Текст книги "Это - убийство?"

Автор книги: Джеймс Хилтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Мальчишки решили, что, раз случилось несчастье, сейчас им все дозволено! Я застукал нескольких учеников поздно вечером, уже после отбоя, в спортзале, и что вы думаете они мне заявили в качестве оправдания? Они, дескать, пошли в бассейн потолковать с Уилсоном!

– А тебе не кажется, что это вполне простительно? – с некоторым укором спросила миссис Эллингтон мужа.

– Нет, совсем не кажется.

Ривелл деликатно вмешался:

– Я совершенно согласен, что в бассейне есть на что посмотреть. И мне кажется, что нужно было запереть и опечатать дверь в зал сразу после того, как обнаружили труп, и никого не впускать туда без специального разрешения. Как можно теперь восстановить картину происшествия, если туда ходят толпами и каждый ведет себя там, как в ярмарочном балагане?

Эллингтон свирепо глянул на него:

– Ага, восстановить картину, говорите? Что вы имеете в виду? Вас не устраивает мнение Мерчистона? И директора – тоже? Не понимаю, что еще нуждается в восстановлении, как вы выразились! И все же да, вы правы насчет любопытных – их слишком много. И вообще всего слишком много – сплетен, болтовни… Вся школа только об этом и думает. Я и сам весь день с утра до вечера говорю с людьми об одном и том же.

– Понимаю вас, вы ведь, кажется, оказались в центре внимания… – вкрадчиво заметил Ривелл.

– Да я даже в город не могу выехать, чтобы меня кто-нибудь не остановил и не стал задавать идиотские вопросы! – прорычал Эллингтон. – Кретины, падкие до скандалов, вот кто они такие!

Больше из него ничего невозможно было вытянуть, и потому Ривелл откланялся раньше, чем намеревался, жалея, что оставляет миссис Эллингтон в одиночку выслушивать потоки ядовитых упреков, сотрясавших воздух.

На прощанье она сказала Ривеллу, провожая его до крыльца:

– Вам нужно обязательно зайти к нам еще раз перед отъездом…

Это не могло означать иного, как: «Пожалуйста, придите еще раз…»

Доктор Роузвер был за ужином весел и радушен. Хотя на его лице порой отражалась некоторая напряженность, которая тут же исчезала, но ему вполне удавалось развлечь своего гостя. Ривелл, конечно, хотел бы побеседовать о несчастном случае в бассейне, но, поскольку директор увлеченно высказывал свои соображения по поводу красот восточного фарфора, Ривелл невольно вынужден был отдать должное самообладанию Роузвера. Подумать только, это тот самый человек, который несколько месяцев назад испытал нервный срыв при первой трагедии!

Но к концу ужина речь все-таки зашла о последних событиях в Оукингтоне, и Ривелл, пользуясь возможностью, попросил разрешения посещать бассейн когда ему понадобится.

Роузвер, казалось, был скорее удивлен этой просьбой, чем заинтригован.

– Ну конечно, конечно, когда пожелаете… Я полагал, что вы уже побывали там, разве нет?

– Да, я ходил туда. Но мне хотелось бы еще раз проверить некоторые моменты, причем в одиночку и ночью.

– Ну что ж, хорошо, я дам вам свои ключи. Боюсь только, что вы там не обнаружите ничего интересного…

– Все-таки я хотел бы осмотреть место происшествия. И еще один вопрос… Мне неудобно беспокоить вас, но я помню ваше обещание о содействии, и только поэтому… Не мог бы я увидеть… э-э-э… гм… тело?

Роузвер попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно кислой.

– Вы считаете, что это необходимо для вашего расследования? Ну что ж, я не откажу вам, иначе вы, грешным делом, подумаете, будто я хочу притормозить ваши изыскания… Однако вы должны понимать, что нельзя ничего брать или трогать. На этих условиях я согласен. И готов пойти с вами туда прямо сейчас. Уже стемнело, и мы не станем привлекать внимания.

Итак, в половине одиннадцатого накануне Дня выпускников в Оукингтоне Ривелл и доктор Роузвер совершили паломничество в спортивный зал школы, на время превращенный в морг… Доктор отпер дверь в одну из раздевалок. Ривелл отдернул простыню с тела и в мутноватом свете электрической лампочки увидел то, что осталось от Вилбрема Маршалла, некогда старосты Оукингтонской школы. Одного взгляда было вполне достаточно. Директор вообще отвернулся.

– А теперь, – сказал Ривелл директору, когда они вышли из зала, заперев дверь, – я больше не стану вас беспокоить, если вы одолжите мне на время ваши ключи от бассейна.

Роузвер отцепил ключи от связки и передал Ривеллу почти отеческим жестом:

– Что ж, предоставляю вам право действовать самостоятельно… У меня есть масса неотложных дел, которыми мне надо заняться до ночи. Можете налить себе виски, когда отправитесь спать, даже если я уже буду в постели, хорошо? Не стесняйтесь. Всего доброго.

Ривелл отпер дверь плавательного зала и прошелся раз-другой вдоль бассейна. Вот и все. Он увидел то, что хотел увидеть, и был очень горд тем, что его предположение оправдалось. К тому же он услышал именно то, что ожидал услышать.

Глава IV
Расследование в Актовый день

Наверно, это был самый необычный Актовый день в Оукингтоне. Если бы трагедия произошла немного раньше, то юбилейный Актовый день можно было бы перенести. Но за сорок восемь часов, когда распоряжения сделаны и все приглашения высланы, празднование уже нельзя было отменить. Конечно, церемонии будут приведены в соответствие с трауром, – впрочем, не очень-то строгое соответствие, чтобы позволить молодежи немного повеселиться и развеять мрачную атмосферу после случившегося.

Ривелл наблюдал за церемониями со скрытой иронией. Он видел, как утром в вестибюле доктор Роузвер принимает прибывающих гостей – механически трясет каждому руку с фальшивой застывшей улыбкой на лице. Потом Ривелл присутствовал на службе в церкви и выслушал убийственно скучную проповедь одного «старого оукингтонца», возраст и амбициозность которого позволили ему стать священником в колониях. Днем Ривелл сидел на задней скамье в ратуше, выслушивая унылые завывания, именуемые «школьным гимном». Почетным гостем был сэр Джилье Мандрейк, миллионер-судовладелец. Его супруга раздавала призы. Роузвер пристроился рядом с нею, чтобы суметь вовремя оказать ей посильную помощь, если она что-нибудь напутает. Массивная львиная голова с гривой серебристых волос высилась в зале над всем и вся. Нет, это незаурядный человек, подумалось Ривеллу, хотя сначала он так не считал. Ибо после нудной, запинающейся речи сэра Джильса ясные, выверенные слова директора лились как бальзам на душу. Роузвер говорил о прошлом школы проникновенно, о настоящем – мудро и о будущем – с надеждой. Лишь в одной осторожной фразе он упомянул о «событиях последнего года, которые вызывают у всех глубочайшее сожаление и о которых я скорблю больше, чем могу передать». И все. Он сказал еще несколько печальных слов о спортивных достижениях школы, поблагодарил педагогов за верность школе, упомянул имена самых успешных учеников. Одним словом, сделал блестящий доклад в такой непростой обстановке.

Показательные соревнования по плаванию заменил импровизированный концерт, который оказался на удивление неинтересным. Затем устроили пикник на лужайке, где Ривелл встретился и побеседовал с несколькими знакомыми «старыми однокашниками», приехавшими с семьями. Все они, конечно, были не в своей тарелке из-за гибели Маршалла, а тот факт, что тело лежит в запертом спортивном зале в ожидании завтрашнего следствия, вызывал у них ужас. «Как это трагично, что все случилось прямо перед Актовым днем» – таков был самый распространенный комментарий, но за этими словами Ривелл чувствовал, что про себя эти люди думают: «Вот ведь как повезло, поехал на скучный Актовый день, а стал участником великолепного триллера!» Так что собравшиеся тешили себя самыми зловещими слухами и дикими домыслами.

К семи часам вечера большинство гостей разъехались. Многие ученики, жившие недалеко, уехали с родителями на уик-энд. Прислуга подметала газон после пикника. Школа, притихшая и опустевшая, казалась заброшенной.

Ривелл, проникшись сочувствием к директору, выдержавшему такой трудный денек, решил не заводить с ним разговор о деле Маршалла. Но он не смог этого избежать, когда директор мягко спросил его, на каком поезде он собирается завтра уехать. Вопрос был задан так неожиданно, что Ривелл не сразу нашелся что ответить. Роузвер заметил его растерянность и добавил:

– Не подумайте, пожалуйста, что я желаю от вас отделаться. Конечно, помимо Актового дня вас могут интересовать и другие события. Завтра утром, например, продолжится следствие, но оно наверняка затянется до второй половины дня.

Ривелл выдержал паузу и сказал:

– Если вы не возражаете, я хотел бы остаться тут на несколько дней.

– Да? Прекрасно, я буду только рад. Если я правильно понял, ваши изыскания начинают приносить плоды?

Директор говорил без тени издевки или сарказма, даже подчеркнуто безразлично.

– О нет, я бы так не сказал, – пожал плечами Ривелл. – Просто мне кажется, что имеет смысл покопаться в деле еще немного, вот и все.

Роузвер дружелюбно закивал:

– Вы очень добросовестный человек, Ривелл, и наверняка заслуживаете более приятных занятий, чем поиски тайны там, где никакой тайны, судя по всему, нет… Я знаю, что школа полнится всякими слухами. Конечно, я не надеюсь, что даже завтрашнее расследование положит конец досужим домыслам. Сплетники будут чесать языки, пока им не надоест, и нам всем придется с этим мириться.

Ривелл молчал.

– Надеюсь, вы не забыли про наручные часы мальчика, найденные на вышке для прыжков? Это больше всего свидетельствует в пользу несчастного случая.

– Возможно, хотя я не понимаю, почему он не оставил часы внизу, рядом с домашними туфлями и халатом.

– Наверно, он попросту позабыл о часах и вспомнил лишь в последний момент. Часы у него со светящимся циферблатом, так что он мог заметить их в темноте, перед тем как прыгнуть. Кстати, хотите взглянуть на эти часы? Они входят в число предметов, которые завтра передадут на экспертизу.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Не думаю, что мне это поможет.

Немного позже Ривелл возмущенно рассказывал Ламберну:

– Какой толк мне глядеть на часы? Их уже брал и Уилсон, и сам Роузвер, и бог знает кто еще! И к тому же я ведь не эксперт по отпечаткам пальцев, если бы даже убийца оставил свои следы на часах!

– Значит, у вас есть объяснение таким словам директора? – спросил Ламберн.

Ривелл мрачно кивнул:

– Да, но проверить его будет не проще, чем теорию Эйнштейна. Да я и не особенно надеюсь на следствие.

– Неужели? Впрочем, я тоже. Потому я намерен умолчать об одной важной улике. Если я и решусь рассказать, ее не сочтут уликой.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Если я скажу, что накануне ночью Эллингтона видели прогуливающимся по территории школы, меня спросят, какого же черта это связано с Маршаллом.

– Ого! А кто его видел?

– Я. Только я. Знаете ли, я очень плохо сплю ночью и часто выхожу подышать. Той ночью было ужасно жарко, я понял, что не сомкну глаз, и решил обойти вокруг наших зданий.

– И заметили Эллингтона?

– Больше того, я с ним беседовал. Он объяснил мне, что гуляет по той же причине – ему не спится от жары и хотелось проветриться. Мне он не очень симпатичен, но показалось невежливым не поболтать с ним. Разговаривали мы с ним около четверти часа. Прошлись по Кругу, а потом он проводил меня в школьный корпус, и я думаю, что он тоже отправился к себе.

– Но, дорогой мой, ведь это чертовски важно! Почему вы не рассказали раньше?

– Мне не хотелось, чтобы вы с самого начала были настроены против Эллингтона, чтобы не были во власти предубеждения, решая, был ли то несчастный случай или его имитация. Сейчас, когда вы определились, я готов рассказать вам побольше.

– С чего вы взяли, будто я решил, что была имитация несчастья?

– А потому что вас посетила блестящая мысль зайти в бассейн в темноте. Я как раз пошел погулять и увидел вас… Подумать только, как много интересного попадается мне на глаза во время прогулок! Я видел, как вы зашли внутрь, а потом через минутку вышли. Этого времени вполне достаточно умному человеку, чтобы понять, что же на самом деле случилось. Или что могло случиться.

– Совершенно верно! – охотно подтвердил Ривелл. – Я понял, что шаги звучат при пустом бассейне совсем иначе, нежели при наполненном.

– Вы могли еще заметить, что без воды в зале другой запах: вода там пахнет очень специфически. Нет, вариант с несчастным случаем отпадает. Если, конечно, вы не станете доказывать, что три чувства – слух, обоняние и зрение – у мальчика были безнадежно испорчены!

Повисло молчание, которое нарушил Ривелл:

– А о чем с вами говорил Эллингтон при вашей встрече той ночью?

– Да о мастерской! Разве вы слышали, чтобы он говорил о чем-нибудь другом?

– Было бы забавно, если бы он дал показания, что встретил вас той ночью. Это было бы очень хитро с его стороны.

Ламберн рассмеялся:

– Можно побиться об заклад, что он этого не сделает. Ведь он побывал у меня буквально час назад именно для того, чтобы обсудить со мной этой вопрос! И мы с ним пришли к единому мнению, что не станем отнимать драгоценное время коронера на рассмотрение столь ничтожного обстоятельства…

– Ну и ну! Как у вас хватило выдержки!

– Все выглядело как нормальная взаимовыгодная сделка. Он пообещал не говорить, что видел меня, а я пообещал не рассказывать, что видел его. В глазах следователя мы оба можем выглядеть подозреваемыми на разных правах. В любом случае, это следствие – просто фарс, так что какая разница?

Ривелл был полностью согласен с аргументами Ламберна, но поежился от его бесстрастного цинизма.

* * *

Следствие проходило на следующее утро в спортивном зале. Ощущалось наступление настоящей летней жары. Процедура началась в десять утра, а уже через час была закончена. Ривелл не видывал столь гладко разыгранного спектакля. Доктор Роузвер, бесстрастный и погруженный в скорбь, наблюдал за происходящим, как мудрое и благосклонное божество. Коронер и жюри старались походить на этого уважаемого в Оукингтоне человека. Патологоанатому все явно сочувствовали, ничуть не меньше, чем погибшему.

Медицинское заключение было оглашено доктором Мерчистоном невнятным полушепотом. Повреждения, по его мнению, соответствовали таковым, каковые тело может получить при падении с большой высоты на твердую поверхность. Уилсон, одетый в черный воскресный костюм, рассказал, как он обнаружил тело и нашел наручные часы на вышке для прыжков в воду. После первичного осмотра тела членов жюри провели к бассейну, где показали место падения тела. Некоторые из них даже вскарабкались по лесенке наверх, чтобы осмотреть вышку. После возвращения всей этой экспедиции из спортивного зала слово предоставили Роузверу, и он рассказал о привычках и особенностях погибшего мальчика примерно в тех же выражениях, в каких описывал их Ривеллу. Никаких других показаний не было востребовано, однако один из членов жюри спросил, в какое время остановились наручные часы мальчика. Поскольку часы остановились лишь в три часа пополудни следующего дня, смысл вопроса был неясен, но сам факт его оглашения послужил предостережением против аналогичных идиотских вопросов со стороны присяжных.

Жюри ненадолго удалилось и вынесло свой вердикт: «Смерть от несчастного случая». Коронер выразил свои соболезнования родственникам погибшего, директору школы, учащимся и даже членам жюри присяжных, которым пришлось рассматривать столь неприятное дело.

– Все совершенно ясно. Мальчишки остаются мальчишками, – глубокомысленно заметил коронер в заключение. – Все мы знаем, как они любят плавать, особенно в такую жару…

Позже Ривелл зашел к Ламберну и так прокомментировал все это действо:

– …Представьте себе, после своих речей этот безмозглый индюк попросту вытер пот со лба! Нет, все они у Роузвера в кулаке. Понятное дело, ведь он влиятельная персона в Оукингтоне, а большинство присяжных имеют свой маленький бизнес, связанный с поставками для школы… Но даже это обстоятельство не все объясняет. Англичане еще не настолько развращены, чтобы закрывать глаза на убийство. Беда в том, что они попросту никого не подозревали! Конечно, они наслышались разных версий, но когда дошло до дела, Роузвер сумел их обвести вокруг пальца. «Все совершенно ясно». Господи, я чуть было не расхохотался, когда коронер это сказал. Конечно, «совершенно ясно», почему парень прыгнул в пустой бассейн посреди ночи! Думаю, и первое следствие было таким же фарсом.

– Совершенно верно, – спокойно согласился Ламберн. – Но мне странно, что вы удивлены этим балаганом. Неужели вы ждали еще чего-то? Большинство людей не склонны к здравой критической оценке происходящего, если им заранее не подсказать, на что следует обратить особое внимание. Если бы газовые вентили обследовали сотрудники Скотланд-Ярда, они смогли бы обнаружить, думаю, немало интересного. Но, как вам известно, вентили осматривали представители газовой компании, которые, естественно, заботились только о репутации своей фирмы. А о чем они толковали между собой – тут уж я могу только догадываться. Возможно, они тоже ничему не удивлялись. Только один тип, Танстолл, заикнулся о том, что мальчишки могли баловаться с вентилями, но директор тут же заткнул ему рот. Ведь тогда встал бы вопрос о репутации школы, сами знаете. Да мы и сами вряд ли можем кого-то подозревать с достаточной определенностью, поскольку падение газового вентиля все-таки мало напоминает ловко подстроенное убийство.

– Но вы ведь все-таки кого-то подозреваете?

– Верно, но я говорил вам, что подозреваю всех и вся.

Сейчас такая манера Ламберна излагать свои мысли только раздражала Ривелла, ему хотелось подвести какой-то итог своим соображениям.

В тот же вечер, сидя в своей спальне, он набросал краткое резюме своих размышлений о гибели Маршаллов. Под заголовком «Это – убийство?» значилось следующее:

«Первый „несчастный случай“ очень сложен и, вероятно, уже не может быть расследован. Однако если второй случай окажется убийством, первый также с большой долей вероятности можно считать таковым, особенно если будут обнаружены мотивы для совершения двойного убийства. А такие мотивы несомненно имеют место.

Попробуем осмыслить второй случай. Налицо три возможных варианта: 1) подлинный несчастный случай; 2) самоубийство; 3) убийство. Против первого предположения свидетельствуют следующие факты:

1) Даже в самую темную ночь человек с нормальным зрением способен заметить отсутствие воды в бассейне. Если же человек часто посещал данный бассейн (как было в случае погибшего Маршалла), он наверняка обратил бы внимание на изменение звука его шагов возле пустого бассейна.

2) Наручные часы, обнаруженные на вышке для прыжков в воду, служат слишком явным и, следовательно, подозрительным подтверждением версии о прыжке с вышки.

3) Сгоревшие предохранители. Здесь мы снова сталкиваемся с фактом, внешне не подозрительным, заставляющим думать, что это произошло слишком удачно – или, наоборот, неудачно, – в самый нужный момент.

Если отбросить версию о несчастном случае, охотно принятую коронером и жюри… Остаются еще две версии. Самоубийство безусловно отпадает. Значит, надо рассматривать только один вариант – убийство».

Ривелл вывел жирный подзаголовок «Почему подозревается Эллингтон?» и стал строчить дальше:

«1) Это единственный человек, который получает явный выигрыш от двух убийств. Отметим, что ему ничего не достается в том случае, если налицо лишь одна смерть, ибо гибнет лишь один из братьев.

2) Его видели прохаживающимся по территории школы в то время, когда могло быть совершено одно из убийств».

А еще ниже, под заголовком «Вопросы, требующие разрешения», Ривелл написал:

«1) Если в обоих случаях – убийство, то каким образом оно было совершено?

2) Зачем директор вызвал меня сюда в декабре прошлого года? Почему он выглядел таким встревоженным? И почему он спокоен теперь? Почему он ведет себя так, словно был бы рад, если бы я как можно скорее уехал и забыл обо всем произошедшем?

3) Можно ли полностью доверяться Ламберну? Насколько искренне он изображает человека беспристрастного?»

Предав эти мудрые соображения бумаге, Ривелл улегся в постель и заснул.

Ривелл остался в Оукингтоне, и каждое утро за завтраком Роузвер все больше и больше над ним подтрунивал. Тело погибшего мальчика было уже помещено в гроб и увезено на автокатафалке в Хирфордшир для захоронения в семейной могиле. Ученики вернулись с коротких каникул после Актового дня, полные новых впечатлений. В плавательном бассейне звенели голоса барахтающихся там малышей. В Оукингтоне все пошло своим чередом, и казалось, что второе дело братьев Маршалл скоро канет в Лету, как и первое.

Но для Ривелла загадка этих двух смертей по-прежнему оставалась мучительной проблемой. Он размышлял об этом день и ночь, и равнодушие окружающих лишь подстегивало его в стремлении найти разгадку. Вся беда была в том, что поиски улик пока ничего не дали. Ривелл деликатно заговаривал с учениками, которые дружили с братьями Маршалл, но никто из них не сообщил ничего ценного, а их туманные намеки сводились к «подозрительному» факту двух несчастных случаев подряд.

Несколько раз Ривелл заглядывал в спортивный зал с видом человека, который живо интересуется обучением школьников плаванию, хотя на самом деле он надеялся увидеть или узнать что-нибудь не замеченное раньше или застать Уилсона за каким-нибудь сомнительным занятием, поскольку, по его мнению, тренер мог быть соучастником. Однако обнаружить ничего не удалось, а деятельность тренера выглядела вполне обычной.

В своем блокноте Ривелл записал:

«Если считать, что версия, принятая коронером, неверна и что телесные повреждения погибшего мальчика могут выглядеть не просто как травма от падения с высоты, то его смерть могла наступить от удара тяжелым предметом. Либо его ударили на краю бассейна и сбросили в бассейн, либо сперва вынудили спуститься в бассейн, а затем ударили. Поскольку на стенках бассейна следов крови не найдено, второй вариант выглядит предпочтительным. Значит, убийца должен был найти убедительный предлог, чтобы заставить мальчика спуститься в бассейн. Эллингтону, который интересуется плаванием, нетрудно было бы найти такой предлог.

Следовательно, возникает вопрос: что послужило орудием убийства и что с этим орудием сделали потом? И еще: куда дел убийца свою одежду, которая наверняка была забрызгана кровью?»

В детективных романах сыщику – даже дилетанту вроде Ривелла – достаточно было бы побродить по окрестностям, чтобы сразу же найти и оружие, и одежду, не говоря уже о полном наборе прекрасно сохранившихся отпечатков пальцев. Увы, в жизни все происходит иначе. И хотя Ривелл старался почаще заглядывать в кусты смородины, пока гулял по Кругу, он не особенно надеялся что-нибудь найти. Конечно, убийца наверняка позаботился о том, чтобы уничтожить орудие преступления или надежно спрятать его. Верно говорил Ламберн, жаль, что нельзя доказать убийство, основываясь лишь на мотивах и убеждении в том, что преступнику удалось скрыть улики. А еще печально, что уголовный суд, в отличие от евклидовой геометрии, не принимает доказательства методом исключения невозможного.

В эти в целом бесплодные дни в Оукингтоне созревали только домыслы да фантазии. Говорили о «древнем проклятии», якобы довлевшем над семьей Маршалл, о людях в черных масках, якобы по ночам гуляющих на территории школы. Услышанные Ривеллом байки, впрочем, представляли некоторый интерес. Он узнал, что Эллингтона в школе не любили из-за его зловредного характера, а вот Роузвера чуть ли не боготворили. Ламберн не умел навести порядок, и ученики не выносили его сарказма. А вот Даггата хоть и считали придурком и потешались над ним, тем не менее любили. Доктор Мерчистон тоже был любимцем учеников, ему симпатизировали за добродушие и снисходительность.

Ривеллу удалось узнать еще кое-что при случайной встрече с прелестной миссис Эллингтон в соседней деревушке Пачмер. Он одолжил велосипед и поехал покататься по давно знакомым местам в окрестностях городка. Миссис Эллингтон везла на багажнике своего велосипеда ворох пакетов с покупками.

– Я ездила на ферму купить масла и яиц, – объяснила она Ривеллу. – Неплохой повод для прогулки в такой хороший денек, правда?

Они еще поболтали, стоя у обочины залитой солнцем проселочной дороги. Поскольку она возвращалась в школу, Ривеллу пришла в голову мысль проводить ее.

– Я ведь катаюсь потому, что не могу придумать себе лучшего занятия, – с улыбкой признался он.

Она рассмеялась, садясь на велосипед:

– Ясно-ясно… Но зачем же вы проводите здесь отпуск, если вам у нас скучно?

– Нет-нет, мне совсем не скучно. Наоборот, мне очень здесь нравится. Знаете, это мой первый такой долгий визит в старые места с самого окончания школы.

– И… как долго вы намерены здесь пробыть?

– Ну… э-э-э… не дольше чем до конца недели…

Она приняла такое объяснение без удивления. Они приятно побеседовали по пути к школе, и, когда въехали в ворота, она сказала полушутя:

– Ну, если вам больше нечего делать, может быть, зайдете на чашку чая? Вода вскипит минут через десять…

– Спасибо, зайду.

Когда он поставил велосипед на место и вошел в дом Эллингтона, она была в гостиной одна.

– Мужа нет дома, – сообщила она с приятной улыбкой. – Он уехал на похороны бедного мальчика, это в Хирфордшире, вы знаете.

А потом, поколебавшись, добавила:

– Я так рада, что вы на нас не обиделись; в прошлый раз мы были с вами не совсем вежливы…

Ривелл подумал, что с ее стороны просто самоотверженно сказать «мы» вместо «он», имея в виду мужа.

– Уверяю вас, миссис Эллингтон, что вы вовсе не были невежливы, – сказал он.

– Ну, если вы настаиваете… да, невежлив был мой муж. Он вообще несколько резок… Ему не очень-то нравится быть экономом в школе, он не создан для этой работы. Скоро этому конец! Я говорила вам, что мы, видимо, получим наследство и разбогатеем. Том решил, что уйдет из школы и уедет в Кению.

– Неужели?

– Да, ведь теперь он сможет купить там приличное ранчо, или как там это называется. Мне кажется, ему будет сподручнее управлять неграми на плантации, чем школьниками.

– Но… а как же вы?

– Я? Что я? Я не жалуюсь… Мне непристало жаловаться.

Он почувствовал, что она готова расплакаться. Ему тоже стало не по себе, ибо всегда казалось, что семейные люди намного старше его, независимо от их возраста, и очень удивляло, когда они начинали ему, младшему, жаловаться на свои невзгоды. Впрочем, миссис Эллингтон и не жаловалась. Она даже ни на что не намекала.

– Очень сочувствую вам, право, – внезапно выпалил он. – Сам не понимаю почему, но это так.

– Благодарю вас. Я догадывалась. С той нашей первой встречи в декабре, помните? Странно, правда? Я не думала, что когда-нибудь скажу вам об этом… – Она улыбнулась дрожащими губами, но взяла себя в руки и сменила тему: – Скажите, а вы уже пишете следующую книгу?..

На этом все закончилось, и некоторые возможности были Ривеллом явно упущены.

Увы, Ривелл ни на шаг не приблизился к разгадке дела Маршаллов. Шли дни, все труднее становилось выдерживать насмешливые взгляды директора, и он стал уже подумывать, что его прошлый триумф при расследовании дела в Оксфорде был не более чем прихотью судьбы. Здесь, в Оукингтоне, все было наполнено тайным смыслом; Роузвер, Эллингтон и даже Ламберн казались персонажами ночных кошмаров.

– Думаю, мне надо бросить это дело! – заявил он Ламберну вечером на десятый день после гибели мальчика. – Не могу же я здесь сидеть вечно, от моего пребывания нет никакого толку!

Ламберн понимающе кивнул:

– Я так и предполагал. Не впервой хитроумному убийце удается остаться неразоблаченным. Знаете, мне кажется, что любой человек, если он достаточно осмотрителен, способен совершить убийство без всяких для себя последствий. Это вовсе не так трудно. Опасность лишь в том, что, как в азартных играх, возникает соблазн попробовать снова. Предположим, Эллингтону повезло и во второй раз. Но третья попытка должна закончиться неудачей – по закону средних чисел.

– Какая еще третья попытка? Ведь других братьев Маршалл больше нет?

– Ну и что? Если убийца возомнил, что он умнее всего человечества, то начинает смотреть на убийство просто как на способ избавиться от неугодных ему людей. Поверьте, Ривелл, я изучал этот вопрос. После двух успешных убийств человек частенько совершает третье.

– Не знаю, как это может случиться. Ведь Эллингтон, по словам его жены, работает здесь последний семестр. Он собирается переселиться в Кению.

– Любопытно! Но это ничего не меняет. Я буду ждать сообщения в «Дейли Мейл» о том, что жену богатого кенийского плантатора разорвал лев или укусила ядовитая змея или она утонула в африканской реке с непроизносимым названием…

– Не думаете ли вы, что это она станет следующей жертвой?!

– Может быть, и не станет. Если она заведет там интрижку с каким-нибудь парнем, то жертвой придется стать тому парню… Эллингтон ревнив, как Отелло, вы же знаете.

– Страшно подумать, что ей предстоит жить с таким субъектом!

– Старая поговорка гласит: на чем постелил, на том и спи. Особенно если речь идет о супружеской постели…

Ривеллу ничего не оставалось, как признать правоту этих слов.