Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2 (ЛП)"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Кожа встречается с металлом, и я чувствую, как она плавится вдоль острия, отслаивается и открывает водопад красной жидкости. Она вытекает из раны, покрывая переднюю часть моего тела, просачивается сквозь платье, окрашивает шею, и ее тепло заставляет мое тело гудеть.

Сила топит меня, льется на меня, как жидкое золото, окрашивает мои пальцы и рот. Она проглатывает меня, и я хочу еще, жадно ощущая ее вкус на языке. Сила вьется по моим венам и овладевает мной. Я чувствую, как она пульсирует в моих костях и болит.

Все ключи внутри меня щелкают и встают на свои места, как будто мой разум и тело наконец-то слились в согласии. Именно в этот момент, утопая в крови мужчины, я принимаю себя за все те ужасные вещи, которых когда-то боялась.

Смерть и разложение. Любительница жуков. Убийца.

Вся эта кровь словно отправляет меня в другое место. Лира надежно спрятана в шкафу моего сознания, в то время как что-то другое полностью занимает меня.

Мой рот растягивается в улыбке, когда его глаза расширяются. Испуганные руки хватаются за рану, чтобы остановить кровотечение, и я наблюдаю за его паникой. Муха, попавшая в паутину, борется за жизнь, неосознанно идя прямо в руки смерти.

Это распаляет мою гордость, мое эго, наблюдая, как он разрывается на части, зная, что вся его жизнь находится в руках моего страдания. Я – последнее, что он видит перед тем, как превратиться в ничто. Мое лицо будет преследовать его дух в каждой жизни. Девушка, которую он не смог убить, девушка, которая съела его контроль и выплюнула к его ногам.

Он должен был заплатить, и ценой стала его жизнь.

Я молчу, видя, как тускнеет свет в его глазах. Цвет исчезает с его лица, и он задыхается, бормоча что-то вроде мольбы. Кровь продолжает течь, струйка без конца. Ванна мести. Багровая пища для развратной ярости внутри меня.

Меня осеняет, что он будет первым из многих, доминион в первых рядах, и я не остановлюсь, пока все виновные не заплатят за то, что они сделали. За то, что они отняли у меня.

Я вдыхаю глубокий металлический запах, чувствуя, как его тело прижимается к моему. Страшное осознание того, что сверху на мне лежит мертвое тело, начинает оседать. Я жду, что за этим последует чувство вины.

Но оно не приходит.

Есть только глубокое облегчение и адреналин, хлынувший в кровь.

Нож падает на пол, и мне нужно придумать, как избавиться от его тела, зная, что я не могу оставить его на парковке продуктового магазина. С большим трудом, чем мне хотелось бы признать, я упираюсь руками в его грудь и перемещаю наши тела так, что мне удается выскользнуть с заднего сиденья.

Когда я стою, глядя на беспорядок, который сама себе устроила, я почти хочу, чтобы началась паника. Какую-то эмоцию, кроме тупого оцепенения, но ничего не приходит.

Может быть, из-за всего того, чему меня научил Тэтчер, а может быть потому, что мне уже нечего терять. Что такое моя свобода, если он не является ее частью?

Большая часть тела Первого Игрока провисает на моих кожаных сиденьях, но его ноги свисают с края, напоминая мне ведьму из Волшебника страны Оз, – когда дом упал на нее.

Я оглядываю пустую парковку, прежде чем схватить его за ступни и запихнуть его дальше в машину, подогнув колени к груди, чтобы его крупная фигура поместилась.

Когда опускаюсь на переднее сиденье, я смотрю на свои разрисованные руки. Кровь все еще липкая, прилипает к рулю, и я мысленно помечаю, что завтра нужно отбелить его изнутри.

Я двигаюсь на автопилоте, запуская двигатель, прокладывая путь к дому, все время остро осознавая, что в кузове лежит мертвое тело. Возможно, завтра, когда адреналин улетучится и наступит реальность, я почувствую себя виноватой. Я почувствую страх или панику.

А пока этого не произошло, я использую это новое чувство спокойствия, чтобы избавиться от тела.

Снег превратился в дождь, брызги попадают на лобовое стекло, когда я въезжаю на свою подъездную дорожку. Едкий запах смерти выбивается из меня, когда я открываю дверь, глубоко вдыхая холодный воздух.

Ледяной дождь льется вниз, а в небе гремит гром.

Мой план не простирался дальше того, чтобы доставить его сюда. Теперь встает вопрос о том, что мне делать с телом. Сжечь его? Нет, на улице слишком сыро. Кислота? У меня ее нет.

Однако я могу похоронить его. Мой задний двор уже разрыт после ремонта и моих жалких попыток разбить сад. Если кто-то будет задавать вопросы, будет легко выдать разбросанную землю за ремонт дома.

Это единственный вариант, который у меня есть, и нет никого с лучшей идеей.

Одна вещь, которую никогда не упоминают об убийстве человека, – это то, насколько тяжелым становится тело после смерти. Эту истину я постигаю на собственном опыте, пока тащу этого человека за ноги вокруг своего дома.

Мои легкие горят, а ноги болят, когда я спотыкаюсь. Из-за холодного воздуха почти невозможно дышать. Кажется, что тянуть пришлось несколько часов, но, к счастью, в поле зрения появляется мой задний двор.

Протащив его еще несколько футов до середины, я опускаю его ноги и кладу руки на колени. Я все это делаю неправильно, я знаю, что это так. Разочарование гложет меня, и все, чего хочу, это чтобы он был здесь.

Тэтчер знал бы, что делать. Он бы показал мне.

Он должен быть здесь, блядь. Почему его здесь нет?

Из моего рта вырывается рыдание, и я чувствую, как невыносимо сжимается моя грудь. Все те эмоции, которые спрятались, когда нож был в моей руке, хлынули обратно.

Я скучаю по нему.

Они могли бы отнять у меня что угодно, вообще что угодно, но только не его. В небе сверкает молния, облака плачут вместе со мной, а гром гремит по деревьям, окружающим мой дом. Слезы смешиваются с дождем, и на меня накатывает усталость.

Щелчок ветки поднимает мое внимание вверх. Я поднимаю свои слезящиеся глаза, ожидая, что из-за грозы дерево рухнет вниз, но все они целы.

Он стоит там.

Темная фигура прямо напротив меня, одетая в черное, руки засунуты в карманы, дождь треплет волосы перед бледным лицом. Холодный воздух ничего не может поделать с его взглядом.

Капли воды стекают с его рта, скользят по его угловатой челюсти.

Мой разум говорит мне, что это призрак. Копинг – навык, вызванный моим посттравматическим стрессовым расстройством, чтобы справиться с его потерей. Но мое сердце, мое зависимое сердце, бьется впервые с тех пор, как он пропал. Это ты!

Это ты! Ты вернулся, ты вернулся!

Кровь приливает к моим ушам, стучит, когда сердце бешено колотится о грудную клетку. Кажется, что мир вращается немного медленнее, и я чувствую, как мое горло сжимается от звука его имени.

Никто из нас не двигается.

Мы просто стоим и смотрим друг на друга.

Он разрушителен. Тихий, болезненный бог среди людей.

Я почти позволила своему разуму победить. Я почти поверила, что он призрак.

Пока…

– Здравствуй, дорогой фантом.

ГЛАВА 3

НОЧЬ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ

ТЭТЧЕР

Мне никогда особенно не нравился выбор одежды Лиры.

Сегодня вечером это не тот случай.

Она – видение в черном.

Этот цвет, возможно, был создан специально для нее.

Прекрасная невеста Грима с мертвым телом у ног в качестве свадебного подарка. Искусительница света. Моя единственная и неповторимая ошибка, девушка, обманувшая смерть.

Мать воронов в кружевной ткани, которая так нежно облегает ее тело, обрамляя каждый сантиметр. Мои губы слегка дрогнули, увидев пунцовые полосы на открытой коже, испачкавшие материал.

Она надела бы дорогое платье только для того, чтобы позволить крови и стихии испортить его. Но она никогда не заботилась о том, что завернуто в пакет, только о том, что под ним. Высокий воротник сливается с мокрыми, чернильными локонами ее волос, и невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое.

– Ты надела это красивое маленькое платье для меня, Лира?

Мои первые слова, сказанные ей с тех пор, как я уехал, и они пронизаны отвращением, хотя мои глаза говорят об обратном. Дождь льет по ее фарфоровому лицу, дрожание нижней губы улавливается лунным светом.

Мое возвращение – облегчение для нее, и это сильно мешает мне.

– Я надевала его на похороны твоей бабушки, – шепчет она, ее голос – отголосок боли, которую она недавно пережила. – Оно принадлежало моей матери, – я сжимаю челюсть и мышца на моей щеке подпрыгивает.

Тихий гнев закипает в моей груди.

Я никогда не был сторонником похорон или оплакивания умерших. Но какая-то часть меня хотела бы видеть Мэй в покое. Чтобы, возможно, убрать мой последний образ ее.

Всю свою жизнь я всегда думал о ней как о человеке сильном, волевом, непоколебимом в своей суматохе. Но в свой последний день она не могла быть более другой. В детстве у меня был иммунитет к крови. Отрезанные части тела и обнаженные кости.

Я видел, как женщин обесчеловечивали, жестоко вздергивали на дыбу, как коров на убой, и заставляли убирать за ними последствия. В свободное время моим любимым хобби было сдирать кожу с других серийных убийц.

Не было ничего, что шокировало бы меня в сфере убийств.

Но это не был шок, который пронесся сквозь меня, когда я увидел Мэй на полу на кухне. Что-то скользкое двигалось по моей коже – это было похоже на грозу внутри моего собственного тела.

Хотелось бы думать, что наблюдение за тем, как ее хоронят, послужило бы мне своеобразным зонтиком.

– Где ты был?

Это обоснованный вопрос, на который я не собирался отвечать, пока Стивен не будет арестован за связи с Гало, но моя охота была грубо прервана ее безрассудством.

Я не даю ей ответа и просто продолжаю идти вперед. Мои ноги сокращают расстояние, пока единственное, что разделяет нас двоих, – это мертвое тело человека, который должен был пострадать гораздо больше.

Смерть всегда кажется тонкой линией, проходящей между мной и Лирой. Она всегда там, задерживается в нашем пространстве, существует между нами, как воздух. Куда бы мы ни пошли, она следует за нами.

Мои пальцы тянутся к кружевной ткани на ее воротнике. Когда я нахожу контакт, я потираю влажный материал большим пальцем. Ее тело становится мягким, расслабленным, наклоняясь навстречу моим прикосновениям.

Тяжесть с ее плеч спадает, и железная стена, защищающая ее от мира, рушится с каждым движением моего пальца. Это только облегчает мою работу по причинению ей боли. Ее так легко сломать, она податлива под моими руками.

Я поднимаю указательный палец, поглаживая ее шею успокаивающими движениями. Мягкость ее кожи заставляет волосы на моей шее встать дыбом, реагируя без моего согласия.

Эти нефритовые глаза практически светятся, освещенные тем светом, который все еще теплится внутри, и Лира смотрит на меня так, словно я ее герой.

Ее ангел.

– Божественная, – вздохнул я.

Я никогда не имел в виду ничего большего. Никогда не был более честным.

– Тэтч…

– Настолько, что это почти компенсирует тот беспорядок, который ты устроила сегодня вечером, – говорю я ей спокойно. – Почти.

Она нахмуривает брови, и я прижимаю палец к пульсу в ее горле, улавливая устойчивый ритм.

– Скажи мне, это было блаженное неведение, или ты хотела попасться?

Она замирает, облизывая верхнюю губу, возможно, чувствуя в воздухе, что я собираюсь напомнить ей о том, кто я. Что я никогда не был ангелом, ни для нее, ни для кого-либо еще.

Я позволил себе отвлечься, потеряться в ее беспорядке, временно размыв свой образ в зеркале. Я был создан, чтобы причинять боль, чтобы никогда не знать покоя, и на краткий миг забыл, что должен был убить все эмоции.

Для них нет места внутри меня. Нет дома, где она могла бы жить.

Я пуст, мною движет эго и контроль, который приходит после того, как я заканчиваю чью-то жизнь. Вот кто я. Это тот человек, с которым ей придется иметь дело, чтобы понять, что я не ее любовник, переступивший через смерть. Я – корень всех зол, семя безнравственности.

– Насколько ты глупая, чтобы убить кого-то на общественной парковке? – кладу руку под ее подбородок, наклоняю ее вверх, чтобы она смотрела мне в глаза. – Я говорил тебе никогда не убивать, используя эмоции в качестве топлива. И все же мы здесь, Лира.

Несколько ее слезинок смешиваются с падающим дождем.

– Он был там, – бормочет она. – Он был там с покупками, а тебя не было. Тебя не было, и я подумала…

– Ты думала?

– Ты был мертв. Я думала, что ты умер, а он все еще дышал после всего, что он сделал со мной. Сделал с нами. Я не могла. – Ее голова трясется, руки шатаются от адреналина. – Я не могла это контролировать. Было легче почувствовать желание, чем справиться с печалью. Так что да, я убила из-за эмоций. Но это не моя вина.

О, пощадите меня.

Мои пальцы сжались на ее подбородке, показывая мое неодобрение ее ответа.

– Чья это вина, Лира? Его? Бога? Ты снова не хочешь признавать то, что ты есть? Что тебе нравится делать с людьми?

– Твоя, – обвиняет она. – Это твоя гребаная вина.

Я насмехаюсь, качая головой в ответ и открываю рот, чтобы возразить, может быть, сказать что-то резкое, чтобы у нее появился шанс отстраниться от меня, пока это не убило ее, но она опережает меня.

– Ты ушел, – ее голос дрожит, грусть и печаль сквозит в каждом слове. – Ты оставил Алистера. Ты оставил Рука и Сайласа. Ты оставил меня, – ее маленькие руки ударяют по груди при этих словах, как будто она чувствует каждое из них, как нож в сердце.

Я чувствую ее эмоции, как каждую каплю дождя.

Как легко она показывает каждую унцию чувств на своем лице. Всегда настоящая и слишком грубая.

– Мы понятия не имели, куда ты делся и что случилось. Мы думали, что ты, блядь, мертв! Ты позволил своим лучшим друзьям поверить, что умер, и ты ожидаешь, что я буду в порядке? Чтобы все было хорошо!

Гроза бьется о мою кожу, и гром громким эхом сотрясает деревья. Элементы природы в гармонии с хаосом, творящимся под нашей кожей.

– Ты настолько не в ладах с человечеством, что не можешь, блядь, понять, что ты натворил? Мы искали везде. Я не смогла найти…

– А ты не думала, что я не хочу, чтобы меня нашли? Кто-нибудь? – я прерываю ее крик. – Ты подумала об этом, прежде чем перерезать горло человеку на заднем сиденье своей машины, как какой-то любитель?

– Я не кто-нибудь.

Ее ответ мгновенен. Решительный. Такая уверенность в словах, что даже я на мгновение поверил ей. Ветер развевает ее волосы по лицу, и я аккуратно заправляю пряди ей за ухо.

Я наклоняю голову, поглаживая ее щеку тыльной стороной ладони.

– А разве нет?

Тело Лиры вздрагивает, и она вздрагивает, как будто я ударил ее по лицу рукой, все еще касающейся ее кожи. Она отстраняется от моего прикосновения впервые с тех пор, как я ее встретил. Дорогой фантом отстраняется от меня.

Она тонет в буре, порывы резкого ветра заставляют ее волосы развеваться вокруг головы. Ее плечи распрямляются, и все остатки эмоций улетучиваются, омываемые моими словами.

Я вижу каждый кирпичик, который укладывается, когда она возводит эти стены прямо передо мной. Поэтому я помогаю в строительстве.

– Ты чувствуешь это? – спрашиваю я. – Зная, как легко мне было оставить тебя?

Эти стены – защита от вещей, которые ее пугают. Реакция на стресс, благодаря моему отцу. Я видел их раньше, но сегодня эти щиты стоят не из-за страха.

Это из-за боли.

Я наклоняюсь ближе, лениво провожу большим пальцем по ее нижней губе с хищной ухмылкой на губах.

– Помни об этом, когда попытаешься полюбить меня снова.

Годами я говорил себе, что все, чего я хотел, это разбить свет в ее глазах. Задушить его, обхватив руками ее горло. Кто бы мог подумать, что именно это поможет.

Он угасает во тьме, и я хочу сохранить его. Тот последний хороший кусочек в ней, спрятанный в банке. Но он исчезает прежде, чем я успеваю насладиться им.

Хотя это именно то, чего я хотел, к чему стремился, я не чувствую триумфа. Сила не струится по моим венам.

Я просто чувствую сырость.

И я презираю выражение ее лица, то, которое я намеренно поместил туда.

Пустое, неподвижное, прячущееся.

Но у меня не было другого выбора.

Она отпихивает мою руку от своего лица, ее челюсть скрежещет, глаза сузились и смотрят на меня, как на добычу. Ее руки сжаты в плотные кулаки, и думаю, что она может попытаться убить меня.

Хорошо, – хочу похвалить я. – Защищайся от меня – тебе это нужно больше, чем кому бы то ни было.

– Тогда зачем возвращаться? Если не ради нас, то ради чего, ради твоего эго?

Мой смех холодный, лишенный юмора.

– Не делай вид, что удивлена, питомец. Ты знаешь, кто я такой. Все дело в моем эго.

Я думал, что Колин здесь – это ее последний удар за вечер, но она быстро показывает мне, что она еще не закончила заставлять других истекать кровью.

– После стольких лет ты все еще гонишься за одобрением своего папочки.

Я сразу же чувствую рану, ее нож попал точно в цель, и она знает это, стоя передо мной с выпрямленным позвоночником. Я стою лицом к лицу со своим зеркалом.

Исчезла послушная, любящая Лира Эббот. Она скрылась, а на ее месте стоит нечто гораздо более кровожадное. Сомневаюсь, что та девочка, которую когда-то звали Скарлетт, вообще существует.

Я хочу сказать ей, что если бы Генри увидел меня сейчас, он бы отверг мои гены. Он бы точно знал, почему я ушел из сети, чтобы выследить убийцу-подражателя, и это, к сожалению, не имеет ничего общего с моим эго.

Мой отец был бы отвратителен.

И все же я молчу, даже когда она начинает копать яму на заднем дворе для тела.

Я стою там молча, держась за принятие того, что Генри нанес ей травму, которая породила любопытство, заронила семя нездорового желания. Голод. Жажду.

Но не мой отец превратил Лиру в монстра.

Это был я.

ГЛАВА 4

ПРЕДАТЕЛЬ

ТЭТЧЕР

Алистер Колдуэлл известен тем, что в первую очередь думает кулаками. Драки – это визитная карточка брошенного мальчика, который превратился в жестокого человека.

Когда его кулак сталкивается с моей челюстью, нанося сильный удар в боковую часть моего лица, я почти сочувствую всем людям, которые в прошлом принимали от него удары.

Почти.

Тупая боль рикошетом проходит по моему лицу и металлический привкус заполняет мой рот. Я секунду смотрю на землю, принимая насилие, которое он только что совершил, а затем провожу большим пальцем по нижней губе, поворачивая голову, чтобы встретиться с его темными глазами.

Я знаю его уже очень давно, но ни разу не сталкивался с его физическим насилием. Ни разу.

– Скучал по мне, Али?

Он ничего не говорит, просто стоит в тишине. Я вижу слова в его глазах, все те, которые он не хочет произносить вслух. История задерживается в комнате, воспоминания.

Если бы он был другим, если бы он не родился в тени и не вырос, чтобы быть забытым, он бы сказал что-то вроде:

– Ты бросил меня.

И если бы я был другим, если бы умел чувствовать и меня не лишили человечности в детстве, я мог бы ответить:

– Я бы вернулся за тобой. Всегда.

Но это не наша реальность.

Мы просто заточенное оружие, созданное для разрушения, отчаянно нуждающееся в мире и получающее только бесконечную войну.

– И это все? – ворчит Рук, неоправданно сильно врезаясь своим плечом в мое, когда он врывается в пустой кабинет своего отца, закрывая за собой дверь. – Ты ударил меня сильнее, когда нам было двенадцать. Выбил мне коренной зуб.

Он постукивает по челюсти, чтобы напомнить, смотрит на Алистера, но отказывается смотреть на меня. Боится встретиться с моим взглядом, боится, что я увижу все, что он пытается скрыть.

– Это ты всегда кричишь сильнее, папа, – кусаюсь я, скашивая глаза. Он поворачивает голову и смотрит на меня через плечо, на его губах появляется больная ухмылка, когда он крутит спичку между зубами.

– Какого хрена он твой любимчик, я никогда не пойму, – бормочет Рук, хлопая Алистера по плечу, когда тот проходит мимо. – Не дай бог мы обидим идеального. Нельзя, чтобы он был в синяках и разыскивался за убийство.

Он лениво подходит к столу отца, садится в кресло и упирается ногами в дерево.

– Надеюсь, твой отец на работе и не собирается возвращаться в ближайшее время? Он бы с удовольствием посмотрел, как меня запихивают в кузов полицейской машины.

– Он весь день в офисе, вернется только поздно. Наверное, будет слишком пьян, чтобы отличить твое лицо от моей бледной задницы.

Я смотрю на обоих людей, с которыми я вырос, понимая, что верность, которая держала нас вместе, сильно подорвана моим решением уйти. Будет только хуже, когда они поймут, что я не могу сказать им, почему.

Во всяком случае, не настоящую причину, а они – ищейки, когда дело касается правды. Они увидят ложь насквозь, но никогда не поймут правду.

Им придется поверить мне. Слепая вера.

Которой у них в данный момент мало, и это делает что-то нестабильное с моими внутренностями. Ни разу я не подвергал никого из них опасности; ни разу я не рисковал ими.

Почему же теперь я подвергаю себя сомнению?

– Давайте покончим с этим, – вздыхаю я, работая своей больной челюстью. – В интересах всех было, чтобы я уехал. Рассказав кому-нибудь из вас, вы бы только помешали.

Алистер усмехается, его кулаки сжимаются по бокам. Я знаю, что он хочет снова ударить меня, но он воздерживается, выбирая вместо этого жестокие слова.

– Ты бросил нас, чтобы найти свою бабушку по кусочкам. Попробуй ответить по-другому. На этот раз не неси чушь.

Независимо от того, что каждый из них говорит, они чувствуют. Каждый из них испытывает эмоции по-разному, Алистер – в более резкой форме. Он либо зол, либо доволен, и все свои чувства относит к этим двум ячейкам, в то время как Рук ощущает их все по тайной скользящей шкале.

Я знаю, что потеря Мэй причинила им боль, что их горе настоящее – я просто не могу этого понять. Она была одной из единственных родительских фигур, которые проявляли к ним искреннюю доброту. Они проводили праздники у меня дома, познакомились с единственным здоровым взрослым человеком в моей жизни.

Ее потеря отразилась на каждом из нас. Мы все чувствовали это, мы все справлялись с этим по-разному, но мы все равно чувствовали это.

– У меня не было другого выбора. Полиция увидела бы место преступления, и меня бы обвинили в убийстве каждой из этих девочек. Дело сделано – я бы не успел уехать из Пондероз Спрингс, как на моих запястьях были бы наручники.

– Ты мог бы, блядь, сказать нам. Предупредить нас, – Рук заговорил, прикуривая от своей сигареты и делая уверенные затяжки.

– ФБР выдало ордер на мой арест. Как ты рассчитывал накопать еще какую-нибудь информацию о Стивене и Гало, когда они рыщут вокруг, как голодные псы? – возразил я. – Мне нужно было исчезнуть. Это был наш лучший вариант.

– Для тебя, – говорит он, обводя дым вокруг своего лица, и пристально смотрит в мою сторону. – Это было лучше для тебя. Рассказать нам, включить нас в свой план укрытия было бы лучше. Исчезнуть без следа было лучше только для тебя – не надо так извращаться, эгоистичный урод.

Бывает много дней в году, когда я задаюсь вопросом, как мы с Руком все еще друзья. Мы редко сходимся во мнениях и еще реже активно ладим.

Но по какой-то причине я все еще защищаю его. Всех их.

Это было единственное, о чем я думал после того, как нашел Мэй. Убедиться в том, что они защищены и не пострадали от того, что пыталось вызвать это подражательное убийство.

– Они бы нашли меня, если бы ты знал.

– Да? Как? Потому что ты не доверяешь нам настолько, чтобы хранить этот секрет? Твой комплекс бога нереален – ты ожидаешь, что мы будем беспрекословно доверять каждому твоему побуждению, и самое безумное, что мы, блядь, доверяем.

– Не подвергай меня сомнению…

– Почему ты вернулся? – Алистер прерывает, скрестив руки перед грудью. – Если это был твой план, почему ты здесь?

Вопрос бьет сильнее, чем удар, это… неверие в его тоне. Как будто, каким бы ни был мой ответ, он не поверит в него, уже считая мои слова ложью.

Вопреки утверждению Рука, я никогда не задавал им вопросов. Их методы? Конечно. Но не их мотивы, не их хрупкие, мать их, чувства. Ни разу.

Я смотрю на Алистера, глаза холодные.

– Я не сомневался в тебе, когда в это ввязалась Брайар. Мне это не нравилось, но я позволил этому случиться без осуждения. Это я остался в больнице, когда ее усыпили, пока ты разбирался с Дорианом и родителями. Я слепо следовал за тобой годами, – сплюнул я с ядом ненависти.

Если они хотят играть, мы можем играть.

– И ты, – я перевожу взгляд на Рука, прячась за его дымом. – Кто никогда не сомневался в твоей потребности причинять боль? Когда ты появился у моей двери, умоляя меня разрезать тебя на куски, я дал тебе то, что тебе было нужно. Я поставил свою жизнь на кон, чтобы похитить полицейского, чтобы ты отомстил за девушку, и тебе даже не пришлось просить меня.

Слова оседают в воздухе, как частицы пыли, раскачиваясь между всеми нами, как маятник, и я просто жду, чтобы увидеть, кто из нас получит худшую долю.

Я был предан им почти всю свою жизнь, и это их расплата?

– Удивлен, что вы не спросили меня, сделал ли я это. Убил собственную бабушку. Разве вы могли допустить, чтобы я это сделал? Вы же мне не доверяете.

– Тэтчер…

– Теперь я злодей. Как интересно. А я-то думал, что мы все на одной стороне, – хмыкнул я. – Может, ты и вправду похож на своего отца, Колдуэлл. Предатель, похоже, в генофонде.

Ярость, расплавленная и горячая, льется из его глаз. Я чувствую, как она горит в воздухе. Вот что значит быть рядом. Ты знаешь, какой порез ранит больнее всего, какие слова пронзят глубже всего.

Я слышу скрип стула и чувствую запах травы, когда Рук подходит ближе, готовый стать буфером между нами двумя. Его удар ранее был предупреждением. Нет сомнений, что Алистер разбил бы мне лицо, если бы ему дали шанс. Я видел, как он дрался с людьми вдвое больше меня и уходил без единой царапины.

Но мне даже не нужно прикасаться к нему, чтобы причинить боль. Его разум работает не так. И никогда не работал. Он, конечно, будет отрицать это, но если я уйду от него, от них? Это уничтожит его.

Потому что я – лед, охлаждающий ярость в его жилах. Тот, кто позволил ему пробраться в мое окно, когда его родители были дома. Я тот, кто показал ему, как перевязывать раны. Я тот, кто позволил ему спать на моем полу, тот, кто не спал, пока он не заснул.

Я делал это не потому, что мне было не все равно.

Я делал это, потому что он нуждался в этом и всегда делаю то, что им нужно, но у них не хватает смелости сделать это для себя. Ярость Алистера, боль Рука и демоны Сайласа.

Я его – он это знает – так же, как и он мой, но в чем разница? Он мне не нужен.

Мне не нужен никто из них.

– Просто ответь на этот гребаный вопрос, Тэтчер.

Наклонив голову, я слышу удовлетворенный звук трескающейся шеи, прежде чем ответить.

– Я отслеживал зацепку. Думал, что разберусь с убийцей-подражателем, пока вы двое закончите с остальным. Но все заглохло, – буквально, я думаю. – После этого у меня не осталось вариантов.

В свою защиту скажу, что все это правда.

Я следил за Колином – он был моей единственной реальной зацепкой, когда дело дошло до поиска информации о том, кто крадет внимание моего отца. Им не обязательно знать, что истребление других серийных убийц – мой ритуал, совершаемый раз в два года. Что существование этого подражателя – прямое оскорбление всему, что я делаю.

Им также не нужно знать, что мне пришлось вернуться, потому что Лира сорвалась, и я должен был убедиться, что запись с камер наблюдения в продуктовом магазине снята. Объяснять им то, что я не могу объяснить себе, мне кажется излишним.

Это мой секрет, который я должен хранить. У них у всех они есть. Мне позволено держать некоторые вещи при себе.

– Было бы неплохо знать, что ты жив, – бормочет Рук, вероятно, полагая, что это все, что они получат от меня по этой теме.

– Чего ты хочешь, Рук? – огрызаюсь я. – Извинений?

Он крепко сжимает тупой предмет между кончиками пальцев, скрежеща челюстью, прежде чем сломаться.

Вовремя. Он был слишком спокоен, чтобы считаться нормальным.

– Ты мой брат. Я ненавижу тебя… я ненавижу тебя так чертовски сильно, но ты мой брат, – шипит он, сверкая татуировкой в виде монеты на внутреннем бицепсе, которая повторяет единственную мою. Такая же есть у Алистера и Сайласа. – Ты его брат! Сайлас заперт в проклятой палате. Я похоронил любимого человека без тебя и думал, что ты будешь следующим. Я больше не потеряю ни одного из вас, невзирая на вашу фригидность.

Брат.

Всю жизнь меня клеймили чужими именами.

Убийца. Психопат. Сын.

Но брата не было.

– Я..

Стук в дверь заглушает мой голос, хотя я даже не уверен в том, что собирался сказать. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо, и вижу, как в комнату заглядывает голова с клубничными волосами.

– Не вовремя?

– Как всегда идеально, – вздыхает Рук, как будто он не мог этого сделать, пока она была рядом. – Иди сюда, детка.

Сэйдж резко оглядывает комнату, прежде чем войти внутрь с еще двумя людьми рядом. Она спокойно прижимается к Руку, в то время как Брайар не придумала ничего лучше, чем открыть рот.

– Ай, – говорит она с легкой ухмылкой. – Ты выглядишь так, будто тебе это пригодится.

Пакет с замороженным льдом вылетает из ее рук и приземляется на мою грудь, и я быстро хватаю его, чтобы он не упал. Они вполне могли подслушивать, и именно так она узнала, что ее парень ударил меня в челюсть, или, может быть, она знает его лучше, чем я думал.

Брайар держит еще один кусочек льда, осторожно прикладывает его к костяшкам пальцев Алистера, покачивая головой. Но он просто прижимается губами к ее лбу в знак благодарности.

Лира – последняя девушка внутри, она все еще стоит позади меня и прижимается к двери. Я смещаюсь так, что все мое тело оказывается перед ней, прикрывая ее своими размерами.

Я чувствую, как гнев волнами накатывает на ее маленькое тело. Наверное, с моей стороны глупо стоять спиной к той, кто так склонен наносить удары мужчинам на эмоциях.

– Рада, что ты не умер, – говорит мне Сэйдж. – Я бы только Рука дерьмом поливала, а это невероятно скучно.

– Ну, теперь, когда он жив, нам нужно найти, куда его пристроить. Он не может оставаться ни в одном из наших мест; это рискованно – держать его здесь. Они знают, что мы его спрячем.

– Вот почему я должен был оставаться мертвым немного дольше, – говорю я Алистеру, уже зная, что это будет проблемой.

– Ты богаче Бога. Разве ты не можешь купить жилье? Улететь из страны? – добавляет Брайар, как будто это так просто.

– Все, что я могу использовать – это наличные, которые взял из сейфа моего дедушки, когда уезжал. Использование моих кредитных карточек, проверка моего паспорта, все, что угодно, только не под скалой, приведет к тому, что Одетт Маршалл арестует меня на национальном телевидении.

– Так мы можем…

– Моя хижина, – тихий голос Лиры пронесся мимо моего плеча. – Она находится глубоко в лесу, далеко от радаров. Даже если полиция появится, под фундаментом есть бункер. Они никогда не найдут его.

Мой позвоночник напрягся.