Текст книги "Кровавая луна"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

Подхваченный то ли ураганом, то ли сплетающимися судьбами, Ллойд отправился к дому Кэтлин Маккарти. На дверях висела записка: «Уехала за книгами, вернусь к полудню. Просьба оставлять почту на крыльце».

Ллойд взломал замок на двери одним коротким пинком, закрыл ее за собой и прошел прямо в спальню. Сначала обыскал комод. Обнаружил белье, ароматические свечи и коробочку с марихуаной. Потом проверил гардеробную. Все полки были забиты книгами и пластинками. Одну из полок частично скрывали гладильная доска и скатанный ковер. Ллойд провел по ней ладонью и почувствовал, как гладкая полированная поверхность подается под его рукой. Вытянув непонятный предмет, он увидел сундучок из полированного дуба с крышкой на бронзовых петлях. Ллойд с трудом взвалил его на плечо, унес в спальню и, опустив на пол, подтянул к кровати. Встав перед ним на колени, он подцепил накладной бронзовый замок браслетом наручников.

Сундучок был набит картинками в тонких рамках с золочеными краями. Ллойд вытащил одну наугад. В рамке хранились засушенные лепестки красной розы, зажатые между стеклом и пергаментом. Под лепестками он заметил неразборчивую надпись мелкими буквами, перенес рамку поближе к торшеру, включил свет и, прищурившись, разобрал надпись:

13 декабря 1968 года. Знает ли он, что я рассталась с Фрицем? А вдруг он меня ненавидит за мои краткие романы? Кто он? Может, тот высокий мужчина, листавший «Рынок фермера»? Знает ли он, как сильно я нуждаюсь в нем?

Ллойд вынул еще несколько цветочных сувениров в рамках, следовавших за первым, и прочитал:

24 ноября 1969 года. О, дорогой, можешь ли ты читать мои мысли? Знаешь ли, как я отвечаю на твои подарки в своем дневнике? Знаешь ли, что все это для тебя? Что я буду всегда избегать славы ради наших безымянных отношений?

15 февраля 1971 года. Дорогой, я пишу эти строки обнаженная. Знаю, ты выбираешь для меня цветы. Чувствуешь ли ты мою поэзию телепатически? Она исходит из моего тела.

Ллойд опустил рамку. Что-то не так, он это чувствовал. Слова Кэтлин должны были тронуть его сильнее. Он замер, стараясь не форсировать мысли. Знал, что только спугнет нечто вызревающее внутри, если начнет суетиться. Он закрыл глаза, чтобы еще глубже погрузиться в тишину. И тут…

В тот самый миг, когда его осенило, он яростно затряс головой. Ему не верилось. Не хотелось верить. Это было слишком невероятно.

Ллойд высыпал содержимое дубового сундучка на кровать. Одну за другой он подносил рамки к свету и прочитывал даты под увядшими лепестками. Они соответствовали убийствам женщин в его компьютерной распечатке. Точные совпадения с резкими отклонениями максимум на два дня. Но рамок было не шестнадцать, а двадцать три. Самая старая датирована 1964 годом.

Ллойд вспомнил слова Кэтлин, сказанные, когда они сидели в тени электростанции: «В первый раз он прислал вместе с цветами стихи без подписи. Очень печальное стихотворение. Во второй раз пришли только цветы. Много лет безвестный возлюбленный посылал мне букеты. Больше восемнадцати». Он еще раз перебрал рамки с цветами за стеклом. На самой старой стояла дата: 10 июня 1964 года. Больше восемнадцати лет назад. Следующая по хронологии рамка была датирована 29 июля 1967 года, то есть тремя годами позже. Чем был занят монстр? Что он делал эти три года? Скольких еще убил? И главное, зачем? Зачем? Зачем?

Ллойд перечитал слова Кэтлин и вспомнил лица женщин, убитых в те же дни. Джанетт Уиллки, дата смерти – 15 апреля 1973 года, причина – отравление каустиком. Цветы посланы 16 апреля 1973 года. «Дорогой, ты хранишь целомудрие в мою честь? Ради тебя я уже четыре месяца ни с кем не встречаюсь». Мэри Уорделл, дата смерти – 6 января 1974 года, причина – удушение. Цветы посланы 8 января 1974 года. «Благодарю тебя за цветы, дорогой. Видел ли ты меня вчера в окне? Я разделась специально для тебя». И так далее, и так далее вплоть до Джулии Нимейер, дата смерти – 2 января 1983 года, причина – передозировка героина, тело изуродовано, цветы посланы 3 января 1983 года. «Этот пергамент залит моими слезами, любовь моя. Я так хочу ощутить тебя внутри».

Ллойд сел на кровать и приказал бушующим в голове мыслям успокоиться. Невинная романтичная Кэтлин. Предмет любовного наваждения маньяка-убийцы. «Следом за нами ходили такие же одинокие, увлекающиеся чтением мальчики».

Новая мысль заставила Ллойда вскочить на ноги. Школьные ежегодники! Альбомы школы Маршалла! Он искал по всем ящикам, шкафам, книжным полкам, пока не нашел их. Они скрывались за старым, давно не используемым телевизором. За 1962, 1963 и 1964 годы. В светлом кожимитовом переплете. Он перелистал ежегодники за 1962 и 1963 годы: никаких признаков «свиты Кэти» или «клоунов Кэти».

Ллойд уже наполовину пролистал ежегодник за 1964 год, когда наконец нашел то, что искал: Делберта Хейнса, по прозвищу Уайти, запечатленного для потомства в момент демонстрации среднего пальца.[36]36
  Жест, считающийся неприличным


[Закрыть] На той же странице красовалась фотография тощего прыщавого юнца, шедшего под именем Лоренс Крэйги по прозвищу Птичник. Под снимком стояла остроумная подпись: «Плохая новость для „Великого общества“ Л.Б. Дж.».[37]37
  «Великое общество» – лозунг, выдвинутый Линдоном Бейнсом Джонсоном, тридцать шестым президентом США, занимавшим эту должность после убийства президента Кеннеди с 1963 по 1969 год


[Закрыть]

Ллойд перелистал еще несколько страниц ежегодника, пока не нашел «свиту Кэти»: четырех девочек, не красавиц, но симпатичных, в твидовых юбочках и кардиганах, с восторгом смотрящих в рот точно так же одетой и сокрушительно юной Кэтлин Маккарти. Когда смысл увиденного дошел до него, Ллойд почувствовал дрожь. Все убитые женщины походили на «свиту Кэти», как родные сестры. Те же здоровые и чистые лица, та же вопиющая невинность, то же изначальное признание своего поражения.

Дрожь в теле Ллойда переросла в полномасштабный сотрясающий озноб. Шепча себе под нос: «Прыг в кроличью нору», – он вытащил из кармана список покупателей магнитофонов и обратился к оглавлению ежегодника за 1964 год. Ему потребовалось не больше нескольких секунд, чтобы установить последнее связующее звено. Верпланк Теодор Дж., ученик выпускного класса средней школы Маршалла, 1964 год. Верпланк Теодор, 1976 год, приобретатель магнитофона «АФЗ-999» фирмы «Ватанабе».

Ллойд изучил фотографию гениального убийцы в подростковом возрасте. На снимке он улыбался. В этом лице доминировал интеллект, страшное высокомерие сделало улыбку холодной как лед. Похоже, Теодор Верпланк с детства жил внутренней жизнью. Он сотворил свой собственный мир и населил его высокоразвитыми подростковыми комплексами. В основном заносчивостью и самомнением. Ллойд, содрогнувшись, представил себе холод этого юношеского взгляда, помноженный на двадцать лет убийств. Образ привел его в ужас.

Ллойд нашел телефон, позвонил в представительство Калифорнийского департамента регистрации автомобилей в Сакраменто и запросил полную информацию по Теодору Дж. Верпланку. Дежурному на коммутаторе потребовалось пять минут, чтобы предоставить ему эти сведения: Теодор Джон Верпланк, дата рождения – 21 апреля 1946 года, Лос-Анджелес. Каштановые волосы, голубые глаза. Рост – шесть футов, вес – 155 фунтов.[38]38
  Американский фунт равен 454 граммам


[Закрыть] Уголовное досье отсутствует, нет неоплаченных дорожных штрафов и нарушений. Зарегистрировано два транспортных средства: фургон «додж-фиеста» 1978 года, номерной знак П-О-Э-Т, и «Датсун-280», номерной знак ДЛ-Икс-191. Адрес, домашний и рабочий: Сильверлейк, камера Тедди, 1893, Северный Альварадо, Лос-Анджелес, 90048. Телефон: 663-2819, добавочный 213.

Ллойд положил трубку и дописал информацию в свой блокнот. Ужас в душе сменился горькой усмешкой: поэт-убийца все еще жил в его родных местах. С глубоким вздохом он набрал номер 663-2819. На четвертом гудке включился автоответчик. «Привет, говорит Тедди Верпланк. Приветствую вас в „Сильверлейк, камера Тедди“. Сейчас меня нет дома, но если вас интересуют фотопринадлежности, фотофиниш или мои высококачественные фотопортреты, в том числе и групповые, оставьте сообщение после сигнала. Пока!»

Повесив трубку, Ллойд сел на кровать. В ушах звучал голос убийцы. Он анализировал тембр, интонации, модуляции. Потом выбросил из головы все мысли, чтобы принять последнее решение. Брать Верпланка самому или позвонить в Паркеровский центр и вызвать группу поддержки? Ллойд долго колебался, прежде чем набрать номер своего служебного телефона. Если ждать достаточно долго, кто-нибудь снимет трубку, и он узнает, остались ли еще у него на работе офицеры, которым можно доверять.

Трубку сняли на первом же гудке. Ллойд поморщился. Что-то было не так: он не включил автоответчик, когда уходил. На линии послышался незнакомый голос:

– Говорит лейтенант Уэлан из ОВР. Сержант Хопкинс, это сообщение записано, чтобы уведомить вас, что вы отстранены от работы в связи со следствием, открытым в отношении вас отделом внутренних расследований. Ваша обычная рабочая линия открыта. Позвоните, и офицер ОВР договорится с вами о первичном допросе. Вы можете пригласить адвоката. Вы будете получать зарплату в полном объеме, пока наше следствие не закончится.

Ллойд бросил трубку. «Вот и конец», – подумал он. Вот оно, последнее решение: они не смогут и не захотят поверить, поэтому должны заткнуть ему рот. И вот она, предельная ирония: они не любили его так, как он их любил. Он не сможет отказаться от своего ирландского протестантского характера, но это будет стоить ему полицейского жетона.

Увидев в окно спальни маленький задний дворик, Ллойд вышел туда. Его приветствовали ромашки, растущие из рыхлой земли, и натянутая бельевая веревка. Он наклонился и сорвал цветок, понюхал его, бросил и растер ногой. Тедди Верпланк скорее всего не сдастся без боя. Придется его убить, но тогда он не получит ответа на вопрос «Зачем?». Значит, его первым шагом должно стать свидание с Уайти Хейнсом. Надо будет потребовать от него объяснений. А если Верпланк решит еще кого-нибудь убить или сбежит, пока он выбивает признание из Хейнса? Тогда он…

Раздумья Ллойда были прерваны рыданиями. Он вернулся в спальню. Кэтлин стояла над своей кроватью и складывала рамки с цветами под стеклом обратно в дубовый сундучок. Она утирала слезы с глаз, даже не замечая его присутствия. Ллойд пристально вгляделся в ее лицо. Никогда раньше ему не приходилось видеть женщины, настолько убитой горем.

Он подошел к ней. Кэтлин вскрикнула от страха, когда на нее упала его тень. Закрыла лицо руками и попятилась, потом узнала его и бросилась на шею.

– Здесь был грабитель, – всхлипнула она. – Он хотел сломать дорогие мне вещи.

Ллойд крепко ее обнял и тихонько закачал, как ребенка. Она была где-то далеко, и ему казалось, будто он пытается обнять привидение.

– Мои ежегодники, – прошептала Кэтлин, высвободилась из его объятий, присела и начала собирать ежегодники, разбросанные по полу. Она так бережно, с такой отчаянной нежностью перелистывала страницы, что Ллойд рассердился.

– Даже если бы они пропали, ты могла бы без особых хлопот достать дубликаты. Тут нет никаких проблем. Но тебе придется от них избавиться. Они тебя убивают. Неужели ты этого не видишь?

Кэтлин окончательно вышла из своего транса.

– О чем ты говоришь? – взглянула она на Ллойда. – Это ты… Ты вломился ко мне? Ты пытался сломать дорогие мне вещи? Мои цветы? Это ты? – Ллойд хотел взять ее за руки, но она спрятала их за спину. – Скажи мне правду, черт бы тебя побрал!

– Да, – кивнул Ллойд.

Кэтлин посмотрела на свои ежегодники, потом перевела взгляд на Ллойда.

– Ах ты, животное! – прошипела она. – Хочешь сделать мне больно, уничтожив то, что мне дорого!

Она стиснула кулаки и бросилась на него. Ллойд стоял неподвижно, не обращая внимания на безобидные удары, отскакивающие от его груди и плеч. Увидев, что не причиняет ему вреда, Кэтлин схватила декоративный кирпич, служивший ей подпоркой для книг, и швырнула в голову Ллойда.

Кирпич по касательной задел его шею. Кэтлин ахнула и отшатнулась. Ллойд отер струйку крови и показал ей окровавленную ладонь.

– Я горжусь тобой, – усмехнулся он. – Хочешь быть со мной?

Кэтлин заглянула ему в глаза и увидела в них безумие, властность и мучительную страсть. Не зная, что сказать, она взяла его за руку. Он привлек ее к себе, закрыл дверь и выключил свет.

Они разделись в полутьме. Кэтлин упорно поворачивалась к Ллойду спиной. Она сняла платье и стянула колготки. Ей было страшно. Стоит еще раз заглянуть ему в глаза, и она не сможет завершить эту прелюдию. Оставшись нагишом, они упали на кровать и яростно обнялись. Обнялись неловко – ее подбородок прижался к его ключице, ноги переплелись, пальцы сдавили его окровавленную шею. Объятия были так крепки, что причинили им боль. Пришлось расцепиться: их тела уже начали неметь, голова закружилась. Они отстранились друг от друга, а затем стали медленно, на ощупь сокращать расстояние, осторожно поглаживая друг друга по плечам, по спине, по животу. Это были такие нежные, такие легкие ласки, что само пространство между ними превратилось в территорию их любви.

Ллойд увидел в этом пространстве чистый белый свет. Тело Кэтлин словно испускало лучистую энергию и купалось в ней. Его затянуло в переменчивую игру бликов, образы, всплывавшие перед внутренним взором, говорили о радости и доброте. Он все еще плыл по течению, когда почувствовал руку Кэтлин у себя между ног. Она торопила его, призывая поскорее заполнить светящееся пространство, разделявшее их тела. На краткий миг его охватила паника, но когда она прошептала: «Прошу тебя, ты мне нужен», – он подчинился и нарушил целостность света. Он проник в нее и двигался, пока свет не рассеялся. Они слились воедино и вместе достигли вершины. Он знал, что изливает в Кэтлин свою кровь. И вдруг ужасный шум отторг его от нее, заставил зарыться в постель, укрыться с головой. Она прошептала очень тихо:

– Не бойся, дорогой. Не бойся. Это просто стерео в соседнем доме. Это не здесь. Здесь только я.

Ллойд прятался в подушки, пока не обрел тишину. Потом почувствовал, как Кэтлин гладит его спину, и повернулся. Ее лицо было окружено зыбким янтарным сиянием. Он протянул руку и погладил ее волосы. Сияние рассеялось, слилось со светом. Ллойд проследил, как оно исчезает, и сказал:

– Я… мне кажется, я кончил кровью.

Кэтлин засмеялась:

– Нет, это всего лишь мои месячные. Ты не против?

Ллойд сказал: «Нет», – но не поверил. Отодвинулся на середину постели и ощупал свое тело, отыскивая раны и разрывы тканей. Ничего не обнаружив, кроме внутреннего кровотечения Кэтлин, он прошептал:

– Вроде бы я в порядке. Да, думаю, в порядке.

– Думаешь, ты в порядке? Ты так думаешь? Что ж, могу тебе сказать, что и я в полном порядке. Чувствую себя просто чудесно. Потому что теперь я знаю: это был ты. После всех этих долгих лет. Восемнадцать долгих лет… И теперь я знаю. О, дорогой!

Она склонилась над ним и поцеловала в грудь, легко пробежавшись пальцами по ребрам, словно пересчитывая. Когда ее руки спустились ниже и коснулись паха, Ллойд оттолкнул их.

– Я не твой безымянный возлюбленный, – сказал он, – но я знаю, кто он такой. Он убийца, Кэтлин. Это он – убийца, которого я ищу. Я точно знаю, что он убивает из какой-то извращенной любви к тебе. Он убил больше двадцати женщин начиная с середины шестидесятых. Молодых женщин, похожих на девочек из твоей свиты. Он посылает тебе цветы после каждого убийства. Знаю, это выглядит невероятно, но это правда.

Кэтлин слышала каждое слово. И даже кивала в такт. А когда Ллойд замолчал, протянула руку и включила лампу рядом с кроватью. Она увидела, что он совершенно серьезен, а значит, совершенно безумен. Он просто боялся лишиться своей безымянности, после того как хранил ее чуть ли не два десятилетия.

Она решила постепенно вызвать его на откровенность. Вот так мать могла бы обращаться с гениальным, но неуравновешенным ребенком. Кэтлин опустила голову ему на грудь, будто нуждалась в утешении. В то же время ее разум лихорадочно выискивал возможность пробиться сквозь страх к глубинам его сердца. Она думала о противоположностях: инь-ян, темнота-свет, правда-иллюзия. И вот ее осенило: фантазия-реальность. «Он должен думать, что я верю в его историю, – так я сумею добиться от него правдивого рассказа, который позволит мне пробраться сквозь фантазию и сделать нашу близость реальной. Он ненавидит музыку и боится ее. Если я стану его музыкой, то должна знать почему».

Ллойд протянул руку, обнял Кэтлин и привлек к себе.

– Тебе грустно? – спросил он. – Грустно, что все так кончилось? Тебе страшно?

Она прижалась к его груди.

– Нет, мне кажется, я в полной безопасности.

– Из-за меня?

– Да.

– Это потому, что теперь у тебя есть настоящий, а не идеальный любовник. – Он рассеянно погладил ее по волосам. – Нам надо об этом поговорить. Мы должны разобраться с одним выпускником школы Маршалла шестьдесят четвертого года, чтобы он не мешал нам быть вместе. Мне надо во всем разобраться, прежде чем я возьму убийцу. Надо узнать о нем все, что можно, – я должен ясно видеть, четко выстроить факты в уме, прежде чем начну действовать. Ты понимаешь?

Кэтлин кивнула:

– Я понимаю. Ты хочешь, чтобы ради тебя я покопалась в своем прошлом. Тогда ты разгадаешь свою головоломку и мы сможем быть любовниками. Правильно?

– Правильно, – улыбнулся Ллойд.

– Но мое прошлое – это очень больно. Копаться в нем больно. Тем более что ты сам – одна сплошная головоломка.

– Вот узнаешь меня получше, и я не буду казаться тебе таким загадочным.

Кэтлин почудилась снисходительность в его словах, и она рассердилась.

– Нет, это неправда! Я должна знать, как ты не понимаешь? Никто тебя не знает. Но я должна.

– Послушай, любовь моя…

Кэтлин отмахнулась от его руки, когда он попытался ее успокоить.

– Я должна знать, что с тобой случилось, – заявила она. – Должна знать, почему ты боишься музыки.

Дрожь прошла по телу Ллойда, его светло-серые глаза наполнились болью и ужасом.

– Расскажи мне… – Она взяла его за руку.

Ллойд мысленно вернулся в прошлое, выискивая минуты радости в противовес чудовищной истории, о которой знали только он сам, его мать и брат. С каждым новым воспоминанием силы крепли, и когда машина времени затормозила и остановилась в весне 1950 года, он понял, что сумеет рассказать свою историю, глубоко вздохнул и заговорил:

– В пятидесятом году, как раз на мой день рождения, дед с материнской стороны приехал в Лос-Анджелес умирать. Он был ирландцем, пресвитерианским священником и вдовцом. Родственников, кроме моей матери, у него не было. Вот он и решил пожить у дочери, пока рак доедал его. Дед переехал к нам в апреле и привез все свое имущество. В основном всякое барахло – коллекция камней, религиозные побрякушки, чучела животных… Но кроме этого он привез потрясающую коллекцию антикварной мебели – письменные столы-конторки, комоды, шифоньеры – из палисандрового дерева. В полированную поверхность можно было смотреться, как в зеркало. Мой дед был отвратительным и злобным старикашкой, католиков ненавидел до чертиков. Но замечательно умел рассказывать истории. Он уводил нас с Томом – это мой старший брат – к себе наверх и рассказывал об ирландской революции, о том, как доблестные черно-рыжие[39]39
  Карательные отряды английских протестантов, подавившие национально-освободительное движение в Ирландии в 1920–1923 гг. Название происходит от формы рыжеватого цвета с черными ремнями


[Закрыть] разогнали католическую шваль. Мне нравились эти истории, но хватало ума понять, что дедушка чокнулся на своей ненависти и не стоит всерьез принимать его рассказы. А вот для Тома все было по-другому. Он на шесть лет меня старше и уже в то время совершенно свихнулся от ненависти. Он верил каждому слову деда, и теперь его ненависть обрела четкие формы. Он начал повторять дедовы выпады против католиков и евреев.

Тому тогда исполнилось четырнадцать, и во всем мире у него не было ни одного друга. Он заставлял меня играть с ним. Он был крупнее, мне приходилось подчиняться, иначе он мог меня избить. Папа работал электриком и помешался на телевидении. Тогда это была новинка, и он считал, что это величайший подарок Всевышнего человечеству. Он устроил мастерскую в сарае у нас на заднем дворе, забив его до отказа телевизорами и радиоприемниками. Отец часами возился там с электролампами, трубками и реле. Он никогда не смотрел телевизор ради удовольствия, был одержим телевидением как электрик. А вот Том обожал смотреть телевизор и верил всему, что видел и слышал в старых радиосериалах. Но он не любил смотреть и слушать в одиночку. У него совсем не было друзей, поэтому он заставлял меня сидеть рядом с ним в мастерской, пока смотрел «Прыгай, Кэссиди», «Мартин Кейн», «Частный детектив» и все остальное. Я этого терпеть не мог. Мне хотелось играть во дворе с моей собакой или читать. Иногда я пытался сбежать, и тогда Том привязывал меня и заставлял смотреть. Он… он…

Ллойд запнулся. Кэтлин заметила его отсутствующий взгляд, как будто он не знал, в каком времени находится, и ласково положила руку ему на колено:

– Продолжай, прошу тебя.

Ллойд снопа глубоко вздохнул, словно втягивая в себя добрые воспоминания.

– Дедушке стало хуже. Он начал кашлять кровью. Я не мог на это смотреть и стал убегать. Сбегал из школы и прятался целыми днями. Подружился с одним старым бродягой. Тот жил в палатке рядом с электростанцией в Сильверлейке. Его звали Дэйв. Он был контужен в Первую мировую войну, и торговцы по соседству вроде как приглядывали за ним – давали зачерствевший хлеб, помятые банки фасоли и супа, которые не могли выставить на продажу. Все считали Дэйва слабоумным, но это было не так. На самом деле у него бывали периоды просветления, а иногда он впадал в мрак. Он мне нравился. Дэйв был тихий и разрешал мне читать у себя в палатке, когда я убегал из дома.

Ллойд помедлил и снова заговорил звучным, ясным голосом. Кэтлин ни разу такого не слышала.

– На Рождество родители решили отвезти дедушку на озеро Эрроухед. Последняя загородная прогулка с семьей перед смертью. В день отъезда я поссорился с Томом. Он хотел, чтобы я смотрел с ним телевизор, а я не хотел. И тогда он избил меня, привязал к стулу в папиной мастерской и даже заклеил мне рот изолентой, чтобы я не кричал. А когда настал час ехать на озеро, Том бросил меня в этом сарае. Я слышал, как он на заднем дворе говорит маме и папе, что я сбежал. Они ему поверили и уехали, оставив меня одного в сарае. Я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, не мог издать ни звука. Так и просидел целый день. Все тело затекло, мне было страшно больно. И тут я услышал, как кто-то ломится в сарай, и очень испугался, но потом дверь открылась, и я увидел Дэйва. Но он не спас меня. Включил в сарае все телевизоры и радиоприемники и приставил нож к горлу. Он заставил меня трогать его и брать в рот. Он жег меня электродами, совал оголенные провода мне в зад. Потом он меня изнасиловал, избил, снова изнасиловал, и все это время телевизоры и радиоприемники работали на полную мощность. Он мучил меня два дня, а потом опять привязал к стулу, заклеил мне рот и ушел. Он так и не выключил звук. Шум становился все громче и громче… Наконец моя семья вернулась домой. Мама прибежала в сарай. Сорвала с моего рта изоленту, развязала меня, обняла и спросила, что случилось. Но я не мог говорить. Я так долго кричал с заклеенным ртом, что сорвал голосовые связки. Мама заставила меня написать, что случилось. Когда я написал, она сказала: «Никому не рассказывай. Я обо всем позабочусь».

Мама позвала доктора. Тот пришел, промыл мои раны и сделал укол снотворного. Я проснулся в своей постели много позже и услышал, как Том кричит у себя в спальне. Я пробрался туда украдкой. Мама лупила его ремнем с медными бляшками. Я слышал, как папа спросил, в чем дело, а мама велела ему заткнуться. Я спустился вниз. Примерно через час мама вышла из дома. Она не взяла машину, пошла пешком. Я последовал за ней на безопасном расстоянии. Она шла до самой электростанции в Сильверлейке и прямиком направилась к палатке Дэйва. Тот сидел на земле и читал страницу комиксов в газете. Мама вынула из сумки револьвер и шесть раз выстрелила ему в голову, потом повернулась и ушла. Увидев, что она сделала, я подбежал к ней. Она обняла меня, и мы вместе вернулись домой. В ту ночь она позволила мне лечь в постель вместе с ней и дала свою грудь. Она снова научила меня говорить, когда вернулся голос, и все время рассказывала мне истории. Когда дедушка умер, она стала водить меня на чердак. Мы сидели там и разговаривали, окруженные антикварной мебелью.

Слезы неудержимо текли по лицу Кэтлин, ее сердце разрывалось от ужаса и жалости.

– И? – шепотом спросила она.

– И мама заложила основы моего ирландского протестантского воспитания и заставила меня дать слово, что я не струшу и буду защищать невинность. Она рассказывала мне истории и помогала стать сильным. Сейчас она не может говорить: много лет назад после удара у нее отнялся язык. Поэтому теперь я разговариваю с ней. Рассказываю ей истории. Ответить она не может, но я точно знаю: все понимает. А я не трушу и защищаю невинность. Я убил человека во время беспорядков в Уоттсе. Очень плохого, очень злого человека. Я его выследил и убил. Никто так и не заподозрил маму в убийстве Дэйва. Никто не заподозрил меня в убийстве Ричарда Беллера. И если мне опять придется убить, никто не заподозрит меня в том, что это я избавил мир от Тедди Верпланка.

Услышав имя Тедди Верпланка, Кэтлин оцепенела от ужаса, не в силах расстаться со светлыми воспоминаниями, опутавшими ее подобно паутине.

– Тедди Верпланк? – переспросила она. – Я его хорошо помню по школьным временам. Он был слабым, ни на что не годным мальчиком. Очень добрым мальчиком. Он…

Ллойд знаком велел ей замолчать.

– Это он – твой безымянный любовник. Он был одним из «клоунов Кэти» в школьные времена, просто ты об этом не знала. В убийствах замешаны еще два твоих одноклассника. Человек по имени Делберт Хейнс и убитый вчерашней ночью Лоренс Крэйги. Я нашел подслушивающее устройство – магнитофон – в квартире Хейнса, и тот вывел меня на Верпланка. А теперь послушай меня… Тедди убил больше двадцати женщин. Мне нужна информация о нем. Все, что ты знаешь…

Кэтлин вскочила с постели.

– Ты с ума сошел, – прошептала она. – После стольких лет все еще играешь в эти полицейские фантазии, чтобы себя защитить? После стольких лет ты…

– Я не твой безымянный возлюбленный, Кэтлин. Я офицер полиции. И должен исполнить свой долг.

Кэтлин упрямо покачала головой.

– Я заставлю тебя это доказать. У меня до сих пор хранится стихотворение, которое он прислал мне в шестьдесят четвертом году. Ты его скопируешь, а потом мы сравним почерки.

Она убежала в гостиную. Ллойд слышал, как она что-то бормочет себе под нос. И вдруг понял, что Кэтлин никогда не примирится с реальностью. Он встал и оделся, отметив, что после признания его покрытое испариной тело чувствует себя отдохнувшим, расслабленным и в то же время живым, будто раскаленным добела. Через минуту вернулась Кэтлин с выцветшей открыткой и протянула ее Ллойду. Он прочел:

 
В кровь излилась моя любовь к тебе,
И сохнут слезы в ярости желанья,
А мертвой ненависти злобное роптанье
Любовью тайной прорастет во мне.
 

– Тедди, ты несчастный больной ублюдок. – Он наклонился и поцеловал Кэтлин в щеку. – Мне надо идти, но я вернусь, когда улажу это дело.

Кэтлин проводила его взглядом. Дверь за ним закрылась, и ей показалось, что за этой дверью осталось все ее прошлое и нынешние надежды на будущее. Она взяла телефон и набрала справочную. Ей дали два номера. Затаив дыхание, она позвонила по первому из них, ответил мужчина.

– Капитан Пелтц?

– Да.

– Капитан, с вами говорит Кэтлин Маккарти. Помните меня? Я была у вас на вечеринке вчера вечером.

– Да, конечно, подружка Ллойда. Как поживаете, мисс Маккарти?

– Я… я… я думаю, Ллойд сошел сума, капитан. Он сказал мне, что убил человека во время беспорядков в Уоттсе, что мать его убила человека и что…

– Мисс Маккарти, успокойтесь, прошу вас, – перебил ее Датч. – Ллойд переживает кризис, у него проблемы на работе, поэтому он и ведет себя несколько эксцентрично.

– Нет, вы не понимаете! Он говорит об убийстве! Он собирается убивать людей!

Пелтц засмеялся.

– Полицейские разговаривают о таких вещах. Прошу вас, уговорите его позвонить мне. Скажите, что это важно. И ни о чем не тревожьтесь.

Услышав в трубке щелчок, Кэтлин с замиранием сердца набрала следующий номер. На шестом звонке ей ответил негромкий тенорок:

– Сильверлейк, камера Тедди. Могу я вам помочь?

– Д-да… Да. Это Тедди Верпланк?

– Да, это я.

– Слава Богу! Слушай, ты меня, наверно, не помнишь, но меня зовут Кэтлин Маккарти, и я…

Голос стал еще тише.

– Я тебя прекрасно помню.

– Хорошо… Послушай, ты, конечно, не поверишь, но один сумасшедший полисмен собирается тебя убить. Я…

– Кто он такой?

– Его зовут Ллойд Хопкинс. Ему около сорока, он очень большой, очень высокий. Водит машину без опознавательных знаков коричневато-желтого цвета. Он хочет тебя убить.

– Знаю. Но я не дамся. У него ничего не выйдет. Никто не причинит мне зла. Спасибо тебе, Кэтлин. Я вспоминаю о тебе с большой любовью. До свидания.

– До… до свидания.

Кэтлин положила трубку и села на постель, с удивлением заметив, что так и не удосужилась одеться. Она прошла в ванную и пристально взглянула на себя в большом зеркале. Ее тело не стало иным, выглядело таким, как и прежде, но сама она неуловимо изменилась. Она знала, что это тело никогда больше не будет полностью принадлежать ей.