Текст книги "Затерянная улица"

Автор книги: Джерри Хилл

Соавторы: Дженис Спрингер,Анна Эберхардт,Морли Каллаган,Скотт Янг,Малькольм Лаури
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Слава богу, она хоть звонила ему по три-четыре раза в неделю. Обычно в это время он уже укладывался спать, несколько раз звонок будил его. Элизабет ночевала у подруги, иногда с неохотой гостила дня по три у тетки. О возвращении в Хартфорд она не говорила ни слова, ведь они заранее приготовились к жертвам.

– Я соскучилась, любовничек мой, – шептала она в трубку. Если она звонила от тетки, ее голос еле доносился до него.

– Говори громче! – нетерпеливо кричал он и слышал в ответ ее хихиканье.

– Как же можно говорить громче, когда говоришь «я соскучилась, любовничек»?

Во время этой болтовни у Ларри так дрожали руки, что он нередко ронял в постель сигарету и тратил бесценное время, разыскивая тлеющий окурок.

– Когда ты приезжаешь? Как по-твоему, ты сможешь там устроиться?

– Ой, Ларри, у меня уже кое-что наклевывается. Ты ведь знаешь Энн и Майкла Дешлеров?

– Ну еще бы!

– Душенька, они собираются сами открыть магазин и хотят взять меня помощницей.

– А платить они будут?

– Сперва, наверно, нет.

– Мы не можем на это пойти.

– Ну, долларов тридцать пять в неделю они бы, наверно, мне дали.

Ларри повеселел.

– Сто сорок в месяц! Этого хватило бы на квартиру. Если и я добьюсь перевода, мы вывернемся.

– Так ты приедешь, если я буду зарабатывать на квартиру?

– Родная, я приеду в любом случае. – «Этого не следовало говорить», – мелькнуло у меня в голове. – Приезжай в субботу, ладно?

– Боюсь, у меня ничего не выйдет, милый. Приезжай сам!

– Ладно, – ответил он. – Наверно, приеду. Спокойной ночи, – проговорил он, весь замирая при мысли о субботнем вечере.

Она хихикнула.

– Ты должен увидеть меня сегодня во сне, – распорядилась она.

Он уже засыпал, а Элизабет все не шла у него из головы. Ларри вспомнил, как через несколько дней после свадьбы, проснувшись холодной ночью, он обнаружил, что его рука свисает из-под одеяла и вся окоченела от холода. Он машинально сунул ее под одеяло, и его заледеневшая ладонь уткнулась в голый живот Элизабет. Он думал, что она взвизгнет, но она лишь сонно зашевелилась и, просыпаясь, вздохнула так нежно и сладко, что его и сейчас бросало в жар, когда он об этом вспоминал.

В конце недели он поехал в Нью-Йорк, на следующей – снова, а потом ему пришлось так много ездить по делам и он так измучился, что целых три недели не мог увидеться с Элизабет. Недели незаметно складывались в месяцы, Ларри глазом не успел моргнуть, как подошел конец февраля. Однажды, уже в конце зимы, проснувшись в обычное время, он увидел, что за ночь намело дюймов четырнадцать снегу. Это значило, что машину придется откапывать не один час, а ведь она стоит не на ровном месте, вся площадка в буграх и колдобинах. Ларри решил никуда в этот день не ездить и как следует отдохнуть, пожалуй, даже проваляться в постели часов до двенадцати, а потом взяться за лопату. Но он так привык вставать в половине восьмого, что не смог уснуть. Если не считать узкой полоски, на которой лежал сам Ларри, постель была совершенно ледяная – стоило ему протянуть руку или ногу на сторону Элизабет, и он тут же ее отдергивал. Бормоча себе под нос нечто невнятное, он встал и принялся слоняться по квартире. Утро тянулось медленно, одиночество становилось все невыносимее. Он заглянул в холодильник, но нашел там лишь высохший кусочек сыру и сморщенный лимон. Значит, для того чтобы позавтракать, ему придется как-то дотащиться до магазина на углу. Наконец он оделся, ополоснул лицо, провел расческой по всклокоченным после сна волосам – побриться ему и в голову не пришло – и отправился в холл искать галоши. В холле стоял Френсис Розбери и внимательно разглядывал что-то на улице, высунув голову за парадную дверь. Увидев Ларри, он вздрогнул, словно застигнутый на месте преступления.

– Почту сегодня не доставляли, – сообщил он желчно, – потеха, да и только. «Ни дождь, ни град, ни снег, ни хлад не остановят этих быстроногих курьеров, движущихся по своим каждодневным маршрутам». Ха! Стоит упасть дождевой капле, и почтовая контора на два дня прекращает работу.

Ларри выглянул из парадного и посмотрел на почтовый ящик.

– Совершенно верно, – заметил он. – Почтальона не было и, очевидно, уже не будет. – Он невольно вздохнул. – А я-то ждал письма. – И тут же прикусил язык, так как Френсис вдруг как-то странно вытаращил глаза и тут же зажмурил их. – Как бы там ни было, – смущенно выдавил из себя Ларри, – схожу-ка я раздобуду чего-нибудь поесть.

– Зайдите перекусить к нам, – поспешно предложил Френсис.

– Спасибо, Френсис, право же, не стоит. Мне надо кое-что купить в аптеке, а заодно уж я зайду и в бакалею на случай, если Элизабет приедет к ужину. – Элизабет вовсе не собиралась приезжать, но Ларри не считал нужным посвящать Френсиса в свои дела.

– Мы так давно ее не видели, – жалобно сказал Френсис. – Надеюсь, она здорова?

– Да, – коротко ответил Ларри. – Здорова. – Мысленно он произнес совсем другой ответ. Совершенно незачем рассказывать о своих делах этим Розбери. Пусть себе думают что угодно.

– Понравились вашей жене книги?

– Какие книги?

– Вы ведь ей дарили на рождество какие-то книги, помните, вы еще оставили их в нашей квартире?

– Ах, эти!.. Ну еще бы. – В действительности Элизабет почти не обратила на них внимания. Ларри поставил их на полку уже после ее отъезда. – Она была в восторге, – солгал он. – Ну, мне пора.

– Может быть, вы как-нибудь зайдете к нам пообедать? – У Френсиса чуть не сорвалось с языка, что Ларри, очевидно, чувствует себя сейчас ужасно одиноким, но он вовремя удержался. Стоя в дверях, он долго смотрел вслед бредущему по сугробам Ларри, потом уныло повернулся и вошел в свою квартиру. Френсис ненавидел морозную погоду, в такие дни он чувствовал себя стариком.

Сидя в кресле у себя в гостиной, он прислушивался к тому, как ноют кости, – казалось, он даже слышит, как они стукаются одна о другую. Вошла Паула, изучавшая на кухне поваренную книгу для гурманов. Бросив быстрый взгляд на мужа, она решила воздержаться от разговоров. «Френсис не в духе, – встревоженно подумала она. – Из-за чего бы это, интересно?» Когда ему случалось проводить весь день дома, он делался угрюмым, иногда попросту невыносимым. Но так как Паула изучила ход его настроений лучше, чем он сам, ей довольно легко было избегать открытой ссоры. Она приготовила аппетитный ленч: миска очень горячего лущеного гороха и суп с беконом в качестве pièce de résistance[10]10
  Главное блюдо (франц.).


[Закрыть], подала его на стол и стала ждать, когда же Френсис объяснит ей, из-за чего он надулся. Он всегда так делал, если она молчала достаточно долго.

Он угрюмо помешивал ложкой суп, то опускал ее, то вытаскивал, словно ему не хотелось есть. Суп был его любимый – Френсис обожал горячие супы. «Горячий суп, – говорил он, – создает ощущение, что ты следишь за собой, в этих супах есть нечто целительное».

– Даю голову на отсечение, она его бросила! – воскликнул он наконец с возмущенным видом.

Совершенно незачем было спрашивать, кого он имеет в виду.

– Я его встретил сегодня в холле, – буркнул Френсис. – Вид ужасный. Лицо серое, небритый, волосы дыбом. Словно персонаж из Конрада. Несчастный малый, жалкий недотепа!

– Ее и в самом деле что-то не видно, – заметила Паула. До сих пор она остерегалась делать заключения, пусть даже самые очевидные, предоставляя право первенства мужу. О Френсисе говорили, что он не знает себе равных при отборе свидетельских показаний и перекрестных допросах. – Покуда она продавала холодильники, я то и дело ее встречала. Интересно, где же она сейчас?

– В Рено, – сумрачно ответил Френсис. – Или в Мексике, оформляет один из этих скоропалительных разводов, шлюха эдакая. Я давно ее раскусил. Я знал, что она что-нибудь такое выкинет.

Пауле захотелось спросить мужа, за что он так не любит миссис Лавлес, но так как она знала, что правды он не скажет, а видеть, как Френсис пытается обмануть самого себя, ей было неприятно, она воздержалась.

– Не знаю, за что я ее так не люблю, – сказал вдруг Френсис, к немалому испугу Паулы, – но ни за какие блага в мире я не захотел бы снова быть в их возрасте. – Он тоскливо улыбнулся. – Средний возраст имеет много преимуществ.

– Ну, мы еще не среднего возраста, – попыталась ободрить его жена. – Лет десять можно повременить. Тридцать четыре – совсем немного.

– Вполне достаточно для того, чтобы засушить себя, – ответил Френсис. По временам на него находил стих самобичевания.

– Засушить?

– Мы бесстрастные, высушенные, hortus siccus, – ответил он, очевидно предполагая, что говорит с приятной меланхолией.

В душе Паула обиделась и тут же пожалела об этом, ибо Френсис немедленно все заметил.

– Я же не говорю, что мы не способны любить, – ворчливо сказал он. – Я говорю «бесстрастные». Это разные вещи.

– Ну, обычно, где одно, там и другое.

– У нас с тобой – нет.

– Пожалуй, – согласилась она. – Но я не уверена, что это так уж хорошо.

– Конечно, хорошо, – убежденно ответил Френсис, – ведь мы ленивы. Страсть требует, чтобы ты всегда был в форме, словно бегун. Чтобы умел выложить всего себя как раз перед финишной ленточкой. Ларри приходится держать себя в форме, иначе он от нее ничего не получит. Он все время на ринге.

– Интересно все же, где она?

– Рено, – повторил он. – Или Мексика.

– А может, он замуровал ее в погребе? Ее так давно не видно. – Они уныло посмотрели друг на друга. – Сколько же дней, – сказала она, облекая в слова мелькнувшую у обоих мысль, – сколько дней должно пройти, пока соседи наконец что-то заметят и станут задавать вопросы? Месяц, два, а там является инспектор.

– Он ее и пальцем не посмеет тронуть, ведь ты сама говорила, что он ее просто обожает.

– Возможно, как раз поэтому. – Паула сама не могла понять, верит ли она в то, что говорит.

– «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал»[11]11
  Оскар Уайльд, «Баллада о Рэдингской тюрьме».


[Закрыть]. Всю жизнь был убежден, что в этих словах нет ни капли истины, да и сейчас так думаю. Она живехонька, будь спокойна, такие неистребимы.

– Надеюсь, что так, – согласилась Паула, и они принялись за свой умиротворяющий суп, впитывая его целительное тепло. «Холодные кости, – думал Френсис, – холодные кости».

Он никак не мог разобраться в тех сложных ощущениях, которые вызывали в нем соседи, – жгучее раздражение уживалось в нем с желанием понять и простить. Всякий раз, когда он думал об Элизабет, в уме у него возникало слово «паршивка» и он поспешно принимался анализировать свои чувства, стремясь понять, откуда в нем такая злость. Он понимал, да и Паула тоже, наверно, это понимала, что если у него сжимается горло и бешено частит пульс из-за такой женщины, как Элизабет, то виной тому вовсе не ее округлые формы, а доходящее до глупости простодушие, предельное неведение, счастливая безответственность, какое-то чисто детское отсутствие здравого смысла, сулившие такую самозабвенную страсть, что при одной мысли о ней у него голова шла кругом. В нее можно было ринуться, как в омут, и позабыть обо всем – о законопроектах, о рукописных нотах, останутся только шлепки, да объятия, да смешки, да случайные ссоры, когда не разговариваешь по целым дням и умираешь от желания заговорить, и примирения, и всякие нежности, и ошалелые глаза.

Он вдруг с пронзительной очевидностью осознал, как ненавидел он все это, как избегал этого, как вымуштровал в Пауле ее олимпийское спокойствие. Умение вести перекрестные допросы приносило мало пользы в пререканиях с женой. «Не забывай, пожалуйста, у меня тоже есть чувства», – не раз сварливо напоминал он жене.

Френсис не мог удержать свои мысли под спудом, но и не видел в них ничего криминального, он с глубоким ужасом думал о Ларри, так смиренно покорившемся безрассудству жены. «Я бы посадил жену на цепь, если бы она стала устраивать мне такие штуки», – мелькнуло у него в голове. Мысль показалась ему забавной. Паулу никто не стал бы сажать на цепь, она не побуждала к таким действиям. Речь шла об абсолютно несовместимых понятиях. Паула была совершенно не из того теста, что Элизабет, она обладала редким для женщины здравомыслием. В ту пору, когда они поженились, ока еще не была столь рассудительна, но ведь то же самое он мог сказать и о себе. Что касается ее внешности, то, на его взгляд, она ничуть не изменилась к худшему. Особенной яркостью Паула не отличалась и прежде, зато она всегда была подтянута – гордость корсетной мастерицы, живое доказательство всемогущества хорошего туалета; она хорошо сохранилась и долго еще сохранится, невоспламеняющаяся и стройная.

Паула отправилась на кухню за кофе, потирая лоб тыльной стороной ладони – она думала так напряженно, что даже заболела голова. Ее охватывала смутная тревога за мужа, жалость к нему. Всякие мелочи ужасно на него действуют. Паула была почти уверена, что он, скорей всего, и сам не знает, почему его так тянет к этой малютке Лавлес. Ни малейшей ревности она не чувствовала, уж кто-кто, а она не намерена мешать ему упиваться абстрактной страстишкой, покуда объект ее находится где-то в Мехико-Сити. Ей бы очень хотелось, чтобы Френсис сумел извлечь из этого чувства хоть какую-то радость, но он ни из чего не извлекал радости – ни из работы, ни из увлечения музыкой, ни из дома, ни из отдыха, ни из супружества. Его уже не тянет к ней, в свои объятия она увлекала его не силой страсти, а силой рассудка, и следует отдать должное его постоянству – всякий раз, как у нее возникало это намерение, он, улыбаясь, повиновался.

«Нет, я не так привлекательна, как она, в особенности если представить нас раздетыми, – откровенно признавалась себе Паула. – Там, где у нее выпуклости, у меня углы, и грудь у меня уже немного обвислая, а у нее упругая и стройная. Ну и что из этого? Что? Через двадцать лет все это будет безразлично, а у бедняги Ларри тем временем поистреплются нервы, и он не будет таким покладистым. Мужчинам нужны жены вроде меня, такие, которых надолго хватает; эти куколки хороши, пока молоды, а после тридцати никуда не годятся». Она попыталась вообразить себе, что ожидает Ларри и что Френсиса, и почувствовала гордость за себя. В пятьдесят лет у одного будет полноценная жена, а у другого – усталая кукла. «Ну, а все же, – честно спросила она себя, – чей путь лучше – мой длинный или ее короткий? То, что связывает нас с Френсисом, останется навсегда, а ради этого стоит пойти на временные потери». Она обожгла пальцы зажигалкой и вернулась в гостиную.

– Как могут люди пережить развод? – набросился на нее Френсис, едва она села. – Пусть даже они бездетны. – Спохватившись, он болезненно поморщился и виновато покосился на жену. Всякий раз, когда речь шла о детях, супруги Розбери являли собой воплощенную доброту и такт: они даже подумывали об усыновлении. Френсис заметно покраснел. – Откуда столько разводов? Я лично знаю всего лишь трех или четырех разведенных. И все они клялись мне, что это сущий ад и они ни за что не прошли бы сквозь это вторично. Да, но как они вытерпели в первый раз? И вообще, на чью же долю падает такое множество разводов?

– Очевидно, есть какая-то группа любителей, – заметила Паула, – за счет которых и получается средняя цифра.

– Разводоманы?

– Да, что-то вроде алкоголиков, люди, которым вообще не следует жениться.

Его лицо выразило беспредельный ужас.

– Ты думаешь, миссис Лавлес одна из них?

– Возможно. Бедняга Ларри попал в тяжелое положение.

– Это страшно, – проговорил Френсис, – это какой-то кошмар.

Они попытались представить себе, к чему могут привести общество эти люди: невозместимые потери, подрыв устоев, затем неизбежный упадок и… крах.

– Как можно быть такими безответственными? – возмутился Френсис-моралист. – Заводят детей, а потом духовно раздирают их на части.

– Но ты ведь знаешь, – заметила Паула, – что у Лавлесов нет детей.

– Но вполне могли бы быть. Голову даю на отсечение, они не предпринимают никаких мер предосторожности. Им ничего не стоит завести ребенка.

– Так поступает большинство людей, – сказала Паула, внезапно поддавшись чувству беспристрастности.

– Мы бы так не сделали, – не сдавался Френсис, – да мы и не делали так. – Он почувствовал резкий укол боли. – Прости, дорогая. Я, право, не хотел.

– Ничего, ничего.

После этого они с особым рвением принялись каждый за свое дело.

В конце зимы начались снегопады, и Розбери оказались прикованными к своему старому многоквартирному дому, хотя именно сейчас с удовольствием променяли бы его на что угодно. Мысль о Ларри по-прежнему не давала им покоя, и они собрались было снова позвать его отобедать, но передумали, решив, что подобное приглашение может показаться назойливым и покровительственным. Да и сам Ларри держался замкнуто. На их глазах он худел, чернел, становился все беспокойнее, старше, теперь он скорее походил на их ровесника, чем на мальчишку, иными словами, это был человек, отведавший, почем фунт лиха. Из его квартиры почти непрерывно неслись оглушительные звуки симфонии из «Нового Света».

– Голову даю на отсечение, это «их песнь», – говорил Френсис. – Это можно было угадать заранее. Он с гордостью подумал о своих записях Гассе и Штамица.

– Сегодня утром я заметила у него на подоконнике целую батарею бутылок из-под виски, – сообщила Паула.

– Неужели запил с горя?

– Не знаю, – ответила Паула. – Бутылки стоят.

Они увлеченно плели свою версию, строя сюжет так, что Элизабет всегда вызывала негодование и презрение, а бедняжка Ларри – жалость. Расставляли точки над каждым «i» и обвиняли соседей во всех смертных грехах. Они так вошли во вкус, что даже повеселели, и вдруг как-то в субботу носом к носу столкнулись с Лавлесами в холле перед своей дверью. Весь этот день стояла оттепель, и на земле вокруг дома сквозь осевший снег проступали пятна жидкой грязи и прошлогодней травы. Повсюду журчала вода. В час дня Розбери решили съездить в центр, не потому, что им надо было что-то купить, а просто так, поразмяться. Войдя в холл, они услышали глухой удар, дверь соседней квартиры распахнулась, оттуда, пятясь, вылетела Элизабет и хлопнулась на пол у самых их ног. Она была целомудренно закутана в необъятный купальный халат, под которым явно ничего не было. Перед Френсисом мелькнуло на секунду ее бедро цвета слоновой кости, и он поспешно отвернулся. Она глядела на соседей снизу, они на нее – сверху.

– Мы боролись, – выпалила она.

В дверях появился Ларри, он был одет как следует и почти вменяем.

– Бога ради, пойди и оденься, – заговорил он счастливым голосом. – Привет, Френсис, привет, Паула.

– Привет, – отозвались они.

– Элизабет вам еще не рассказывала? Она будет работать в Нью-Йорке, у декораторов. Всю зиму добивалась этого места. А меня переводят в Уэстчестер. – Он казался таким счастливым, что Розбери немного смягчились. – Хотите купить наш ковер?

– Он для нас велик, – рассеянно ответил Френсис, пялясь на Элизабет, как на привидение. Он был убежден, что никогда ее не увидит.

Элизабет поднялась и, слегка смущаясь, плотнее запахнула халат.

– Может, у нас и там будет похожая квартира, – проговорила она. – Я ведь специально подобрала большой ковер. – Она вздрогнула. – Я замерзла, – сообщила она.

Ларри погладил ее по спине жестом собственника.

– Пойди оденься, – сказал он. – Нам сегодня же нужно съездить в Нью-Йорк.

Обнявшись, они блаженно побрели к своей двери.

На пороге они обернулись и, прижавшись щека к щеке, поглядели на Розбери. «До свидания», – проворковали они. Потом вошли в квартиру и захлопнули дверь.

Френсис чуть не притопнул ногой, так он был расстроен. Резко повернувшись, он кинулся к себе и до понедельника не выходил из дому. Когда озабоченная Паула торопливо вошла в комнату вслед за мужем, он сидел, забившись в кресло, и глядел перед собой остановившимся взглядом.

– Боролись! – сказал он. – О господи!

Паула почувствовала, что ей придется подыскивать ему новый объект для презрения.

– Ты представляешь? – осмелилась она наконец. – Мы сами выдумали всю эту историю, Только мы. – Ей хотелось рассмешить его, но она не знала как. – Они прелестны, – проговорила Паула. Если бы он хоть этому поверил! – Ну чего ты хочешь, Френсис? – взмолилась она.

Он с грохотом раскачивался в кресле.

– Не знаю, – ответил он. – Я просто хочу, чтобы мне было хорошо. – «Бам-м» – стукнуло кресло. – Неужели только дураки довольны?

«Безмятежный» и «довольный» были его магическими словами, его абсолютами; «безмятежность» и «довольство» – вечно манящими и недосягаемыми объектами мечты.

Перевод с английского Е. Коротковой