Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2 (ЛП)"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

С безудержным гневом в качестве единственной мотивации, я смотрю на Коннера. Он качает головой, умоляя меня не делать этого. Но я ничего не слышу, когда хватаю его за рот. Мои пальцы проникают за его нижние зубы и дергают его вперед так, что его спина выгибается дугой на стуле.

Я радуюсь тому, как он пытается схватиться.

Когда его челюсть открыта, я сжимаю кулак вокруг ножа, ощущая его вес в своей ладони, прежде чем сделать шаг. Моя рука опускается одним махом, вонзая лезвие в нежную мышцу его языка.

Колоть гораздо легче, чем резать. Человеческое тело – сложная среда, когда вы прорезаете плотную плоть, но колоть? Это так же легко, как проткнуть вилкой сырую курицу.

Мягкая, слизистая, легко режется.

Кровь брызжет на мою рубашку, окрашивая меня в красный цвет. Коннер кричит, слезы катятся вниз, когда я погружаюсь в его рот. Я не останавливаюсь, пока рукоять моего ножа не встретится с его языком. Режущая плоть и хлюпанье разрываемой ткани эхом отдаются в комнате.

Он корчится в агонии, когда я ослабляю хватку на рукоятке, откидывая его голову назад настолько, что я вижу конец лезвия, торчащий из-под его подбородка. Я ухмыляюсь, когда он задыхается, и кровь вытекает на его одежду. Она стекает с его губ, покрывая его подбородок блестящим красным цветом. Его шея покрыта багровой жидкостью, утопающей в воротнике рубашки.

Это существо внутри меня пирует на его боли, изголодавшись по ней. Прошло слишком много времени с тех пор, как оно питалось. Я вытаскиваю пальцы из его рта, трясу рукой и смотрю, как кровь разбрызгивается по полу. Коннер замирает, а потом воет во всю глотку.

Язык – единственная мышца во всем человеческом теле, которая никогда не перестает двигаться. Обычно это хорошо, но для него? Это страдание. Каждый раз, когда он дергается или пытается двигаться, его разрывает.

Еще больше нервов разорвано, подвергаясь воздействию открытого воздуха. Он чувствует каждую унцию этой боли, ворчит, захлебывается словами, не в силах говорить.

Я наклоняю голову, щелкаю по верхней части рукоятки, заставляя его вскрикнуть.

– У кошки есть язык, Годфри?

Я наслаждаюсь видом его страданий еще несколько мгновений, прежде чем наклониться к его уху. Металлический запах, исходящий от его тела, заставляет меня дрожать. Я осторожно расстегиваю ремень, привязывающий его к стулу, чтобы он мог, по крайней мере, доползти до двери.

Если полиция схватит меня в ближайшие десять минут и бросит в тюрьму, это будет стоить того, чтобы увидеть, как Коннер Годфри переманивается и истекает кровью. Застрял как свинья за то, что вел себя как свинья.

– Позволь мне прояснить это. Никогда больше не прикасайся к ней. Не дыши рядом с ней. Не существуй в одном пространстве с ней. Или я сорву твою гребаную голову с плеч.

Он моргает, водянистые глаза наполнены паникой. Медленно, он кивает, стараясь держать себя как можно более неподвижно.

– Хорошо, очень хорошо. – Я поглаживаю его по щеке, встаю и иду к двери.

– О, и Годфри, – я оглядываюсь через плечо. – Оставь это между нами. Мне бы искренне не хотелось, чтобы ты потерял работу вместе с языком.

ГЛАВА 14

ЖАЖДУЮЩИЙ

ТЭТЧЕР

– Черт, Тэтч! – кричит Рук через динамик моего телефона. – Блядь, братан. Мы в полной жопе. Так заебали. Самый хуевый пиздец, который только может быть в твоей жизни.

– Значит, мы не ебемся только тогда, когда ты делаешь что-то необдуманное? – я прислоняюсь к полке позади себя, наблюдая, как Лира чиркает спичкой по полу, зажигая единственную свечу внутри маленького шкафа для хранения.

– Да, потому что я – иррациональный. Я. А ты – анальный контролер. Это не то, как… Подожди, ты только что ругался?

Мои глаза грозили закатиться в затылок. Внезапно я услышал спор на заднем плане. Я отдергиваю телефон от уха, когда ворчание и крики эхом отдаются в динамике. Наконец, на другом конце линии раздается ровный голос Алистера.

Алистер: 1

Рук: 0

– Ты можешь оставаться на виду, пока мы не придумаем, как вывезти тебя за пределы кампуса?

Я оглядываю древний шкаф, в котором уже давно не было посетителей.

– Да, но постарайтесь сделать это побыстрее. Эта кладовка отвратительна.

– Извини, – бормочет Лира, вставая с пола, легкий отблеск свечи подчеркивает контуры ее щек. – В следующий раз, когда ты зарежешь кого-нибудь средь бела дня, я обязательно забронирую номер в этом чертовом Four Seasons.

Именно она нашла эту комнату, спрятанную на верхнем этаже района Берсли, в неиспользуемом классе, который когда-то был химической лабораторией. Я не стал спрашивать ее, откуда она узнала, что комната находится именно здесь.

Наверное, это еще одно из ее тайных убежищ.

– Просто оставайся там. Я скоро позову тебя. А, Тэтчер? – он тяжело вздохнул. – Стоил ли он того?

Я смотрю на девушку передо мной. Волны эбеновых кудрей обрамляют ее нежное лицо. Она стягивает с себя толстый черный свитер, который был на ней, оставляя ее в немыслимо обтягивающей футболке и коричневой плиссированной юбке, которая свисает с ее талии.

– Нет, – я прижимаю пальцы к переносице, когда мои глаза закрываются. – Но она да.

Линия обрывается, и остается только тишина.

Мой адреналин падает с такой скоростью, что у меня болит голова. Я хочу, чтобы отсутствие эндорфинов вылечило мое иррациональное поведение, и жду чувства сожаления.

Но с того момента, как я воткнул нож в рот Коннера, и до той секунды, когда я покинул тот кабинет, я не чувствовал ничего.

Ни страха провести жизнь в металлической клетке. Ни разочарования от того, что меня поймали. Ни злости на себя за то, что я позволил себе ослабить контроль.

Я не чувствовал абсолютно ничего.

Мне все равно.

Он заслужил то, что я сделал. Это был лишь вопрос времени, когда Коннер получит по заслугам.

– Как ты узнал, что я там? Что мне нужна помощь?

– Я следил за тобой с урока. Мне показалось, что ты там слишком долго. Полагаю, у меня просто отличное время.

– Тебе не следовало этого делать, – под ногами Лиры скрипят половицы. – Почему ты это сделал?

Я смотрю, как она делает шаг ко мне, ее маленькое тело останавливается, когда ее ноги оказываются между моими. Лира поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, и прижимается к моему телу.

– Задаешь вопрос, на который уже знаешь ответ? – я поднимаю бровь, с любопытством глядя вниз. Я хочу, чтобы она прижалась ко мне, вжалась в меня так, чтобы я мог стереть каждый дюйм прикосновений Коннера с ее тела.

– Я хочу услышать, как ты это скажешь, – ее запах доносится до моего носа, а мягкость ее рук вызывает тепло на моей коже, когда они прижимаются к моему животу. – Я хочу, чтобы ты услышал это сам.

Я поднимаю руку, обхватываю ее щеку и провожу большим пальцем по переносице. Мне кажется непрактичным испытывать это. Как несколько секунд назад я так жаждал насилия, а теперь…

Теперь я хочу погрузиться в ее нежность.

Я не могу дать ей любовь, заботиться о ней так, как кто-то должен, но я устал не давать ей себя. Не тогда, когда она – единственный человек, способный обладать мной. Расстояние, которое я создал между нами, должно было защитить ее. Но сегодня эта дистанция стала причиной того, что она осталась наедине с Коннером.

– Никому не разрешается прикасаться к тебе, – честно говорю я.

Моя грудь напрягается, когда ее палец опускается ниже, трется о материал моего ремня, возится с застежкой.

– Кроме тебя?

На моих губах появляется ухмылка.

– Кроме меня.

Я устал бороться с ней. Бороться с собой.

Я ни разу не потакал себе в чем-то, ни разу не позволил себе поддаться своим желаниям.

Несмотря на все зло, которое я совершил, на то, какой я злой, может быть, я заслуживаю того, чтобы у меня было хоть что-то. Единственное хорошее среди всего плохого.

Она.

– Дорогой фантом, – я смотрю вниз на ее проворные руки, стягивающие мой ремень, фиолетовый лак на ее ногтях контрастирует с моей черной одеждой. – Что ты делаешь?

Раздается звук расстегиваемой молнии.

– Благодарю тебя за то, что ты пришел за мной, – шепчет она. – За то, что снова спас меня.

Я чувствую, как мир замедляется. Все, что находится за дверью передо мной, больше не существует. Только мы в этом чулане. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, когда она опускается на колени.

Ничто не было так прекрасно.

Я откидываю несколько пряденых локонов с ее лица, беру ее за подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза. Ее дыхание неровное, и ее ногти впиваются в бока моей талии, затягивая пояс моих брюк.

Мой большой палец проводит по ее пухлой нижней губе, и мне хочется почувствовать, как она обхватывает мой член. Воздух потрескивает, и моя кожа гудит, когда она тянет мои брюки и трусы вниз, как раз настолько, чтобы освободить мой член. Он шлепается о мой живот, и ее дыхание обдувает мой ствол, заставляя меня втянуть воздух.

– Ты знаешь, что я собираюсь сделать, питомец? – спрашиваю я, проводя большим пальцем по шву ее губ. Она сосет его, и ощущение проникает прямо в мой член. – Я собираюсь вытрахать его вкус из этого нуждающегося рта.

Свет мерцает на ее руке, когда она поднимается вверх, задирая мою окровавленную рубашку и обнажая пресс. Он светится, показывая, как кубики напрягаются, когда она робкой рукой обхватывает основание моего члена.

Ее гладкие пальцы не встречаются, когда они обвиваются вокруг меня, между ними несколько дюймов пространства, и я вижу момент, когда она осознает это, когда ее глаза расширяются. Лира выглядит такой греховно невинной, неуверенной в себе, но желание, плещущееся в ее глазах, ясно говорит об одном.

Она хочет меня.

Хочет накрыть меня своим ртом, своим языком, своим телом.

Мои бедра дергаются при этой мысли, стремясь к жару ее рта.

– Я никогда… – она пожевала нижнюю губу, а ее рука экспериментально сжала меня.

Лира могла бы сидеть здесь, как есть, не двигаясь ни на дюйм, и этого все равно было бы более чем достаточно, чтобы отправить меня за грань. Я не уверен, что это больше говорит обо мне или о ней.

Но я могу сказать, что она нервничает, и я точно знаю, что заставит эти нервы исчезнуть. Потянувшись в карман, я быстро достаю нож и щелкаю им.

От этого звука мой член дергается, и она задыхается.

– Ты никогда что? Не позволяла кому-то трахать твой рот? – пробормотал я, одной рукой откидывая ее волосы с лица. – Это то, что ты собираешься позволить мне сделать, не так ли? Засунуть мой член в эту сладкую дырочку и использовать его по полной?

Лира кивает в нетерпении, розовый язычок скользит по ее губам, она умирает от желания попробовать меня на вкус, но не знает, как начать. Я обхватываю рукой острое лезвие. Укус быстрый, жжет всего секунду, прежде чем кровь выливается на поверхность.

Я смотрю на пунцовую лужу в своей руке, а затем возвращаю взгляд на пол.

– Открой, – приказываю я.

Ее рот так и делает, розовый язык высовывается, ожидая того, что я планирую сделать дальше. Гордость бурлит в моем животе. Почему она так доверяет мне нож, я никогда не пойму.

Отложив нож, я опускаю руку вниз и держу ее прямо над ее лицом, а затем наклоняю ее в сторону. Струйка крови стекает с моей ладони, на мгновение задерживаясь в воздухе, прежде чем попасть ей в рот.

Грязные, красивые слова заставляют ее расплавить нервы, а кровь возбуждает ее настолько, что она не может беспокоиться ни о чем другом.

Сложный, жуткий фетиш.

Это возбуждающе – истекать кровью ради другого человека, добровольно отдавая ему жидкость, которая поддерживает в тебе жизнь. Она течет по камерам твоего сердца, и дать другому человеку доступ к ней – это очень сильно.

Красные точки покрывают ее язык, растекаются по губам и стекают по изгибу подбородка. Я болезненно напрягаюсь, наблюдая, как она пьет это. То, как она глотает, вызывает у меня огромную зависть, что я не могу смотреть, как моя кровь течет по ее горлу, не могу видеть, как она окрашивает ее изнутри.

Это мой новый любимый оттенок красного.

– Хорошая девочка, – хвалю я, слегка наклоняя голову. – Такая красивая, вся в моей крови. Абсолютно, блядь, божественная. Я собираюсь использовать тебя, чувствовать, как твое горло борется с моим членом, и смотреть, как ты захлебываешься моим концом. И ты позволишь мне это, да?

В ответ она проводит языком по вене, которая проходит по нижней стороне моего ствола, прослеживая ее до самого кончика, по которому течет струйка спермы. Это мечта – смотреть, как она облизывает мою пульсирующую головку, окрашивая меня моей кровью.

– Да, это так, – подтверждаю я, глядя на красновато-розовые линии на своем члене. Одной рукой она гладит меня, более уверенная в себе, а другой задирает юбку, показывая фиолетовые кружевные трусики под ней, давая мне полный обзор того, как сильно она жаждет меня. Как отчаянно желает меня ее пизда. Я одобрительно хмыкаю, грудь вздымается, дыхание становится все более неровной.

Безошибочное тепло ее кровавого рта, обволакивающего первые несколько дюймов моего члена, делает меня слабым. Ее впалые щеки, пытающиеся сузиться вокруг меня, вызывают у меня ощущения, схожие с теми, что я испытываю, когда погружаюсь в ее тугую киску.

– Трахни меня, – стон вырывается из глубины моего горла, пробивая себе путь наружу. Я падаю головой назад на полку, опрокидывая несколько предметов позади себя.

Они бьются о пол, но все, о чем я могу думать, – это трахать ее, зарываться в нее на часы и часы, зная, что умру, если уйду. Я буду жить в ее теле.

Ее движения дрожат, она не знает, как далеко зайти и что делать с языком. Но я настолько поглощен похотью, что не могу остановить себя от толчка вперед, одним движением отправляя свой член в ее ждущий рот. Я хочу войти до конца; мне нужно, чтобы мой член был полностью покрыт ею.

Я ожидаю, что она начнет давиться или сопротивляться, но чем дальше я продвигаюсь, тем больше она принимает. Она делает глотательное движение горлом, и от этого у меня подгибаются колени.

Нет рвотного рефлекса?

Проверяя свою теорию, я проталкиваюсь до тех пор, пока головка моего члена не касается задней стенки ее горла, несколько дюймов моего ствола остаются открытыми, и вместо того, чтобы выйти на воздух, Лира обхватывает рукой ту часть моего члена, которая не помещается.

– Дерьмо, – шиплю я, глядя на ее губы, раздвинутые вокруг меня, разводы крови, разбрызганные по переносице. – Ты хочешь еще? Моя жалкая, нуждающаяся девочка хочет еще?

Лира кивает, отстраняясь и проводя языком по моему чувствительному кончику, прежде чем опуститься обратно. Она обволакивает меня. Ощущение ее рта, ее запах, ее руки. Я стою над ней, но она держит меня как пушинку в своих руках.

Застывшие частички моей внешности тают на полу. Тают.

Слюна, смешанная с кровью, течет из уголка ее рта, слюна блестит по всей длине моего члена, пока она обрабатывает меня от корня до кончика, покачивая головой в быстрых движениях.

Вены на моей шее напрягаются. Обе мои руки вцепились в ее волосы, чернильного цвета пряди обвивают мою бледную кожу. Кровоточащий порез на моей руке прижимается к волосам. Я с силой прижимаю ее к себе, впиваясь в ее рот, заставляя ее губы растянуться вокруг меня.

Из ее горла вырываются сладкие, пьянящие мычания и стоны, добавляя легкие вибрации. Мои бедра подаются вперед сильнее, наполняя комнату влажными, развратными звуками, которые я слышу чуть ниже стука своего бьющегося сердца.

– Открой мне свое горло. Позволь мне разрушить тебя.

Слезы собираются в уголках ее глаз, но она остается на месте, принимая каждый дюйм, мышцы ее языка скользят по моей головке с каждым ударом вниз. Она полностью в моей власти и готова позволить мне сломать ее ради моего удовольствия.

Эти розовые губы набухли вокруг моего ствола, пухлые от всех этих слюней. Я с трепетом наблюдаю, как она толкается ко мне каждый раз, когда я вынимаю ее изо рта, как будто она никогда не хочет, чтобы я уходил.

– Вот и все. Такая хорошая маленькая любимица, – ворчу я, чувствуя тяжесть в яйцах. – Я заполню твое горло своей кончей, и ты не прольешь ни капли.

Ее стоны эхом отдаются в моих ушах, умоляя о моем семени, высасывая его из меня своим нуждающимся ртом. Оргазм закручивается в моем нутре; я так чертовски близок. Я двигаюсь, пока ее нос не поцелует мою талию, и удерживаю ее там, снова и снова ударяя кончиком члена по ее горлу.

Слюна и влажное тепло, обволакивающие меня, – это почти слишком. Застонав, я смотрю на свои руки, на то, как они двигают ее вперед – назад на моем члене, наблюдая, как он снова и снова исчезает внутри нее.

– Черт, я сейчас кончу… – стон вырывает у меня слова прежде, чем я закончу. – Детка, да, блядь. Я кончаю.

Я погружаюсь в нее в последний раз, и она утыкается носом в мой живот. Мой член ударяется о заднюю стенку ее теплого горла и дергается, прежде чем я отпускаю его. Лира продолжает сосать, глотая каждую каплю, которую я выдавливаю, вертя языком, уговаривая мой член, пока она осушает меня.

Перед моими глазами туман, дыхание неровное, когда я ослабляю хватку, гладя ее волосы. Когда она убирает свой рот, я падаю обратно на полку, не в силах самостоятельно встать.

Когда чувство головокружения проходит, я снова натягиваю брюки и смотрю на нее, лежащую на полу, на ее раскрасневшиеся щеки, слезы на лице и красный рот. Она проводит языком по губам, слизывая оставшуюся там кровь. Я мельком замечаю несколько пропитанных кровью локонов, когда она встает.

Багровая и небесная красота.

Подарок, завернутый в тихую, забытую упаковку, но в ней – солнечный свет, который бывает только в дни траура. Свет, пробивающийся сквозь грозовые тучи, дневной свет после тысячи лет тьмы.

Я никогда не верил, что у меня есть душа, и теперь, кажется, понимаю, почему.

Моя рука хватает ее за шею, притягивая ее к своей груди. Я чувствую ее руки на своем лице, когда наши губы встречаются в столкновении языков и зубов. Соленый, металлический вкус ее губ заставляет мой член дергаться, я изнемогаю, но снова хочу ее.

Наши рты сливаются вместе, без труда созданные друг для друга. Они двигаются синхронно, как будто мы уже делали это раньше, встречались и проводили целые жизни со сплетенными губами.

У меня не было души не из-за зла, засевшего в утробе моей матери, и не из-за испорченной ДНК моего отца.

Нет, у меня ее не было, потому что она принадлежала ей.

Думаю, когда нас создавали вместо того, чтобы разделить наши духи пополам, ей отдали оба, чтобы сохранить их в безопасности. Чтобы напомнить мне, когда придет время, что все, что я есть, принадлежит ей.

Задолго до того, как мы оказались в этих телах, кто-то решил, что она будет хранительницей моей души, зная, что я причинил ей слишком много вреда.

Когда я отстраняюсь, мой лоб опускается к ее лбу, и я наклоняюсь к ее ладоням и целую кончики ее пальцев. Моя рука поднимается, вращая кольцо на ее указательном пальце.

– Я не могу держаться от тебя подальше, даже когда знаю, что должен. Это было бы единственное хорошее, что я мог бы сделать для тебя, Скарлетт.

Лира трется своим носом о мой, покусывая мою нижнюю губу, прежде чем вздохнуть.

– Не будь хорошим. Не уходи. Просто будь со мной.

ГЛАВА 15

БАБОЧКИ

ЛИРА

В домике пахнет чесноком.

Это первое, что я замечаю, когда вхожу в дверь.

Второе – это то, что здесь чисто. Неестественно чисто.

Мой проект все еще занимает все пространство в гостиной, все мои принадлежности нетронуты, но все остальное? Безупречно чисто.

Я сдерживаю улыбку, пытаясь представить, как Тэтчер ходит по моему дому и убирается. Бог знает, что он нашел здесь по пути. Я провожу пальцем по полке на стене, по той, где стоят банки с существами, пропитанными формальдегидом, и когда я поднимаю палец обратно, на нем не остается ни пылинки.

Я даже не знала, что у меня есть пылесборник.

За последние две недели мы с Тэтчером нашли общий язык. Я все еще чувствую, как он эмоционально держит дистанцию, но днем он оставляет дверь в свою комнату открытой. Как-то ночью я допоздна работала над своей паучьей рамой. Он спустился и сел на кресло напротив меня, чтобы почитать.

Мы сидели в тишине, просто существуя в присутствии друг друга в течение нескольких часов.

Его компания – это как тень.

Тихо, незаметно, но ты знаешь, что он рядом.

Мои ботинки стучат о стену, когда я снимаю их и бросаю пальто на диван, прежде чем пройти на кухню, откуда доносится запах настоящей еды, а не замороженных блюд, которые я потребляю.

Когда я прохожу через арку, Тэтчер стоит ко мне спиной, через его плечо перекинуто фиолетовое полотенце для рук, на нем белая рубашка на пуговицах, закатанная до локтей, и стандартные черные брюки. Из колонок играет классическая музыка, и я с благоговением наблюдаю, как он снимает с плиты серебряную сковороду и подбрасывает еду в воздух.

Он оборачивается, показывая боковой профиль своего лица. Клочья его белых волос падают на лоб, всего несколько, и именно эти клочки волос каждый раз меня поражают.

– Ты готовишь? – спрашиваю я, направляясь к холодильнику и пытаясь сделать вид, что не смотрю на него.

Он смотрит на меня через плечо, признавая мое присутствие, прежде чем налить красное вино в кастрюлю, от чего поднимается пар.

– Я фантастически умею готовить все, что требует ножа.

Я беру бутылку воды и ухмыляюсь.

– Должна ли я беспокоиться о том, откуда взялось мясо в этом блюде, Каннибал?

Тэтчер закатывает глаза.

– Человеческие существа отвратительны. Я не прикасаюсь к ним голыми руками, и ты думаешь, что я собираюсь есть их плоть? Какой-то ты сталкер. Ты хоть знаешь меня?

У меня челюсть отпадает.

– Ты придурок!

Улыбка тянется к уголкам его рта, и смех вырывается из моего живота. Он смешной, когда хочет быть смешным. Он теплый, когда не занят убеждением мира в том, что он Джек Фрост.

Я обожаю эту версию Тэтча, ту, которую вижу только я. Я люблю его почти так же сильно, как и ту часть, которая пугает людей.

Он и их кошмар, и моя мечта.

– Кстати, об убийстве людей, – я поднимаюсь на деревянную платформу в центре кухни и сажусь на кухонный островок, скрестив ноги. – Коннер Годфри официально находится в отпуске после своей героической стычки с Имитатором Пондероз Спрингс. Он до сих пор не смог опознать человека в маске, ответственного за повреждение его языка.

– Трагедия, – пробормотал он.

– Я знаю, что Рук уже продан, но веришь ли ты, что Истон – убийца-подражатель?

Тэтчер достает нож из ножницы, переходит к стойке, где нарезает кусочки овощей.

– Ты нет?

– Должна. Ясно, что это он посылает тебе записки, но я просто не знаю, – я пожимаю плечами, отпивая воды. – Я знаю Истона с начальной школы. Он всегда был засранцем, но убийцей? Нет.

– У убийцы много лиц, – его тон безразличен. – Это почти никогда не тот гад в углу. Скорее всего, это будет человек в центре комнаты. Мы – хамелеоны, способные сливаться с толпой и копировать эмоции. Если Истон – Имитатор, то он так эффективно маскируется, что даже ты не веришь в это.

Я знаю, что не должна давить на него, что я должна быть благодарна за то, что он так много показывает себя, даже если этого недостаточно, но я всегда была любопытна по своей природе. Невозможно не хотеть от него большего.

Как сказать кому-то, что ты хочешь знать все? Каждое воспоминание, каждый момент, каждую причуду и привычку, только чтобы быть ближе. Я ревную ко всем тем секундам, которые я не делю с ним.

– Могу я задать тебе вопрос?

– Ты задашь его независимо от того, как я отвечу.

– Возможно, – я откусываю кусочек огурца от салата на острове. – Скольких людей ты убил?

Вопрос звенит в теплом воздухе. Я надеялась, что непринужденная речь отвлечет его от резкого вопроса. Может быть, он даже не заметит, что отвечает.

Но он все замечает.

Меня встречает только звук шипящей сковороды и стук его ножа о деревянную разделочную доску.

Рубит, рубит, рубит.

Когда он останавливается, я ожидаю какого-то сопротивления. Язвительный комментарий или откровенный выпад за то, что я спрашиваю о чем-то настолько личном. Но он просто отщипывает еще одну морковку от пучка и начинает резать снова.

– Семь, – он выдыхает. – По два каждый год с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. За исключением этого года, конечно – кое-кто украл мой номер восемь.

Мои щеки пылают, и я благодарна, что он стоит ко мне спиной. Фотография Майкла, оставленного в центре циркового кольца с лезвиями, вонзенными в глазницы, – это то, что я не скоро забуду.

– Семь, – повторяю я, пытаясь осознать, что человек, готовящий передо мной ужин, – это тот самый человек, который способен убить семь человек. Мне должно быть не по себе, это должно меня пугать, но теперь, когда я знаю, я не чувствую к нему никакой разницы.

– Как ты… – я размахиваю руками перед собой, пытаясь найти слова. – Находишь их? Я имею в виду, у тебя есть свой тип или просто любой мужчина?

Проговаривание этих деталей вслух только напоминает мне, насколько странную пару мы составляем. Насколько странным является наш разговор за ужином по сравнению с другими.

Я не уверена, ответит ли он, поделится ли этой частью себя. Я даже не знаю, говорил ли он об этом с кем-то еще. Но он удивляет меня. Он продолжает говорить, пока работает.

– Мой дед, Эдмонд, знал, во что меня превратил отец. Что я могу сделать. Они долгое время пытались, и он, и Мэй, вернуть меня к нормальной жизни. Дать мне стабильную жизнь в надежде, что это изменит неизбежное, но было нанесено слишком много вреда. Генри слишком много мне показал, слишком хорошо меня обучил. Так что… – он тяжело вздохнул, как будто сдувая пыль со старой пластинки, которую не слушали много лет. – На мой шестнадцатый день рождения дед подарил мне стопку документов и напутствие. Ты не должен убивать, но если должен, то убивай тех, кто заслуживает смерти. Все люди в досье были людьми, которые избежали правосудия. Другие убийцы охотились на невинных и слабых. Каждого из них каким-то образом не удавалось поймать, или полиция не могла их осудить. Они просто продолжали появляться после смерти Эдмонда, всегда прибывая в первый вторник июня и последний четверг октября. Их оставляли в абонентском ящике в центре города, выставляя счета на вымышленное имя.

– Ты убиваешь других убийц?

– Угу, – хмыкает он.

– И Мэй так и не узнала?

Его плечи напрягаются при упоминании ее имени, но он быстро бросает нарезанные овощи в кастрюлю и встряхивает ее, чтобы перемешать их.

– Я думаю, она подозревала, но наслаждалась блаженным неведением. Эдмонд сказал мне, что единственный способ защитить окружающих – это держать их в неведении. Он был единственным, кроме тебя, кто знал об этом. Для Мэй я всегда буду Тэтчером, ее внуком, а не человеком, который убивал людей в подвале семейного поместья.

Она знала больше, чем ему хотелось бы думать. Наш разговор в саду сказал мне, что она знала, но я думаю, что она любила его. Возможно, это было отрицание, но Мэй более чем осознавала, кем был ее внук.

Это… это имеет смысл. Почему он такой скрытный. Он чувствовал, что это единственный способ защитить ребят, Мэй, меня, от того, кем он является. Дистанция – чтобы оградить нас от него.

– Подожди, – я нахмурила брови, страх подстегнул мой пульс. – Подвал? Это там ты это делаешь? Тэтчер, полиция провела рейд в поместье. Ты оставил…

– Я не дурак, Лира, – прервал он меня, доставая из духовки какой-то хлеб и кладя его на столешницу. – Подвал – это просто. Подвал. Я убрал все следы пыток до того, как нашли тело Мэй. Очистил и оставил в безупречном состоянии.

Пока он готовит, доставая тарелки из шкафа, между нами воцаряется тишина. В этот уединенный момент, когда между нами поселяется его правда, я понимаю, как сильно он мне нравится.

Как сильно я его люблю. Я готова зубами разорвать весь мир, чтобы заполучить его. Я готова лгать, красть и обманывать ради его безопасности.

И все же это не гарантирует нам счастливой жизни.

Один только этот факт калечит меня. Знать, что ты можешь заботиться о ком-то так чертовски сильно, и вселенной будет недостаточно, чтобы позволить тебе жить в этой любви.

Моя мать не была религиозной, я не религиозна, но если бы это означало сохранить его навсегда, я бы молилась.

Мир уже показал мне столько тьмы, подарил Тэтчер больше страданий, чем должен нести один человек. Я бы молила любого Бога, чтобы у нас был мягкий конец. Тихий, не требующий ничего, кроме покоя.

Знать его – это и благословение, и проклятие.

Теперь это еще опаснее. Ставки повышаются с каждым слоем, который я снимаю. Чем ближе я к нему, тем больше мне придется потерять в конце.

Я смотрю на его спину, на то, как он двигается, и мое сердце вздыхает.

Пожалуйста, думаю я, пусть у нас будет тот конец, которого мы заслуживаем. Он даже не обязательно должен быть счастливым. Мне просто нужно, чтобы у нас был он.

– Я слышу, как напряженно ты думаешь, – говорит он, ставя передо мной тарелку с дымящейся едой, его льдисто-голубые глаза искрятся весельем. – Не хочешь поделиться, что тебя так озадачило?

– Я никогда раньше не ела домашней еды, – резко говорю я, что, возможно, не совсем то, о чем я думала, но это не ложь. – Для меня это впервые.

Тэтчер опирается руками на край острова прямо передо мной, на его губах играет ухмылка.

– Тогда можешь добавить это в список первых разов, которые я у тебя украл.

Тепло разливается по моему животу.

Я стараюсь не замечать румянец на своих щеках, когда беру вилку и накалываю кусок курицы.

– Моя мать ужасно готовила. Это одна из тех вещей, которые я отчетливо помню о ней. Это и запах подгоревшего попкорна.

Еда Тэтчер точно такая, какой я ее себе представляла. Чертовски вкусная. Я не думаю, что есть что-то, что он делает плохо.

– Расскажи мне о ней, – он опирается на локти передо мной, мышцы на его плечах напрягаются.

Я сглатываю.

– О моей маме?

Он кивает, накручивая макароны на вилку, и смотрит на меня, когда откусывает кусочек.

– Почему?

– Не ты одна заинтригована кем-то в этой комнате, Лира.

Обычно это я допрашиваю его, заставляя его открыться, чтобы я могла узнать все, что составляет его сущность. Я не привыкла быть той, кого кто-то знает, и я думаю, что это потому, что я никогда не хотела, чтобы кто-то знал меня.

Не совсем так.

Я призрак, потому что я выбрала быть им. Это всегда было проще, чем делиться частью себя.

– Она была… – я запнулась, пытаясь найти все слова, чтобы описать мою мать тому, кто никогда не знала, какой невероятно особенной она была. – С ней никогда не было скучно. Я знаю, что многие дети ненавидят домашнее обучение, но я любила проводить с ней время. Она помогала мне ловить божьих коровок, брала меня с собой на работу и позволяла кормить всех животных, которые пугали людей. Я помню, как она была строгой, но все равно разрешала мне сначала съесть десерт.

От внезапного желания съесть что-нибудь сладкое у меня пересохло во рту. Слезы застывают в уголках моих глаз, когда я понимаю, что впервые за долгое время говорю о ней вслух.