Текст книги "Пепел Вавилона (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Они нас раздевают, – сказал Холден.

Когда Алекс заговорил, его притворная вежливость не смогла скрыть ярость:

– Если желаете, могу поддать газу. Сожжем их в выхлопе, да и дело с концом...

– Тебе придется сложить шлюз, – оборвал его Холден, – и он раздавит Бобби.

– Да. Ладно, значит, это плохая идея.

Холден перевел на себя управление орудиями точечной обороны и попытался поймать один из мехов, но они были слишком близко. Появилось новое предупреждение. Они вгрызались глубже. Очень скоро они нанесут реальный ущерб. А если сумеют пролезть между обшивками...

– Что будет, если Бобби проломит стыковочную трубу? – рявкнул Холден.

– В лучшем случае, мы не сможем ее использовать, пока не починим, – ответила Наоми. – В худшем – они установили вторую ловушку, которая убьет Бобби и выпустит наш воздух.

– Нормально, – сказала Бобби. – Я могу принять на себя такой риск. Дайте мне секунду...

– Нет, – вмешался Холден. – Нет, погоди. Мы можем найти выход. Никто не умрет. У нас есть время.

Но не так уж много. Снова загорелся огонек сварки. Когда заговорил Амос, его голос звучал как-то неправильно. Слишком тихо, слишком близко:

– Кэп, у нас есть еще один шлюз. В грузовом отсеке рядом с машинным отделением.

До Холдена дошло: Амос уже надел скафандр и говорил в микрофон шлема.

– Что ты задумал, Амос?

– Да ничего сверхъестественного. Выскочим наружу, убьем несколько засранцев, которые этого заслуживают, а когда управимся, все залатаем.

Наоми встретилась с ним взглядом и кивнула. Годы, проведенные вместе, и бесконечные кризисы выстроили между ними своего рода телепатию. Наоми останется и вызволит Бобби из ловушки. Холден пойдет с Амосом и будет сдерживать врага.

– Ладно, – сказал Холден, расстегивая ремни, – готовь скафандр. Я спускаюсь.

– Я оставлю тебе один. Но думаю, мы рванем без тебя.

– Погоди-ка. Мы?

– Мы выходим, – прозвучал голос Клариссы Мао. – Пожелайте нам удачи.

Глава седьмая

Кларисса

На втором году заключения Кларисса согласилась участвовать в поэтическом кружке, который вел местный капеллан. Она ни на что не надеялась, просто теперь полчаса в неделю могла сидеть в серо-зеленой комнате с привинченными к полу железными стульями вместе с шестью такими же заключенными и заниматься чем-то, кроме просмотра цензурированных новостей или сна.

С самого начала это было просто ужасно.

Из всех, кто приходил туда каждую неделю, только она да капеллан учились в университете. Две женщины были так накачаны успокоительным, что едва понимали, где находятся. Один из мужчин – серийный насильник, убивший своих приемных дочерей, – так впечатлился «Опытом о человеке» Александра Поупа, что слагал эпические вирши длиною в час, где толком не было рифмы. В основном они посвящались несправедливости законов, не позволявших его персонажу и ему самому блеснуть сексуальной удалью. А круглолицый мальчик, казавшийся слишком юным, чтобы совершить что-то, заслуживавшее жизни в «Яме», писал сонеты о садах и лучах солнца, причинявшие самую сильную боль, хоть и по другой причине.

Сначала Кларисса почти не участвовала. Она попытала счастья с вольным стихом о возможности искупления, но по настоянию своего учителя прочла Карлоса Пиньяни и Аннеке Свайнхарт и поняла, что он плох. Хуже того, она поняла, почему он плох – она не верила в собственные утверждения. Несколько раз она пробовала обратиться к иным предметам – родители, сожаление, горе – получилось больше похоже на сухой репортаж, чем на откровение. Ее жизнь разбазарена попусту, неважно, скажет она об этом пятистопным ямбом или нет.

Она бросила занятия из-за кошмаров. Кларисса никому о них не рассказывала, но врачи узнали. Содержание снов она могла бы оставить в тайне, но медицинский монитор регистрировал ее сердцебиение и активность в различных зонах мозга. От поэзии кошмары участились и стали более яркими. Обычно она рылась в чем-то омерзительном – дерьме, гниющем мясе и тому подобном – пытаясь кого-то выкопать оттуда, пока не кончится воздух. Когда она бросила кружок, кошмары стали приходить реже. Скажем, раз в неделю, а не ежедневно.

Хотя нельзя сказать, что занятия не принесли плодов. Через три недели после того, как она сказала капеллану, что больше не хочет участвовать, она проснулась среди ночи, выспавшаяся и спокойная, со строчкой в голове, столь отчетливой, будто только что ее услышала. «Я убила, но я не убийца. Убийца – монстр, а монстры не боятся». Она никогда не произносила эти слова вслух и не записывала, но они стали ее мантрой, тайной молитвой, слишком священной, чтобы облекать в вещественную форму. Она возвращалась к ним, когда чувствовала необходимость.

Я убила, но я не убийца...

– Мы выходим, – сказала она пересохшими губами. Сердце выпрыгивало из груди.

...Убийца – монстр...

– Пожелайте нам удачи.

...а монстры не боятся.

Кларисса оборвала связь, вскинула винтовку, стреляющую без отдачи, и кивнула Амосу. Он ответил мальчишеской безмятежной улыбкой, полускрытой за изгибом шлема. Внешняя дверь шлюза бесшумно скользнула, открыв звездную бездну. Амос высунулся из-за края шлюза и тут же нырнул назад, на случай, если там кто-то приготовился стрелять. Когда никто не появился, он ухватился за поручень и рывком вылетел наружу, закрутившись так, чтобы магнитные ботинки скафандра приземлились на обшивку корабля. Кларисса последовала за ним, не так грациозно. И не так уверенно.

Почувствовав под ногами поверхность «Росинанта», она огляделась. Твердый и гладкий корпус был там и сям утыкан орудиями точечной обороны, маневровыми двигателями, черными глазка́ми сенсоров. Винтовку она держала наготове, палец у спускового крючка, но не на нем – как научила марсианская десантница. Кларисса пожалела, что не она заперта в шлюзе, а Бобби Драпер не находится здесь.

– Идем вперед, Персик. Прикрывай нам спину.

– Поняла, – ответила она и начала медленно пятиться.

Ботинки прилипали к кораблю, отцеплялись и прилипали снова, будто сам «Росинант» старался не дать ей улететь к звездам. Никто не появился, когда они обогнули обвод корабля, только справа от нее показался «Лазурный дракон», будто всплывающий из глубин кит. Так близко к «Роси», что она могла бы отключить ботинки и перепрыгнуть на него. Струившийся снизу солнечный свет отбрасывал грубые тени на корпус, поцарапанный и растрескавшийся в тех местах, где годы жесткого излучения превратили покрытие в белую хрупкую глазурь. В сравнении с ним «Роси» выглядел крепким и новеньким. Позади нее что-то блеснуло, отбросив перед ней тени, ее и Амоса. Она медленно и судорожно вздохнула. Пока на них никто не нападал.

Это они нападали.

– Ну дерьмо, – сказал Амос.

И тут же по общему каналу отозвался голос Наоми:

– Что ты видишь, Амос?

В углу шлема Клариссы появилось маленькое окошко, показывающее участок корпуса позади нее. Три ярко-желтых паука копошились в облаке искр. Двое ухватились за обшивку, готовясь оторвать лист керамики и стали, пока третий вырезал его.

– Так, – сказала Наоми, – они собираются просочиться между обшивками.

– Нет, если мы с Персиком возражаем. Так ведь, Персик?

– Так, – сказала Клариса, повернувшись, чтобы видеть врага собственными глазами. Яркость сварки заставила ее шлем включить затемнение, защищая глаза. Казалось, три меха остались прежними, и только звезды вокруг померкли. Не осталось ничего, кроме людей, которые хотят убить ее с Амосом, и темноты.

– Готова? – спросил Амос.

– А это что-то меняет?

– Не особо. Давай посмотрим, что мы успеем до того, как они заметят.

Кларисса приникла к корпусу и подняла винтовку, глядя в прицел. С включенным увеличением она видела человеческую фигуру внутри меха – руки, ноги, голова в скафандре, не слишком отличавшемся от ее собственного. Она пометила шлем красной точкой прицела и нажала на спуск. Шлем дернулся, и оставшиеся два меха повернулись и направили на них желтые стальные ноги.

– Шевелись! – заорал Амос, прыгнув в черное небо. Кларисса отключила магнитные ботинки и рванула за ним, едва не опоздав. Там, где она только что стояла, на корпусе появилась белая линия, пуля прошла между ними еще до того, как скафандр успел ее предупредить. Включились двигатели, унося ее по непредсказуемой траектории, уворачиваясь от очереди пуль, которую она видела лишь в виде линий на экране своего дисплея.

– Развлеки их пока, Персик. Я сейчас вернусь.

Он рванул вперед, огибая корпус «Лазурного дракона». Кларисса повернулась, позволив скафандру толкать ее в противоположном направлении. Сердце стучало в ушах, она вся тряслась. Пометив красной точкой мех, она нажала на спуск, но промахнулась. Вторая пуля попала в цель, и мех чуть качнулся. Ее скафандр выдал сигнал тревоги. Она подумала, что это какой-то сбой, пока не увидела кровь на ноге. Ее ранили. Мысль была какой-то отстраненной, будто о предмете, представляющем чисто интеллектуальный интерес.

– Докладывайте! – крикнула Наоми.

Кларисса хотела ответить, но мехи семенили по корпусу к ней, и ей пришлось отходить и отстреливаться.

– У меня тут абордажная команда, готовая к высадке, – сказал Амос.

– Сколько? – гаркнула Наоми.

– Пятеро, – ответил Амос. – Четверо. Уже трое.

Звезды возвращались, но казались не такими яркими, как раньше. Корпус сиял в свете солнца, теперь находившегося почти над головой. Мехи ползли к ней еще быстрее, будто в ночном кошмаре. Один оказался рядом с орудием точечной обороны и исчез.

– Один готов, – сказал Алекс, и Кларисса засмеялась.

Но она отвлеклась и отлетела слишком далеко от корпуса. Нужно возвращаться под его прикрытие. Она нырнула к «Роси», но слишком быстро. Приземлившись на ноги, она попыталась перекатиться, как ее учили на курсах самообороны в детстве. Ощущение верха и низа поплыло, и мгновение она падала в звездную бездну.

– Как дела, Персик? – спросил Амос.

Но она была в движении. Убегала от оставшегося меха. Неожиданная гибель товарища замедлила его, сделала более осторожным. Она продвинулась дальше вокруг «Роси», остановилась, чтобы прицелиться, и подождала, пока враг выйдет на линию огня. Было тяжело. Солнце светило в глаза, и шлем изо всех сил пытался не дать ему ослепить ее. Нога ныла, но было не очень больно. Она задумалась, нормально ли это. В зоне видимости появился мех, она выстрелила, заставив его скрыться. Сколько пуль она уже израсходовала? Это должно быть где-то на дисплее, но она не могла вспомнить где. Она выстрелила еще раз и увидела, как маленькая зеленая шестерка превратилась в пятерку. Значит, осталось пять. Она подождала. У нее получится. Красная точка дрожала и смещалась. Она постаралась вернуть ее на место. У нее получится...

– Персик! – заорал Амос, – Сзади!

Кларисса резко обернулась. Позади нее солнце висело высоко над «Лазурным драконом». Она забежала слишком далеко, сделав круг. Над вражеским кораблем показались два ярких движущихся силуэта. Команда «Лазурного дракона» не смогла пробраться на «Росинант», но могла отомстить за это Клариссе. Ей негде было укрыться. Она могла лишь стоять здесь и встречать лицом к лицу остатки абордажной команды или рвануть под пули последнего меха.

– Амос?

– Иди к шлюзу! Возвращайся внутрь!

Она подняла винтовку, прицелившись в одну из приближающихся фигур. Когда она выстрелила, они уклонились. Шлемный дисплей наконец доложил о приближающихся штурмовиках. Пора было уходить. Она повернулась к соплам двигателя – они оказались дальше, чем она ожидала. Включились двигатели скафандра, и она понеслась вперед в метре над корпусом, как птица, летящая над поверхностью озера. В руке что-то взорвалось, закрутив ее. Дисплей сообщил то, что она и так знала – еще одна рана. Скафандр уже сжимал ее плечо, чтобы остановить кровь. Слева мелькнуло что-то желтое. Мех. Она уронила винтовку, и та улетела куда-то позади нее. Все равно одной рукой не прицелиться, а чуть меньше массы означало чуть больше скорости.

Вот оно как. Значит, вот так она умрет. Странно, но эта мысль утешала. Она встретит свой конец здесь, под миллиардами звезд, в бесконечном свете солнца, сражаясь за друзей. Героическая, яркая смерть. Не то холодное угасание на жесткой серой кровати в тюремном изоляторе, которого она ожидала. Как странно считать такое победой. Время замедлилось, и она решила, что случайно активировала импланты. Это было бы глупо – вся ее скорость сейчас зависела только от двигателей скафандра. Но нет. Это всего лишь страх и уверенность, что она несется навстречу смерти.

В ушах раздавались крики Наоми и Алекса. И Амоса. Она не могла ничего разобрать. В голову пришла отстраненная, будто чужая мысль: наверное, Амос расстроится, когда она умрет. Надо было сказать ему, как она благодарна за каждый день свободы, что он ей подарил. Шлем выбросил предупреждение: нужно тормозить, или она пролетит мимо корабля. Она выключила двигатели и кувыркнулась, больше из чувства долга, чем действительно надеясь выжить. Один из двух штурмовиков летел к солнцу, беспорядочно размахивая руками и ногами. Второй, над ней, повернулся спиной, чтобы встретить быстро движущуюся фигуру – вероятно, Амоса. Мех подбирался ближе. Когда она затормозила, он будто резко рванул к ней – иллюзия относительной скорости, но тем не менее, вполне достаточной, чтобы ее прикончить.

Внезапно человек в мехе тяжело повис на ремнях. Лапы меха бесконтрольно замахали, одна вдруг опустилась вниз и пропахала по корпусу. Кларисса непонимающе смотрела, как желтая громадина, кружась, удаляется по направлению к звездам, пока чья-то рука не схватила ее за неповрежденное плечо, а вторая обняла за спину. В ярком солнечном свете шлем второго скафандра был затемнен. Она не могла понять, что случилось, пока не услышала голос:

– Все нормально, – сказал Холден, – я тебя держу.

***

Ее разбудил Амос. Его широкое лицо и лысая голова казались сном. Вероятно, лекарства затуманили чувства.

Регенерирующий коктейль всегда странно действовал на ее мозг. Если выбирать между отупением и болью, она предпочитала боль. Широкие эластичные ремни удерживали ее на койке медицинского отсека. Автодок накачивал тело всем необходимым, лишь иногда выдавая ошибки, смущенный утечками из ее нелегальной эндокринной системы. Раздробленная плечевая кость уже срасталась. Первая пуля проделала десятисантиметровую борозду в мышцах бедра и задела кость, но не сломала ее.

– Как ты, Персик? Я принес еду и хотел просто оставить ее здесь, но ты... Ты выглядела... – он неопределенно помахал рукой.

– Всё нормально, – сказала она. – Ну, то есть, я вся в раздрае, конечно, но всё нормально.

Он сел на край койки, и Кларисса поняла, что тяга включена. Искусственный персиковый пирог пах одновременно притягательно и тошнотворно. Она отстегнула ремни и приподнялась на здоровом локте.

– Мы победили?

– Ох, черт, да. Два пленника. Данные с «Лазурного дракона». Они пытались их уничтожить, но Наоми и «Роси» всё восстановят. Бобби в ярости от того, что всё пропустила.

– Может, в следующий раз, – сказала она, и в комнату вошел Холден.

Они с Амосом кивнули друг другу, и здоровяк вышел.

– Наверное, нам надо было поговорить раньше, – начал Холден.

Капитан «Росинанта» стоял у ее кровати, будто не решаясь сесть. То ли из-за травмы, то ли от лекарств, но к ее удивлению, Холден показался не таким, каким она его помнила. Его скулы должны были быть выше, челюсть шире. Голубизна глаз холоднее. Этот человек выглядел... нет, не старше. Просто иначе. Волосы в беспорядке, вокруг глаз и губ наметились морщины. Виски тронуты сединой. Но не это делало его другим. Джеймс Холден, король ее личной мифологии, был самоуверен, а этот человек – смущен до крайности.

– Ладно, – она не знала, что еще сказать.

Холден скрестил руки на груди.

– Я... Ну, я не ожидал увидеть тебя на этом корабле. Мне от этого некомфортно.

– Я знаю. Мне жаль.

Он отмахнулся.

– Ты вынуждаешь меня опустить эту часть, а я не должен. Так что я продолжу, ладно? Я знаю, что после падения метеоритов вы с Амосом прошагали через половину Северной Америки, и ты вела себя замечательно. И ты опытная по части кораблей.

Опытный террорист и убийца – этого он не сказал.

– Все дело в том, – продолжил он, – что ты не готовилась к такому. Выход с оружием в невесомость сильно отличается от того, как это происходит на земле. Или от работы техника на корабле. У тебя есть импланты, но если использовать их снаружи, ты вырубишься и задохнешься в собственной рвоте, так?

– Вероятно.

– Так что тебе не нужно было выходить. Амос взял тебя, чтобы... чтобы ты почувствовала себя здесь своей.

– Но я не своя. Вот что ты хочешь сказать.

– Не везде, куда отправляется Амос, – ответил Холден, впервые встретившись с ней взглядом. Он выглядел грустным, и она никак не могла понять почему. – Но пока ты на моем корабле, ты член команды. Защищать тебя – моя работа. И я облажался. Ты больше не пойдешь в бой в скафандре. По крайней мере, пока я не решу, что ты достаточно тренирована. Это приказ. Понятно?

– Понятно, – ответила она. И продолжила, будто пробуя слова на вкус: – Есть, сэр.

Ее бывший заклятый враг. Символ ее неудач. Даже в некотором роде ставший символом жизни, которую она могла бы прожить, если бы избрала другой путь. Он был всего лишь мужчиной раннего среднего возраста, едва знакомым, хотя у них имелось несколько общих друзей. Он робко улыбнулся, и она ответила. Такая малость. Такая важная.

После его ухода Кларисса доела пирог, закрыла глаза и не поняла, что уснула, пока не увидела сон.

Она копалась в склизком, черном липком дерьме, пытаясь добраться до погребенных под ним. Нужно было спешить, у них кончался воздух. Во сне она чувствовала пальцами влажный холод, к горлу подступало отвращение. И страх. И душераздирающее чувство утраты оттого, что она знала – ей не успеть.

Глава восьмая

Доуз

Первая сессия импровизированного саммита Марко началась с прибытия Мичо Па, которая выглядела в равной мере обаятельной и жестокой. Её корабль припарковался в середине дневного цикла, и поэтому собрание продлилось лишь несколько часов. Последующие три дня оказались более насыщенными – сессии больше тринадцати часов, даже без перерыва на перекус. Собравшиеся ели прямо за столом переговоров, а Марко тем временем рисовал перед ними картину развития величественной астерской цивилизации, сетью охватывающую всю систему.

Свободно вращающиеся станции, автоматизированные фабрики и фермы, силовые станции, расположенные близко к Солнцу и посылающие энергию в места обитания человечества, масштабная зачистка биологических ресурсов с трупа Земли. Картина выглядела столь прекрасной и грандиозной, что затмевала даже марсианские проекты терраформирования. А Марко Инарос подавал всё это с таким жёстким напором, что возникавшие у слушателей возражения выглядели мелкими и беспомощными.

Санджрани хотел узнать, как будет обучаться рабочая сила, необходимая для формирования городов в вакууме, сложных комплексов наподобие снежинок. Марко отмахнулся от этой проблемы. Астеры уже приспособились к работе и жизни в космосе, эти знания с рождения уже заложены в их хрупких костях. Па задала вопрос о поступлениях продовольствия и медикаментов на станции и корабли, поскольку нехватка поступавших с Земли припасов ощущалась уже сейчас. Марко согласился, что, возможно, их ждут нелёгкие времена, однако заверил Па, что её опасения преувеличены относительно реальной проблемы. Ни одно из высказанных собравшимися возражений не поколебало его решимости. После завершения встреч уставший до смерти Доуз отправлялся домой, а Марко шёл в пабы, бары и общественные залы, где напрямую общался с гражданами Цереры. Если он и спал, Доуз понятия не имел, когда.

На пятый день они взяли тайм-аут, и это выглядело как упадок сил после длинного забега.

Реакция Розенфельда тоже не радовала.

– Этот койо – псих. Он не остановится.

– И что дальше? – спросил Доуз.

Смуглый собеседник пожал плечами и нерадостно улыбнулся в ответ.

– Поживём – увидим. Инарос – выдающаяся личность. Для наших целей нужна огромная сила. Нормальному человеку с этим не справиться.

Они сидели в саду губернаторского особняка. Ароматы растений и почвы смешивались с запахами текстурированного протеина и поджаренного на гриле перца, который обожал Розенфельд. Склонившийся над столом Доуз потягивал из груши горячий чай с молоком. Розенфельда Гуоляна он знал уже почти тридцать лет и доверял ему как никому другому. Впрочем, тоже не до конца.

– Если, как ты сказал, он не в себе, – заговорил Доуз, – это проблема.

– Не проблема. Таково требование к его работе, – отвечал Розенфельд, отмахиваясь от беспокойства, как от комара. – Он уничтожил миллиарды людей и изменил форму человеческой цивилизации. Никто не способен совершить деяние такого масштаба и после этого остаться совершенно нормальным. Он мнит себя богом, или, может быть, дьяволом, но ни за что не согласится считать себя тем же красавчиком, чья харизма случайно совпала с открывшимися возможностями. Но эта горячка пройдёт. Он прекратит говорить, что первые объединения мы создадим уже через неделю, и начнёт проповедовать, как праправнуки завершат наше дело. Никто не смог бы сменить пластинку увереннее, чем наш крутой Марко. Можешь не волноваться.

– Мне это непросто.

– Ну ладно. Можешь – самую малость. – Розенфельд откусил здоровенный кусок протеина с перцем. С опущенными тяжёлыми веками он выглядел сонным. – Все мы здесь потому, что он в нас нуждается. Я не знаю силы, способной ему противостоять – кроме, может быть, Фреда Джонсона. Санджрани – придурок, но так управляется с запутанной экономикой станции Европа, что все считают его гением. И кто знает, может, так оно и есть. Ты контролируешь портовый город Пояса. Па – олицетворение инакомыслия, отделилась от АВП из нравственных соображений и теперь играет роль доброго Санта-Клауса при распределении богатства среди народных масс, она привлечёт к нам сторонников старого Альянса. Марко собрал команду. Выступая единым фронтом, мы сумеем не дать ему улететь в заоблачную высь собственного величия.

– Надеюсь, ты прав.

Розенфельду удавалось жевать и улыбаться одновременно.

– Я и сам надеюсь.

Андерсон Доуз стал частью АВП ещё до рождения. Стараясь заслужить одобрение глав корпорации, родители назвали его в честь компании по добыче руды. А позже устроенная Фредом Джонсоном бойня сделала это имя символом одного из величайших преступлений против Пояса. Андерсон привык считать Пояс домом, а его обитателей – пусть разных и разобщённых – своей роднёй. Отец его был инструктором, мать – профсоюзным юристом. О том, что вся человеческая природа заключена в умении договариваться, он узнал раньше, чем научился читать. С тех пор в его жизни всё шло по единому плану – гнуть свою линию, но так, чтобы не терять почву под ногами и никогда не упускать возможностей.

Доуз всегда стремился к тому, чтобы Пояс занял достойное место, хотел покончить с постоянной эксплуатацией его жителей и ресурсов. В том, как именно это произойдёт, он доверялся Вселенной. Он сотрудничал с Объединением корпораций Персидского залива при перестройке станции на L-4 и устанавливал контакты с сообществом иммигрантов. Он стал представителем АВП на Церере, первым появлялся на каждом митинге, внимательно слушал прежде, чем заговорить, и прилагал усилия, чтобы его имя узнали нужные люди.

Насилие всегда присутствовало в его окружении. Если он считал нужным кого-то убить, этот человек умирал. Когда находил перспективного молодого специалиста, то знал, как его переманить. Он понимал, когда старый враг дозрел и готов переметнуться. Все считали безумием, когда он привёл в лоно АВП Фреда Джонсона, Палача станции Андерсон, а потом, когда с его помощью утёр нос ООН, Доуз принимал поздравления. Позже, когда стало ясно, что Джонсон не желает сотрудничать с новым режимом, Доуз согласился покончить с ним. Если превращение его тёзки из средненькой горнодобывающей астерской станции в боевой лозунг их революции чему-то и научило Доуза, это звучало так: жизнь меняется, и если слишком крепко держаться за прошлое – это тебя убьёт.

Поэтому, когда Марко Инарос провернул сделку с чернейшим из чёрных рынков Марса ради создания преемника Альянса Внешних Планет, Доуз видел два возможных пути: принять новую реальность или умереть вместе с прошлым. Он предпочёл тот, что выбирал всегда, именно потому и присутствовал за столом переговоров. Иногда приходилось по тринадцать часов выслушивать утопические разглагольствования Инароса, но всё-таки он за столом.

Однако в глубине души Доуз хотел бы, чтобы Уинстон Дуарте выбрал кого-то другого для своих мефистофельских манипуляций с поставками оружия.

Он взял ещё кусочек завтрака, но перец стал холодным и дряблым, а протеин уже начинал застывать. Он бросил вилку.

– Есть вести с Медины?

Розенфельд пожал плечами.

– Ты про станцию или про то, что за ней?

– Да хоть что-нибудь.

– Станция в порядке, – сказал Розенфельд. – Укрепления на месте, всё как надо. А за ней... ну, кто ж это знает, са са? Дуарте делает всё возможное, отправляет из Лаконии транспорты с оружием и оборудованием. У других колоний...

– Проблемы, – сказал Доуз. В этом он не сомневался.

Розенфельд хмуро глядел в тарелку, избегая встречаться с ним взглядом, впервые с начала их неофициальной встречи.

– Границы – опасное место. Кое-кто говорит, что там разбудили какие-то силы, но никто не шлёт корабли посмотреть. И правда, у кого на это есть время? Надо закончить войну здесь. Тогда мы сможем заглянуть за границы.

– А «Баркит»?

Взгляд Розенфельда сосредоточился на перце.

– Люди Дуарте говорят, они с этим разбираются. Не волнуйся. Нас не обвиняют.

Всё поведение собеседника подсказывало Доузу не нажимать дальше, и он почти согласился сдаться. По крайней мере, стоило изменить угол атаки.

– Как получается, что все другие колонии изо всех сил стараются вырастить урожай побольше, и чтобы системы гидропоники не разрушились, как на Велкере, а Лакония уже получила производственную базу?

– Значит, там просто лучше планирование. Больше финансов. Ты не понимаешь, что этот чертов марсианин Дуарте...

Ручной терминал Доуза издал сигнал предупреждения. Запрос высокоприоритетного соединения. Этот канал он использовал при неотложных ситуациях на станции. Подняв палец, Доуз попросил Розенфельда подождать минуту и принял вызов.

– В чём дело? – произнёс он вместо приветствия.

Шаддид сидела за своим рабочим столом. Он узнал стену у неё за спиной.

– Ты нужен мне здесь. Один из моих людей в больнице. Врач говорит, он может не выкарабкаться. Стрелок под арестом.

– Хорошо, что вы его схватили.

– Его имя – Филип Инарос.

Доуз похолодел от ужаса.

– Сейчас приеду.

Шаддид поместила мальчишку в отдельный отсек, и это было разумно. Войдя на пост охраны, Доуз ощущал потрясение и ярость, как заряд в атмосфере. Стрелять в офицера охраны на Церере – прямая дорога в шлюз. Вернее, так было бы для большинства людей.

– Я включила автоматическое слежение за ним, – сказала Шаддид. – Настроила на свою систему. Никто другой не имеет к ней доступа.

– Зачем? – спросил Доуз.

Теперь он сидел за её столом. Она, конечно, глава охраны, но он – губернатор Цереры.

– Они бы её вырубили, – сказала Шаддид. – Тогда ты больше не увидел бы этот мелкий кусок дерьма живым. И между нами – оказал бы этим вселенной большое одолжение.

На экране Филип Инарос сидел, прислонившись к стене камеры, откинув назад голову и прикрыв глаза. Совсем молодой человек. Или взрослый ребёнок. Мальчишка потянулся, обхватил себя руками и, ни разу не оглянувшись, опустился на место. Доуз не мог бы сказать – это движение человека, уверенного в собственной неприкосновенности, или боящегося, что это не так. Он видел сходство Филипа с Марко, но в отличие от отца, излучавшего обаяние и уверенность в себе, сын казался уязвимым и полным злости, что заставляло Доуза думать о душевных ранах и шрамах. В других обстоятельствах он мог бы почувствовать жалость к пленнику.

– Как это случилось? – спросил Доуз.

Шаддид постучала по кнопкам ручного терминала и вывела на экран данные. Коридор перед ночным клубом, ближе к центру вращения. Дверь распахнулась, и появились трое, все астеры. Мужчина и женщина, чьи руки соприкасаются так, словно они уже наедине, и ещё один молодой человек. Мгновением позже дверь снова открылась, и вышел Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не знал, что кричит Филип вслед уходящим троим, он это только видел. Одинокий молодой человек повернул обратно, а пара осталась. Филип откинул голову, выпятил грудь. Уже не одно поколение человечество было свободно от гравитационного колодца внутренних планет, но позы молодых людей, лезущих в драку, не изменились.

На экране появилась ещё одна фигура. Мужчина в форме охранника. Филип обернулся к нему и что-то крикнул. Охранник крикнул в ответ и указал на стену, приказывая Филипу остановиться. Пара развернулась обратно, сделав вид, что они тут ни при чём. Молодой человек, который возвращался, чтобы подраться, потихоньку отступил – не отвернулся, но явно хотел дать противникам возможность разбираться между собой. Филип держался ужасающе спокойно. Доуз с трудом заставлял себя не отворачиваться.

Человек в форме охранника потянулся за оружием, и в руке Филипа мгновенно появился пистолет – волшебство, выработанное сотнями часов практики. А потом, как продолжение того же быстрого движения – вспышка из дула.

– Чёрт побери, – произнёс Доуз.

– Тут всё просто, – сказала Шаддид. – Офицер охраны отдал ему приказ. Он не подчинился и выстрелил в представителя власти. Любой другой на его месте сейчас уже был бы питательной средой для грибов.

Доуз зажал рот ладонью и тёр губы, пока они не начали гореть. Должен же быть хоть какой-то выход. Способ вернуть всё назад.

– Как твой раненый?

Шаддид не сразу ответила. Она понимала, о чём он спрашивает на самом деле.

– Стабилен.

– Опасности уже нет?

– Но и радоваться пока рано, – ответила она. Потом добавила: – Я не могу выполнять свои обязанности, зная, что можно безнаказанно стрелять в охрану. Я понимаю, тут вопрос дипломатии, но, со всем уважением, это твоя работа. Моя – каждый божий день следить за тем, чтобы шесть миллионов человек не перебили друг друга.

Моя работа не так уж от этого и отличается, подумал Доуз. Однако говорить такое сейчас не время.

– Свяжись с Марко Инаросом. Он, видимо, на «Пелле» , в доке 65-C, – сказал Доуз. – Передай, чтобы встретился со мной здесь.

Иногда под конец особенно паршивого дня Андерсон Доуз наливал себе стаканчик виски и отдыхал, держа в руках предмет своей гордости – печатный том Марка Аврелия, принадлежавший ещё его бабке. «Размышления», частные мысли сильной личности, императора, в чей власти было уничтожить любого, чьё слово было законом и по чьему приказу в его постели могла оказаться любая женщина. Или мужчина – если он того пожелает. Тоненькие страницы наполняло стремление Аврелия быть достойным человеком, вопреки неудовлетворённости этим миром. На протяжении всей истории человечества стремление оставаться нравственным и нежелание быть втянутым в чужие игры и преступления становилось несчастьем наделённых интеллектом людей.