Текст книги "Время смеется последним"

Автор книги: Дженнифер Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

В тюрьме Джулс как будто вновь обрел равновесие, утраченное им за несколько месяцев до злополучного нападения на Китти Джексон. Он прошел курс лечения от МДП и перестал наконец сходить с ума из-за своего несостоявшегося брака. Редактировал тюремный еженедельник; его серия публикаций о влиянии событий одиннадцатого сентября на судьбы заключенных была удостоена специальной премии ПЕН-клуба для авторов, оказавшихся в местах лишения свободы. Его даже отпустили в Нью-Йорк на церемонию вручения премии, где он произносил речь, честно говоря, несколько сумбурную, но сидевшие в зале родители, Стефани и Бенни все равно проплакали ее от начала до конца и мало что слышали. Он занялся баскетболом, согнал животик, непонятным образом избавился от экземы. Было полное ощущение, что он готов вернуться в серьезную журналистику, ради которой он, собственно, и приехал в Нью-Йорк двадцать с лишним лет назад. Когда комиссия по условно-досрочному освобождению подписала его бумаги, Стефани и Бенни не задумываясь предложили ему поселиться у них – временно, пока он не встанет на ноги.

Он и поселился, но прошло уже два месяца, а у него ничего не происходило – наоборот, наметился какой-то болезненный застой. В самом начале, правда, он несколько раз съездил на собеседования (которых боялся до беспамятства), но никто ему потом не перезванивал. Джулс обожал племянника и, пока Крис был в школе, часами готовил для него сюрпризы – собирал целые города из микроскопических лего-деталек. Но со Стефани он соблюдал саркастическую дистанцию и с кривоватой улыбкой взирал на суету ее жизни (сегодня утром, в частности, когда все путались друг у друга под ногами, собираясь в школу и на работу). Он слонялся по дому нечесаный, с неживым обвисшим лицом – Стефани больно было на него смотреть.

– Едешь в город? – спросил Бенни, глядя, как она торопливо составляет тарелки в раковину.

Но Стефани не ехала в город, во всяком случае пока. Как только потеплело, они с Кати опять начали встречаться на корте по утрам, а для Бенни Стефани придумала новый трюк: оставляла белое теннисное платье в клубе, дома же одевалась как на работу, садилась за руль «вольво» и ехала в клуб, там переодевалась и играла. Собственно, и обмана-то почти никакого, она просто не уточняла, что в каком порядке будет делать; если Бенни спрашивал про ее планы, она называла встречу, назначенную, скажем, на середину дня, и если потом вечером он интересовался, «как прошло», она честно отвечала.

– В десять я встречаюсь с Боско, – сказала она сегодня. Боско был последним из рок-музыкантов, с кем она еще работала. Правда, встретиться они договорились в три.

– Боско? С утра? – удивился Бенни. – Это он сам тебе так назначил?

Стефани запоздало сообразила, что ляпнула глупость: по ночам Боско пил по-черному, шансов застать его в десять утра во вменяемом состоянии – практически ноль.

– Вроде сам. – Оттого что пришлось врать мужу в глаза, противная игольчатая слабость разлилась по всему телу. – Но ты прав: странно, конечно.

– Не то слово. – Поцеловав на прощание Стефани, Бенни вместе с Крисом направился к двери. – Позвони, как закончите с ним, хорошо?

Стало ясно, что придется отменять игру с Кати (причем по-свински, в последний момент!) и тащиться в Манхэттен, к Боско. В десять утра. По-другому никак.

Едва Бенни с Крисом уехали, Стефани привычно подобралась: каждый раз, когда они с братом оставались вдвоем, возникало это странное напряжение, словно вопросы, которые она хотела ему задать, но не задавала, наталкивались на незримую броню, которой он заранее от нее отгораживался. Стефани понятия не имела, чем он занимается целыми днями, не считая лего-конструирования. Раз или два, возвращаясь с работы домой, она замечала, что телевизор в их с Бенни спальне настроен на порноканал; это так ее зацепило, что она уговорила Бенни купить второй телевизор специально для Джулса, – черт с ним, пусть смотрит, что хочет, но у себя в гостевой комнате.

Поднявшись с мобильником наверх, она оставила Кати сообщение на автоответчике: извини, сегодня не получается, сыграем в следующий раз. Когда она вернулась на кухню, Джулс что-то разглядывал за окном.

– Что это с твоей соседкой? – спросил он.

– Ты про Норин? По-моему, она чокнутая, а так ничего.

– А что она делает около вашего забора?

Стефани подошла поближе. Точно, за штакетником мелькала голова Норин. Волосы, как у всех соседок, стянуты в хвостик на затылке, только у всех хвостики осветленные а-ля натуральная блондинка, а у Норин – обесцвеченные до карикатурной белизны. И сама она в своих огромных черных очках похожа на муху из мультика. Или на инопланетянку. Стефани досадливо повела плечом: нашел на кого засматриваться.

– Все, я побежала!

– Подвезешь до города?

У Стефани кольнуло в груди.

– Конечно, – сказала она. – У тебя сегодня встреча?

– Нет. Но хочется же куда-нибудь выбраться.

Когда они подходили к машине, Джулс глянул через плечо и сказал:

– Твоя Норин, кажется, за нами следит. Через забор.

– Запросто.

– И что, вы так и живете?

– А что мы можем сделать? Она на своей территории, нас не трогает.

– Мало ли, вдруг тронет.

– Вот когда тронет…

– Ясно, – усмехнулся Джулс.

В машине Стефани сразу же вставила в плеер диск с новым альбомом Боско – «От А до Б»: у нее было чувство, что это как бы подкрепляет ее алиби. Все последние альбомы у Боско походили один на другой: куцые странненькие песенки под аккомпанемент укулеле. Бенни продолжал записывать их только по дружбе.

– Я выключу, ладно? – сказал Джулс после первых двух и выключил, не дожидаясь ответа. – Это тот, к кому мы едем?

–  Мы?Я вроде подбрасываю тебя до города.

– Можно я пойду с тобой? Пожалуйста.

Голос робкий, просительный – ясно, что мужику некуда себя деть. Стефани хотелось выть: это что, наказание такое за то, что она соврала мужу? В последние полчаса ей пришлось отменить игру, о которой она мечтала несколько дней, подложить свинью партнерше, отправиться якобы на встречу с человеком, который наверняка сейчас валяется в беспамятстве, и вот теперь выясняется, что ее суперироничный братец, просто от нечего делать, собирается идти вместе с ней и смотреть, как будет лопаться мыльный пузырь ее вранья.

– Вряд ли тебе будет интересно, – сказала она.

– Ничего, поскучаю, – ответил Джулс. – Мне не привыкать.

Пока Стефани маневрировала, выруливая с парковой дороги Хатчинсон-Ривер на скоростное шоссе Кросс-Бронкс, Джулс заметно нервничал. Когда они наконец вписались в поток, он откинулся на сиденье и спросил:

– У тебя любовник?

– Свихнулся? – уставилась на него Стефани.

– Эй, следи за дорогой!

– С чего ты взял?

– Какие-то вы с Бенни оба дерганые. Раньше вроде так не было.

– Да? – Стефани удивилась. – Бенни кажется тебе дерганым? – Старый страх стиснул ее как рука, что всегда у горла, – не помогла ни клятва, которую Бенни давал ей два года назад, в день своего сорокалетия, ни полное отсутствие поводов для недоверия.

– Ну, вы с ним, даже не знаю, какие-то чересчур вежливые.

– По сравнению с заключенными в Аттике?

Джулс улыбнулся.

– Ладно, – сказал он. – Может, ты и права, все зависит от окружения… У вас же тут Крандейл… Нью-Йорк… – произнес он нараспев. – Небось еще и республиканцев полно?

– Каждый второй.

– Правда, что ли? – Он недоверчиво уставился на Стефани. – И вы с ними мило беседуете о том о сем?

– Бывает, Джулс.

– Что, и ты? И Бенни тоже?! С республиканцами?

– Ты мог бы не орать?

– Следи за дорогой! – рявкнул он.

Стефани перевела взгляд на дорогу, но ее руки на руле дрожали. Больше всего ей сейчас хотелось развернуться и отвезти брата домой – но тогда она пропускает свою якобы десятичасовую встречу.

– Черт, стоит человеку выпасть на несколько лет – а мир уже другой! – сердито говорил Джулс. – Едешь по городу, ищешь глазами знакомые башни – их нет! Идешь в какой-нибудь вонючий офис – тебя обыскивают при входе, чуть не догола раздевают. По телефону у всех голоса как с того света: говорят с тобой, а сами не отрываясь стучат по клавиатуре, им, видите ли, надо срочно кому-то ответить. Том и Николь разбежались в разные стороны… А моя сестра с мужем начхали с высокой горы на свой рок-н-ролл и тусуются с республиканцами. Я хренею!

Стефани медленно втянула воздух через нос: спокойно. Спокойно.

– Какие у тебя планы, Джулс?

– Я же говорил, я еду с тобой на встречу с этим…

– Планы на жизнь.

Джулс долго молчал. Наконец сказал:

– Понятия не имею.

Стефани скосила глаза на брата, ее сердце стиснул страх. Они уже ехали вдоль Гудзона, и Джулс смотрел на реку – тупо, безнадежно.

– А помнишь, – сказала она, – много лет назад, когда ты только приехал в Нью-Йорк? У тебя было полно идей.

Джулс усмехнулся:

– У всех полно. В двадцать четыре года.

– Но ты же добивался, чего хотел.

Стефани тогда училась на первом курсе в Нью-Йоркском университете. Ее соседке по общежитию (у них была двухкомнатная секция на двоих) пришлось взять академ и лечиться от анорексии. Тогда Джулс – он двумя годами раньше закончил Мичиганский университет – въехал в освободившуюся комнату, всего на три месяца. Он бродил по городу с блокнотом, бегал по редакциям, запросто появлялся на всех сборищах в «Пэрис ривью». К тому времени когда анорексичка вернулась в университет, у него уже была работа в «Харперс» и квартира, которую он с друзьями снял на углу Восемьдесят первой и Йорк-авеню. Из трех его тогдашних друзей двое редактируют известные журналы. Третий получил Пулитцера.

– Я не понимаю, Джулс, – опять заговорила Стефани. – Не понимаю, что с тобой случилось.

Он смотрел на ослепительные очертания Нижнего Манхэттена, не узнавая.

– Я как Америка, – сказал он.

Холодея, Стефани обернулась к брату.

– Ты о чем? Ты не бросил пить свои лекарства?

– У нас грязные руки, – ответил Джулс.

IV

Оставив машину на стоянке на Шестой авеню, они двинулись в Сохо пешком, лавируя между покупателями с необъятными фирменными пакетами «Крейт и Баррел».

– Кто он такой, этот Боско? – спросил Джулс.

– Группу «Кондуиты» помнишь? Он был у них гитаристом.

– Подожди, так это мы с нимвстречаемся? – Джулс встал посреди тротуара. – С гитаристом «Кондуитов»? Это такой рыжий, тощий?

– Ну как тебе сказать. Он слегка изменился.

Они уже свернули на Вустер и шли в сторону Канал-стрит, солнце отскакивало от булыжника, Стефани зажмурилась – и тут же над мостовой всплыл бледный пузырь воспоминания: вот здесь когда-то «Кондуиты», неловко посмеиваясь от волнения, фотографировались для обложки своего первого альбома, а Боско, пока фотограф возился с объективами, пытался запудрить свои веснушки. Воспоминание все еще висело над ней, когда она жала на кнопку домофона, повторяя про себя: молчи, не отвечай, тебя нет дома.Не ответит – хоть с утренней частью этого сюра будет покончено.

Боско не ответил, но домофон сработал, в замке щелкнуло. Сбитая с толку, Стефани толкнула дверь: может, они с Боско и договорились на десять, просто она забыла? Или перепутала кнопки?

Вызванный лифт долго ехал вниз, в шахте гулко скрежетало.

– Эта штука не опасна для жизни? – спросил Джулс.

– Подожди внизу, если хочешь.

– Все пытаешься от меня отделаться?

В сегодняшнем Боско трудно было узнать тонконогого рыжего парня в брючках-дудочках, который выдавал классический звук конца восьмидесятых, что-то среднее между панком и ска, и бесновался на сцене так, что сам Игги Поп после него смотрелся как замедленное кино. Пару раз во время выступления «Кондуитов» владельцы клубов вызывали службу 911, будучи в полной уверенности, что с рыжим гитаристом приключился припадок.

Теперь он был необъятен – от антидепрессантов и химиотерапии, как уверял он сам, но если присмотреться, где-то рядом с мусорной корзиной у него всегда валялось пустое ведерко из-под мороженого «Роки роуд», с пастилой и орешками. От его рыжей когда-то копны остался жидкий сивый хвостик. После неудачной замены тазобедренного сустава Боско ходил пошатываясь, отвисшее брюхо опасно кренилось то вправо, то влево, будто холодильник погрузили на ручную тележку. Тем не менее сегодня он с утра был на ногах, одет и даже побрит. Шторы в квартире подняты, в воздухе парок от утреннего душа и запах свежесваренного кофе.

– Я ждал тебя в три, – сказал Боско.

– Да? Мне казалось, мы договорились на десять. – Стефани рылась в сумочке, чтобы не смотреть на него. – Значит, не расслышала.

Боско понимал, что она врет, – тут и дурак бы понял, а Боско не дурак, – но все же ему было любопытно. Его любопытство естественным образом перекинулось на Джулса.

– Большая честь для меня, – сказал Джулс, когда Стефани их знакомила.

Боско всмотрелся в его лицо – не насмешка? – только после этого пожал протянутую руку.

Стефани примостилась на складном стульчике у окна, поближе к черному глубокому кожаному креслу с откидной спинкой, в котором Боско проводил почти все свое время. Квартира располагалась под самой крышей, из пыльного окна открывался вид на Гудзон, даже с кусочком Хобокена на том берегу.

Боско принес Стефани кофе и, колыхая телесами, начал погружаться в кресло – оно всосало его в свои желатиновые объятия. Сегодня Стефани и Боско собирались обсудить, как продвигать альбом «От А до Б». Поскольку Бенни теперь отчитывался за каждый цент перед корпоративными акулами, он мог тратить на Боско ровно столько, сколько требуется для записи и отгрузки дисков, и ни центом больше. Так что Боско приходилось нанимать Стефани в качестве пиар-агента и одновременно импресарио с почасовой оплатой. Оплата, прямо скажем, условная, но и работа условная: когда они делали последние два альбома, он был уже сильно болен и ко всему безразличен, и мир отвечал ему точно таким же безразличием.

– Вот что, девонька моя, – начал Боско. – Придется тебе на меня попахать, уж не обессудь. Потому что на этот раз – с этим альбомом – все будет по-другому. Это будет мое возвращение.

Шутит, подумала Стефани. Но Боско смотрел на нее из складок черного кожаного кресла спокойно и невозмутимо.

– Возвращение? – переспросила она.

Джулс бродил вдоль стен, сплошь увешанных золотыми и платиновыми дисками «Кондуитов», разглядывал последние гитары, которые Боско еще не успел распродать, и стеклянные ящики с коллекцией древнеиндейских фигурок, которую он продавать не собирался. Стефани показалось, что при слове «возвращение» ее брат насторожился.

– Альбом называется «От А до Б», так? – говорил Боско. – Значит, я сразу шарахну свой главный вопрос: как вышло, что из рок-звезды я превратился в непотребное жирное мудло? Превратился, девонька, превратился, не спорь.

Стефани и не спорила, она онемела от изумления.

– Так вот, – продолжал Боско, – мне нужны будут статьи, интервью, вся эта хрень – ну, ты лучше знаешь. Мы впендюрим в них всю мою жизнь, до последнего унижения, до последнего плевка, все как есть, – пускай все видят, что двадцать лет делают с человеком. А если из него вдобавок извлекли половину потрохов… В общем, не зря говорят: время – бандит, и рожа у него бандитская.

– Так говорят? – удивился подошедший Джулс. – Никогда не слышал.

– А что, разве не правда? Насчет времени? – Боско смотрел на него с вызовом.

– Правда, – ответил Джулс после паузы.

– Послушай, Боско, – начала Стефани. – Я высоко ценю твою честность…

– Ой, только не надо вот этого, – прервал ее Боско. – Не надо меня высоко ценить, как-нибудь обойдемся без этих ваших пиаровских штучек.

– Ты нанял меня ради этих пиаровских штучек, – напомнила Стефани.

– Да, но самой-то в них верить… Ты, девонька, для этого уже стара.

– Я просто хотела помягче, – заметила Стефани. – Но не важно, суть одна: Боско, людям начхать на твою загубленную жизнь. С чего ты взял, что она кому-то интересна? Добро бы ты еще был рок-звездой – но ты даже не звезда. Ты никто, анахронизм.

– Жесть, – пробормотал Джулс.

Боско расхохотался:

– Это она обозлилась, что я назвал ее «старой»!

– Ага, – согласилась Стефани.

Джулс перевел глаза с сестры на Боско и поморщился. Было видно, что любое выяснение отношений причиняет ему боль.

– Знаешь, – снова заговорила Стефани. – Я могу уверить тебя, что это с ума сойти какая гениальная идея… и подождать, пока она умрет своей смертью. А могу сказать прямо: чушь, бред. Людям начхать.

– Но ты ее еще не выслушала, – возразил Боско. – Идею.

Джулс принес себе складной стульчик и тоже сел.

– Концертное турне, – сказал Боско. – Мне нужно турне. Как раньше. Я буду выступать, как раньше, и буду выделывать на сцене те же штуки, и это будет так же круто, как раньше… только еще круче.

Стефани отставила кофе. Как ей хотелось, чтобы Бенни сейчас оказался рядом. Он бы сразу все понял – оценил бы пропасть самообольщения, в которую катится их друг.

– Так, – сказала она. – Давай кое-что уточним. Значит, ты хочешь кучу интервью и статей и чтобы все крутилось вокруг того, что ты нынешний – недужная бледная тень тебя прежнего. Это во-первых. А во-вторых, ты хочешь турне…

– Национальное турне.

– Национальное турне, вот именно. Как если бы ты был прежний.

– Молодец, умница.

Стефани глубоко вздохнула.

– У меня есть некоторые сомнения, Боско.

– Я подозревал, что они у тебя появятся. – Боско подмигнул Джулсу. – Ну давай, вперед.

– Во-первых: кто будет все это описывать? Найти профессионального журналиста, который клюнет на такой замечательный проект, может оказаться проблематично.

– Я профессиональный журналист, – сказал Джулс. – И я уже клюнул.

Господи, помоги!Стефани чуть не брякнула это вслух, но вовремя сдержалась. Она уже много лет не слышала, чтобы ее брат называл себя журналистом.

– Ладно, одного профессионала завербовали…

– Отлично! – Боско обернулся к Джулсу. – Считай, что у тебя карт-бланш. Полный доступ ко всему. Можешь ходить за мной в сортир и смотреть, как я сру.

Джулс сглотнул.

– Я подумаю над этим предложением.

– Ладно, в сортир не обязательно, я просто хотел сказать: никаких ограничений.

– Замечательно, – опять начала Стефани. – Значит, у нас…

– А еще можно снимать меня на видео, – перебил ее Боско. – Забацаем с тобой такое кино!..

Джулс смотрел растерянно.

– Я могу наконец договорить? – Стефани повысила голос. – Итак, у нас есть журналист, который берется за проект, который никому не интересен…

– Нормально, а? – Боско обернулся к Джулсу. – Что прикажете делать с такой пиарщицей? Уволить ее, что ли?

– Найди себе другую, – посоветовала Стефани. – Желаю удачи. Так вот, насчет турне…

Боско, впечатанный в клейкую кожу своего кресла, которое среднему человеку служило бы диваном, широко ухмылялся. Ей вдруг стало жаль его.

– Еще неизвестно, выгорит ли что-то с контрактами, – мягко сказала она. – Ну и… сколько лет ты не гастролировал? Все-таки ты сейчас не вполне… И если вдруг начнешь выступать как раньше…

Боско уже смеялся ей в лицо, но Стефани стоически продолжала:

– Ясно же, что физически… в смысле по здоровью… – Она явно подбиралась к тому, что Боско давным-давно не способен выкладываться на сцене, как раньше, а если попытается, то это его убьет, причем очень скоро.

– Да пойми ты, Стеф, – взорвался наконец Боско, – в этом вся суть! Конец известен, неизвестно только, где и когда. И кому повезет его лицезреть. Это суицид-турне!

Ничего себе заявочки! Стефани разобрал смех. Но Боско, наоборот, посерьезнел.

– Мне кранты, девонька, – сказал он. – Я стар и уныл, и это еще в хорошие дни. Все, хватит, пора с этим кончать. Но я не хочу угаснуть – я хочу сгореть!Пусть моя смерть таит в себе загадку, пусть это будет зрелище, аттракцион. Произведение искусства! Ну что, госпожа пиарша, – перегнувшись через складки своего живота, он сверкнул на нее щелками заплывших глаз, – говоришь, всем будет начхать? А вот хрен тебе. Вашим реалити-шоу из ящика такое реалити и не снилось! Суицид – это смерть, да. А слабо превратить ее в искусство?

Закончив, он ждал: человек с огромным недужным телом, одной безумной идеей в голове и одной горячечной надеждой, что Стефани эту идею примет.

Пока она молчала, собиралась с мыслями, заговорил Джулс.

– Гениально, – тихо сказал он.

Боско послал ему ласковый взгляд: он был растроган собственной речью и тем, что Джулс тоже растроган.

– Вот что, народ… – Стефани только что поймала себя на мысли, которая показалась ей самой достаточно абсурдной: если у этой идеи, думала она, есть какой-нибудь, хоть малейший шанс (а его нет, потому что идея дикая, наверняка противозаконная и вообще противоестественная до идиотизма) – тогда ею должен заниматься настоящийпрофессионал.

– Нет уж, нет уж!.. – перебил ее Боско таким тоном, словно она успела высказать свои путаные сомнения вслух, и помахал пальцем у нее перед носом. Кряхтя, охая и отказываясь от предлагаемой с двух сторон помощи, он извлек себя из кожаного кресла (которое по окончании процедуры облегченно чавкнуло) и тяжко двинулся в дальний конец комнаты, к захламленному столу. Дошел, постоял опираясь на столешницу, отдышался и принялся обшаривать завалы в поисках бумаги и ручки.

– Как вас зовут, я забыл? – крикнул он.

– Джулс. Джулс Джонс.

Боско долго молча что-то писал.

– Все, – объявил он через несколько минут и, проделав такой же трудный путь назад, вручил Джулсу бумагу.

Джулс прочел вслух:

– «Настоящим удостоверяется, что я, Боско, находясь в здравом уме и твердой памяти, передаю Джулсу Джонсу эксклюзивные медиаправа на освещение моего суицид-турне и истории моего ухода».

На этом месте силы Боско иссякли. Он ввалился в свое многострадальное кресло и долго хрипел с закрытыми глазами, восстанавливая дыхание. И все это время в голове у Стефани бесновался призрак тогоБоско, чокнутого рыжего гитариста, – заслоняя от нее этого, издыхающего от ожирения. Печаль накрыла ее тяжелой волной.

Боско наконец смог поднять веки.

– Ну вот, – сказал он Джулсу. – Ваш выход, маэстро.

Джулс и Стефани обедали в Музее современного искусства, в кафе сада скульптур. Джулс как заново родился: энергия бурлила в нем, настроение было превосходное; он делился с сестрой впечатлениями – он впервые сегодня видел музей после реконструкции. Только что в сувенирной лавке он купил ежедневник с ручкой (то и другое в Магриттовых облаках) и уже сделал первую запись: «Боско, завтра, 10 утра».

Стефани жевала блинчик с индейкой и поглядывала на «Козу» Пикассо. Ей хотелось радоваться вместе с братом, но это почему-то оказывалось невозможно, будто хлынувшая на Джулса радость была выкачана из нее самой, будто она обессилела ровно настолько, насколько укрепился ее брат. В голове все время бессмысленно крутилось: зачем я отменила теннис?

После третьего стакана клюквенной газировки Джулс забеспокоился:

– Что ты как в воду опущенная? Что-то не так?

– Не знаю.

Он наклонился к ней, ее старший брат, и тут же из памяти вынырнуло знакомое с детства почти физическое ощущение: Джулс всегда рядом, ее защитник, ее сторожевой пес, ходит с ней на все теннисные матчи, растирает ей икры, когда их сводит судорогой. Много лет, пока Джулс сражался со своими заморочками, это ощущение не возвращалось, а тут вдруг выскочило – теплое и живое, как прежде, и глаза у Стефани сразу наполнились слезами.

Брат озадаченно взял ее за руку.

– Стеф, – сказал он, – ты что?

– Чувство такое. Будто все кончилось.

Она думала о техвременах – у них с Бенни они так и назывались: те времена– не просто до Крандейла, а еще до того, как они поженились, до Криса, до денег, до отказа от тяжелых наркотиков, до любой мало-мальской ответственности – тогда они вместе с Боско слонялись по Нижнему Ист-Сайду, ложились спать после рассвета, вваливались в незнакомые квартиры, занимались сексом чуть ли не у всех на виду, ввязывались в авантюрные истории, кололись героином, точнее, она кололась – собственно, почему бы и нет, это же не по-настоящему, а они так молоды, удачливы, сильны, о чем тут беспокоиться? Не понравится – всегда можно вернуться и начать сначала. А теперь Боско едва волочит ноги и лихорадочно планирует свою смерть. Что это, извращение, патология – или это и есть норма и к тому все и шло? Или они сами себя на все это обрекли?

Джулс обнял ее за плечи.

– Сегодня утром, – сказал он, – я тоже думал, что все кончилось. У нас, у этой страны, у этого сучьего мира. Но с тех пор мои ощущения сильно переменились.

Это заметно, подумала Стефани. Трудно не заметить, когда надежда хлещет у человека по жилам.

– И что теперь? – спросила она вслух.

– Все кончается, – сказал он. – Но пока еще не кончается.

V

Плюнув на нехорошие предчувствия и отработав следующую встречу – с дизайнером лакированных женских сумочек, – Стефани заехала в агентство.

Ла Долл, как всегда, сидела на телефоне, но она тут же отключила звук и крикнула:

– Эй, что случилось?

– Ничего, – удивленно откликнулась Стефани. Она еще даже не успела войти.

– Что-то не так с сумочником? – Ла Долл держала в голове рабочие графики всех своих сотрудников, даже нештатных, как Стефани.

– Да все нормально.

Закончив звонок, Ла Долл нацедила в свою чашку-наперсток очередную порцию эспрессо из настольной кофемашины «Крупе» и позвала:

– Входи, Стеф, не стесняйся.

Агентство Ла Долл занимало угловое помещение в одной из манхэттенских башен – офис с видом, – и сама Ла Долл была из тех женщин, в которых даже друзьям мерещатся следы компьютерной обработки: яркая блондинка, короткий боб, хищно-красный рот, блуждающий алгоритмический взгляд.

– В следующий раз отменишь встречу. – Она стрельнула глазом в Стефани, как ущипнула пинцетом.

– Ты о чем? – не поняла Стефани.

– У тебя на лбу написано: все плохо, – сказала Ла Долл. – А это как грипп. Еще клиентов мне перезаражаешь.

– Ну ты и стерва, – рассмеялась Стефани. Она знала свою нынешнюю работодательницу с незапамятных времен и понимала, что Ла Долл и правда всерьез забеспокоилась о своих клиентах.

– Что делать, такая планида. – Усмехнувшись, Ла Долл набрала следующий номер.

В Крандейл Стефани возвращалась одна: Джулс уехал раньше, на поезде. Пора было забирать сына с тренировки по сокеру. В семь лет Крис все еще скучал по маме и после дневной разлуки бросался с ней обниматься.

Прижав его к себе, она вдохнула пшеничный запах его волос.

– Дядя Джулс дома? – выпалил Крис. – Он сегодня что-нибудь строил?

– Нет, дядя Джулс сегодня ездил на работу, – ответила она, невольно гордясь братом.

Теперь все пережитое за этот день сплавилось для Стефани в одно-единственное желание: поговорить с Бенни. Пока что ей удалось поговорить только с его помощницей Сашей, которой она много лет не доверяла, подозревая, что Саша прикрывает похождения своего босса, но к которой искренне привязалась после того, как Бенни изменился. Бенни, правда, потом перезвонил из машины (застрял в пробке по дороге домой), но к тому времени Стефани уже не терпелось его увидеть, а не просто выложить все по телефону. Она представляла, как они вместе посмеются над Боско – и ее странная печаль развеется. Про себя она точно знала одно: врать мужу про теннис она больше не будет.

Когда они с Крисом вернулись, Бенни еще не было дома. Вышел Джулс с баскетбольным мячом под мышкой, позвал Криса поиграть, и вскоре дверь гаража загудела и загрохотала от ударов мяча. Солнце уже докатилось до горизонта.

Вернувшийся наконец Бенни сразу отправился наверх принимать душ. Стефани сунула замороженные куриные ноги в теплую воду, чтобы оттаяли, и тоже пошла наверх. Из приоткрытой двери ванной в их спальню вплывал парок, клубясь в последних солнечных лучах. Стефани тоже захотелось в душ, благо он у них двойной, а вся сантехника ручной работы – конечно, стоило это удовольствие немерено, и она долго пыталась отговорить мужа от такого транжирства, но он был непреклонен.

Она отшвырнула туфли, расстегнула блузку, кинула на кровать рядом с одеждой Бенни. Содержимое своих карманов он, как всегда, выложил на маленький антикварный столик, и Стефани машинально просмотрела горку мелочей: привычка, оставшаяся от тех времен, когда она жила подозрениями. Монетки, обертки от жвачек, парковочный талон из гаража. Когда она уже отходила от столика, к ее голой пятке что-то приклеилось – заколка для волос. Она отлепила ее и понесла к мусорной корзине, но прежде чем выбросить, скользнула по ней взглядом. Ничего особенного, обычная светло-золотистая невидимка, такие валяются по углам в любом доме в Крандейле. В любом, кроме ее дома.

Стефани немного постояла, перекатывая невидимку между пальцами. Невидимка могла оказаться тут по тысяче разных причин: какая-нибудь соседка, когда у них были гости, поднималась в туалет и обронила по пути, или потеряла уборщица – но Стефани уже знала, чья это невидимка. А может, она знала это и раньше, просто почему-то забыла, только сейчас вспомнила. В юбке и лифчике она опустилась на кровать, ее бросило одновременно в жар и в холод. Да, конечно. Все сходится, и думать нечего. Сначала обида, потом желание отомстить, взять верх, потом просто желание. Он спал с Кати. Конечно.

Стефани снова надела блузку, застегнула на все пуговицы, по-прежнему держа невидимку двумя пальцами. Вошла в ванну, всмотрелась в темный гибкий силуэт Бенни, щурясь сквозь воду и пар, – он стоял спиной, не видел ее. Хотела шагнуть вперед, но помешало гадкое ощущение, будто все это уже было, будто они уже проходили весь этот кривой изломанный путь от полного отрицания до самобичевания (Бенни) и от ярости до вымученного смирения (Стефани). Она думала, что они никогда уже к этому не вернутся. Поверила по-настоящему.

Закрыв дверь ванной, она выкинула невидимку в мусорную корзину. Тихо, босиком спустилась по лестнице. На кухне Джулс с Крисом пили воду, отбирая друг у друга кувшин от фильтра. Скорее, скорее, стучало у нее в висках, – ей казалось, что она несет неразорвавшуюся гранату и надо поскорее выбраться с ней из дома, чтобы, когда рванет, никого больше не убило.

Небо над деревьями светилось пронзительной голубизной, но во дворе уже почти стемнело. Стефани добралась до края лужайки, села на траву, еще теплую от солнца, и уронила голову на колени. Плакать не получалось: все было слишком глубоко.

Она легла на бок, свернулась в траве калачиком, будто ей надо было зажать пульсирующую рану, удержать боль внутри. Она пыталась думать, но от этого становилось еще страшнее и еще яснее, что она не выкарабкается – не хватит сил. Почему на этот раз все оказалось настолько хуже, чем раньше?

– Стеф! – звал ее Бенни из кухни.

Она встала и качаясь побрела через клумбу. Стебли хрустели у нее под ногами – гладиолусы, хосты, черноглазые рудбекии, они с Бенни сажали их вместе, – но она не оборачивалась. Возле штакетника она опустилась на колени, прямо на землю.

– Мам? – Крис, из окна второго этажа.