Текст книги "Послание Геркулеса"

Автор книги: Джек Макдевит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава двенадцатая

Примерно в три часа ночи у Гарри зазвонил телефон. Гарри перевернулся, уставился в темноту, нашарил аппарат и сбил трубку на пол.

– Кармайкл! – рявкнул он в микрофон.

– Гарри?

Что за черт? Звонил Римфорд. Что могло его всполошить в такой час?

– Да, Бейнс? Что случилось?

– Ничего. Но мне нужно с тобой поговорить.

– Сейчас?

– Да. Тут есть круглосуточная вафельная на Гринбелт-роуд. «Арло» называется.

– Я знаю, где это.

– Будь там через сорок минут.

Он повесил трубку, а Гарри остался лежать и таращиться в невидимый потолок.

Что может хотеть от него Римфорд? Гарри подумал мельком, не позвонить ли Гамбини, но решил, что Римфорд хочет говорить с ним наедине, иначе сам бы позвонил Эду. Он сбросил ноги с кровати, помотал головой, прогоняя остатки сна, и направился в душ.

Когда Гарри приехал, Римфорд сидел и читал «Пост». Если не считать его и двух полинявших официанток средних лет, зал пустовал. Дождь только что перестал, и большие стекла еще были покрыты каплями. Очень ярко светили лампы, и пахло хорошим кофе.

Римфорд поднял глаза от стола и без улыбки поздоровался.

Гарри сел, и ему принесли кофе.

– Заказывать будете? – жизнерадостно спросила официантка.

– Можно, – согласился Гарри. – Яичницу с ветчиной. И тост.

Когда официантка отошла, он повернулся к Римфорду.

– Так в чем дело? – спросил он, понизив голос.

У Римфорда был усталый и подавленный вид. Он полез в карман, достал пакет в пластиковой обертке и передал Гарри посмотреть.

– Это же текст передачи, – удивился Гарри.

– Полный.

– И как ты его получил?

– Просто вынес. Я эту копию сделал раньше, чем ввели ограничения. Тебе я ее отдаю как напоминание, что могут быть и другие. Вряд ли мне одному было удобнее работать дома.

– Спасибо, – сказал Гарри, не зная, хочет ли он даже трогать этот пакет. – Лучше всего его прямо на месте уничтожить и забыть. Иначе начнется дело о нарушении секретности, и мы с тобой весь следующий год будем только писать объяснения.

Римфорд кивнул и глотнул кофе.

– Если ты так считаешь.

– Бейнс, что это должно значить? Он впился в Гарри глазами:

– Хочешь совет?

– Давай. – Гарри осторожно сунул пакет в карман.

– Когда избавишься от этого, – он посмотрел на карман Гарри, – воспользуйся этим и избавься от всего остального.

Он вытащил диск и передал его через стол.

На диске была надпись «Меланхолический вальс».

– Что это, Бейнс?

– Вирус. Внеси его в лабораторию, загрузи в систему, и он сотрет все.

– Ты шутишь!

– Можешь его назвать «Выбором «Манхэттен». Так должен был поступить Оппи.

– Бейнс…

– И не забудь, – продолжал Бейнс, будто Гарри ничего и не говорил, – что есть еще несколько копий, не знаю точно сколько, пять или шесть, – на компакт-дисках. – Он посмотрел на часы. – Сейчас как раз подходящее время. Можешь стереть жесткие диски и без проблем добыть все копии.

Гарри подумал, не случилось ли у Римфорда срыва.

– Зачем? – спросил он. – Зачем это надо?

Он видел, что космолог не в себе, и потому постарался говорить помягче, приготовился уговаривать. И это было какое-то странное удовлетворение – говорить по-отечески с

Бейнсом Римфордом. «Ничего, Бейнс, ничего. Все будет хорошо».

Синие глаза полыхнули.

– Что бы ты меньше всего хотел найти в этой передаче, Гарри?

– Не знаю, – ответил Гарри, усталый от всего этого. Никак не кончаются эти чертовы проблемы. – Чуму. Большую бомбу. Способ взорвать планету. – Он сунул вирус в тот же карман. – А что ты нашел?

– Сегодня я встал с намерением ехать в лабораторию и сделать это самому. Можешь поверить?

В кафе стало холодно.

– И почему ты не стал? Почему позвонил мне?

– Не мне принимать такое решение. Ответственность здесь не моя. Это должно быть стерто – диски, записи, чертежи, все, что там есть. Но… – Официантка принесла две тарелки – вафли для Римфорда, яичницу с ветчиной для Гарри.

– Я рад, – заметил Гарри, – что эта проблема не повлияла на твой аппетит.

Римфорд засмеялся, намазал вафли маслом и посыпал сахарной пудрой.

– Гарри, это не моя проблема, и если я пойду и сотру текст, моя карьера кончена, и я, наверное, стану самым презираемым специалистом на всем земном шаре. Я на это не напрашивался, и решать не мне. Жертвовать собой я совершенно не собираюсь.

– Так что же там такое? – спросил Гарри. Римфорд надкусил вафлю.

– Дешевый способ устроить конец света. На это хватит ресурсов почти любой ближневосточной страны. Или даже хорошо обеспеченной террористической организации. Процедура нетрудная, если знать, что делать. И по любым меркам, – заключил он, – я сейчас самый опасный человек на свете.

– У меня было впечатление, – сказал Гарри, – что ты ограничивался космологическим материалом, который был в тексте.

– Верно.

– И что же, ради всего святого, мог ты найти в космологических рассуждениях?

– Способ изгибать пространство, Гарри.

– Объясни.

– Благодаря алтейцам мы теперь знаем конкретные цифры кривизны пространства. Или по крайней мере знаем, какие цифры они поддерживают. Очевидно, в нормальных обстоятельствах эта кривизна где-то около пятидесяти семи миллионов световых лет на дуговой градус. Это значение меняется в зависимости от местных условий. А если оно кажется очень малым, то потому, что Вселенная не есть сфера в гиперболическом пространстве, как я предсказывал и как мы все полагали.

Гарри попытался понять, но это было безнадежно.

– Я думал, – сказал он, – что Вселенная предполагалась плоской.

– В конце века все мы так думали. Точка зрения менялась туда и обратно, Гарри. Но если алтейцы правы – а нет оснований полагать, что это не так, – то она представляет собой искаженный цилиндр. Нечто вроде четырехмерной ленты Мебиуса. Понимаешь, если пойти точно туда, – он показал на темное и беззвездное небо на востоке, – и продолжать идти, то в конце концов ты придешь оттуда. – Он ткнул рукой в противоположную сторону. – Только пониже, конечно. Окажешься под горизонтом.

– О'кей, – сказал Гарри.

– Я вижу, ты правша.

Гарри намазывал тост, но при этом наблюдении остановился.

– И что?

– А вернешься ты левшой.

Гарри не стал допытываться подробностей.

– Так почему ты хочешь уничтожить передачу?

Очень неловко было вести такой разговор в общественном месте.

– Гарри, ты чего-нибудь в физике понимаешь? Мы говорим об искривлении пространства. В некоей конечной области степень кривизны может быть увеличена, обнулена или инвертирована. И это только дело техники. Мы говорим о гравитации! Антигравитации, искусственной гравитации. Это все теперь у нас в руках.

– Вроде бы это хорошие новости, Бейнс?

– Если бы дело ограничивалось этим, я бы с тобой согласился. Никаких проблем с выведением грузов на орбиту. Хозяйка прилепит к холодильнику пару антигравитационных дисков и сама отнесет его в подвал. Но ведь можно заставить весь Нью-Йорк упасть в небо – как тебе это? Или превратить штат Мэриленд в черную дыру. – Римфорд устало поднялся. – Бог знает, что еще есть в этих дисках, Гарри. Но я думаю, что ты, или твой начальник, или кто-то еще повыше должен избавиться от них. Просто это для нас слишком.

Мышцы Гарри парализовало холодом.

– Это все уже засекречено.

– Гарри, не будь дураком. Ты знаешь, что утечка – это только вопрос времени. Сведения украдут. Или используют. Единственный надежный способ – прикрыть это все начисто, пока информация не вырвалась на волю. Если она еще не вырвалась.

– Ты говоришь о других копиях?

– Конечно. И может быть, уже поздно.

– Бейнс, ты же знаешь, что мы не можем уничтожить текст. Гамбини об этом даже слушать не станет. У Розенблюма случится сердечный приступ. И они будут правы. Диски с Геркулеса – источник знаний, о каком мы и мечтать не могли. И выбросить их мы не имеем права!

– А почему? Что мы можем из них узнать такого, что существенно превышает наши теперешние знания? Харли это понимает. Они показали нам, что мы не одни, как он сказал, до того, как мы точно узнали, что они заговорят снова. Вот это важно. Только это и важно. А все остальное – детали.

Он доел вафли, допил кофе и жестом попросил счет.

– Я лечу утренним рейсом, Гарри. Если ты сотрешь эту чертову штуку и тебя поймают или если ты сделаешь это открыто и на тебя будут нападать, можешь сказать, что поступил так по моему совету. На это я согласен. И я скажу, что ты поступил правильно.

Диск с Бейнсовской копией передачи Гарри положил в левый нижний ящик стола и прикрыл газетой, будто это могло защитить от кого-нибудь, кто этот ящик взломает. Потом он запер ящик и несколько минут смотрел на него. Потом встал и с вирусом в кармане вошел в лабораторию.

Еще не было шести. Когда Гарри вошел, в лаборатории находились только Маевский и двое лаборантов. Корд посмотрел на Гарри, кивнул и стал чертить свои схемы.

Гарри даже не рассматривал всерьез идею взять на себя стирание записей. Но не мог удержаться от искушения пройти по лаборатории и посмотреть, как это можно сделать.

Он знал, что есть шесть нумерованных копий. Плюс информация на жестких дисках. Четыре в ящике. Маевский работал с пятой, и еще одна была у лаборанта.

Насколько это было бы трудно?

Гарри оставил сообщение на голосовой почте Уиллера, вышел в кабинет Гамбини, написал записку и оставил у него на столе. В обоих посланиях было, в сущности, одно и то же:

«Позвони мне, как только придешь».

– Как бы опасно это ни было, – заявил Гарри, – но решение принимать не нам.

– Согласен, – сказал Гамбини. – Нам надо избежать слишком активной реакции. – Придя утром, он нашел второе сообщение, от Римфорда, которое гласило: «Эд, к сожалению, больше не могу работать в проекте. Желаю удачи».

Они собрались в офисе у Гарри. Он описал им ночной разговор, опустив тот факт, что Римфорд передал ему лишнюю копию. Гамбини все это время кивал, будто предвидел, что Римфорд выкинет такую штуку. Уиллер эмоций не выражал.

– Что меня пугает, – произнес Гамбини после рассказа Гарри, – это как легко сюда зайти и все уничтожить. Мне в голову не приходило, что об этом надо беспокоиться. Прежде всего надо сделать запасную копию и хранить ее под замком. – Он посмотрел на Гарри. – Где вирус?

Гарри достал диск и протянул его, как вещественное доказательство. Гамбини взял диск, повертел под лампой и разломал.

У Гарри упало сердце.

– Он тревожился, – сказал Уиллер. – Теперь, оглядываясь назад, я это вижу. Надо было знать, что может случиться нечто подобное.

Гамбини покачал головой:

– Бедняга. Жаль, что он ни с кем не поговорил.

– Он поговорил со мной, – напомнил Гарри.

– Я имею в виду – со специалистом. Ладно, это не важно. Послушайте, я ему позвоню. Попробую переубедить.

– И что ты ему скажешь? – спросил Уиллер. – Судя по тому, что говорил Гарри, его только одно может успокоить: что мы все разрезали на кусочки и сожгли.

Гамбини нахмурился:

– Ты что, с ним согласен?

– Наверное, стоит об этом поговорить, – предложил Гарри. – Я, кажется, до сегодняшней ночи не понимал, насколько эта штука опасна.

Он глядел на сломанную дискету.

Губы Уиллера сложились в тонкую улыбку.

– Гарри, как ты мог этого не понять? Зачем, по-твоему, все эти режимные ограничения?

– Конечно, риск есть, – сказал Гамбини. – Мы все это знаем. Но риск управляемый.

– Ты действительно так думаешь, Эд? – спросил священник. – Мы говорим о технологии, которая жонглирует звездами. Если она действительно есть в тексте, разве мы готовы ею управлять? Мы еще никак с порохом не можем сладить.

– А до сих пор ты об этом молчал В тряпочку, Пит, – просипел Гамбини. – Если ты так беспокоился, почему ничего не сказал?

– Я – священник. – Уиллер глубоко вздохнул. – Любое мое действие отражается на церкви. И в подобном деле это очень большая трудность. Мы все еще пытаемся объясниться за Галилея. Я потому и сидел пассивно, действовать, как Бейнс, я никак не мог. Но я могу вам сказать, что, каковы бы ни были их мотивы, алтейцы оказали нам медвежью услугу. И жаль, что они не ограничились просто приветом.

– Но почему? – вопросил Гамбини. – Потому что Римфорд увидел способ злоупотребить частью информации? Черт побери, такой риск всегда есть. На каждом шаге вперед есть риск. Но вы подумайте, что нам сейчас досталось! Послание из иного мира. Новые перспективы. Шанс сравнить то, что мы знаем, и что думаем, что знаем, с чьей-то еще наукой. Шанс понять, действительно ли есть у человека смысл существования. Уж если кто-то должен заинтересоваться, то это ты, падре. Мы должны спокойно думать и не впадать в панику. Я бы предложил просто известить исследователей о наших соображениях и предложить им докладывать обо всем, что может создать проблему. И тогда, если что-то возникнет, действовать рационально.

– Я не уверен, что мы говорим о вещах, которые так легко идентифицировать, – сказал Уиллер.

– Черт побери, Пит, против такой логики действительно невозможно спорить! Но давайте все-таки будем разумными. Вам не приходило в голову, что наше выживание как вида может зависеть от того, что мы узнаем от алтейцев? Если добиться технологических прорывов, то появятся способы решения каких-то наших проблем. – В его голосе была мольба о понимании. – С такими дарами все нам будет открыто. Представить себе невозможно, чего мы достигнем, победив гравитацию и покорив такую энергию, которая нам предлагается. – Он глянул на Гарри. – Ты хотел бы взять на себя ответственность за уничтожение такого источника знания? Даже Бейнс, во что бы он ни верил, не мог себя заставить так поступить.

– Вот почему это так опасно. Это смоляное чучелко. Каков бы ни был потенциальный вред, избавиться от него мы не сможем.

– Нужно политическое решение, – предложил Гарри. – Быть может, следует повременить. Остановиться. Чтобы понять истинную природу проблемы, надо больше узнать о том, что у нас в руках.

– Согласен, – сказал Гамбини. – Это вполне разумно. Но прямо сейчас нам надо понять пару других вещей. Пит, ты готов остаться в проекте?

– Да, – тихо ответил священник.

– И мне не придется беспокоиться за безопасность текста?

– Нет. От меня – нет.

– Так, ясно. Я рад, что мы это урегулировали. Теперь… – Он проницательно посмотрел на Гарри. – У кого-нибудь еще возникли моральные проблемы?

– Я лично брать решение На себя не собираюсь, – сказал Гарри. – Но ни за кого другого не ручаюсь. Лучше бы сделать дополнительную копию и убрать ее в безопасное место.

– Это я первым делом сделаю, как только вернусь к себе.

Гарри ощутил, что напряжение оставляет его.

– Есть еще одна вещь, которую надо обсудить. Для разнообразия – новость хорошая.

– Буду рад ее услышать.

– На Белый дом по-прежнему сильно давят, чтобы текст был опубликован. И потому Харли создает официальный орган, который пересмотрит все, что нами получено. Говорят, что будет опубликовано все, что только можно.

– Что ж, приятно знать, – сказал Гамбини. Но, секунду подумав, спросил негромко: – И кто будет решать, что можно и что нельзя?

Гарри сохранил бесстрастное лицо:

– Оскар де Сандр.

– Кто?

Даже Уиллер улыбнулся.

– Оскар де Сандр, – повторил Гарри. – Мне сказали, что он главный по военным технологиям. И я думаю, он подберет штат экспертов в соответствующих областях, и они будут обращаться к нам, если возникнут сомнения.

– Много мы знаем, – буркнул Уиллер.

Гамбини поглядел на него с нескрываемым раздражением.

– О'кей, – сказал он.

– Я думаю, – предложил Уиллер, – было бы мудро вести себя политично и не выкладывать все сразу.

– Поддерживаю, – согласился Гарри. – Эд, я тебе дам телефон де Сандра. Хорошо бы ты позвонил ему сегодня, ввел в курс дела и попытался дать ему понятие о том, что ему следует искать. Про Бейнса не упоминаем. О'кей?

– Конечно, не упоминаем, – буркнул Гамбини. – Если это просочится, у широкой публики штаны от страха полопаются. Кстати, он ничего не сказал, собирается ли он говорить на эту тему с журналистами?

Гарри мысленно прокрутил весь разговор.

– Нет. Он совершенно ясно дал понять, что предоставляет дело мне. Нам. Абсолютно уверен, что он ничего не скажет.

– О'кей. Я постараюсь взять с него обещание, когда буду с ним говорить.

Гарри нахмурился:

– Эд, на твоем месте я бы его не трогал. Так, что еще? Надо создать процедуру, гарантирующую, что все, что мы будем выдавать, прочтет кто-то, кому мы доверяем. И надо привлечь еще Корда, Лесли и Хаклюта. Скажем им, что стоит на кону, и попросим отсекать все, что может создать проблему.

– Мне кажется, – сказал Уиллер, – что у нас будет информация трех категорий: материал для де Сандра, материал, идущий только к Харли, и то, что вообще не должно выходить наружу.

Гамбини встал и сделал пару кругов по кабинету.

– Не знаю, – задумчиво протянул он, – но, кажется, разговор по делу. Гарри, какой же из тебя, к черту, чиновник?

– Наверное, не очень хороший, – ответил Гарри. Уиллер кивнул.

– А как ты думаешь, что было бы с Римфордом, если бы кто-то запустил его вирус?

Гарри улыбнулся.

– Ему предъявили бы обвинение в заговоре с целью уничтожения федерального имущества.

Хотя Оскар де Сандр считал себя сотрудником Белого дома, фактически он работал в здании администрации. И не был доволен своей жизнью. Несмотря на все подаваемые просьбы и получаемые обещания, ему дали только одну помощницу и еще стажерку на полставки для участия в проекте «Геркулес». И стажерка еще даже не получила допуска.

Первый пакет от Гамбини прибыл, не успел де Сандр еще войти в дверь. Его обязанностью был прочесть протокол, убедиться, что в нем нет ничего, прямо угрожающего национальным интересам, и передать советнику по национальной безопасности, который либо сделает свои замечания, либо нет. Если материал вернется к нему на стол со штампом ВЫПУСК РАЗРЕШЕН, то де Сандр его передает на распространение на ежедневной пресс-конференции Белого дома. Вроде бы все очень просто, но в этой простоте прятались огромные волчьи ямы. Должность с отрицательным потенциалом; единственный способ справиться – это быть очень осторожным. Стоит что-то пропустить – и конец всей карьере. То есть куча возможностей оступиться и ни одной – отличиться. Начальство его заметит, только если он напортачит.

Более того, время у него ограничено прямо сейчас. Пасти стадо в Гринбелте не было его единственной обязанностью. Еще он занимался рутинными тестами на детекторе лжи в процедурах получения допуска высшей категории, и еще у него были обязанности в Форт-Миде. Так что де Сандр быстро пролистал девяностопятистраничный документ, чтобы понять, о чем там, и вызвал помощницу – ту, что с допуском.

Она принесла с собой несколько телефонных сообщений и список запросов электронной почты с просьбой посмотреть. Он быстро глянул, отодвинул их в сторону и протянул ей отчет из Гринбелта.

– Поищите материал по технике, – сказал он. – Почти все здесь что-то вроде философского трактата, с этим вообще нет проблем. Но нельзя, чтобы отсюда вышло что-то, имеющее неявные военные последствия. Это ясно?

Помощница кивнула.

И вот каким образом существование ряда философских максим инопланетян стало достоянием вечерних новостей. Они появились довольно скромно, заняв вторую позицию после голосования в Конгрессе, где была отвергнута попытка администрации лишить электронную промышленность ценовой поддержки.

Максимы не возымели того эффекта, который могли бы, поскольку версии, выданные де Сандру, были дословными и мало носили сходства с более поэтическими переводами Лесли. Более того, этическое и эстетическое сходство с общепринятыми ценностями бросалось в глаза, и именно на этом сосредоточились все комментаторы. Лишь через два дня Эн-би-си выдало набор поэтических переводов и создало некоторую сенсацию. Касс Вудбери своим поставленным и звучным голосом подчеркнула некоторые строки:

Я в одиночестве.

Я создаю жизнь, управляю атомом

и говорю с мертвыми.

И Бог меня не ведает.

Было и еще много подобных строчек. Глядя у себя дома телевизор, Гарри поежился.

* * *

И кардинал тоже.

Телефон у него начал звонить примерно в четверть десятого, и наутро первым делом он созвал свой причт. Барнегата достать не удалось, он был в Чикаго. Кокс и Дюпре прибыли с интервалом в несколько минут и уже завязали горячий спор, когда прибыл Джесперсон с Джо Марчем, главой Общества по распространению веры в епархии. Марч не входил в ближний круг кардинала, но тот никогда не задумывался приглашать людей, от которых может быть толк. Дюпре, видевший телерепортажи, был возмущен.

– Общение с мертвыми! Это абсурд. Я надеюсь все-таки, что телекомпании вспомнят об ответственности. Они придают сенсационность всему, чему только могут, но протоколы, опубликованные Годдардом, не оправдывают подобной интерпретации.

– Проблемы бы не было, если бы журналисты в нее не вцепились, – сказал Кокс. – Все это случилось миллион лет назад. Но раз они это проигрывают, люди могут быть введены в заблуждение. Так что мы обязаны действовать.

Дюпре сдвинул густые брови.

– Никто не будет принимать этого всерьез, если не примем мы. – Он посмотрел на кардинала. – Ватикан будет делать заявление?

– В свое время. Там не хотят производить впечатления, будто их подхватило общим потоком. – Джесперсон позволил себе улыбнуться. – Наверняка они подняли его святейшество среди ночи. Было что-то вроде совещания. Я сегодня утром говорил с Аччиари, и он думает, что все это – заговор западных держав в отместку за то, что Святой Престол отказался сотрудничать в ближневосточной инициативе.

Кокс состроил скучающую гримасу:

– Ты не знаешь, какая будет официальная линия?

– Это еще не решено. Но Аччиари верит, что его святейшество поведет себя так, будто в передаче нет ничего, кроме стихов. Он ожидает, что вся история будет сочтена абсурдом, и будет сделано несколько выдержанных замечаний на тему о том, сколь неверные пути выбирает нынешнее общество.

– Иными словами, – сказал Кокс, – всем будет велено не обращать на это внимания.

– Разумная позиция, – подхватил Дюпре. – И нам следует поступить так же.

– Брось, Фил! – возразил Кокс. – Что может больше привлечь внимания к факту, как не то, что у нас от него коленки дрожат? – Он прищурился на Дюпре, будто изучая балансовый отчет. – В Италии это, быть может, сойдет. Но не у нас. Журналисты налетят с вопросами, и у нас не будет возможности просто пожать плечами и отмахнуться.

– Джек, – начал Дюпре с возрастающим жаром, – я не предлагаю говорить людям, чтобы смотрели в другую сторону. Но мы должны очень осторожно действовать, чтобы не завести толпу. Ватикан прав: это всего лишь стихи. Полностью вырванные из контекста. Если бы они были не из этой смехотворной передачи, никто бы и внимания не обратил. Я думаю, было бы правильно не создавать самим себе проблем. Просто игнорировать, будто этого и нет. Вот, по-моему, единственно правильный подход.

Кокс покачал головой:

– Люди будут требовать ответов. А у нас их нет, потому что на самом деле нет вопросов.

– Все это полный идиотизм, – заявил Марч – приземистый коренастый мужчина далеко за шестьдесят. Но на голове у него сохранились густые черные волосы. Он был родом из южного Чикаго, трудяга, настойчивый, упорный, умелый. Звезд с неба не хватал, и кардиналу это было известно, но работу свою делал. Священник-работяга – тот тип, который Джесперсону больше всего нравился.

– Люди говорят с мертвыми! Милостивый Господь такого не допустит. Фил прав абсолютно. Мы не должны удостаивать такое предположение даже вниманием.

Дюпре рисовал кружочки в блокноте.

– Совершенно верно. Хотя я предложил бы воздержаться от заявления, что Бог допустит и что не допустит.

– Фил! – В минуты напряжения глаза кардинала начинали сиять алым блеском под цвет его мантии. Он будто излучал внутренний свет. – Каков теологический статус общения с мертвыми? Оно запрещено?

– Да нет, – протянул Дюпре, обдумывая продолжение. – Многие чудеса, в сущности, и есть подобные события. Фатима и Лурд, в частности, если считать Марию усопшей. Если даже нет, то некоторые посмертные явления святых официально признаются. Как вам известно. И сам Иисус говорил с Моисеем и Илией в присутствии свидетелей. Чем, в конце концов, является молитва, как не попыткой общения с потусторонним миром?

– Только в нашем случае, – заметил Кокс, – потусторонний мир отвечает.

– Да. – Дюпре поднес к губам указательный палец. – Как бы это ни было неудобно, подобные понятия не новы, и думаю, лучше, если нам показать, что мы вовсе не удивлены и не слишком заинтересованы. Будет предполагаться, что мы вообще не собираемся как-то реагировать. Я бы сказал по-прежнему, что лучше всего ничего не делать, а на вопросы – вежливо улыбаться.

– Полностью согласен, – со смешком сказал Марч. – Для меня это все отдает гаданием и спиритизмом. Ватикан здесь прав, нам следует от всего этого держаться в стороне. Или осудить. Бог знает, что они дальше там найдут.

– Мне кажется, – произнес Кокс, – что способность общаться с Церковью Торжествующей могла быть неким сверхъестественным даром, утерянным после грехопадения Адама. Мы уже об этом говорили, но теперь я задумываюсь, не имеем ли мы дело с культурой, основатель которой был мудрее нашего. И первому, представителю ее хватало ума держаться подальше от яблок или вообще чего-то, что было первородным грехом.

В ответ на это замечание послышался скрип стульев. Кардинал уставился на него в упор:

– Джек, ты действительно допускаешь такую возможность? Кокс сам удивился реакции, вызванной его словами.

– Нет, конечно. Но с теологической точки зрения это вполне возможно.

Марч выпрямился в кресле, но ничего не сказал. Хотя кардинал редко смотрел на него прямо, он тем не менее внимательно наблюдал за старым священником, будто измеряя его реакции. Марч все это время сохранял спокойно-скептический вид. Бог и Адам. В теологии Джо Марча не было места для второго акта творения. Любой, кто сейчас внимательно наблюдал за кардиналом, мог бы отметить его облегчение.

– Все, что у нас есть, – продолжал Кокс, – это чья-то интерпретация фразы, написанной на языке, которого никто раньше не видел. И которого, пожалуй, никто не может прочесть. Я согласен с Питом, что мы не должны выставлять себя в глупом виде. С другой стороны, нельзя не признать, что некоторых наших прихожан могут взволновать эти события. Следовательно, мы должны их разуверять. Наверняка будет безопасно указать, что какие бы события ни происходили на Марсе или где это там, нас это не касается. Мы ничего в этом не видим такого, что должно смутить доброго католика.

Кардинал слушал, пока аргументы не начали повторяться, а тогда вмешался.

– Я не был бы до конца честен, – сказал он, – если бы не сознался, что это дело меня несколько заботит. Быть может, мы входим в новую эпоху, а новая эпоха всегда неудобна для тех, кто стоит у руля. Странным парадоксом кажется мне, что князья церкви традиционно сопротивлялись прогрессу науки.

Дюпре и Марч нахмурились, но кардинал жестом показал, что не интересуется остроумными возражениями.

– Этот вопрос закрыт для опровержений, – продолжал он, не давая себя перебить. – Мы, которым полагается быть на переднем крае поисков истины, имеем в этом смысле прискорбную историю. И давайте не станем на этот раз попадать в ту же ловушку. По крайней мере в этой епархии. Мы примем позицию Джека, что истина нам ничем не может угрожать, что нас хранит наш Искупитель и мы не менее всякого другого заинтересованы в новых откровениях величия творения Божия.

– Я такого не говорил! – возразил Кокс.

– Странно, а мне показалось, – ответил кардинал, безмятежно глядя на своих подчиненных. – Мы не будем давать понять словом или делом, что в Годдарде ошибаются, что люди там извращают факты или что они дезинформированы. Мы дадим событиям развиваться естественно. И быть может, вверив себя в руки Господа, мы даже получим радость от этого. Тем временем любые комментарии по этому вопросу должны исходить из канцелярии кардинала и ниоткуда более.

– Джордж, – начал Дюпре, – но Ватикан может все это переменить, если сделает заявление…

– Имей веру, – улыбнулся кардинал. – Люди уже давно не прислушивается к Ватикану, так с чего бы вдруг им снова начинать?

Гарри, который, быть может, совсем не так интересовался философией алтейцев, как позволил о том думать Лесли, уселся провести вечер с пухлой папкой, которую она ему дала. Он читал три часа подряд, но дело шло туго. Некоторые термины еще не были переведены, синтаксические связи не всегда ясны, и у Гарри было чувство, что адекватный перевод на английский дал бы просто абракадабру. Текст напоминал нечто среднее между Платоном и хайку; но нельзя было избавиться от ощущения мрачного разума или, парадоксально, намека на мрачный юмор, который все время ускользает.

Алтейцы интересовались многими проблемами, которые заботили и его биологический вид, но были и тонкие различия. Например, рассуждения о морали в достаточных подробностях показывали ответственность разумного существа перед другими формами жизни и даже неодушевленными предметами; но совершенно не говорилось об ответственности перед представителями собственного вида. Далее, философская трактовка природы зла касалась только катастроф, вызванных природными силами, оставляя без внимания то, что совершалось людской (или нелюдской) злой волей. Гарри заключил, что Лесли спутала зло и бедствие.

Планета алтейцев должна была быть похожа на Землю. Снова и снова появлялись сравнения с морями, метафора блуждающего корабля или моряка-пришельца. Но воды спокойны. Нигде нет ни шквалов, ни огромных тяжелых волн. Ни скал, ни мелей, и мирно проплывают мимо берега.

Наверное, слишком даже мирно.

Одинаково холодны в бездне большие острова, и темны берега.

МОНИТОР

Разд. 102

а) Настоящим Конгресс заявляет, что политика Соединенных Штатов состоит в том, что любая деятельность в космосе должна быть посвящена мирным целям и совершаться на благо всего человечества.

б) …Осуществлять таковую деятельность и руководить ею должно гражданское ведомство… за исключением случаев, когда указанная деятельность специфична или изначально связана с разработкой новых систем оружия, военными операциями или обороной Соединенных Штатов… должно осуществлять и руководить Министерство обороны…

в) Деятельность Соединенных Штатов в области воздухоплавания и космоса должна осуществляться таким образом, чтобы вносить материальный вклад в…

1) расширение пределов человеческого знания об атмосферных и космических явлениях…

Закон США об использовании воздушного и космического пространства от 1958 года.