Текст книги "Послание Геркулеса"

Автор книги: Джек Макдевит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Здесь нельзя о таком говорить, – напомнил Гарри. – Секретность – душа режима. Так что случилось?

Она кивнула.

– Кажется, мы все пленники века. Я просто не знаю, что стала бы делать на месте Харли. Хотя я не так уж уверена, что следует волноваться насчет чертежей оружия. Я думаю, что •бы я почувствовала, если бы мы узнали, что эти существа все как один гении. Если рядом с ними Бейнс – болван.

Гарри извинился и пошел за кофе.

– Бейнс – болван? – переспросил он, вернувшись. – Ему бы это понравилось.

– А может быть, мы неправильно поняли фигуру из палочек. Может, они все выглядят как ангелы. И окажется, что они устроены куда лучше нас.

– К чему ты клонишь, Лесли?

– Сама не знаю. Я думаю, что содержание передачи опасно, но не по тем причинам, по которым все думают. Что с нами случится, если выяснится, что мы в чем-то безнадежно ниже их?

– А ничего. С некоторыми из нас – никогда и ни за что.

– С Бобби, например?

– Пример хороший.

– А с Эдом? – спросила Лесли. – Как он отреагирует? Скажем, если на том конце окажется потрясающий гений?

– Я не думаю, что Эда легко напугать. Он был бы очень рад найти конгениальный разум. Кого-то, с кем можно разговаривать. Не могу себе представить его запуганным чем бы то ни было. А вот Бейнсу, наверное, это бы не очень понравилось.

– Может, ты и прав, – согласилась она. – Я думаю, больше всего Бейнс хочет узнать, будет ли жить модель Римфорда. А ты, Гарри? Что бы ты хотел увидеть?

– Конец всего этого. Слишком много неприятных ощущений. На нас нападают со всех сторон. Я устал от этой враждебности.

– Представляю.

– Представляешь?Хочешь просидеть день на моем месте, отвечая на звонки?

– Нет, спасибо. И все равно, Гарри, это интересно. Мы участвуем в самом главном приключении века – так что радуйся. Ты еще много лет будешь вспоминать это время и говорить «ага, самые замечательные события за всю историю человечества – и я был в самом центре».

– Прямо сейчас это скорее грызня и склока. Последние сведения – намечается собрание, созванное исследователями на контракте. Они угрожают уходом.

– Так вот, – сказала она, будто угроза забастовки была сущей ерундой, – мы начинаем немного схватывать структуру языка. Но что-то в ней есть очень странное.

– Послушай, Лес, странного будет еще чертова уйма, пока доберемся до конца.

– Странное не в смысле необычное, а в смысле иррациональное. Очень неуклюжий язык, Гарри, настолько неуклюжий, что его даже трудно назвать языком.

– Неуклюжий?

– Громоздкий. Например, степени сравнения выражаются числовыми значениями, положительными и отрицательными. Как будто ты оцениваешь прилагательное «хороший» по десятибальной шкале, не вводя даже понятий «лучше» или «наилучший».

– Зато дает разумную точность.

– Да, точность есть. И еще какая! То же самое с прилагательными. Например, ничто не бывает темным. Устанавливаются количественные стандарты для освещенности и дается способ определения такого стандарта. Но что меня сильнее всего поразило – это то, что при переводе на английский получается весьма впечатляющая поэзия. Это, конечно, не поэзия, но я не знаю, как еще назвать. – Она озадаченно покачала головой. – Одно я тебе скажу, Гарри: в той форме, тем способом, которым они его передают, – это не естественный язык. Слишком он математизирован.

– Ты думаешь, они создали его специально для передачи?

– Вероятно. И если это так, то мы теряем огромный источник информации о них. Есть прямая связь между языком и свойствами его носителей. Гарри, нам действительно необходимо это все открыть. Я знаю многих людей самых разных профессий, которые должны на это взглянуть. Слишком много областей, где я не могу быть экспертом, где у меня даже надежных рабочих знаний нет. И вот так сидеть здесь закупоренной – это меня бесит.

– Понимаю. Но теперь многое переменится. Пришли допуски, и можно будет привлечь людей побольше.

– Это код, Гарри. Код, и больше ничего. И знаешь, что во всем этом самое странное? Мы могли бы сделать лучше. Ладно, главное, что мы начали его читать. Это пока медленно, потому что еще многое надо сделать. – Тут она увидела свой сандвич, почти нетронутый, и откусила кусок. – Думаю, Харли будет разочарован.

– Почему?

– Пока что основная масса материала, которую нам удалось расколоть, похожа на философию. И я думаю, что начало технологического скачка, который он рассчитывал получить…

– А он рассчитывал именно на это?

– Не сомневайся. Читать надо между строк, Гарри. В массовой прессе, в научных журналах полно рассуждений на тему, что может заключаться в передаче. И ты не думаешь, что у него до сих пор слюнки текут?

– А это все – философия?

– Ну, уверенности быть не может, потому что мы большинство терминов не понимаем, а может, и не поймем никогда. Я даже не знаю, не прислали ли нам какое-то межзвездное евангелие.

У Гарри поплыли образы перед глазами – он представил себе, как могут на это реагировать президент и Бобби Фримен. И он осклабился.

– Может быть, этот вариант для нас лучший из всех.

– Гарри, я рада, что тебе весело, потому что там этой философии до черта.

– А история их есть? Они что-нибудь о себе рассказывают?

– Ничего, что нам удалось бы обнаружить. Есть комментарии, но абстрактные, и мы не можем по-настоящему понять, к чему они относятся. Есть длинные математические разделы. Кажется, мы нашли описание их солнечной системы. Если мы прочли правильно, то у них шесть планет, и у их родной планеты действительно есть кольца. Кстати, она кружит вокруг желтого солнца.

– Гамма.

– Верно, Гамма. – Лесли состроила гримасу. – Но все остальное… они пишут широкими мазками, Гарри. Судя по тому, что я видела, они не очень интересуются тем, из чего делается оружие. Знаешь, что я думаю об этой передаче? Что она представляет в своей основе?

Гарри не знал.

– Серию пространных эссе о добре, истине и красоте.

– Ты шутишь.

– Мы знаем, что они интересуются космологией. Они достаточно знают физику, чтобы ставить Эда в тупик. Они дают математическое описание процессов всех видов, включая много такого материала, который мы еще не начали идентифицировать. Может быть, мы действительно узнаем, что держит атомы вместе, Почему вода замерзает при нуле Цельсия и как возникают галактики. Но текст вызывает такое чувство, будто все это… – она поискала слово, – …случайно. Тривиально. Так они, наверное, вручают свои верительные грамоты. А что им на самом деле интересно, и, как мне кажется, они говорят всерьез вот в этих разделах рассуждений.

– Вполне правдоподобно, – согласился Гарри. – А что мы могли бы ожидать от столь развитой расы?

– Я тебе скажу. Помнишь, мы упоминали энциклопедию? Так вот, это все больше и больше на нее похоже. Полное хранилище их знаний. Все, что они считают существенным.

Гарри начинал понимать, как приятно было ему проводить с ней время. Ее смех радовал его, ободрял, и когда ему нужно было говорить, она слушала. Ее готовность бросить практику в Филадельфии и по малейшему капризу съездить в Гринбелт говорила не только о профессиональной гибкости, но и о том, что дома у нее нет сильных эмоциональных якорей. Конечно, в лоб он не спрашивал, поскольку это могло бы быть неправильно понято. Лесли была слишком прозаической женщиной, чтобы затевать романтические истории. И все же он безотчетно радовался своему умозаключению, что в ее жизни нет мужчины.

Они вместе пошли в лабораторию, и Гарри тщательно держал нужную дистанцию, но с теплым чувством осознавал, быть может, впервые, ее физическую привлекательность. Ей надо было почти два шага на его один, но она не отставала, и они продолжали разговор. Она заключила, что у алтейцев был о эстетическое чувство, и сейчас думала вслух, должно ли это качество быть неотъемлемым свойством разума. И если да, то почему? В конце концов, трудно видеть, в каком смысле оно способствует выживанию.

Они прошли через тусклый пейзаж под серо-белым декабрьским небом, с которого в любую секунду грозил посыпаться снег. В лаборатории Лесли поспешила к кабинету в глубине корпуса, который она за собой закрепила, а Гарри пошел говорить с Питом Уиллером.

Священник сидел за компьютером, тщательно вбивая символы с листков блокнота. Он явно был рад поводу оторваться.

– Привет, Гарри! – сказал он. – Идешь на кмоховское собрание?

– Еще не решил.

– Там будет разогретая публика. И достаточно враждебная. Ты знаешь, что даже на Бейнса уже начинают давить? К нему вчера вечером явилась целая делегация. Джексон, Чанг и Гропнер среди прочих. Они хотят, чтобы он отказался от дальнейшего сотрудничества с проектом. И выступил вместе с ними перед общественностью.

– Каким чертом можно давить на Бейнса?

– Прямо – никак. Но ты же его знаешь. Он терпеть не может, когда о нем кто-нибудь плохо думает. Особенно люди, с которыми он работал всю жизнь. И что еще хуже, он сочувствует обеим сторонам.

– А ты?

– Нашлись люди, которые пожаловались аббату. Он говорит, что на него несколько давит американская церковь, но поощряет меня держаться и решать самому. Они попали меж двух огней – не хотят, чтобы их считали пособниками тех, кто скрывает информацию, а с другой стороны – не хотят быть камнем на пути прогресса.

– Галилей, – напомнил Гарри.

– Вот именно.

– У тебя встревоженный вид.

– Я все думаю, как это должно выглядеть в глазах Харли. Он в ситуации, где невозможен выигрыш, и его будут проклинать, как бы ни повернулось дело. Хочешь знать, Гарри, что я на самом деле думаю? – Он потер затылок. – История показывает, что правительства не умеют хранить тайны. Особенно в области технологий. Единственная известная мне страна, которая умела сохранить контроль над передовым оружием достаточно долго, это Константинополь.

– Греческий огонь? – спросил Гарри.

– Греческий огонь. И другого случая я не могу вспомнить за всю историю человечества. Что бы ни привелось нам узнать, Гарри, что бы ни оказалось в тексте, все это рано или поздно станет общим достоянием. – Темные глаза Уиллера смотрели тревожно. – Если Харли прав и мы откроем способ создания новой бомбы или нового вируса, то лишь вопрос времени, когда этот способ узнают китайцы, ИРА или какая-нибудь другая кучка психов на этой планете.

Но я не думаю, что это реальная опасность, по крайней мере в ближайшем будущем. Гарри, почти наверняка нас скоро захлестнет культура иной планеты. На этот раз мы окажемся островитянами Южных морей. – Он выключил монитор. – Помнишь, как пару лет назад Эд с Бейнсом и Брейкерсом вели нескончаемые споры о количестве цивилизаций в Млечном Пути? И Брейкере всегда говорил, что, если бы они были, мы бы какие-то из них слышали. Они бы нам что-нибудь передавали. – Уиллер снял диск, с которым работал, и уставился на него. – Так вот, теперь мы получили визитную карточку, и я не уверен, что в ней окажется добрая информация.

– А если там есть лекарство от рака? – спросил Гарри.

– Приятно было бы. Но это вряд ли. – Уиллер положил диск и встал. – Мне надо подышать свежим воздухом. Пойдешь со мной?

– Я только пришел, – ответил Гарри, но все-таки последовал за священником, думая о Брейкерсе. Это был старый циничный хмырь из Гарварда, и он умер за пару недель до первой передачи из Геркулеса. Чуть-чуть не дотянул.

– Бейнс недавно опубликовал статью, – продолжал Уиллер, – с названием «Синдром капитана Кука» и в ней утверждает, что мудрая культура может осознать, что контакт с более примитивным обществом, пусть с самыми лучшими намерениями, для более слабой стороны не создаст ничего, кроме проблем.

– Главная мораль «Звездного пути».

– Вот именно. Даже сведения о существовании более передовой культуры могут обернуться бедой. Опрокинуть религиозные воззрения, например. И потому Бейнс предположил, что есть что-то вроде согласованной этики, требующей от всех отказа от использования радио. Если вообще между развитыми обществами имеется связь, то осуществляется она с помощью более тонких технологий.

А наши инопланетяне болтают. И не просто болтают, а используют радио. И они нам рассказывают все. Зачем бы это? Эд считает, что они не слишком умные. Может быть, так на них подействовала изоляция в межгалактическом пространстве. Помнишь, мы обсуждали небеса без звезд? Это ведь значит, что какая бы развитая технология у тебя ни была, тебе некуда лететь. Абсолютно некуда. Так что алтейцы, быть может, несколько свихнулись. И неудивительно – сидеть в полной изоляции миллионы лет.

– Я об этом не подумал, – сказал Гарри.

– Эд также убежден, что они запутали код передачи, сделали его труднее, чем нужно. Это подразумевает, что они могут быть несообразительными. Неумелыми.

– Как так? Они же управляют пульсаром?

– Может быть, это была заслуга их предков. Может быть, для передачи нужно было всего лишь выполнить бюрократическую процедуру и нажать на кнопку.

– Нет, – сказал Гарри, – не верю я, что они тупицы. Слишком сильная натяжка.

– Какова бы ни была реальность, Гарри, но мы на пороге вторжения, что так же верно, как если бы зеленые человечки прилетели в летающих блюдцах и побежали бы по земле на своих треножниках. Мы только начинаем сейчас расшифровывать передачу, и я тебе гарантирую: что бы там ни было, оно изменит нас до неузнаваемости. Не только наши знания, но и наш образ мышления. Не могу сказать, что я радуюсь такой перспективе.

– Пит, если ты так думаешь, зачем ты участвуешь?

– По той же причине, что и все прочие. Я хочу узнать, кто они такие. Что они имеют нам сказать. И быть может, приложить руку к смягчению эффекта, хотя на этот счет я не питаю оптимизма. И больше меня сейчас ничего не интересует, Гарри. Как и всех остальных. Все остальное кажется мне мелочами, и это возвращает нас обратно к собранию, которое созывает Кмох. И почему столько народу так взволновано. Если бы я был вне проекта, я бы тоже волновался. Поэтому все участники проекта испытывают сильное давление со стороны.

– Кмох говорит о забастовке.

– И не он один. Но если ты туда сегодня пойдешь, тебе повезет, если к тебе не полезут драться. Народ стал очень вспыльчивым.

С северо-запада потянул сильный холодный ветер. Гарри заметил падающие хлопья. За оградой три человека ходили по крыше двухэтажного дома, меняя шифер. Рядом во дворе двое подростков разгружали дрова с грузовика.

На голове Уиллера сидела уродливая зеленая шапка, не по размеру большая.

– Она принадлежала одному студенту, который был у меня в Принстоне несколько лет назад в семинаре по космологии. Я ею восхищался, наверное. Слишком открыто. И в конце семестра он мне ее подарил.

Козырек выдавался далеко вперед.

– Выглядит так, будто ты ее у балаганного актера взял. Они остановились на перекрестке, пропуская почтовый грузовик.

– Я тебе должен сказать одну вещь, – объявил священник. Гарри повернулся спиной к ветру.

– Я нашел в тексте некоторые уравнения, описывающие планетные магнитные поля. Почему они возникают, как действуют. Что-то из этого нам известно, что-то нет. Там много подробностей, и это не совсем моя специальность. Но я думаю, что вижу способ черпать энергию из магнитного поля Земли. Много энергии.

– И это можно сделать на практике? – спросил Гарри. – Использовать энергию магнитного поля?

– Вполне, – ответил Уиллер. – И легко. Все, что для этого нужно, – запустить несколько спутников, преобразовать энергию, например, в лазерный луч и направить на наземные приемники. Если получится, наши проблемы практически могут решиться на бесконечный срок. И энергия будет чистой.

– Насколько ты уверен?

У Гарри сердце заколотилось быстрее. Наконец что-то, чем можно подсластить ежедневный доклад.

– В разумной степени. Я хочу сегодня рассказать Эду.

– Ты вроде сомневаешься.

– Сомневаюсь, Гарри. И сам не знаю почему. Решение проблемы энергии, избавление от геологического топлива и атомных станций кажется очень заманчивым. Но мне хотелось бы лучше понимать, как подобная вещь, возникшая вдруг откуда ни возьмись, может потрясти существующее положение вещей. Может быть, нам нужен экономист.

– Слишком много беспокоишься, – сказал Гарри. – Именно такая информация нам и нужна – нечто полезное. Добро, истина и красота – это прекрасно для разговора за обедом, но налогоплательщики больше заинтересуются тем, что понизит счета за электричество.

– Это да. И все же я не думаю, что стоит это сейчас обнародовать, Пока мы не будем знать точно.

– Пит, – сказал Гарри, – ты абсолютно прав. Но это и есть причина, почему сегодня Адриан Кмох начинает бунт.

Гарри позвонил по закрытому номеру Белого дома.

– Пожалуйста, сообщите ему, что у нас кое-что есть. Голос на другом конце провода принадлежал одному из

помощников.

– Вы не хотите мне сказать, в чем дело, чтобы я мог его проинформировать?

– Нет, – ответил Гарри. – Мне надо его видеть. Скажите, что дело стоит его времени.

Наступила долгая пауза, и потом в линии возник другой голос, молодой и женский.

– Мистер Кармайкл? Приезжайте сегодня вечером. К семи часам.

МОНИТОР

Звезды безмолвны.

Путник среди темных гаваней, я слушаю, но полночный ветер доносит только шелест деревьев и плеск воды о борт да еще одинокий крик ночной ласточки.

Рассвета нет. Не парит солнце ни на западе, ни на востоке. Скалы над Калумелем не серебрятся, и огромный круглый мир плывет в пустоте.

Строфа 32 из НД-87 Вольный перевод Лесли Дэвис (Рассекречено)

Глава одиннадцатая

Пузырь Вселенной дрейфовал в океане суперпространства.

Лицо Римфорда расплылось в широкой улыбке. Он столкнул груду бумаг с кофейного столика на пол и в неожиданном приливе чистой радости запустил авторучку через всю комнату и кухню.

Потом подошел к холодильнику, вернулся с банкой пива в руке и набрал номер кабинета Гамбини. Ожидая ответа, он сорвал пломбу и сделал долгий глоток.

– Лаборатория исследовательских проектов, – отозвался женский голос.

– Пожалуйста, доктора Гамбини. Говорит Римфорд.

– Профессор, он как раз сейчас занят, – ответила женщина. – Сказать, чтобы он вам перезвонил?

– А Пит Уиллер есть?

– Он только что вышел с мистером Кармайклом. Я не знаю, когда он вернется. Есть доктор Маевский.

– О'кей, – разочарованно сказал Римфорд. -Спасибо, я потом перезвоню.

Он повесил трубку, обошел груду тетрадей и распечаток на полу и снова сел.

Происходил звездный миг двадцатого столетия, и не с кем было его разделить.

Квантовая Вселенная. Может быть, Страбонович и другие были с самого начала правы.

Он еще не понял всю эту математику, но поймет, он на верном пути. К Рождеству, даст Бог, механизм создания будет ясен.

Во многом он ясен уже сейчас. Вселенная есть квантовое событие, прокол пространства-времени. Она была вызвана к существованию точно так же, как продолжают происходить, видимо, беспричинные события на субатомном уровне. Это был скорее пузырь, чем взрыв. И, возникнув, пузырь расширялся экспоненциально. В эти первые наносекунды не существовало светового барьера, потому что правящие принципы еще не сформировались. Следовательно, размеры Вселенной за эту долю мгновения превзошли размеры Солнечной системы и Млечного Пути. Вначале материи не было, только ускользающая ткань пространства-времени и энергии, разлетающаяся в космическом взрыве. Появление материи немедленно установило железную стабильность, физический закон: расширение затормозилось ниже скорости света, и существенная часть энергии первых мгновений застыла водородом и гелием.

Уже не впервые Римфорд задумался о «причине» беспричинных эффектов. Наверное, он сможет найти и секрет неисчислимости: суп ер пространство де Ситтера, из которого сформировался пузырь Вселенной. Возможно, где-то в тексте своей передачи алтейцы обратятся к этому вопросу. Но Римфорд понимал, что как бы ни была развита цивилизация, она с необходимостью привязана к данной Вселенной. Вряд ли найдется способ сделать туннель наружу, заглянуть за физические пределы или раньше самых ранних моментов. Можно только строить теории, какова бы ни была мощность телескопов или изощренность разума.

На самом деле в теории множественных Вселенных ничего нового нет. Но она всегда казалась не слишком вероятной – отчаянная попытка описать конструкцию, не прибегая к понятию Создателя, – и не поднималась выше уровня чистых догадок. И все же было утешительно и даже несколько радостно узнать, что алтейцы пришли к тому же заключению. А может быть, они смогут даже представить доказательство того или иного рода – кто знает?

Римфорд расхаживал по комнате, не в силах усидеть на месте. Были некоторые люди, с которыми ему бы хотелось поговорить, люди, посвятившие свою жизнь тем загадкам, частичное решение которых он теперь знал, но этому препятствовали правила секретности. Например, Хорнер из Висконсина двадцать лет работы посвятил разгадке тайны расширения Вселенной. Кестлер из Массачусетского технологического почти ослеп, изучая темную материю. Аморант из Иеля – автор ценных работ по гибкости границ расширяющегося пространства.

Теперь Римфорд понимал, что скорость расширения переменна: она иногда увеличивается для поддержания равновесия, и по-другому быть не может. Последний эффект вызывается, по крайней мере частично, неожиданным фактором: по мнению алтейцев, гравитация не постоянна. Она меняется слабо, но все же меняется. И если Римфорд правильно понял формулы, изменения временны и локальны и через несколько лет возвращаются к стандартным значениям. Все это, как он был уверен, объясняет недавно обнаруженные расхождения между наблюдениями глубокого космоса и теорией относительности.

Ему бы хотелось видеть лицо Хорнера, когда тот узнает содержание передачи.

Не в силах усидеть дома, он вышел из коттеджа, выехал на Гринбелт-роуд и повернул на восток под шиферным небом.

Полчаса он успел проехать, когда начался дождь, ледяные капли мокрой кашей стали заляпывать ветровое стекло. Почти все машины исчезли в сером тумане, зажглись фары, потом дождь перестал, небо очистилось, и Римфорд радостно ехал по сельским дорогам, пока не увидел симпатичную гостиницу на Гудлак-роуд. Он остановился, зашел, взял себе скотч и заказал бифштекс.

Его прежнее представление о начальных наносекундах расширения, которое включало создание материи одновременно с пространством-временем, вызванное внутренней нестабильностью пустоты, казалось теперь полностью неверным. Римфорд подумал, не рухнут ли теперь и некоторые другие из его идей. В зеркале на стене зала он выглядел как процветающий бизнесмен, уверенный в себе, довольный собой, даже несколько нагловатый. Но ведь он – часть мыслящей Вселенной. Венец творения. Если так, то для некоторого самодовольства есть основания.

– Мягкий вкус скотча углубил задумчивость. Римфорд не мог за всю свою жизнь вспомнить такого наплыва эмоций, как сейчас. Это был момент славы, восторга, изящества – такой, который вряд ли когда-нибудь еще придется пережить.

К ужину он попросил бутылку зинфанделя.

Хотя сообразил, что праздновать ему особо нечего. Работа всей жизни пошла прахом, но сожалений он все же не испытывал. Да, приятно было бы оказаться Правым. Но знать – куда важнее.

Стейк получился великолепным. Римфорд отрезал длинные сочные куски, со вкусом прожевывал и запивал вином. Посреди обеда он нацарапал на салфетке уравнение и поставил так, чтобы оно хорошо виднелось. Это было описание

свойств и структуры пространства. Если о какой-то математической формуле можно сказать, что она составляет тайну Вселенной, то вот она.

Боже мой, теперь, когда все это у него в руках, картина становится такой логичной! Как можно было раньше этого не видеть?

Да, алтейцы, по выражению Гамбини, манипулируют звездами, и не только в смысле Гамбини – добавлял или отнимая от них материал, но в более широком смысле слова, Фактически они манипулируют космосом, меняют его текстуру, варьируют степень его кривизны. Могут свести ее совсем к нулю, если захотят.

А если будет адекватный источник энергии, он тоже это сможет сделать!

Руки его дрожали, когда он впервые подумал о практических применениях.

На него надвинулась тень – но это всего лишь официантка принесла кофе. Симпатичная молодая дама, яркая и улыбчивая, как и полагается быть официантке в придорожной гостинице. Но Римфорд не ответил на ее улыбку, и она наверняка подумала об унылом типе за угловым столиком. Вряд ли она привыкла, что мужчины смотрят сквозь нее.

Он допил кофе, вытер губы уравнением расширения, бросил его на стол, оставил щедрые чаевые и медленно вышел в ночь.

– Я не совсем понимаю, зачем вам мое участие. – Сайрус Хаклют аккурат но переплел пальцы на коленях, внимательно глядя на потрепанный фургон, уходящий мимо правительственной машины в вихре слякоти и грязной воды.

– В нашем распоряжении, – ответил Гамбини, – полное физиологическое описание внеземной формы жизни. Вам это интересно?

– Вы серьезно? – произнес Хаклют тонким напористым голосом. Если попытаться охарактеризовать микробиолога одним свойством, то Это был бы контраст между его эфирным голосом и убежденностью, с которой он обычно говорил. Улыбка у него была слабая и небрежная, длинное тело и узкие плечи. Глаза моргали за тяжелыми бифокальными очками. Гамбини знал, что Хаклюту едва перевалило за тридцать, но с виду ему можно было дать все сорок пять. – Эдуард, это действительно так?

– Да, это действительно так. Кое-какой материал в тексте из Геркулеса кажется нам попыткой описать генетическую структуру и более широкие биологические функции. Мы считаем, что они хотят дать нам полное представление о биосистеме своей планеты. – Гамбини помолчал. – К сожалению, у нас нет людей с нужной квалификацией, чтобы подтвердить эту догадку.

– Куда мы сейчас едем? – спросил Хаклют.

– В Годдард. Там для вас отведена вилла для особо важных гостей, если вы захотите остаться.

Острый язычок Хаклюта облизал тонкие губы.

– Вилла подождет. Я хочу сначала посмотреть, что у вас есть.

Это если мы тебя протащим через охрану.

Лесли и Гарри были уже в гостевом центре, когда прибыл караван из четырех блестящих церковных автобусов, возглавляемый Бобби Фрименом. Автобусы по такому случаю отскребли, а вручную написанные буквы на бортах объявляли, что это есть собственность Библейской Церкви Троицы. Из толпы донеслись приветственные клики. Автобусы прокатились мимо оживленного автомобильного движения на парковку, миновали демонстрантов, несущих плакаты с требованием импичмента Харли и сожжения текста из Геркулеса. Водители, повинуясь указаниям полицейских, заехали на приготовленные для них стоянки под взглядом телекамер.

Фримен сошел с первого автобуса, широко улыбаясь в ответ на энтузиазм публики. Он был без шляпы, в поношенном пальто и длинном шарфе. Толпа продолжала напирать. Кто-то вопил молитвы, другие благодарили Господа за встречу с великим человеком. Охранники, фрименовские и из центра, смешались с толпой, сдерживая ее, пытаясь поддержать видимость порядка. Проповедник обнял группу детишек, концы шарфа развевались на ветру. Его сторонниками были люди среднего класса, в основном белые, детишки, их матери, пожилые пары. Все были тщательно причесаны, дети сияли умытыми лицами и цветными школьными куртками. Каждый держал в руках Библию. Было холодно, но этого, кажется, никто из них не замечал.

Фримен поднял на руки мальчика и что-то сказал, но Гарри ничего не расслышал. Толпа снова радостно завопила. Люди тянулись дотронуться до рукава своего наставника. Какой-то старик залез на дерево и чуть не свалился, когда Фримен ему помахал.

Ветер развевал седые волосы проповедника. У Фримена были полные щеки, широкий плоский нос и до противности довольный вид. Но в манере его не чувствовалось благостной снисходительности, как обычно у телепроповедников. Нет, он казался человеком, который вплотную столкнулся с великими дилеммами жизни и теперь верит, что нашел решение.

– Он искренний, – сказала Лесли.

– Он фальшивый, – ответил Гарри, не слишком уверенный в своей правоте, но рефлекторно считавший своим долгом долбать телеевангелистов.

Она поправила солнечные очки на лице:

– Гарри, они все прутся к нему. Кого-нибудь затопчут. Команда Фримена выстроилась клином, расчищая ему

дорогу. Гарри высмотрел двоих охранников и пробился через толпу поближе к проповеднику.

– Преподобный Фримен, – сказал он, – мы проведем вас через боковой вход. Вокруг толпы. – Гарри примерно показал рукой куда.

– Спасибо. – Проповедник добавил свои слова в общий шум. – Я подожду своей очереди к главному входу. С моими друзьями.

Он встал в хвост долгой очереди, а те, кто стоял рядом и слышал, разразились приветственными кликами.

Гарри подумал, не стоит ли настоять, но решил не начинать свалку посреди народа. Вернувшись к Лесли, он покачал головой:

– Надо было знать, ему это по душе. Ради этого он и приехал.

Гарри нажал на сотовом телефоне кнопку с номером Паркинсона.

– Как там у нас, Тед?

– Пропускаем всех как можно быстрее, Гарри.

– Отлично. Делайте все, что можете, чтобы ускорить дело. Устройте демонстрацию в каком-нибудь конференц-зале, если понадобится. Желательно побыстрее впустить отсюда внутрь хотя бы сотню.

Паркинсон буркнул:

– А почему нам не объявить об аварии электросети и не закрыться на весь день?

– При национальных-то телеканалах? – ответил ему Гарри. Из автобусов все еще вылезали пассажиры. Качались в воздухе плакаты с противоречивыми лозунгами, кому-то досталось плакатом по голове, и началась потасовка. Дэйв Шенкен, возникший рядом с Гарри, что-то заговорил в рацию.

Тут подъехал автобус с эмблемой Молодых Республиканцев. Оттуда высыпали студенты и радостно влились в толпу контрдемонстрантов.

Какой-то молодой человек в пиджаке и галстуке, явно из людей Фримена, вспрыгнул на капот автобуса.

– Преподобный Бобби! – завопил он, перекрывая шум толпы, Преподобный Бобби, ты здесь?

Взлетели крики «аминь».

– Это подстроено, – сказала Лесли.

– Я здесь! – отозвался радостный баритон проповедника.

– Я не вижу тебя, преподобный Бобби! – заявил молодой человек на капоте.

Наверное, кто-то прихватил с собой переносную трибуну или деревянный ящик: Фримен внезапно приподнялся над толпой – голова, плечи, корпус. Он воздел руки.

– Теперь ты видишь меня, Джим? А вы видите меня, друзья?

Толпа ответила радостным криком. Но, когда шум стих, Гарри услышал еще и несколько кошачьих воплей.

– Зачем мы здесь, преподобный? – спросил человек на автобусе.

– Не нравится мне эта ситуация, Гарри, – сказала Лесли.

– Мы здесь, чтобы принести свидетельство, друзья мои, – заговорил Фримен глубоким раскатистым голосом, от которого сам стал казаться намного больше. Раздались новые аплодисменты, и на этот раз прорвалось и негодующее уханье. – С нами тут, очевидно, есть футбольные фэны из Филадельфии, – пошутил проповедник, и толпа захохотала. – Мы стоим там, где люди не всегда дружелюбны к миру, но где мир все равно их касается.