Текст книги "Пепел Вавилона (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Реквизиты переводчика

Перевод: группа «Исторический роман» в 2018 г.

Книги, фильмы и сериалы.

Над переводом работали: gojungle, mrs_owl, nvs1408, Oigene, Scavenger и acefalcon

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

Пролог

Намоно

Метеориты упали уже три месяца назад, и Намоно снова увидела кусочек голубого неба. Удар первого, в Лагуате, взметнул в воздух половину Сахары, потому Намоно долгие недели не видела ни луны, ни звезд. Три этих удара разрушили весь мир. Даже ржавый диск солнца с трудом тщился пробиться сквозь облака пыли. Песок вперемешку с пеплом сыпался на Абуджу, и ветер разносил его, придавая городу желтовато-серый оттенок, как у неба. Помогая командам волонтеров расчищать завалы из камней и ухаживать за ранеными, Намоно понимала – сильный кашель и темные сгустки мокроты появились от вдыхаемого зловония мертвечины.

Между Абуджей и кратером, оставшимся на месте Лагуата, пролегали три с половиной тысячи километров, но ударная волна выбила окна и разрушила дома. В ленте новостей говорилось, что в городе погибло двести человек, еще четыре тысячи получили ранения. Больницы переполнены пострадавшими, если ситуация не критическая – пожалуйста, оставайтесь дома.

Нехватка электроэнергии всё усиливалась: солнечный свет больше не питал солнечные батареи, а песчинки в воздухе выводили из строя ветрогенераторы быстрее, чем их успевали чистить бригады ремонтников. К тому моменту, как из верфей Киншасы притащили ядерный реактор, половина города провела две недели в темноте. Но даже после, учитывая первоочередность обеспечения гидропонных оранжерей, больниц и правительственных учреждений, дни по большей части проходили в темноте. Ручные терминалы ловили сеть неустойчиво и далеко не везде. Иногда люди были отрезаны от остального мира несколько дней подряд. Этого и следовало ожидать, говорила она себе, как будто кто-либо мог вообще предвидеть подобное.

И вот, спустя три месяца, в безбрежном грязном небе появился разрыв. По мере того, как покрасневшее солнце скользило к западу, на востоке постепенно проступали огни городов на Луне – бриллианты на голубом фоне. Да, грязное, да, не полностью очистившееся, но голубое, и на душе у Ноно полегчало.

Этот район был еще сравнительно молодым с исторической точки зрения. Лишь парочка строений могла похвастаться возрастом более сотни лет. Пристрастие предыдущего поколения к широким магистралям между узкими петляющими улочками и изогнутыми архитектурными формами оставило свой след на местных землях. Над всем нависала скала Зума – неизменная деталь пейзажа. Пепел и пыль испятнали камень, но не изменили. Родной дом Ноно. Место, где она выросла, куда перевезла свою крохотную семью в конце всех приключений. Дом её уютной старости.

Она невесело рассмеялась, а потом смех перешёл в кашель.

Центр помощи располагался в фургоне, припаркованном на краю общественного парка. На борту нарисован лист клевера – знак гидропонной фермы. Не ООН, даже не местной администрации. Бюрократические слои истончились под грузом обстоятельств. Но следовало радоваться и этому: в некоторые места фургончики вообще не приезжали.

Отлогие склоны холмов, на которых когда-то зеленела трава, покрывала корка из грязи и пепла. То тут, то там виднелись зазубренные трещины и борозды, похожие на следы гигантских змей – дети всё равно пытались играть, катаясь с горки, но сейчас там было пусто. Все стояли в очереди у фургона. Ноно заняла место и терпеливо ожидала в окружении соседей с пустыми взглядами. Шок, изнуренность и голод. А еще жажда. В международном районе имелись обширные норвежский и вьетнамский анклавы, но независимо от оттенка кожи и цвета волос, пепел и невзгоды превратили их в одно племя.

Борт фургончика распахнулся, и толпа нетерпеливо зашевелилась. Рацион еще на одну неделю, каким бы скудным он ни был. По мере приближения ее очереди Ноно ощутила укол совести: все жизнь она прожила, не прибегая к помощи базового пособия. Она всегда была одной из тех, кто зарабатывал для остальных, а не нуждался в помощи. Но теперь всё изменилось.

Ноно подошла к фургону, она раньше уже видела человека, выдающего рационы: широколицый, с бронзовой кожей с черными отметинами. Он спросил её адрес и, что-то пробормотав, отточенным до автоматизма движением выложил белый пластиковый пакет. Намоно забрала его – какой же он пугающе легкий. Мужчина посмотрел на нее, только когда она не двинулась с места.

– У меня есть жена, – произнесла она, – и дочь.

В глазах раздающего мелькнула вспышка гнева. Как пощечина.

– Если они могут заставить овес расти быстрее или наколдуют рис прямо из воздуха, то посылай их к нам. Иначе ты нас просто задерживаешь.

Намоно почувствовала, как глаза наполняются слезами.

– Один пакет на семью, – отрезал мужчина, – давай, двигай отсюда.

– Но...

– Проваливай! – выкрикнул он, тыча в нее пальцем, – за тобой еще стоят люди.

Она отошла, услышав, как широколицый пробормотал что-то неприличное вслед. Слез почти нет – даже вытирать нечего, но как же они режут глаза...

Ноно зажала пакет под мышкой, и как только в глазах достаточно прояснилось, опустила голову и поплелась домой. Она не могла задерживаться. Здесь есть и другие – более отчаянные или менее принципиальные, чем она, ждущие за углом или в дверных проемах возможности стырить у недотеп фильтры для воды и пищу. Если она будет бесцельно тащиться, то её могут принять за потенциальную жертву. Несколько кварталов её оголодавший и измученный мозг игрался с фантазиями о драке с ворами, как будто катарсис насилия мог как-то примирить её с собой.

Уходя из квартиры, она обещала Анне, что по пути домой зайдет к старому Джино и убедится, что старик доберется до фургончика, но, дойдя до поворота, продолжила шагать вперед. Усталость уже поразила её мозг, и перспектива поднимать старика и снова стоять с ним в очереди ее отпугивала. Она этого не вынесет. Можно сказать, что забыла. Это почти правда.

Идя по извилистому переулку, ведущему от широкого проспекта в тупичок с жилыми домами, она прогоняла в голове дикие фантазии: била воображаемых людей, пока те не просили пощады и не извинялись, но это были не воры, а всего лишь веснушчатый раздатчик из фургона с помощью. Если бы только они могли заставить овес расти быстрее. И вообще, что всё это значит? Или он в шутку предлагал удобрить их телами поля? Он что, угрожал ее семье? Кем, черт побери, он себя возомнил?

Нет, возразил голос у нее в голове, так явственно, будто это произнесла Анна. Нет, он был зол, потому что хотел помочь, но не мог. В этом его бремя – знать, что этого недостаточно, пусть даже ты отдаешь всё, что можешь. Вот и всё. Прости его.

Намоно знала, что так и должна поступить. Но не могла.

Они жили в маленьком доме – шесть комнат, прижатых друг к другу, словно ком влажного песка, сдавленный в кулачке ребенка. Ни одной прямой линии, ни одного квадратного угла. Это придавало ощущение чего-то природного – пещеры или грота, – а созданного искусственно. Намоно на секунду остановилась перед входом, пытаясь прояснить мысли. Солнце садилось за скалу Зума, а дым и песчинки в воздухе выделили его лучи. Скалу будто окутал нимб света. Пузырь света в сумеречном небе. Венера. Сегодня, может быть, будут видны звезды. Она ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Сегодня, может быть, будут видны звезды.

Внутри дома царила чистота. Коврики выбиты, каменный пол подметен. Благодаря ароматической свече, подаренной одним из прихожан Анны, в воздухе пахло лилиями. Намоно смахнула остатки слёз. Она может притвориться, что покрасневшие глаза всего лишь от грязного воздуха. Даже если ей и не поверят, то могут хотя бы сделать вид.

– Привет, – позвала она, – есть кто дома?

В задней спальне вскрикнула Нами, босые ноги зашлепали по каменному полу, когда она устремилась к двери. Её маленькая девочка подросла. Теперь она уже достает Ноно до подмышки, а Анне – до плеча. Легкая ребяческая упитанность ребенка уступала место угловатой красоте юности. Кожа дочери была лишь чуть светлее, чем у Намоно, а волосы густые и курчавые, но улыбка – русская.

– Ты вернулась!

– Ну конечно же.

– И что у нас теперь есть?

Намоно взяла белый пакет с помощью и вложила его в руки дочери. С заговорщицкой улыбкой Ноно придвинулась ближе.

– Может, пойдешь разузнаешь, а потом расскажешь мне?

Нами тоже улыбнулась и вприпрыжку ускакала на кухню, как будто фильтры для воды и быстрорастущий овес – невероятно ценные подарки. Бурный энтузиазм девочки отчасти был непритворным, отчасти предназначался для убеждения матерей, что с ней всё в порядке и не надо беспокоиться. Часть их силы, даже все их силы, проистекали из желания защитить друг друга. Ноно не знала, становится ли от этого лучше или хуже.

В спальне на подушках лежала Анна, рядом валялся зачитанный пухлый томик Толстого. «Война и мир». Лицо Анны посерело и как-то вытянулось. Ноно осторожно села рядом и положила руку на обнаженное правое бедро жены чуть повыше раздробленного колена. Жар больше не чувствовался, да и барабанно-натянутой припухлости тоже нет. Хороший знак.

– Сегодня небо стало голубым, – произнесла Ноно, – ночью могут быть видны звезды.

Анна улыбнулась широкой русской улыбкой, одна из тех черт, что перешла к Нами.

– Значит, хорошо. Какое-то улучшение.

– Бог знает, что из этого выйдет, – вздохнула Намоно, тут же пожалев о прозвучавшем в голосе унынии, и попыталась смягчить свои слова, взяв Анну за руку. – Ты тоже выглядишь лучше.

– Сегодня нет температуры.

– Вообще?

– Ну, совсем чуть-чуть.

– Много кто заходил? – спросила Ноно, пытаясь говорить бодро.

После ранения Анны прихожане устроили целое столпотворение, принося подарки и предлагая помощь, и у Анны просто не было времени отдохнуть. Намоно решительно этому воспротивилась и отослала всех прочь. Анна не стала возражать: она думала, что этим сбережет своей пастве припасы, столь нужные им самим.

– Амири заходил, – продолжила Анна.

– Правда? И чего же хотел мой кузен?

– Завтра мы хотим помолиться, взявшись за руки. Человек десять, не больше. Нами помогла расчистить гостиную. Знаю, нужно было сначала спросить тебя, но...

Анна кивнула на свою раздутую опухшую ногу, как будто неспособность стоять за кафедрой проповедника – это худшее, что с ней произошло. А может, так и есть.

– Если ты выдержишь...

– Прости.

– Я прощаю тебя. Снова. Всегда.

– Ты очень добра ко мне, Ноно. – И тише, чтобы Нами не услышала, она добавила: – Была тревога, пока ты отсутствовала.

У Намоно похолодело в груди.

– Где же еще ударит...

– Не ударит. Перехватили. Но...

Наступило молчание. Еще один. Еще один камень, сброшенный в гравитационный колодец на хрупкие останки Земли.

– Я не говорила Нами, – сказала Анна, как будто попытка уберечь их ребенка от страха – еще один грех, требующий прощения.

– Всё правильно. Я скажу, если потребуется.

– Как там Джино?

«Я забыла», – эти слова уже готовы были сорваться с языка, но она не смогла солгать. Самой себе – возможно – но ясный взгляд Анны запрещал.

– Сейчас к нему отправлюсь, – произнесла она вслух.

– Это важно, – подчеркнула Анна.

– Я знаю. Я просто так устала...

– Вот потому-то это и важно. Когда наступает кризис, мы поневоле держимся вместе. Тогда всё проще. А вот когда всё затягивается, тогда уже нужно прилагать усилия. Нужно быть уверенными – каждый видит, что мы держимся вместе.

Если только не прилетит другой метеорит, а космофлот не сумеет его вовремя перехватить. Если только гидропонные сады не грохнутся от нагрузки, и все не умрут от голода. Если только не подведут фильтры для воды. Если не произойдет еще тысяча других бед, каждая из которых означает смерть.

Но для Анны даже это – не конец. Нет, до тех пор, пока все останутся добры и щедры друг к другу. Если помогут друг другу донести свою ношу, значит, она следует своему предназначению. Возможно, она права.

– Конечно, – согласилась Намоно, – я просто хотела сначала принести припасы тебе.

Секундой позже ворвалась Нами, в каждой руке сжимая по фильтру для воды.

– Смотрите! Еще одна блистательная неделя питья очищенной мочи и грязной дождевой воды! – ухмыльнулась девочка, и Намоно в миллионный раз поразилась, насколько же дочка вобрала в себя всё от своих матерей.

Остальное составляли овсяные брикеты быстрого приготовления, нечто, что на китайском и хинди обещало стать куриным бефстрогановым, и горстка таблеток. Витамины для всех и болеутоляющее для Анны. Хоть что-то.

Намоно села рядом с женой, держа её за руку, пока веки Анны не начали слипаться, а лицо не расслабилось – она заснула. За окном умирающие сумерки окрасились багряным и перешли в серый. Анны слегка расслабилась, морщины на лбу разгладились. Анна не жаловалась, но боль от раны и стресс от внезапной инвалидности смешивались с общим для всех страхом. Какая радость видеть, как всё это отступает, даже если и на мгновение. Анна всегда была привлекательной, но во сне она становилась просто красавицей.

Ноно подождала, пока дыхание жены не стало ровным и глубоким, а потом встала с кровати. Она уже почти подошла к двери, когда Анна заговорила хриплым со сна голосом:

– Не забудь про Джино.

– Иду прямо к нему, – тихо ответила Ноно, и дыхание Анны снова стало мерным и глубоким.

– Я могу пойти с тобой? – попросилась Нами, когда Ноно подошла к входной двери. – Ручные терминалы опять не ловят сигнал, так что дома нечем заняться.

Ноно задумалась и хотела сказать: «Там слишком опасно, и ты можешь понадобиться матери», но молящие глаза дочери не позволили.

– Хорошо, но надень туфли.

Прогулка обратно к Джино походила на танцы в полумраке. В половине домов, мимо которых они проходили, солнечных панелей аварийного освещения достигло достаточное количество солнечного света, потому дома светились изнутри. Не ярче огонька от свечи, но сильнее, чем раньше. Сам город оставался темным. Ни уличных огней, ни света в небоскребах, только пара ярких точек вдоль волнообразной аркологии на юге.

В памяти Намоно внезапно всплыли яркие воспоминания, когда она, будучи еще моложе своей дочери, впервые полетела на Луну. Нестерпимое сияние звезд и невыразимо прекрасный Млечный путь. Даже с учетом пыли, висящей в верхних слоях атмосферы, сейчас на небе виднелось больше звезд, чем когда они тонули в городском освещении. Светила луна: серебряный серпик в золотистой паутине. Ноно взяла дочь за руку.

Ее пальцы казались такими пухлыми и крепкими по сравнению с тем, что было раньше. Она росла. Уже не их малышка. Сколько же они строили планов в отношении ее учебы и совместных путешествий. Все пошло прахом. Мир, в котором они хотели ее вырастить, развалился. Она ощутила укол вины, как будто могла как-то это предотвратить. Как будто это каким-то образом и ее вина.

В сгущающейся темноте слышались голоса, хотя и не так много, как раньше. Когда-то в квартале бурлила ночная жизнь. Пабы, уличные фокусники и недавно вошедшая в моду гремящая музыка, выплескивавшаяся на улицу, как будто кто-то роняет кирпичи. Теперь люди ложились с наступлением темноты, а вставали с рассветом. Ноздри защекотал запах съестного. Странно, но вареная овсянка может стать свидетельством уюта. Она надеялась, что старик Джино сходил к фургону или что кто-то из прихода сходил за него. Иначе Анна настоит на том, чтобы отдать ему часть их припасов, и Намоно ей это позволит.

Но этого еще не произошло. Нет смысла беспокоиться о том, чего еще не случилось. Пока всё нормально. Когда они добрались до поворота на улицу Джино, остатки солнечного света померкли. Единственное, что отмечало скалу Зума – сгусток темноты, возносящийся над городом на тысячу метров. Земля вызывающе грозила небу кулаком.

– Ох, – скорее даже не слово, а выдох, – ты это видела? – спросила Нами.

– Видела что?

– Падающая звезда. А вот еще одна. Смотри!

Так и есть. Посреди неподвижно мерцающих звезд – быстрая полоса света. И еще одна. Пока они стояли, взявшись за руки, еще пять. Вот и всё, что она могла сделать: не отвернуться, не затолкать дочь в укрытие дверного проема, закрывая собой. Было предупреждение, но остатки флота ООН перехватили этот метеорит. Эти огненные пятна в верхней атмосфере, может, даже и не его осколки. А может, и его.

Когда-то падающие звезды считались красивыми. Чем-то невинным. Уже не будут. Не для нее. Ни для кого на Земле. Каждый яркий след – как дуновение смерти. Свист пули. Напоминание, громкое, как крик. Все может закончиться, но ты над этим не властна.

Еще один всплеск, яркий, как факел, вспухший в бесшумный огненный шарик размером с ноготь.

– Большой был, – прокомментировала Нами.

«Нет, – подумала Намоно, – не большой».

Глава первая

Па

– У вас, на хрен, нет на это никаких прав! – уже не в первый раз кричал владелец «Хорнблауэра». – Мы всё это заработали своим трудом. Это наше.

– Мы это уже проходили, сэр, – возразила Мичо Па, капитан «Коннота», – ваш корабль и груз здесь по мобилизационному распоряжению Вольного флота.

– Ваша говёная гуманитарная акция? Астерам нужны припасы? Так пусть покупают. Что моё, то моё.

– Так нужно. Если бы вы послушались приказа...

– Вы нас обстреляли! Пробили нам движок!

– Вы пытались уклониться. Ваши пассажиры и экипаж...

– Вольный флот, драть вас в жопу! Да вы просто воры. Пираты.

Слева от нее Эванс – старший помощник, недавнее пополнение семьи – застонал, как будто его ударили. Мичо глянула на него – и встретилась с его голубыми глазами. Помощник ухмыльнулся: белозубая улыбка и слишком смазливое лицо. Красавчик, и он это знает. Мичо выключила микрофон – брань с «Хорнблауэра» продолжала литься потоком – и кивнула Эвансу. В чем дело?

Эванс ткнул пальцем в консоль.

– Какой злющий. Как заденешь какого бедняжку койо, всегда так.

– Будь серьезнее, – попросила Мичо, но улыбнулась.

– Я серьезный. Но ранимый.

– Хрупкий? Ты?

– В глубине души, – Эванс прижал ладонь к мускулистой груди, – я маленький мальчик.

Владелец «Хорнблауэра» наконец-то выпустил пар. Если суммировать всё им сказанное, то Па – ворюга, шлюха, бессердечная тварь, которой всё равно, чьи дети умирают, пока лично ей платят жалование. Будь он ее отцом, то прибил бы, чтобы она не позорила семью. Эванс захихикал.

Поневоле засмеялась и Мичо.

– А ты в курсе, что когда ты флиртуешь, твой акцент усиливается?

– Знаю. Я весь состою из сложного сплава жеманства и пороков. Но забудем о нем. Ты уже начала выходить из себя.

– Еще не вышла, – Па снова включила микрофон. – Сэр. Сэр! Можем мы хотя бы прийти к соглашению, что я пират, который предложил запереть вас в каюте до прибытия на Каллисто, а не выбросил в космос? Так пойдет?

На секунду в эфире воцарилось потрясенное молчание, сменившееся потоком бессвязной ярости, выразившейся в фразах типа «захлебнись своей долбаной астерской кровью» и «прибью, если посмеешь». Мичо подняла три пальца. С другой стороны рубки Оксана Буш махнула рукой в знак подтверждения и заклацала по панели управления вооружением.

«Коннот» не был астерским кораблем. Изначально его построили для космофлота Марсианской республики и оборудовали широким спектром вооружения и аналитических систем. Мичо и остальные провели на нем уже большую часть года, поначалу тренируясь втайне. А затем, когда настал тот День, повели его в битву. И теперь Мичо на своем мониторе наблюдала, как «Коннот» распознал и навел оружие на шесть точек дрейфующего грузовика, куда вонзится ливень снарядов орудий точечной обороны, вспарывая корпус. Лазеры прицелов уже очертили «Хорнблауэр».

Мичо ждала. Улыбка Эванса слегка потухла. Убийство гражданских ему претило. Честно говоря, Мичо это тоже не нравилось, но «Хорнблауэр» все равно не продолжит путь за врата и далее к той чужой планете, которую они хотели колонизировать. Переговоры теперь касались только условий поражения.

– Хочешь пострелять, биг босс? – спросила Буш.

– Еще нет, – ответила Мичо, – следи за двигателем. Если они попробуют дать ход, вот тогда.

– Попробуй они раскочегарить эту железяку, нам и стрелять не потребуется, – насмешливо произнесла Буш.

– Люди надеются на этот груз.

– А то, – прокомментировала Буш и секундой позже добавила: – Они все еще холодные.

Радио щелкало и плевалось. На другом корабле кто-то кричал, но не на нее. Потом послышался другой голос, потом несколько, каждый пытался перекричать остальных. Выстрел, шум борьбы – переданные по радио, они казались тихими и не представляющими опасности.

Послышался новый голос:

– «Коннот» Вы здесь?

– Здесь, – отозвалась Мичо. – А с кем я говорю?

– Меня зовут Серджо Плант, – произнес голос, – исполняющий обязанности капитана «Хорнблауэра». Я готов сдаться. Только чтобы никто не пострадал, ладно?

Эванс улыбнулся с чувством триумфа и облегчения.

– Приятно слышать, капитан Плант, – произнесла Мичо, – я принимаю ваши условия. Прошу, подготовьтесь к стыковке.

И отрубила связь.

История, подумала Мичо, это длинная череда неожиданностей, которые в ретроспективе кажутся неизбежными. И что верно для государств, планет и огромных корпораций, зачастую применимо и крошечным судьбам людей. И наоборот. Как к Альянсу Внешних планет, Земле и Марсианской республике, так и к Оксане Буш, Эвансу Гарнеру-Чу и Мичо Па. То же самое можно сказать и о других, кто жил и служил на «Конноте» и других кораблях его класса.

Только потому, что она сидит на этом месте, командует и несет ответственность за жизнь и здоровье своего экипажа, а также его принадлежность к стану борцов за правое дело, личные судьбы команды «Коннота» имеют большее значение.

Первой из множества неожиданностей, что привели ее сюда, стало вступление в боевое крыло Пояса. В молодости она рассчитывала стать системным инженером или администратором на одной из крупных станций. Если бы она больше любила математику, так и могло случиться.

Она запихала себя в университет, поскольку думала, что так нужно, и провалилась, потому что это ей никак не подходило. Когда кураторы прислали сообщение, что ее отчислили, она испытала шок. Теперь же понятно, что это было неизбежно. Увеличительное стекло истории.

АВП подошел ей больше, по крайней мере, то крыло, куда она вступила. К концу первого месяца стало ясно, что Альянс Внешних Планет был не столько революционной бюрократией, сколько франшизой, принятой жителями Пояса, думающими, что должно появиться нечто подобное.

«Коллективный Вольтер» считал себя АВП, но так же делала и группа Фреда Джонсона, базирующаяся на станции Тихо. Андерсон Доуз действовал в качестве губернатора Цереры под знаменами рассеченного круга АВП, а Зиг Очоа под тем же знаком противостоял ему.

Долгие годы Мичо отождествляла себя с военной карьерой, но в глубине души знала, что ее продвижение по службе – штука весьма хрупкая. Со временем она инстинктивно отгородилась от отношений подчиненности – как со стороны нижестоящих, так и тех, кто выше. Именно это и привело Па в кресло первого помощника на «Бегемоте».

Именно это закинуло ее в медленную зону, когда человечество впервые прошло через врата к империи тринадцати сотен миров, наследниками которой они стали. Именно это и погубило ее возлюбленную Сэм Розенберг. После всего случившегося ее вера в командование стала не столь непоколебимой.

И опять это стало очевидным лишь постфактум.

А что стало второй неожиданностью, она и сама затруднялась сказать. Полигамный брак или ее вербовка Марко Инаросом, или вступление в командование новым кораблем и революционная операция Вольного флота. В жизни больше поворотных точек, чем звезд в небе. Даже оглядываясь назад, понимаешь, что не каждый поворот был очевиден.

– Абордажная команда готова, – доложил Кармунди, микрофон скафандра украл из голоса все эмоции. – Нам войти?

Как командир группы захвата, Кармунди технически напрямую подчинялся не Мичо, но он признал ее командиром, как только он и его бойцы зашли на борт. Пару лет Кармунди прожил на Марсе и не входил в число супругов полигамного брака, как основное ядро команды «Коннота», но оказался достаточно профессионален, чтобы принять свой статус «чужака». За это она его и любила, а больше и не за что.

– Позволим им побыть паиньками, – решила Мичо, – если начнут в нас стрелять, то сделай, что дОлжно.

– Заметано, – подтвердил Кармунди и переключил канал.

Оба корабля неподвижно висели в космосе, так что откинуться на сиденье оказалось невозможно. Она бы так и сделала, была бы такая возможность.

Когда распространилась новость, что Вольный флот берет под контроль всю систему и врата закрыты для прохода, флот колонистов, рвущийся к новым мирам, оказался перед выбором. Покориться и отдать припасы для перераспределения между наиболее нуждающимися станциями и кораблями. Тогда им позволят сохранить корабли. Или попробовать сбежать, и тогда корабли отберут.

«Хорнблауэр», как бог знает сколько еще кораблей, все прикинул и решил, что стоит рискнуть. Они отключили маячки, развернули корабль и втопили так, что в аду и то холоднее. Но ненадолго. Снова развернулись, ускорились, развернулись, ускорились. Хотару, так это называют.

Стратегия заключается в том, чтобы вспышка выдавала их ненадолго, а потом укрываться во тьме, надеясь, что безграничный космос спрячет их до тех пор, пока не поменяется политическая ситуация. На кораблях имелось достаточно провизии и припасов, чтобы будущие колонисты могли продержаться много лет. А Солнечная система так обширна, что если их не засекут сразу, то искать позже можно хоть целую жизнь.

Хвост выхлопа «Хорнблауэра» засекли системы слежения Вольного флота Ганимеда и Титана. Но Мичо больше всего выводило из себя то, что погоня увела их далеко от плоскости эклиптики. Бескрайняя бездна солнечной короны простиралась и сверху, и снизу тонкой плоскости, в которой на своих орбитах вращались планеты и астероиды. Мичо суеверно не любила эту область пространства, пустоту, нависающую над человеческой цивилизацией и сверху, и снизу.

Врата и необъятный простор за ними должны быть гораздо более непривычными, они таковыми и были, но Па еще с детства страшилась полетов вне эклиптики. Это часть ее внутренних «мифов», предвестник неудачи.

Она настроила монитор так, чтобы тот показывал изображения с камер группы захвата и проигрывал легкую музыку. «Хорнблауэр» показывался с двадцати различных точек, звук арф и небольших барабанов успокаивал. Темнокожий Эзер широко раскинул руки в шлюзе. Полдюжины камер на нем, в фокус попадали только стволы винтовок.

Остальные камеры двигались, наблюдая за движением по сторонам или вне корабля. Откуда-то появился мужчина, протянул руку и, взявшись за ручку, перевернулся, положив руки за спину в ожидании наручников. Натренированность движения дала Мичо повод задуматься, что капитана Планта – если его действительно капитан – раньше уже задерживали.

Группа захвата проникла на корабль, разделилась и настороженно разошлась разными коридорами. Движение на одном экране фактически дублировалось на другом. Когда они добрались до камбуза, навстречу с поднятыми руками выплыла команда «Хорнблауэра», готовая принять любую участь, уготованную ей «Коннотом». Даже на крохотных окошках монитора Па видела липкие следы слез, выкатывающихся из глаз пленников. Маски горя из слюны и напрягшихся лиц.

– Всё будет хорошо, – произнес Эванс, – так ведь? Это же наша работа, да?

– Я знаю, – отозвалась Мичо, не отрывая взгляда от монитора.

Группа захвата двигалась по палубам, беря их под контроль. Согласованность действий, как у единого двадцатиглазого организма. Общая уверенность профессионализма и муштры. Рубка выглядела неряшливой. Ручной терминал и груша для воды закружились от вихря движений.

Без силы притяжения кресла-амортизаторы застыли под разными углами. Это напомнило Па старое видео о кораблекрушениях на Земле. Корабль колонизаторов тонул в бескрайнем вакууме.

Она знала, что Кармунди позовет ее, еще до того, как он это сделал, и заранее приглушила музыку. С тихой трелью поступил вызов.

– Капитан, мы взяли корабль под контроль, – доложил Кармунди. Поскольку в этот момент за ним наблюдали два бойца, то Мичо с двух ракурсов смотрела, как двигаются его губы и челюсть. – Никакого сопротивления. Никаких проблем.

– Офицер Буш? – спросила Мичо.

– Их защита уже отключена, – подтвердила Оксана, – конец.

Мичо кивнула, скорее себе, чем Кармунди.

– «Коннот» контролирует все системы корабля противника.

– Мы устанавливаем охрану и отделяем пленных. Стандартная процедура.

– Понятно, – сказала Па, а потом Эвансу: – Давай отойдем подальше, чтобы не оказаться в зоне поражения, если они скрывают ядерную бомбу в зернохранилищах.

– Выполняю, – подтвердил помощник.

Маневровые двигатели бросили ее вперед, на ремни – даже не одна десятая g, жалкая пара секунд ускорения. Брать то, что другие считают своим, – опасная работенка. «Коннот», разумеется, будет наблюдать за группой захвата, держа невидимые пальцы на всех пульсах.

Кроме того, Кармунди будет каждые полчаса выходить на связь с помощью одноразовых протоколов, а если не появится, Мичо превратит «Хорнблауэр» в облако раскаленного газа, давая четкий посыл другим кораблям, а тысячам человек на Каллисто, Ио и Европе останется лишь надеяться, что остальные «изъятия» Вольного флота пройдут гладко.

Пояс наконец-то сбросил с плеч ярмо внутренних планет, прямо у входа во врата расположилась астерская станция Медина, астерский флот – единственный, функционирующий в Солнечной системе, и миллионы астеров им благодарны. В отдаленной перспективе это – величайшее провозглашение независимости и свободы в истории. В ближайшей перспективе задача Мичо – сделать так, чтобы из-за этой победы все не умерли с голода.

В следующие два дня Кармунди и его люди проследят, чтобы потенциальные колонисты остались заперты на охраняемых палубах, откуда их можно переправить на орбиту Юпитера, а потом составят полный перечень содержимого «Хорнблауэра». После этого будет еще неделя в запасе, прежде чем установят другие двигатели. Всё это время «Коннот» будет рядом – охранник и тюремщик, а Мичо останется только сканировать темноту в поисках других беглецов.

Это вовсе не то, чего бы ей хотелось, как и другим членам семьи, но в голосе Оксаны послышалось нечто бо́льшее.

– Биг босс. Поступило подтверждение с Цереры.

– Хорошо, – подтвердила Мичо, интонацией показав, что поняла всё невысказанное Оксаной.

Оксана Буш была ее женой почти все время существования группового брака. Они отлично улавливали настроения друг друга.