Текст книги "Запретная страсть"
Автор книги: Дженни Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
В пасмурный день в книжном салоне «У Бейкера» на Стейн-стрит было многолюднее, чем обычно. Салон «У Бейкера», или библиотека, или клуб – все называли по– разному – был одним из тех мест в Брайтоне, где любили собираться сливки общества. Дамы приходили покрасоваться в модных нарядах, джентльмены – обменяться мыслями, просмотреть свежие газеты или испытать счастье за карточным столом.
При входе Эдвард задержался, чтобы оставить запись в книге посетителей. Здесь расписывались все известные и знатные люди. Это был обычай, который негласно соблюдали представители лондонского высшего света, приезжавшие на воды.
– Очень сомневаюсь, что местный церемониймейстер нанесет мне вежливый визит с поздравлениями по поводу моего приезда, тем не менее надо расписаться, хотя меня и не очень жалуют в светском обществе.
Жалуют его в светском обществе или нет, как бы там ни было, но Элиза не могла не заметить, что их появление вызвало откровенный интерес. Конечно, на них не пялились, однако то и дело, как бы невзначай, окидывали мимолетными взглядами.
За последние дни Элиза так привыкла носить глубоко декольтированные платья, вызывающие у мужчин явный интерес к ней, что почти перестала обращать на это внимание. Однако кое-кто из джентльменов так откровенно рассматривал ее, что Элиза смутилась и растерялась, вспомнив, в каких нарядах она теперь ходит. Она скромно отошла в угол, где были выставлены новые книги, подальше от нескромных взглядов.
Но только она начала рассматривать новинки, как вдруг стоявшая в нескольких шагах молодая девушка в простом, но элегантном платье, украшенном оборками и желтыми лентами, схватила какую-то книгу и едва ли не закричала своей подруге:
– Вы только посмотрите, Аманда! Последняя книга мисс Остен! Где я ее только не искала!
Не думая ни о чем, в каком-то внезапном порыве Элиза воскликнула:
– Неужели мисс Остен написала еще один роман? Вы не представляете, как мне нравятся ее книги!
Увидев, кто к ней обращается, юная леди вздрогнула и отшатнулась. Конечно, ни одна благовоспитанная леди не позволила бы себе вступить в беседу с женщиной, не только не принадлежавшей к светскому обществу, но и занимающейся такой профессией. Окинув Элизу высокомерным взглядом и вздернув подбородок, юная особа удалилась, Элиза заметила, как сразу нахмурилось и помрачнело лицо Эдварда, и с облегчением вздохнула: какое счастье, что ее обидела такая невинная и юная девушка, а не мужчина! Однако Эдварда, видимо, крепко задело столь пренебрежительное отношение к его даме. Вдруг намеренно громко, заглушая гул голосов в зале, он сказал:
– Дорогая, я так и думал, что тебе с твоими утонченными вкусами должны очень нравиться книги мисс Джейн Остен. Они и вправду восхитительны, хотя, как мне кажется, излишне сентиментальны. Впрочем, некоторые обожающие чтение леди из моих знакомых находят их лучшими в этом жанре. Позвольте мне предложить вам новую книгу мисс Остен.
Он кивком пригласил ее подойти к прилавку, за которым восседал ученого вида продавец. Но к сожалению, экземпляр который схватила юная особа, оказался последним.
– Я и не знала, что мисс Остен что-то написала после выхода в свет «Эммы», – сказала Элиза и, повернувшись к клерку, задала вопрос: – А как называется новая книга мисс Джейн Остен?
– «Доводы рассудка», – вежливо ответил клерк. – Ее сюжет связан с сюжетом ее книги «Нортенгерское аббатство». Увы писательница прощается в этих книгах со своими читателями навеки. В предисловии самого последнего издания говорится, что мисс Джейн Остен больше не будет нас радовать своим творчеством, она удалилась в мир иной.
Услышав грустную новость, Элиза расстроилась. Одна из лучших книг мисс Остен, под названием «Гордость и предубеждение» была ее любимой. Хотя другие романы писательницы ей нравились уже меньше, чем первые, в которых так ярко раскрылся писательский талант мисс Остен, Элиза искренне огорчилась, услышав печальную новость. Известие о смерти романистки напомнило ей, как коротка жизнь человеческая и как поэтому бесценна.
– Возможно, ваша милость пожелает приобрести специальное издание, – вкрадчивым голосом произнес клерк. – Кроме обычных, получаемых по заказу книг, у нас есть подарочные экземпляры: прекрасное оформление, отличная бумага. Такая книга украсит любую библиотеку и удовлетворит самые изысканные вкусы.
Покупать подарочный экземпляр было безумно дорогой затеей. Такая прихоть могла влететь в круглую сумму, порядка нескольких гиней. Книга получалась несуразно дорогой, и Элизе совсем не хотелось упрашивать Эдварда, поэтому она откровенно сказала:
– О, в этом нет никакой необходимости. Ничего страшного не произойдет, если я достану ее попозже.
Однако у ее галантного кавалера была совсем иная точка зрения.
– Мне будет очень приятно, если вы позволите купить мне эту книгу для вас, – сказал Хартвуд, обращаясь как бы к Элизе, но на самом деле ко всем, кто присутствовал в салоне «У Бейкера». – Вы единственная из моих дам, кто не донимает меня просьбами купить что-нибудь в подарок. Мне ничего не стоит подарить вам новую книгу писательницы, которая вам так нравится.
Элиза, конечно, больше не возражала. Ей действительно очень хотелось прочитать книгу Джейн Остен, тем более что Эдварда уж точно никак не мог разорить такой презент. Кроме того, в нем не было ничего оскорбительного, и любая дама сочла бы этот подарок столь же приличным, как цветы или конфеты. Элиза понимала также, ради чего Эдвард пытается ей угодить. Он был явно не прочь подогреть интерес к своей персоне у отдыхающей публики, падкой до скандальных происшествий.
– Черт побери, кого я вижу, Хартвуд, это вы?! – вдруг кто-то громко окликнул Эдварда. – Мне сказали, что вас можно здесь найти.
Говорящим оказался румяный здоровяк примерно одного возраста с Эдвардом. Он щеголял в ярком до невозможности жилете зеленого цвета. Энергично проложив себе путь сквозь толпу, он подошел к Эдварду и дружески похлопал его по плечу. От подобной фамильярности Эдвард поморщился.
– Сколько же мы с вами не виделись, Хартвуд? – воскликнул здоровяк. – Я слышал, что вы теперь очень редко появляетесь в свете. Более того, ходят совсем невероятные слухи, что вы больше не играете?
– У меня есть более интересные занятия, чем выбрасывать деньги за игорным столом, – не скрывая неприязни, ответил Эдвард. По его голосу сразу было видно, что он совершенно не разделяет со своим приятелем радости от встречи. Не говоря больше ни слова, Эдвард направился к выходу, следом за ним тихо пошла Элиза. Однако старый приятель, ничуть не замечая недовольства Хартвуда, шел рядом с ним.
– Только не пытайтесь морочить мне голову. Не надо уверять меня, что вы изменились, как ваш брат, когда оказался на смертном одре. Ха-ха, вы по-прежнему горазды на всякие шутки и розыгрыши! Меня не проведете. Я не поддамся па вашу хитрость и ни за что не поверю, что вы переменились. – Приятель по-дружески толкнул Эдварда локтем в бок: – Послушайте, это правда, что о вас говорят? Будто вы заставили вашу мать и других знатных гостей пообедать в одном обществе с вашей любовницей? Фоксуорт передал мне этот анекдот. Но я ему не поверил, даже зная вас и то, на что вы способны.
– Да, Тамуорт, это правда. Мать, гости и моя любовница все вместе сидели за одним столом.
– Нет, вы все-таки дьявол, Хартвуд. Но какова идея: столкнуть лбами леди Хартвуд и великолепную рыжеволосую пассию. Фоксуорт говорит, что у нее умопомрачительные груди. Хотел бы я видеть, какое выражение было на лице вашей матери, когда вы знакомили их. О Боже, что же это напоминает мне… – Румяное лицо Тамуорта расплылось в глупой ухмылке., – Да, Фоксуорт также говорил – это ему якобы сообщил его камердинер, – что вы будто бы набросились на вашу пассию на глазах у всей прислуги, сорвали с нее платье, повалили на пол и сделали свое дело.
– Тамуорт, не кажется ли вам, что вы заходите слишком далеко, повторяя небылицы, которые распространяет обо мне прислуга? Не забывайтесь, мне доводилось вызывать на дуэль из-за меньших оскорбительных намеков.
От страха перед неизбежной дуэлью Элиза вся похолодела. Но к ее удивлению и огромному облегчению, Эдвард резко развернулся и, взяв ее под руку, вышел на улицу.
Так, рука об руку, они прошли больше квартала, прежде чем, повернувшись с улыбкой к ней, он спросил:
– Надеюсь, ты довольна тем, как я вел себя?
– Конечно! Мне так хотелось приобрести новую книгу мисс Остен.
– Не хитри. Я ведь имел в виду вовсе не книгу, а этого негодяя Тамуорта, Я вправил бы ему как следует мозги, если бы ты не просила меня держать себя в руках. Только благодаря тебе ему удалось избежать наказания за выказанное неуважение к тебе. Я ведь дал обещание и поэтому не хотел тебя разочаровывать.
– Неужели ты сдержался из-за меня?
– Да, именно так. – В глубине его глаз блеснуло какое-то сильное нежное чувство, поразившее Элизу, хотя она и не успела разобрать, нравится ли ей это новое выражение или нет. – Я ведь сегодня обещал тебе доставить удовольствие, поэтому решил не омрачать тебе настроение. Я все время держал себя в руках. Сколько раз я слышал от тебя, что Луна и Марс, не говоря уже о Персефоне, Дионисе и Минерве, влияют на мой темперамент!
Его шутливое признание тронуло Элизу. Такие мужчины, как Хартвуд, из-за гордости и притворства не были способны так искренне признаваться в своих чувствах, а он тем не менее смог. Несмотря на насмешливый тон, Элизе казалось, что им двигают более глубокие эмоции. Кто знает, может быть, не только она прячет свои истинные чувства? Нет-нет, и она тут же прогнала прочь опасную мысль.
– В таком случае я тебе очень благодарна не столько за книгу, сколько за проявленную тобой выдержку.
– Ну, не будем слишком преувеличивать мои заслуги. Хотя это и потребовало от меня громадных усилий. У меня прямо чесались руки пристрелить оскорбившего тебя Тамуорта.
Они прошли еще несколько шагов, как вдруг Эдвард остановился и с неподдельной искренностью спросил:
– Ты уверена, что очень огорчилась бы, если бы я, убил его?
– Конечно! Что за странный вопрос?
– Ну что ж, пусть тогда гуляет, хотя будь моя воля…
И снова Элизу тронуло его признание. Хотя она понимала, что ей следует из деликатности как можно скорее переменить тему, тем не менее она не смогла удержаться и не напомнить ему, что причиной этих нелепых слухов и о ней, и о нем стал ее приезд в Брайтон.
– Ты права, – согласился Эдвард. – Я начинаю сожалеть о том, что поддался твоим уговорам и взял тебя с собой.
– Тебе не нравится, когда о тебе злословят.
– Напротив, мне нравится, когда все только и делают, что говорят обо мне. Я, можно сказать, питаюсь слухами, как мясом, просто мне не хочется, чтобы твое имя полоскали на каждом углу.
Волна расслабляющей предательской нежности опять поднялась в ее груди. Как ни пытался Эдвард шутливым тоном замаскировать его неподдельную тревогу о ней, ему это не очень хорошо удавалось. А что, если за его беспокойством все-таки скрывается иное чувство к ней? Элиза тут же напомнила себе, что надо гнать такие мысли, что не стоит обольщаться, и ответила ему в таком же шутливом тоне:
– Эдвард, это всего лишь сплетни. А они меня нисколько не волнуют и не задевают. Ни с кем из этих людей я не знакома и более чем уверена, что я не встречу никого из них после того, как уеду из Брайтона. Кроме того, – легкомысленно добавила Элиза, причем она сама не ожидала от себя подобной несерьезности, – я никак не могу понять, почему мне нравится, когда восхищаются мной как твоей любовницей.
Эдвард удивился настолько, что был не в силах скрыть своего изумления, он как будто пытался понять до конца смысл того, что она сказала. Надо было отвлечь его и отвлечься самой от волнующих мыслей.
– Эдвард, если ты и впрямь хочешь доставить мне удовольствие, то покажи мне море. Скажу тебе по секрету: я раньше никогда не видела моря.
– Ты никогда не была на море?
– Ни разу. Я впервые на морском курорте.
Эдвард обрадовался.
– Тогда я тебе покажу мое любимое с детства место на побережье, где я любил гулять в одиночестве.
Они сели в его карету, следовавшую все это время за ними по пятам, и поехали к прибрежным скалам. Неподалеку от обрыва, нависшего над морем, карета остановилась. Эдвард помог ей выбраться наружу и повел в сторону узкой извилистой тропинки, которая спускалась до самого берега.
Задержавшись на небольшой площадке на вершине скалы, Элиза с восторгом оглядела бескрайнюю зеленовато-бирюзового цвета морскую гладь, простиравшуюся до самого горизонта. Море завораживало просторами, опьяняло красотой и манило обещаниями смутных надежд.
– Не правда ли, красивый вид? – Шутливый голос Эдварда вывел ее из задумчивости.
– О да! Как приятно, когда прочитанное тобой в книгах сбывается в реальности, причем увиденное совпадает с твоими тайными ожиданиями. Все-таки поэты не обманули, описывая волшебную красоту моря.
Эдвард улыбнулся:
– Это правда, красоту моря трудно выразить словами, сколько бы ни писали о море, всегда можно что-то добавить или уточнить. Бедная, охваченная недоверием Элиза!.Интересно, в чем же поэты обманывали тебя? – Он криво усмехнулся. – Уж конечно, не в том, как они воспевают чувственную любовь?
– Нет, неверно, – не думая, отвечала Элиза. – Скорее даже наоборот: Овидий недооценивает силу наслаждений, испытываемых во время…
Элиза запнулась и смутилась, внезапно поняв, что она невольно проговорилась. Ей не хотелось выслушивать еще одну лекцию о том, как опасно влюбляться в него. Однако Эдвард вместо душеспасительной нотации удивленно посмотрел на нее и сказал:
– Итак, ты хорошо знакома не только с Аристофаном, но и с Овидием.
– Конечно, – сухо ответила Элиза, опасаясь, что он опять начнет подшучивать над ней. Странно, но почему мужчинам кажется смешным, когда женщины испытывают удовольствие от тех же занятий, которые приносят радость самим мужчинам?
Однако Эдвард, внимательно глядя ей в глаза, произнес:
– Да, тут нет ничего удивительного, ты так быстро все схватываешь и так хорошо отстаиваешь свое мнение. В сельской глуши твои интересы и увлечения, наверное, вызывали недоумение. Тебя, должно быть, считали чудачкой.
Элиза впилась глазами в лицо Эдварда, в нем не было ни капли смеха, напротив, оно выглядело серьезным, а взгляд – даже ласковым.
– Возможно, я казалась немного странной. Хотя я как-то мало задумывалась об этом. В отличие от тебя я не собиралась поражать или шокировать своим поведением кого бы то ни было. Мне была больше по душе скромная и тихая роль, но, конечно, не в ущерб моим занятиям и увлечениям. То, что до сих пор девушкам не дозволено получать хорошее образование, моя тетушка полагала вторым из всех наихудших унижений, которые испытывают современные женщины.
– А какое было первым?
– Гм… нерасторжимость брака. Тетушка называла институт брака не иначе как современной формой рабства и всегда строго предостерегала меня ни в коем случае не попадать в эту ловушку.
– А что ты сама думаешь по этому поводу? Ты тоже не прочь освободиться от домашнего рабства?
– Поначалу вовсе нет. Думаю, я была такой же глупенькой и влюбчивой, как и все юные девушки. Когда мне было семнадцать, я испытывала привязанность к старшему сыну викария и следовала за ним на расстоянии, после того как заканчивалась воскресная служба в церкви. Но, став старше, я поняла, насколько была права моя тетушка. Приданого у меня не было, внешностью я тоже не могла похвастаться. Если бы я все надежды на будущее возлагала только на брак, то обязательно разочаровалась бы в жизни.
– Неужели никто из твоего окружения не сумел оценить должным образом твоей природной одаренности, обходительности, наконец, доброго юмора?
– Честно говоря, я как-то не искала такого человека. Браки моих знакомых и подруг вряд ли можно было назвать счастливыми, поэтому я все больше соглашалась с тетушкой, что замужество – это западня для женщины.
– Можно было бы поспорить, хотя твои убеждения насчет брака почти зеркальное отображение моих, но только с точки зрения мужчины. Впрочем, не буду поощрять твой радикализм. Я ведь немало постарался над его разрушением. Давай сойдем вниз к воде.
Они начали спускаться по узкой тропинке, расположенной среди скал. На влажных камнях было скользко, и Эдварду все время приходилось поддерживать ее под руку, чтобы она не поскользнулась, ведь на Элизе были легкие матерчатые туфельки, пригодные для бала, но не для прогулки на побережье.
Опять ее маленькая, но крепкая ладонь лежала в его руке, и опять им овладело странное наслаждение от такой близости, от осознания своей физической силы, которой она так доверчиво подчинялась. В ее доверчивости было нечто волнительное и щемящее душу. Прежние его любовницы, слишком жеманные и чувствительные, чуть ли не падавшие в обморок при малейшей тревоге, нисколько не трогали Эдварда и не вызывали у него никакого желания оберегать их, но с Элизой все было иначе. Как более сильный, он добровольно делился своей силой с более слабым, поскольку догадывался, что Элиза никогда не попросила бы его о помощи, как бы тяжело ей ни было. Даже перед реальной угрозой упасть со скалы и разбиться она не подавала виду, как ей страшно.
Тропинка привела их к проходу между скал, уходивших прямо в море и укрывавших от любопытных глаз.
– Может, войдем в воду? – предложила она.
– Давай. Здесь за скалами нас все равно никто не увидит.
Лицо Элизы раскраснелось от удовольствия, словно лицо ребенка, радующегося предстоящей забаве. Она скинула туфли и стянула узорчатые чулки. Вид ее обнаженных ног взволновал Эдварда, он не мог без тайного волнения смотреть на ее тонкие лодыжки и стройные икры. Той ночью, когда он затащил ее в постель, она была почти обнаженной, но страсть, охватившая его сейчас, нельзя было сравнить с тем грубым вожделением, которое он испытывал в постели. На душе у него стало светло и радостно, его теперешнее состояние не имело ничего общего с теми ощущениями, которые он испытывал при общении с женщинами.
Глядя на ее оживленное лицо, он, в свою очередь, быстро скинул башмаки и чулки. Взяв ее за руку, он первым осторожно ступил в воду, чувствуя, как ее ледяной холод остужает вспыхнувший в нем пламень.
Элиза последовала за ним, судорожно уцепившись за его руку. Набежавшая волна ласково обняла ее ноги. Зеленые глаза Элизы, в которых словно отражался цвет моря, сверкали как настоящие изумруды; от холода и возбуждения ее щеки раскраснелись, отчего ее веснушки выглядели еще ярче и очаровательнее.
Не боясь холодной воды, она смело зашла в воду по колено. Зачерпнув ладонью воду, она попробовала ее на вкус и тут же сплюнула. Но в этот миг их обоих настигла большая волна, окатившая их водой до пояса.
– Мне бы надо было тебя предупредить, – виновато сказал Эдвард. – Морские волны неодинаковы по своей высоте. Жаль, теперь твое платье испорчено.
– Чепуха, высохнет. Платье не стоит того удовольствия, которое я получила от знакомства с морем.
Глядя на нее, Эдвард верил, что не платье, каким бы роскошным и вызывающим оно ни было, сделало Элизу красавицей. Только теперь он начал понимать и тоньше, чувствовать ее обаяние и красоту.
Он не мог отвести от нее взгляда. Нет, она не была красива той общепризнанной яркой красотой, которая сразу бросается в глаза, но, как ни странно, она была для него более желанной, чем все светские красавицы. Эдварда охватило острое желание обнять ее, прижать к себе, осыпать поцелуями ее лицо, грудь… «Мало ли чего тебе хочется». Эдвард мысленно осадил себя. Но в самом деле, что такое с ним происходит? Сколько раз в прошлом он заходил намного дальше в своих отношениях с женщинами: но ни до, ни после интимной близости, он не испытывал никакой излишней сентиментальной чувствительности.
Когда они выбрались на берег, Элиза подняла из воды длинную ленту водорослей и обмотала ее вокруг шеи.
– Ожерелье русалки или сирены, – пошутила она. – Как знать, может быть, оно обладает волшебной силой?
Возможно, так оно и было. Элиза словно околдовала его, точно так же как русалки очаровывали простых смертных, которые подглядывали за их играми в воде. Эдвард действительно чувствовал себя если не очарованным, то, во всяком случае, ослепленным любовью. Иначе невозможно было объяснить неведомо откуда возникшее безудержное желание заключить ее в объятия и целовать, ласкать ее до безумия.
Когда Элиза выжала свою мокрую юбку, ему в голову пришла неожиданная мысль. Она так радовалась никчемному украшению из водорослей, тогда как всего лишь вчера ее оставило совершенно равнодушным настоящее ожерелье из золота и драгоценных: каменьев.
– Ты так можешь заболеть, – упрекнул он ее.
– Вздор. У меня прекрасное настроение. Сейчас выйдет солнце и сразу станет теплее. Кроме того, тетя никогда не баловала меня с детства, так что я совсем не неженка.
– Как я погляжу, тебя мало кто баловал, не так ли? – сказал Эдвард, сгорая от желания заняться именно этим.
От его вопроса Элизе стало неловко. Восторг, вызванный игрой среди волн, увлек ее, а его необычная доброта заставила забыть об осторожности. Нет. Она не должна признаваться в том, как ей порой хочется опереться на чье-либо плечо. Слишком опасно подпускать его так близко.
– Моя мама очень любила меня и всегда баловала. Но она умерла, когда мне было восемь лет.
Элиза запнулась, не зная, что говорить дальше. Прежде всего надо было во что бы то ни стало справиться с волнением, которое вызвал не столько сам вопрос, сколько участие, с каким он был задан. Его вопрос попал в цель. Элизе на миг даже стало страшно: неужели он так хорошо разбирается в том, что происходит в ее душе, в ее переживаниях и слабости?.. В полной растерянности она пробормотала:
– Я часто жалею о том, что не могу поговорить по душам с моей мамой. Мне хотелось бы расспросить ее о многом, особенно о ее жизни.
– Какой же я эгоист! – вдруг вырвалось у Эдварда. – Ты не подавала виду и даже утешала меня.
– О чем ты? Я не понимаю.
– Я постоянно жаловался тебе на мою мать. Но моя мать, какой бы она ни была, жива, а твоей давно уже нет, и ее кончина, конечно, не может не огорчать тебя.
Тактичная и добрая Элиза тут же поспешила его успокоить:
– Вовсе это не эгоизм. У тебя были все основания для того, чтобы поделиться наболевшим. Детские обиды запоминаются на всю жизнь. Да, моя мать умерла, но она любила меня. Я до сих пор помню ее ласки и заботу. Однажды, когда в доме почти нечего было есть, она купила мне на последние деньги куклу. Она научила меня, что значит любить.
– В отличие от твоей моя, конечно, не учила меня любви. Но все равно я вел себя как избалованный, капризный и плаксивый мальчишка.
– Нет-нет, ты злишься на свою мать вовсе не из-за каприза или природной раздражительности. Ее ненависть к тебе не поддается никакому объяснению. Иногда мне кажется, что она действительно не твоя мать. Невозможно представить, чтобы мать могла быть так жестока к своему ребенку.
Эдвард внезапно оживился:
– Неужели ты стала думать иначе? Может, ты нашла в твоих гороскопах какое-то указание, что она не моя мать? Или нечто такое, что наводит на подобную мысль?
Понимая, насколько важно для него ее мнение, Элиза отвечала крайне осторожно:
– Не знаю. Я провела много времени, стараясь как можно лучше во всем разобраться. Но несмотря на все мои усилия, я сумела понять только одно: во всем этом есть что-то странное и загадочное. Но что именно, я пока не могу сказать.
– В таком случае мои подозрения верны. Должно быть, она не моя мать.
Элиза вынуждена была поправить его:
– Гороскоп не может дать точный ответ на такой вопрос. Жаль но не может. Конечно, тебе очень хочется узнать правду. Но если для тебя это так важно, то почему бы тебе не потребовать у миссис Этуотер откровенного ответа? Нет худшей муки, чем терзаться неизвестностью.
– Было бы еще хуже, если бы мои подозрения не подтвердились. Потомку Черного Невилла и родному брату Джеймса и без того нелегко жить. Но если у меня отнимут последнюю надежду, то даже не знаю, смогу ли это пережить.
И опять выражение неподдельного искреннего отчаяния на его лице составило яркий контраст с его намеренно равнодушной позой. Элиза, охваченная сочувствием, намеренно отвернулась, чтобы не выдать своего отношения к нему, побороть желание утешить его. Нет, он не искал ее сострадания. Ее выдержка и спокойствие, только эти качества вызывали его на откровенность. Позволь она себе избыток нежности и сожаления, и тогда нарушилось бы то хрупкое равновесие, установившееся между ними. Нет, лучше по-прежнему притворяться, кривляться и отвлекать его от мрачных мыслей.
Она замялась, ей не хотелось отталкивать его ни притворной холодностью, ни слишком искренне выказанным сочувствием.
– Я понимаю, почему ты не хочешь точно знать: леди Хартвуд – твоя мать или не твоя. Сегодня утром она поразила меня своей откровенной неприязнью к тебе, а также тем, как она путает тебя с твоим братом.
– Каким образом?
– Она назвала тебя бессердечным убийцей, будто ты пошел на бал в тот самый вечер, когда умерла та женщина. Уж кому-кому, а твоей матери было известно, кто виноват в смерти той несчастной. Не могу понять, как мать могла сознательно пойти на ложь – обвинить в таком чудовищном преступлении вместо одного сына другого, невиновного.
Элиза еще не успела договорить до конца, как лицо Эдварда изменилось – оно стало суровым и жестоким. Она чертыхнулась про себя, ругая себя за то, что так глупо и опрометчиво сама завела разговор на такую болезненную тему. Но слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Он прищурился и со злобой даже не спросил, а потребовал:
– Что именно она сказала тебе?
– Она предупредила, чтобы я держалась подальше от тебя. Ты очень опасен, сказала она, и что именно ты стал причиной гибели той несчастной обольщенной девушки.
– Понятно. Ну а ты, разумеется, тут же стала на мою защиту, призвав на помощь авторитет Сириуса и Плеяд?
– Нет, в этом не было необходимости.
– Хвала Создателю, – со злобным видом ответил Эдвард. – Твоя попытка защитить меня лишь увеличила бы ее ненависть ко мне.
– Что ты имеешь в виду? – встревоженно спросила Элиза.
– Она говорила совсем о другой женщине, не о той, которую погубил Джеймс, – сказал Эдвард голосом унылым и безжизненным. – Я действительно виноват в том, в чем она меня обвиняет.
– Ты виноват в гибели другой женщины?
– Да, я погубил ее и поехал на бал, куда мне и доставили известие о ее смерти.
– О нет, Эдвард, – чуть слышно выдохнула Элиза. Нет, он, вероятно, имел в виду нечто другое. Но если это правда? От этой мысли Элизе стало страшно. Глубокое сожаление, которое она испытывала к нему буквально минуту назад, сразу исчезло.
– Ты, кажется, разуверилась во мне. – Он говорил все тем же глухим, мертвым голосом. – Но она сказала тебе правду.
Что-то так сильно и больно укололо Элизу в сердце, что она поняла: нет, это никак не могло быть правдой. Если бы это было правдой, то она не испытала бы столь горячего сострадания.
В ответ на ее немой вопрос Эдвард мрачно усмехнулся и сказал:
– Не вздыхай и не гляди на меня так, как будто думаешь, что я обманываю тебя. Сколько раз я говорил тебе: я дьявол а не человек.
Неужели все, что он говорил, было правдой? Неужели она так самообольщалась?
От страха Элизе хотелось закричать «Да, все правда!», но это был страх из ее прежней жизни, той жизни, где не было ни Хартвуда, ни его силы и поддержки. А тут еще вмешалась слабость, вставшая на сторону страха, слабость нашептывала Элизе, что она обманывает себя, то же самое ей не без злорадства говорила леди Хартвуд. Но в этот миг в ее сердце заговорило мужество, оно встало на защиту Эдварда, горячо уверяя Элизу, что все это ложь, что леди Хартвуд ошибается или, хуже того, обманывает.
Цепляясь за последнюю надежду, Элиза крикнула навстречу ветру:
– Эдвард, я слишком хорошо тебя узнала за эти дни и никак не могу поверить в то, что ты негодяй! Конечно, ты не безгрешен. Но ты хороший человек, можешь мне поверить.
Он резко обернулся и взглянул ей прямо в глаза.
– Нет, поверь ты мне. Я, точно как и мой брат, виноват в смерти одной женщины.
– Скорее всего это простая случайность.
– Нет, это не случайность. Та женщина умерла, более того, я хотел, чтобы она погибла. Я совсем не тот человек, которого ты создала в своем воображении. Я злой, жестокий и бессердечный. Ты хочешь заставить меня поверить, что я не таков. Увы, я намного хуже, чем ты думаешь.
Эдвард повернулся и одиноко зашагал вдоль тропинки, не оглядываясь и не предлагая ей руки. Но, подойдя к подножию скалы, он остановился.
– По крайней мере я не погубил тебя. Давай обувайся. – И с этими словами он принялся надевать свои туфли.
– Нет, постой, расскажи мне, что же произошло, – взмолилась Элиза.
– Не хочу. Кроме того, я поклялся никогда не оправдывать свои поступки. Пустое занятие. Тебе надо знать только, что я недостоин твоей веры в меня.
Он с мрачным видом принялся вытряхивать камешек из одной туфли.
– Сегодня утром я тоже вел себя недостойно. Хорошо зная женщин и желая, чтобы ты осталась, я манипулировал твоими чувствами. Ты совершенно права, когда говорила мне, что тебе надо уехать. Слава Богу, ты напомнила мне, о моих слабостях и пороках. Моя мать тоже говорила правду: находиться рядом со мной опасно. Тебе надо как можно скорее уехать отсюда. Я отдам твои деньги, моему камердинеру, можешь забрать их у него в любое удобное для тебя время.
Элиза стояла, и неприятные мурашки бегали у нее по спине – то ли от холодного ветра, то ли от боли и страха за него. Несмотря на его жестокие слова, в них все равно явственно ощущалась забота о ней. От подобного внимания с его стороны сердце Элизы забилось радостно и взволнованно. Разве она могла покинуть его в такую минуту? Раньше она боролась против любви к нему, потому что полагала, что она ему безразлична. Но теперь, когда и по его глазам, и по его словам было видно, что он к ней неравнодушен, как она могла оставить его? Нет, она не обманывалась. Она ясно видела, как он борется с темными силами своей души, желая помочь ей. Но что, если он не ошибается? Как быть, если все, что он говорит о себе, правда?
Ей надо бы бежать. Бежать, пока он сам ее отпускает, пока еще не поздно. Но она не могла. Было очевидно, что она дорога ему. Эта мысль придала ей решимости предпринять еще одну отчаянную попытку помочь ему.
– Ты говорил, что тебе нужна моя дружба. Если ты пошутил, то скорее над самим собой, чем надо мной. Я веду себя как настоящий друг. И никуда не уеду, пока ты не расскажешь мне всю правду о преступлении, в котором ты себя обвиняешь. Я должна решить, насколько справедливо ты сам себя осуждаешь. Если ты доверяешь мне, то почему не расскажешь обо всем, что произошло?
