вдвоем где-то прохлаждались. Потому что – давайте уж посмотрим правде в лицо – вас только ваша ЛЮБОВЬ и заботит. А на нас вам наплевать с высокого дерева.

– Что ты мелешь? Это случайность! С таким же успехом я могла улететь с Надж. Или тебя с Клыком послать. Совершенно не значит, что все это случилось оттого, что нас с Клыком здесь не было.

– Если только никто не следит за домом и не ждет, пока двух лучших бойцов дома не окажется, – вступает Ангел.

Какая страшная мысль. И очень даже правдоподобная. Слова Ангела меня точно под дых ударили, и в голове сразу все помутилось.

– Чего там, – продолжает гнуть свое Игги, – мы все понимаем. Вы подростки. Сейчас весна. Мысли у вас только о птичках, пчелках и бабочках.

– Никто ни о каких бабочках не думает! – Я слышу, как голос Клыка звенит от гнева.

– Игги прав, – заявляет Ангел. – Мы вам больше не нужны. Вы только друг о друге печетесь. И мы только что убедились, как это опасно. Для нас.

Я так обалдела, что мне даже возразить ей нечего.

– Макс, настало время. – Ангел расставила ноги пошире и обвела взглядом стаю. – Ты, Макс, отлично это сама понимаешь. Настало время вам с Клыком отвалить от нас подальше.

46

– Отвалить подальше? – Стараюсь не обращать внимания на мой дрожащий голос. – Ты что, выхлопными газами Газзи надышалась? Ты о чем говоришь?

– Мы были единой стаей, – Ангел окинула меня ледяным взором, – а теперь у нас две стаи. Наша четверка и ваша парочка. Так что не лучше ли будет, если вы окончательно отделитесь. Создавайте себе свою стаю – на двоих.

– Послушай, подружка. – Я даю волю яду. – Я все еще здесь. Я изо дня в день тружусь на благо стаи. Так что не смей говорить мне…

– Чего говорить-то! – взорвалась Ангел. – У всех свои глаза есть. Все сами все видят. Ты, кроме Клыка, больше ни о ком не думаешь. Тебе все по фигу, только бы с ним уединиться. Вот и уединяйтесь! Навсегда!

– А кто день рождения устроил?! И, между прочим, для всех! Кто дом этот помог организовать? Тоже, между прочим, для всех!

Смотрю на стаю: кто заведен, кто не в себе, на ком от волнения лица нет. Дилан слегка нахмурился, но держит себя в руках. Не его ли это рук дело?

– Ангел! – Джеб выходит вперед. – Не горячись. Согласен, что, возможно, стае нужны перемены. Не лучше ли будет мне вернуться, и мы вместе, общими усили…

– Макс. – Тихим, спокойным голосом Ангел перебивает Джеба, будто он пустое место. – Я тебя люблю. И зла тебе не желаю. Но ты сама однажды сказала, что стая сильна настолько, насколько силен слабейший из нас. А на сегодняшний день стая из-за тебя ослабла. И продолжает слабеть. Потому что ни разум твой, ни сердце не с нами. Настало время тебе уйти. Настало время мне быть командиром.

– Тебе? – ошарашенно переспрашивает Джеб. Он, понятно, пропустил ее первые восемнадцать попыток захвата власти.

– Опять ты за свое! Могу я хоть раз отвернуться, чтоб не получить от тебя удар в спину?

Ангел побледнела, но стоит на своем:

– Макс, это все не вчера началось. Ты хочешь всего сразу. А так не бывает. Хватит рассуждать! Давайте проголосуем. Макс отваливает. Кто за, поднимите руки.

Я готова кричать и топать ногами, но сердце мое падает. Игги медленно поднимает руку. Кровь запеклась у него под носом, и лицо под глазами раскрашено здоровенными синяками.

Следом за ним голосует Надж. Моя Надж. Щеки у нее расцарапаны. Воротник рубашки густо забрызган кровью. Карие глаза полны слез. Она вот-вот разревется. Как сделать этот невозможный выбор? Но рука ее слабо ползет вверх. Надж голосует против меня.

Отведя глаза, Газзи поднимает руку. Костяшки его пальцев ободраны и вспухли. Остается Ангел. Само собой, она решительно вскидывает руку.

– Клык? – Я поворачиваюсь к нему. Он на меня не смотрит. Его испепеляющий взгляд устремлен на Дилана, который чуть заметно качает головой. Точно они ведут какой-то одним им понятный мужской разговор.

– Клык! Скажи им, что они хватили через край.

– Здесь все хватили через край. Включая тебя.

На мгновение я онемела. Получается, от меня отвернулся даже Клык. Это Дилан. Это его работа. Он наверняка в состоянии контролировать чужие мысли. Как Ангел. Не удивлюсь, если он выкидывает здесь над Клыком свои фокусы.

А почему бы и нет?

– Вы моя семья, – начинаю я. Голос у меня дрожит, и я замолкаю. Откашливаюсь и начинаю снова. – Помните, когда последний раз стая раскололась, я поклялась себе, что сделаю все, чтоб мы были вместе. Навсегда. Поклялась, что сделаю все, чего бы мне это ни стоило. Но, как бы я ни старалась, если «вместе» – значит, хотеть этого должны все. – Слезы сдавили мне горло. Макс, возьми себя в руки. Медленный вдох – медленный выдох. – Вы делаете ошибку. Большую ошибку.

В гостиной стоит оглушительная тишина.

– Но я не могу заставить вас хотеть, чтобы я осталась. – Я закрыла глаза. Вот открою их – и все изменится, все снова встанет на свои места… Или… Или войдет какой-нибудь незнакомец и выколет мне глаза – избавит от той ужасной картины, которая стоит сейчас передо мной.

– Вы уверены, что хотите, чтобы я ушла?

Губы у Надж мелко дрожат. Облегчения ни у кого на лице не написано. Но и решения своего они не меняют.

На Клыка я просто смотреть на могу. Если бы и он поднял руку, я бы тут же бросилась в каньон, не раскрывая крыльев. Даже нарочно бы их поплотнее к спине прижала.

– Ладно. – Я киваю и проглатываю ком, застрявший в горле. – Тогда пока.

Разворачиваюсь, выскакиваю через разбитые двери, пружиню на перилах и взмываю в небо. Никогда еще не было оно таким широким и таким бездонным.

Книга третья
Дела голливудские…

47

От горя, боли и потоков слез я совсем ослепла. Даже не вижу, куда лечу.

Горло раздирает дикий вопль: «Боооожееезааачтооомнееетааакоооееенесчааастьеее!» Ветер рвет крик у меня из груди, и наконец я захлебываюсь рыданиями.

На экстреме мне сделать три тысячи миль в час – плевое дело. Так что через полчаса я пересекаю границу соседнего штата. Вокруг чуждая мне Юта. Сбавляю скорость и опускаюсь на вершину одинокого дерева. Надо передохнуть. Надо остановить мою новую жизнь хоть на час, чтобы как следует оплакать жизнь прошлую. Дать волю слезам, поплакать о ней горько-горько, как плачут дети. Меня попеременно охватывают то ярость, то боль, то горечь изгнанника, то какое-то непонятное чувство, которое больше всего похоже на нестерпимую потребность в… мороженом.

И вдруг… По небу несется нестерпимо знакомая черная тень. И движется прямо на меня. Он что, последнее «прости» мне хочет сказать?

Боже! Боже! Сделай так, чтоб он не слышал моих воплей. Эмоции и без того зашкаливают. Не хватало еще больше нюни распустить.

– Эй! Поосторожнее нельзя? – хриплю я, когда он садится на соседнюю ветку, сильно качнув дерево. Быстро вытираю лицо рукавом. Я наверняка на черта похожа: нос, поди, распух, глаза красные.

– Ба! Какая встреча! – Его губы кривятся едва заметной неотразимой усмешкой, и я готова сызнова удариться в слезы.

Видно, в глазах у меня полно вопросов, потому что Клык с места в карьер докладывает:

– Не беспокойся. Все под контролем. Джеб хочет снова взять стаю под опеку. Вот я и решил, пусть они с Ангелом сами разбираются.

Скажите, что я храбрая, что храбрее меня нет на свете. Я сама вам об этом сотни раз говорила. Но самой себе доказать это куда как труднее. А ну, Макс, бери себя в руки.

– Ты возвращаться к ним собираешься?

– Не. – Он откидывает упавшие мне на лицо волосы. – Я лучше с тобой.

Лицо у меня загорелось надеждой, и скрыть ее я даже не пытаюсь.

– Ты же знаешь, что я про нас с тобой думаю. – И он, держась за ветку, наклоняется ко мне и целует в губы.

Мне кажется, что нас закружил ветер. Клык выбрал меня. Он здесь, со мной. А вдвоем с ним – и горе не беда. То есть, конечно, беда, но хоть не такая ужасная.

– Ну, и что нам теперь делать? – Мы в конце концов оторвались друг от друга, и я, затаив дыхание, жду его ответа. Доселе я всегда была лидером. Куда лететь, где и что делать – все это были мои решения. Но оказывается, гораздо проще спросить Клыка. Пусть теперь он решает.

– Я думаю… в Вегас. Давай в Лас-Вегас рванем.

– В Лас-Вегас? – тупо переспрашиваю я его. – Что мы там забыли?

– А чего? – Он ведет пальцем у меня по щеке, точно чертит след еще не просохшей слезы. – Недалеко, с толпой сольемся в два счета – там психов и уродов полно. Никто нас не заметит. И развлечений всяких куча.

Я улыбнулась и впервые за много часов вздохнула с облегчением:

– Вот и отлично. Давай в Лас-Вегас!

48

– Вы сохранили копию снятой информации? – Закончив просматривать записи, сделанные лаборанткой, прикрепленной к восьмой секции, начальник информационного отдела наклонился и посмотрел на экран. – Данные Объекта двадцать два выходят за пределы нормы. Его программа таких показателей не предусматривает. Давайте-ка хорошенько посмотрим на изображения.

Лаборантка быстро защелкала мышкой, и на экране замелькали неподвижные картинки. Пустая гостиная с одиноко горящей лампой сменилась кухней в полном беспорядке. Повсюду грязные тарелки, кастрюли, стаканы. Коробки с едой, которые никто не потрудился убрать в холодильник. Следующая картинка – длинный коридор с окнами по одной стене. Потом спальня.

– Это Объект двадцать два. Он спит в постели Объекта номер один, – поясняет лаборантка. – Объект номер один отсутствует. Объект двадцать два весь день тренировал крылья. Но ночью спит плохо. Сон неглубокий, прерывистый. Возможно, его циркадные ритмы [17]17
  Циркадные (циркадианные) ритмы – циклические колебания интенсивности различных биологических процессов, связанные со сменой дня и ночи, своего рода «внутренние часы» организма. Период циркадных ритмов обычно близок к 24 часам.


[Закрыть]еще плохо отлажены. Судя по его физиологическим показателям, он или беспокоен, или несчастен.

– Возможно. Главный предмет его внимания отсутствует.

– Тогда понятно. Прежде чем лечь спать, он ходил по комнате, все в комнате перетрогал. Даже нюхал.

– Он перерабатывает информацию. Это хорошо. Но в ваших записях отмечено, что он не сделал попытки последовать за Объектом номер один. Вы можете это подтвердить стопроцентно?

– Его летные навыки непрерывно улучшаются. Но в настоящий момент на длинные перелеты он пока не способен.

– Это не имеет значения, – пренебрежительно перебивает ее начальник. – В его программе заложен императив следования за Объектом номер один. Он должен был использовать любые возможные средства. – Не исключено, что это только небольшое отклонение от нормы. – Он бросил заметки на стол. – А может быть, серьезный сбой программы. Держите эту сферу его показателей под особым наблюдением.

И начальник, резко крутанувшись на каблуках, стремительно выходит из лаборатории.

Лаборантка кусает губы. Как бы ни хорошо начальство разбиралось в деталях творческого и научного процесса, вечно оно забывает, что объекты – это не роботы.

Никаких сбоев программы она не видит. Душу-то не запрограммируешь.

49

Мы с Клыком продираемся сквозь уличную толпу, и я с энтузиазмом облизываю трубочку с итальянским спумони. [18]18
  Спумони – итальянский застывший десерт, приготовленный из слоев мороженого, которое выкладывают в форму и замораживают.


[Закрыть]Для тех из вас, кто не бывал в Лас-Вегасе, объясняю: это странное место. Смесь Диснейленда и сомнительного типа американской трущобы. Только с морем спиртного, и все в клубах табачного дыма. Этакие аттракционы для взрослых.

– Я до смерти хочу в казино, – признаюсь я Клыку. – Пошли, а?

– Сначала придется еще три дня рождения устроить. Несовершеннолетним вход воспрещен.

Я удивленно поворачиваюсь:

– И когда это нас останавливало? Они просто боятся, что сумасшедшие дети профукают все родительские денежки. А мы, во-первых, не сумасшедшие, а во-вторых, денежки у нас не родительские, а собственным непосильным трудом заработанные. С риском для жизни, на КППБешных авиашоу.

– Денежки, между прочим, уже на исходе. Ты что, хочешь последние спустить?

– Чо ты нудишь, как взрослый. Это мы только в стае взрослые. А здесь мы в отпуске. Давай в казино!

Я оглядываю поразительно пошлый пейзаж.

– Вон, тогда пошли туда, – отваживается наконец Клык и машет рукой в сторону здания в форме… коня. Ни одна шкала архитектурных излишеств его явно не выдержит. Над входом красуется неоновая вывеска: «Троянский конь».

Внезапно меня одолевают сомнения:

– Троянский конь? Сдается мне, это скульптура, набитая вражескими солдатами. По истории, вроде?

– Не знаю. Я, видать, в домашней школе Максимум Райд прогулял эту тему. – Клык берет меня за руку. – Давай-давай. Раз решили, нечего теперь на попятный идти.

Входим внутрь. Уверенно шагаем по такому пестрому ковру, что под ноги посмотришь – голова сразу кружится. Барбиобразные тетки расхаживают с подносами спиртного – нарочно, поди, народ подпаивают, чтоб с пьяных глаз денег больше потратили. Но мне и без всякого алкоголя здесь через две минуты нездоровый азарт в голову ударил.

Клык наклоняется к моему уху и шепчет:

– Только не психуй, но здесь в потолке через каждые полметра камеры понатыканы.

Была бы я в здравом уме и трезвой памяти, у меня бы от такой информации сразу паранойя взыграла. А тут – ничего.

– А вот там, смотри, обломы в черных костюмах, как ястребы, за всеми следят. Но ты не бойся, они только жуликов выслеживают.

– Ну, если только жуликов, – я хихикнула, – тогда нам не страшно.

Никто никогда никому в стае наших лет не даст. Не зря мы чудо ускоренной генетической эволюции – все выглядим старше своего возраста. Но мне все равно странно, что нас с Клыком никто отсюда немедленно пинком под зад не шуганул. Похоже, деньги здесь главнее закона.

Мы разменяли себе изрядную кучку четвертаков и припарковались у игрового автомата «Остров сокровищ». Опускаю четвертак в щель для монет и тяну на себя ручку. Колесики стремительно завертелись и, наконец остановившись, выкинули вишню, гантели и цифру семь.

Зрачки у меня сузились, и я толкнула в щель новый четвертак.

Снова по нулям.

Я разозлилась:

– Этот чертов автомат-хапуга меня обирает! – рявкнула я Клыку. – Я щa ему отомщу. Клык, вставай за соседний аппарат. Держи. – И я отсыпала ему в пластиковое ведерко половину моих монет.

Дальше все замелькало, как в автомобильных гонках. Честно говорю, от круговерти этих картинок крыша в пять минут съедет. Опять-таки, уверена, это нарочно так сделано. Но минут пятнадцать я все-таки продержалась. А дальше и у меня рассудок помутился.

Потому что вместо вишен, полосок и цифр мне выскочила карикатурная волчья рожа.

И еще одна.

И еще.

Джекпот? [19]19
  Джекпот ( англ.jack pot, jackpot – куш, самый крупный выигрыш) – призовой фонд в некоторых слотах, лотереях и прочих азартных играх.


[Закрыть]

– Джекпот, Макс! – раздается у меня за спиной голос профессора Гюнтер-Хагена.

50

Я крутанулась на сто восемьдесят – никаких психованных ученых.

– Джекпот, Макс! Джекпот! – Это истерически хихикает Клык.

Если вы случайно запамятовали, напомню, что Клык вообще никогда не хихикает. Тем более истерически.

Так что на секунду вся эта картинка кажется мне продолжением одного из моих недавних снов, из тех, особенно странных. Клык схватил меня за плечи и хорошенько тряхонул:

– Макс, а ну-ка проверь.

Внезапно до моего сознания доходит звон монет, сыпящихся из автомата Клыка. Зато сам Клык теперь превращается в безумного маньяка, лихорадочно сгребающего монеты сначала в свой ковш, а потом в мой.

– Тащи еще ведра! Быстро! – командует он, и я хватаю по соседству два оставленных без надзора ковшика.

Пока Клык управляется с наличными, сканирую окрестности на все триста шестьдесят. Меня прошибает холодный пот. Интересно, какие зафиксированы негативные побочные явления джекпота? Например, всеобщее внимание. И в нашем случае оно совершенно не означает ни поздравлений, ни дружеских похлопываний по плечу. Скорее: «А кто вы, собственно, такие?» «Как вы тут оказались?» «А лет-то вам сколько? Поди, еще восемнадцати нету».

Гляжу на приближающиеся фигуры и вижу войска, высыпающие из троянского коня и насмерть топчущие противника.

– Клык! Делаем ноги! Живо! – командую я безошибочно узнаваемым командирским не-рассуждай-не-вздумай-со-мной-спорить голосом.

Схватив все четыре переполненных до краев ведра, мы, двое азартных идиотов, вскочили в лифт, который спускает нас вниз по ноге коня обратно на грешную землю.

– Клык, напомни мне никогда больше не соваться в место под названием «Троянский Конь».

– Ты что. Нам же здесь такая пруха привалила, – возражает Клык.

– Сомневаюсь, – говорю я. И ровно в этот момент стеклянная дверь открывается и полотняный профессор Г-Х приветственно тянет к нам руки.