Текст книги "Клык"
Автор книги: Джеймс Паттерсон
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Джеймс Паттерсон
Клык
Книга первая
Встреча с профессором Богом
1
Нет во мне ничего среднего, ничего умеренного – сплошные крайности. Коли что люблю – не оберешься щенячьих восторгов (правда, без облизываний). Коли психую – оса, или даже целый осиный рой. А в гневе – разъяренная медведица, охраняющая своих медвежат.
Я это к тому, что в последнее время вся моя жизнь – сплошные крайности. Например, сейчас. Лечу над землей на высоте двадцати тысяч футов. Все пятеро, кого я больше всего на свете люблю, со мной рядом. Мы не в самолете, не в корзине воздушного шара и даже не на параглайдерах – нам больше по душе добрые старые крылья, технология, испытанная и природой, и временем.
Если вы когда-нибудь мечтали полететь, мечты ваши абсолютно оправданы. Ощущение именно такое, какое вам грезится, только умножьте как минимум на сто.
Даже если, спасая жизнь, летишь в туннеле подземки, все равно кайфово. А сегодняшний полет над Африкой вообще ни с чем не сравнишь. Может, самое лучшее в этом полете то, что в первый раз за тысячу лет мы не драпаем от всяких психов, которые на нас охотятся, а летим на задание. Творить добро!
– Макс! – зовет меня Игги. – Почему они себя Чадом назвали? Все равно что целую страну Бифом [2]2
Биф – Biff (англ.),сленг: тупой, не требующий большого ума.
[Закрыть]или Треем [3]3
Трей – Trey (англ.),сленг: идеальный бойфренд.
[Закрыть]назвать. У меня лично это в голове не укладывается.
– Иг, прекрати говорить глупости. Ты прекрасно знаешь, люди себя так сами не называют.
– Откуда ты знаешь? Мы-то себя сами назвали, – встряла Надж.
Как будто мы без нее не помним, как росли в лаборатории и как измывались над нами психованные генетики.
– Это потому, что мы особенные. – Я махнула рукой на ее крылья в двенадцать футов размахом. И, заметив в отдалении марсианские голые скалы, скомандовала стае:
– Внимание! Проверьте-ка вот те камешки.
Клык повернул голову и одарил меня одной из своих классических полуулыбок. Как у Моны Лизы. Была бы Мона Лиза парнем, подростком с длинными волосами, черными глазами и в кожаной куртке – о-о-о-о! – она бы именно так улыбалась.
И наше путешествие такое же классное, как клыковские улыбки. Хотя мили и мили загадочных зыбучих песков пустыни там, внизу. Вообще-то нас удивить трудно. Кто-кто, а мы завзятые путешественники. Нас носит по свету от Долины Смерти до Антарктики. Но пустыня – это нечто! Ее ни с чем не сравнишь! А все те страны, над которыми мы пролетали… О черт! Опять забыла, какие мы пролетали страны.
– Мавритания, Алжир, Мали, Нигерия и Чад. Пустыня составляет шестьдесят процентов территории этих стран, – как по писаному декламирует Ангел, прочтя мои невысказанные вопросы. Вот она у нас какая! Мысли чужие читает, как не фиг делать. И географию где-то выучить успела!
– А по мне, так больно много этой треклятой пустыни, – причитает Газзи, брат Ангела. – По мне, пусть бы лучше внизу коровки паслись и травку зеленую жевали.
– Ангел, тебе за географию пятерка с плюсом. Газзи и Игги, отставить критиканство и скулеж.
Скажите, чудеса: родителей у нас нет, откуда только я, спрашивается, всех этих воспитательных штучек поднабралась? Но должна честно признаться, без них командиру не обойтись.
– Я, ребята, прекрасно понимаю, перелет у нас был долгий, и вы от него немного… того… прибалдели. Но теперь нам представился случай помочь людям. Настоящим живым людям. Подчеркиваю, на-сто-я-щим.
Настоящим, в смысле того, что не тем, которые за стеклом в теплице выросли, типа нас. Если, конечно, собачью конуру в лаборатории можно считать теплицей. А Клык уточняет:
– И не разным там ученым фанатикам.
– Вот именно. Вам, друзья мои, когда-нибудь приходило в голову, – с пафосом продолжаю я, – что наше предназначение спасти мир, вполне вероятно, означает спасти конкретных людей, всех по одному. Оповестить мир о людях в беде – дело, безусловно, важное и благородное. Но реально накормить одного за другим, конкретных голодающих мужчин, детей и женщин, доставить им лекарства и прочее – это совсем другое дело. Ничего такого раньше нам делать не доводилось. И я хочу вам сказать, что, возможно, в этом и состоит наша великая миссия.
– Макс права, – соглашается Ангел. Что на нее совершенно не похоже, особенно в последнее время. Мы с ней давненько уже с глазу на глаз как следует не беседовали, и я – хоть убей – не пойму, что у нее теперь на уме.
– Знаешь что, Макс. Ходят слухи, что мир спасать – это твоя задача, – продолжает гундеть Игги. – А про нас я ничего такого не слышал.
Вот трус. Вечно он норовит легкие пути искать. Одно спасение, Клык не такой. Хоть на него положиться можно.
– Макс, я за тобой хоть на край света пойду, где бы ты ни вздумала мир спасать… – Клык снова улыбнулся мне своей неотразимой улыбкой. – Мать Тереза [4]4
Мать Тереза Калькуттская (настоящее имя Агнес Гонджа Бояджиу; Agnes Gonxha Bojaxhiu; 1910[1] – 1997) – католическая монахиня, занимавшаяся служением бедным и больным. Лауреат Нобелевской премии мира (1979) «За деятельность в помощь страждущему человеку». Причислена Католической церковью к лику святых.
[Закрыть]ты наша.
Сердце у меня екнуло, будто, сложив крылья, я в свободном падении ухнула вниз. Да здравствуют щенячьи восторги!
Но на наслаждение моей праведностью мне было отпущено ровно пять секунд. Потому что через пять секунд на горизонте появились три черные точки. И они надвигались прямо на нас.
Похоже, медвежата снова в опасности. Не буду лишний раз объяснять, что это значит: отставить щенячьи восторги! Пора просыпаться грозной медведице.
2
Неопознанный объект идет на сближение. Немедленно все вниз!
Быстро приближающиеся к стае объекты обычно принадлежат к одной из трех категорий:
А. Пули.
Б. Мутанты с нездоровыми намерениями убить детей-птиц.
В. Транспортные средства, зафрахтованные злодеями, страдающими манией величия, с целью нас похитить и использовать наши способности, чтобы подчинить себе человечество.
Потому-то я и действую, исходя из предположения, что три черные приближающиеся точки означают единственно возможное, а именно – неизбежную смерть.
– Макс, расслабься! – Клык ухитрился остановить меня прежде, чем я нырнула головой вниз. – По-моему, это грузовые самолеты КППБ.
КППБ – это Коалиция по Прекращению Безумия, партия, в которой состоит моя некрылатая мама. Это по просьбе КППБ мы отправились в Африку с гуманитарной миссией помочь распространению информации о деятельности партии в республике Чад. Это КППБ своими заданиями медленно, но верно превращает нас из грязных помоечных отщепенцев в благородных Робин Гудов. Мы уже участвовали в их борьбе с глобальным потеплением и загрязнением океана радиоактивными отходами. И вот теперь у нас новая задача и новое место назначения. К тому же никто не отменял стоящего у меня на повестке дня спасения мира. Господи, я совсем закрутилась – ни дня свободного нет. И не предвидится.
Короче, Клык прав. У меня совершенно из головы выскочило, что где-то в этом районе мы должны встретиться с самолетами КППБ и лететь с ними вместе дальше в лагерь беженцев.
Бросаю Клыку благодарный взгляд, мол, спасибо тебе, хоть у одного из нас голова на плечах. Наши глаза встречаются, и меня пробирает озноб. Это любовь.
Меж тем Газзи орет мне во все горло:
– Макс! Где? Я ничего не вижу!
– И я ничего не вижу! – вторит ему Игги.
– Иг! Прекрати паясничать! – Как ему только не надоест спекулировать своей слепотой. Но, если честно, Игги, хоть и слепой, но с нами совершенно на равных. Так что это наша семейная шутка.
– Да нет же, я тебе правду говорю, что ничего не вижу, – настаивает на своем Газзи. – Посмотри, какое внизу пыльное облако.
Я глянула вниз. Мутная в жарком мареве поверхность пустыни затуманилась еще больше.
– На пыльную бурю как-то не похоже, – говорит Клык, у которого перья потускнели от пыли, а вокруг рта нарисовались черно-серые усы.
– Не похоже, – соглашаюсь я.
И в ту же секунду Ангел бормочет:
– Ох-хо-хо…
От ее «ох-хо-хо» кровь обычно стынет у меня в жилах. Еще раз внимательно поглядев вниз, замечаю перед пыльным облаком несколько черных точек. Над одной из них вертикально вырастает крошечный восклицательный знак.
Уж теперь-то я не паникую.
– Пушки! – ору я. – Они вооружены!
3
В воздухе вокруг меня зловеще запели пули, и Клык командует:
– Быстро все вверх!
Забираю вверх, чуть не врезаюсь в брюхо КППБешного самолета. Посадочная полоса где-то совсем рядом, самолеты пошли на посадку.
– Вниз, быстро все вниз, – ору я во все горло. Наши практически вертикально пошли вверх, а самолеты резко сдали вниз и чуть не на голову нам сели. Моторы прямо в уши ревут – оглохнуть можно. Вот нас и прижало, так сказать, между молотом и наковальней.
– Берегись! – дернула я Игги вниз за ногу, отпихнув его от вылезающих шасси. – Вниз, давай вниз!
В пуле, конечно, мало приятного. Но пуля – дура. Промажет, и дело в шляпе. А вот рядом с самолетом, пусть даже союзным, нас вот-вот раздавит в лепешку, поджарит раскаленными выхлопными газами или засосет в мотор. Согласитесь, перспективы не из приятных.
Мне уже видны на земле почерневшие от солнца лица мужчин. Боже… Да они на верблюдах! И продолжают в нас целиться. Мне пулей только что прядь волос срезало. В полсекунды мой мозг обрабатывает имеющуюся информацию:
1) попадание пули в бензобак самолета – хреново;
2) сбросить скорость и затормозить – хреново. Затормозить – значит упасть камнем вниз;
3) прибавить скорость – хреново. Прибавить скорость – значит оказаться впереди самолета. Того и гляди расплющит.
Выход один: переходить в наступление.
К счастью, атака и наступление – мое призвание. В атаке я в родной стихии. По крайней мере, в тех нередких ситуациях, когда обстреливают мою стаю.
– Ныряйте! – кричу я. – Валите их с верблюдов!
Прижимаю крылья плотнее к спине и ракетой лечу вниз. На такой скорости им в меня ни за что не попасть. Радар нужен или тепловой прицел. Да и то промажут. Ошеломленно задрав головы, стрелки подняли на меня округлившиеся от неожиданности глаза.
– Иййа-а-а-а! – лихо взвизгиваю я и с налету вбуравливаюсь пятками наезднику в спину. Его винтовка летит в небо в одну сторону, а сам он – в другую. Пусть испытает радость полета, пока через три секунды не плюхнется прямо под ноги ошалевшим верблюдам.
– Валите остальных, – командую я стае. – Свобода верблюдам!
На шестерых порядком разозлившихся детей-птиц десять стрелков – дело плевое. Тем более что мы к пулям привыкли, а им стремительные летающие мутанты – в диковинку и в новинку. А о преимуществах нападения с воздуха я и говорить не буду: нет ничего проще, чем, зайдя сверху из-за спины, выхватить винтовку у обалдевшего мужика.
Но у каждого из нас свои излюбленные приемчики. Игги нападает сбоку. Газ хлопает крыльями прямо вояке по роже. Результат у обоих блестящий – потерявшие своих седоков верблюды радостно уносятся в пустыню. Подбираю выпавшую винтовку и, как бейсбольной битой, впиливаю ею очередному всаднику под дых. Он кубарем летит с верблюда, но я – увы – не успеваю вовремя взмыть вверх.
И это означает, что я – стыд мне и позор – оказываюсь под копытами у верблюда, изрядно психанувшего и начисто лишенного чувства юмора. Пригнув голову, он бодает меня в живот, как тряпичную куклу, подкидывает в воздух, и я, пару раз перекувырнувшись, неизвестно каким образом оказываюсь в седле.
– Ты, Макс, молоток! Эк ты его ловко оседлала! – восхищенно комментирует Надж откуда-то у меня из-за спины. Чего она без толку глазеет? Нет чтобы противника атаковать.
Не успела я вскинуть руку в победоносном салюте, как сумасшедшая верблюдица, взбрыкнув, выкидывает меня из седла и оголтело несется вскачь. Едва мои кроссовки чиркнули по песку, я обеими руками хватаюсь за повод и вишу на нем, из последних сил подтягивая ноги наверх. Крылья в моем плачевном «висячем» положении – увы – бесполезны. Главное сейчас – подоткнуть их поплотнее, только бы по земле не волочились.
Постепенно забираюсь обратно в седло и, накрепко сжав его коленями, подхлестываю верблюдицу вожжами:
– Эгей, милая. Чья теперь взяла? Ну-ка пошла! Вперед!
– Макс! – кричит сверху Клык. – Кончай вольтижировку! [5]5
Вольтижировка – система трюков в конном спорте, в гимнастике.
[Закрыть]Вверх и вперед!
Бросаю поводья, вскакиваю в седле на ноги, пружиню, подпрыгиваю и резко распахиваю крылья. И в один миг становлюсь легче воздуха, тверже стали и быстрее, чем… обезумевшая верблюдица.
Гляжу, как она чешет к ближайшей деревне. Кому-то сейчас достанется спятившее животное. Дела…
Классно начинается наша африканская миссия.
4
– Итак, стая! – Я бинтую свои обожженные о песок колени. – Кто из вас готов к спасению мира? Не мира вообще, а каждого человека в отдельности, одного за другим.
– Я готова! – бодро откликается Надж, сделав последний глоток воды из стакана.
Двадцать минут назад мы приземлились перед толпой изумленных местных жителей. Стая еще не отдышалась после освобождения верблюдов от их всадников, поэтому особого энтузиазма в их голосе не слышно. Оптимизм не изменил только Надж и Клыку, который молча поднимает вверх оба больших пальца.
Патрик Руни Третий, член КППБ, с которым нам здесь предстоит работать, ведет нас в лагерь беженцев, через нескончаемые гектары потрепанных палаток и глинобитных хижин. Ничего подобного я в жизни своей не видела.
– Нам туда, – показывает он на два самых больших тента – медицинский и для хранения продуктов.
Надж и Игги поручают распаковать доставленные ящики и разобрать их содержимое; Клык помогает устраивать походную лабораторию для анализов крови. Правда, походная лаборатория – это громко сказано. На самом деле он просто по четырем углам ставит ящики один на другой, а между этими колоннами со всех сторон натягивает занавески.
Газзи и Ангел развлекают собравшихся. От их белокурых волос и голубых глаз здешние дети просто с ума посходили. А уж о крыльях и говорить не приходится. Ребятня помладше бегает вокруг них кругами и машет разведенными в стороны руками, мол, смотрите, мы тоже летаем. И на всех черных рожицах восторженно сияют белозубые улыбки.
Но лично я особенных поводов для восторгов не вижу. Уж на что мы, стая, всякого на своем веку навидались, из помоек еду таскали, крыс и мышей на обед ловили, но у здешних людей совсем ничего нет. Абсолютно, совершенно ни-че-го. Все тощие – не передать. У нас кожа да кости, но здесь никого с нами даже сравнить нельзя!
– Вот здесь будет вход. Здесь будут делать прививки от гепатита, от столбняка, от кори, скарлатины и множества других болезней, – объясняет нам медбрат по имени Роджер. – Предупреждаю вас, многие взрослые относятся к прививкам с большим подозрением. Само собой, дети будут плакать. Так что вы приготовьтесь.
Это ничего, с этим я справлюсь. Никто нам легкой жизни не обещал, а Матерью Терезой и подавно быть нелегко.
– Вон там, смотри, – Роджер показывает в другую сторону, – мешки с рисом. Каждый по шестьдесят фунтов. Пойди найди кого-нибудь, пусть тебе помогут передвинуть их поближе к пункту раздачи.
– Не нужно мне ничьей помощи. Щас все сама быстренько перекидаю.
Даром, что ли, я в генетической лаборатории сработана. Нас там всех так усовершенствовали, что шестьдесят фунтов для нас – детские игрушки. Но Роджер, видать, брифинга никакого не получал и с сомнением окидывает меня оценивающим взглядом с головы до ног.
– Как знаешь. На, держи. – Он протягивает мне мерный ковшик. – Взрослым будешь выдавать по две чашки сухого риса. А детям в придачу полагается по пакетику сушеных фруктовых трубочек. Только не забудь объяснять, что их можно есть, а то местная ребятня ничего подобного никогда не видела. Кстати, ты по-французски говоришь?
– Не-е-е… – Как это он так быстро обнаружил очередной прокол в моем образовании? – И по-африкански тоже не говорю.
Роджер улыбается:
– В Африке тысяча языков. Только в одном Чаде двести различных языковых групп. Но Франция когда-то владела Чадом. Вот и получилось, что французский язык здесь государственный. И арабский тоже.
Я насупилась:
– Как это «владела»? Они же так далеко друг от друга?
– Да так же, как Англия владела Америкой.
Терпения Роджеру не занимать, а мне страшно стыдно. Чувствую себя круглой дурой, что, уверяю вас, случается со мной крайне редко.
Пару минут спустя Клык стоит рядом со мной на раздаче, и мы бесконечно отмеряем по две чашки риса. Спина сразу заныла, рука скоро отвалится, но знаете, что в этом самое трудное? Не давать больше двух мисок. Если бы могла, я бы им все-все отдала. Мы с Клыком переглядываемся.
– Знаешь, на что это похоже? Давно-давно, еще до того, как Джеб нас из лаборатории увел и мы в собачьих конурах жили… – Горло у меня свело, но Клык кивает. Он и так знает, о чем я. У нас с ним общее прошлое.
Но мне сейчас не от воспоминаний больно – больно видеть, как столько людей живут, точно в клетках, и без всякой надежды из них выйти. Получается, что какие бы трудности и горести нам в жизни ни выпали, мы намного счастливее, чем беженцы в этом лагере.
Когда Ангел подводит ко мне маленькую девочку, от протянутых рук, голодных глаз, от постоянных наклонов и от жары голова у меня идет кругом.
– Привет, – говорит Ангел. Лицо у нее – плотная серая пыльная маска, а золотистые кудрявые волосы встали дыбом так, что вокруг потемневшего лица светится золотистый ореол. Но им меня не обманешь – кроме этого нимба ничего ангельского в ней нет и в помине. – Знакомьтесь, это Жанет. Жанет, это Макс и Клык.
В глазах у Ангела я читаю нечто, от чего на ум мне сразу же приходят самые решительные выражения, наиболее доступно и безоговорочно объясняющие ей, почему мы никогда и ни при каких обстоятельствах не сможем удочерить эту очаровательную кроху. Напомню, двух псов мы уже усыновили (только на сей раз Тотал и Акела остались в Аризоне с моей мамой, доктором Валенсией Мартинез). Но, честно скажу, Жанет такая славная, что, боюсь, сердце у меня вот-вот дрогнет – так и быть, пусть остается с нами.
Девочка улыбается:
– Merci pour tout les aides. [6]6
Спасибо за вашу помощь (фр.).
[Закрыть]
Она подходит и крепко меня обнимает. Шершавой ручкой она нежно гладит мне плечо, лицо и шею, а потом так же ластится к Ангелу.
– У Жанет есть дар. – Ангел серьезно смотрит на меня. – Как у нас. Она необыкновенная. Жанет, давай покажем Макс, что ты умеешь!
Жанет улыбается и протягивает мне руку ладонью вверх. Наверное, ждет, что я что-нибудь ей сейчас в нее положу. Еще один отчаянно голодный ребенок, на все готовый ради еды.
Ангел достает из кармана шорт камень, похожий на наконечник стрелы. И уж точно такой же острый.
– Ангел, ты с ума со…
– Макс, да не кричи ты. Лучше смотри. – И она полоснула острием по раскрытой ладони Жанет.
Из раны закапала кровь.
5
– Прекрати! – взвизгнула я, бросилась на Ангела и изо всех сил стукнула ее по руке. Камень взлетел в воздух, закрутился, упал и затерялся в пыли. – Ангел! Ты совсем ума лишилась!
– Да ничего страшного, – уверяет меня Ангел. Она потрясла рукой, но даже не надулась. А Жанет кивает:
– Oui, oui. Да, да.
Встаю на колени, беру ее руку и, пока Жанет сосет палец на здоровой руке, осматриваю ее глубокую рану как минимум в инч длиной.
– Подожди. Потерпи немножко. Я сейчас быстро сгоняю, аптечку принесу, – говорю я ей, задыхаясь.
Нераненой рукой Жанет схватила меня за запястье:
– Non, Non! Вот! – Она показывает на свою кровоточащую ладонь.
– Я знаю, знаю. Прости нас, Жанет. Прости Ангела. У нее, у нас немного… того… не все дома… – бормочу я в полной растерянности. – Я сейчас тебе все забинтую. Я тебе обещаю. Честное слово. Ладошка у тебя заживет.
– Вот и я говорю, что заживет, – спокойно возражает Ангел.
Все. Чаша моего терпения переполнилась. Уж я ей наподдам по первое число!
Жанет приложила обслюнявленный палец к надрезу и прижала его к ране.
– Ой! Не трогай! Микробов занесешь! Заражение крови будет! – лихорадочно верчу головой. – Есть здесь кто-нибудь, кто по-французски говорит? Скажите ей, что…
И тут я лишаюсь дара речи. Чего я только в жизни не перевидала, но такого даже представить себе не могла. Прямо у меня на глазах происходит чудо.
Прижимая палец к кровавому надрезу, Жанет медленно ведет им вдоль раны. Которая тут же закрывается, точно ее и не было.
Она себя сама исцелила.
6
Так-так-так… Теперь в любой момент… – В обрывках слов слышен сильный акцент. Мистер Чу навис над ассистентом, нетерпеливо глядя на пустой экран компьютера. Монитор замигал, разделился пополам, и на обеих половинах засветились две таблицы. Указательные стрелки запрыгали по клеткам двух крайних левых колонок, перескакивая со строки на строку: числа ударов сердца в секунду; температура; содержание кислорода в крови и т. д. и т. п.
Ассистент с минуту поразмышлял, уставившись на таблицы, и напечатал на одной стороне «Максимум», а на другой – «Ангел». Мистер Чу с головой ушел в цифры и выкладки биологических показателей.
– Мистер Чу, к вам посетитель. – Второй ассистент вырос в дверях трейлера, как и полагается по уставу, положив руку на кобуру пистолета.
Два шага по короткому узкому коридору, и мистер Чу входит в крошечную приемную. Перед ним маленькая девочка в желтом платье нервно теребит тощую косичку.
– Здравствуй, Жанет, – улыбаясь, говорит мистер Чу. – Молодец, ты хорошо справилась со своим заданием.
Жанет с трудом выдавливает из себя слабую ответную улыбку:
– Les filles oiseaux sont tres belles. [7]7
Девочки-птицы очень красивые (фр.).
[Закрыть]
Кивком головы мистер Чу подзывает ассистента.
– На, вот тебе награда за труды. – Чу берет у ассистента леденец и протягивает его девчушке. Глаза у нее расширяются от восторга, она торопливо срывает обертку, засовывает леденец в рот и блаженно закрывает глаза.
Мистер Чу снова кивает, и ассистент несколько раз проводит по руке Жанет проспиртованной салфеткой. Рука у нее по всей длине испещрена чуть заметными красными точками – доброй сотней следов от уколов. Новый укол не заставил себя ждать – ассистент вводит содержимое шприца в практически несуществующую мышцу Жанет. В следующие двадцать четыре часа ее ожидает еще дюжина таких же уколов.
Жанет к ним давно привыкла, как смирилась и с капельницами, и с таблетками. Уж лучше они, чем мучительные побочные явления ее способности к самоисцелению. К тому же леденцы – вполне достойное вознаграждение.
Игла вошла под кожу, ее опущенные веки слегка дрогнули, но она перекатила во рту леденец и не сказала ни слова.
