Текст книги "Послание Геркулеса"

Автор книги: Джек Макдевит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава четвертая

Римфорд должен был прибыть в аэропорт Рейгана вечерним рейсом.

Эд Гамбини настоял, что он его встретит и привезет. Гарри, когда-то шапочно знакомый со знаменитым космологом, но никогда не имевший возможности с ним поговорить, поехал с Эдом. Гамбини, несмотря на свою заинтересованность, не хотел обсуждать передачу из системы Алтеи. Гарри подумал, не собирается ли он строить из себя твердокаменного скептика перед прилетающим гостем. Но нет, сразу завязался разговор о погоде, об общей неприязни к Квинту Розенблюму и возможности, что «Краснокожие» наконец сдадутся и сменят название. Но мысли свои оба они держали при себе.

Гарри пытался заставить себя осознать факт, что Джулия ушла от него, и на фоне этой горькой реальности странное поведение тройки звезд имело очень мало значения. Но стояла приятная ранняя осень, и можно было любоваться ею, глядеть на молодых женщин в блузках с короткими рукавами и толпы детей со школьными ранцами. В такой день приятно было бы гулять вдвоем с женщиной по аллеям парка.

– Расскажи мне про Гамму, – попросил он. – Действительно возможно, что ее кто-то построил?

Солнце ярко светило, машина ехала с опущенными стеклами мимо белых правительственных зданий. Какое-то время Гарри казалось, что Гамбини не расслышал вопроса. Он вывел темно-синюю правительственную машину на северо-восточное шоссе, справа блеснул купол Капитолия.

– Гарри, – сказал он, перекрывая шелест ветра, – очень мало что будет недоступно тому, у кого есть ресурсы и время, чтобы придумать технологию. Вряд ли можно путешествовать быстрее света, и наверняка невозможно вернуться назад во времени – по крайней мере на макроуровне. Нельзя увеличить общую энергию Вселенной. Но построить звездочку – почему бы и нет?

Вопрос не в том, может ли это быть сделано, а действительно ли перед нами достоверный пример подобного достижения. В спектре звезд всегда есть линии металлов – всегда.

Их может быть много, может быть мало, но звезда без металлов в природе встретиться не может. В наше время.

– А когда-то такие были?

– В самом начале образования звезд. Больше миллиардов лет назад, чем мы можем посчитать. Но теперь этого не случается, и даже самые старые звезды из тех, что до сих пор горят, малость металлов наварили уже давно. – Вид у него был недоуменный. – Гамма – звезда молодая, то есть второго поколения. Как все звезды класса G. Они создались из остатков звезд первого поколения, где и образовывался металл, который мы теперь видим во Вселенной. Даже то железо, на котором работает твой организм.

– Меня тоже изготовили внутри звезды?

– Именно так, если говорить о строительных материалах. Когда взрываются звезды первого поколения, происходит создание звезд типа Солнца. – Он помолчал. – Я не могу себе представить какой бы то ни было естественный процесс, приводящий к появлению звезды второго поколения без металлов.

Мимо промчался потрепанный зеленый пикап, выдавая семьдесят пять миль в час.

– Так что Пит был прав, что кто-то убрал металлы. Но зачем?

– Вопрос неправильно поставлен, Гарри. Пит не говорил, что кто-то убрал металлы. На самом деле он сказал, что Гамма не является естественной звездой. Понимаешь, никто не даст себе труд убирать из звезды металлы – в этом нет смысла. То есть это не будет усовершенствованием звезды, она не станет работать лучше. И уж точно они не занимались добычей металлов. – Он чуть поморщился, будто от солнца в глаза, но оно светило сзади. Гарри решил, что Гамбини думает, можно ли ему доверять. – Я еще точно не знаю, как это будет звучать, и не хочу, чтобы меня цитировали, но я тебе скажу, во что я верю, единственное, что я могу придумать хоть сколько-то осмысленное. Гамма – не естественное солнце. Я считаю, что оно построено. Собрано.

–  Боже мой! – ахнул Гарри.

– Металлы ни для чего не нужны, потому их туда и не поместили.

– Э-э… но как, черт возьми, кто-то может сделать солнце?

– Физических законов, которые это запрещали бы, нет. Это очевидно, иначе природа не могла бы создать звезды. Все, что требуется, – это энергия и чертова уйма газа. И в космосе они есть – немереные запасы водорода и гелия. Их надо была только собрать вместе, а дальше делом займется гравитация.

Машина миновала Сауз-Кэпитол-стрит. Длинный товарняк ехал на восток – вагоны с дозаторами сыпучих грузов и несколько платформ с пиломатериалами.

– И это, – продолжал Гамбини, – открывает новые интересные возможности. Рентгеновские пульсары славятся коротким временем жизни. Они – однодневки космоса. Вспыхивают, мигают лет этак тридцать тысяч и гаснут. Шансы на обнаружение такого пульсара в независимой системе, не связанной с галактикой или иными видами звездных скоплений, практически нулевые. – Последние слова он почти шепнул голосом заговорщика.

Гарри смотрел на тень автомобиля, бегущую по ограждению улицы.

– Ты полагаешь, – заключил он, – что пульсар тоже они построили.

– Да! – просиял Гамбини. – Именно это я и предполагаю.

Рейс запоздал почти на час. Обычно Эд Гамбини сильно злится, но сегодня подобные обыденности до него не доходили. Ему предстояла встреча с гигантом, а благодаря сути открытия, сделанного в Годдарде, он сам чувствовал, что вступил на порог, за которым обитают бессмертные. Даже Гарри ощущал некоторый благоговейный восторг.

Он понимал важность встречи с Римфордом. Калифорнийский космолог мог увидеть иные возможности, предложить альтернативные объяснения. Но если он этого не сделает, позиция Гамбини (и его самоуверенность) могут усилиться неизмеримо.

Гарри и Гамбини ждали в коктейль-холле главного терминала. Гамбини сидел, играя бокалом, полностью уйдя в свои мысли. Гарри вспомнил лихорадку прошлого года, когда «Скайнет» перебирал длинный ряд бесперспективных экстрасолярных планет земного типа, и подумал, не окажется ли Гамбини вторым Персивалем Лоуэллом, увидевшим каналы, которых больше никто не видел.

Когда объявили рейс Римфорда, Гарри вместе с Гамбини пошли к выходу. Длинной чередой стали выходить пассажиры, тут же рассасываясь в толпе встречающих. Несколько отставших сошли по пандусу, и Гарри начал гадать, правильно ли они записали номер рейса, когда нужный им человек появился из туннеля.

С виду он был абсолютно обычен. Волосы светлее, чем казались по телевизору, и одет он был как скромный, но процветающий бизнесмен со Среднего Запада. Гарри почти ждал, что он предъявит визитную карточку. Но у этого человека, как у Лесли, были проницательные глаза. Римфорд при представлении явно оценивал Гарри про себя, и Гарри почувствовал, что его душу читают как открытую книгу:

Рукопожатие оказалось достаточно сердечным.

– Спасибо, что пригласили меня, Эд, – сказал он, обнимая Гамбини за плечи. – Если вы действительно что-то нашли, мне бы не хотелось оставаться в стороне.

Они направились к выдаче багажа, и по дороге Гамбини стал рассказывать о том, что у них сегодня есть.

Римфорд слушал, иногда кивал, иногда говорил, что то или это хорошо. Когда руководитель проекта закончил рассказ, у Римфорда засветились глаза. Повернувшись к Гарри, он сказал, что им всем посчастливилось жить в выдающееся время.

– Если вы правы, – сказал он, великодушно включая Гарри в рассмотрение, – то с этой минуты жизнь уже не будет такой, как раньше.

Но, вопреки высказанным чувствам, вид у него был озабоченный.

– В чем дело? – спросил Гамбини, у которого нервы частенько шалили.

– Я подумал, насколько все это неудачно. Они очень далеко от нас. Мы, кажется, все считали, что, когда возникнет контакт – если возникнет, – источник сигналов будет лежать в пределах шара радиусом пятнадцать – двадцать световых лет. Не больше. Тогда теоретически существовала бы возможность двустороннего обмена. – Он бросил сумки в багажник и сел впереди рядом с Гамбини. – Ну ладно, будем благодарны и за то, что можем получить. Хотя это больше всего похоже на археологическую находку. И притом старую.

Гарри устроился на заднем сиденье.

У гостя было много вопросов. Он спрашивал о периодах обращения компонентов системы, о характеристиках пульсара, о качестве и природе поступающего сигнала. Гарри многого не понимал, но интерес его возрос, когда стали обсуждать физические странности Альфы и Гаммы. Гамбини избегал упоминать свои гипотезы, но Римфорд заморгал, увидев спектрограмму.

– У вас есть какие-нибудь объяснения этого явления? – спросил он.

– Нет, – ответил Гамбини.

– Совсем никаких? Даже предположительных?

– Нет.

С этого момента Римфорд перестал слушать комментарии Гамбини, только сидел, задумчиво глядя в ветровое стекло. К моменту выезда на Кенилворт-авеню молчали все.

Гарри никогда не обращал особого внимания на одиноких мужчин и женщин, ужинающих в «Красной черте», «Кариоке» или «Вильгельме Телле». Но сейчас, в тускло освещенной кабинке, пытаясь читать «Пост», он как-то резко обратил внимание на пустые выражения их осунувшихся лиц. Одиночество редко бывает добровольным, по крайней мере среди молодых. И все же они приходили сюда каждый вечер, процветающие обломки жизненных крушений, одинокие среди мигающих свечей и глаженных льняных скатертей.

Гарри обрадовался, когда пришел Питер Уиллер. Он решил поесть в «Красной черте» ради возможности, что там появится кто-то из ученых или администраторов. Никого приглашать специально он не хотел, потому что это повлекло бы за собой объяснения, а он пока не готов был сознаться, что жена его бросила. Приходилось всерьез думать, как объявить об этом своим товарищам по работе. Они с Джулией решили, что их брак фактически распался, и потому считают, что лучше всего будет для всех его участников его расторгнуть. Да, так и следует говорить. По крайней мере в этом есть правда. Какая-то.

Уиллер сразу его увидел и подошел.

– Ну, – сказал он, – я думаю, мы произвели впечатление на Великого Человека.

– Он приехал уже под впечатлением, – ответил Гарри.

– Эд собирается повезти его на уик-энд к себе домой. Кажется, то, что Римфорд стал называть его по имени, для него чуть ли не важнее всего остального. – Уиллер улыбнулся. – Ты там когда-нибудь был, Гарри?

– Один раз. – У Гамбини был дом окнами на океан возле Сноу-Хилла, штат Мэриленд. Он почти всегда ездил туда на выходные или когда на него накатывало настроение и он чувствовал, что его физическое присутствие в Годдарде не требуется. Дом был подключен к компьютерной сети Годдарда, хотя доступ к наиболее секретным системам был отрезан. – Что-нибудь новое есть от Геркулеса?

– Ничего, – ответил Уиллер. – Сигнал просто повторяется.

– И что такого забавного?

– Не знаю даже. Наверное, Лесли. Представление Эда, что мы можем привлечь к делу психолога и положить алтейцев на кушетку. – Он покачал головой. – Он всегда высмеивал попытки Дрейка, Сагана и сотрудников СЕТИ создать статистическую базу для оценки вероятности цивилизаций в галактике на том основании, что мы имеем в наличии лишь один образец. Не слишком он последователен.

Они заказали еду и напитки, и Гарри устроился поудобнее.

– А они там на самом деле есть, Пит? Я имею в виду инопланетян. Мне показалось вчера, что ты в этом убежден.

– Из-за спектрограмм? На самом деле, Гарри, если бы не Эд, я бы с самого начала не сомневался. Слишком трудно спорить с такой очевидностью. Но саму концепцию трудно принять. Особенно если учесть, что Эд так жадно хотел что-нибудь подобное найти. Уже одно это ставит все под подозрение. Он подрывает доверие к самому себе.

– Ты хочешь сказать, что результаты могут быть как-то подделаны?

– Нет-нет, ничего подобного. Скорее здесь просто отсутствие объективности. Чувство, что энтузиазм Эда действует на нас на всех. И я понимаю, что говорю сейчас не очень осмысленно, но терпеть не могу поспешных заключений. Даже когда…

– Когда что?

– Когда не видно альтернативных предположений.

Принесли напитки, ром с колой для Уиллера, скотч с водой для Гарри. Когда официант ушел, Гарри поднял стакан, пригубил и поставил на стол.

– То есть, – сказал он, – ты считаешь, что в системе Алтеи действительно есть какая-то цивилизация.

– Можешь назвать ее разумом. Да, что-то там должно быть. И я подозреваю, что Римфорд именно это сейчас говорит Эду. Всем нам предстоит попасть в учебники истории, Гарри.

– Всем? – Гарри засмеялся. – Кто был первым помощником Колумба?

И все же его охватил восторг. Приятно было принимать участие в великом открытии. Даже пусть его роль состоит в том, чтобы стоять у кромки поля и подбадривать игроков. Наверное, что-то прорвалось наружу, потому что из-за соседних столиков на него посмотрели с любопытством. Но ему было все равно. И это тоже было странно: Гарри всегда заботило, как его воспринимают.

Уиллер не обратил внимания на принесенный ему стакан.

– Я никак не могу избавиться от мысли, – сказал он, – что нас ждут еще сюрпризы. Эд считает, что у него все под контролем, но здесь слишком много неизвестных.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы продолжаем предполагать, что они такие же, как мы. Например, все мы ждем следующего сообщения. Но алтейцы обозначили свое присутствие и, быть может, не видят причин что-нибудь еще передавать. В конце концов, какой от этого толк им?

– Я об этом не подумал, – сказал Гарри. Глаза Пита хитро вспыхнули.

– А так может быть. Очень забавная картинка, как наши люди до старости ждут продолжения того, что уже кончилось. Ты можешь себе представить, что это значит для Эда или Маевского?

– Злобный ты, Пит, – небрежно бросил Гарри, хотя ему не по себе было от веселья Уиллера. – Для Эда это было бы хуже смерти.

–  Подозреваю, что ты прав. И по-моему, это многое говорит о том, как Эд себя настроил. – Он пригубил стакан и выразил на лице одобрение. – Многое может случиться. Мы склоняемся к предположению, что любая передача будет содержать массу технического материала.

– Почему ты так думаешь?

– Энтузиазм от общения с цивилизацией, способной создавать звезды и нажимать кнопки на пульсаре. Дело не просто в том, что придет привет из далекой темноты. Все думают, что мы многое должны узнать. Очень многое. Это ясно по манере, в которой об этом говорят. Алтейцы могут нам рассказать, как они делают пульсар и Гамму. Подумай только, какой это будет для нас прорыв. Сегодня я слушал разговор Эда с Римфордом, они говорят в терминах БЕТ.

– БЕТ?

– Больших Единых Теорий. Мы имеем дело с видом, у которого очень высокая технология существует невообразимо долгое время. Они могут вполне предполагать, что вся эта техника известна каждому. Могут счесть ее настолько тривиальной, что и упоминать о ней не стоит. Или слишком опасной для другой цивилизации.

– Опасной? Каким образом. Пит пожал плечами:

– Может, она включает инструкцию, как построить дешевую карманную атомную бомбу? Или искривитель света.

– Пит, притормози. Что такое искривитель света?

– Способ сделать себя невидимым. Представь себе, на что станет похожа жизнь, если каждый сможет натянуть куртку и стать невидимым.

– Мне кажется, ты слишком далеко заглядываешь.

– Разумеется. Но вся эта штука с очень дальним прицелом. В любом случае, если мы получим текстовую передачу, второе послание, я очень удивлюсь, если оно не будет содержать что-то совершенно иное, а не то, что мы ожидаем. Такое, чем они гордятся, но что Эда не позабавит.

– Например?

Темные глаза Уиллера мерцали в свете свечей. Он более других, для которых космология и астрономия были разделами математики, был похож на человека, знающего, что такое на самом деле световой год.

– Что ты скажешь о романе? – предположил он. – Конфликт на космической сцене между существами с передовой философией и совершенно чуждыми эмоциями. Быть может, они будут считать этот роман своим высшим достижением и захотят поделиться им со Вселенной, как мы могли бы захотеть поделиться «Гамлетом». Но для нас он даже после перевода остался бы непостижимым.

Гарри усмехнулся:

– Вряд ли НАСА будет в восторге.

– А может, они нам пришлют симфонию. Гарри осушил стакан:

– Лишь бы она не оказалась попсой. Но ты действительно думаешь, что именно так и выйдет?

Принесли бифштексы, и официант расставил их, пока Уиллер думал над вопросом Гарри.

– В такой ситуации все возможно, – сказал он наконец. – У нас нет опыта. И отправители могут не ожидать от передачи ничего, кроме разве что удовлетворения, что послали сигнал, который, быть может, никто никогда не примет. Ты упоминал таблички на «Пионерах» и «Вояджерах». У нас не было места, чтобы многое там сказать, но если бы даже было, вряд ли кому-то пришло бы в голову писать там инструкции, скажем, по расщеплению атома – на случай, если табличку найдет какая-нибудь цивилизация каменного века. Нет, главное они нам уже сообщили. Они сказали: «Мы здесь». Если будет что-то большее, я надеюсь, что у нас хватит ума понять, что это, извлечь из этого всю возможную выгоду и вместе с тем проявить осторожность, которой требует ситуация.

Бифштексы оказались отличными, и еще на тарелке громоздилась жареная картошка и булочки.

– Слишком на многое надеешься, – сказал Гарри уже за кофе.

– Ты сегодня работаешь до ночи? – спросил Уиллер, очевидно, удивившись, что Гарри не ужинает дома.

– Нет.

Слово это неловко повисло в воздухе. Гарри знал священника дольше, чем знал Гамбини, но отношения у них были не столь близкими. Сейчас он смотрел на собеседника, и у него было искушение воспользоваться случаем и что-то рассказать о Джулии. Но сколько подобных жалких историй пришлось Уиллеру выслушать за многие годы просто потому, что он носит сутану?

– Я дал кухарке выходной, – сказал он.

Но Уиллер, очевидно, понял по голосу и внимательно посмотрел на Гарри.

– Я бы хотел попросить тебя об одолжении. Я еду на вечер в Карфаген, завтра днем вернусь. – Он записал телефон и протянул его Гарри. – Позвони мне, если что-нибудь изменится. О'кей?

– О'кей.

Они попросили счет, оплатили пополам и вышли.

– Как Джулия? – небрежно спросил Уиллер. Гарри удивился:

– Я и не знал, что вы знакомы.

– Она как-то была на завтраке у епископа несколько лет назад. – Уиллер глянул на запад и посмотрел на часы. Над горизонтом начинала восходить луна. – Комета зашла.

Гарри что-то хмыкнул.

– Такую женщину трудно забыть, – добавил Уиллер.

– Спасибо на добром слове, – ответил Гарри. Они со священником шли, похрустывая ботинками по гравию, к машине Уиллера, бежевому «саксону» последней модели. – У нас сейчас некоторые трения.

– Прискорбно слышать. Гарри пожал плечами. Уиллер огляделся:

– Где твоя машина?

– У ворот. Я сюда пришел пешком.

– Садись, я тебя подвезу, – предложил Уиллер.

Он выехал со стоянки, проехал Гринбелт-роуд, свернул на стоянку у главного входа и плавно затормозил возле «крайслера» Гарри.

– У тебя есть несколько минут, чтобы послушать? – спросил Гарри.

– Если ты хочешь говорить, – ответил Уиллер.

Гарри описал нарастающее напряжение последних месяцев, убеждение Джулии, что он слишком много времени проводит на работе и слишком мало оставляет для семьи, его собственное растущее недовольство, что она не хочет понимать его профессиональной увлеченности. Он говорил об ужине с Джулией в тот вечер, когда было сделано открытие, о его грустном результате и ее уходе. Он скрыл – или попытался скрыть – свое возмущение. Закончив речь, Гарри сложил руки на груди, будто защищаясь.

– Пит, у тебя в таких делах должен быть большой опыт. Каковы шансы, что все наладится?

– В своем опыте я не уверен, – сказал Уиллер. – Как правило, норбертинцы не несут пастырского служения, а это именно то, что нужно, когда сталкиваешься с семейными трудностями. Я лично вообще никогда этим не занимался. Но могу рекомендовать хорошего консультанта, если хочешь. Ты не католик?

– Нет.

– Это не важно. Я могу тебя с ним свести или рассказать, каково общее мнение по подобным проблемам, как это все происходит и какой образ действий обычно рекомендуют.

– Рассказывай, – попросил Гарри.

– Судя по тому, что ты мне рассказал, у нее нет кого-то другого, у вас нет споров из-за денег, из-за пьянства и не было драк. Обычно, когда нет очевидной причины для распада брака, более или менее благополучного в течение многих лет, то дело в том, что двое перестали вести общую жизнь. Каждый ушел куда-то на свою орбиту, и эти орбиты не Слишком соприкасаются, разве что за столом или в постели. Сами участники могут этого не сознавать, но брак начинает их тяготить – кого-то из них или обоих. Ты в своей профессии из лучших, Гарри. Сколько вечеров в неделю ты проводишь на работе?

– Два-три, – сказал Гарри, испытывая неловкость от такого поворота разговора. – Иногда больше.

– А уикэндов?

– Примерно один в месяц.

– Только один?

– Ну, вообще-То я работаю по полдня каждый уик-энд, – поморщился Гарри. – Но этого требует сама работа. Она же у меня не с девяти до пяти.

– Понимаю, – кивнул Уиллер. – Без тебя вообще центр пришлось бы закрыть.

Это был болезненный укол. Гарри молча посмотрел на монаха.

– Извини, – поспешил сказать Уиллер. – Научись поручать другим свою работу. Дай шанс своим помощникам себя проявить. Они отлично справятся.

– Понимаешь, Пит, когда такое творится, мне просто надо здесь быть…

– Знаешь, Гарри, мне иногда все-таки приходится выполнять функции священника.

Гарри моргнул:

– Не совсем понял.

– Когда кто-то серьезно болен, лежит на смертном одре, то посылают за мной.

– Понимаю.

– Иногда последнее человеческое лицо, которое они видят, – мое.

– Понимаю.

– И ни один из них никогда не говорил мне, что должен держаться, потому что на работе без него не обойдутся. – Порыв ветра шевельнул верхушки деревьев у края стоянки. – И есть шанс, – продолжал монах, – что, когда ты все-таки дома, у тебя тоже для нее нет времени.

Этот разговор начал Гарри доставать.

– Нет, я не думаю, что это правда. Мы регулярно куда-нибудь ходим, в кино, в театр, в местные клубы.

– Тебе лучше знать.

– А часто такое случается? В смысле, между людьми, которые довольно давно женаты? Я думал, что после первых нескольких лет дальше можно, в общем, уже не опасаться.

– Все время случается.

– И что я могу сделать? – спросил Гарри. – Не думаю, чтобы она сейчас была согласна на задушевную беседу.

Уиллер кивнул.

– Гарри, покосившийся брак очень трудно исправить. Мне неприятно тебе это говорить. Я видел твою жену только один раз, но она не произвела на меня впечатление женщины, которая действует поспешно. Если это так, то вернуть ее будет трудно. Но я думаю, что ты можешь попытаться. Я бы попробовал увезти ее от всех старых ассоциаций куда-нибудь на пару дней, просто чтобы все обсудить. Постарайся сделать это как можно более ненавязчиво, но отвези куда-нибудь, где никто из вас раньше не бывал. И поговори с ней – но не о вашем браке, о твоей работе или общих проблемах. Попытайся все начать сначала – ты и она.

– Это не выйдет, – ответил Гарри. – Сейчас – нет.

– Это наверняка так, если ты решил, что это так. Но тебе при этом нечего терять. И я могу тебе предложить идеальное место.

– Норбертинцы содержат мотели?

– Вышло так, – объяснил Уиллер, – что у нас есть монастырь для послушников возле Бэзил-Пойнт на берегу Чесапикского залива. Его нам передали в дар пару лет назад, но дело в том, что нам его трудно использовать. Слишком велик. Он находится в прекрасном месте с отличным видом на залив. Я обычно там живу, когда бываю вблизи Вашингтона. Сейчас там где-то с дюжину Наших людей, не больше. Кстати, один из них – это Рене Сандерленд, один из лучших бриджистов штата, если не самый лучший. Пару больших зданий мы превратили в аббатство и семинарию. Но в семинарии всего два студента.

– Какие-то не слишком радужные перспективы, – заметил Гарри.

– Об этом поговорим в другой раз.

Уиллер включил отопление в машине, и Гарри только тогда заметил, что становится холодно и ноги мерзнут.

– В семидесятых годах тогдашние владельцы пристроили гостиницу. Мы ее зарезервировали для посещающих прелатов, но они приезжают довольно редко. Регулярно к нам ездят только аббат и директор Национального Братства Христианской Доктрины – оба они любят играть в бридж с Рене, а это значит, что они останавливаются в главном здании. Поэтому гостиница не используется годами. И я уверен, что для доброго дела я могу вам ее обеспечить.

Гарри обдумал предложение. Может быть, это стоило попробовать в субботу вечером вместо той дурацкой провальной пьесы. Но сейчас уже поздно.

– Спасибо, Пит, – сказал он. – Буду иметь в виду.

Обычно Уиллер получал удовольствие от двухчасовой дороги до Карфагена. Но сегодня он ехал по мрачному вечернему ландшафту: голые деревья и длинные пожухлые стебли трав на пологих холмах, Какой-то упадок ощущался в воздухе, будто вот эта дорога № 50 сделала объезд во времени и теперь вилась по очень постаревшей Виргинии.

Хайвей петлял и нырял среди увядших пастбищ, мимо брошенных тракторов и комбайнов. Поодаль от дороги стояли темные фермерские дома, кое-где в пыли и высохшей грязи торчали ушедшие в землю по кабину старые автомобили, на земле на деревянных щитах были выложены двигатели и карбюраторы.

Возле Миддлберга Уиллер включил радио и попал на какое-то ток-шоу. Он не стал прислушиваться, но гул голосов успокаивал.

Сначала он думал, что его взволновала проблема Гарри. Но что-то было еще и за этим, какой-то второй слой, связанный не только с тем, что распадался еще один брак, но и с передачей из Геркулеса. Сейчас это созвездие было невидимо, скрыто проплывающими облаками. Впереди, в сторону Карфагена, небо было затянуто, и звезды на нем не виднелись. Иногда у горизонта вспыхивали молнии.

Вполне знакомая, хотя и зловещая картина облачности. В последние годы Уиллер стал любить знакомое и близкое, ценить то, что можно тронуть рукой или узнать непосредственно, – камень и песок, дождь и деревья. Полированное красное дерево и прохладное стекло. Детская рука. Длинный тубус телескопа.

Но чем глубже человеческое видение проникало в ночь, тем дальше отступало земное. Каждый шаг вперед всегда означал утрату чего-то. Появился Галилей – и человека выпихнули из центра мироздания. Появилось телевидение – и ушли в прошлое разговоры на крылечке. Интересно, что будет утрачено, когда закончатся события, связанные с Геркулесом. Может быть, куда лучше будет для всех, если собирающаяся гроза заглушит будущий сигнал.

За дорогой № 81 первые брызги оросили ветровое стекло.

В Карфаген он приехал почти в одиннадцать вечера, под ровную морось. Колокольня Св. Екатерины с большим серым крестом высилась посреди делового района. Уиллер свернул за церковь и заехал на небольшую стоянку для священников и причта. Полицейская патрульная машина притормозила, посмотрела, как он вышел, и поехала дальше.

Дом приходского священника был простым двухэтажным строением. Сзади, над скользкой от дождя дверью, горел фонарь. При подходе Уиллера дверь открылась, зажегся свет и появился Джек Пиплз. Он приветственно помахал, протянул руку за чемоданом и втащил Уиллера в дом.

С годами Джек почти не менялся. С последней их встречи он прибавил несколько фунтов, но волосы сохранили черноту, и он все так же лучился энергией и энтузиазмом, если его вдохновляло правое дело. Их в последние годы было не слишком много, учитывая продолжающийся дрейф церкви назад, к девятнадцатому веку.

Если бы обстоятельства для Пиплза сложились по-иному, если бы он не родился в старинной католической семье, где сыновей обычно отдавали на служение церкви – хотя в своем поколении только Джек ощутил это призвание, – он бы мог стать вполне успешным бухгалтером или специалистом по компьютерам. У него был талант в том и в другом, а кроме того, он был человеком, внушающим уверенность.

– Рад тебя видеть, Пит! – сказал он и посмотрел мимо колокольни на небо. – Собачья погода, а?

Джек был из тех молодых священников, что предались Ватикану сразу и до конца, которые выматывали себя, давая сексуально озабоченным подросткам чувство собственной значимости, устраивая гитарные мессы для утомленных родителей. Он был одним из первых, кто выкорчевал скамейки для коленопреклонений, но Общество Господне так и не настало. Всемогущий остался в своем привычном отдалении, а прихожане, которые должны были найти друг в друге радость и мир, снова стали думать о карьерах и закладных, еще глубже ушли каждый в свою скорлупу и оставили Джека Пиплза и ему подобных под развалинами.

Уиллер и Пиплз познакомились на семинаре по ораторскому искусству и с тех пор регулярно навещали друг друга. Старший священник был фонтаном церковных преданий и сплетен, отлично приправленных остроумием, которое навлекло бы на него крупные неприятности от кардинала, если бы его рассказы дошли до начальства.

Сегодня Уиллер приехал по официальному поводу: отпраздновать с Джеком его повышение в монсеньоры и одновременное назначение пастором церкви Св. Екатерины. Назначение было произведено в прошлую субботу, хотя напрашивалось давно: Джек уже три года был в этой церкви единственным священником.

Уиллер поздравил Джека с повышением, заранее зная, что его старший друг, все такой же бунтовщик, только отмахнется, как от не стоящей внимания чепухи. Все же было видно, что Джеку приятно.

Уиллер внес сумку в свою комнату, которую всегда ему отводили при приездах в Карфаген, принял душ и вернулся вниз в кабинет пастора.

Джек отложил книгу и достал яблочный бренди.

– Как твоя программа в Джорджтауне? – спросил он. Дождь, набирая силу, уже барабанил по окнам.

– У меня перерыв, – ответил Уиллер, садясь на вытертый кожаный диван. – Не помню, говорил я тебе или нет, но мой курс – это обзор работ Бейнса Римфорда. А сейчас Римфорд сам оказался в городе, и я думаю как-нибудь на вечер залучить его в университет.

Почти весь вечер разговор шел о вопросах внутрицерковной политики. Джек, который вышел из норбертинцев в начале своего церковного пути, чтобы стать епархиальным священником, продолжал придавать важность вопросам принятия решений в церковной иерархии, будто эти решения как-то влияли на судьбы мира. В глазах Уиллера, у которого воззрения поменялись в результате знакомства с безднами пустоты, властная структура церкви приобрела несколько призрачный вид.

Где-то около двух часов ночи, когда кончились сыр и подливка, а вторая бутылка стояла на конце стола уже пустая, Уиллер сообразил, что говорить он хотел о Геркулесе. Возникла пауза, и Джек вышел, чтобы поставить кофе. Дом священника, как и сама церковь, был построен в конце девятнадцатого века. Точеные балясины, подвесные светильники и застекленные книжные полки содержались в образцовом порядке. Многочисленными томами стандартных теологических трудов была забита стена за столом пастора, и там же стояли книги по церковным финансам, сборники проповедей и несколько романов Диккенса, которые кто-то пожертвовал, а Джек держал на виду. «Когда уйду в отставку, прочитаю», – сказал он как-то Уиллеру.