Текст книги "Кровавая луна"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Дженис забралась в постель. И тут ее посетила новая черная мысль, словно хищные птицы, раскинув крылья, закрыли ясное небо: девочки росли и с годами становились все больше и больше похожими на Ллойда. У всех трех были отцовские глаза.

Она слышала, как Ллойд вошел в дом час спустя, слышала привычные звуки ежевечернего ритуала, доносившиеся из холла: вот он вздыхает, подавляет зевок, снимает кобуру и кладет ее на телефонный столик, вот – такие знакомые! – его шаги. Он медленно поднимается по лестнице. Напрягшись, предвкушая тот миг, когда он откроет дверь и увидит ее в янтарном свете ароматической свечки, Дженис провела рукой между ног.

Но дверь спальни не открылась. Она услышала, как Ллойд на цыпочках прошел мимо по коридору к комнате Пенни, тихонько постучал костяшками пальцев и прошептал:

– Пингвинчик? Хочешь услышать историю?

Через секунду дверь с легким скрипом отворилась, до Дженис донеслось их радостное хихиканье. «Прямо как заговорщики», – подумала она.

И решила дать мужу полчаса, а сама сердито закурила. Когда последние остатки страсти испарились, а в горле запершило от полудюжины сигарет, прикуренных одна от другой, Дженис накинула халат, подошла к спальне дочери и стала слушать.

Дверь была приоткрыта, в щелку Дженис видела, как ее муж и младшая дочь сидят на краю кровати, держась за руки. Ллойд говорил очень тихо, искусно нагнетая голосом страх, как настоящий рассказчик:

– …и когда я распутал дело об убийстве Хейверхилл – Дженкинс, меня перевели в отдел грабежей, бросили на помощь группе в Западном Лос-Анджелесе. Там была целая серия ночных ограблений во врачебных кабинетах. Все – в многоэтажных зданиях в районе Вествуд. Грабитель охотился за наличными и легко сбываемыми лекарствами. Двух месяцев не прошло, как он нахапал больше пяти тысяч и чертову уйму «колес» – медицинских энергетиков и сильнодействующих успокоительных. Ну, эти местные Шерлоки – детективы из Западного Лос-Анджелеса – решили, что modus operandi[14]14
  Modus operandi (лат.) – образ действия, «почерк» преступника


[Закрыть] у него такой: ублюдок прячется в здании, выжидает, пока не стемнеет, потом вламывается в какой-нибудь офис на втором этаже и выпрыгивает из окна на стоянку машин. Даже улики нашли в пользу своей версии: осколки бетона на подоконнике. Ну, местные хрены и решили, что он гимнаст, этакий ловкий вор-домушник. В форточку пролезает, со второго этажа прыгает, и все ему по фигу. Командир группы организовал наблюдение за парковками, чтобы его поймать. Но когда этот шутник грабанул офисное здание на Уилшир – а его стерегли полицейские засады с двух сторон, – их теория полетела к чертям, и пригласили хрена из центрального участка. То есть меня.

Ллойд замолчал. Пенни прижалась головкой к его плечу и попросила:

– Расскажи мне, как ты зацапал этого ублюдка, папочка.

Ллойд еще больше понизил голос и усилил зловещие интонации:

– Девочка моя, никто не может прыгнуть со второго этажа несколько раз подряд и не пострадать. Я выдвинул другую версию. Грабитель по-наглому выходит из здания и машет ручкой охранникам в вестибюле, мол, все в порядке. Меня только одно смущало: как он выносит награбленное? Все эти «колеса» и пузырьки. Я вернулся к прежним ограблениям, потолковал с охранниками, дежурившими в ночную смену. Да, мужчины в деловых костюмах, знакомые и незнакомые, выходили из зданий по вечерам, но ни один из них не был нагружен сумкой или свертком. Охранники считали их бизнесменами, работающими в здании, и ничего не проверяли. Шесть раз мне пришлось выслушать одну и ту же историю, и тут меня наконец осенило. Грабитель переодевался женщиной, может быть, маскировался под медсестру с большой сумкой или заплечным мешком – рюкзаком, ранцем. Я еще раз переговорил с охранниками и тут – бац! Они видели незнакомую женщину в униформе медсестры с большим рюкзаком. Она покидала ограбленные здания вечером, практически всегда в один и тот же час во всех шести случаях. Охранники не смогли ее описать, сказали только, что она «уродина», «страхолюдина» и так далее.

Пенни беспокойно заерзала, когда Ллойд тяжело вздохнул, подняла голову с его плеча и толкнула локтем в бок:

– А дальше, папа? Какой ты вредный!

– Ладно, – засмеялся Ллойд. – Я провел перекрестный поиск по компьютеру. По базе данных полиции нравов на зарегистрированных лиц, совершивших половое преступление, и на осужденных за грабеж. И опять сорвал банк! Артур Кристиансен, он же Мисти Кристи, он же Королева Арлин Кристиансен. Специализация: минет по сниженным ценам для пьяниц, принимающих его за женщину, и ограбления со взломом по полной программе. Тридцать шесть часов подряд я сидел в засаде у его хазы. Я понял, что он торгует амфетаминами и перкоданом.[15]15
  Амфетамины – стимуляторы центральной нервной системы; перкодан – вещество на основе морфина, сильное снотворное


[Закрыть]

Слышал, как его клиенты говорят, что он толкает первоклассный товар. Это было полное подтверждение, но мне хотелось поймать его/ее с поличным. На следующий день после обеда Артур/Арлин покидает дом с огромным стеганым мешком за плечами, едет в Вествуд и входит в офисное здание в двух кварталах от студенческого городка Калифорнийского университета. Четыре часа спустя, через час после наступления темноты, из здания выходит чудовищно уродливое существо в форме медсестры с тем же самым заплечным мешком. Я выхватываю жетон, кричу: «Полиция!» – и подбегаю к Артуру/Арлин. Он в ответ орет, что я не уважаю женщин, и начинает меня колотить. Ну, меня тумаками не удивишь, я уже тянусь за наручниками, и туту Артура/Арлин лопается застежка, и накладные сиськи выскакивают из блузки. Я надеваю на него «браслеты», вызываю патрульную машину. Артур/Арлин выкрикивает: «Сестры победят!» и «Полицейский произвол!» – а толпа студентов из университета начинает осыпать меня непристойностями. Я еле сумел забраться в машину. Это был чуть ли не первый бунт трансвеститов в Лос-Анджелесе.

Пенни смеялась до слез. Рухнула на постель и принялась колотить кулаками по одеялу. Зарылась лицом в подушку, чтобы стереть слезы, и потребовала:

– Еще, папочка, еще! Еще одну, а потом пойдешь спать.

Ллойд наклонился и взъерошил ей волосы.

– Смешную или страшную?

– Страшную, – ответила Пенни. – Расскажи мне что-нибудь жуткое, ты же знаешь, как я люблю слушать всякие гадости. А не расскажешь, я всю ночь буду думать о накладных сиськах Артура/Арлин.

Ллойд чертил пальцем круги на одеяле.

– Как насчет истории о рыцаре?

Личико Пенни стало серьезным, даже торжественным. Она взяла отца за руку и подвинулась, чтобы Ллойд мог положить голову ей на колени. Когда отец и дочь устроились поудобнее, Ллойд взглянул вверх, на сплетенный ее руками шотландский ковер, висевший на стене.

– Рыцарю пришлось решать дилемму. У него было два юбилея в один день: один личный, другой профессиональный. Он решил, что профессиональный важнее, начал его праздновать, и по ходу дела ему пришлось стрелять. Он ранил человека. Примерно через час, когда раненого арестовали и увезли, рыцарь начал дрожать. С ним такое всегда бывало, когда приходилось стрелять. Это называется «запоздалая реакция». На него навалились всякие вопросы. А что, если бы он застрелил эту задницу насмерть? А вдруг в следующий раз он получит ложную инфу и убьет не того человека? Что, если он взбесится и перестанет соображать, кто прав, кто виноват? Знаешь, сколько в мире дерьма? Ты ведь знаешь, Пингвинчик?

– Да, – прошептала Пенни.

– Приходится отращивать когти, чтобы с этим бороться, понимаешь?

– Очень острые когти, папочка.

– А знаешь, какая странная штука происходит с рыцарем? Чем больше его сомнения, чем сложнее вопросы, тем крепче решимость. Это так странно, просто не поймешь. Вот, возьмем тебя. Что бы ты делала, если бы в этом море дерьма вокруг тебя вдруг поднялась буря?

Пенни начала перебирать волосы отца.

– Отточила бы когти, – сказала она и вонзила ноготки ему в голову.

Ллойд скорчил рожу, притворяясь, что ему больно.

– Иногда рыцарю хотелось бы не быть таким гребаным протестантом. Будь он католиком, мог бы получить официальное отпущение грехов.

– Я всегда буду отпускать тебе грехи, папа, – пообещала Пенни. – Как в песенке поется, «Со мной – легко».

Ллойд поднялся на ноги и взглянул на свою младшую дочь:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Погоди, не уходи, еще один вопрос. Как ты думаешь, я смогу стать лучшим хреном в отделе убийств и ограблений?

Ллойд засмеялся:

– Нет, но зато сможешь стать лучшей редькой в отделе убийств и ограблений.

Глядя, как Пенни взвизгивает ют восторга, Дженис ощутила неистовую боль в сердце. Она вернулась в спальню, которую делила с мужем, и сбросила халат. Свою битву она собиралась вести обнаженной. Через несколько секунд Ллойд вошел в дверь, почуял запах ароматической свечки и прошептал:

– Джен? Ты меня хочешь в такой поздний час, милая? Уже за полночь.

Он потянулся к выключателю. Но Дженис швырнула в стену переполненную пепельницу и прошипела:

– Ты больной, шизанутый сукин сын! Ты что, не видишь, что делаешь с маленькой девочкой? Вываливаешь на нее все эти мерзости! И это, по-твоему, называется «быть отцом»?

Ошеломленный Ллойд замер, но все-таки нажал на выключатель, и свет залил дрожащую от ярости обнаженную Дженис.

– Ты так понимаешь отцовство, Ллойд, черт бы тебя побрал?!

Ллойд двинулся к жене, вытянув руки молитвенным жестом в надежде, что физический контакт усмирит этот всплеск.

– Нет! – взвизгнула Дженис, отступая. – Только не в этот раз! Я требую, чтобы ты обещал, чтобы ты поклялся больше не рассказывать нашим детям эти мерзкие истории!

Вытянув свою длинную руку, Ллойд схватил Дженис за запястье. Она вырвалась и опрокинула разделявший их ночной столик, не давая ему подойти.

– Не надо, Ллойд. Не надо мне твоих нежностей и не надо меня успокаивать. Не прикасайся ко мне, пока не дашь слова.

Он провел рукой по волосам. Его тоже била дрожь. Хотелось стукнуть кулаком по стене, но он удержался. Вместо этого наклонился и поднял столик.

– Пенни – умная девочка, Джен, может, даже гениальная, – сказал он. – Что мне делать? Рассказывать ей про трех поросят…

Дженис швырнула в дверцы стенного шкафа свою любимую лампу с фарфоровым абажуром и пронзительно завизжала:

– Она всего лишь маленькая девочка! Ей двенадцать лет! Неужели ты не можешь это понять?

Ллойд добрался-таки до кровати, схватил жену за талию и прижался головой к ее животу, шепча:

– Она должна это знать, ей необходимо знать, иначе она умрет. Она должна знать.

Дженис подняла руки, сцепила их и начала опускать, как палицу, на спину Ллойда, но замерла, охваченная тысячей воспоминаний о беспорядочных проявлениях его страсти. На язык просились слова, которые страшно было произнести.

Она опустила руки и мягко оттолкнула голову мужа.

– Пойду успокою девочек! Придется объяснить им, что мы поругались. И сегодня, я думаю, мне лучше поспать одной.

Ллойд поднялся на ноги.

– Прости, что задержался так поздно.

Дженис тупо кивнула. Его слова лишь укрепили ее решимость. Она надела халат и пошла поговорить с дочерьми.

Ллойд понимал, что заснуть уже не удастся. Он тоже заглянул к девочкам, пожелал всем спокойной ночи и спустился вниз в поисках какого-нибудь занятия. Делать внизу было нечего, оставалось только думать о Дженис. О том, что он теряет ее и не может вернуть, не отказавшись от чего-то дорогого для себя самого и жизненно важного для его дочерей. Ему некуда было идти. Разве что вернуться в прошлое.

Ллойд надел кобуру и поехал туда, где прошло его детство.

* * *

Родные места ждали его в предрассветной тишине, знакомые, как вздох старой возлюбленной. Ллойд проехал по Сансет, захваченный ощущением собственной правоты. Не напрасно он старался просветить невинных девочек своими притчами. «Пусть они узнают постепенно, не так, как узнал я. Пусть узнают зверя по рассказам, а не на собственном примере. Пусть это будет еще одно исключение из моих правил ирландского протестанта».

Обретя эту новую уверенность, Ллойд вдавил в пол педаль газа. Краем глаза он замечал, как объятый ночью бульвар Сансет взрывается вспышками неона. Его затягивало в стремительный водоворот. Он взглянул на спидометр: сто тридцать пять миль в час. Но и этого было мало. Он изо всех сил вцепился в руль. Неоновые вспышки слились в сплошную огненную линию. Потом Ллойд закрыл глаза и сбросил скорость. Тут машина добралась до естественного подъема и, подчиняясь законам природы, плавно остановилась.

Ллойд открыл глаза. Они были полны слез. Ему стало неловко. Он сидел в машине, оглядываясь по сторонам и не понимая, где находится. Наконец включилась память, нахлынули тысячи воспоминаний, и он понял, что случай привел его на угол Сансет и Сильверлейк, в самое сердце района, где прошло его детство. Подгоняемый услужливой судьбой, он пошел на прогулку.

Опоясанные террасами холмы втянули Ллойда в сплав прошлого, настоящего и будущего.

Он взбежал по ступенькам Вандом, с удовольствием заметив, что земля по обе стороны от бетонных опор такая же мягкая, как и раньше. Холмы Сильверлейк были созданы Богом, чтобы питать и учить. Они благотворно влияли на бедных мексиканцев, начинавших здесь процветать, и на стариков, которые жаловались на крутизну этих холмов, но ни за что не соглашались отсюда уехать. Пусть придет землетрясение, предсказанное этими чокнутыми высоколобыми сейсмологами… Холмы Сильверлейк, оплот стабильности, исключение из правил, будут гордо стоять, когда сам Лос-Анджелес расколется, как яйцо.

На вершине холма Ллойд мысленно заглянул в один из немногих домов, где еще горели огни. Он ощущал одиночество, казалось, будто горящие огни взывают к его любви. Он вдохнул их любовь и выдохнул вместе с ней всю свою, до последней унции, затем повернул на запад и попытался заглянуть за холмы, туда, где стоял старый дом, где его сумасшедший брат ухаживал за родителями. Ллойд вздрогнул: диссонанс разрушил его мечтательное настроение. Единственный человек, которого он ненавидел, ухаживает за его обожаемыми родителями. Они произвели его на свет, а ему пришлось доверить их этому недоумку. Это был сознательный компромисс. Неизбежный, но…

Ллойд вспомнил, как это произошло. Стояла весна 1971 года. Он работал патрульным в Голливуде и дважды в неделю ездил в Сильверлейк навешать родителей, пока Том был на работе. Его отец в конце жизни впал в тихое помешательство. Целыми днями он возился в сарае у себя на заднем дворе, разбирал на части добрую дюжину телевизоров и радиоприемников, занимавших едва ли не каждый квадратный дюйм пола. А мать, молчавшая к тому времени уже восемь лет, о чем-то грезила с открытыми глазами в своем безмолвии, и ее приходилось трижды в день водить в кухню, чтобы она не забывала поесть.

Том жил с ними, он прожил с ними всю жизнь – ждал, когда же они умрут и оставят ему дом, уже записанный на его имя. Он готовил еду для родителей, обналичивал их чеки по социальной страховке и читал кошмарные книжки с картинками о нацистской Германии. Все полки в его спальне были уставлены этой макулатурой. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Морган Хопкинс напрямую высказал Ллойду свою волю: они с женой хотят дожить до конца своих дней в старом доме на Гриффит-парк-бульвар. Ллойд много раз заверял отца: «Дом навсегда останется за тобой, папа. Пусть Том платит налоги, можешь об этом даже не беспокоиться. Он жалкое подобие человека, но зарабатывает деньги и хорошо приглядывает за тобой и мамой. Оставь дом ему – мне все равно. Просто будь счастлив и ни о чем не тревожься».

Между Ллойдом и его братом, в то время триднатишестилетним «предпринимателем», занимавшимся сомнительной, на грани закона, торговлей по телефону, существовало негласное соглашение. Том остается жить в доме, он будет кормить родителей и заботиться о них, а Ллойд сделает вид, будто ничего не знает о складе автоматического оружия, закопанного на заднем дворе у Хопкинсов. Ллойд смеялся над неравноценностью договора: донельзя малодушному Тому не хватило бы духу воспользоваться этим оружием, да и само оружие за несколько месяцев все равно заржавеет и станет ломом.

Но однажды, в апреле 1971 года, Ллойд получил по телефону информацию, что в его великой мечте пробита огромная дыра. Ему позвонил старый приятель по полицейской академии, работавший патрульным в районе Рэмпарт. Он проехал мимо участка Хопкинсов и заметил на лужайке перед домом табличку «Продается». Табличка его озадачила: он не раз слышал от Ллойда, что его родители скорее умрут, чем покинут родной дом. Поэтому позвонил ему в голливудский участок и высказал свое недоумение. Ллойд выслушал его в молчаливом бешенстве. Раздевалка полицейского участка поплыла перед глазами, как в каком-то сюрреалистическом кино. Не снимая униформы, он сел в свою машину и поехал на работу к Тому в Глендейл.

«Контора» Тома представляла собой отремонтированный подвал с четырьмя десятками небольших канцелярских столов, стоящих впритирку друг к другу вдоль стен; и Ллойд вошел в нее, не обращая внимания на продавцов, объяснявших по телефону преимущества алюминиевой обшивки и изучения Библии на дому.

Стол самого Тома помещался в стороне от других, в передней части подвала. На столе стоял большой металлический кофейник, напиток в котором был крепко заправлен бензедрином.[16]16
  Один из амфетаминов, стимулятор центральной нервной системы


[Закрыть]

Ллойд с размаху опустил на этот кофейник свою утяжеленную свинцом дубинку. Тот пошел трещинами, гейзерами брызнули во все стороны струи горячей коричневой жидкости. В эту самую минуту Том вышел из туалета, увидел бешенство в глазах брата, дубинку, кофейник и попятился к стене. Ллойд пошел на него, описывая идеально ровные круги дубинкой и метя прямо ему в голову. Его остановил ужас в светло-серых глазах, так похожих на его собственные. Он опустил дубинку и прошел к первому ряду столов. Один из продавцов в страхе шарахнулся от него и бросился спасаться в задней части помещения.

Ллойд начал выдергивать телефонные штекеры из гнезд и швырять аппараты через весь подвал. Один ряд, второй, третий… Когда все продавцы покинули помещение, а пол усеяли разбитые телефонные аппараты, осколки стекла и бланки заказов, Ллойд подошел к своему дрожащему старшему брату и сказал:

– Ты снимешь дом с продажи сегодня же и никогда не бросишь маму и папу одних.

Том молча кивнул и грохнулся в обморок прямо в лужу напичканного наркотиком кофе.

Ллойд пристально вгляделся в темные холмы. Это было больше десяти лет назад. Его отец и мать по-прежнему живут в доме, замкнувшись каждый в своем одиночестве. И Том ухаживает за ними. Единственное решение, которым Ллойд не был доволен, но ничего не мог с этим поделать. Он вспомнил свой последний разговор с Томом, когда, навещая родителей, нашел его на заднем дворе: тот закапывал в землю ружья под покровом ночи.

– Поговори со мной, – сказал Ллойд.

– О чем, Ллойди?

– Скажи что-нибудь толком. Выругай. Задай мне вопрос. Я тебе ничего не сделаю.

Том попятился.

– Ты меня убьешь, когда папы и мамы не будет?

Ллойд стоял как громом пораженный.

– С какой это радости мне тебя убивать?

Том отступил еще на пару шагов.

– Из-за того, что случилось на Рождество, когда тебе было восемь.

Ллойд почувствовал, как в него вцепляются чудовища из прошлого, мертвые уже тридцать с лишним лет. Он был сильным человеком, но сейчас его взгляд невольно метнулся к сараю, где отец держал радиоприемники и телевизоры. Ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы вернуться в настоящее: так велика была сила ужасного воспоминания.

– Ты ненормальный, Том. Всегда был ненормальным. Я тебя терпеть не могу, но никогда ни за что не стал бы убивать.

* * *

Ллойд следил, как на востоке занимается заря, как проступают на горизонте блестевшие золотом контуры высотных домов Лос-Анджелеса. Ему вдруг стало страшно одиноко и захотелось женщину. Он сидел на ступенях, прикидывая свои шансы. Есть Сибил, но она, наверно, вернулась к мужу. Она говорила, что подумывает об этом, когда они виделись в последний раз. Есть Колин, но она наверняка уехала на распродажу в Санта-Барбару: она всегда уезжает в середине недели. Леа? Мег? С ними все кончено. Попытаться оживить это только потому, что вот сейчас, ранним утром, безумно захотелось? Потом будет только хуже. Будет больно. Оставался лишь один вариант, да и тот под вопросом: Сара Смит.

Ллойд постучал в ее дверь сорок пять минут спустя. Она открыла – заспанная, в одном махровом халате – и начала хохотать.

– Неужели я так смешон? – удивился Ллойд.

Сара покачала головой.

– В чем дело? Тебя жена выставила?

– Вроде того. Узнала, что я на самом деле переодетый вампир. Брожу на рассвете по пустынным улицам Лос-Анджелеса в поисках красивых молодых женщин и пью их кровь.

– Я некрасивая, – усмехнулась Сара.

– Конечно, красивая! Тебе сегодня идти на работу?

– Да, но я могу сказаться больной. Ни разу в жизни не была с вампиром.

Ллойд взял ее за руку, когда она пригласила его войти.

– Тогда позволь представиться, – сказал он.