Текст книги "Полуночный ковбой (др. перевод)"

Автор книги: Джеймс Лео Херлихай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 10

«Ни черта у них не вышло! Я, может, и дрянь, но я выкарабкался. Вся эта шушера словно сговорилась запихать меня под лавку. Ну, это им даром не пройдет!»

Сначала Джо не мог даже смотреть на себя в зеркало. Два дня он не выходил из номера, осунулся, желудок сводило от голода, затылок ломило. Но, несмотря на недомогание, он теперь ясно осознавал: в этом мире есть лишь один-единственный человек, который о нем позаботится, кто принимает близко к сердцу его интересы. «Ковбой, – обратился он к своему отражению с любовью и волнением, – я для тебя все сделаю, ладони в кровь сотру, в лепешку расшибусь, а уж мы с тобой вылезем. Разве это комната? Дерьмо собачье! На днях непременно съедем отсюда. Мы им еще покажем!» Новые нотки, прозвучавшие в голосе, понравились Джо. Да и в глазах появилось что-то новое, дикое, как у зверя, но это Джо тоже пришлось по душе.

Уже несколько дней Джо заряжался гневом на весь мир, как горючим, перебирал в уме обиды большие и малые, старые и новые.

Обида на Перри была не столь уж и велика, она лишь явилась искрой, воспламенившей другие обиды, и теперь огромный костер его ненависти на весь свет горел ясно, ровно, мощным пламенем. Джо вытаскивал из души и памяти все обиды минувших лет, как вещи из чемодана, тщательно сортировал их, как поленца, и подкладывал в костер, жар которого придавал ему все новые и новые силы. Что бы он не вспоминал, все как нельзя лучше подтверждало: с миром они враги, всем на Джо просто наплевать. Он не знал, почему так случилось, наверное, и в нем самом было что-то, что отвращало людей. И Джо пронизывало страшное, не укладывающееся в мозгу ощущение – он для всех чужой, даже для тех, кто живет с ним бок о бок, чужой с самого рождения, и нет ему места в этом мире.

Сморщив лоб от напряжения, он вглядывался в укромные закоулки своего прошлого, мучительно пытался понять людей, обращавшихся к нему, и не понимал их. Прошлое казалось зыбким, как болото: углубляясь в него, Джо шел с опаской. Он не задумывался над событиями минувших лет, а просто перебирал их в памяти.

И вот, прокрутив мысленно всю жизнь, он пришел к убеждению, что с самого рождения некие силы объявили его чужаком и постоянно вдалбливали эту мысль в его голову. И Джо сделал страшный для себя вывод – все, кого он знает или знал раньше, принадлежат к этим силам. Даже партнерам по любовным утехам – им, пожалуй, в первую очередь – было глубоко плевать на Джо. Получив удовольствие, они давали деру, да еще и посмеивались над тем, как искренне Джо шел им навстречу. И на них обрушился гнев Джо, ну, конечно, не только на них. Он загнал в один угол всех, против кого ополчился: учителей из школы, армейских командиров, красномордого хозяина кафе, шайку Адриана Шмидта и многих других – перечислять устанешь. В загон попадали и его однокашники, и хамоватые клерки, и незнакомые люди, грубившие, унижавшие и просто не замечавшие его.

Список разрастался, туда уже попали конторы, банки и библиотеки. Джо не понимал, чем там занимаются, а служащие, в свою очередь, смотрели на него с подозрением – то ли обворует, то ли просто грязи натаскает. В конце концов в список попал весь Альбукерке. Тут Джо решил копнуть глубже: если Хьюстон ничем не лучше Альбукерке, можно пари держать, что Гонконг, или Де-Мойн, или там Лондон, ничем не лучше Хьюстона. Наверняка так оно и есть. Джо развивал свою идею, и гнев скоро захлестнул всю карту мира. Но в этом потоке мыслей и воспоминаний возникали перепады и провалы. Какая-то махровая сволочь играла с его памятью в кошки-мышки. И вдруг он вспомнил Салли Бак.

Вот она звонит ему: «Джо, радость моя, как ты там? Ну и хорошо, слушай-ка, у меня поздно вечером свидание, я, наверно, устану, так что загляну в кабачок выпить пивка».

Или: «Милый, ну как твои дела? Твоя бабушка отправляется в Санта-Фе, вернусь после четвертого. Похоже, что у меня завелся новый поклонник. Неплохо для старушки, а? Ну, а ты будь умницей, ладно?»

Салли на пороге спальни: «Дорогой мой, я совершенно вымоталась, пойду на боковую, высплюсь хорошенько. Как ты день провел, неплохо, а? Утречком мне все расскажешь обязательно, а сейчас я устала, просто ничего не пойму».

Салли в магазине: «Сокровище мое, эта комнатка для женщин, так что сам понимаешь… Забирай-ка журнальчик домой, если хочешь, и смотри себе на здоровье, а теперь не шуми».

Еще воспоминание: «Слушай, миленький, ты меня не дожидайся. Я, наверное, заскочу по делам к приятелям. А ты там не балуйся, ты уже большой мальчик».

«Твой дневник? Разве я не подписывала неделю назад? Неужели шесть недель? Бог мой, как летит время, ну, давай его сюда. Где подписать? Внизу? Готово. А теперь беги, малыш, мне нужно кое-что обдумать».

Салли Бак… Джо не мог вспомнить, за что он так сильно любил ее, глупенькую, вертлявую пустомелю со сморщенным личиком, вечно надушенную, чтобы заглушить запах перегара, а все равно от нее разило. Ему вспомнилось, как Салли лихорадочно тащила банкноты из сумочки, чтобы оплатить старые счета, как нетерпеливо крутила в пальцах пудреницу или теребила подол платья всякий раз, когда Джо пытался поговорить с ней по душам. И только одно вызывало в Джо симпатию – ее худые ноги, большие костлявые коленки, на которые нельзя было смотреть без жалости.

Но даже теперь, когда ее призрак витал в номере хьюстонской гостиницы, она почти не уделяла внимания Джо – все болтала, то ли как получить обратно свой дом, то ли как поездить верхом, – в общем, о всякой чепухе. «Верхом так верхом, – думал Джо. – Давай, Салли, скачи, старая дуреха, скачи прямо к черту, ему и пудри мозги. Ох, как на душе паскудно». Так кто же все-таки считал его человеком, а не игрушкой? Если ответить честно, жить станет еще хуже, но все существо Джо требовало ответа. Кто же в конце концов? В памяти всплыли двое, но он прогнал эти воспоминания. Первой была Анастасия Пратт, которую заперли в сумасшедший дом. Другого Джо никогда не видел воочию, и никто не видел вот уже две тысячи лет. Да и существовал ли он вообще? А потом зазвучала ковбойская песня про щенка, который бежал далеко… далеко…

Вудси Найлз!

Вудси Найлз, конечно, любил его. Но чем он мог помочь Джо сейчас? Он остался в памяти слишком идеальным, слишком безупречным – так не бывает. Он превратился в улыбающуюся куклу, которая пахла табаком и играла на гитаре. Слабый отзвук давно минувшего лета – что толку от него теперь?

Поэтому он запретил себе вспоминать о загорелом чернобородом лице Вудси Найлза и больших костлявых коленях Салли: эти образы были для него опасны, они смягчали душу, гнали злобу прочь. А Джо уже решил, что, если он хочет преуспеть в этом мире, ему понадобится много-много злости.

Джо приналег на работу в посудомойке. С каким-то остервенением он нагружал подносы тарелками и громоздил их на ленту транспортера. Он словно задался целью скормить миллион тарелок машине, жадно оскалившей зубы.

А когда он накормит ее досыта, она подобреет и выплюнет ему в руку много денег, а уж потом…

Он точно не знал, что будет потом, на что потратит деньги, только чувствовал, что их нужно получить, иначе ничего не выйдет. Джо двигался к своей цели словно в темноте, на ощупь. Конечную цель он представлял себе пока весьма смутно.

Три раза в неделю он ходил в спортивный зал укреплять мускулатуру – колотил грушу, проплывал бассейн туда и обратно восемь раз. Тело Джо наливалось силой, приобретало сноровку. Он массировал кожу на голове, уделял много внимания прическе. Джо очень хотелось купить ковбойский костюм, эта идея не отпускала его ни днем, ни ночью. Он истово верил, что все изменится к лучшему, стоит лишь предстать перед людьми в новом обличье – обличье ковбоя. Однако Джо не задумывался, как именно новое обличье изменит его жизнь. Есть индейская легенда: юноше однажды ночью снится маска. Утром он должен вырезать из дерева точно такую же и надевать, отправляясь на войну. Тогда он победит. Похоже было, что этот сон приснился Джо, и теперь он старательно делал себе маску.

В эти дни его не тянуло ни к новым знакомствам, ни к размышлениям. Если всем вокруг на него плевать, то и ему на них тоже.

Теперь, закончив работу, он блуждал по ночным улицам, казалось, без всякой цели. Но она тем не менее была. Спроси его – чего ты бродишь, и он отмахнется от любопытного: тебе, дескать, не понять, и вопросы у тебя дурацкие.

Он пытался исследовать город, искал там что-то для себя. Гуляя по ночному Хьюстону, он, как разведчик, держался настороже, примечая все. Немногое из того, что он видел, стоило внимания. Почти все скользило мимо глаз, как скользит отражение прохожего в витрине.

Тем не менее во время своих блужданий он отметил для себя три эпизода, вернее, их глубинный смысл. Они постоянно всплывали в памяти, сменяя друг друга. Первый – огромная афиша кинотеатра с молодым голливудским актером, ярко освещенная прожектором. Загорелый парень надменно смотрел на Джо сверху. Он стоял, расставив ноги, выпятив подбородок, нацелив свой кольт прямо в Джо. Толстый, блестящий ствол пистолета, казалось, вот-вот полыхнет огнем.

Вторым экспонатом его коллекции ночных впечатлений стала уличная сценка. На красный сигнал светофора остановился длинный белый автомобиль с откидным верхом. Женщина за рулем смотрела на высокого красивого парня в ковбойском костюме, стоявшего на тротуаре. Мотор заглох, но женщина не отрывала взгляда от молодца.

– Вы не поможете мне завести машину? – сказала она наконец.

А парень ответил:

– Я тебя саму, красотка, завел бы с удовольствием.

Третью картинку, подсмотренную им в ночи, он впоследствии вспоминал неохотно. Но тем не менее она осталась в его коллекции и заняла в ней свое место. Это был большой плакат с молодым бородачом, в глазах которого словно была собрана вся скорбь человеческая. Поверх головы красовалось какое-то изречение, написанное готическим шрифтом, а внизу плаката малиновой губной помадой было накорябано похабное ругательство.

С этими воспоминаниями Джо вступал на новый путь в своей жизни.

Часть II

ГЛАВА 1

Мощь автобусного мотора сразу же произвела на Джо впечатление. На первой сотне миль он только и делал, что прислушивался к переключателю скоростей, скрипу тормозов, глубокому басовому гудению двигателя, который, казалось, не только не уставал от пройденных миль, а, наоборот, черпал в них силу. Впереди, у кабины водителя место пустовало, и Джо, закурив, угнездился там. Дорога завораживала: шоссе будто само стелилось под колеса, автобус заглатывал мили, и это шло ему только на пользу. Перед тем как вернуться на свое законное место, Джо захотел перекинуться парой слов с шофером:

– Мощная у тебя пыхтелка, верно?

Но водитель даже не взглянул на него.

Идя по проходу, Джо чувствовал себя как цирковой акробат, пляшущий на спине у лошади. Он ощущал некое родство с огромной машиной, в чреве которой он передвигался, но эта мысль заняла его ненадолго – Джо был слишком поглощен собой.

И все же это родство дало ему хозяйскую власть над временем, дорогой, над своей судьбой; чувство сопричастности с окружающим миром.

Усевшись в кресло, он улыбнулся своему новому ощущению, послал воздушный поцелуй новым сапожкам, и скоро веки сомкнулись, он погрузился в глубокий сон – так сладко мог спать только младенчик в утробе матери.

Так и прошла большая часть его великого похода на Восток. Временами он открывал глаза, но удостаивал пейзажи за окном лишь мимолетного сонного взгляда – настолько он был уверен в себе, в своем будущем.

Они ехали уже вторые сутки, прибытие намечалось на пять часов дня. И тут Джо заволновался. Все шло уж слишком хорошо, а это было подозрительно.

Ему стало казаться, что он участвует в каком-то колоссальном мошенничестве, где он и преступник, и жертва одновременно. Ну вот, скажем, приедет он в Нью-Йорк, а что там делать? Как себя повести? Утешили его вещи – он стал поглядывать на свой чемодан из черно-белой лошадиной шкуры, где лежала масса чудесных штучек, и поминутно щупал карман, где лежали деньги. Джо изучал лица пассажиров, гадая, есть среди них родная душа или все же все, как и он сам, замкнулись в себе, слегка волнуясь перед прибытием в самый большой и богатый город мира.

Последняя большая остановка – Говард Джонсон в штате Пенсильвания. Джо захватил чемодан, пошел в туалет и двадцать минут проторчал там, прихорашиваясь перед Нью-Йорком. Он побрился, побрызгался одеколоном, надел свежую рубашку, плюнул на сапожки и навел глянец. В туалете приводили себя в порядок и другие, но Джо не мог отказать себе в удовольствии поиграть с зеркалом – отошел на несколько шагов, соответственно настроился, сделал подобающую мину на лице. Затем чуть потоптался в стороне, чтобы застать свое отражение врасплох. То, что он увидел, ему ужасно понравилось. Когда он процокал сапожками из туалета, почти все пассажиры уже сидели в автобусе. Две молоденькие девушки, сидевшие спереди, те самые, что всю дорогу украдкой бросали на него взгляды, карабкались по лесенке впереди Джо. Одна из них, явно довольная, что находится с ним рядом, тихонько хихикнула. Джо был рад дальше некуда. Пробираясь мимо их кресел, он приподнял шляпу и наградил девушек своей неотразимой кривой ухмылкой, которую выработал загодя.

Реакция превзошла все ожидания. До конца пути девушки млели от восторга, повизгивали в кулачок, прятали лица за носовыми платками и толкали друг дружку. Джо вновь осмелел и забыл о своих недавних треволнениях. Что делать в Нью-Йорке? Да нет ничего проще: прямиком на Таймс Сквер, а дальше – держи нос по ветру. Неожиданно впереди возникла линия манхэттенских небоскребов. Они напоминали памятники на переполненном кладбище. Джо похлопал себя по низу живота и пробормотал: «Вот уж я достану свой причиндал, раскручу его, как лассо, и заарканю ваш вонючий городишко!»

ГЛАВА 2

В отеле «Палас» на Таймс Сквер Джо встретил старый сморщенный коридорный и оттащил чемодан в номер. При этом он постоянно величал Джо «сэр». Джо дал ему доллар на чай, запер дверь и обозрел комнату. Номер стоил раза в два дороже, чем в хьюстонской гостинице, но был гораздо уютнее и вдобавок с ванной. Стены зеленели свежей краской, коричневое покрывало на кровати было чистым, мебель кленовая. Над кроватью висела акварель с манхэттенскими небоскребами, а рядом на тумбочке стоял телефон. Джо подумал – первоклассное местечко.

Он распаковал чемодан, поставил радиоприемник на тумбочку, закурил и уселся у окна. Его окружал новый, поразительный мир: спереди, за окном – Сорок вторая улица, богатая, шумная, бурлящая; сзади, за спиной – шикарный номер отеля, где его тело найдет отдых, а шляпа – гвоздик в шкафу.

Потом Джо долго копался в гардеробе. Он до сих пор не мог поверить, что здесь, на полках, лежат его вещи, хотя только что сам разложил их. В голове мелькнула мысль – оказывается, если вещь не видишь, значит, она и не существует по-настоящему. И заторопился к зеркалу. Увидев свое отражение, Джо успокоился, но все-таки решил до конца убедиться, что это на самом деле он. Ему пришлось помахать отражению рукой, улыбнуться и пустить в зеркало облако табачного дыма. Затем Джо пошарил в ящиках комода и в стенном шкафу. Приободрившись, он вернулся к окну, не забыв, однако, по дороге еще раз улыбнуться отражению и шепнуть: «Все в порядке, ковбой. Мы дома и вот-вот разбогатеем». Для пущей убедительности он помахал бедрами, изображая любовный акт, потом уселся и докурил сигарету. «Вот ты какой, Нью-Йорк», – проговорил Джо, глядя на улицу. Жирная, невероятно грязная старуха сидела на тротуаре под тентом у входа в кинотеатр. Она поливала чем-то из бутылки свои замызганные босые ноги и свободной рукой втирала жидкость. Никто не обращал на нее внимания, только полицейский глянул с любопытством, но ничего не сказал и пошел дальше.

«Вот твоя комната», – сказал Джо радиоприемнику и включил его в надежде, что звуки помогут почувствовать себя по-настоящему дома.

Высокий женский голос с истеричными нотками вещал: «Это и есть мой способ». Послышался нервный смешок. Мужской, профессионально поставленный голос отвечал: «Да что вы? В жизни не слышал ничего подобного! Значит, когда у вас бессонница, вы просто встаете с кровати?» «Да!» – взвизгнула женщина, явно выходя из себя. «Объясните же, Бога ради, что вы делаете дальше?» – настойчиво вопрошал мужчина. «Я зажигаю везде свет, – пыхтела женщина. – Одеваюсь! Занимаюсь по хозяйству. Что-нибудь готовлю! Пеку, наконец!» – Она явно притомилась и была не в состоянии продолжать. «Ну, а утречком вы с ног не валитесь?» – поинтересовался мужчина. «Никогда! – Женщина произнесла это с таким пылом, словно открещивалась от обвинения в симуляции. – Честью клянусь, никогда!»

Джо посочувствовал даме, но одновременно и порадовался – то, что он раньше слышал про нью-йоркских женщин, подтверждалось. «Я понял, киска, что с тобой творится. Двигай ко мне со своей радиостудии, и я живо приведу тебя в порядок». «Но теперь, – продолжала женщина, – я чувствую, что могу свалиться прямо перед микрофоном!» В голосе послышались сдавленные рыдания. «Ну, – затарахтел ведущий, по-дурацки хихикая, – надеюсь, что этого не случится, пока вы нам не споете».

Заиграла музыка. Женщина, слегка успокоившись, запела «Мое глупое сердце».

Во время пения Джо открыл ящик стола, где обнаружил шариковую ручку и две открытки с видом отеля.

Поломав голову, он нашел свое окно, обвел его ручкой и на обратной стороне открытки вывел «Дорогая». Кто – дорогая? Джо не знал. Он порвал карточку и выбросил в окно.

Дама в радиоприемнике распевала, что на этот раз к ней пришла любовь, а не простое увлечение.

Джо вытащил другую открытку, опять обвел свое окно и написал сверху – «Это я». На этот раз он даже и не пытался найти, кому написать – просто нацарапал: «Я поселился здесь. Нью-Йорк мне показался так себе, но я нашел местечко, довольно чистенькое…» А на месте адресата вывел большими буквами: «Дерьмо». Затем снова порвал карточку и подумал вслух: «Эх, мать твою, я что, сюда приехал открыточки сочинять?» Джо кинул клочки за окно и вспомнил, кому бы он мог дать знать о себе – негру из посудомойки «Солнечного луча». Он высунулся из окна и проводил взглядом летящие обрывки. Один из них явно приземлялся на голову зазевавшегося моряка, но тот встрепенулся и влился в поток пешеходов, начинавших заполнять вечерние улицы.

ГЛАВА 3

Джо приноравливал шаги к встрече с богатой дамой у перехода. Если повезет, будет красный свет, он встанет рядом, как-нибудь завяжет разговор, и в конце концов дамочка даст приличную цену за его товар. Парк Авеню не оправдала надежд – прохожие лишь изредка скользили по нему безразличным взглядом. А он, прямо сказать, был и так не слишком уверен в своем предприятии. Значит, теперь стоило подсуетиться – и сомнения прочь!

Но дама, за которой он следовал, судя по всему, не проявляла желания бросаться на Джо с распростертыми объятиями. И все же он решил, что, если спасует перед ее безразличием и чувством собственного достоинства (а оно сквозило во всей ее внешности и даже в походке), шансы на дальнейший успех будут равны нулю.

Богатая дама – изящная шатенка среднего роста – шла вниз по Парк Авеню, а Джо восхищался ее стройными ножками. Они, казалось, пели: «Мы штучки нежные, но крепенькие, да и денежки у нас водятся».

На углу Тридцать девятой улицы у светофора Джо снял шляпу и прижал ее к груди.

– Извиняюсь, мадам, – проговорил он, пытаясь изо всех сил изобразить на лице снисходительную улыбку победителя. – Я тут недавно, приехал из Хьюстона, что в Техасе, как бы мне к Статуе Свободы выйти?

Богатая дама стояла к нему боком. Джо залюбовался ее нежным и тонким профилем. Но она, казалось, и не слышала его.

Загорелся зеленый свет, дама пошла по переходу. Джо – за ней. На другой стороне улицы она остановилась.

– Насчет Статуи Свободы вы пошутили? – говорила она равнодушно, в ее тоне не чувствовалось ни дружелюбия, ни вражды.

– Пошутил? Нет, мадам. Такое дело – штука серьезная.

– Ну тогда простите, – извинилась женщина. Джо ее явно не убедил, но по каким-то соображениям она предпочла не возвращаться к этому. – Я думала, вы… впрочем, неважно. – Она улыбнулась. Джо был тронут ее увядающей красотой: дама была далеко не первой молодости, но годы еще скрывали себя, скрывали до поры до времени. Его пленили синие, совсем молодые глаза, в которых тем не менее пряталось куда больше тепла, чем у юной девушки.

– Я вообще-то близко к Статуе не подходила, видела только с парохода. Вам, пожалуй, следует сесть в метро на Седьмой Авеню и проехать до конечной. Впрочем, я не уверена. На всякий случай спросите кого-нибудь еще.

Джо любовался женщиной и почти не слушал ее, но сами звуки голоса, движения губ казались ему верхом совершенства.

– А вы женщина – что надо! – неожиданно сказал он и сам удивился. Ошеломленная дама повернулась к Джо и покраснела так, что тот даже испугался.

– Ах! – воскликнула она, пытаясь сделать сердитое лицо, но у нее ничего не вышло. – Вам, оказывается, не Статуя Свободы нужна!

– Нет, мадам, не она.

– Но тогда… это в высшей степени отвратительно. Как вам не стыдно! – И тут она улыбнулась, отчего по лицу побежали морщинки. Глаза засинели, потеплели, в них засверкали огоньки. Весь ее вид словно говорил: «Ты и я – чудные люди, мы понимаем всю прелесть мира, недоступную для других, это, конечно, очень приятно, но дальше ничего не будет».

Вслух она просто сказала:

– Прощайте.

И зашагала прочь. Джо смотрел ей вслед. Ее походка была полна достоинства. Это приятно. Но тут же у Джо засосало под ложечкой. Он всегда ценил женщин, способных уйти от мужчины гордо, а не вилять задом напоследок. Такие уходят, высоко подняв голову, а мысли у них где-то далеко, эдак на Северном полюсе, потому от них таким холодом и веет. Джо восхищался женщиной, но одновременно почувствовал слабость внутри, словно что-то оборвалось. Ему пришлось собраться с силами, чтобы не упасть, а пальцы ног судорожно вжались в подметки.

«Бабец – высший сорт! И, видать, в карманах не пусто», – произнес он нежно вслух, глядя, как она отходит, медленно идет по противоположной стороне улицы. Он проникался к ней все большим восхищением. «Такой, пожалуй, покупать это дело не приходится», – добавил он, наблюдая, как она повернула и взошла на крыльцо большого дома.

Он видел, как женщина открыла входную дверь, зашла внутрь. У Джо вырвался звук, непохожий на человеческую речь, словно сердца коснулось что-то холодное. Дверь закрылась. Он уселся на крыльце неподалеку и продолжал глядеть на ее окна, удивляясь – откуда такая боль? Потом в темных окнах гостиной беззвучно и мягко вспыхнул свет – янтарный, теплый, как плоть, но Джо не мог понять, отчего ему так горько смотреть на освещенные окна. Он понимал лишь, что опустились сумерки и позарез надо выпить.

Джо заставил себя подняться и зашагал прочь. Но очень скоро ему пришлось познакомиться с другой разновидностью богатых дам.