Текст книги "Запретная страсть"
Автор книги: Дженни Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава 20
Через час Эдвард торопливо выбежал из дома матери, сжимая в руках драгоценную бумагу, в которой она отказывалась от всех выдвинутых обвинений. Соглашение досталось ему дорогой ценой, но он нисколько не жалел об этом. Деньги не имели для него никакого значения по сравнению с опасностью, нависшей над Элизой.
Стремглав добежав до здания магистрата, он забарабанил кулаками в дверь. Открывший дверь сторож не отличался словоохотливостью. Он сообщил, что судьи нет и что его можно будет увидеть только завтра. На вопрос, где можно найти судью, сторож лишь пожал плечами.
Эдварду захотелось поделиться радостной новостью с Элизой, и он поспешил к дому констебля. Подойдя, он увидел, что дом погружен в темноту: судя по всему его обитатели уже легли спать, Эдвард принялся стучать. Дверь долго не открывали, наконец заскрипел замок; и на пороге он увидел мистера Катбертсона. Констебля почему-то напугал его приход.
– Ее здесь нет, ваша милость. Вы опоздали. Я ничего не мог сделать. Я ведь всего простой констебль, и не мое дело учить его милость, как надо вести дело.
От страха кровь застыла в жилах Эдварда.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Из полиции пришел нарочный и забрал женщину для допроса.
– Допрос? Ночью?
Констебль стоял, переминаясь с ноги на ногу.
– Так принято, когда задерживают женщину, обвиненную в такого рода преступлений. Судья любит допрашивать этих задержанных ночью, причем лично.
Итак, подозрения миссис Этуотер подтвердились. Эдварду стало страшно, но он не утратил самообладания.
– Куда ее повели? Я только что пришел от здания магистрата. У меня на руках бумага, позволяющая освободить задержанную. Но мне там сказали, что судьи нет!
– Угу, обычно допрос проводят в другом здании, – многозначительно произнес Катбертсон. – Но я не вправе открывать вам эту тайну.
Эдвард вытащил из кармана пригоршню золотых монет и показал их Катбертсону.
– Вот. И не будем больше тратить время попусту. Я знаю, тебя можно купить. Говори, где она. Если не скажешь сам, то я вытряхну ответ из тебя вместе с душой.
Напуганный его яростью, констебль не стал ни торговаться, ни спорить.
– Успокойтесь, ваша милость. Мне всегда приятно помочь благородному джентльмену. Как правило, они собираются в заднем помещении старой городской ратуши. Обычно именно там судья лично проводит допрос женщин и сам проверяет их.
– Как давно увели ее?
– Не более получаса тому назад.
Кажется, еще ничего не было потеряно. Эдвард бросил деньги на землю, повернулся и побежал к старой ратуше.
Уже совсем стемнело, когда он добрался до рыночной площади. Мрачная громада полудеревянной ратуши возвышалась в темноте. Внутри ее не было видно, ни огонька. Эдвард дернул за ручку двери, но она была заперта. Он постучал, но никто ему не отворял.
Неужели констебль ошибался? Неужели Элизу отвели в другое место? Ночные сумерки сгущались, длинный летний день уступал очередь ночи. Вдруг он разглядел внутри одного из окон еле заметный огонек. Он подошел поближе.
Точно. В одном из окон, похоже, мерцала свеча. Там действительно был кто-то. Констебль не солгал.
Эдвард вернулся к двери и опять застучал что есть силы. Несмотря на шум, те, кто собрался в той комнате, явно не хотели отпирать дверь. Впрочем, это было вполне понятно, если учесть то преступление, которое они замыслили.
Если бы ему удалось пробраться внутрь и предъявить подписанную матерью бумагу, то у судьи не было бы повода для отказа. Но если судья перевел сюда Элизу для удовлетворения своих порочных, противозаконных желаний, вряд ли он захочет, чтобы посторонний узнал его страшную тайну.
Эдвард еще раз ударил кулаком в дверь, уже больше не надеясь ни на что. Он подумал, не разбить ли ему окно и влезть туда, но тут же отверг эту мысль. Нарушая закон, он вряд ли поможет Элизе. Если только он застанет собравшихся там людей при компрометирующих обстоятельствах, тогда было бы другое дело, но ради этого не стоило подвергать Элизу подобному унижению.
Он мучительно искал выход. Должен же быть какой– то иной способ, вполне законный, с помощью которого можно было бы спасти ее. «Ты же бывший офицер, придумай, как бывало на войне, какую-нибудь хитрость», – напомнил он себе.
Но какую? Эдвард в отчаянии ломал голову. «Надо успокоиться и сосредоточиться. Она в опасности, она в опасности», – твердил он себе. Эдвард вспомнил Элизу, ее утешительные слова, ее подробный рассказ о его гороскопе. О его горячей вспыльчивой натуре, как у людей, рожденных, как и он, под знаком Урана. Он вспомнил, как, описывая его характер, она называла его взрывным, огненным. И вдруг спасительная догадка, яркая как молния, мелькнула в его просветленном сознании. Это была не его догадка, она явно прилетела со стороны, от нее, от Элизы.
Вот он – выход.
Как все просто! Он развернулся и бросился со всех ног к дому матери. Нельзя было терять ни секунды. Надо было действовать быстро и решительно, если он хотел снасти ее.
Глава 21
– Арестованная должна отвечать на вопросы, задаваемые судом! – звучал хриплый противный и невнятный голос.
Элиза стояла посередине комнаты со связанными руками перед дубовым столом и скамьей на которой сидел какой-то подвыпивший судейский чиновник в парике и что-то пытался писать. Сам судья в парике и длинной черной мантии стоял напротив нее, от него тоже сильно пахло алкоголем. Он требовал отвечать на его вопросы.
Но сами вопросы были совершенно непристойны.
Элиза с немым ужасом смотрела на судью, не в силах понять, как мог человек докатиться до такого состояния. Она со страхом прогоняла мысль, куда вели неприличные расспросы, хотя догадаться об этом было нетрудно.
Все началось в сумерках, когда к ней в камеру спустились двое мужчин, отпускавших разного рода скабрезности. Она почти засыпала, вспоминая Эдварда, его неожиданное предложение о браке, свой отказ, вызванный неуверенностью в его постоянстве, но, как бы там ни было, она думала о нем. Она все сильнее и сильнее любила его и уже почти сожалела о том, что не согласилась стать его невестой. Второй мужчина был крепок и мускулист, он очень походил на хищного похотливого самца. От него исходил тошнотворный запах давно не мытого тела, лука и джина. Он плотоядно улыбался, спрашивал, как она себя чувствует, не устала ли после нелегкого дня, и намекал неприличными вульгарными жестами, что впереди ее ждет ночь, полная непристойных забав.
Дрожь пробежала по спине Элизы от подобной грубости. Однако по-настоящему ей стало страшно, когда этот самец привел ее в заднюю комнату старой ратуши.
Там уже находился судья, Элиза сразу узнала его, и знакомое лицо человека, который присутствовал на званом обеде у леди Хартвуд, поначалу успокоило ее. Наверное, ее в самом деле вызвали для допроса. Но тут к ней подошел помощник судьи в сбившемся набок парике, от него сильно разило алкоголем, и Элизе опять стало страшно.
– Я же говорил тебе, Биллингсуорт, что сегодня тебе повезло. На твою долю выпал лакомый кусочек прямо из рук Хартвуда. Проверять такую особу одно наслаждение. Хартвуд знает толк в подобных делах.
Он окинул Элизу взглядом, как будто раздевал ее. Он весь дрожал от нетерпения.
– Чего ж медлить? Пора приступать к проверке ее физического состояния.
– Держи себя в руках, Стенбери! – грозно прикрикнул на него судья. – Всему свое время. Сперва надо составить протокол, расспросить ее как следует. Нельзя отходить от требований судопроизводства, ты же все-таки помощник судьи, а не нарушитель закона. Потом мы перейдем к более приятной части нашего вечера.
Невозможно было представить, чтобы респектабельные джентльмены могли заниматься подобным. Элиза была наслышана о порочности и развращенности, но до сих пор это были всего лишь знания, почерпнутые из романов, а не реальная жизнь, стоящая прямо перед ее глазами. Грубая, неприкрашенная правда, та самая, которая скрывалась за обещаниями ее отца, оставившего ее без гроша, за уверениями Эдварда в намерении ее спасти и бросившего ее на произвол судьбы. Против этой правды она была бессильна, одинока, забыта всеми. Помощи ждать неоткуда. Сознание ее помутилось.
– С-согласен, в-ваша честь, – пробормотал пьяный помощник. – Давайте перейдем к допросу.
– Элиза Фаррел, вы здесь по обвинению в распутстве. Вы должны добросовестно и откровенно отвечать на все задаваемые вопросы. Если вы будете лгать и увиливать от ответа, вы будете наказаны. – Помощник судьи откашлялся. – Известно, что вы находились в связи с лордом Хартвудом, который прославился своим распутным образом жизни. Это правда?
Элиза молчала.
– Лорд Хартвуд слывет искусным любовником, – усмехаясь, прервал его сам судья. – Правда ли, что женщины его любят за его мужское достоинство? Говорят, что оно просто неимоверной длины.
Элиза молчала, пораженная непристойностью вопроса. Но затем от возмущения воскликнула:
– Лорд Хартвуд – благородный человек, не такой, как вы! А его сексуальные возможности не представляют никакого интереса для суда.
– Заключенная должна отвечать на вопросы, – отрезал судья. – Сколько вам было лет, когда вы впервые вступили в половую связь?
Элиза молчала.
Его помощник от возбуждения ослабил штаны.
– Сколько мужчин вы принимали за ночь? – прохрипел он.
– Сколько мужчин вы обслуживали сразу? – закричал следом за ним судья.
– Вам приходилось одновременно обслуживать двух мужчин? – вторил помощник, глаза которого блестели от охватившего его плотского возбуждения. – Не надо разыгрывать перед нами невинную овечку. Нам известно, кто вы. Нам только надо узнать, на что вы способны. Если вы раньше удовлетворяли столько мужчин, вряд ли вы откажете нам в небольшой любезности. Или вы хотите, чтобы мы вытряхнули из вас правду? В самом деле, это будет весьма интересно. Конечно, нам далеко до Хартвуда, но мы постараемся.
Шокированная Элиза уставилась на него. Перед ней стоял человек, воплощавший в себе разврат и продажность. Не странно ли: весь свет считал развратником Эдварда, который был так добр и ласков с ней, а этих жестоких и грубых людей, скрывавшихся под сенью закона, – добропорядочными джентльменами? Лондонский свет называл его распутником, и тот же самый свет не замечал разврата, прятавшегося под маской лицемерия и фарисейства. Не было ничего удивительного в том, что Эдвард презрительно смотрел на окружавший его мир.
Но тут Элиза опомнилась. В ее положении нельзя было предаваться пустым размышлениям. Надо было что-то придумать, если она хотела спастись. Ее сознание судорожно металось из стороны в сторону. Когда она застыла на месте от страха, в глубине ее сознания всплыло лицо Эдварда – затем его голос, приятный, уверенный, обещавший ей все, что бы она ни пожелала.
Но разве мог он спасти ее?! Ни он и ни кто другой не мог вызволить ее отсюда.
– Бессмысленно продолжать дальше допрос, – недовольно заметил помощник. – Она ведет себя словно упрямая ослица.
– Ну что ж, в таком случае от слов перейдем к делу, – согласился судья. – Приступаем к физическому осмотру.
Судья и его помощник подхватили Элизу и положили на стол. Она яростно сопротивлялась, несмотря на связанные руки.
– Тише, тише, – шептал помощник. – Ладно, сейчас привяжем ее ноги, которыми она лягается, как настоящая ослица.
Схватив Элизу за ногу, они привязали ее к ножке стола, затем повторили точно такую же операцию с другой ногой, потом – с руками.
– Больше она не будет брыкаться, – сказал судья, поглаживая ее по обнаженной ноге. Обессиленная Элиза молчала, она боролась до конца, но теперь, судя по всему, все было кончено.
Вдруг за окном на площади послышались звуки то ли выстрелов, то ли взрывов. Комнату озарили желто-красные отблески от вспыхивавших огней.
– Биллингсуорт, что там происходит?
Все бросились к окну. Один из мужчин распахнул рамы, и в комнату проник ядовитый запах пороха. Он становился все сильнее и сильнее.
– Кто-то ведет огонь по ратуше! Неужели в городе беспорядки?!
Последовавшие взрывы убедили всех в обоснованности данного предположения.
– Да это выстрелы! – закричал судья. – Восстание, на нас напали!
– Ратуша может загореться. – Лицо судьи исказилось от страха. – Полиция держит склад пороха в подвале. Мы можем взлететь на воздух в любой момент. Нужно быстрее уносить ноги отсюда.
Толкаясь, все бросились к выходу. Элиза слышала торопливый стук башмаков по каменной лестнице, затем все стихло. Они убежали. Но это служило слабым утешением: она была привязана. Ей больше ничего не оставалось, как покорно ждать взрыва и гибели.
Сколько еще минут или секунд ей осталось жить? Под ней разверзалась темная страшная бездна, за которой не было ничего, кроме смерти. В отчаянии она принялась молиться, но молитва не шла на язык. Вместо нее в ее воображении возник образ Эдварда, его лицо, ласковые руки. Она была не в силах прогнать наваждение. Ей казалось, что она слышит его голос, что она лежит на его груди, в его объятиях, и ей так мирно и спокойно. Ее окутывает со всех сторон его любовь, его нежность.
На площади раздался взрыв оглушительной силы. Она зажмурила глаза, ожидая другого взрыва, который должен был разрушить здание и погубить ее. Элиза не знала, сколько прошло времени – миг, минута или час, но когда она открыла глаза, то увидела перед собой Эдварда. Он торопливо разрезал веревки. Второпях он порезал ее, и боль от пореза на запястье привела Элизу в чувство, Да, она жива. Более того, перед ней был настоящий живой Эдвард, а не его мысленный образ. Но сознание нависшей по-прежнему над ними опасности охватило Элизу.
– Надо бежать! – закричала она. – Здание может взорваться.
– Нет, не может. Нам ничто не угрожает.
– Но взрывы, выстрелы. Один из снарядов может попасть в подвал, где хранится порох, и тогда здание взлетит на воздух.
– Никто не стреляет по ратуше, – усмехнулся Эдвард. – Поверь мне.
Элиза удивленно уставилась на него:
– Но разве на ратушу не напали? Я ведь явственно слышала звуки выстрелов.
– Никто не стреляет, это всего лишь петарды и фейерверки. Видимо, кто-то решил позабавиться, пошалить с огнем. – Он обнял ее, – Элиза, ты в безопасности. Эти взрывы всего лишь забавы одного мальчика, который обожает фейерверки и римские свечи. Ты хорошо знаешь этого мальчика и не раз упрекала его за пристрастие к розыгрышам и шуткам.
– Так это взрываются твои петарды, которые ты привез из Лондона? Значит, ты сдержал слово и спас меня?
– Конечно. Неужели ты думала, что я могу оставить тебя в руках этих свиней?
– Не могу поверить.
– Придется поверить. Я совершил глупость, по моей вине ты попала сюда. Приходится исправлять свои ошибки.
– Но нам надо побыстрее убираться отсюда. Иначе, вернувшись, они арестуют нас обоих.
– За что? Я всего лишь гулял по площади, когда какие-то безобразники начали шалить и запускать фейерверки. Как свидетель, я чист перед законом.
– Но ведь меня задержали за… – Элиза замялась, ей не хотелось вслух произносить слово, означающее преступление, которое ей вменяли в вину.
– Ты свободна! – воскликнул Эдвард. – Я достал у моей матери бумагу, в которой она отказывается от всех своих обвинений.
Итак, справедливость восторжествовала. Она невинна и свободна.
– Но каким образом тебе это удалось?
– Я принес ей извинения, более того, раскаялся в моем поведении, сделал все, что полагается в таких случаях, и она уступила.
– Ради меня ты пошел на унижение? Ты позволил ей взять над тобой верх?
– Элиза, ты упрекала меня, сравнивая с твоим отцом, пропащим человеком, охваченным безудержной страстью к азартным играм. Да, я тоже играл в мою игру, но все-таки не настолько увлекся ею, чтобы перестать отличать вымысел от подлинной жизни, нестоящее от важного. Ты свободна, и против тебя больше нет никаких обвинений.
Она припала к его груди, рядом с ним было так приятно, так покойно. Никогда в жизни ей не было так хорошо, так счастливо на душе. Элиза Намеренно продлевала минуту бесценного блаженства, она впитывала в себя его тепло, ласку и внимание. Боже, какая же она была глупая, что уклонялась, сопротивлялась, бежала от его любви, когда ее губы, руки, душа – все в ней буквально тянулось к нему!
Но тут смутная мысль зашевелилась в уголке ее сознания. Она ведь тоже играла роль, но теперь, после того как лорд Лайтнинг перестал играть, она тоже должна сбросить маску лицедейства. У нее как будто камень свалился с души. Неведомая радость вспыхнула в ее сердце, и она с трудом удержала ее под покровом напускного безразличия, того самого мнимого равнодушия, за которым она так искусно до сих пор прятала свои чувства.
– Ты не так уж и виноват. В том, что меня арестовали, есть немалая доля и моей вины. В конце концов, это ведь была моя идея играть роль твоей любовницы и поехать вместе с тобой в Брайтон. – Она резко выпрямилась и отстранилась от него. – Не стоит тебе укорять одного себя за все случившееся. Я виновата ничуть не меньше тебя. По натуре я такой же страстный человек, как и ты. Уран управляет нашими страстями. Будь ты чуть любопытнее и спроси ты меня насчет моего гороскопа, тогда… Так и быть, признаюсь: в моем гороскопе Уран совпадает с Юпитером, а это говорит о том, что у меня даже более пылкая и страстная натура, чем у тебя.
Пока она несла эту околесицу, Эдвард с нескрываемой нежностью смотрел ей в лицо в поисках ответа на свой незаданный вопрос. Но когда он понял, в чем она боится признаться ему, он нахмурился, выпрямился и одернул на себе сюртук. Закусив губу, он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Наконец ему, как и Элизе, удалось взять себя в руки.
– Я виноват перед тобой, так как очень несерьезно относился ко всему, что представляло для тебя интерес, – признался Эдвард. – Это относится не только к твоим гороскопам. Но теперь я верю многому из того, что ты говорила. Нами действительно управляет планета сюрпризов. Моя жизнь резко изменилась, после того как ты вошла в нес.
– Прошу прощения, если что-то было не гак, – отозвалась Элиза. – Но теперь, когда близок конец, можешь больше не думать об этом.
Глава 22
Когда они вышли на площадь, то попали в толпу людей, которые бегали, кричали, суетились в полной растерянности, не понимая, в чем причина ночного переполоха. Элиза растерялась, но Эдвард твердо держал ее под руку и решительно продвигался сквозь толпу, не обращая никакого внимания на поднятый шум и крики. Карета стояла недалеко. Когда они сели в нее, Эдвард заботливо укутал Элизу меховой накидкой, и только тогда она поняла, как она продрогла.
Карета тронулась. После минутного молчания он тихо обронил:
– Никогда не прощу себе, что подверг тебя такому испытанию, и все из-за моего легкомыслия.
Его голос звучал сдержанно. Но по всему было видно, как нелегко дается ему напускное равнодушие. Элизе тоже хотелось прильнуть к нему, ощутить тепло его груди, но она, как и он, изо всех сил сдерживала свои чувства. Она не должна поддаваться, иначе она опять потеряет голову.
Она не верила в их счастливое будущее. Да, он спас ее из беды, как и обещал, но скорее всего это был последний крик, точнее, отголосок его любви к ней. События прошлого дня и ночи развеяли окончательно все ее иллюзии и мечты, которым она так долго предавалась.
Сколько времени она его знала? Недели две, нет, меньше. Можно ли было за столь краткий срок убедиться в искренности и глубине его чувств? Их соединила на короткий час взаимная страсть, но смешно было думать, что мгновенно вспыхнувшей страсти могло бы хватить на всю их семейную жизнь. Для взаимного счастья нужна была любовь, та самая любовь, которая не ищет личного интереса, не гордится, не раздражается и никогда не кончается. У нее не было ни малейших сомнений, что на такую любовь Эдвард не способен. Как она могла довериться ему, если со временем его чувства к ней охладеют и изменятся? В какой кошмар тогда должен был бы превратиться их брак!
Элиза горько усмехнулась про себя: сейчас, после того как опасность миновала, она, как это ни удивительно, опять ждала от него предложения руки и сердца. Какая же она наивная! Она отказала, причем в довольно оскорбительной форме, задевающей его гордость. Не исключено, что теперь он испытывал к ней такое же отвращение, как к Эстелле, несмотря на то что ее он спас из беды, куда ее завлекла неосторожность их обоих. Сейчас, когда ей ничто не угрожало, он, по-видимому, втайне желал отделаться от нее, поделикатнее и побыстрее. Все-таки он оставался лордом Лайтнингом, эксцентричным и непредсказуемым. Если бы она нуждалась в утешении и поддержке, она обратилась бы к нему в последнюю очередь.
Эдвард как будто прочитал ее мысли.
– К сожалению, тебе придется побыть в моем обществе еще какое-то время. Иного выхода я не вижу. Здесь у тебя нет никого, кто мог бы оказать тебе поддержку, поэтому все заботы о тебе я беру на себя, но только до нашего возвращения в Лондон. Туда мы отправимся немедленно, я заеду всего лишь на пару минут в дом матери, чтобы собрать нужные вещи. Ну а потом мы заедем в магистрат к судье, чтобы оформить твое освобождение и забрать твои вещи, хотя эта скотина не сможет нам помочь. Судья тяжело ушибся, падая с высокой лестницы ратуши. Честно признаюсь, его падение не было случайным, я приложил к нему руку, а также к падению другого негодяя, его помощника. Надеюсь, происшедшее навсегда отобьет у них охоту заниматься подобными грязными делами. Как только достанем твои книги, так сразу отправимся в путь.
– Погоди. Но если ты покинешь Брайтон прямо сейчас, то лишишься права на наследство.
– Я уже получил свою долю, больше мне не надо.
– А как же дом твоей матери? Ведь она потеряет его, если ты уедешь раньше оговоренного срока?
– Не волнуйся, она его ни в коем случае не потеряет. Священник, который исповедовал умирающего Джеймса официально заявил, что брат был не в здравом уме, составляя завещание на смертном ложе. Мать узнала об этом раньше меня. Вот почему она решилась нанести мне удар исподтишка.
– Но если все так, как ты говоришь, каким образом тебе удалось уговорить ее освободить меня?
– Я сделал то, что должен был сделать. – Эдвард слегка смутился. – Не будем больше говорить об этом. Когда приедем в Лондон, – он вздохнул, – я хочу предложить тебе помощь, если, конечно, ты согласишься принять ее, чтобы ты могла поселиться в любом месте, где захочешь, и жить, не испытывая ни в чем нужды. Я не буду докучать тебе своим обществом. Более того, не стану больше приставать с разными сентиментальными глупостями, которые тебе даже неприятно выслушивать.
Элиза кивнула, но не проронила ни слова. Он был прав. Ей уже не хотелось слышать его повторного предложения, потому что сейчас у нее не было ни сил, ни мужества, ни желания дать согласие. Она сидела закусив губу, чтобы не расплакаться, чувствуя на себе нежный взгляд его карих глаз. У нее невольно возникло ощущение, что его взгляд, обладающий магнетической силой, без всяких слов опять делает ей предложение и молча ждет ответа.
Она поглубже спряталась под меховой накидкой и забилась в угол кареты, как бы давая понять, что разговор закончен. Однако молчание длилось недолго. Он опять нарушил его.
– Элиза, мне не хочется говорить на эту деликатную тему, но честь требует прояснить положение дел. Хочу напомнить тебе о моем обещании относительно непредвиденных осложнений после нашей последней ночи…
– Ты широко, раскроешь кошелек и щедро вознаградишь.
– Нет, заблуждаешься.
От неожиданности Элиза тихо вскрикнула.
Неужели ее отказ пробудил в нем гнев, который она угадывала в нем? Неужели он возненавидел ее точно так же, как некогда возненавидел Эстеллу? Она справилась с волнением и, не подавая виду, равнодушно сказала:
– Я беру на себя всю ответственность за то, что совершила позапрошлой ночью. Я больше не невинная дурочка, которую ты затащил к себе в карету. Я знала, к чему может привести то наше свидание, и не собираюсь быть тебе в тягость.
– Ты не поняла меня, – прервал он ее несколько сбивчивую речь. – Ты никогда не будешь мне в тягость. Я хотел только сказать: если у тебя будет ребенок, ты должна будешь выйти за меня замуж. Я не позволю, чтобы мой ребенок рос с клеймом незаконнорожденного. Да, я знаю, ты боишься повторить судьбу твоей матери, но я докажу тебе, что я не похож на твоего отца. В случае необходимости я все устрою таким образом, что ты нисколько не будешь сожалеть о нашем браке. У меня к тебе нет и не будет никаких претензий. Ты вольна жить так, как тебе хочется. Возможно, ты права: чем скорее ты вернешься к твоей прежней жизни, тем будет лучше для нас обоих.
От его слов у Элизы на душе стало и тепло и горько. В отличие от него она уже знала, что никакого ребенка у них не будет. Сегодня утром у нее, как обычно, начались месячные. Итак, скоро они будут в Лондоне, где и расстанутся навсегда. А у нее останутся яркие воспоминания о нескольких блестящих днях, полных жизни и любви. Кроме того, в ее памяти на всю жизнь останется его лицо, светлые волосы, карие глаза. Она бросила на него исподлобья взгляд, и в колеблющихся ночных тенях его лицо выглядело как загадочная маска, которую лорд Лайтнинг надевал, когда хотел спрятать под ней подлинное лицо Эдварда Невилла.
Ей тоже захотелось хотя бы на минуту надеть подобную маску, чтобы скрыть под ней невыносимую душевную боль, но у нее не было такой маски. Как было несправедливо: чувствовать столько любви и в то же время осознавать, как это нехорошо и опасно! Открыть свою любовь, отдаться ей безрассудно означало бы навсегда связать свою жизнь с его жизнью. Слишком дорогая цена.
– Благодарю вас, ваша милость, – пробормотала Элиза.
Ее тетушка говаривала: «В жизни есть вещи, которых нам лучше не знать». Однако она ни словом не говорила о страданиях, вызванных неопределенностью и неизвестностью.
Вскоре карета подъехала к дому леди Хартвуд. Дом стоял погруженный во мрак и тишину, по его фасаду скользили ночные тени.
– Согрелась? – спросил Эдвард. – Посиди здесь, думаю, ты не испытываешь ни малейшего желания заходить туда. Я быстро, только соберу свои вещи.
– Да, я лучше подожду тебя в карете.
Она подумала, что он поцелует ее, – увы, напрасно. Эдвард выпрыгнул наружу, оставив ее наедине со своей грустью. Она уютно закуталась в меховую накидку, чувствуя, как постепенно уходят прочь вместе с ознобом и ее страхи.
От тепла ее потянуло в сон. Но вздремнуть ей не дали. Едва она удобно прикорнула в углу, как дверь кареты открылась и внутрь заглянул слуга леди Хартвуд.
– Леди Хартвуд просит вас уделить ей несколько минут.
Элиза зябко передернула плечами. Она совсем не хотела видеть ту женщину, из-за злобы которой ее арестовали.
– Леди Хартвуд не потерпит отказа, – встревоженно заметил лакей. – Она требует, чтобы вы поговорили с ней.
Элизе очень хотелось отказать, чтобы осадить зазнавшуюся гордячку, но у нее не было сил ссориться. Тем более ей уже нечего было опасаться, так как леди Хартвуд получила то, что хотела. Ну что ж, почему бы не пойти навстречу пожилой леди, тем более что это уже не имело никакого значения. Завтра она уже будет в Лондоне, вернется к прежней жизни и скорее всего больше никогда не увидится ни с лордом Лайтнингом, ни с его матерью. Пусть даже леди Хартвуд хочет ее обидеть напоследок, рядом с ней Эдвард, он сумеет защитить ее. Собравшись с духом, Элиза вылезла из кареты, и лакей проводил ее в дом.
Леди Хартвуд поджидала ее в гостиной, сидя в своем кресле. При появлении гостьи она опустила руки, в которых была какая-то вышивка, выпрямилась и взглянула на Элизу так, как будто перед ней стояла горничная, уличенная в воровстве.
– Итак, тебе удалось выбраться из незавидного положения целой и невредимой, хотя ты вполне заслуживала наказания. Ты ведь знаешь, кому обязана своим спасением: только мне. Я пригласила тебя для того, чтобы выслушать изъявления признательности. Что же ты молчишь? Неужели тебе не известно, как следует благодарить тех, кто знатнее и добродетельнее тебя?
Элиза вздрогнула и гордо выпрямилась. Она не позволит себя запугать.
– Того, кто спас меня, ваша милость, я уже поблагодарила. Я имею в виду вашего сына, именно он, а не кто иной спас меня.
– Глупышка. Наверное, по своей глупости ты полагаешь, он сделал это, потому что любит тебя.
– Ошибаетесь, я так не думаю. Ваш сын – благородный и честный человек, он поступил так, как должен был поступить.
– Такие слова, как «благородство» и «честь», довольно странно слышать из уст такого создания, как ты, – презрительно бросила леди Хартвуд. – Если мой сын сказал, что спас тебя по любви, то ты будешь простушкой, если поверишь ему. Он эгоист и самовлюбленный нарцисс. Для него это просто очередное увлечение, которое скоро пройдет.
Элиза поежилась. Ей стало грустно и больно. Леди Хартвуд умела ткнуть пальцем в самое больное место.
Она нагнулась к девушке и зловеще прошептала:
– Мой сын не говорил тебе, сколько стоило ему твое освобождение?
– Нет, ничего, – удивилась Элиза.
– Как это благородно с его стороны! – съехидничала леди Хартвуд. – Для него, наверное, это было немалым потрясением. Хотя я думала, что он рассказал тебе, во что ему обошлась его любовь. Иного способа удержать тебя рядом у него больше не было. Он как-то намекал, что ты постепенно утрачиваешь интерес к нему, а для Эдварда нет ничего обиднее, если не он первым бросает женщину, а она его.
Наконец-то до Элизы дошел смысл слов, сказанных матерью Эдварда.
– Лорд Хартвуд заплатил вам, чтобы спасти меня?
– И очень много. С его стороны было весьма неблагоразумно хвастаться передо мной своим богатством.
Леди Хартвуд взяла вышивание и сделала один-два стежка.
– У него не было иного способа смягчить меня. Желание прожить остаток лет со всеми удобствами перевесило мое желание видеть тебя повешенной. Соглашение, которое он подписал, обеспечивает мне безбедное существование до конца моей жизни. Такова цена твоей свободы, ха-ха, юная леди. Но когда ты надоешь ему и он бросит тебя, По крайней мере тогда ты сможешь утешаться мыслью, что ни одна из его любовниц не обходилась ему во столько, во сколько обошлась ты.
Элиза отвернулась от своей мучительницы. Одна мысль, что Эдвард ради ее спасения согласился на такую жертву и ни словом не обмолвился об этом, растрогала ее, а ведь она тоже упрекала его в эгоизме. Поступок Эдварда мог совершить только великодушный человек, а не обидчивый себялюбец, которым его рисовала мать.
Элиза чуть помедлила, собираясь с мыслями. Решительно тряхнув головой, она возразила:
– Напротив, я всегда буду чувствовать себя в неоплатном долгу перед ним. Я сохраню в памяти его великодушный поступок до конца моей жизни. Но вы заблуждаетесь, думая, что он, проявляя такую неслышную щедрость, пытался заставить меня остаться с ним против моего желания. Он ни словом не обмолвился о деньгах и не пытался подчинить меня своей воле. Однако мы с ним расстанемся, как только доберемся до Лондона.
