Текст книги "Звёзды в их руках"

Автор книги: Джеймс Бенджамин Блиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Блиш Джеймс
Звёзды в их руках

Джеймс БЛИШ

ЗВЕЗДЫ В ИХ РУКАХ

ПРОЛОГ

Космические полеты начались во времена распада великой Западной культуры на Земле. Первоначально цели полетов были сугубо военными. Изобретение Муиром двигателя, основанного на принципе ленточной массы, позволило первым исследователям достичь Юпитера; юпитерианская экспедиция в 2018 году помогла понять законы гравитации, хотя само явление гравитации было известно уже несколько веков. Полет экспедиции оказался последним полетом с использованием двигателей Муира, он завершился буквально накануне окончательного исчезновения культуры Запада. Строительство при помощи дистанционного управления Моста на Юпитере, вероятно, стало самым грандиозным (а во многих отношениях – и самым бесполезным) инженерным проектом, когда-либо осуществленным человеком. Однако это позволило провести непосредственно, вблизи, измерения магнитного поля Юпитера. Они явились последним и решающим подтверждением корректности уравнения Блэкетта-Дирака, выведенного еще в 1948 году и установившего прямую взаимосвязь между магнетизмом, гравитацией и скоростью вращения любой массы. До того времени гипотеза Блэкетта-Дирака не находила практического применения, оставаясь лишь игрушкой в руках математиков. Подкрепленная измерениями, гипотеза быстро получила практический выход. Из множества страниц, исписанных символами, и великого множества бесконечных дискуссий о возможной напряженности магнитного поля единственного вращающегося электрона, родился гравитронно-поляризационный генератор Диллона-Уэгонера, почти мгновенно получивший название "спиндиззи", в честь своего воздействия на вращение электрона. Супердвигатель, защитный экран от метеоритов и антигравитация прибыли в одной компактной посылке, обозначенной G = 2(PC/BU)2.

Каждая культура имеет характерную для нее математику; историографы могут выделить в ней моменты, объективно обусловленные социальным устройством соответствующего общества. Это уравнение вполне объяснимо с точки зрения алгебры, характерной для Магианской культуры, и вписывается в матричную механику Эпохи Бродяг, являвшуюся существенной частью открытий Запада. Первое время казалось, что основное достоинство уравнения заключено в возможности изменения скорости света С, рассматривавшейся ранее как ограниченная. Запад использовал спиндиззи для заселения ближних звезд колонистами в течение пятидесяти последних лет своего существования; но даже и тогда он не понял, какова мощность оружия, оказавшегося в его слабеющих руках. В сущности Запад так и не постиг, что спиндиззи может перенести в космос _л_ю_б_у_ю_ массу, а также и защищать ее и перемещать быстрее света.

В последующие века концепция космических полетов была почти полностью забыта. Распространившаяся на Земле новая культура, духовно ограниченный и примитивный деспотизм, определяемый историографами термином "Бюрократическое государство", мыслила иными категориями. Космические полеты были естественным, хотя и запоздалым проявлением западного образа мышления, всегда демонстрировавшим амбициозность по отношению к неизведанному и бесконечному пространству. Однако советским правителям идея космических полетов представлялась столь неприемлемой, что они даже не позволяли упоминать об этом своим писателям. В то время как Запад возвышался над Землей словно могучая секвойя, Советы расползлись по планете подобно лишайнику, все усиливая хватку, удовлетворенные пребыванием у подножия гигантских столбов солнечного света, по которым Запад непрестанно пытался подняться.

Именно таким образом Бюрократическое государство появилось на свет, пришло к своему триумфу и собиралось удерживать свои завоевания. Никакого захвата Запада Советами с военной точки зрения не было. В 2105 году падение Запада обычно датируется этим годом – любое военное противостояние привело бы к уничтожению в один день всего населения Земли. Запад сам дал покорить себя. Это был длительный и болезненный процесс, который многие предвидели, но никто не мог остановить. Стремясь воспрепятствовать проникновению врага, Запад на свой лад внедрил контроль за мыслями. В конце концов уже невозможно стало отделить одну противостоящую культуру от другой, а поскольку Советы имели гораздо больший опыт управления монолитным государством, их правление просто оказалось вскоре свершившимся фактом и не сопровождалось кровопролитием.

Запрет на все, что связано с космическими полетами, распространился даже на творческие изыскания ученых-физиков. Вездесущая полиция мысли была обучена основам баллистики и других дисциплин, связанных с астронавтикой, благодаря чему могла определить, относится ли некая научная работа к запретной области – они называли это Внеземной Активностью – задолго до того, как она могла пройти необходимую апробацию и приблизиться к практическому применению.

Полиция мысли однако не могла запретить ядерные исследования, поскольку от них зависела мощь нового государства. Уравнение Блэкетта возникло в результате исследований магнитного момента электрона. Новое государство запретило спиндиззи – в их глазах он представлялся средством возможного освобождения подданных, – но полиция мысли не была извещена о том, что это знаменитое уравнение относится к "чувствительной области". Советы не отважились на обнародование такой информации.

Таким образом, несмотря на то, что все, даже самые малые, группы и сословия были подвергнуты Бюрократическим государством промыванию мозгов или "переобучены", математики-теоретики продолжили свою работу по разрушению этого государства, сами того не ведая, и не имея революционных мотивов. Спиндиззи был открыт совершенно неожиданно в лабораториях ядерной физики Ториевого Треста.

Это открытие привело к гибели ограниченной культуры, внедренной Советами, точно так же, как угроза, исходящая от ядерного реактора и Солнечного Феникса, прервала господство Запада. Космические полеты возобновились. Некоторое время спиндиззи из осторожности устанавливали только на вновь создаваемых кораблях. Последовал период – до смешного короткий – исследования межпланетного пространства. Прежняя система взглядов постепенно вновь утверждала себя. Однако центр тяжести этой системы сместился. Расточительность использования спиндиззи для перемещения кораблей не могла продолжаться бесконечно. Не существовало причин, по которым аппараты с людьми на борту должны были оставаться маленькими, тесными, иметь вытянутую форму и ограниченную грузоподъемность. После того как антигравитаторы стали инженерной реальностью, отпала необходимость конструировать корабли исключительно для космических полетов, поскольку ни масса, ни аэродинамические нагрузки не имели более никакого значения. Появилась возможность поднимать с Земли самые крупные объекты и перемещать их в космическом пространстве практически на любое расстояние. При необходимости, можно было перемещать целые города.

Во многом так и произошло. Первыми были промышленные фабрики. Они путешествовали по Земле от одного крупного месторождения полезных ископаемых к другому. Затем отправились еще дальше. Начался исход. Ничто не могло его предотвратить, тем более, что к тому времени подобное развитие событий полностью совпадало с интересами государства. Мобильные заводы превратили Марс в некое подобие Питтсбурга Солнечной системы. Спиндиззи поднимали с Земли горнодобывающее оборудование и очистные установки, неся на Марс новую жизнь. На месте самого Питтсбурга вскоре не осталось ничего, кроме мусора и ржавых обломков. Огромные заводы Стального Треста проглатывали метеоры и пережевывали затерявшиеся в космосе спутники. Алюминиевый, Германиевый и Ториевый Тресты вывели свои заводы в космос, направляя их на разработку самых отдаленных планет.

Но один из заводов Ториевого Треста, за номером 8, так и не вернулся. Началось вытеснение господствующей культуры, толчком к чему и послужило это, казалось бы, не очень важное событие. Первые города ушли за пределы Солнечной системы, направляясь на поиски работы в те колонии, которые оставила после себя затухающая Западная цивилизация. В этих кочующих городах начала зарождаться новая культура. Вскоре события пришли к закономерному итогу: Бюрократическое государство сделало то, что давно обещало сделать, "когда народ будет к этому готов", – оно покинуло Землю, которой когда-то владело полностью, до последней песчинки, и которая теперь совершенно опустела. Города-кочевники Земли – мигрирующие рабочие, нищие и бродяги – стали ее наследниками.

В основном это стало возможным благодаря спиндиззи; однако существенную роль сыграли и два важных социальных фактора. Один из них долголетие людей. Победа над так называемой "естественной" смертью уже была одержана к моменту, когда инженеры нашли подтверждение принципа спиндиззи, проведя измерения на Юпитерианском Мосту. Эти достижения человеческой мысли шли по жизни, дополняя друг друга. Несмотря на то, что спиндиззи мог вывести в космос огромный корабль и даже целый город, перемещая их гораздо быстрее скорости света, межзвездное путешествие все же занимало определенное время. Галактика оказалась настолько огромной, что продолжительные полеты исчислялись человеческими жизнями, даже при наивысшей скорости, обеспечиваемой спиндиззи.

Но когда смерть уступила лекарствам против старения – антинекротикам, такое понятие как "продолжительность жизни" в старом смысле слова перестало существовать.

Второй фактор имел экономическую природу: широкое распространение германия в исследованиях физики твердого тела. Еще до того, как полеты в глубокий космос стали реальностью, этот металл приобрел фантастическую ценность на Земле. Освоение человеком звездного мира привело к падению цены германия до приемлемого уровня, и постепенно он приобрел роль стабильных денег в межпланетной торговле. Ничто другое не могло бы обеспечить финансовые основы жизни городов-бродяг.

Итак, Бюрократическое государство пало, но социальная структура не развалилась полностью. Земные законы, хотя и сильно измененные, выжили. И нельзя сказать, что города-кочевники не извлекли из этого определенную выгоду. Мигрирующие города встретились с такими мирами, которые не позволили им обосноваться у себя. Другие же приняли их, но начали нещадно эксплуатировать. Города сопротивлялись, но их военная мощь оказалась явно недостаточной. Для цивилизации Запада более характерными были паровые землеройные установки, а не танки. Предсказать результат сражения между этими принципами не представляло труда. Подобная ситуация сохранялась всегда. Конечно, использование спиндиззи для такого малого объекта, как космический корабль, равносильно стрельбе из пушек по воробьям; но военный корабль – это всегда расточительство энергии, тем большее, чем смертоноснее оружие. Полиция Земли принуждала восставшие города к повиновению, а затем, исходя из собственной выгоды, принимала законы, обеспечивающие их защиту.

Полиция пыталась установить в космосе порядок, но землянам так и не удалось распространить на космос свою гегемонию. История Земли давно канула в Лету. Во многих уголках Вселенной о Земле слышали только в легендах, она была не более чем мифом о некой зеленой планете, плавающей где-то в глубинах космоса на расстоянии многих тысяч парсеков. Гораздо более известна была недавно поверженная тирания Веги, но никто не знал – и некоторые так никогда и не узнали – хотя бы имя той маленькой планеты, которая уничтожила тиранию.

Сама же Земля превратилась в цветущий сад. Только один крупный город остался на ее поверхности, сонный и тихий, несмотря на свой громкий статус столицы Вселенной. Долина, в которой когда-то располагался Питтсбург, пышно расцвела, и только богатые молодожены отправлялись туда повеселиться. Престарелые чиновники иногда возвращались на Землю, чтобы здесь встретить смерть. Больше сюда никого не влекло.

Акрефф-Моналес "Млечный Путь.

Пять культурологических портретов"

Когда с костей совсем исчезнет плоть,

у мертвых, погребенных на погосте,

Когда бесследно растворятся сами кости,

– Объединиться мертвые должны

С живыми, что стоят, омыты ветром,

лучом облиты западной луны;

Отступит смерть тогда в бессильной злости,

А звезды лягут к их ногам, и будут им даны...

Дилан Томас

"...В то время, как Веганская цивилизация, формально

находясь еще в зените политической и военной мощи, по сути

уже шла к своему закату, культура, которой предстояло

явиться ей на смену, начала наконец-то свой победный марш.

Читатель должен однако помнить, что тогда никто еще не

слышал о Земле. И главное светило нашей планетной системы

– Солнце – представляло собой всего лишь ничем не

примечательную звездочку спектрального класса G2 в секторе

Дракона. Возможно – правда, весьма маловероятно – что Вега

знала о создании на Земле средств для космических полетов

еще до тех событий, которые мы только что упомянули здесь.

Тем не менее, средства эти позволяли осуществлять всего

лишь внутрисистемные, межпланетные перелеты. Вплоть до

указанного периода Земля не принимала никакого участия в

Галактической истории. Однако, Земле неизбежно предстояло

сделать два исключительно важных открытия, которые могли

вывести ее на звездную сцену. Можно быть совершенно

уверенным – если бы Вега получила информацию, что именно

Земле суждено стать ее наследницей, то она употребила бы

все свое огромное могущество для предотвращения подобного

развития событий. Но Вега не предприняла никаких действий,

и это свидетельствует о том, что там не имели ни малейшего

представления о происходивших на Земле событиях..."

Акрефф-Моналес "Млечный Путь.

Пять культурологических портретов"

КНИГА ПЕРВАЯ

ПРЕЛЮДИЯ. ВАШИНГТОН

Мы не верим в способность какой-то группы людей, либо

достаточно компетентных либо просто разумных, работать без

определенной доли критики или сомнения. Мы знаем, что

единственный путь избежать ошибки – обнаружить ее. И

единственный путь обнаружить ее – это иметь возможность

свободно задавать вопросы. Мы знаем, что в завесе

секретности незамеченная ошибка будет процветать и

искажать суть.

Дж.Роберт Оппенгеймер

По стенам, слева и справа от него, едва заметно метались тени, подобно смутным фигурам, быстро появляющимся и исчезающим в невидимых дверях. Несмотря на страшную усталость, это все же действовало на нервы. Ему даже захотелось попросить доктора Корси, чтобы тот погасил огонь. Тем не менее, он продолжал смотреть на скачущее оранжевое пламя, чувствуя, как тепло проникает в кожу на щеках и возле глаз, пропитывает грудь. Корси слегка пошевелился рядом, а сенатору Уэгонеру показалось, что его собственный вес непрерывно увеличивается с тех пор, как он расположился на диване. Несмотря на свои сорок восемь лет, он чувствовал себя опустошенным, сонным, старым и тяжелым, как камень. Всего лишь еще один плохой день в долгой веренице плохих дней. Хорошие дни в Вашингтоне остались далеко в прошлом, будто во сне.

Расположившийся рядом Корси, несмотря на груз в дополнительные двадцать лет, чувствовал себя легким и неутомимым. В прошлом он являлся Директором Бюро Стандартов, опять-таки в прошлом – Директором Всемирной Организации Здравоохранения, а в настоящем – главой Американской Ассоциации за Развитие Науки (обычно упоминаемой в Вашингтоне как "левацкая ААРН").

– Мне кажется, ты понимаешь, чем рискуешь, видясь со мной, – еле слышно проговорил Корси. – Я вообще бы не приехал в Вашингтон, если бы не считал, что того требуют интересы ААРН. Во всяком случае – после той трепки, которую мне собственноручно задал Мак-Хайнери. Теперь, когда я завязал с работой на правительство, более всего моя жизнь похожа на плаванье в аквариуме. За стеклом, на котором имеется надпись "Пиранья". Да ты и так все знаешь.

– Знаю, – согласился сенатор. Тени прыгнули вперед и снова отступили. – Я заметил хвост, пока добирался к тебе сюда. Парни Мак-Хайнери уже давно пытаются собрать на меня компромат. Но я все равно должен с тобой поговорить, Сеппи. Я попытался как можно лучше разобраться во всем, что накопилось в архивах комиссии с тех пор, как стал ее председателем. Но у меня, как у неученого есть особые ограничения. Я не хотел задавать слишком откровенные вопросы своим ребятам, потому что это верный путь к утечке информации. Возможно, прямо в лапы Мак-Хайнери.

– Вот теперь мы знаем, что такое правительственный эксперт, – угрюмо заметил Корси. – Это – человек, которому даже ты боишься задать важный вопрос.

– И который даст тебе такой ответ, какой, по его мнению, ты хочешь услышать, – вздохнул Уэгонер. – Я тоже столкнулся с этим. Работа на правительство – вовсе не сахар. Даже для сенатора. Между прочим, мне не раз хотелось снова оказаться на Аляске. В Кодьяке у меня имеется домик, где я мог бы НАСЛАЖДАТЬСЯ огнем в камине, не думая о том, что отбрасываемые им тени, могут иметь при себе записные книжки. Ладно, хватит ныть, вспоминая спокойные деньки. Я дрался за свое кресло и теперь постараюсь максимально использовать свои способности – надеюсь, что таковые имеются.

– Что ж, весьма похвальные слова, – одобрил Корси, забирая из руки Уэгонера бокал с бренди и пополняя почти нетронутое янтарное озерцо в нем. Над его руками, скручиваясь тяжелыми, пахучими кольцами, поплыли алкогольные пары.

– Когда я впервые услышал, что Объединенная Комиссия Конгресса по Космическим Полетам будет находиться под руководством свежеиспеченного сенатора, который до своего избрания занимался исключительно рекламным бизнесом...

– Ну, будь снисходительнее, – произнес Уэгонер, шутливо нахмурившись. – Юридическими консультациями по рекламной информации.

– Как тебе больше нравится, Блисс. И все же я выругался. Я знал, что этого никогда бы не случилось, изъяви кто-то из сенаторов со стажем желание занять председательское кресло. И сам по себе факт, что никто из них не соблаговолил, казался, по моему мнению, лучшим обвинительным актом нынешнему Конгрессу.

Каждое произнесенное здесь мною слово фиксируется. И, конечно же, будет использовано против тебя. Рано или поздно. Со мной уже так поступали и слава Богу, что хоть с ЭТИМ все ясно. Но на твой счет я ошибся. Ты проделал чертовски большую работу. Ты обучился быстро, как по волшебству. И если ты хочешь перерезать себе горло как политику, спрашивая у меня совета – клянусь Господом, я тебе его дам.

И Корси символически вложил бокал в руку Уэгонера.

– Но только тебе, и никому другому, – добавил он. – Я не собираюсь рассказывать правительственным чиновникам, каков наилучший способ просеивания песка. Если только меня не попросит ААРН.

– Я знаю, что ты бы так никогда не поступил, Сеппи. Оттого-то и имеешь столько неприятностей. А потому – спасибо. – Сенатор машинально покрутил бокал с бренди. – Хорошо, тогда скажи мне вот что: почему возникли проблемы с космическими полетами?

– Вояки, – просто ответил Корси.

– Да, но это не все. Во всяком случае не главное. Естественно, Армейская Космическая Служба пропитана завистью, взяточничеством и болеет полным окостенением мозгов. Но в те дни, когда более полудюжины правительственных служб работали над космическими полетами все было еще хуже. Кто там только не старался. Метеорологическое бюро, Флот, твое Бюро, ВВС и так далее. Я просматривал кое-какие документы того времени. Программу по запуску искусственных спутников Ричард Саймингтон объявил еще в 1944 году. Однако первый пилотируемый корабль стартовал только в 1962. И то лишь после передачи всех полномочий армии. А у той полудюжины эта чертова штуковина так и осталась на кульманах. Каждый контр-адмирал настаивал на том, чтобы в чертежи стартовой площадки непременно вносилась стоянка для его собственного любимого лимузина. По крайней мере сейчас мы ИМЕЕМ космические полеты.

– Но теперь происходит кое-что похуже. Будь космические полеты по-прежнему – лишь мечтой, мы могли бы попробовать вывести их из-под армейского контроля. Возможно, удалось бы наладить какие-нибудь коммерческие перевозки. Скажем, для людей, предпочитающих отправляться некомфортабельным образом в места, где жить невозможно, только потому, что это ужасно дорого. – Он тяжко усмехнулся. – Нечто вроде охоты на лис в Англии сто лет тому назад. Не Оскар ли Уайльд дал ей определение: "преследование несъедобного невыразимым?"

– Мы угодили в какой-то тупик, – меланхолично произнес сенатор.

– Не слишком ли рано делать подобные выводы? – спросил Корси.

– Сейчас, в две тысячи тринадцатом году? Не думаю. Но, если я слишком тороплюсь, используя именно этот аргумент, можно привести и другие. Почему за последние пятнадцать лет не состоялось ни одной крупной исследовательской экспедиции? Когда открыли десятую планету – Прозерпину я уж подумал, что какой-нибудь университет или фонд проявит интерес к отправке туда команды исследователей. У планеты – прекрасная большая луна, способная стать отличной базой, а в ее небе практически не видно солнца, и нечему испортить фотопластинки. Солнце там – всего лишь астрономический объект нулевой звездной величины. И так далее. Подобные вещи раньше служили хлебом и вином для частных исследователей. Имей мы миллионера с жаждой к исследованиям, вроде старика Хэйла, например, или сильного организатора, стремящегося к известности – вроде Бэрда – мы давно получили бы станцию Прозерпина-2. И все же космос мертв. Мертв с той поры, как мы создали станцию на Титане. А это было еще в 1981 году. Почему?

Некоторое время Уэгонер молча смотрел в огонь.

– Кроме того, – произнес он наконец, – существует еще и вопрос изобретательства в рассматриваемой области. Оно прекратилось, Сеппи. Замерло полностью.

– Вроде бы мне припоминается один недавний доклад парней с Титана...

– По ксенобактериологии. Естественно. Но это не имеет отношения к космическим полетам, Сеппи. Космические полеты сделали такие работы доступными. Но их результаты вовсе не влияют на сам способ космических полетов. Они не улучшают его, не делают более привлекательным. Даже ученые не заинтересованы в космосе. НИКТО больше не интересуется космическими полетами. Вот почему прекратились всякие нововведения.

Например, мы по-прежнему используем ракеты с ионными двигателями и атомными силовыми установками. Принцип донельзя отработанный. Существует тысяча его различных вариантов. Но сам он описан Каплингом еще в 1954! Подумай об этом, Сеппи. Хоть бы один-единственный новый проект двигателя за ПЯТЬДЕСЯТ лет! А как насчет конструкций корпуса? Они по-прежнему основаны на работах фон Брауна – еще более ранних, чем работы Каплинга. Неужели нет ничего лучше корпуса, напоминающего сцепленные луковки? Или этих снабженных движками планеров, используемых, как космические челноки? И я не смог отыскать ничего лучшего в архивах комиссии [автор, создавая свой роман, предвидел качественный застой в освоении космоса, но действительность оказалась куда хуже; ионный двигатель остался мечтой и вот уж двадцать лет как не рискуем повторить шаг за пределы околоземной орбиты].

– А ты уверен, что сможешь отличить незначительное изменение от значительного?

– Сам посуди, – мрачно произнес Уэгонер. – Новейшим шедевром конструкторской мысли в области ракетостроения являются противоперегрузочные кресла на эллиптических рессорах, которые сопротивляются перегрузкам и как листовые и как спиральные пружины. Испытатели говорят, в таком кресле чувствуешь себя будто в авоське, набитой недозрелыми помидорами. Но творцы этой штуки намерены вскорости ликвидировать недостатки. Думаю, помидорные. Информация моя, конечно, совершенно секретная.

– Что ж, еще одна "совершенно секретная" штучка, о которой мне не положено знать, – вздохнул Корси. – По счастью, забыть об этом не составит никакого труда.

– Хорошо, давай обратимся к другому. Мы разработали новый тип бутылки для хранения воды на кораблях. Она изготавливается из алюминиевой фольги и может сплющиваться наподобие тюбика для зубной пасты, отчего вода поступает в рот пьющего.

– Но пластиковая мембрана, сжимаемая давлением воздуха удобнее и весит меньше...

– Конечно же! Но трубка из фольги уже принята как стандарт для пайков в виде пасты. Единственная новизна в том, что предложено использовать ее и для хранения воды. Это изделие поступило к нам от лоббиста компании "Канам Металлы", при поддержке пары сенаторов с северо-запада Тихоокеанского побережья. Можешь предположить, что мы с ним сделали.

– Пожалуй, начинаю понимать, куда ты клонишь.

– Что ж, тогда я буду закругляться, – заявил Уэгонер. – Все дело в том, что разваливается существующая сейчас структура космических полетов. Она устарела, чрезмерно перегружена, ни на что не годна. Куда ни кинь полный застой. Нет. Даже хуже – мы откатываемся вспять. Сейчас наши корабли должны быть куда как стремительнее и совершеннее, а также способными нести большее количество груза. Нам пора уже покончить с различием между кораблями, совершающими посадки на планеты и беспосадочными системами.

Весь вопрос в ИСПОЛЬЗОВАНИИ планет для чего-нибудь еще кроме исследовательских работ, а именно для создания поселений. Однако этого больше никто даже не обсуждает. И наши шансы на создание поселений с каждым годом все убывают. Ассигнования постоянно урезаются. Становится все труднее и труднее убедить Конгресс, что от космических полетов есть какая-то польза. Практически невозможно объяснить Конгрессу, что фундаментальные исследования в конце концов приносят прибыль. Конгрессмены переизбираются каждые два года, сенаторы – каждые шесть лет. Вот примерно тот срок, в пределах которого они готовы заглянуть в будущее. Допустим, мы попытались бы растолковать им свою программу фундаментальных исследований. Да только ничего путного бы у нас не вышло. Все засекречено.

И наконец, Сеппи. Возможно, сейчас говорит лишь мое собственное невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к настоящему времени у нас должен иметься хоть какой-то, хотя бы слабый, ключик к МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна быть хотя бы модель – не имеет значения, сколь неуклюжая. Пусть такая же неуклюжая, как ракетка, запускаемая на фейерверке Четвертого Июля в сравнении с двигателем Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю, мы просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я общался на эту тему, не считает, что мы до них вообще когда-нибудь доберемся.

Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу сквозь плотные, не пропускающие света, шторы.

Для привыкших к пламени глаз Уэгонера он представлялся не более, чем тенью. Неожиданно сенатор подумал, возможно уже в двадцатый раз за последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться из всей этой каши, несмотря на прилепившийся к нему ярлык неблагонадежного. И затем, наверное, тоже в двадцатый раз, Уэгонеру вспомнились бесконечные проверочные слушания. Водопады фальшивых свидетельств и слухов. Потоки свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе о том, что еще в колледже, Корси жил в одной комнате с человеком, в прошлом являвшимся членом радикальной группировки. Обвинения в сенатском комитете со стороны одного из конгрессменов, нанятых Мак-Хайнери. Снова слушания, бесконечная бомбардировка поношениями и ненавистью. Письма, начинавшиеся "Дорогой доктор Корсец, Вы – задница" и подписанные "Настоящий Американец".

– Должно быть не я первый говорю тебе подобные слова, – обернувшись, произнес физик. – Блисс, я тоже не думаю, что мы когда-нибудь доберемся до звезд. Хотя я куда менее консервативен, чем большинство ученых. Мы просто живем не столь долго, чтобы стать расой, путешествующей меж звезд. Смертный человек, ограниченный скоростями куда меньшими, чем скорость света, так же не приспособлен к межзвездным путешествиям, как мотылек к пересечению Атлантики. Конечно, мне жаль, но я действительно так считаю.

Уэгонер кивнул и решил пока кончить с этой темой. Вообще он ожидал услышать даже меньше, чем сообщил ему Корси.

– Но, – произнес Корси, забирая свой бокал со стола, – но нет ничего невозможного в том, чтобы усовершенствовать средства для МЕЖПЛАНЕТНЫХ перелетов. Я согласен с тобой, что они сейчас пребывают в глубоком застое. Я подозревал, что дела обстоят именно так. И твое появление здесь сегодня вечером подтвердило мою догадку.

– Так почему же это происходит? – спросил Уэгонер.

– Потому что научный метод более не действует.

– ЧТО! Прости меня, Сеппи, но это все равно что услышать от епископа будто христианство стало не жизнеспособным. Что ты хочешь этим сказать?

Корси грустно улыбнулся.

– Может быть я чересчур драматизирую. Но все действительно так. В существующих условиях научный метод является тупиком. ОН ЗАВИСИТ ОТ СВОБОДЫ ДОСТУПА К ИНФОРМАЦИИ. А мы намеренно покончили с ней. В моем бюро, когда оно еще являлось моим, мы редко знали, кто именно работал над данным проектом в какое-то определенное время. Мы редко знали, имеется ли еще кто-нибудь, дублирующий эту работу. И мы никогда не знали, не дублируется ли данная работа в каком-нибудь другом отделе. Все, в чем мы могли быть уверены, так только в том, что множество людей, работавших по сходной тематике, штамповали на своих результатах гриф "СЕКРЕТНО". Потому что такой путь считался наилегчайшим, способным не только предотвратить утечку информации к русским, но и держать вне всяких подозрений своих работников. На случай, если вдруг правительству придет в голову идея проверки. Как можно применить научный метод к проблеме, когда запрещено ознакомиться со всеми данными по ней?

А есть еще и когорта ученых, работающих сейчас только на правительство. Те несколько первоклассных ученых, работающих у нас, просто изведены режимом секретности. И постоянными подозрениями, сфокусированными на них именно потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ доминирующими в своих областях. Отсюда, практически все что исходит от них, имеет якобы особую ценность. Поэтому у них уходят годы на решение того, что обычно представляет собой весьма заурядную проблему. Что же касается остальных... Наш персонал в бюро Стандартов практически почти полностью состоял из третьеразрядных ученых. Кое-кто из них действительно – весьма упорные и терпеливые люди. Но они были недостаточно храбры и еще в меньшей степени обладали воображением. Практически все свое время они проводили, механически следуя рецептам "поваренной книги" – рутине научного метода. И имели с каждым годом все более сомнительные шансы выдать что-то ценное.

– Все то, что ты сказал, можно отнести и к проводящимся сейчас исследованиям по проблеме космических полетов. Даже без изменений в знаках препинания, – подтвердил Уэгонер. – Но Сеппи, если научный метод всегда являлся разумным подходом, значит он и сейчас должен быть таковым. Он должен действовать для всех, даже для третьеразрядных исследователей. Так почему же он неожиданно стал плохим сейчас, спустя века неоспоримого успеха?