Текст книги "Запретная страсть"
Автор книги: Дженни Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– В таком случае пойди и расспроси мою мать. С какой радостью она опишет тебе все подробности!
– Нет, твоя мать ненавидит тебя. Я хочу все услышать от тебя, и только от тебя. Лучше я подожду, пока ты сам не расскажешь.
– Тогда тебе придется очень долго ждать.
– Как бы там ни было, но я не уеду до тех пор, пока не услышу от тебя эту историю.
Эдвард пожал плечами:
– Боже мой, ну почему все надо обязательно портить! Нам ведь было так хорошо вдвоем. Ради чего разрушать приятные воспоминания? Чтобы расстаться со взаимной неприязнью после того, как ты на самом деле убедишься, что я негодяй?
Не говоря больше ни слова, он взял ее под руку и повел по тропинке наверх.
Глава 13
Доехав до дома, Хартвуд тут же оставил Элизу и прошел в свою комнату. Поднявшись к себе в мансарду, Элиза принялась опять рассматривать его гороскоп.
Неужели все, что он говорил, правда? От былой уверенности в том, что он ошибается, почти ничего не осталось. Неужели Эдвард которого она узнала, способен на преступление? Неужели он может погубить женщину и танцевать на балу, когда труп несчастной жертвы еще не остыл? Белое превращалось в черное, а жизнь – в кошмар. Она пристально вглядывалась в гороскоп. Знакомые знаки и символы плясали у нее перед глазами. Неужели она что-то упустила из виду или неправильно истолковала?
Луна связана с Марсом, Дом Смерти – место любовной связи или место смерти? Элиза поежилась. Неужели, увлекшись красотой и обаянием Эдварда, она видела лишь то, что хотела видеть?
А вот и Сатурн! Раньше она недооценивала его влияние. Сатурн говорил не только о тяжёлом детстве Эдварда, но и о жестокости, бессердечии в любовных отношениях, о его холодности в роли любовника. Более того, Сатурн противостоял созвездию Льва, а его зловещее влияние могло означать именно то, о чем с такой болью и злостью говорил Эдвард, – что он не способен любить.
Но почему только сейчас она обратила на это внимание? Снова и снова просматривая его гороскоп после их знакомства, ей следовало бы ругать себя за недостаток объективности, ведь, чего греха таить, она увлеклась им. Но ведь тогда, когда она впервые читала его в гримерной Вайолет, она совершенно не знала Эдварда. Разве она тогда ошибалась, когда ясно видела, как ему нужна любовь?
Или все это одна видимость? Преисполненная дурных предчувствий, она вдруг услышала внутренний голос, сказавший внятно и четко правду, которую она старательно прятала от себя. Причина, по которой она так внимательно изучала его гороскоп, заключалась в том, что она боялась взглянуть в свой и сравнить оба гороскопа.
Элиза все-таки, достала лист бумаги с истрепанными углами. Как часто они вместе с тетей сидели над ним и обсуждали его детали! И вот теперь она столкнулась с тем, о чем ее столько раз предупреждала тетя. Она накликала на себя беду.
Лорд Лайтнинг не был единственным, кто находился под влиянием своенравного Урана. Уран сочетался с ее Юпитером, планетой, сулившей избыток и крайности.
Он располагался в Доме Любовников, именно в том месте, где больше всего была вероятность излишеств и крайностей. Но все было не совсем уж плохо, если бы не еще одно обстоятельство. Юпитер и Уран соединялись с Солнцем, которое как раз размещалось в Доме Сексуальных Отношений, вставал вопрос: каким образом можно было объективно оценивать человека, который пробуждал в ней все то, чему она так боялась дать волю?
«Мироздание полно тайн. Разумеется, нам известно далеко не все», – часто приговаривала тетушка Селестина.
Но у Элизы не было иного выхода. Ей надо было знать все, и как можно быстрее. Неужели она влюбилась в бессердечного губителя женских сердец? Была ли права ее тетя, считавшая Элизу импульсивной и безудержной натурой и предрекавшая, что Элиза плохо кончит, пожалуй, даже хуже, чем ее мать?
Вероятно, тетя была права.
Судя по всему, лорд Лайтнинг был воплощением того грозного и дурного, о чем ее предостерегала тетя. Неужели она не в силах сопротивляться его влиянию? Неужели это предопределено? Ограниченная такими чертами характера, как скрытность и сдержанность, она внезапно была очарована той свободой, которую он позволял себе.
Неужели из-за этой его мнимой свободы она упустила из виду очевидное? Человек, не связанный никакими обязательствами перед обществом, может легко заходить еще дальше и пренебрегать основополагающими ценностями, в том числе и человеческой жизнью.
Измученная подозрениями Элиза не находила покоя. Однако внутренний голос нашептывал ей, что она не права. Тот мужчина, к которому ее тянуло, был не только лордом Лайтнингом. Теперь он стал для нее Эдвардом, более того, грустным мальчиком, который порой выглядывал из-за его блестящих глаз, словно умоляя ее не бросать его. Нет, Эдвард не по своему желанию презрел законы общества. В его словах и делах скрывалось нечто большее.
Нет, ей надо докопаться до истины, прежде чем она уедет отсюда. Теперь это слишком важно. Если она заблуждается ион действительно виноват, ну что ж, в таком случае она оставит его, что бы там ни говорили звезды. Но только после того, как она убедится. А пока она должна мужественно смотреть опасности в глаза и не позволить ее собственной трусости погубить их обоих.
Элиза бросилась на постель и забылась в тяжелом сне. Ей снилось, что ее качают вверх-вниз морские волны, ярко освещенные холодным светом звезд. Ее сон был тревожен и неглубок. Незадолго перед рассветом она проснулась. Пора было одеваться и идти вниз. Она надела одно из платьев Вайолет, которое теперь не вызывало у нее былого смущения, даже напротив, такой вызывающий наряд укреплял в ней мужество, так ей необходимое.
Спустившись, она обнаружила, что Эдвард куда-то ушел, и, как сказал его камердинер, хозяин вернется очень поздно, только к вечеру. Затем камердинер подал полный кошелек, который лорд Хартвуд поручил передать ей, а затем, если она пожелает уехать в Лондон, он поручил проводить ее до станции дилижансов.
Однако Элиза отказалась от денег, чем вызвала неподдельное удивление у камердинера, не говоря уже об отказе отправиться в Лондон. Бедняга буквально остолбенел на месте с полуоткрытым ртом. Весь день она провела, гуляя в одиночестве вдоль морского берега и пытаясь привести в порядок мысли.
Вернувшись к ужину, она неожиданно натолкнулась в холле дома на джентльмена, очень смахивающего всем своим видом на священника. Он сидел на стуле, постукивая подошвами туфель о пол и явно поджидая кого-то. Увидев входящую Элизу, он поспешно вскочил, но заметив, какой на ней шокирующий наряд, он отпрянул от нее словно от прокаженной. Элиза хотела пройти мимо, не вступая ни в какой разговорено джентльмен, вытянув перед ней руку, обратился к ней:
– Постойте, мне надо поговорить с вами.
Элиза остановилась настороженно. Благообразный джентльмен откашлялся, пошевелил губами, явно готовясь к выступлению, и наконец произнес целую проповедь:
– Женщине, и такой юной, не стоит вступать в предосудительные отношения с теми, кто намного выше по своему положению! Вы злоупотребляете добротой леди Хартвуд! Вы зашли слишком далеко! Но даже сейчас настолько велико христианское смирение леди Хартвуд, что она предоставляет вам возможность вернуться на стезю добродетели. Она упросила меня найти для вас укромное пристанище, где вы могли бы раскаяться в своих грехах, трудиться и уповать на Божье милосердие. Доброта леди Хартвуд просто поразительна, но ее терпение не безгранично. Если вы хотите избежать наказания, заслуженного из-за ваших грехов, я настоятельно советую вам именно теперь принять ее предложение.
– У меня нет ни малейшего желания что-либо менять в моем положении.
– Увы, именно такой ответ я и ожидал услышать, – сказал священник с сокрушенным видом. – Ну что ж, больше не буду докучать вам просьбами, вы не стоите того, чтобы о вас заботились. Вы бесстыдная потаскушка, и леди Хартвуд будет права, если избавится от вас.
В этот момент изнутри дома раздались грузные шаги, направлявшиеся явно в сторону холла. Священник почтительно склонился, как только в проеме двери возник слуга и пригласил его в гостиную, где его уже ждала леди Хартвуд. Элиза поспешно прошла в библиотеку в еще более подавленном настроении, чем утром. Она то и дело напоминала себе об обещании, данном Эдвардом: ей ничто не может угрожать. Однако возмущенный тон священника свидетельствовал об обратном. А от его заключительных слов вообще веяло слабо прикрытой угрозой. Впервые Элиза горько пожалела о том, во что она ввязалась. Как ей хотелось в этот миг оказаться под спокойным и безопасным кровом тетушкиного дома!
Удалившись в свою комнатку в мансарде, она принялась обдумывать свое положение, но мысли ее были грустными. Наконец пора было спускаться вниз. Но едва она сошла с лестницы, как нос к носу столкнулась с леди Хартвуд. Заметив Элизу, та ехидно улыбнулась, словно обрадовавшись чему-то.
– Как я погляжу, твое общество уже прискучило моему сыну. Прислуга поговаривает, что вчера вечером он ушел в игорный клуб, где также много продажных женщин.
От такого откровенного намека лицо Элизы исказилось от боли.
– Ты свое отслужила, – безжалостно продолжала леди Хартвуд. – Больше ты ему не нужна. С твоей помощью он позлил меня и вскоре, поверь мне, отделается от тебя. Несмотря на мое предупреждение, ты влюбилась в него и совершила страшную глупость. Что, впрочем, нисколько не удивительно. Говорят, некоторые дурочки пишут любовные письма заключенным Ньюгейтской тюрьмы, которые осуждены на смертную казнь.
Доведенная до крайности ее оскорбительными выпадами, Элиза не выдержала.
– Если ваш сын действительно совершил убийство, разве его не ожидает заключение в Ньюгейте? Даже знатный дворянин не может гулять на свободе, если он совершил убийство. Я все равно не могу поверить, чтобы ваш сын убил кого-нибудь. Вы просто хотите уверить меня в том, чего он никогда не делал.
– Ты влюблена в него по уши, – с откровенным злорадством сказала леди Хартвуд. – Какая же это глупость с твоей стороны!
– Ничего подобного. Просто я не могу поверить, что он виновен в том, в чем вы его обвиняете.
– Однако он виновен.
– Но тогда должно быть какое-то объяснение. Может, та женщина умерла при родах? Если он, как и его брат, погубил соблазненную им женщину, то это, конечно, ужасно, однако это все-таки не убийство.
– О, как бы тебе хотелось, чтобы все разъяснилось, не так ли? – Леди Хартвуд осклабилась – Но у тебя ничего не выйдет. Я ничего тебе не намерена объяснять. Ты бесстыдная потаскушка и заслуживаешь ту участь, которая ждет тебя.
– Как бы там ни было, но мне надо знать, почему вы так ненавидите вашего сына. – Элиза от волнения едва ли не кричала. – В чем же его вина, если вы никак не хотите простить его?
– А тебе какое дело до этого? Ты ведь все равно будешь любить его, какое бы преступление он ни совершил.
– Я не люблю его, но мне надо знать правду. Я хочу понять ради собственного спокойствия, что он за человек.
– Понять? Скоро ты все поймешь, – загадочно ответила леди Хартвуд. – Почему бы тебе самой не спросить его: хорошо ли ему было прошлой ночью в публичном доме?
– Очень хорошо, матушка. Я с превеликим удовольствием посетил это заведение. Больше у тебя нет вопросов, адресованных мне?
– Нет, больше нет! – отрезала леди Хартвуд и, повернувшись, пошла прочь, намеренно сильно постукивая палкой по полу. Как только стихли ее шаги, Элиза осталась наедине с Эдвардом.
Он стоял у подножия лестницы и смотрел на нее ироничным, слегка высокомерным взглядом, которым, как теперь знала Элиза, он отгораживался от всех людей.
– Почему ты не уехала? Разве мой камердинер не передал тебе оставленные мной деньги? – едва ли не сердито спросил он.
– Я говорила тебе, что не уеду до тех пор, пока ты не расскажешь всю правду о том преступлении, в котором обвиняешь себя.
– Какое это имеет значение? Разве тебе не достаточно просто знать, что я совершил преступление?
– Нет, не достаточно. Мне надо понять. Я не могу уехать, не разобравшись в тех причинах, которые двигали тобой. Возможно, я неправильно истолковала твой гороскоп. Если я ошиблась, то должна понять почему. Не зря говорят, что на ошибках учатся.
– A-а, ты хочешь вытащить из меня мои тайны для того, чтобы стать более мудрым астрологом?
– Или более мудрой женщиной, – тихо возразила Элиза. – Если все то, что ты говорил о себе, правда и если я была так слепа, то нахожусь в явной опасности, об этом как раз не устает повторять мне твоя мать. Я должна научиться видеть правду, какой бы неприятной она ни была.
Хартвуд опустил голову, словно незримая тяжелая ноша придавила ему плечи.
– Даже сейчас ты очень серьезна. Другая женщина на твоем месте оросила бы меня слезами.
– С какой стати мне плакать?
– В самом деле, с какой? – как всегда, полушутливо полусерьезно, отвечал Хартвуд. – Ты призналась моей матери, что не любишь меня. А мне ведь известно, что ты не любишь лгать, во всяком случае, ей по отношению ко мне. Значит, это правда. Правда и то, что я был сегодня ночью в борделе.
– Какое мне дело до того, куда ты ходишь?
– Неужели ты не испытываешь ни малейшей ревности?
Элиза закусила губу, не желая показывать, насколько ее обидел его жестокий ответ. Она изо всех сил стиснула пальцы в кулак и спрятала его в складках платья, чтобы унять охватившую ее горькую обиду.
– Разве можно рассчитывать на твою верность? – наконец выдавила она. – Ты же лорд Лайтнинг, прославленный своим непостоянством. Что ж тут удивительного? Ты бросаешь прежнюю любовницу тем более не настоящую, и падаешь в объятия другой.
Эдвард нежно взял ее за руку.
– Но ты забыла о другом. Лорд Лайтнинг непредсказуем. Твое суждение обо мне поспешно. Да, я действительно был в публичном доме, но вовсе не для того, чтобы утешиться в объятиях какой-нибудь красотки. Я хотел поговорить с Тамуортом, а публичный дом – это единственное место, где точно знаешь, что найдешь его.
У Элизы сразу отлегло от сердца..
– А зачем ты искал Тамуорта?
– Хотел как следует вбить в его тупую башку, что если я однажды пожалел его презренную жизнь, то в другой раз пусть не рассчитывает на поблажку. Впредь пусть не забывается и не говорит о тебе в таком оскорбительном тоне.
– И ты сказал это ему, несмотря на то что я должна была уехать сегодня утром?
– В результате все приобрело еще большее значение. Теперь ты стала общепризнанной моей любовницей. И поэтому после того как мы расстанемся, без моего покровительства ты окажешься в очень опасном положении. – Он запнулся. – Но я надеюсь, что ты не уедешь.
– Нет, во всяком случае, до тех пор, пока не услышу от тебя твою историю.
– Видимо, придется рассказать, иначе ты не отстанешь от меня, – улыбаясь, ответил он. – Тебя нельзя испугать. Тебя нельзя заставить ревновать. Ты можешь стоять передо мной и не моргнув глазом выслушивать разные нелепицы и несуразности, которыми я тебя угощаю. Ты словно сфинкс, ждущий от меня правильного ответа.
Не в силах сказать хотя бы слово, она кивнула.
Судя по насмешливому выражению его лица, можно было подумать, что он, как всегда, посмеивается над ней, если бы не хриплый голос, в котором отчетливо звучало скрытое волнение.
– Пойдем. Полагаю, на морском берегу будет удобнее поговорить, там нам никто не будет мешать. – Он покачал головой. – Когда ты все узнаешь, думаю, тогда ты оставишь меня в покое.
– Как вам будет угодно, ваша милость.
Эдвард поморщился. Ее подчеркнуто вежливый ответ, устанавливающий дистанцию между ними, пришелся ему не по вкусу, но поправлять ее он не стал.
– Честно говоря, даже не знаю, хочется ли мне этого или нет, – признался он. – Но благодаря твоему доверию, нет, твоей вере в меня, я все больше меняюсь, становлюсь другим.
В карете они подъехали к тому же самому месту, где накануне он показывал ей море. Приказав кучеру ждать их возвращения, Эдвард повел Элизу вниз.
Они шли в молчании. Заунывные порывы ветра и мерный шум моря лишь подчеркивали его. Эдвард шел быстрым шагом, так что она едва поспевала за ним.
У самой кромки берега он остановился, собираясь с мыслями, окинул взглядом море, как бы черпая в его безграничном просторе уверенность, и, кашлянув, начал говорить спокойно и взвешенно:
– Мне было семнадцать, когда мать заставила меня взять на себя вину брата в гибели той несчастной женщины, о которой я уже рассказывал. Но я не говорил тебе, что незадолго до этого я неформально обручился с дочерью наших соседей по поместью. Ее звали Эстелла Хар– тингтон. Она была чуть моложе меня. Мы дружили с детства. Она была очень красивой, и я влюбился в нее. Однако ее небогатые родители без особого восторга встретили известие о нашей любви. Я ведь был младшим сыном и поэтому не считался завидным женихом. Однако я сумел уверить Эстеллу, что смогу заработать много денег, добьюсь успеха в жизни, а затем мы поженимся. В знак моей верности я подарил ей кольцо.
Но потом до нее дошли слухи о моем бесчестном поступке. Эстелла разорвала помолвку и отослала мне по почте мое обручальное кольцо. Она стала избегать меня, не желая вступать в какие бы то ни было разговоры. Я пытался встретиться с ней, объясниться, но все мои усилия были тщетными. Раньше она клялась, что любит меня, и вот под влиянием одних лишь слухов ее отношение ко мне резко изменилось. А через несколько недель я узнал о ее помолвке с каким-то виконтом, богатым, но бывшим намного старше ее.
Я был молод, и, как это ни смешно звучит, мое сердце было разбито. Не буду описывать мои страдания после того, как Эстелла бросила меня. Могу лишь сказать, что мужчины переживают измену не менее мучительно, чем женщины. – В подтверждение своих слов он с яростью ударил ногой по куче слежавшегося песка, подняв столб пыли. – Стремясь забыть как можно скорее обо всем, я с головой погрузился в светскую жизнь, полную развлечений и удовольствий. А потом, надо ведь было думать о будущем, купил на патент офицерский чин и отправился воевать во Францию.
Вернувшись через несколько лет в Лондон, я не искал встречи с Эстеллой. Вскоре я разбогател, удачно вложив деньги в несколько торговых предприятий. Как легко можно было предугадать, брак Эстеллы оказался несчастливым. Ее муж быстро охладел к ней. Причем их взаимное охлаждение лишь возросло после того, как стало ясно, что Эстелла не может подарить ему наследника.
Мы с ней встретились совершенно случайно. И вот тут она вдруг призналась, что совершила ошибку, отвергнув меня. От отчаяния или в порыве безумной надежды она сама предложила мне стать моей любовницей.
Эдвард остановился, явно собираясь с духом.
– Я принял ее предложение. Думаю, мое согласие вызовет у тебя скорее законное осуждение, чем сентиментальное желание оправдать мой поступок. Я сделал ее любовницей совсем не потому, что питал к ней какие-то нежные чувства, ничего подобного. И даже напротив: я согласился, потому что все эти годы надеялся, что смогу ей отплатить той же самой монетой, что когда-нибудь заставлю ее страдать точно так же, как некогда она заставила меня, не дав мне возможности все объяснить.
Он запнулся и пристально посмотрел Элизе в лицо, как бы выискивая там следы неприязни, но она постаралась ничем не выдать своих чувств.
Эдвард глубоко вздохнул и опять продолжил:
– Итак, хотя я ничего к ней не чувствовал, кроме презрения, я притворился, что очень рад нашему сближению. Я постарался привязать ее как можно сильнее к себе. Подарки, лесть и преклонение перед ее красотой, чувственные наслаждения, которых она не знала в браке, – я использовал весь арсенал средств, чтобы завоевать ее сердце. А когда я убедился, что она привязалась ко мне всей душой, я сыграл с ней злую и жестокую шутку.
Однажды, когда она ждала меня, чтобы вместе поехать за город на уик-энд, я написал ей письмо, где прямо заявил, что связь с ней мне надоела, что пора этому положить конец. Я сказал ей, что не могу ее любить в ее новой роли модной и дорогой куртизанки, что презираю ее. Мне не хочется повторять всего того, что было в том письме. Я знал, что мои слова обязательно попадут в цель. Момент был выбран удачно, Эстелла была беззащитна, а я – безжалостен и жесток. – Он злорадно ухмыльнулся: – Мне нравится быть жестоким. И я умею им быть. Запомни это покрепче.
Элиза наклонила голову, чтобы он не заметил на ее лице предательского выражения сочувствия. Она не сомневалась: бессердечный человек рассказал бы все иначе, а скорее всего вообще уклонился бы от подробностей.
– Мой расчет был верным. Эстелла, поняв, кого она лишилась, совсем потеряла голову. Однако ее поведение оказалось для меня совершенно неожиданным. Она начала буквально преследовать меня по пятам, умоляя дать ей еще один шанс. Теперь наступила моя очередь избегать встреч с ней. Однако ее настойчивость лишь увеличивалась. Она по ночам стояла под окнами моего дома, умоляя меня сойти к ней. Более того, она прокралась в мой клуб и устроила там мне сцену, снова умоляя о прощении. Ее муж, конечно, не мог вынести такого позора, он выгнал Эстеллу и, как поговаривали злые языки, начал бракоразводный процесс.
К тому времени я не только насладился местью, но даже сожалел о том, что затеял. Куда бы я ни пошел, везде натыкался на Эстеллу. Она вела себя как помешанная. Если ей удавалось поймать меня в общественном месте, она устраивала мне истерические, жуткие сцены, обвиняя во всех грехах. Мне все так осточертело, что я только мечтал о том, как бы отделаться от нее.
Однажды мне принес от нее письмо один из ее слуг, который почти умолял меня тут же прочитать его. Когда же я сказал, что мне некогда читать всякую чепуху, он заявил, что его хозяйка угрожала покончить с собой, если я не отдам слуге ответ на это письмо. Я бросил письмо нераспечатанным в стол и велел слуге убираться, прибавив, что она вольна поступать так, как хочет, да и черт с ней.
Взволнованный Эдвард умолк, явно собираясь с духом.
– На следующий день ее тело выловили из Темзы. Она бросилась в реку с Тауэрского моста, для надежности набив карманы платья камнями. Когда печальное известие дошло до меня, я распечатал письмо, в котором она умоляла меня встретиться с ней на Тауэрском мосту. Кроме того, она писала, что горько сожалеет о том, как жестоко она обошлась со мной в юности. Эстелла просила дать ей шанс объясниться, вымолить у меня прощение, а затем она обещала оставить меня навеки. Она писала, что не может жить с чувством вины, что понимает, как ее жестокость превратила меня в ожесточенного и злого человека. Очевидно, она ожидала, что, прочитав ее письмо, я поспешу спасти ее. Увы, я письма не читал, и от отчаяния она решилась на самоубийство.
Страшный монолог прекратился. Эдвард вопросительно взглянул на Элизу, словно искал у нее поддержки.
– Ты думаешь, что я должно быть, горько сожалело содеянном. Наверное, ты представляешь все это трагическим стечением обстоятельств: не прочитал, не пошел и не успел спасти Эстеллу. Вероятно, ты по своей доброте считаешь, что если я подстрекал ее к самоубийству то не нарочно. Я даже уверен, что ты нисколько не винишь меня в ее смерти, ведь в конце концов, я не отрубил ей голову топором, не поднес яду в бокале с вином. Так вот, ты ошибаешься, – Он ухмыльнулся. – Я едва ли не обрадовался известию о ее гибели. Первой мыслью было то, что больше она не будет преследовать меня. Я даже хвалил себя за то, что не читал ее письма. Смерть Эстеллы ничего, кроме радости и облегчения, у меня не вызвала. Вот тогда я понял, что ничем не отличаюсь от отца и брата, что я их наследник – плоть от плоти. Я именно убил Эстеллу, расчетливо, как будто подал ей бокал с ядом, и нисколько не раскаивался. На сердце у меня было светло и покойно. Моя мать сказала тебе правду, той же ночью я отпраздновал известие о ее смерти, отправившись на бал.
На лице Эдварда возникло мучительное выражение, он хвастался и одновременно как будто искал у Элизы утешения и оправдания его бесчестному поступку.
Однако Элиза молчала. Она интуитивно понимала, что ему в его положении нужно не ее сочувствие, прежде всего ему надо было, оправдаться перед самим собой. Благоразумное молчание было лучшим выходом. Надо было дать ему время прийти в себя, чтобы он мог прислушаться к голосу своего сердца.
Он по-прежнему не отводил взгляда от ее лица. Постепенно непонятное, то ли умоляющее, то ли радующееся, выражение его лица сменялось на угрюмо-мрачное. Смеркалось.
Раскаяние, так долго томившее его душу, наконец нашло выход наружу. Элиза вслушивалась не столько в слова, сколько в крик его измученной души, который вырвался у него так неожиданно и так горячо. Элиза по-прежнему хранила молчание, не порицала и не утешала, и тем самым его чувство вины приглушалось и сглаживалось. После того злополучного письма Эстеллы Эдвард, как чувствовала Элиза, выговорился впервые до конца, нарыв наконец-то прорвался.
– Благодарю тебя, Элиза, – вымолвил он. – Ты гораздо умнее, чем ты думаешь.
И, не говоря больше ни слова, понурившись, он начал прогуливаться вдоль берега, увлекая ее за собой. Когда солнце село, стало темно и прохладно. Эдвард остановился, взял ее руку и нежно сжал ее. Элиза тут же ответила крепким рукопожатием.
Из-за облаков выглянула луна и осветила все вокруг бледно-желтым светом, в котором и море, и скалы казались призрачными и воздушными. И он, и она, словно два призрака, стояли совсем близко друг от друга. Повинуясь непонятному, но непреодолимому порыву, Эдвард прошептал ее имя и нежно приник к губам Элизы.
Дрожь пробежала по ее телу. Не отдавая отчета в том, что делает, она вдруг ласково обвила руками его шею и страстно ответила на поцелуй. Точно так же они целовались напротив спальни леди Хартвуд, но тогда она думала, что он не столько целуется, сколько играет, как бы наглядно показывая, каким должен быть настоящий поцелуй. Но теперь все происходило иначе, настолько искренне и реально, что ни о какой игре не могло быть и речи. Элиза, вопреки всем предостережениям тетушки, откликнулась на любовный призыв. Осторожность, благоразумие, сдержанность – все было отброшено в сторону и забыто. После его исповеди все оставшиеся преграды между ними рухнули. Теперь их разделяло одно лишь дыхание. Эдвард дышал так взволнованно и прерывисто, что стало ясно: не одну только Элизу охватил вспыхнувший всепоглощающий огонь любви.
Но осознание глубины и непритворности их обоюдных чувств пробудило у Элизы ужас. Ничто не разделяло их больше. Покаяние очистило его душу. Эдвард начал выздоравливать. Теперь Элиза была готова на все. Если она ему понадобится, то не будет сопротивляться, она покорится ему точно так же, как ее бедная, слепо любившая мать некогда покорилась ее отцу.
Эдвард первым пришел в себя. Он отстранился от нее и отошел на шаг.
– Мне не следовало этого делать, нo я не смог удержаться.
Элиза промолчала. Слишком глубоко она была взволнована. Она ведь тоже не смогла удержаться. Более того, она по-прежнему хотела стоять, крепко прижавшись к нему, чувствовать жар, исходящий от него, его горячие губы… И вместе с тем ей хотелось бежать., Мысли – путались в голове Элизы…
Да, она влюбилась и всегда будет любить его.
К своему, ужасу и удивлению, она вдруг заплакала. Алмазы крупных слез заблестели на ее щеках. Подавленная страсть нашла себе выход.
– Элиза, я ведь не обидел, тебя? – тихо воскликнул Эдвард.
– Конечно, нет, – отозвалась она. – Дело в том, что я никак не ожидала, что поцелуй может оказаться таким.
– Неужели все твои знания о поцелуях почерпнуты тоже из книг?
Она согласно кивнула.
– Но поцелуи нельзя точно передать словами.
Элиза вытерла тыльной стороной ладони слезы.
– Когда мы целовались, ты чувствовал ли тоже что-то необычное, или я просто разволновалась, как старая дева, никогда раньше не целовавшаяся с мужчиной?
– Я тоже был потрясен. Ничего подобного раньше я никогда не ощущал. Мне хотелось целовать тебя снова и снова.
– Но ты должен сдерживать себя, – отчего-то с грустью сказала Элиза. – Это ведь одно из условий нашего договора.
– Да, ты права. Хотя я порой очень сожалею об этом.
Эдвард быстро зашагал вперед, ему явно что-то не давало покоя. Элизе хотелось броситься за ним следом и обнять его. Но поступи она так, и тогда между ними возникнет связь, которую уже нельзя будет разорвать. Она испугалась, а потом неожиданно спросила себя: если бы его не было рядом, ее чувства к нему были бы теми же самыми? Если бы он ушел от нее, если бы умер… Подобная привязанность страшила и пугала ее. Она не была властна над собой, и это было страшнее всего.
Внезапно с моря подул резкий ветер. Небо заволокло свинцовыми тучами. Стало холодно, мрачно и тревожно. Озноб пробежал по спине Элизы.
– Нам надо возвращаться, – сказал Эдвард. – Сейчас пойдет дождь.
Тяжелая холодная капля упала на щеку Элизы, словно подтверждая его слова. Следом за ней другая, начался дождь.
Когда они пришли к карете, их одежда вся промокла. Кучер, не говоря ни слова, погнал лошадей крупной рысью.
Эдвард крепко прижал к себе замерзшую Элизу, но ее все равно сотрясал озноб. Она была внутри кареты, но, странное дело, капли дождя, казалось, по-прежнему стекали по ее щекам. Одна из капель скатилась на губы, и Элиза поняла, что это были ее слезы.
