Текст книги "Питер Пэн и Венди"

Автор книги: Джеймс Барри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 15. „Крюк или я!“

Странные вещи происходят с нами на жизненном пути, но мы не сразу их замечаем. Например, мы вдруг понимаем, что давным-давно оглохли на одно ухо, давным-давно – ну, скажем, с полчаса.

Так было в ту ночь и с Питером. Когда мы его покидали, он пробирался по лесу, прижав палец к губам, а другую руку держа на кинжале. Он видел, как мимо проползла Крокодилица, и ничего особенного не заметил, однако немного спустя он вспомнил, что она почему-то не тикала. Сначала это показалось ему странным, но потом он догадался, что просто, должно быть, завод в будильнике кончился.

Питер и не подумал пожалеть несчастное создание, потерявшее самого близкого спутника своей жизни. Зато он тут же начал размышлять, как бы употребить это несчастье себе на пользу: он решил громко тикать, чтобы дикие звери подумали, что это Крокодилица, и не тронули его. Тикал он прекрасно, и это привело к одному неожиданному последствию. Крокодилица тоже услышала его тиканье, услышала – и поползла за ним. Трудно сказать, почему она это сделала: потому ли, что надеялась отобрать у Питера потерянное, или потому, что подумала, будто это она сама тикает. Как все, кто одержим одной идеей, она была глупа как пробка.

Питер благополучно добрался до берега и пустился вплавь; он даже не заметил, что уже не идёт, а плывёт. Я знаю некоторых животных, которые чувствуют себя одинаково хорошо в воде и на суше. Но людей таких, кроме Питера, я не знаю.

Он плыл, а в голове у него стучала одна мысль: „Крюк или я!“ Он так долго тикал, пробираясь по лесу, что и сейчас продолжал тикать, совершенно не отдавая себе в этом отчёта. Если б он это заметил, то, конечно, перестал бы.

Лезть на бриг с громким тиканьем ему в голову не пришло, хотя, согласись, это было бы очень остроумно. Напротив, он был уверен, что влез на борт корабля тихо, словно мышка, вот почему он так удивился, увидев, что пираты шарахаются от него как от чумы, а у Крюка вид такой жалкий, точно он услышал Крокодилицу!

Крокодилица! Стоило Питеру вспомнить про неё, как он тут же услышал тиканье. Сначала он подумал, что это Крокодилица, и быстро оглянулся. Но тут он вспомнил, что тикает сам, – и тотчас всё понял. „Какой я умный!“ – мгновенно решил он и знаком приказал мальчишкам не аплодировать.

В эту минуту на баке показался рулевой Эд Тейнт, он медленно шёл по палубе. А теперь, читатель, засекай время по своим часам! Питер вонзил в него свой кинжал. Джон прикрыл злосчастному пирату рот рукой, чтобы заглушить его предсмертный стон. Эд Тейнт упал навзничь. Четверо мальчиков подхватили его, чтобы не слышно было, как тело стукнется о палубу. Питер махнул рукой – и Эд Тейнт полетел за борт. Послышался лёгкий всплеск, а потом всё смолкло. Сколько секунд по твоим часам?

– Один! – сказал кто-то. Это Малыш открыл счёт.

А Питер уже исчез в капитанской каюте – и хорошо сделал, потому что пираты начали собираться с духом и вот-вот могли оглянуться. Было слышно, что они тяжело дышат, – значит, другой, самый страшный, звук смолк.

– Она уползла, капитан, – сказал Неряха и протёр очки. – Всё в порядке!

Крюк медленно поднял голову и прислушался, так напряженно, что уловил бы самый далёкий отзвук тиканья. Вокруг царила мёртвая тишина, и Крюк выпрямился во весь свой огромный рост.

– Тогда за дело! – вскрикнул он осклабившись. – Ifte наша дощечка? Сейчас он ненавидел мальчишек ещё сильнее, чем раньше, – ведь они были свидетелями его позора. И он запел свою страшную песню:

 
Ха-ха! Хо-хо! Вот так всегда —
На доску ты ступил,
Доска дрожит, и ты дрожишь,
А там и след простыл!
 

Чтобы ещё больше напугать мальчишек, он начал приплясывать, делая вид, что идёт по доске, и корчить страшные рожи. Какое недостойное поведение! Наплясавшись вволю, он сказал:

– Что ж, погладить вас на прощание плёткой-девятихвосткой? Мальчики упали на колени.

– Нет, нет! – закричали они так жалобно, что все пираты заулыбались.

– Неси-ка сюда плётку, Джукс, – приказал Крюк, – она в моей каюте. В каюте! Но в каюте прятался Питер! Мальчики переглянулись.

– Есть, капитан! – радостно отвечал Джукс и, широко шагая, направился в каюту.

Мальчики провожали его глазами. Они и не заметили, что Крюк снова затянул свою песню, а пираты принялись ему подпевать:

 
Хо-хо! Есть кошечка у нас
О девяти хвостах,
Что так вам шкуру отдерёт…
 

Мы никогда не узнаем конца этой песни – её прервал ужасный вопль, долетевший из капитанской каюты. Он прокатился по всему кораблю и замер. А потом раздался петушиный крик, который был хорошо знаком мальчикам, но пиратам показался ещё страшнее, чем тот отчаянный вопль.

– Что это? – спросил Крюк.

– Два, – сказал Малыш спокойно.

Итальянец Чекко минуту колебался, а потом бросился в каюту. Он выскочил оттуда шатаясь, с изменившимся лицом.

– Что с Биллом Джуксом? – прошипел Крюк, подбегая к нему. – Отвечай, пёс!

– А то с ним, что он помер, – отвечал глухо Чекко. – Заколот насмерть.

– Билл Джукс мёртв?! – вскричали изумлённые пираты.

– В каюте темно, хоть глаз выколи, – бормотал Чекко. – А в углу стоит что-то страшное и кричит петухом… Вы слышали этот крик…

Пираты пали духом, а мальчики пришли в восторг. Крюк всё заметил.

– Чекко, – приказал он своим самым железным голосом. – Иди в каюту и притащи сюда этого петушка.

Чекко, храбрейший из храбрых, затрепетал.

– Нет! – завопил он. – Нет!

Крюк поднёс свою железную руку к глазам – казалось, он что-то тихо шептал ей.

– Такты идёшь, Чекко? – спросил он задумчиво. – Да?

Чекко всплеснул в отчаянии руками, но пошёл. Тут уж пиратам было не до песен! Все прислушались, и снова раздался вопль, а за ним – кукареканье.

Все молчали – все, кроме Малыша.

– Три, – сказал он.

Крюк жестом подозвал к себе своих псов.

– А ну, бочки-ящики, кто притащит этого петуха? – загремел он.

– Подождите, пусть выйдет Чекко, – проворчал Старки.

Пираты поддержали его.

– Ты, кажется, вызвался пойти, Старки? – спросил капитан вкрадчиво, пошептавшись с железным крюком.

– Разрази меня гром, и не думал!

– А мой крюк говорит мне, что вызвался, – отвечал капитан, подходя к Старки поближе. – Может, лучше не сердить его, а? Что ты на это скажешь, Старки?

– Пусть меня лучше вздёрнут на рею! – заявил упрямый Старки. И опять все его поддержали.

– Это что? Мятеж? – спросил Крюк ещё вкрадчивее, чем прежде. – А Старки – ваш вожак?

– Пощади, капитан! – захныкал Старки, дрожа всем телом.

– То-то, – сказал Крюк и протянул ему свою железную руку. – Пожмём друг другу руки, Старки.

Старки оглянулся, взглядом умоляя о помощи, но все от него отвернулись. Он сделал шаг назад, но Крюк двинулся на него – в глазах его мелькнула красная искра. С отчаянным криком Старки вскочил на Длинного Тома и бросился с него прямо в море.

– Четыре, – сказал Малыш.

– Ну, джентльмены, – любезно обратился к пиратам Крюк, – кто-нибудь ещё мечтает о мятеже?

Он схватил фонарь, поднял свою железную руку и с угрозой произнёс:

– Я сам притащу сюда этого крикуна!

И быстрыми шагами направился в каюту.

Как Малышу не терпелось сказать: „Пять!“ Он облизал губы и открыл рот, но тут из каюты вышел, пошатываясь, Крюк. Фонаря в руке у него не было.

– Что-то задуло мне фонарь, – произнёс он неуверенно.

– Что-то! – повторил Маллинз.

– А где Чекко? – спросил Лапша.

– Там же, где и Билл Джукс, – отвечал капитан. – Он мёртв.

Крюк не торопился вернуться в каюту, и это произвело на пиратов самое неблагоприятное впечатление – они снова зароптали. Пираты все, как один, суеверны, вот почему Куксон сказал:

– Говорят, когда корабль проклят, на нём всегда появляется кто-то лишний.

– Я слышал, что он всегда появляется на пиратском корабле, – прошептал Маллинз. – А видели вы у него хвост, капитан?

– А я слышал, – сказал ещё кто-то, бросив на Крюка злобный взгляд, – что самый отвратительный человек на борту и есть этот лишний!

– А крюк у него есть, капитан? – нагло поинтересовался Куксон.

И все заорали вразнобой:

– Корабль проклят! Проклят!

Тут мальчики не выдержали и разразились радостными криками. Крюк совсем забыл о своих пленниках, но, услышав их крики, он круто повернулся. Лицо его осветилось.

– А ну-ка, ребята, – крикнул он пиратам, – слушайте меня! Откройте дверь каюты и загоните их туда. Посмотрим, кто кого! Если они убьют его, нам же лучше, а если он их, мы тоже плакать не будем.

Пираты посмотрели на Крюка с восхищением (это в последний раз они на него так смотрят!) и быстро исполнили приказ. Мальчиков затолкали в каюту (они при этом делали вид, что отчаянно сопротивляются) и заперли за ними дверь.

– А теперь послушаем, – сказал Крюк.

И все прислушались. Пираты не решались взглянуть на дверь, но Венди, которая всё это время стояла привязанная к мачте, не отрывала от двери глаз. Она ждала не воплей и не петушиного крика: она ждала появления Питера.

Ждать ей пришлось недолго. Питер нашёл в каюте то, что искал, – ключ, чтобы разомкнуть мальчикам цепи. И вот они потихоньку прокрались наверх, забрав с собой всё оружие, какое нашлось у капитана в каюте. Питер знаком велел им попрятаться и перерезал верёвки, связывавшие Венди. Теперь все они могли бы бежать с корабля, чего же проще?

Но нет! Помнишь клятву: „Крюк или я!“? Вот почему, освободив Венди, Питер шепнул ей, чтобы она тоже спряталась, а сам встал на её место у мачты, завернувшись в плащ. Потом он набрал в лёгкие воздуха и закричал по-петушиному.

Пираты решили, что этот крик извещает их о том, что мальчики, все, как один, лежат мёртвые в каюте, и их охватила паника. Крюк пытался их ободрить, но они и слушать его не желали; они оскалились, как настоящие псы (это он сделал их псами), и он понял, что стоит ему отвести от них взгляд, как они разом бросятся на него.

Но Крюк не сдавался. Он решил взять их лаской, а не удастся – так пустить в ход железную руку.

– Ребята, – сказал он, – я всё обдумал. На корабле есть кое-кто лишний. От него нужно избавиться.

– Что верно, то верно, – отозвались пираты. – Есть тут один с крючком!

– Нет, ребята, нет! Это девчонка! Женщина на пиратском корабле приносит несчастье. Надо от неё избавиться – и всё будет хорошо!

Кое-кто из пиратов вспомнил, что то же самое говаривал Флинт.

– Что ж, попробуем, – протянули они с сомнением.

– Швыряйте девчонку за борт! – закричал Крюк. И они бросились к мачте.

– Теперь уж тебе никто не поможет, милая, – злорадно прошипел Маллинз.

– Нет, поможет, – услышал он в ответ.

– Кто же?

– Мститель Пэн!

И с этими словами Питер сбросил плащ.

Тут всем стало ясно, кто прятался в каюте, убивая одного пирата за другим. Дважды Крюк открывал рот, пытаясь что-то сказать, и дважды ему изменял голос. По-моему, в этот страшный миг его злодейское сердце разрывалось на куски.

Наконец голос вернулся к нему, и он крикнул:

– Рубите его!

Но в крике его не было прежней уверенности.

– Вперёд, мальчишки! Вперёд! – зазвенел голос Питера.

И палубу огласил звон оружия.

Держись пираты вместе, победа, несомненно, была бы за ними, но они растерялись и забегали по палубе, нанося удары вслепую, – каждому из них казалось, что он последний из оставшихся в живых. В одиночном бою пираты, конечно, были сильнее мальчиков, однако они не нападали, а только защищались, и мальчики спокойно выбирали себе жертву и набрасывались на неё вдвоём. Кое-кто из злодеев прыгнул в море, другие попрятались по тёмным углам, но тут их разыскивал Малыш – он не принимал участия в битве, он бегал по кораблю с фонарём в руках, а найдя пирата, светил ему прямо в лицо, так что тот, ослеплённый, ничего не видел, тут-то его и приканчивал один из мальчиков. Все молчали, слышался только скрежет оружия да порой вопль и всплеск – и мерный голос Малыша:

– Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять… Одиннадцать…

Если я не ошибаюсь, больше пиратов на корабле не осталось, кроме капитана, конечно, который сражался как одержимый; казалось, он был неуязвим. Мальчики окружили его плотным кольцом, но он отбивал их атаки одну за другой. С пиратами они покончили без особых трудов, но этот человек в одиночку был не слабее их всех, вместе взятых. Снова и снова бросались мальчики на капитана, и снова и снова он отбрасывал их назад. Он поднял одного из мальчиков на крюк и прикрывался им, как щитом.

Внезапно в круг прыгнул ещё один мальчик, он только что пронзил своей шпагой Маллинза.

– Шпаги в ножны, ребята! – закричал он. – Этот человек мой!

И Крюк оказался лицом к лицу с Питером. Мальчики отступили и окружили их кольцом.

Долго смотрели друг на друга два врага: капитана пробирала лёгкая дрожь, а Питер загадочно улыбался.

– Так, Пэн, – произнёс наконец Крюк. – Значит, всё это твоих рук дело.

– Да, Джеймс Крюк, – ответил Питер сурово. – Это всё моих рук дело!

– Дерзкий и гордый мальчишка, – сказал Крюк, – готовься к смерти!

– Злобный и мрачный человек, – отвечал Питер, – я нападаю!

Не тратя больше слов впустую, они скрестили шпаги. Поначалу трудно было сказать, на чьей стороне перевес. Питер дрался великолепно, с необычайным проворством парировал он удары. Порой ему удавалось обмануть бдительность противника и, обойдя его искусную защиту, он делал выпад, но рука его была недостаточно длинной, и он не мог вонзить шпагу в грудь капитана. Крюк, ничуть не уступавший Питеру в искусстве фехтования, хоть и не был столь проворен, своей тяжеловесной атакой принудил его к отступлению. Он уже готовился торжествовать, собираясь прикончить Питера ударом, которому когда-то обучил его в Рио сам Корабельный Повар (это был его излюбленный приём). Он сделал выпад, но шпага его пронзила воздух. Другой, третий – всё напрасно! Тогда он решил перейти врукопашную и прикончить Питера ударом своего крюка, который всё это время рвал воздух в клочья, но Питер увернулся и, собрав все свои силы, вонзил ему шпагу под рёбра. При виде собственной крови, цвета которой, как ты, наверное, помнишь, Крюк не выносил, капитан выронил шпагу. Казалось, всё было кончено.

– Ну! – закричали мальчики.

Но Питер поклонился, великолепным жестом предлагая противнику поднять шпагу. Крюк не заставил себя просить, хоть в голову ему и пришла горькая мысль, что Питер ведёт себя как человек воспитанный.

До этого момента он думал, что дерётся с каким-то дьяволом, но тут его одолели мрачные предчувствия.

– Кто ты такой, Пэн? Кто ты такой? – проговорил он хрипло.

– Я юность! Я радость! – отвечал беспечно Питер. – Я птенец, разбивший свою скорлупу!

Конечно, он просто болтал вздор; однако несчастный Крюк решил, что Питер сам не знает, кто он такой и что собой представляет, а это, как известно, отличает только самых воспитанных людей.

– Ну что ж, продолжим! – воскликнул капитан в отчаянии. Теперь он молотил шпагой, словно цепом на току; каждый её удар рассёк бы надвое любого, будь то взрослый мужчина или мальчик, но Питер порхал вокруг, будто его ветром относило от удара. Снова и снова делал он молниеносные выпады и колол врага.

Капитан совсем пал духом. Это страстное сердце не желало больше жить, оно желало только одного: увидеть, что Питер плохо воспитан, и охладеть навеки.

Внезапно Крюк швырнул шпагу, кинулся к пороховому складу и поджёг его.

– Ещё две минуты, – закричал он, – и корабль разнесёт в куски!

„Сейчас, – думал он, – сейчас мы узнаем, каков он на самом деле“. В тот же миг Питер кинулся в склад, выскочил оттуда с горящим запалом в руках и не моргнув глазом швырнул его в море.

Ну а как себя показал сам Крюк? Что ж, мы можем с радостью отметить, что, хоть он и пошёл по ложному пути, в чём мы ему ничуть не сочувствуем, в конце концов он всё же не изменил традициям своего народа. Мальчики летали вокруг, глумясь и издеваясь над ним, а он медленно отступал, отбиваясь вслепую своей железной рукой, но мыслями он был далеко. Он шёл сутулясь по спортивному полю своей далёкой юности, его вызывали к директору, он болел за футбольную команду своей славной школы. И ботинки у него были как надо, и жилет как надо, и галстук как надо, и носки как надо!

Джеймс Крюк, ты не вовсе лишён героизма. Простимся же, Джеймс Крюк! Пробил твой последний час!

Увидев, что Питер медленно подлетает к нему с обнажённым кинжалом в руке, он вскочил на фальшборт, чтобы броситься в море. Он не знал, что там его поджидает Крокодилица. Мы ведь нарочно остановили часы, пусть он лучше не знает о том, что его ждёт. Прими на прощанье этот скромный знак уважения, капитан!

Не откажем ему и ещё в одной, последней, радости. Стоя на фальшборте, он оглянулся на Питера, легко скользящего по воздуху, и знаком предложил ему бить не кинжалом, а ногой. Питер так и поступил – он пнул Крюка ногой.

Сбылась страстная мечта капитана!

– Воспитанные люди так не поступают! – закричал он с насмешкой и, довольный, упал в море.

Так погиб Джеймс Крюк.

– Семнадцать! – пропел Малыш.

Но он немного ошибся в счёте. В ту ночь только пятнадцать пиратов поплатились жизнью за свои преступления, двоим удалось спастись. Первым был Белоручка; правда, он попал в плен к индейцам, которые заставили его нянчить краснокожих детишек. Печальный конец для пирата! Вторым был боцман Неряха; он и поныне бродит в своих очках по свету и собирает скудное подаяние, рассказывая, будто был единственным человеком, которого боялся Джеймс Крюк.

Венди, конечно, в битве не участвовала и только смотрела на Питера блестящими глазами; когда же всё было кончено, она вспомнила о своих обязанностях. Она похвалила всех без исключения и, как полагается, содрогнулась, когда Майкл показал ей то место, где он убил пирата, а потом повела всех в капитанскую каюту и указала на часы, висевшие на гвоздике. И знаешь, который был час? Половина второго ночи!

Вот это да! Такого они и представить себе не могли! Можешь не сомневаться, Венди тут же уложила их спать в пиратском кубрике, всех, кроме Питера. Он вышел на палубу и долго шагал там при свете звёзд, а потом заснул возле Длинного Тома. В ту ночь ему снова снились страшные сны, он плакал во сне, и Венди крепко обнимала его и старалась утешить.

Глава 16. Возвращение

Когда на корабле пробило две склянки, все уже были на ногах. На море вздымались волны. Боцман Малыш стоял на палубе с концом в руках и жевал табак. Мальчики вырядились в пиратскую одежду, укоротив её, где нужно, чисто побрились и высыпали на палубу. Ходили они теперь по-морскому, враскачку, то и дело подтягивая брюки.

Нужно ли говорить, кто был капитаном? Задавака стал первым помощником капитана, а Джон – вторым. На борту была одна женщина. Остальные мальчики плыли простыми матросами и спать должны были в кубрике. Питер уже привязал себя к рулю, но прежде он велел свистать всех наверх и обратился к матросам с короткой речью: он выразил надежду, что они с честью, как и подобает доблестным морякам, выполнят свой долг, правда, ему известно, что на корабле собрался весь сброд, какой только был в Рио и на Золотом Берегу, а потому, если кто-нибудь вздумает ему перечить, он разорвёт его в клочки. Его суровая прямота понравилась матросам, и они ответили ему громкими криками одобрения. Последовали быстрые слова команды, бриг развернулся и взял курс на материк.

Изучив корабельные карты, капитан Пэн рассчитал, что при попутном ветре они прибудут к Азорским островам двадцать первого июня, а оттуда, чтобы сэкономить время, он решил лететь.

Кое-кому из мальчиков хотелось, чтобы „Весёлый Роджер“ стал честным кораблём, но другие считали, что лучше оставить его пиратским; впрочем, капитан Пэн обращался с ними как с псами, и они не решались даже подать ему круговое прошение. Приходилось подчиняться беспрекословно – так оно было вернее. Малышу досталась дюжина плетей за то, что он растерялся, когда получил приказ спустить лот. А пока все сошлись на том, что Питер ещё не стал окончательно пиратом только потому, что хотел усыпить бдительность Венди, и что всё, возможно, изменится, как только будет готов новый костюм, который Венди против своей воли перешивала ему из самых ужасных одеяний Крюка. Позже мальчики передавали друг другу шёпотом, что в первый же вечер, когда Питер надел этот костюм, он долго сидел в капитанской каюте с Крюковым мундштуком во рту, правую руку он сжал в кулак – и только согнутый указательный палец угрожающе торчал вверх, точно крюк.

А теперь, вместо того чтобы следовать за кораблём, вернёмся к опустевшему дому, который трое наших беглецов бессердечно покинули столько дней назад. Нам стыдно, что мы так давно не заглядывали в дом номер четырнадцать, впрочем, миссис Дарлинг на нас, конечно, не сердится. Если бы мы вернулись раньше и вошли к ней с выражением сочувствия на лице, она бы наверняка нам сказала: „Зачем вы здесь? Не думайте обо мне. Возвращайтесь поскорее назад и присматривайте там за детьми“. Пока матери таковы, дети всегда будут этим пользоваться, а те будут ещё пуще стараться!

Даже сейчас мы решаемся войти в знакомую детскую только потому, что законные её обитатели уже подлетают к дому; мы просто торопимся вперёд, чтобы проверить, хорошо ли просушены простыни и не ушли ли куда-нибудь в гости мистер и миссис Дарлинг. Мы просто гонцы – и не более того. Хотя подожди-ка… Почему это простыни должны быть хорошо просушены? Ведь дети улетели, даже не оглянувшись на прощанье! Пусть бы они вернулись домой и узнали, что родители их уехали на субботу и воскресенье за город. Вот это было бы им поделом! Мне давно уже хочется их проучить.

Но – увы! Если бы мы так всё устроили, миссис Дарлинг ни за что бы нас не простила.

Одного мне ужасно хотелось бы: предупредить её, как это делают авторы, что дети возвращаются, что они будут дома в следующий четверг. Это сильно испортило бы тот сюрприз, который они готовят родителям. Ещё на корабле они представляли себе, как всё будет: мамину радость, папины возгласы, Нэнин прыжок через всю комнату, чтобы обнять их первой; им и в голову не приходило, что следовало бы подготовиться к хорошей порке. Как приятно было бы предупредить мистера и миссис Дарлинг об их возвращении и всё испортить беглецам! Представляешь, они врываются в дом, а миссис Дарлинг даже Венди не хочет поцеловать, а мистер Дарлинг с досадой говорит: „Чёрт побери, опять здесь эти мальчишки!“

Впрочем, за такое нас в этом доме тоже не поблагодарят. Мы уже немножко знаем миссис Дарлинг: можно не сомневаться, что нам же ещё и достанется за то, что мы захотели лишить детей невинного развлечения.

„– Но, дорогая миссис Дарлинг, до следующего четверга ещё десять дней! Если мы предупредим вас заранее, вы не будете так горевать эти десять дней.

– Да, но какою ценой вы хотите этого добиться! Лишить детей десяти радостных минут!

– Ах вот как вы на это смотрите!

– Ну, конечно! А как ещё можно на это смотреть?“

Ты видишь, у этой женщины нет гордости. Я собирался сказать о ней много хорошего, но теперь я её презираю и ничего о ней не скажу. К тому же её вовсе не нужно предупреждать, чтобы всё было готово, – у неё и так всё давно готово. Простыни просушены, и она никогда не уходит из дому, и – взгляни-ка! – окно в детскую открыто. Мы ей совсем не нужны – прямо хоть возвращайся на корабль! Впрочем, раз уж мы здесь, можно здесь и остаться. Посмотрим, что будет дальше. Да, мы всего лишь сторонние наблюдатели, и только. Никому мы на деле не нужны. Что ж, будем смотреть и говорить всякие гадости, авось досадим кому-нибудь.

В детской спальне только одно изменение: с девяти утра до шести вечера конуры в ней нет. Когда дети улетели, мистер Дарлинг понял, что во всём виноват он: ведь это он велел привязать Нэну во дворе, да и вообще с первой минуты до последней Нэна вела себя гораздо умнее его. Конечно, как мы с тобой видели, он был человек простодушный – он бы вполне сошёл за мальчишку, если бы только не лысина, к тому же он любил справедливость и не боялся поступать так, как считал правильным. Хорошенько поразмыслив обо всём после исчезновения детей, мистер Дарлинг опустился на четвереньки и полез в конуру. Как ни молила его миссис Дарлинг вернуться, он отвечал ей грустно, но твёрдо: – Нет, дорогая, тут мне и место!

Горько каясь в своей ошибке, он дал клятву, что не покинет конуру до того дня, пока не вернутся дети. Конечно, жаль его было, но, что бы ни делал мистер Дарлинг, он всегда хватал через край, хотя быстро остывал. И вот теперь не было человека смиреннее, чем когда-то гордый Джордж Дарлинг: по вечерам он сидел в конуре и беседовал с женой о детях и об их милых шалостях.

К Нэне он теперь относился очень уважительно. Правда, в конуру он её не пускал, но в остальном всячески старался угодить ей.

Каждое утро конуру с мистером Дарлингом ставили в кеб и отвозили на службу, а в шесть часов привозили домой. Нельзя не восхититься выдержкой этого человека! Вспомни, как беспокоился он раньше о том, что скажут люди, а ведь теперь каждое его движение привлекало к себе внимание. Конечно, он страшно мучился в душе, но сохранял спокойный вид, даже когда ребятишки отпускали о его домике нелестные замечания, и всегда учтиво снимал шляпу, если в конуру заглядывала женщина.

Возможно, он вёл себя не очень разумно. Но зато так благородно! Вскоре все узнали, почему он обрёк себя на жизнь в конуре, и он стал любимцем публики. Толпы народа бежали с громкими криками за кебом, когда мистер Дарлинг проезжал по улицам; прелестные девушки осаждали его просьбами дать им автограф; о нём писали в газетах лучшего разбора, а самые блестящие дамы приглашали его к обеду, добавляя в постскриптуме: „Пожалуйста, приезжайте в своей конуре!“

В тот замечательный четверг миссис Дарлинг сидела одна в детской, поджидая Джорджа; глаза у неё были грустные-прегрустные. Стоит мне вглядеться в её лицо и вспомнить, какой весёлой она была раньше, как я понимаю, что всё же не смогу сказать о ней ничего плохого. Правда, она слишком уж любит своих гадких детей, но ведь она в этом не виновата. Взгляни-ка, она заснула в кресле! А уголок её рта – на него всегда смотришь раньше всего! – почти совсем увял. Рукой она держится за сердце – видно, оно у неё болит? Одним больше всех нравится Питер, другим – Венди, ну а мне больше всех нравится миссис Дарлинг. Давай развеселим её! Шепнём ей тихонько, что эти негодники возвращаются.

Им всего-то осталось две мили, а летят они быстро, но ей мы просто скажем, что они в пути.

Давай?

Ах, зря мы это сделали! Она вздрогнула, позвала их и проснулась, а в комнате никого нет, кроме Нэны.

– Знаешь, Нэна, мне снилось, что мои дорогие вернулись!

У Нэны глаза застлали слёзы, но она только мягко коснулась лапой колен своей хозяйки. Так они и сидели вместе, пока в детскую не внесли конуру. Мистер Дарлинг высунул голову, чтобы поцеловать жену. И знаешь, хоть на лице у него и прибавилось морщин, оно теперь было как-то мягче.

Шляпу он отдал Лизе, и та приняла её с презрительной миной. Лиза никогда не отличалась воображением – куда ей понять такого человека, как мистер Дарлинг! Под окнами раздавались крики толпы, которая бежала за ним до самого дома. Конечно, мистер Дарлинг не мог оставаться к ним равнодушным.

– Нет, вы только послушайте, – сказал он. – Как всё-таки это приятно!

– Подумаешь, толпа мальчишек, – фыркнула Лиза.

– Сегодня были и взрослые, – возразил мистер Дарлинг и покраснел; она вздёрнула подбородок, а он, как ни странно, не сделал ей за это замечания.

Всеобщее поклонение совсем не вскружило голову мистеру Дарлингу – напротив, он стал ещё милее. Высунувшись по пояс из конуры, он поговорил с миссис Дарлинг о своём успехе у публики и успокаивающе похлопал её по руке, когда она выразила опасение, что он может загордиться.

– Это могло бы случиться, если б я был слабым человеком, – сказал он. – Ах, лучше бы я был слабым человеком!

– Но, Джордж, – спросила миссис Дарлинг робко, – ты ведь не перестал раскаиваться, правда?

– Нет, конечно, милая! Взгляни, как я казню себя: живу в конуре!

– Тебе ведь это не по душе? Правда, Джордж? Ты уверен, что это не доставляет тебе удовольствия?

– Дорогая моя, что ты говоришь?!

Можешь не сомневаться, она тут же попросила у него прощения; потом его стало клонить ко сну, и он свернулся в конуре калачиком.

– Дорогая, поиграй мне на рояле в детской, – сказал он. – Так я скорее засну.

Она пошла в соседнюю комнату, а он, забывшись, крикнул ей вслед:

– И закрой здесь окно! Мне дует!

– Ах, Джордж, никогда не проси меня об этом. Окно должно быть всегда открыто. Всегда! Всегда!

Тут уж ему пришлось попросить у неё прощения. Она заиграла, и вскоре он уснул, а пока он спал, в детскую влетели Венди, Джон и Майкл.

Ах нет! Я написал это, потому что таков был их план. Мы слышали о нём перед тем, как покинуть корабль, но с тех пор, видно, что-то случилось, потому что в комнату влетели совсем не они, а Питер и фея Динь.

Стоило только Питеру заговорить, как всё разъяснилось.

– Скорее, Динь, – прошептал Питер. – Закрой окно, запри его на задвижку! Так! Теперь нам с тобой придётся выбираться через дверь.

Ничего! Зато, когда сюда прилетит Венди, окно будет закрыто. Она решит, что мама забыла о ней, и вернётся со мной на остров!

Теперь всё ясно! А я-то не понимал, почему, перебив всех пиратов, Питер не возвратился на остров. Динь спокойно могла бы проводить детей. А он, оказывается, вон что задумал! По-твоему, Питер понимает, что делает? Нет! Посмотри, он пляшет от радости!

Потом он заглянул в детскую, чтобы узнать, кто это там играет.

– Это мама Венди! – шепнул он Динь. – Она очень красивая, но моя мама ещё красивее! А на губах у неё множество напёрстков. Но у моей мамы их ещё больше!

Он, конечно, ничего не знал о своей маме, просто он любил иногда прихвастнуть.

Песенка, которую играла миссис Дарлинг (она называется „Дом, милый дом“), была ему незнакома, но он понимал, что она зовёт: „Вернись, Венди! Венди, вернись!“

– Не видать вам Венди! – воскликнул он радостно. – Окно-то закрыто!

Музыка смолкла, и Питер снова заглянул в дверь, чтобы узнать почему. Он увидел, что миссис Дарлинг уронила голову на большой чёрный ящик, а в глазах у неё слёзы.

„Она хочет, чтобы я отпер окно, – подумал Питер. – Но я не открою! Не открою, и всё!“

И он снова заглянул в дверь: из глаз миссис Дарлинг текли слёзы.

„Она ужасно любит Венди“, – подумал Питер. Он был очень сердит на миссис Дарлинг: как она не понимает, почему Венди нельзя вернуться. Это было так просто: „Я тоже люблю её. Нельзя же её разорвать пополам!“

Но она не желала его слушать, и ему стало грустно.

Питер отвернулся, но миссис Дарлинг всё стояла у него перед глазами. Он запрыгал по комнате, корча гримасы, но, когда он остановился, она уже снова была тут как тут: стоит и стучит ему прямо в сердце.

– Ну ладно, – сказал он и судорожно глотнул. А потом отодвинул щеколду на окне. – Пошли, Динь! – крикнул он и горестно усмехнулся. – Не нужны нам эти дурацкие мамы…