Текст книги "Пепел Вавилона (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава двенадцатая

Холден

Настенный экран в зале ожидания доков был настроен на развлекательный канал. Кто-то невидимый брал интервью у сногсшибательно красивой девушки, чье веко было то ли накрашено красным, то ли с татуировкой. Бегущая строка внизу экрана сообщала ее имя – Зедина Раэль. Холден не знал, кто она такая. Звук был включен, но неразборчив из-за гула шныряющих по залу толп. Субтитры шли на хинди. Раэль покачала головой, и по ее щеке скатилась крупная слеза, а на экране возникло изображение разрушенного города под грязно-бурым небом. Значит, это про ситуацию на Земле.

Нетрудно забыть, что индустрия развлечений – музыканты, актеры и просто разного рода знаменитости – так же пострадали от катастрофы, как и все остальные. Такое чувство, что эта часть реальности существует отдельно. Нетронутой. Эпидемии, войны и бедствия не должны посягать на искусственный мир индустрии развлечений, но конечно же, они его затрагивали. Зедина Раэль, чем бы она ни развлекала публику, тоже человек. И возможно, потеряла любимых при падении метеоритов. И скорее всего, потеряет еще кого-то.

– Капитан Холден? – спросил широкоплечий темноволосый человек с острой бородкой, на его лице были написаны усталость и добродушие.

В руке он держал ручной терминал. Судя по форме, он работал в портовом контроле, на бейдже значилось имя – Бейтс.

– Прошу прощения. Давно ждете?

– Нет, – отозвался Холден и взял протянутый терминал. – Всего несколько минут.

– Здесь столько дел... – протянул Бейтс.

– Ничего страшного, – сказал Холден, прижимая большой палец к считывающему устройству. Терминал пискнул. Тонкий и радостный звук, как будто терминал счастлив, что Холден разрешил доставку.

– Встретимся в доке H-15? – спросил Бейтс. – Освободим его для вас. Кто ваш координатор по ремонту?

– У нас есть собственный. Наоми Нагата.

– Да. Ну конечно.

Мужчина кивнул и ушел. Зедину Раэль на экране сменила Ифра Маккой с грубоватыми чертами лица. Холден хотя бы знал, кто это. Невидимый ведущий что-то произнес, и пауза в окружающем шуме позволила Холдену услышать слова Ифры: «Мы должны ответить. Мы должны выстоять». Боль и отчаяние в голосе Ифры встревожила Холдена, он не знал – потому ли это, что он с ней согласен, или потому, что боится того, к чему приведет этот ответ. Он развернулся к верфи и ведущимся там работам.

На вращающейся станции вроде Тихо или станциях на точках Лагранжа корабль бы пришвартовали в вакууме. Луна – совершенно другое дело. Длинные доки верфи с буксировщиками для кораблей, выдвижными шлюзами и воздухом вгрызались глубоко в грунт. «Росинант» стоял прямо, сопло двигателя направлено к центру Луны, а сужающиеся в остриё верхние палубы торчали в сторону звезд. Удерживала его паутина лесов. Док был достаточно обширен, чтобы в нем поместился и корабль втрое крупнее, его наполнял пригодный для дыхания воздух.

У стены громоздились ремонтные мехи, а четыре работали на «Росинанте», тихо ползая по его корпусу, как пауки. В одном сидела Наоми, в другом Амос. В третьем – Сандра Ип, ее вместе с другим инженером Фред Джонсон привел в команду «Роси» на время полета до Луны, когда настоящая команда, за исключением Холдена, рассеялась по всему космосу.

Алекс и Бобби стояли на приподнятой платформе и смотрели на корабль. Нанесенные Вольным флотом повреждения выглядели ярким шрамом. Вокруг корабля на лесах возвышались широкие панели – недавно доставленные секции корпуса, их перемещали лапы манипулятора. Алекс протянул наушники, Холден подсоединил их к своему ручному терминалу и подключился к каналу увеличенного экипажа.

– И как всё выглядит? – спросил он.

– Они прилично нас потрепали, – отозвалась Наоми. – Я под впечатлением.

– Ломать – не строить, – сказал Холден.

– Это уж точно, – сказала Наоми, по-астерски подняв кулак в знак согласия. – И эти секции для замены...

– Есть проблемы?

Ответила Сандра Ип. Звук незнакомого голоса немного раздражал.

– Они из углесиликата. Прямо-таки произведение искусства. Идущий по касательной снаряд ОТО от них отскакивает.

Едва различимые оборонительные нотки в голосе дали Холлдену понять, что тема всплывает уже не в первый раз.

– Пока что отскакивает, – сказала Наоми.

Холден переключил микрофон только на канал команды «Росинанта», но продолжал слышать всех остальных.

– Ну что, только по-семейному? Что за дела с новыми панелями?

– Да ничего такого, – ответила Наоми. – Они отличные. Всё в точности, как о них и говорят. Но через пять лет или через десять?..

– Они быстро изнашиваются?

– Ну, в том-то и дело, – протянул Алекс. – Пока что нет ни одной старше десяти лет. С появлением протомолекулы ученые получили грандиозный пинок под зад. Напридумывали кучу новых игрушек. Как эти тонкие панели. Теоретически, они должны быть прочными, как настоящие. А на практике... на практике они испытываются на нас. Я кучу времени уговаривал «Роси», что их вес правильный. Теперь им придется управлять по-другому.

Холден скрестил руки на груди. Над его головой лапа меха переместила новую секцию корпуса и приставила его к борту «Роси».

– А нам точно это надо? Мы могли бы настоять на обычных панелях.

– Не могли бы, если хотим в ближайшее время отчалить на станцию Тихо, – сказала Наоми. – Идет война.

– Можем отказаться от контракта, – сказал Холден. – Фред подыскал бы для нас другое задание.

– Ну, не знаю, кэп, – вставил Амос. – При таком положении дел неплохо иметь работу. В смысле, пока деньги еще что-то значат. – Он помолчал. – Эй, а деньги еще что-то значат?

– Будут, если мы победим, – откликнулась Наоми. – Но в портах Вольного флота нас в любом случае не станут заправлять и чинить.

– Точно, – сказал Амос. – Так что неплохо иметь работу.

Два меха поспешили к краю новой панели корпуса. Разгорелись похожие на маленькое солнце сварочные аппараты, спаивая вместе старую и новую технологию. Было в этом нечто, что Холдену не нравилось, чему он не доверял. Но и нечто потрясающее. Сам этот материал не существовал, когда родился Холден, и вот он здесь.

Протомолекулу создал грандиозный разум, а с ней и кольца, и странные, безжалостные руины, покрывающие новые миры. Их можно истребить, но можно и встроить в человеческое знание – понять, на что всё это способно и как себя ведет. Родившийся сегодня ребенок вырастет в мире, где углесиликатная ткань так же буднична, как титан или стекло. Сотрудничество между человечеством и призраками могучего инопланетного разума пойдет людям на пользу. Холден был представителем того поколения счастливчиков, которые перешагнули через порог, границу между «до того» и после того, что прямо сейчас воплощают в жизнь Наоми, Ип и Амос, и Холдена восхищало, насколько это круто. Страшновато, но круто.

– Это будущее, – сказал он. – Стоит к нему привыкнуть.

Остальные из временной команды Фреда Джонсона либо были уже на «Росинанте» вместе с Клариссой, либо в пути из своих квартир на Луне. Все с нетерпением ждали предстоящее задание. Впервые все они – Земля, Марс и даже наименее радикальное крыло АВП – вместе схватятся с Вольным флотом. Основное бремя ляжет на Землю и Марс, но «Росинант» присоединится в качестве корабля-наблюдателя, на котором полетит Фред Джонсон – представитель Пояса, пусть и не идеальный. Они готовы.

Вот только Холден готов не был.

В особенности сейчас, когда родители поднялись из гравитационного колодца Земли, желание быть рядом с ними его удивило. Бо́льшую часть сознательной жизни он провел вне планеты. Если бы кто-нибудь спросил, он бы ответил, что не скучает по Земле. Только по некоторым людям. Может, по некоторым местам из детства. Но он не тосковал по планете. И лишь теперь, когда ее атаковали, Холдену хотелось ее защитить. Может, так было всегда. Он вырос из дома своего детства, но в глубине души по-прежнему считал, не осознавая этого, что принадлежит Земле. Он изменился. Повзрослел. Но всё равно его место там. Только теперь этого места больше не существовало. Желание остаться было сродни желанию переместиться в прошлое, когда ничего этого еще не случилось.

Пришло сообщение от Фреда Джонсона. Он закончил встречу с техниками по оружию Сун И Штайнбергом и Гором Дрогой. Как только сварят новый корпус и проведут испытания давлением, можно отчаливать. Если у Холдена еще остались дела на Луне, самое время ими заняться.

У Холдена осталось дело на Луне.

Сварочный аппарат вспыхивал и угасал. «Росинант» стал немного другим, как снова и снова происходило уже многие годы. И с каждой переменой корабль двигался от прошлого в будущее. Как и люди на нем.

– Всё нормально? – спросила Бобби.

– Что? – встрепенулся Холден.

– Ты вздыхаешь.

– С ним это бывает, – сказал Алекс.

– Правда? – отозвался Холден, сообразив, что Бобби подключена к каналу команды «Росинанта». И он был этому рад. – Я и не знал.

– Не переживай, – сказала Наоми. – Это мило.

– Так когда вы закончите, Наоми? – спросил Холден. – Фред уже на подходе.

– Ага, – ответила она, и возможно, Холден лишь вообразил в ее голосе ужас. – Всё готово.

***

Кар, на котором они ехали в сторону лагеря беженцев, двигался на электромагнитной подушке, удерживающей колеса на поверхности.

Он издавал не то ворчание, не то посвистывание – но звук был достаточно громким, чтобы Холдену пришлось повысить голос.

– Если ей по-прежнему будут платить ООН или Марс, это совсем другое, – сказал он. – Если мы предложим ей постоянное место в команде, нужно сделать это аккуратно.

– Она молодец, – сказала Наоми. – Готовилась к работе как раз на корабле вроде «Роси», чего не скажешь о любом из нас. И с командой ладит. Почему бы не взять Бобби на борт?

Воздух в более глубоких коридорах стал сырым и спертым. Системы жизнеобеспечения работали на полную мощность, даже чуть больше. Люди шарахались от кара, некоторые рассматривали его пассажиров, а некоторые как будто вообще ни на что не смотрели.

В лагере беженцев пахло утратами и ожиданием. Почти все проходящие мимо потеряли целую жизнь и все свои корни. Холдену и Наоми по сравнению с ними повезло. У них был дом, пускай он и слегка изменился.

– Дело не в Бобби, – сказал Холден. – Конечно, я хочу взять Бобби. Дело в условиях... Мы будем ей платить? Сделаем ее совладелицей «Роси», чтобы она получала одинаковую долю с нами? Мне это не кажется хорошей идеей.

Наоми посмотрела на него и подняла бровь.

– Почему?

– Потому что, если мы поступим так с Бобби, то придется и со всеми остальными, кого принимаем на борт.

– То есть с Клариссой?

– Мне не хочется делать Клариссу совладелицей «Роси». Просто... Она здесь, ну ладно, пускай. Мне всё равно неспокойно, но я могу это пережить. И я хочу взять Бобби в команду, но просто... просто не могу. Не могу согласиться с тем, чтобы Кларисса когда-нибудь назвала мой корабль домом. Одно дело – позволить ей здесь находиться, а другое – сделать вид, будто она похожа на Бобби. Или на тебя. Или на меня.

– Никакого прощения? – спросила Наоми, наполовину с подтруниванием, наполовину всерьез.

– Море прощения. Океан прощения. Но есть определенные пределы.

Кар свернул влево и остановился. Жужжание постепенно затихло. У порога ждал отец Антон, улыбаясь и кивая, когда они вышли и двинулись вперед широкими прыжками. Жилье у родителей Холдена было получше, чем у большинства остальных. Квартира оказалась тесноватой, но отдельной. Его матерям и отцам не пришлось делить жилье с другой семьей. В воздухе пахло желтым карри мамы Тамары. Отец Том и отец Сесар стояли в дверях одной из спален, обнимая друг друга за талию. Отец Димитрий прислонился к подлокотнику старого дивана, а мама Элиза и мама Тамара появились из кухни. Отец Джозеф и мама Софи сидели на кушетке, между ними стояла доска с магнитными шахматами, рядом валялись выбывшие из игры фигуры. Все улыбались, включая Холдена, хотя и непроизвольно.

Ведь это снова прощание. Когда Холден собирался отслужить свой печальный срок на флоте, тоже происходило нечто похожее. Прощание, чье скрытое значение никто до конца не понимал. Может, он вернется через пару недель. А может, и никогда. Может, они будут жить на Луне, а может, переберутся на L-4. Или случится что-то еще. Без фермы и десятилетий привычной жизни, связывающих их вместе, возможно, они вообще разойдутся. И Холдена затопил океан печали, он с трудом этого не показал, снова ограждая родителей от неприятных эмоций. Как и они ограждали его.

Они обнялись – сначала по очереди, а потом группами. Мама Элиза взяла Наоми за руку и велела беречь своего мальчика. Наоми торжественно поклялась сделать всё, что в ее силах. Возможно, Холден в последний раз видел всех родителей вместе, и он был рад, что здесь и Наоми, рад ровно до того момента, когда отец Сесар начал прощаться.

Кожа Сесара была сморщенная, как у черепахи, и темная, как свежевспаханная земля. Когда он взял Холдена за руку, в его глазах выступили слезы.

– Молодец, малыш. Мы все тобой гордимся.

– Спасибо, – сказал Холден.

– Ты же задашь жару гребаным доходягам, да?

Стоящая за левым плечом Сесара Наоми застыла. Теплая и радостная улыбка превратилась в просто вежливую. Холден чувствовал себя так, словно его ударили под дых. Но Сесар, похоже, даже не понял, что сказал гадость. Холден оказался в ловушке – то ли попросить отца извиниться, то ли сохранить впечатления от последней встречи. Разговаривающая с мамой Тамарой Наоми дернула головой и сбросила волосы на глаза.

Вот дерьмо!

– Понимаешь, – сказал Холден, – так...

– Так он и сделает, – вклинилась Наоми. – Можете на него рассчитывать.

В ее темных глазах сверкнула решимость. «Не усложняй всё еще больше», – было ясно написано во взгляде. Холден улыбнулся, еще раз обнял отца Сесара и отступил к двери, к кару, к «Росинанту». Все восемь родителей столпились в двери, чтобы его проводить. Он ощущал, что они там, даже когда кар повернул за угол и начал подниматься к докам. Наоми сидела молча. Холден вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Теперь я понимаю, почему ты не хотела идти. Прости за...

– Не надо. Давай не будем.

– Мне кажется, ты заслужила извинений.

Она изменила позу и посмотрела прямо на него.

– Извиниться должен был твой отец. Один из отцов. Но я решила снять его с крючка.

– Ну ладно.

Кар свернул вправо. Мужчина с густой бородой отскочил с дороги.

– Я хотел тебя защитить, – сказал Холден.

– Я знаю.

– Я просто... Просто должен был.

– Я знаю. И тогда из-за меня всё пошло бы наперекосяк, все из кожи вон бы лезли, чтобы объяснить, как они уважают астеров и что он не имел в виду меня. А ты их сын, и они тебя любят. И любят друг друга. И кто бы что ни сказал, виноватой всё равно оказалась бы я.

– Да, – согласился Холден. – Но тогда я не чувствовал бы себя так хреново. А мне хреново.

– Придется нести этот крест, милый, – устало произнесла Наоми.

В доке команда Фреда Джонсона загружала последние припасы через грузовой шлюз. Новые углесиликатные панели корпуса на бортах «Росинанта» выглядели шрамами. Высадив пассажиров, кар попыхтел и посвистел дальше. Холден секунду помедлил, рассматривая корабль. На сердце было неспокойно.

– Что? – спросила Наоми.

– Ничего, – ответил Холден и добавил мгновение спустя: – Было время, когда я считал, что мир устроен просто. По крайней мере, кое-что в мире.

– Он не имел в виду меня. Правда. Потому что я для него – человек, а доходяги и астеры... они не люди. У меня были друзья на «Пелле». Настоящие друзья. Люди, вместе с которыми я выросла. Люди, которые мне небезразличны. Люди, которых я любила. Они в точности такие же. Они убивали не людей, они убивали землян. Марсиан. Пыльников. Обрубков.

– Обрубков?

– Ага.

– Не слышал такого.

Наоми взяла его за руку и придвинулась ближе, прижавшись подбородком к его груди.

– Это считается грубым словом.

Холден прижался к ней, насколько позволяла слабая гравитация. Он почувствовал тепло ее тела. Почувствовал, как она дышит.

– Мы не люди, – сказал он. – Мы просто истории, которые о нас рассказывают. Астеры – безумные террористы. Земляне – ленивые обжоры. Марсиане – винтики в большой машине.

– Мужчины – бойцы, – откликнулась Наоми и мрачно добавила: – Женщины – матери, они милые и сидят дома с детьми. Так было всегда. Мы всегда судим людей по историям о них, а не по тому, какие они на самом деле.

– И посмотри, куда нас это завело.

Глава тринадцатая

Пракс

Когда все изменилось, больше всего его поразило, как мало все изменилось. Между завершающейся реконструкцией и поднимающейся волной научных проектов Пракс порой днями и неделями не заглядывал в новости. Обо всем, что происходит с человечеством, он узнавал из чужих разговоров. Услышав, что управляющий совет объявляет о нейтралитете, он решил, что речь об ограничениях поставок газа. Он даже не знал, что идет война, пока ему не сказала Карвонидес.

Ганимед уже слишком много знал о том, что значит быть полем битвы. Слишком свежи были воспоминания в коллективной памяти, шрамы еще не зажили. После последней вспышки насилия раскопали еще не все забитые льдом коридоры – еще до врат, до открытия тринадцати сотен новых миров. Никто не хотел повторения. И поэтому Ганимед объявил, что не имеет значения, кто правит, до тех пор, пока можно продолжать исследования, ухаживать за людьми в больницах, жить своей жизнью. Всеобщее «Мы заняты, вы там сами как-нибудь решите, что делать со вселенной».

А потом... ничего. Никто не претендовал на них, не угрожал. Никто не сбрасывал на них ядерные бомбы, либо те просто не достигли цели и не попали в новости. Поскольку Ганимед обеспечивал себя продовольствием, никто не переживал по поводу голода. Пракс беспокоился о финансировании исследований, но прекратил попытки говорить об этом после того, как от него несколько раз отмахнулись. Все ждали. Не высовывались, делали то, что и всегда, и надеялись, что никто не заметит.

И потому ежедневный маршрут Пракса между его норой, школой Мэй и работой остался до странности неизменным. С тележки на станции всё так же продавали жареную кукурузу и горький чай. По понедельникам всё так же проходили встречи проектных команд. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили и умирали, и их анализировали так же, как всегда, будто никто не калечил Землю. Или не убивал ее.

Когда на углах стали появляться люди в комбинезонах Вольного флота, никто ничего не сказал. Когда корабли Инароса стали требовать пополнения запасов, их чеки добавили в список одобренных валют и подписали контракты. Когда лоялисты, кричавшие о поддержке Земли, замолчали, никто не говорил об этом. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда будет продолжаться, пока это устраивает Вольный флот. Может, Марко Инарос – о котором Пракс никогда не слышал до падения метеоритов – и не контролировал базу, но усердно отсекал тех, кто контролировал, пока структура управления не приняла нужную ему форму. Плати дань Вольному флоту и живи на свое усмотрение. Взбунтуйся – и умрешь.

Так что все шло по-прежнему, и в то же время иначе. Напряжение ощущалось везде. В каждом разговоре, даже самом будничном. И порой оно прорывалось странным образом. Например, при просмотре результатов испытаний.

– Хрен с этими испытаниями на животных, – сердито сказала Карвонидес. – Забудьте о них. Всё готово к производству.

Хана скрестил руки, зло уставившись на нее. Смущенный Пракс мог лишь углубиться в отчет. Штамм 18, последовательность 10 дрожжевых грибов показывал очень хорошие результаты. Показатели сахара и белка даже чуть выше ожидаемого. Жиры в пределах погрешности. Это успех. Но...

Кабинет Пракса был тесным и скудно обставленным. Первый кабинет во время его работы на комитет по реконструкции, тот самый, что он занял, когда привез Мэй с Луны. Другие уже переехали в просторные помещения с бамбуковыми панелями и освещением расширенного спектра, но Праксу здесь нравилось. Знакомое всегда успокаивало. Если бы Хана и Карвонидес работали в другой секции, сидели бы сейчас на диване или в мягких креслах. Лабораторные стулья в кабинете Пракса не поменялись с первого дня после его возвращения.

– Я... – начал Пракс и закашлялся, опустив взгляд. – Я не вижу причин нарушать протокол. Это представляется мне... э-э-э...

– Абсолютно безответственным? – перебил Хана. – Ты ведь это хотел сказать?

– Безответственно сидеть на этих результатах, – вспыхнула Карвонидес. – Два дополнения к геному, пятьдесят поколений – то есть менее трех дней – и у нас будут образцы, превосходящие хлоропласты по части производства сахара на свету. Плюс белки и микроэлементы. Если использовать их как защиту реактора, можно отключать переработчик.

– Это преувеличение, – заявил Хана. – И это протомолекулярная технология. Если ты думаешь...

– Нет! В 18-10 нет буквально ничего от инопланетного образца. Мы посмотрели на протомолекулу и придумали, как обойтись собственными силами. Здешняя ДНК. Здешние катализаторы. Ничто, имеющее хоть какое-то отношение к Фебе или кольцам, или Илосу, Ро или Нью-Лондону даже не прикасалось к ним.

– Это... э-э-э, – протянул Пракс, – тем не менее, это не означает, что они безопасны. Протокол испытаний на животных...

– Безопасны? – накинулась на него Карвонидес. – На Земле люди умирают от голода. Насколько они в безопасности?

Ого, подумал Пракс. Так это не гнев. Это горе. Горе Пракс понимал хорошо.

Хана подался вперед, сжав кулаки. Но прежде, чем он успел что-то сказать, Пракс поднял руку. В конце концов, он тут главный. Время от времени можно и воспользоваться своими полномочиями.

– Мы продолжим испытания на животных. Это более научно.

– Мы можем спасти жизни, – голос Карвонидес стал мягче: – Одно сообщение. У меня есть подруга в комплексе Гуандун. Она сможет их воссоздать.

– Я не буду это обсуждать, – Хана так резко захлопнул за собой дверь, что защелка не выдержала, и дверь снова распахнулась, будто кто-то невидимый вошел, чтобы занять его место.

Карвонидес сидела, положив руки на стол Пракса.

– Доктор Менг, прежде чем вы скажете «нет», вам стоит пойти со мной. Вечером будет встреча, всего несколько человек. Выслушайте нас. И если вы не захотите помочь, я больше не стану говорить об этом. Клянусь.

В ее темных глазах отсутствовала граница между радужкой и зрачком. Пракс вернулся к отчету. Вероятно, она по-своему права. Гибрид 18-10 – не первые дрожжи, модифицированные радиопла́стами, а многомесячные испытания на животных гибрида 18-08 и большей часть гибрида 17 не выявили значимых побочных эффектов. Учитывая ситуацию на Земле, риск, что 18-10 имеют нежелательные свойства, совершенно точно ниже опасности голода. У Пракса засосало под ложечкой. Он хотел уйти.

– Они запатентованы, – он слышал в собственном голосе виноватые нотки. – Даже если с этической стороны мы могли бы отдать их, юридические последствия, не только для нас, для всей лаборатории, будут...

– Просто приходите нас послушать, – сказала Карвонидес. – Вам ничего не нужно будет говорить. Можете вообще молчать.

Пракс фыркнул, как рассерженная крыса.

– У меня есть дочь, – сказал он.

Она помолчала.

– Конечно, сэр. Я понимаю.

Она встала, провезя стулом по полу. Дешевый звук. В груди билось желание что-то сказать, но пока он искал слова, Карвонидес уже ушла. Она закрыла дверь мягче, чем Хана, но как-то более окончательно. Пракс посидел, поскреб руку, хотя она не чесалась, и закрыл отчет.

Остаток дня Пракс заполнил собственной работой в гидропонных лабораториях. Его новым проектом был модифицированный папоротник, предназначенный для очистки воздуха и воды. Растения стояли ровными рядами, листы колыхались на постоянном, хорошо отрегулированном ветерке. Такие зеленые, что казались черными, они пахли знакомо и приятно. Встроенные сенсоры собирали данные со вчерашнего дня, и он просмотрел их, будто сидя со старым другом. Растения гораздо проще людей.

Закончив все дела, он забежал в свой кабинет, ответил на десяток сообщений, просмотрел встречи, назначенные на завтрашнее утро. Ежедневная рутина. То же, чем он занимался до падения метеоритов. Своего рода ритуал.

Однако сегодня он сделал лишний шаг, наложив административный запрет на данные по гибриду 18-10. Пракс старался не раздумывать, почему так поступил. В голове билась смутная мысль – нужно показать, что он сделал все возможное. Он и сам не знал, перед кем собрался защищаться, и не хотел думать об этом.

По пути к станции «трубы» он ощущал беспокойство. Светлые плиточные стены, арочный потолок над платформой – ничего не изменилось. Однако они казались зловещими из-за мыслей, крутившихся в его голове. Ожидая свой экспресс, он купил кулек жареных бобов с оливковым маслом и солью. Продавец-землянин отрастил бороду и длинные волосы, чтобы походить на большеголовых астеров. На темной коже его рук и шеи татуировки АВП выделялись не так сильно. Мимикрия, подумал Пракс, когда звонок возвестил о прибытии экспресса. Вероятно, неплохая идея. Интересно наблюдать, как человечество использует стратегии, повсеместно встречающиеся в живой природе. В конце концов, мы и есть часть природы. Хищники.

Мэй уже была дома. Из игровой комнаты доносился ее щебет и чуть более высокий голосок Натальи. Пракс закрыл за собой дверь и пошел в кухню. Джуна, готовившая салат на ужин и одновременно что-то читавшая на своем терминале, улыбнулась ему. Он поцеловал ее в плечо, пошел к холодильнику и взял пиво.

– А разве не моя очередь готовить ужин?

– Ты поменялся со мной на завтра из-за моего собрания...– Увидев в его руке пиво, Джуна остановилась. – Тяжелый день?

– Отличный, – соврал он, не убедив даже себя.

Он хотел рассказать ей, но это было бы эгоистично. У Джуны свои заботы и своя работа. Она ничем не поможет с Карвонидес и гибридом 18-10. А значит, незачем ее обременять. И кроме того, если будут спрашивать, она сможет честно ответить, что ничего не знала.

За ужином они говорили о более безопасных областях работы. Его растения, ее биоплёнка. Мэй с Натальей сегодня больше походили на лучших подруг, чем на сводных сестер, и наперебой рассказывали о школьных делах. Дэвиду Гутмансдоттиру стало плохо от этих новых ланчей, и ему пришлось идти к медсестре, тест по математике начался с опозданием, они получили одинаковые баллы, но это нормально, ведь они ошиблись в разных вопросах, и мистер Сет понял, что они не списывали, и завтра у них «День красного», и надо приготовить правильную одежду, и...

Пракс слушал, как они перескакивают с предмета на предмет, будто несутся с горки. Наталья унаследовала темную кожу Джуны, высокие скулы и широкий нос. По сравнению с ней Мэй казалась бледной и круглой, как Луна на старых картинах. Сегодня была очередь Мэй убирать после ужина, и он немного помог ей. По правде говоря, она в этом не нуждалась, но ему нравилось быть с ней рядом. Пройдет совсем немного времени, и она повзрослеет и начнет отдаляться от семьи. Затем наступил час уроков, потом ванна и сон. Мэй с Натальей болтали друг с другом в своих спальнях, пока Джуна не закрыла соединявшую их дверь. И даже тогда девочки продолжили разговаривать, словно не могли уснуть, пока не освободят место для впечатлений нового дня.

Пракс лежал рядом с Джуной, спавшей у него на плече, и думал о Карвонидес. Где она сейчас. Удачно ли прошла ее встреча. Может, ему стоило принять ее приглашение. Так он хотя бы знал, что происходит...

Он не заметил, как уснул. Его разбудил звонок в дверь. Пракс сел, плохо соображая со сна. Джуна смотрела на него круглыми от страха глазами. Звонок повторился, и он наконец сообразил, что нужно открыть, пока не разбудили девочек.

– Не ходи, – попросила Джуна, но он уже крался через спальню.

Он сгреб свой халат, спотыкаясь в темноте, завязал пояс. Системные часы показывали чуть больше полуночи. Снова звонок, а затем глубокий мягкий стук, будто массивный кулак использовал лишь часть силы. Пракс услышал вскрик Мэй и по опыту понял, что она еще спит, но вскоре проснется. Кожа Пракса покрылась мурашками, и лишь отчасти в этом был виноват прохладный воздух.

– Кто там? – спросил он сквозь закрытую дверь.

– Доктор Праксидик Менг? – отозвался мужской голос.

– Да. А кто вы?

– Служба безопасности. Пожалуйста, откройте дверь.

«Какой службы безопасности?» – хотелось спросить Праксу. Станции Ганимед или Вольного флота? Но было уже поздно. Если это люди со станции, будет разумно открыть дверь. Если Вольный флот, их не остановит, если он не откроет. Что бы он ни сделал, ничего не изменится.

– Конечно, – сказал он и тяжело сглотнул.

За дверью оказалось двое мужчин в серо-голубой форме. Служба безопасности станции. Затопившее его облегчение показало, насколько сильно он был испуган. Как сильно он боялся все эти дни.

– Чем могу помочь?

***

В морге пахло лабораторией. Химическая вонь фенольного мыла щипала нос. Тарахтение воздушных фильтров. Больничный свет. Все это напомнило ему годы учебы. Он тогда посещал анатомический театр. Однако тело, которое он тогда резал, было залито консервирующим составом. Не такое свежее. Но выглядело куда лучше.

– Идентификация полная, – сказал один из безопасников. – Все метрики и маркеры совпадают, ID тоже. Но вы же понимаете. Родственников на станции нет, а у профсоюза есть правила.

– В самом деле? – спросил Пракс.

Он спрашивал буквально, но высказанный вслух, вопрос получил неожиданный оттенок. Какое значение имеет профсоюз, если у них и правительства-то фактически нет? Остались ли вообще какие-то правила? Безопасник поморщился.

– Так делается всегда, – сказал он, и Пракс уловил в голосе оборонительные нотки и сдерживаемый гнев. Будто Пракс виноват во всех этих переменах.

Карвонидес лежала на столе, прикрытая куском черной прорезиненной ткани. Лицо ее было безмятежным. На шее и виске – безобразные раны, но при отсутствии свежей крови они выглядели несерьезными. В нее стреляли четыре раза. Он задумался, не лежат ли остальные участники собрания в других комнатах, на других столах, ожидая опознания.

– Я подтверждаю, – сказал он.

– Благодарю вас, – сказал второй безопасник и протянул ручной терминал.

Пракс взял его и прижал ладонь к экрану. Закончив запись, терминал чирикнул. Неуместно веселый звук, учитывая обстоятельства. Пракс вернул терминал и всмотрелся в лицо покойной, стараясь понять, что чувствует. Ему казалось, что нужно заплакать, но не хотелось. В его представлении она стала не жертвой преступления, а свидетельством того, во что превратился мир. Ее смерть не начало расследования, а его конец. Результат однозначен. Что будет, если ты выступишь? Тебя уберут.

– Мы можем задать вам пару вопросов о погибшей, доктор Менг?

– Конечно.

– Как давно вы ее знали?

– Два с половиной года.

– В каком качестве?

– Она работала у меня в лаборатории. Хм. Нужно не забыть собрать ее данные. Могу я сделать заметку, или мне следует подождать, пока закончится допрос?