Текст книги "Искатель. 1961-1991. Выпуск 1"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Жорж Сименон,Виталий Гладкий,Чарльз Вильямс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Сквозь тюлевые занавески они заметили подъезжающую черную полицейскую машину и за ней длинное открытое красное авто. Свежий загар на лицах сидящей в нем пары красноречиво свидетельствовал о хорошо проведенном отпуске. Женщина и мужчина пошептались немного, низко склонившись друг к другу, и после короткого поцелуя женщина вышла из машины, а ее спутник, закурив сигарету, остался за рулем. Это был смуглый молодой человек с резкими чертами лица, в желтой трикотажной тенниске, облегавшей его спортивную фигуру. Равнодушно, без всякого любопытства оглядывал он дом.

– Комиссар Лекер. Полагаю, вы Франсина Ланж?

– Верно. – Она кинула взор на Мегрэ, которого ей не представили.

– Мадам или мадемуазель?

– Я не замужем, если вас это интересует. Там, в машине, мой друг. Черта с два! Я слишком хорошо знаю мужчин, чтоб выйти замуж за одного из них. Да и не так-то просто отделаться от них при желании!

Это было красивое создание – ей никак нельзя было дать сорока лет. Прохаживаясь по узкой комнате, она вызывающе демонстрировала прекрасные формы. На ней было платье огненного цвета, почти прозрачное. Можно было поклясться, что от нее все еще пахнет морем.

– Вашу телеграмму мы получили только вчера вечером. Люсьену пришлось просто из кожи вылезти и здорово намаяться, чтобы раздобыть билеты на первый самолет. В Орли мы сели в свою машину, которую оставили там перед отъездом…

– Полагаю, это о вашей сестре идет речь?

Она спокойно кивнула головой, без всякого волнения.

– Может быть, присядете?

– Спасибо. Можно курить? – спросила она, глядя на клубы дыма из трубки Мегрэ, словно хотела сказать: уж ежели этот тип может так рьяно попыхивать трубкой, то и мне позволительно закурить сигарету…

– Прошу вас! Думаю, что это преступление вас так же поразило, как и нас?

– Конечно! Я не ожидала этого.

– Вы не знаете, были ли у нее какие-либо враги?

– Откуда они могли у нее быть?

– Когда вы ее видели в последний раз?

– Шесть или семь лет назад, не скажу точно. Помню, что было это зимой, в метель, она не предупредила о своем приезде, и я очень удивилась, когда она преспокойно вошла в мой парикмахерский салон…

– Вы с ней ладили?

– Как вообще сестры между собой. Я не так уж хорошо ее знала из-за разницы в возрасте. Она кончала школу, когда я только поступила, потом она посещала курсы в Ла-Рошели задолго до того, как я стал маникюршей. Потом она уехала из города.

– Сколько ей тогда было?

– Погодите. Я уже год была в обучении, значит, мне было шестнадцать. Прибавьте семь… Ей было двадцать три года.

– Вы ей писали?

– Редко, у нас в семье это не было принято.

– Ваша мать уже умерла тогда?

– Нет, она умерла через два года, и Элен приехала для раздела имущества. Хотя и делить-то было нечего. Лавочка и гроша не стоила.

– Что делала ваша сестра в Париже?

Мегрэ упорно разглядывал ее, вспоминая силуэт и лицо умершей. Между ними было мало общего. У Франсины глаза были голубыми, волосы золотистыми, может быть, слегка подкрашенными. На первый взгляд это была разбитная особа, бой-баба, наверное, обслуживающая клиентов с преувеличенной любезностью. Она не пыталась изображать благопристойную особу из высшего общества, а, напротив, как бы с удовольствием подчеркивала свою вульгарность.

Не прошло и получаса после посещения морга, а она весело отвечает на вопросы Лекера и даже по привычке кокетничает.

– Что она делала в Париже? Думаю, что была машинисткой в конторе, но я к ней не ходила. Мы ведь не больно-то схожи друг с другом… В пятнадцать лет я уже заимела дружка, шофера такси, и потом у меня было немало других, не думаю, чтоб такое было в духе Элен, или же она хорошо скрывала свои делишки…

– На какой адрес вы ей писали?

– Сначала, я помню, был какой-то отель на авеню Клиши, но название я позабыла… Она частенько меняла отели, потом у нее была квартира на улице Нотр-Дам де-Лоретт, забыла, какой номер…

– Когда вы приехали в Париж, вы навестили сестру?

– Да, конечно, и я была удивлена, как она хорошо устроилась. Я даже сказала ей об этом. У нее была прекрасная комната окнами на улицу, гостиная, кухонька и настоящая ванная комната.

– Был ли какой-нибудь мужчина в ее жизни?

– Не знаю… Мне хотелось остаться на несколько дней у нее, пока найду себе жилье, но она ответила, что проводит меня в очень чистенький и недорогой отель, она, мол, не может жить с кем-нибудь вместе.

– Даже три—четыре дня?

– Так я поняла.

– Это вас не удивило?

– Не очень-то… Знаете, меня удивить нелегко. Если люди позволяют мне поступать так, как мне вздумается, то и они также могут делать что хотят, и вопросов я не задаю.

– Сколько времени вы жили в Париже?

– Одиннадцать лет.

– Все время работали маникюршей?

– Сначала маникюршей, потом косметичкой. Я изучила это ремесло на Елисейских полях.

– Вы жили одна?

– Когда одна, когда нет…

– Встречались с сестрой?

– Можно сказать, никогда.

– Так что вы почти ничего не знаете о ее жизни в Париже?

– Знаю только, что она работала.

– Когда вы вернулись в Ла-Рошель, у вас были большие сбережения?

– Достаточные…

Он не спрашивал, как заработала она эти деньги, и она об этом не говорила, но каждый понимал другого.

– Вы никогда не были замужем?

– Я уже вам отвечала: я не так глупа…

Обернувшись к окну, откуда видно было, какие позы принимал ее спутник, восседая за рулем красного авто с сигаретой в зубах, она воскликнула, посмеиваясь:

– Поглядите, какой у него дурацкий вид! Рожи-то какие корчит! Выпендривается как!

– Но ведь вы же…

– Ну и что! Это мой служащий и к тому же прекрасный мастер, в Ла-Рошели мы живем врозь – не люблю я, чтоб он путался у меня под ногами… В отпуске еще куда ни шло!

– Ваша сестра никогда не имела детей?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Право, не знаю, ведь каждая женщина…

– Насколько мне известно, не имела. Ведь мы бы уж знали, правда?

– А у вас?

– У меня был один. Я жила тогда в Париже, пятнадцать лет точу назад. Первой моей мыслью было отделаться от него, и так, конечно, было бы лучше, но сестра посоветовала его оставить.

– Значит, вы тогда виделись с сестрой?

– Да, я и пошла-то к ней из-за этого… Мне нужно было поговорить с кем-нибудь из близких. Вам это может показаться смешным, но бывают моменты, когда вспоминаешь о семье. Короче, у меня был сын… Филипп. Я поместила его у кормилицы в Вогезах.

– Почему там? У вас там родные, друзья?

– Ничего подобного. Элен нашла этот адрес, не знаю, в каком бюллетене. Я ездила туда несколько раз за два года. Ему там было хорошо, у очень милых крестьян, ферма была чистенькой, но однажды они сообщили мне, что он утонул… – Она задумалась на минутку, пожала плечами: – В конце концов, оно, быть может, и лучше для него!

– Не знаете, была ли у вашей сестры какая-нибудь подруга?

– Не думаю, уже в Марсильи она глядела на других девушек свысока, и ее дразнили «принцессой». Думаю, что и в школе машинописи и стенографии было то же самое…

– Она была гордячка?

Она поколебалась, раздумывая:

– Не знаю… Не то слово. Нет. Она не любила людей… не любила общаться с ними. Вот именно: предпочитала быть одна. Она любила себя, ей нравилось жить так, как есть. В сущности, она была очень довольна собой…

Слова эти поразили Мегрэ: он мысленно вновь увидел «даму в лиловом», попытался определить выражение ее лица и не сумел. Франсине это удалось: «Она очень любила себя». Так любила, что только в одной комнате были три ее фотографии, и в других комнатах, куда он не заходил, несомненно, были тоже. И ни одного портрета матери, сестры, друга или подруги. На берегу моря она тоже была снята одна.

– Я предполагаю, вы ее единственная наследница? Мы не нашли завещания в ее бумагах, правда, они разбросаны преступником, но не вижу, по какой причине он мог бы унести завещание.

– Когда будет погребение?

– Это зависит от вас.

– Как вы думаете, где я должна ее похоронить? – Понятия не имею…;

– Я здесь никого не знаю. В Марсильи вся деревня сбежалась бы на похороны просто из любопытства. Послушайте, если я вам больше не нужна, я поищу себе номер в отеле и приму ванну.

– Жду вас завтра утром…

Уходя, она обернулась на мгновение к Мегрэ, словно спрашивая, что он там делает молча в углу, и нахмурила брови.

Может быть, она узнала комиссара?

В окно они увидели, как она села в машину, наклонилась к спутнику, сказала несколько слов, и машина отъехала. Мужчины переглянулись, и Лекер первый произнес, слегка улыбаясь:

– Ну, что скажете?

Попыхивая трубкой, Мегрэ пробурчал:

– Что и говорить!

Беседовать ему не хотелось, он не забыл, что его ждет жена.

– До завтра, старина…

ГЛАВА III

Мегрэ сидел на своем обычном месте в зеленом кресле у открытого окна. Здесь он ощущал себя скорее в отпуске, а не на лечении, и смерть «дамы в лиловом» вписывалась в распорядок его безмятежной жизни. Накануне вечером они, как обычно, обошли парк. Наступал час театров, казино, кинотеатров. Люди выходили из отелей, пансионов, меблированных комнат, и каждый выбирал себе развлечение по душе. Мегрэ машинально искал прямой, полный достоинства силуэт, удлиненное лицо, высоко вздернутый подбородок и взгляд, беспокойный и жесткий. Только один человек в городе знает тайну дома «Ирис»: тот, кто задушил одинокую женщину. Прогуливается ли он в парке, направляется сейчас в театр или в кино?

Мегрэ разжег трубку, перевернул страницу газеты и невольно вздрогнул, увидев вдруг свою фотографию на две колонки, снятую без его ведома в тот момент, когда он пил один из своих обязательных стаканов воды.

«МЕГРЭ ВЕДЕТ СЛЕДСТВИЕ?

Из соображений скромности мы не сообщали нашим читателям о присутствии среди нас комиссара Мегрэ, который находится в Виши не по делам службы, а для того, чтобы воспользоваться, как и другие выдающиеся личности до него, лечебными свойствами наших вод. Удержится ли комиссар, однако, от желания раскрыть тайну улицы Бурбонне?

Его узнали, когда он выходил из дома, где было совершено преступление, вместе с симпатичным комиссаром Лекером, начальником уголовной полиции в Клермон-Ферране, ведущим следствие.

Возьмет ли верх необходимость лечения или…»

Он отбросил газету и пожал плечами. До девяти часов все его дела совершались по твердо установленному распорядку, и, когда мадам Мегрэ в розовом костюме показалась в дверях, они направились к лестнице.

– Доброе утро, дамы и господа!

Это был неизменный привет хозяина. Мегрэ заметил силуэт на тротуаре и отблеск света на объективе фотоаппарата.

– Он уж час как ожидает вас… Это не из «Монтаньи», где пишут о вас в утреннем номере, а из «Трибюн», из Сент-Этьенна…

Человек с камерой был высок, с рыжей шевелюрой, одно плечо выше другого. Он бросился навстречу комиссару.

– Вы позволите сфотографировать вас? Только один снимок…

К чему отказываться? Он остановился неподвижно у входа. Мадам Мегрэ отошла в сторону.

– Поднимите немного голову…

Впервые за многие годы его фотографировали в соломенной шляпе. Он носил такую только у себя на даче, в Мэн на Луаре, старую шляпу садовника.

– Еще раз… Одну секунду… Спасибо. Мсье Мегрэ, смею ли спросить, вы действительно занимаетесь этим делом?

– Как шеф уголовного управления с набережной д’Орфевр я не вмешиваюсь в то, что происходит за пределами Парижа…

– Но преступление все же вас интересует? – Как и большинство ваших читателей.

– Ведь преступление имеет особенный характер – жертва была одинокой, ни с кем не общалась, неясен мотив, не видно причины…

– Когда ближе ознакомятся с ее личностью, выяснится и причина и мотив.

Мегрэ нашел Лекера в голубой комнате у телефона.

– Присаживайтесь, патрон. Алло! Это просто удача, что прежняя консьержка на том же месте. Да! Да! Что? Она не знает где? Садилась на метро? Ага, на станции Сен-Жорж. Не разъединяйте, мадемуазель. Ну спасибо. Я пошлю тебе опросный лист, чтобы все это упорядочить. Да, да, разумеется, с ребятами всегда заботы. Я-то об этом кое-что знаю. С тремя моими мальчишками…

Он повесил трубку и обернулся к Мегрэ.

– Это Жюльен, вы должны его знать, сейчас он инспектор в девятом округе, я просил его вчера порыться в бумагах. Он нашел точный адрес Элен Ланж на улице Нотр-Дам де-Лоретт, где она жила четыре года.

– Значит, с двадцати восьми до тридцати двух лет…

– Да, почти… Консьержка все та же. Мадемуазель Ланж как будто была спокойной девицей. Она уходила и приходила в определенное время, как человек работающий, редко выходила по вечерам куда-нибудь в театр или в кино… Служба ее, должно быть, была в другом квартале, потому что она садилась в метро. В половине первого возвращалась, завтракала и вновь уходила. В половине седьмого возвращалась.

– Кто-нибудь у нее бывал?

– Один человек, всегда один и тот же.

– Консьержка знает его имя?

– Ничего она о нем не знает. Он приходил раз—два в неделю к половине девятого, а к десяти часам уже уходил.

– Что за тип?

– Как будто порядочный человек. У него была своя машина. Ей не пришло в голову запомнить номер. Большое черное авто, вероятно американское…

– Возраст?

– Сорок лет. Очень сильный. Довольно полный, тщательно одевался.

– Проводили ли они вместе уик-энд?

– Один лишь раз.

– А отпуск?

– Нет. У Элен Ланж в то время был двухнедельный отпуск. Она ежегодно уезжала в Этрета и жила в семейном пансионе, куда ей посылали почту.

– Она получала много писем?

– Мало. Изредка письмо от сестры. Она пользовалась абонементом в одной книжной лавке и много читала…

* * *

Сотрудники Лекера опросили всех соседей. Не только никто не видел и не слышал ничего в вечер убийства, но все единодушно утверждали, что у Элен Ланж не было ни друзей, ни подруг и что у нее никто не бывал. Иногда она уезжала с маленьким чемоданчиком в руках, и тогда ставни оставались закрытыми в течение двух-трех дней. Машины у нее не было, и она никогда не вызывала такси. По утрам она делала закупки в ближайших лавочках. Не скупилась, но цену деньгам знала. По субботам отправлялась на большой рынок за провизией, летом всегда в белой шляпе, зимой в темной.

Мегрэ обдумывал все детали, подремывая в кровати, в то время как мадам Мегрэ читала у окна. Золотистый полусвет проникал в комнату сквозь щели в ставнях. Бесформенные мысли кружились у него в голове. Вдруг он задал себе вопрос: «А почему именно в этот вечер? Почему ее не убили накануне или на следующий день, месяцем раньше или двумя месяцами позже?»

Казалось, вопрос несуразен, однако он придавал ему большое значение. Десять долгих лет жила она на тихой улочке в Виши. Никто у нее не бывал. Она, насколько известно, тоже никого не навещала, разве только во время своих кратких поездок. Соседи видели, как она приходит и уходит Ее можно было также видеть на желтом стуле в парке, пьющей свой стакан воды, или вечером на концерте в парке.

Если бы ему самому пришлось опрашивать лавочников, он задал бы им вопросы, которые наверняка удивили бы их. Произносила ли она когда-либо лишние слова? Не наклонялась ли Иногда погладить вашу собачку? Беседовала ли с женщинами в очереди, здоровалась ли с ними, встречая ежедневно по утрам в одни и те же часы? И наконец: смеялась ли она когда-нибудь? Или только улыбалась?

Пришлось бы вернуться на пятнадцать лет назад, чтобы обнаружить ее контакт с человеческим существом: мужчиной, приходившим к ней один или два раза в неделю в квартиру на улице Нотр-Дам де-Лоретт. Можно ли жить столько лет и ни с кем не делиться признаниями, не высказать вслух того, что на сердце?

Ее задушили. Но почему в этот вечер? Для задремавшего Мегрэ вопрос этот стал главным; когда жена сообщила ему, что уже три часа, он все еще пытался на него ответить.

– Выйдем вместе?

– Конечно, вместе, как каждый день. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты мог условиться с Лекером.

– Никакого свидания не предвидится…

И чтоб доказать это, он проделал с ней большой круг начиная с детского парка. В толпе они узнали двух веселых типов, «потешных весельчаков», как они их называли, но теперь во взгляде мужчины, обращенном к нему, что-то изменилось. Вместо того чтобы пройти, как обычно, он направился прямо к комиссару, протягивая ему руку.

– Вы меня не узнаете?

– Уверен, что видел вас раньше, но тщетно роюсь в памяти.

– Бебер. Это имя вам ничего не говорит?

Много было в его практике Беберов: и Малыш Луи, и Верзила Жюль, но…

– Вы арестовали меня впервые на бульваре Капуцинов. Второй раз это произошло при выходе из метро на станции Площадь Бастилии. Да, давненько это было! Я был молод тогда!.. Да и вы, с позволения сказать…

Тут Мегрэ разом вспомнил эту историю, потому что, преследуя воришку, потерял шляпу – соломенное канотье.

– Ну и сколько вы тогда отхватили?

– Два года… Я понял… Взялся за ум и… завязал. Работал у старьевщика, торговца подержанными вещами, уйму старья перечинил – ведь я всегда отличался ловкостью рук!

Он подмигнул Мегрэ, как бы намекая на особенности своей бывшей профессии.

– Потом я встретил мадам! – … Это слово он произнес с пафосом и даже гордостью. – У нее не было ни одного привода, – продолжал он, – ни одной судимости, и в проституции она не была замечена. Она только что приехала в Париж из Бретани и работала в закусочной. С ней у нас сразу пошло на полном серьезе, и мы поженились. Знаете, она даже настояла, чтоб мы поехали в ее деревню, чтобы там обвенчаться в церкви… О, то была самая настоящая свадьба, с фатой, флердоранжем, белым платьем, все как полагается!

Рассказывая, он бурно веселился, жизнь в нем била ключом.

– Мне казалось, – вспоминал он, – что я вас узнал, каждый день смотрел, смотрел, но все сомневался и только сегодня, открыв газету, увидел вашу фотографию… Никогда не забуду… вы были со мной очень порядочны! Славные были времена, не правда ли? До свидания, господин комиссар! Попрощайся же, душечка!

Парочка удалилась. Мегрэ еще долго забавлялся перипетиями судьбы бывшего карманника, но постепенно лицо его стало серьезным. Наконец он вздохнул с облегчением:

– Теперь я понимаю, почему именно в тот день, не месяц тому назад, не год, была убита эта женщина! С тех пор как мы здесь, трижды в день мы встречаем одних и тех же людей, и лица их становятся нам знакомы. Лишь сегодня благодаря снимку в газете этот забавный тип узнал меня и решился подойти. Так вот – это наш первый курс лечения, а может быть, и единственный. Подумай! Кто-то приехал, как и мы, впервые, выбрал врача, прошел осмотр, провел ряд исследований и анализов, ему назначили курс лечения, источники, режим…

Он встретил Элен Ланж, и ему показалось, что он узнал ее. Потом он встретил ее во второй, в третий раз… Может быть, он был рядом с ней в тот вечер, когда она слушала музыку…

Комиссар продолжал размышлять:

– Согласно местным публикациям сюда приезжает двести тысяч курортников в год, если распределить их по месяцам, то получится около двадцати тысяч в месяц. Положим, что треть из них новенькие, как мы, и тогда нам остается несколько тысяч подозреваемых. Ах нет, нужно еще отбросить женщин и детей. Сколько, по-твоему, здесь женщин и детей?

– Женщин больше, чем мужчин, что касается детей…

– Погоди! А сколько калек и убогих в колясках или на костылях? Большая часть стариков не способна задушить довольно сильную женщину…

Она спрашивала себя, шутит он или говорит серьезно. Положим, тысяча человек в состоянии задушить женщину. По свидетельству мадам Вирво и содержателя бара, речь идет о большом и сильном человеке, тогда следует исключить из этого числа низеньких и тщедушных… Оставим пятьсот… С облегчением услыхала она его смех.

– Над кем же ты смеешься?

– Над полицией. Над нашим ремеслом. Сейчас я объявлю Лекеру, что остается всего лишь пятьсот подозреваемых, не считая тех, что были в этот вечер в театре или могут доказать, что играли в бридж и еще во что-нибудь… И подумать только, ведь в конце концов не так уж редко находят виновного.

В Скотленд-Ярде однажды решили опросить всех жителей города с двухсоттысячным населением. Это заняло месяцы.

– И нашли?

– В другом городе, случайно, – уронил равнодушно Мегрэ, – этот тип, выпив, сам проболтался.

Они подошли к дому мадемуазель Ланж. – Я вернусь в отель, – шепнула мадам Мегрэ. – Хорошо, я скоро приду.

Дверь в гостиную была открыта, и было видно, как рабочие прибивали черную материю к стенам.

Показался Лекер.

– Я так и думал, что вы появитесь. Проходите. – Он проводил его в спальню, где было тише.

– Ее хоронят в Виши?

– Да, сестра заходила ко мне утром…

– Когда погребение?

– Послезавтра. Нужно дать людям в квартале возможность отдать последний долг усопшей.

Лекер покручивал кончики своих рыжих усов:

– Сегодня Франсина была какой-то совсем иной, менее игривой и далеко не жизнерадостной. Не бросалась фразами, как раньше. Такое впечатление, что ее мучит какая-то мысль, но она не решается мне что-то сказать. В какой-то момент она меня спросила: это комиссар Мегрэ, не так ли? Она видела ваше фото в газете.

– Несколько человек, видевшие меня ежедневно, после фотографии реагировали так же.

– Думаю, тут что-то посложнее, – задумчиво возразил Лекер, как бы следя за какой-то смутной, ускользающей мыслью. – Вы полагаете, что я ею должен был заняться и узнать о том времени, когда она жила в Париже?

– Возможно, принимая во внимание образ жизни, который она там вела.

– То, что меня сейчас занимает, более тонко и менее определенно. Для нее я обыкновенный провинциальный полицейский, исполняющий свои обязанности и задающий полагающиеся вопросы. Как только вопрос зарегистрирован, я перехожу к следующему. Вы понимаете, что я хочу сказать? Войдя сюда вчера, она чувствовала себя совершенно свободно. Вас она не узнала. Увидев на следующий день ваше фото в газете, она подумала: с чего бы это Мегрэ присутствовал при нашей беседе?

– И какие выводы вы делаете из этого?

– Не забывайте о вашей репутации, о том, что люди думают о вас… – Он смутился, опасаясь, что его слова будут неправильно поняты. – Это очень важно! Она задала себе вопрос: а случайно ли вы здесь? А может быть, вы занимаетесь этим делом…

– Вам показалось, она чего-то боится?

– Ну, так далеко я не заглядываю. Я заметил, что она вся какая-то иная, настороженная. Я задал ей всего два незначительных вопроса, и она всякий раз долго раздумывала, прежде чем ответить.

– Нотариуса нашли?

– Ее спутник составил список местных нотариусов и позвонил им всем. Кажется, мадемуазель Ланж ни у кого в клиентах не состоит. Только один из них, работавший здесь клерком лет десять тому назад, вспомнил, что составлял акт продажи этого дома…

– Как его имя?

– Метр Рамбо.

– Не хотите ли ему позвонить? – Сейчас?

– В провинции нотариусы обычно живут при конторе.

– И что спросить?

– Платила ли она чеками или по переводу с какого-нибудь банковского счета?

Мегрэ побродил по кухне, заглянул в ванную комнату – просто так, бездумно.

– Ну что, Лекер?

– Как вы догадались?

– О чем?

– О плате за дом Она платила наличными деньгами. У нее был с собой чемоданчик, битком набитый купюрами.

– Вы опросили железнодорожных служащих?

– Черт подери, и не подумал!

– Хотелось бы знать, отправлялась ли она всякий раз в одно и то же место или в разные…

– Завтра же постараемся узнать.

В музыкальном павильоне был концерт, и супруги Мегрэ, достаточно ходившие сегодня, заслужили право посидеть.