Текст книги "Время смеется последним"
Автор книги: Дженнифер Иган
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава 2
Золотые хлопья
В тот день стыдные воспоминания начались у Бенни с самого утра, еще во время совещания, когда Колетт, его исполнительный продюсер, доказывала, что на группе Stop/Go– поющих сестричках – пора ставить крест. Пару лет назад Бенни подписал с ними контракт на три альбома, тогда он думал, что это находка: милые юные вокалистки, простенькие цепляющие мелодии (мысленно он уже называл их не иначе как «Синди Лопер и Крисси Хайнд в одном флаконе»), глубокий урчащий бас и забавный набор ударных – Бенни больше всего запомнился ковбелл. И песни вполне приличные – да что говорить, у них двенадцать тысяч компакт-дисков разошлись на ура, просто на концертах, это еще до того, как Бенни их впервые услышал. Казалось бы, раскрутить такую группу легче легкого: всего-то и требуется грамотный маркетинг, пара синглов да один нормальный клип – всё.
Но сестрички, как только что сообщила Колетт, уже подбираются к тридцати – время, когда их можно было выдать за вчерашних школьниц, прошло безвозвратно, у одной из них уже дочери девять лет. Их музыканты поступили в университет и учатся на юристов. С двумя продюсерами сестры разругались, третий сам ушел. А ни одного альбома как не было, так и нет.
– Кто у них менеджер? – спросил Бенни.
– Их отец. Если хочешь, у меня есть их последний черновой микс, – сказала Колетт. – За семью слоями гитары почти не слышно вокала.
Вот тут-то и вынырнуло из памяти (наверное, прицепилось к слову «сестры»): раннее утро после ночной тусовки, он сидит на корточках под стеной женского монастыря в Вестчестере. Когда это было, лет двадцать назад? Больше? За стеной волнами возносятся к небесам чистые звенящие неземные звуки: монашки, отрекшиеся от мира молчальницы, поют мессу. В каплях росы на траве горит утреннее солнце, бьет по воспаленным от бессонной ночи глазам. Но жутковатая сладость тех звуков до сих пор стоит у Бенни в ушах.
Договорившись о встрече с настоятельницей монастыря – единственной монашкой, которой разрешено встречаться с мирянами, – и прихватив с собой для антуража парочку офисных девиц, он терпеливо ждал в маленькой приемной. Точнее, это была не приемная, а каморка с квадратным незастекленным окошком в стене. Наконец в окошке появилась мать настоятельница, вся в белом, голова туго обмотана платком, видно одно лицо. Когда она смеялась, ее розовые щечки подскакивали под самые глаза, а смеялась она много – то ли от радости, что с их пением Господь войдет в миллионы домов, то ли от удивления, что этот молодой человек в лиловом вельветовом пиджаке приехал к ней с деловым предложением от звукозаписывающей компании. Пять минут – и они обо всем договорились.
Он уже нагнулся к окошку, собираясь прощаться (тут Бенни на совещании заерзал на стуле, потому что приближался тотмомент), и мать настоятельница тоже подалась немного вперед и слегка наклонила голову под каким-то таким углом, на который Бенни, вероятно, и среагировал – качнулся вперед и поцеловал ее в губы. Успел ощутить бархатистую нежность кожи, детский сокровенный запах талька – все это за долю секунды до того, как монашка вскрикнула и отскочила от окошка. Бенни тоже отшатнулся и с одеревенелой ухмылкой смотрел в ее лицо, полное страдания и скорби.
– Бенни? – Колетт стояла у пульта, держа наготове диск Stop/Go.Все ждали. – Так ты хочешь их слушать или нет?
Но воспоминание двадцатилетней давности держало Бенни как удавка, он нырял в квадратное окошко, за которым сидела мать настоятельница: снова, и снова, и снова – как плоская фигурка на циферблате.
– Нет, – буркнул он и отвернулся к окну, подставляя покрытый испариной лоб под струю речной свежести с Гудзона. Компания «Свиное ухо» (процветающая, сколько бы ни кричали, что «из свиного уха шелковый кошель не сошьешь») занимала два этажа в здании бывшей кофейной фабрики в квартале Трайбека. Монашек он тогда так и не записал. К тому времени как он вернулся из монастыря, в офисе уже лежало письмо с отказом.
– Нет, – повторил он. – Не хочу.
Он чувствовал себя так, будто его втоптали в грязь. Проколы с исполнителями у них бывали всегда, иногда по три раза в неделю, но сейчас к неудаче подмешивался яд стыдных воспоминаний из прошлого; получалось, что это он, Бенни, во всем виноват и, значит, ему и исправлять. Так, хорошо. А что он нашел когда-то в этих сестрах-вокалистках, чем они его взяли?
– К черту миксы. Лучше сам к ним съезжу.
На лице Колетт промелькнул целый калейдоскоп выражений: изумление, подозрительность, озабоченность – не будь Бенни сейчас в таком смятении, его бы это повеселило.
– Точно? – спросила Колетт.
– А почему нет? Прямо сегодня и съезжу, сына только заберу из школы.
Саша, его ассистент и правая рука, принесла сладкий кофе со сливками. Бенни вытащил из кармана красную эмалевую шкатулочку, щелкнул хитрым замочком – крышка откинулась, – ухватил дрожащими пальцами несколько тонких золотых хлопьев и бросил в чашку. Он завел этот ритуал месяца два назад, после того как прочел в одной книжке, что золото в сочетании с кофе повышает потенцию: так считали древние ацтеки. Но Бенни интересовала не просто потенция, он рассчитывал на большее – надеялся вернуть само влечение, драйв, который у него всегда был, а потом вдруг загадочным образом пропал, словно испарился. Почему это произошло? Когда это произошло? Когда они со Стефани разводились? Когда делили и не могли поделить Кристофера? Когда ему недавно стукнуло сорок четыре? Или когда у него на левой руке появились круглые, как монетки, рубцы от ожогов – после того кошмарного «приема», хозяйка которого (тогдашняя начальница Стефани) сейчас отбывает срок?
Упав в чашку, хлопья быстро завертелись на сливочно-кофейной поверхности. Это стремительное вращение всегда завораживало Бенни – оно как будто подтверждало, что золото и кофе вступают между собой в бурную реакцию. Вот так же и он раньше вертелся и носился по кругу, гонимый вожделением. Теперь оно прошло, чему Бенни иногда даже радовался: наконец-то в нем не зудит постоянное желание кого-нибудь трахать. Жить в этом мире оказалось гораздо спокойнее, чем когда у тебя вечный полустояк – а у Бенни он был начиная с тринадцати лет. Вопрос только, нужен ли ему такой спокойный мир? Он отпил глоток позолоченного кофе и кинул взгляд на Сашину грудь. Этот взгляд был у него вроде лакмусовой бумажки, с помощью которой он оценивал эффективность лечения. Он хотел Сашу почти все годы, что она у него работала – сначала стажером, потом секретаршей, потом ассистентом (на этом она почему-то решила остановиться, хотя давно могла бы стать самостоятельным продюсером), – но ей как-то удавалось избегать его сетей, причем она ни разу его впрямую не отшила и не оттолкнула. И вот у него перед глазами маячит Сашина грудь, обтянутая желтой водолазкой, а ему хоть бы что. Интересно, у него вообще-то встанет, если дойдет до дела?
Выезжая за сыном, Бенни никак не мог выбрать, что поставить: The Sleepersили The Dead Kennedys.Обе команды из Сан-Франциско, он на них практически вырос. Теперь он врубал их хрипловатые грязные записи, когда ему хотелось послушать настоящих музыкантов, которые играют на настоящих инструментах в настоящем зале. Потому что кто-кто, а Бенни точно знал: качественное звучание (если оно вообще существует) давно уже зависит не от исходного материала на пленке, а от эффектов, наложенных поверх аналогового сигнала, и все это нагромождение безжизненных конструкций, которые сам же Бенни штампует пачками, – одни эффекты. Штампует не один Бенни, это понятно, – но он пашет как проклятый, доводит процесс до совершенства, чтобы удержаться наверху, чтобы люди влюблялись в его записи, покупали их (и воровали, конечно), скачивали на свои мобильники и чтобы нефтяные магнаты, которым он пять лет назад продал свой лейбл, были довольны. Но Бенни знал также, что весь его продукт – все, чем он заполоняет этот мир, – дерьмо. Чистое и стерильное. Проблема как раз в его стерильности; проблема в оцифровке,которая обескровливает и размазывает по своей мелкоячеистой сетке все, что через нее протаскивается, – и все гибнет: кино, фотография, музыка. Эстетический холокост! Правда, Бенни не собирался это никому объяснять.
Эти старые песни доносили до Бенни волны радости и восторга из давних, еще школьных времен. У Бенни тоже тогда была своя группа – Скотти, Алиса, Джослин, Рея, – им всем было по шестнадцать. Потом они не виделись лет сто (не считая одной малоприятной встречи со Скотти, который явился к Бенни прямо в офис несколько лет назад), но ему до сих пор иногда казалось, что отыскать их проще простого, надо только добраться до Сан-Франциско, до клуба «Мабухай Гарденс» (которого давно нет), – и в субботу вечером они, как всегда, будут толпиться в очереди перед дверью, все в булавках, с зелеными торчащими волосами.
Но пока Джелло Биафра, перекрикивая грохот ударных, орал «Too Drunk to Fuck»,Бенни увело в воспоминание пятилетней давности, когда во время церемонии вручения наград – в битком набитом зале на две с половиной тысячи мест – он, представляя одну джазовую пианистку, пытался сказать что-то про ее «прихотливую фантазию», а в итоге фантазия оказалась у него «похотливой». Нечего было вообще лезть с этой «прихотливостью» – ясно же, что не его слово: репетируя речь перед Стефани, Бенни каждый раз на нем спотыкался. Но ему, видите ли, примстилось, что оно как нельзя лучше подходит к пианистке, у которой по плечам струятся длинные роскошные золотые волосы, а за плечами – она сама однажды обмолвилась – Гарвард. Бенни лелеял надежду затащить ее в постель, уже даже представлял, как гладкое золото ее волос скользит по его груди.
Припарковавшись на стоянке перед школой, он ждал, пока воспоминание отпустит. Когда он подъезжал, четвероклассники как раз возвращались со спортплощадки. Крис бежал вприпрыжку – натурально вприпрыжку, легко подкидывая мяч одной рукой. Но к тому времени, как он добежал до желтого отцовского «порше» и плюхнулся на сиденье, легкость улетучилась, и следа не осталось. Почему? Вдруг кто-то ему рассказал, как его отец опозорился на церемонии? Не сходи с ума, одернул себя Бенни, но его все равно неудержимо тянуло немедленно во всем сознаться – начинался «зуд саморазоблачения», как говорил доктор Бит. Он настойчиво советовал Бенни записывать, что его гложет, на бумажку, а не обрушивать свои помои на сына. Бенни так и сделал – нацарапал на обороте вчерашнего парковочного талона: «похотливая фантазия». А вспомнив прошлую свою стыдную тайну, дописал выше: «поцеловал настоятельницу».
– Ну что, босс? – спросил он, оборачиваясь к сыну. – Какие у нас на сегодня планы?
– Не знаю.
– Особые пожелания есть?
– Нет.
Бенни беспомощно глядел в окно. Пару месяцев назад Крис спросил, нельзя ли отменить их еженедельные поездки к доктору Биту и вместо этого «поделать что-нибудь другое». И они их тут же отменили, о чем Бенни теперь жалел. Потому что ничего другого они в итоге не придумали и катались просто так туда-сюда, пока Крис не объявлял, что ему пора учить уроки.
– Как насчет кофе? – предложил Бенни, и уголки губ у Криса наконец приподнялись.
– А можно мне фрапучино?
– Только маме ни слова!
Стефани не одобряла их кофепитий – вполне понятно, ребенку же всего девять, – но Бенни не мог удержаться: его манила та связь, которая устанавливалась между ними всякий раз, когда они вдвоем с сыном ускользали от бдительного материнского ока, – доктор Бит называл это «объединяющим предательством». Объединяющее предательство, как и зуд саморазоблачения, было в списке строжайших табу.
Забрав в автомате стаканчики с кофе, отец и сын вернулись в «порше», и Крис тут же присосался к своему фрапучино. Бенни, прежде чем пить, достал из кармана красную шкатулочку и закинул несколько тонких золотых хлопьев под пластиковую крышку своего стакана.
– Что это? – спросил Крис.
Бенни вздрогнул. В последнее время он так привык к своему ритуалу, что перестал таиться. А зря.
– Лекарство, – нехотя ответил он.
– От чего?
– Да так, появились кое-какие симптомы. – Или, наоборот, пропали, добавил он про себя.
– Какие симптомы?
Фрапучино, что ли, на него так действует? Только что Крис сидел на заднем сиденье вразвалку, а тут вдруг подался вперед и вытаращил на отца свои черные широко расставленные завораживающе красивые глаза.
– Голова болит, – сказал Бенни.
– Можно мне посмотреть? – Крис протягивал руку. – Вот это, в красной коробочке.
Бенни нехотя передал сыну эмалевую шкатулку. Крис разгадал хитрость секретного замка за пару секунд.
– Ого, пап! – воскликнул он, когда крышка отщелкнулась. – Что это?
– Лекарство, я же сказал.
– Прямо как золото! Золотые хлопья.
– Ну да, оно в виде хлопьев.
– Я попробую, ладно?
– Сынок, у тебя же ничего не…
– Всего одну штучечку?..
Бенни вздохнул:
– Ну только одну.
Крис осторожно взял золотую чешуйку и положил на язык.
– Как вкус? – не удержавшись, спросил Бенни. Сам он всегда бросал золото в кофе и вкуса не чувствовал.
– Металлический, – сообщил Крис. – Класс! А еще одну можно?
Бенни завел машину. На сказочку про «лекарство» Крис явно не купился – наверное, она прозвучала не слишком убедительно.
– Ладно, еще одну – и все, – сказал Бенни.
Крис ухватил целую щепоть золотых хлопьев и отправил их в рот. Бенни старался не думать о деньгах. За эти два месяца он уже потратил на золото восемь тысяч долларов. Подсесть на кокаин и то было бы дешевле.
Крис рассасывал золото вдумчиво, с закрытыми глазами.
– Знаешь, пап, – сказал он, – меня как кто-то тормошит изнутри.
– Интересно, – пробормотал Бенни. – Ровно так и должно быть.
– А помогает?
– Ну, ты же сам только что…
– Нет. – Крис помотал головой. – Тебе – помогает?
Пожалуй, за эти десять минут сын задал Бенни больше вопросов, чем за предыдущие полтора года – после развода со Стефани. Может, это у золота такой побочный эффект – возбуждать любопытство?
– Ты про голову? Не прошла пока, – ответил он.
Они все еще катались по Крандейлу, бесцельно колесили между особняками (с тех пор как они решили «делать что-нибудь другое», бесцельно колесить приходилось много). Перед каждым особняком лужайка, чуть ли не на каждой лужайке играют четверо-пятеро детишек, все светловолосые и все в костюмчиках от Ральфа Лорена – глядя сейчас на этих детишек, Бенни видел еще яснее, чем раньше, что у него не было ни малейшего шанса здесь прижиться: слишком он смугл и лохмат для этого рая, и никакое мытье-бритье тут не поможет. Зато Стефани быстро нашла себе партнершу по теннису и выбилась в число лучших теннисисток местного клуба.
– Крис, – сказал Бенни. – Мне тут надо заехать к двум девушкам… Ну, тетенькам. Солисткам из одной группы. Я, правда, собирался к ним позже, но если тебе интересно, мы могли бы…
– Ага, интересно.
– Правда?
– Ага.
Поди разберись: то ли сын старается ему угодить – а доктор Бит уверял, что он старается, и даже очень, – то ли правда золото подстегивает любопытство и Крис внезапно заинтересовался отцовской работой. Он, конечно, вырос среди рок-групп, но все равно его поколение – это уже другие дети, привычные к пиратской продукции, для них слова «лейбл», «копирайт», «авторское право» – пустой звук. Хотя Криса и его ровесников винить не в чем, Бенни это прекрасно понимал: угробившие музыкальный бизнес мародеры явились поколением раньше, они теперь взрослые дяди. Но он все же пытался следовать совету доктора Бита и не грузить Криса своими проблемами, а вместо этого чаще слушать с сыном музыку, которая нравится им обоим. Поэтому всю дорогу до Маунт-Вернона он гонял Perl Jam.
Сестры Stop/Goжили с родителями в большом обветшалом пригородном доме, окруженном старыми деревьями. Бенни был здесь однажды года два-три назад, когда только их нашел. Потом он передал их своим помощникам – одному, другому, третьему – и ничего, ноль. Выбираясь сейчас из машины, он вспоминал, с какими надеждами ехал сюда впервые, и злился так, что аж стучало в висках: какого хрена, неужто за столько времени нельзя было выдать хоть какой-то результат?
Саша ждала их с Крисом у дверей. Когда Бенни ей позвонил, она поехала на Центральный вокзал, села на поезд и каким-то образом добралась до места раньше их.
– Приветище! – улыбнулась Саша и взъерошила Крису волосы. Она знала его чуть не со дня его рождения, даже иногда бегала в «Дуэйн Рид» за памперсами и пустышками. Бенни посмотрел на Сашину грудь. Никаких эмоций. Во всяком случае, чувственных – из прочих он как раз испытывал к ней прилив искренней благодарности, по контрасту с приливом злости на остальных своих помощников, запоровших такое простое задание.
Они помолчали. Желтый свет падал сквозь листву, будто изрезанную ножницами. Бенни перевел взгляд с Сашиной груди на Сашино лицо, скуластое и зеленоглазое. У нее были вьющиеся волосы, то рыжие, то фиолетовые, смотря по времени года, – сейчас рыжие. Она улыбалась Крису, но внутри ее улыбки Бенни мерещилось беспокойство. Бенни редко задумывался, чем она живет, вообще мало что о ней знал. Ну, догадывался, что у нее иногда бывают бойфренды – появляются, потом исчезают, – но особо не вникал: в первые годы из уважения к ее личной свободе, а потом просто стало неинтересно. Однако сейчас, стоя на пороге чужого дома, Бенни поглядывал на Сашу с любопытством. Когда он познакомился с ней в «Пирамиде» на концерте «Кондуитов», Саша была еще студенткой – значит, сейчас ей уже точно за тридцать. А почему замуж не вышла? Не завела ребенка, в конце концов? Ему вдруг показалась, что она постарела. Или он просто давно не смотрел на ее лицо?
– Ты что? – спросила Саша.
– Ничего. – Бенни отвел взгляд.
– Как себя чувствуешь?
– Лучше не бывает, – ответил он и забарабанил в дверь.
Сестры выглядели великолепно – если не вчерашние школьницы, то как минимум вчерашние студентки, особенно если допустить, что они брали академ на годик-другой или, скажем, пару раз меняли колледж. Старшая – Чандра, младшая – Луиза. Их черные волосы были гладко зачесаны назад, глаза сияли, и оказалось, что у них тьма-тьмущая новых композиций! Бенни, готовый поубивать своих бездарных помощничков, злился все сильнее, но это была бодрящая, мобилизующая злость. Сестры трепетали, понимая, что визит Бенни Салазара – их последняя и единственная надежда, нервная дрожь витала в воздухе. В прошлый раз, когда Бенни к ним приезжал, Луизина дочь Оливия каталась перед домом на трехколесном велосипеде, а сейчас на ней джинсики в обтяжку и сверкающая диадема – судя по всему, не детская игрушка, а какой-то модный аксессуар. Когда Оливия вошла в комнату, Крис весь подобрался, будто она факир, а у него внутри змея в корзине и эта змея проснулась.
Они гуськом спустились по узкой лестнице в подвальный этаж – в домашнюю студию звукозаписи, которую отец устроил для своих дочерей много лет назад. Студия была целиком, включая пол и потолок, обита лохматым оранжевым ковром. Опускаясь на единственный стул, Бенни одобрительно покосился на ковбелл.
– Сделать тебе кофе? – спросила Саша.
Чандра повела ее куда-то наверх, где варят кофе. Луиза села за клавиши, и полилась музыка, сперва негромкая. Оливия подошла к бонго, начала постукивать ладонью по кожаной мембране. Крису она вручила тамбурин, и он, к удивлению отца, тут же подключился – ударял по нему вполне ритмично. А что, подумал Бенни, славно. День вдруг начал складываться совсем неплохо. Кому, собственно, мешает, что у солистки дочь, которой скоро десять? Никому. Можно ее тоже ввести в группу – будет третья сестричка. Заодно слегка омолодим состав. И Криса запишем в родственники. Только им с Оливией придется поменяться инструментами, а то мальчик с тамбурином как-то не очень..
Вернулась Саша с кофе, и Бенни, выудив из кармана красную шкатулочку, бросил в чашку щепотку золотых хлопьев. От первого глотка ощущение удовольствия заполнило его сразу целиком, как снежинки заполняют небо. Черт, как хорошо! Нечего было полагаться во всем на помощников, давно бы уже сам приехал, посмотрел и послушал, как делаетсямузыка, – в этом же вся соль! Когда есть люди, есть инструменты, есть старенькая заезженная аппаратура – и вдруг из всего этого выстраивается что-то цельное – рождается живой звук. Сестры, стоя за клавишами уже вдвоем, наигрывали свои мелодии, Бенни трепетал от предвкушения. Что-то должно случиться, вот прямо здесь и сейчас – он знал это точно, чувствовал легкое покалывание на руках и в груди.
– У вас же на нем стоит Pro Tools? – Он кивнул на ноутбук, раскрытый на столе среди инструментов. – И микрофоны подключены? Может, запишем пару треков не отходя от кассы?
Сестры заглянули в экран, кивнули. Да, все готово к записи.
– С вокалом? – спросила Чандра.
– Непременно, – сказал Бенни. – Всё вместе! Такого шороху наведем – у вашего дома крышу снесет.
Саша стояла возле стула Бенни, справа. В набитой людьми комнатушке становилось все жарче. Вдруг пахнуло абрикосом: это были духи, которыми Саша пользовалась много лет, а может, не духи, а туалетная вода или лосьон, и Бенни вдохнул этот запах – абрикосовую сладость вместе с горечью вокруг косточки. И в ту же секунду его пенис подскочил, как старый пес от пинка, и он сам от изумления чуть не подскочил на стуле, но взял себя в руки. Не спеши, приказал он себе, пусть все идет своим чередом. Не спугни.
Сестры наконец запели. Их хрипловатые, будто шершавые голоса перемешивались с воем, звоном и грохотом их инструментов – эти звуки всколыхнули в Бенни что-то глубинное, глубже любых оценок и восторгов, они лились прямо в его тело, и тело тут же отозвалось пронзительной дрожью. Эрекция – впервые за столько месяцев, и это при том, что Саша уже двенадцать лет с ним рядом – наверное, потому он и не видел ее, что рядом, – прямо как в романах девятнадцатого века, которые считаются «дамскими», Бенни даже приходилось в свое время читать их тайно. Он схватил ковбелл и стал бить по нему палочкой, лихорадочно и самозабвенно. Музыка заполнила его рот, уши, грудную клетку – или это его собственный пульс? Или это огонь?
И тут, на вершине всепожирающего блаженства, Бенни вдруг вспомнилось, как он однажды прочел переписку двух своих сотрудников, скопированную ему по ошибке, и узнал, как они называют его между собой: «Колтун». О боже. Унижение при виде этого слова захлестнуло Бенни в одну секунду. Он не знал точно, что имелось в виду: что он волосат? Да, правда. Грязен и неопрятен? Ложь! Или в гадкую кличку вкладывался буквальный смысл и он таки похож на колтун, какие ему приходилось выстригать у Сильфы, кошки Стефани, – а если не выстригал, то Сильфа выгрызала их сама, а потом отрыгивала гадкие скользкие комки шерсти на ковер? В тот же день Бенни коротко постригся и собирался еще сделать восковую эпиляцию спины и рук, но Стефани отговорила: ночью в постели она гладила прохладными пальцами его плечи и повторяла, что любит его таким как есть и что в мире и так уже полно мужиков с лысыми от эпиляции телами.
Музыка. Бенни прислушался. Сестры визжали, крошечная студия разрывалась от грохота, Бенни попытался опять поймать состояние лихорадочного восторга, в котором он пребывал всего минуту назад, – и не мог: «колтун» все убил. В комнатке сделалось вдруг невыносимо тесно и душно. Бенни отбросил ковбелл и достал из кармана парковочный талон. «Колтун», быстро нацарапал он на обороте, надеясь изгнать идиотское воспоминание. Медленно, глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться на сыне. Крис отчаянно молотил тамбурином, не успевая за бешеным темпом сестер. И тут опять нахлынуло: года два назад Бенни привел сына в парикмахерскую, и Стю, у которого он сам стригся с незапамятных времен, вдруг отложил ножницы и отвел Бенни в сторону.
– У мальчика неприятности, – сказал он.
– Неприятности? Ты о чем?
Они вернулись к креслу, и Стю раздвинул волосы у Криса на макушке. По коже между корнями волос ползали мелкие бурые твари размером чуть больше макового зерна. Ноги у Бенни вдруг ослабели, он чуть не осел на пол.
– Вши, – шепнул парикмахер. – Видно, в школе подхватил.
– Не может быть! – выпалил Бенни. – У нас частная школа… Крандейл, Нью-Йорк!..
От страха глаза у Криса стали огромными.
– Пап, что?
Все в парикмахерской обернулись и смотрели. И Бенни вдруг сделалось так стыдно – будто это он со своей буйной шевелюрой во всем виноват, – что с того дня он начал брызгать себе под мышки инсектицид, и брызгал до сих пор, каждое утро, и еще на всякий случай держал баллончик в офисе, хоть это и чистой воды шиза, Бенни сам это прекрасно понимал. Пока они с Крисом шли к вешалке и натягивали на себя куртки, вся парикмахерская таращилась им вслед. Лицо у Бенни пылало. Черт, ему даже сейчас было больно об этом думать – больно физически, будто воспоминание вспороло его снизу доверху, оставив длинную зияющую рану. Бенни закрыл лицо руками – а хотелось закрыться совсем, заткнуть уши, не слышать какофонию сестер. Попытался сосредоточиться на Саше, которая по-прежнему стояла от него справа, источая сладкий горький аромат; но оказалось, что он уже вспоминает девушку, к которой он клеился на какой-то тусовке сто лет назад, когда еще только приехал в Нью-Йорк и продавал пластинки в Нижнем Ист-Сайде. Миловидная блондинка – как ее звали, Абби? Обхаживая Абби, Бенни успел вынюхать несколько дорожек кокаина, но потом у него скрутило живот и понадобилось немедленно облегчиться. Он уже отыскал сортир, и уселся на унитаз, и начал, и мерзкая невыносимая вонь (мучительнейшая часть воспоминания!) расплылась во все стороны, когда незапирающаяся, как выяснилось, дверь туалета рывком распахнулась – и Абби, глядя на него сверху вниз, застыла на пороге. В следующую страшную, бездонную секунду их глаза встретились; потом она захлопнула дверь.
Бенни ушел тогда с тусовки с другой девушкой – они всегда находились, другие девушки, – и ночь удовольствий (мысль об удовольствиях слегка утешала) стерла из памяти последнюю встречу с Абби. Но вот теперь выяснилось, что не стерла – воспоминание вернулось, взметнув новую волну унижения, которая тут же поглотила целые куски его жизни – все успехи, все, чем он гордился, – все слизнула, словно и не было ничего, ноль, и сам он – ноль, сидит на толчке и пялится в брезгливо скривившееся лицо той, которую он собирался обольстить.
Бенни вскочил со стула, ковбелл под его ботинком хрустнул и расплющился. Глаза щипало от пота. Наэлектризовавшиеся волосы цеплялись за оранжевый ворс потолка.
– Что? – забеспокоилась Саша. – Что-то не так?
– Простите. – Задыхаясь, Бенни вытер испарину со лба. – Простите меня. Простите.
Стоя на крыльце, Бенни судорожно втягивал в себя свежий воздух. Сестры и дочь Stop/Goобступили его с трех сторон, извинялись за то, что в студии душно: отец никак не наладит нормальную вентиляцию. Перебивая друг друга, они оживленно вспоминали, когда и кому из них вот так же поплохело во время записи.
– Мы вам сейчас так всё напоем, – сказали они и тут же запели, все трое, вместе с Оливией. Их отчаянно улыбающиеся лица маячили у Бенни перед глазами. Серая кошка выписывала восьмерки вокруг его ног, упоенно терлась тощей мордой о его штаны. Только в машине он наконец-то вздохнул свободно.
Договорились, что он отвезет Сашу в город, но сначала они закинут Криса домой, к матери. Сын сидел на заднем сиденье сгорбившись, смотрел в открытое окно. Идея совместного времяпрепровождения отца и сына с треском провалилась. Сашину грудь Бенни пока игнорировал, держал себя в руках: надо сперва успокоиться, восстановить душевное равновесие, потом уже проверять. Лишь остановившись на светофоре, он разрешил себе скосить глаза в ее сторону. Сначала просто скользнул взглядом, будто случайно, потом повернул голову и уставился во все глаза. Ничего. Эта новая потеря так его потрясла, что пришлось сцепить зубы, чтобы не завыть. Ведь было же, было!Куда ушло?
– Пап, зеленый, – сказал Крис.
Бенни нажал на газ. Проехав еще немного, заставил себя заговорить с сыном.
– Ну что, босс? Как впечатления?
Крис не ответил: то ли не слышал – ветер из окна прямо в уши, – то ли притворился.
Бенни повернулся к Саше.
– А ты что скажешь?
– А что тут скажешь? – Саша пожала плечами. – Просто жуть.
Бенни вздрогнул от неожиданности, в нем вскипела злость. Какого черта?! Но через несколько секунд злость прошла, и стало легче. Да, конечно. Жуть. В этом все дело.
– Их же невозможно слушать, – продолжала Саша. – Неудивительно, что тебя чуть не хватил сердечный приступ.
– Не понимаю, – пробормотал Бенни.
– Ты о чем?
– Два года назад они звучали… по-другому.
Саша смотрела на него как-то странно.
– Не два, – сказала она. – Пять.
– Ты уверена?
– Да. Прошлый раз я ехала к ним прямо из ВТЦ. У меня была встреча в ресторане наверху.
– Понятно, – сказал Бенни, помедлив. – Это было… за сколько до того как?..
– За четыре дня.
– А-аа… Ты мне не говорила. – Он помолчал немного, потом продолжил: – Хотя какая разница, два года, пять лет…
– И от кого я это слышу? – вскинулась Саша. – От Бенни Салазара! В музыкальном бизнесе пять лет идут за пятьсот – разве не твои слова?
Бенни не ответил. Он подъезжал к своему бывшему дому. Мысленно он всегда теперь называл его так: бывший дом. Хотя дом, разумеется, был не бывший, а настоящий, притом купленный на его деньги. Его бывший дом, мерцающе-белый, выстроенный в колониальном стиле, стоял чуть в стороне от дороги, как бы на зеленом холме. Сердце Бенни наполнялось благоговением всякий раз, когда он вытаскивал из кармана ключ, чтобы отпереть дверь. Только теперь он ее уже не отпирал. Бенни заглушил двигатель у обочины, не смог заставить себя свернуть на подъездную дорогу и подкатить прямо к крыльцу.
Крис, как выяснилось, сидел наклонившись вперед, его голова торчала посередине между Бенни и Сашей. А может, он уже давно так сидел, просто Бенни не видел.
– Пап, – сказал он, – по-моему, тебе надо принять твое лекарство.
– Хорошая мысль. – Бенни похлопал себя по карманам, но его красной шкатулки нигде не было.
– Держи, – сказала Саша. – Ты уронил, когда рванул из студии наверх.
В последнее время это случалось все чаще: Саша постоянно собирала за ним какие-то вещи, которые он то ронял, то клал не туда, – иногда он даже не успевал заметить пропажу. От этого его зависимость от нее, и так почти магическая, еще усиливалась.
– Спасибо, Саш, – сказал он.
Золото, как всегда в первую секунду, ослепило его своим блеском. Оно не тускнеет, вот в чем штука. И через пять лет золотые хлопья будут сиять точно так же, как сейчас.
– Что, предлагаешь положить прямо на язык? – спросил он сына.
– Ага. Только чур я тоже!