Текст книги "Кровавая луна"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Ллойд кивнул. Он ощущал странное покалывание по всей коже. Сквозь открытое окно патрульного автомобиля до него доносился запах гари, но он уже притерпелся и почти не замечал его. Зато понял, что полицейский говорит о тех самых вещах, которые внушал ему ирландский протестантский характер.

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, – заверил Ллойд.

– Вот и хорошо, малыш. Значит, для тебя все начнется сегодня. Останови здесь, – велел коп своему напарнику.

Второй полицейский, на вид постарше, дал по тормозам и съехал к обочине.

– Твой ход, малыш, – сказал тот, что моложе, и щелкнул по шлему Ллойда. – А твоего приятеля мы отвезем обратно в расположение вашей части. Посмотрим, что ты сможешь сделать один.

Ллойд так поспешно выбрался из патрульной машины, что даже не успел поблагодарить своего наставника. В знак прощания полицейские врубили сирену.

На углу Сто второй улицы и Центрального проспекта царил хаос. Дымящиеся руины, шипящие струи из брандспойтов, визг шин на залитом водой асфальте… А зависшие над головой полицейские вертолеты посылали широкие лучи прожекторов в витрины магазинов, давая пожарным свет, чтобы те могли работать.

Ллойд шагнул в самый водоворот, широко улыбаясь, все еще захваченный красноречивым изложением своей собственной философии. Он проводил глазами бронированный вездеход с укрепленным пулеметом пятидесятого калибра, медленно ползущий по улице. Гвардеец в кабине пролаял в мощный мегафон:

– Комендантский час через пять минут! Вся зона на военном положении! Любой, оказавшийся на улице после девяти, будет немедленно арестован. Любая попытка нарушить полицейское заграждение будет пресечена огнем. Повторяю, комендантский час через пять минут!

Эти слова, пронизанные угрозой, громким эхом прокатились по улице и вызвали лихорадочную суету. Секунды не прошло, как Ллойд увидел десятки молодых людей, брызнувших во все стороны из сгоревших зданий. На бегу они старательно уклонялись от поисковых огней прожекторов. Он протер глаза и прищурился, пытаясь разглядеть, нет ли у них в руках краденых товаров, но они скрылись из виду, прежде чем он успел крикнуть «Стой!» или навести на них свою винтовку М-14.

Ллойд покачал головой и миновал группу людей, толпившихся у разграбленного винного магазина. Они его заметили, но, казалось, не удивились появлению одинокого пешего патрульного. Осмелев, Ллойд решил проверить, что творится внутри.

Ему понравилось. Темнота в выгоревшем магазине успокаивала. Тишина, царящая под саваном тьмы, словно пыталась открыть ему нечто крайне важное. Ллойд остановился, вынул из кармана тужурки моток изоленты, примотал карманный фонарик к нижней части штыка, а затем описал винтовкой восьмерку и остался доволен результатом: куда бы он ни направил свою М-14, всюду становилось светло.

Кучи почерневшей от огня древесины, горы изолирующих прокладок, разбитые бутылки из-под спиртного и повсюду использованные презервативы. Ллойд усмехнулся при мысли о спаривании в винном погребе, и тут кровь застыла у него в жилах: кто-то откликнулся на его смешок, а следом послышался жуткий протяжный стон.

Он описал винтовкой полный круг, держа дуло на уровне пояса. Раз, потом еще… На куче скомканных пенопластовых прокладок, свернувшись клубком, лежал старик. Сердце Ллойда растаяло. Старый негодник усох до размеров чернослива и явно не представлял никакой опасности. Ллойд подошел к нему и протянул фляжку с водой. Старик схватил ее трясущимися руками, поднял к губам, но тут же швырнул на пол и прохрипел:

– Мне этого не надо! Мне нужна моя Люси! Дай мне мою Люси! Мне без нее не жить!

Ллойд растерялся. Кого зовет старикан? Жену или, может, свою первую любовь?

Он снял фонарик со штыка и посветил в лицо незнакомцу. То, что он увидел, заставило его содрогнуться: рот и подбородок несчастного были покрыты запекшейся кровью. Из этой кровавой корки ежовыми иголками торчали осколки битого стекла. Ллойд отшатнулся, потом навел фонарик на руки старика, сложенные на коленях, и попятился еще дальше. Эти сморщенные руки были изрезаны до кости, на правой не хватало трех пальцев, вместо них остались окровавленные обрубки. В узловатой левой руке была зажата пустая бутылка, вернее, то, что от нее осталось.

– Моя Люси! Дай мне мою Люси! – завывал старик, брызжа кровавой слюной при каждом слове.

Ллойд перехватил фонарик поудобнее и, хрустя осколками, отправился на поиски уцелевшей бутылки спасительного жидкого забвения, утирая выступившие на глазах слезы. Ему наконец удалось найти одну, полускрытую за обрушенной потолочной балкой. Это была пинта[6]6
  Пинта равна 0,47 литра.


[Закрыть]«Сигрэм-7» шестилетней выдержки.

Ллойд принес бутылку и дал пьянчуге выпить, поддерживая одной рукой его затылок, поросший короткими седыми волосами. Бутылку приходилось держать в паре дюймов от его губ, иначе он проглотил бы ее целиком. Ллойду пришло в голову, что надо бы обратиться за помощью к медикам, но он эту мысль отринул. Старик хочет умереть, и ему легче переселиться в мир иной, напившись. Ллойд смотрел на это как на собственные визиты к матери. Он часами с ней разговаривал, хотя ее мозг был поврежден инсультом и ответить сыну она не могла. А здесь все то же самое происходило в военно-полевых условиях и потому в сжатой форме.

Старик судорожно всасывал содержимое бутылки, как только она касалась его губ, а потом с бульканьем глотал. Прошло несколько минут, полпинты было выпито, и сотрясавшая его дрожь утихла. Он оттолкнул руку Ллойда и сказал:

– Это начало третьей мировой войны.

Ллойд не обратил внимания на его слова и как ни в чем не бывало представился:

– Я Хопкинс, Национальная гвардия Калифорнии. Вам нужна медицинская помощь?

Старый пьяница засмеялся и тут же закашлялся, выплевывая огромные сгустки кровавой мокроты.

– Мне кажется, у вас внутреннее кровотечение, – заметил Ллойд. – Я могу доставить вас к карете «скорой помощи». Вы сможете идти?

– Я все могу. Все, что угодно, – прохрипел старик. – Но я хочу умереть! Мне нет места на этой войне, мое место – на том свете!

Воспаленные, подернутые пленкой карие глаза пытливо смотрели на Ллойда, пытаясь что-то ему внушить, словно он был умственно отсталым ребенком. Ллойд дал старику еще попить из бутылки. Это походило на последнее причастие. Словно божественный нектар растекался по иссохшему старому телу. Когда бутылка была выпита, старик сказал:

– Ты должен оказать мне услугу, белый парень.

– Все, что хотите, – согласился Ллойд.

– Я умру. А ты пойдешь в мою комнату, соберешь мои книги и карты и все продашь, чтоб у меня были приличные похороны. Ну, вроде как по-христиански, сечешь?

– А где ваша комната?

– На Лонг-Бич.

– Я смогу туда добраться, когда бунт закончится, не раньше.

Старик яростно замотал головой, все его тело, до самых кончиков пальцев на ногах, затряслось, как у тряпичной куклы.

– Ты должен пойти прямо сейчас! Завтра меня выселят, я квартплату задолжал! А потом полиция выбросит меня в канаву, как крысу! Ты должен идти сейчас!

– Тихо, – остановил его Ллойд. – Мне туда не дойти, это слишком далеко. Только не сейчас. У вас есть друзья? С кем бы я мог поговорить? Кто мог бы сходить для вас на Лонг-Бич?

Старик обдумал это предложение. Ллойд наблюдал, как медленно проворачиваются колесики у него в голове.

– Иди в миссию на углу Авалон и Сто шестой. Африканская церковь. Спроси сестру Сильвию. Скажи ей, что она должна пойти к Фэймосу Джонсону и забрать его барахло на продажу. Я у нее записан в церковных книгах. Я хочу хорошее надгробие. Ты ей скажи, что я люблю Иисуса, но мою добрую Люси люблю больше.

Ллойд выпрямился.

– Очень хочешь умереть?

– Очень хочу, парень.

– Почему?

– Нет мне места на этой войне, парень.

– На какой войне?

– На третьей мировой, дубина, мать твою!

Ллойд вспомнил о своей матери и потянулся за винтовкой, но выстрелить не смог.

Ллойд бежал всю дорогу до пересечения улиц Авалон и Сто шестой, сочиняя по дороге эпитафии для Фэймоса Джонсона. Он тяжело дышал, руки и плечи болели, потому что приходилось нести винтовку. И когда увидел неоновую надпись «Объединенная африканская епископальная методистская церковь», пришлось остановиться и отдышаться. Ллойд глотал воздух ртом, стараясь успокоить бешеное сердцебиение. Ему хотелось выглядеть достойным представителем военных, выполняющим миссию милосердия.

Церковь располагалась на первом этаже двухэтажного здания. Внутри, несмотря на комендантский час, горели огни. Ллойд вошел, и его оглушила разноголосица. Непонятно было, что тут происходит: то ли богослужение, то ли шумное чаепитие. Большие столы тянулись вдоль рядов церковных скамей. Негры средних лет и старше преклоняли колени в молитве и тут же наливали себе чаю, кофе, закусывали пончиками.

Ллойд медленно продвигался вдоль стены, расписанной изображениями черного Христа, плачущего и роняющего капли крови со своего тернового венца. Вглядываясь в лица коленопреклоненных в поисках признаков святости и сострадания, он видел только страх.

Необъятных размеров негритянка в белом одеянии с улыбкой похлопывала по плечам людей, стоявших на коленях на ближайших к проходу молельных скамьях. Увидев Ллойда, женщина, заглушая общий шум, крикнула:

– Добро пожаловать, солдат!

И подошла к нему, протягивая руку.

Растерянный Ллойд ответил на рукопожатие и объявил:

– Ефрейтор Хопкинс. Я здесь с миссией милосердия по поручению одного из ваших прихожан.

Женщина выпустила его руку.

– Я сестра Сильвия. Эта церковь предназначена исключительно для афроамериканцев, но сегодня особый случай. Вы пришли помолиться за жертв этого Армагеддона? В этом ваша миссия?

Ллойд покачал головой:

– Нет, я пришел за услугой. Фэймос Джонсон умер. Перед смертью он попросил меня прийти сюда и передать вам, что надо продать его вещи, а на вырученные деньги устроить ему достойные похороны. Он мне сказал, что вы знаете его адрес на Лонг-Бич и дату рождения. Он хочет хорошее надгробие. И просил передать вам, что любит Иисуса.

Ллойд с удивлением увидел, что сестра Сильвия иронически качает головой, а уголки ее рта растягиваются в улыбке.

– Я тут не вижу ничего смешного, – нахмурился он.

– Да вы-то, конечно, не видите! – прогремела сестра Сильвия. – Зато я вижу! Фэймос Джонсон был швалью, молодой человек! Он заслужил свое прозвище – ниггер! А комната на Лонг-Бич? Чистый бред! Фэймос Джонсон жил в машине, все свои греховные игрушки держал на заднем сиденье! Он приезжал в эту церковь за пончиками и кофе, вот и все! Фэймосу Джонсону нечего было продать!

– Но я…

– Идемте со мной, молодой человек! Я вам покажу такое, что вы с чистой совестью забудете про этого никчемного Джонсона.

Ллойд решил не спорить. Ему очень хотелось узнать, что именно сестра Сильвия называет «греховными игрушками».

Это был открытый «кадиллак» 1947 года с низкой посадкой и высокими «плавниками» на хвосте. Его чокнутый братец Том назвал бы такую машину «колымагой для негритосов».

Ллойд посветил фонариком на заднее сиденье. Сестра Сильвия стояла рядом, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, демонстрируя всем своим видом: «Я вам говорила!» Ллойд открыл дверцу. Раскладывающиеся и убирающиеся сиденья были усеяны пустыми бутылочками из-под газировки с сиропом и порнографическими открытками с изображением одной и той же негритянской пары, занимающейся главным образом оральным сексом.

Волна брезгливой жалости охватила Ллойда. Пара на фотографиях была средних лет и страдала избыточным весом. Убожество этих картинок разительно отличало их от иллюстраций в журнале «Плейбой», подшивки которого он коллекционировал со школьных времен. Ему стало противно. Ни один человек не достоин такого наследия.

– А я вам говорила! – продолжала сестра Сильвия. – Вот он – дом Фэймоса Джонсона! Можете продать эти картинки, сдать посуду, если вам угодно. Получите доллар девяносто восемь. Как раз хватит на две бутылки газировки. Возьмите их и вылейте в общую могилу, когда в ней похоронят распутника Джонсона!

Ллойд покачал головой. Воскрешая безобразные воспоминания, на него обрушился шум радио, слышный за квартал. Перед глазами все поплыло.

– Но вы не понимаете, мэм, – сказал он. – Фэймос доверил мне это дело. Это моя работа, мой долг. Это моя обя…

– Слышать больше ничего не желаю об этом старом грешнике! Вы поняли меня? Я не дала бы похоронить его на нашем кладбище за весь чай Китая. Вы меня понимаете?

Сестра Сильвия не стала дожидаться ответа. В гневе повернулась и ушла обратно в свою церковь, оставив Ллойда одного. Ему хотелось, чтобы слышные в отдалении выстрелы стали громче и заглушили радио.

Он сел на край тротуара и задумался о жалкой паре на порнографических открытках и о Дженис, которая не желала брать «его» в рот, но отдалась ему и позволила дойти до конца на первом же свидании, за две недели до окончания школы. Тогда Ллойду Хопкинсу, выпускнику школы Маршалла 1959 года, осталось лишь размышлять в горячечном тумане о своей будущей любви. И вот теперь, шесть лет спустя, Ллойд Хопкинс, окончивший с отличием Стэнфордский университет, прошедший подготовку в Пехотной школе Форт-Полк и в группе скоростного чтения Эвелин Вуд, любовник Дженис Мари Райе с шестилетним стажем, сидел на краю тротуара в Уоттсе и размышлял, почему ему отказывают в том, что жирный негритянский жлоб получал на всех порнографических открытках. Ллойд снова посветил фонариком на заднее сиденье автомобиля. Все оказалось именно так, как он и подозревал: у жирного негритянского жлоба «пушка» была дюйма на два длиннее, чем у него самого. Он решил, что тут все дело в высшей справедливости. Ублюдок на открытках скверно сложен и мозги, наверное, имел величиной с горошину, вот Всевышний и подвесил ему между ног помело, чтоб было на чем ехать по жизни. Все по-честному.

Дженис возьмет «его» в рот, когда он окончит полицейскую академию, и они поженятся. Эта мысль его возбудила и в то же время огорчила. Ллойд всегда огорчался при мысли о Дженис. Потом он подумал о дочерях, которых она ему обязательно родит. Дженис – рост пять футов одиннадцать дюймов без каблуков, стройная, но с крепкими бедрами – создана рожать замечательных детей. Девочек. Обязательно девочек. И он вырастит их, воспитает с любовью, в традициях своего ирландского протестантского характера…

Ллойд довел свою фантазию о дочерях Дженис до логического конца, после чего его мысли переключились на женщин вообще – женщин чистых и распутных, сильных и беззащитных, требующих внимания. Он вспомнил противоречивую натуру матери, отныне неуязвимой в своем молчании, отупевшей от необходимости годами заботиться о его сумасшедшем старшем брате, жить с ним под одной крышей. Вообще с родственниками по мужской линии ей не повезло. Только он, Ллойд, вышел из этого дома в здравом уме и теперь мог сам заботиться о матери.

Ллойд услышал треск выстрелов невдалеке. Стреляли из автоматического оружия. Сначала он подумал, что грохот доносится из радиоприемника или телевизора, но звуки были слишком реальны, стрельба велась грамотно и доносилась со стороны африканской церкви. Ллойд подхватил винтовку и побежал. Стоило ему завернуть за угол, как до него донеслись крики. Он заглянул в разбитое окно первого этажа и сам закричал, увидев, что творится внутри.

Сестра Сильвия и трое прихожан лежали на покрытом линолеумом полу беспорядочной грудой тел в море крови. Откуда-то из этой груды рассеченная артерия извергала красный гейзер. Оцепенев от ужаса, Ллойд смотрел, как струя иссякает у него на глазах, унося с собой чью-то жизнь. Его крик, просто крик превратился в единственное слово:

– Что! Что! Что!

Он кричал, пока не заставил себя оторвать взгляд от груды тел и осмотреть всю пахнущую бездымным порохом церковь. Черные головы начали робко подниматься над молельными скамьями. До Ллойда с трудом дошло, что люди боятся его. Слезы потекли по его лицу, он бросил на тротуар свою винтовку М-14 и закричал:

– Что? Что? Что?

В ответ с десяток голосов, полных ужаса и ненависти, прокричали ему:

– Убийца! Убийца!

И тут он услышал тихий, но отчетливый голос, прозвучавший откуда-то сзади и слева. Так четко, что он сразу понял: это не радио.

– Auf wiedersehen,[7]7
  До свидания (нем.)


[Закрыть] ниггеры. Auf wiedersehen, тропические обезьянки. Увидимся в аду.

Это был Беллер.

Ллойд понял, что надо делать. Он бросил на негров, сгрудившихся за молельными скамьями, самый решительный взгляд и пошел за Беллером, оставив винтовку на тротуаре. Он шел, наклоняясь, прячась за припаркованными у тротуара машинами. С его высоким ростом приходилось сгибаться в три погибели, продвигаясь чуть ли не на корточках. Но он шел, неумолимо приближаясь к разрушителю невинности.

Беллер бежал трусцой в северном направлении, не замечая преследования. Ллойд отчетливо различал его в свете нескольких уцелевших уличных фонарей. Беллер поминутно оборачивался, смакуя причиненные им разрушения. Ллойд взглянул на часы, засек время и произвел подсчет: подсознание Беллера велело ему оглядываться и проверять, что творится сзади, каждые двадцать секунд.

Не переставая считать, Ллойд выпрямился и побежал открыто, бросаясь на тротуар всякий раз, как Беллер оборачивался и вглядывался в темноту у себя за спиной. Он был уже в пятидесяти ярдах от убийцы, когда Беллер свернул в переулок и заорал:

– Стой, ниггер, стой!

Затем опять послышался треск выстрелов. Как из пулемета. Ллойд понял, что это двойная обойма сорок пятого калибра.

Он добрался до угла и остановился, переводя дух. Какой-то темный силуэт виднелся впереди, в противоположном конце переулка. Ллойд прищурился и узнал темно-зеленую рабочую армейскую куртку. А через секунду услышал голос Белл ера, сыплющего руганью.

Ллойд углубился в переулок, медленно, дюйм за дюймом, продвигаясь вдоль стены, и, вытащив один из своих пистолетов, снял его с предохранителя. Он был уже почти на расстоянии выстрела, когда его нога задела пустую жестянку. Дребезжащий звук громом прокатился по всему переулку.

Он выстрелил одновременно с Беллером. Вспышки осветили все вокруг. Беллер сидел на корточках над мертвым обезглавленным телом негра. Голову снесло начисто, от шеи ничего не осталось, кроме бесформенной массы окровавленных и обожженных тканей. Ллойд вскрикнул – отдача от выстрела из пистолета сорок пятого калибра была так сильна, что его буквально подбросило в воздух и швырнуло обратно на землю. Дюжина пуль впилась в стену у него над головой, он рухнул на землю и перекатился через себя по растрескавшемуся и поросшему травой тротуару, а Беллер тем временем выпустил еще одну обойму. Битое стекло вперемешку с кусками асфальта шрапнелью ударило в лицо Ллойду.

Рыдание вырвалось из его груди. Он вскинул руку, заслоняя глаза, и стал молиться, чтобы Бог послал ему смелости и шанс стать хорошим мужем для Дженис. Его молитвы прервал звук стремительно удаляющихся шагов. Включился разум: у Беллера кончились патроны, он бежит, спасая свою шкуру. Ллойд приказал себе подняться. Колени дрожали, зато ум был ясен. Он оказался прав – разряженная винтовка Беллера была брошена поперек туловища убитого, а в нескольких шагах валялся пустой, оплавившийся от перегрева пистолет сорок пятого калибра.

Ллойд глубоко вздохнул, перезарядил свой пистолет и прислушался. Слева раздавался топот ног и тяжелое дыхание. Он бросился в погоню кратчайшим путем, повернул за бетонную стену в конце переулка и ворвался в поросший сорняками задний двор, где пыхтение Беллера смешалось со звуками джаза из какого-то приемника.

Ллойд побрел по двору, моля Бога, чтобы музыка смолкла. Он нашел дорожку, ведущую к улице, а свет, падающий из соседнего дома, помог ему разглядеть свежий кровавый след. След вел к огромной строительной площадке. Там царили непроглядная тьма и жуткая тишина.

Ллойд прислушался, навострив уши, как чуткое животное. В ту самую минуту, когда глаза его привыкли к темноте и начали различать предметы на площадке, он расслышал щелчок металла о металл, донесшийся со стороны переносного туалета для строителей. И сразу понял, что это за звук. У Беллера остался еще один из его ужасных самопальных пистолетов, и он знает, что Ллойд близко.

Ллойд швырнул обломком кирпича в туалет. Дверь со скрипом открылась, прозвучали три отдельных выстрела. Вслед за ними по всему кварталу захлопали запирающиеся двери.

И тут Ллойду пришла в голову идея. Он прошелся по улице, оглядывая крылечки, пока не нашел то, что искал: забытый среди пакетиков с хрустящим картофелем и пустых банок из-под пива портативный приемник. Стиснув зубы, Ллойд включил звук, и его оглушили мелодичные ритмы негритянских песнопений. Несмотря на головную боль, он улыбнулся и прикрутил звук. Это было идеальное возмездие для штаб-сержанта Ричарда А. Беллера.

Ллойд отнес приемник на стройплощадку, поставил его на землю в десяти ярдах от туалета и вывернул регулятор громкости до отказа, а сам побежал в обратном направлении.

Через секунду Беллер пулей вылетел из туалета с криком:

– Ниггер! Ниггер! Ниггер!

Он выпустил серию выстрелов вслепую, и вспышки осветили его с головы до ног. Ллойд поднял свой сорок пятый, медленно прицелился в Беллера с допуском на отдачу и нажал на курок. Пистолет дернулся у него в руке, выпуская всю сдвоенную обойму. Беллер завопил. Ллойд бросился на землю, заглушая собственный крик. Радио надрывалось ритмами блюза, и Ллойд побежал на звук, держа сорок пятый рукояткой вперед. Он споткнулся в темноте, упал на колени и рукояткой пистолета забил музыку до смерти.

Потом, шатаясь, выпрямился, и подошел к тому, что осталось от Ричарда Беллера. Его охватило странное спокойствие. Он перенес в кабину туалета сначала внутренности бывшего сержанта-ополченца, потом нижнюю часть тела с ногами, а следом оторвавшиеся руки. Голова Беллера превратилась в бесформенную кашу мозгов вперемешку с осколками костей. Ллойд не стал ее трогать, так и оставил на земле.

Бормоча: «Господи, прошу тебя, Господи… вниз по кроличьей норе», – Ллойд вышел на улицу. Отметил звериным чутьем, что вокруг ни души: местные обитатели то ли обделались со страха, услышав стрельбу, то ли привыкли к ней и не реагировали. Он вылил воду из фляжки в канаву и нашел в ножнах от штыка длинный отрезок хирургического шланга. «Отличная удавка», – когда-то говорил ему сержант Беллер. У тротуара стоял «форд» шестьдесят первого года выпуска. Ловко манипулируя шлангом и фляжкой, Ллойд нацедил целую пинту горючего из бензобака. Потом вернулся к туалету и облил им останки Беллера. Перезарядил пистолет и отошел на десять ярдов. От первого же выстрела туалет взорвался. Ллойд вернулся на бульвар Авалон и посмотрел назад – вся строительная площадка пылала.

Через два дня волнения в районе Уотте стихли. В разворошенном подбрюшье Южного Лос-Анджелеса был восстановлен порядок. Бунт унес сорок две жизни: сорок бунтовщиков, один помощник шерифа и один член Национальной гвардии, чье тело так и не было найдено. Его сочли убитым.

Бунт объясняли множеством причин. Национальная ассоциация содействия равноправию цветного населения приписывала все расизму и бедности. Партия «черных мусульман» во всем винила полицейскую жестокость. Шеф полиции Лос-Анджелеса Уильям Паркер говорил о «падении нравственных ценностей». Ллойд Хопкинс считал все эти теории бессмысленным вздором. Сам он был убежден, что бунт в Уоттсе вызван гибелью невинного сердца, а именно сердца старого черного алкоголика по имени Фэймос Джонсон.

Когда все кончилось, Ллойд забрал свою машину со стоянки у арсенала Глендейл и поехал к Дженис. Они занимались любовью, Дженис постаралась утешить его как могла, но взять в рот отказалась, хотя Ллойд ее умолял. Он покинул ее постель в три часа утра и отправился искать утешения.

Он нашел на углу Западной и Адаме проститутку-негритянку, готовую удовлетворить его за десять долларов. Они въехали в переулок и припарковались. Ллойд оглушительно вскрикнул, достигнув оргазма. Проститутка испугалась, выскочила из машины и убежала, так и не взяв заработанной десятки.

Ллойд бесцельно кружил по городу до самого рассвета, а потом поехал в Сильверлейк к родителям. Отпирая дверь, он услышал храп отца и увидел полоску света, пробивающуюся из-под двери Тома. Его мать сидела у себя в кабинете в изогнутом кресле-качалке. В комнате было темно, горела только цветная подсветка аквариума. Ллойд опустился на пол и рассказал немой, рано постаревшей женщине историю всей своей жизни, окончив ее тем, что застрелил убийцу невинности и теперь готов защищать невинных как никогда раньше. Получив отпущение грехов и укрепившись в вере, он поцеловал мать в щеку и задумался, чем будет заниматься следующие восемь недель до поступления в полицейскую академию.

Том ждал его во дворе, на дорожке, ведущей к тротуару. Увидев Ллойда, он засмеялся и хотел что-то сказать, но Ллойд его опередил. Он вытащил автоматический пистолет сорок пятого калибра и приставил его ко лбу Тома. Тот задрожал, а Ллойд сказал очень тихо:

– Если ты еще хоть раз при мне заикнешься о ниггерах, жидах, коммуняках и прочем дерьме, я тебя убью.

Красное, пышущее здоровьем лицо Тома побледнело. Ллойд улыбнулся и отправился назад к осколкам своей собственной невинности.