Текст книги "Сыны Зари (сборник)"

Автор книги: Джек Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

В такой ситуации Кэлли должен был решиться бежать. Никто не мог бы без конца находить укрытия в этом голом месте и, разумеется, не на такой близкой дистанции. В какой-то момент Джексону придется остановиться. Он не может надеяться, что Кэлли промахнется, если он сделает бросок к позиции Кэлли с расстояния в двадцать – тридцать метров. Значит, это была бы ничья. Кроме того, Джексон оказался бы в позиции, в которой он не мог бы двигаться. Поэтому Кэлли, если только он не решит придерживаться осадной тактики, должен сам стать тем, кто будет двигаться.

Позади насыпи начинался спуск, который вел в неглубокую впадину. Если Кэлли направится прямо вниз по холму, то он смог бы оставаться ниже линии неба. Но склон этого холма был полностью открытым, и как только Джексон доберется до его вершины, перед ним откроется ясный вид на любого в этой низине и на каждом из склонов. Другой вариант заключался в том, чтобы продолжать двигаться вдоль насыпи. Она была бы прикрытием на какое-то время, а потом по пути можно было бы найти и другое укрытие. А вот если он не будет делать ничего, то окажется на виду у Джексона, будет ли тот двигаться или нет.

Кэлли ухватил Росса за запястье, поставил его вертикально, а потом поднырнул под падающее тело и принял на себя всю его тяжесть. Он бежал, согнувшись вдвое, первые двадцать шагов, стараясь держать голову значительно ниже уровня склона. Потом он выпрямился и ускорил свой бег, по-крабьи, полусогнув ноги, чтобы обрести устойчивость при спуске. Мышцы его плеч и ног, мышцы спины, казалось, пронзительно кричали, протестуя. В груди все пылало.

Есть правило, которое гласит: если все выглядит безнадежным, остановись. Прислонись спиной к чему-нибудь. Потерпи. Оно гласит: найди единственную слабость противоположной стороны и воспользуйся ею. Джексон знал это правило. В положении Кэлли он должен был бы перейти к осаде. Это было единственное, что можно было сделать. Джексону надо было пересечь двадцать метров совершенно голого пространства – блестящая мишень. Он должен был сделать либо это, либо уползти назад. Вот его единственная слабость. А Кэлли следовало замереть на месте и надеяться, что Джексон позволит ему сделать прицельный выстрел. Джексон, разумеется, не собирался предоставлять ему такую возможность. Он сам ждал, что Кэлли выкинет какую-нибудь глупость: попытается бежать, выскочит прямо на него, попробует с ним сговориться...

Замри на месте, не шевелись – таково было это правило. И Джексон знал его, а Кэлли – нет. К тому времени, когда Джексон понял, что это правило нарушено, к тому времени, когда он сделал свою последнюю пробежку к этому спуску и посмотрел вниз, на низину за ним, Кэлли уже скрылся из виду.

Единственное, что Кэлли мог слышать, был звук его собственных шагов и грохот его колотящегося сердца. Единственное, что он мог ощущать, была боль. Невозможно было сказать, насколько далеко позади мог быть Джексон, невозможно было узнать, сколько ему еще придется добираться до дороги. Росс оседлал его плечи, подобно тяжелой туше. При каждом прыжке слышалось хриплое мычание. Время от времени они стукались головами.

Слева от Кэлли была небольшая плантация хвойных деревьев, менее чем в полумиле от него. Он направился туда, рассчитывая найти укрытие среди этих деревьев. Он не представлял себе, сколько еще времени сможет продолжать двигаться, поскольку сам тот факт, что он вообще еще двигался, казался противоестественным. Последние пятнадцать минут какой-то голос в его мозгу говорил ему, что надо остановиться. А совсем недавно голос начал пронзительно верещать.

Когда он пересек линию деревьев, голос все еще слышался, высокий и резкий, он стал еще громче. Кэлли почти начал верить, что он в самом деле громко и пронзительно кричит. Потом он расслышал, что это такое было, и обернулся на этот звук.

Их было двое: один держал в руках ленточную пилу, а другой забивал клинья. Они уже свалили пять деревьев, а шестое как раз опрокидывалось на кучу стволов рядом. Деревья стояли идеально прямыми рядами вдоль и поперек плантации, кроме того места, где пролегла широкая аллея вырубки. Маленький бульдозер, расчищавший ее от пней, был припаркован поблизости. Лезвие его ковша было задрано вверх.

Кэлли появился в дальнем конце вырубки, широкой, как шоссе. Лишенный каких-либо чувств, с пустыми глазами, он начал медленно продвигаться к лесорубам. Они следили за тем, как падало дерево, а потом повернулись к следующему. Но вот тот, который вбивал клинья, похлопал напарника по плечу и показал на Кэлли. Они двинулись ему навстречу, протянув вперед руки, точно выступающие по телевидению евангелисты, и Кэлли сгрузил на них Росса. И как только он это сделал, все его тело свела судорога: бицепсы, предплечья, плечи, спину, ноги. Его затошнило, и он согнулся в дугу, руки его сплелись, пальцы скрючились, как сломанные соломинки, боль была невыразимой.

Лесорубы втащили Кэлли и Росса на лезвие ковша бульдозера, один из них сел за руль, а другой встал рядом с ними, чтобы поддерживать.

Глава 49

Это было похоже на молебен, если не считать того, что ответных возгласов молящегося в тех случаях, когда это требовалось, не было.

– Вы тот снайпер? Ваше имя? Кто вас нанял?

Единственное слово, которое Росс произносил, было «да». Он глядел в потолок, руки его покоились поверх одеяла, но были плотно прижаты к телу, неподвижные, точно нарисованные на портрете. Лицо его ничего не выражало, а губы едва шевелились, когда он отвечал – но в каждом случае только на первый вопрос.

– Вы тот снайпер?

– Да.

– Ваше имя? Кто вас нанял?

Казалось, что он даже не моргал, но это было вызвано шоком. Сиделка сказала, что его паза не закрывались всю ночь.

– Вы тот...

– Да.

Кэлли возник из сплетения стальных и пластиковых шлангов, дренажных трубок, капельниц и мониторов. Крис Буллен всматривался внутрь сквозь стеклянную панель двери. Кэлли пошел впереди него по коридору, направляясь к автомату с напитками. Он отыскал немного мелочи и спросил Буллена, не хочет ли он что-нибудь выпить.

– Кофе? – пожал плечами Буллен.

– Вы правы, делая из этого вопрос. – Кэлли большим пальцем заталкивал монету внутрь. – Я тоже рискну.

– По-прежнему ничего не говорит? – предположил Буллен.

– По-прежнему ничего не говорит, кроме того, что уже сказал раньше. – Кэлли передал Буллену пластиковую чашку. – Вы тоже можете попытаться, если желаете.

Буллен поднял свободную руку, ладонью обратив ее к Кэлли.

– Все ваше, если только кто-то не отдаст иных приказаний. – И добавил напыщенным официальным тоном: – Мы опубликовали наше заявление.

– Я знаю кое-кого, говорящего подобным образом, – ухмыльнулся Кэлли.

– Несомненно, вы знаете, – ответил Буллен. – Мы все знаем.

– И о чем же там говорится? В этом заявлении.

– Что мы арестовали этого снайпера. Что он сознался. Что мы пока не хотим сообщать его имени.

– Обо мне упоминается?

– Конкретно ни о ком из нас. Заявление сделано полчаса назад. Журналисты днюют и ночуют в больничном дворике.

Кэлли мельком взглянул назад в глубь коридора, где полицейский в форме сидел на стуле перед палатой Росса.

– Что делается для безопасности?

– Ну, вот этот, потом один человек у главного входа, наблюдение спереди и позади здания круглосуточно, патрульный надзор за местностью. – Буллен отхлебнул кофе и с недоверием посмотрел на него. – А что говорит ваше начальство?

Когда Кэлли звонил Протеро, голос того звучал по-деловому:

– Вы поймали этого ублюдка. Хорошо. – И потом: – А кто же тот, другой, мужчина? Откуда он взялся? – И наконец, он сказал: – Доставьте его сюда, сюда, в Лондон. Мы можем тут поработать с ним.

– Его нельзя двигать... Еще четыре дня, может быть, шесть. – Кэлли высказал самый оптимистический прогноз.

– Везите сюда. – Голос Протеро был раздраженным оттого, что ему пришлось повторить сказанное. – Как можно скорее.

– Но по-настоящему дело-то не в нем, а? – сказал Майк Доусон. – Если, конечно, ты прав насчет Кемпа, Портера и всех остальных.

– Да, и в нем, и не в нем.

Были вещи, которые Кэлли и самому хотелось бы знать. А Буллен поставил свой кофе на крышку автомата и пошел следом за Кэлли назад к палате.

– Его нет в нашей фотокартотеке, ничего не дала его одежда. Неизвестно, кто он. А винтовка, конечно, та же самая.

– Его придется забрать в Лондон, – сказал Кэлли, – как только он будет транспортабелен.

– Он убил двоих из наших... – Голос Буллена был слегка капризным.

– Ну, статистика отдает его нам, – заметил Кэлли. – Они хотят видеть его там.

– Специалисты?

– Я полагаю – толпа психиатров.

– О! – Буллен поднял брови, как человек, ищущий убедительного ответа. Но в конце концов сказал только: – Да. Психиатры. – И как будто это было каким-то образом связано, добавил: – Пуля пробила ему грудь, сломала ребро и прошла всего в миллиметре от аорты. Миновала также все остальные важные органы. Ну а рана в брюшной полости небольшая. Главным образом, дело в том, что он просто потерял чертовски много крови.

Кэлли кивнул и протянул руку к двери. Он уже и сам поговорил с врачом.

– Сделайте перерыв, – посоветовал Буллен.

Целые день и ночь Кэлли ждал, пока Росса прооперируют, пока он придет в себя после анестезии, пока сделают анализы, пока врачи-консультанты перестанут грозить Кэлли пальцем и напыщенно заявлять, что их ответственность за этого пациента куда важнее всего остального. Словно в их руках Росс стал непорочным. Словно их ножи вырезали из него зло. Словно та кровь, которую они влили в него, могла отмыть его до чистоты. Кэлли вошел в палату и занял свое место у койки. Голова Росса не шевельнулась.

– Ваше имя? Кто вас нанял? Вы тот снайпер?

– Да.

* * *

Они определили ему продолжительность каждого допроса. Когда Кэлли не был у этой койки, он спал на кушетке в маленьком флигеле, где люди дожидались дурных новостей. Там было еще четыре человека. Они разглядывали Кэлли, когда он приходил туда поспать. Комнату освещала неоновая трубка, и когда Кэлли закрывал глаза, их сетчатку заливал яркий свет. Он слышал шумы, доносившиеся из палаты, примыкавшей к флигелю: торопливые шаги, чей-то зовущий голос, негромкую речь, что-то похожее на глухой щелчок локатора... Эти звуки беспокоили его, он открыл глаза и попросил воды. Среди четверых людей в комнате была женщина. Она-то и отправилась за водой и появилась почти мгновенно, неся полный стакан. Она держала его на расстоянии протянутой руки, и, когда Кэлли поднял взгляд, когда он потянулся, чтобы взять его, он увидел, что эта женщина – Нина Кемп. Он смотрел на нее через этот полный стакан, как сквозь увеличительное стекло. Она обволакивающе улыбалась ему.

Остальные люди поднялись и подошли, встав рядом с ней. Гуго Кемп обнял свою дочь одной рукой, а в другой он держал небольшой портрет какой-то женщины. Присмотревшись, Кэлли увидел, что это была Элен. Сама она хранила молчание. Это ее портрет спросил:

– Ваше имя? Кто вас нанял?

– Вы тот снайпер? – задал последний вопрос второй мужчина, и Кэлли узнал этот голос, свой собственный голос.

– Да, – ответил он, просыпаясь.

Было тихо, если не считать жужжания генераторов. Он сходил к автомату с водой и наполнил картонный стаканчик. Какая-то сиделка прошла мимо и улыбнулась ему. Знаменитость. Тот самый, который... Он пошел по коридору к палате Росса. Дежурил уже какой-то другой полицейский. Они кивнули друг другу, поскольку чины не имели значения, если никого больше не было рядом. Кэлли, приоткрыв дверь, глянул на Росса, как родители глядят на спящего ребенка. Свет в палате был мягким, достаточным для того, чтобы сиделки, заглядывавшие сюда время от времени, могли читать показания приборов и быть уверенными, что иглы капельниц по-прежнему прикреплены должным образом. Росс смотрел в потолок, глаза его поблескивали. Кэлли вошел в палату и сел у койки.

– У тебя была пуля в груди и в мягких тканях в боку, – сказал он. – Сейчас все в порядке. Ты будешь в полном порядке. – Дыхание Росса было ровным, оно не изменилось. – Я не знаю этого торфяника. Но ты, надеюсь, знаешь. Они мне сказали, что от того места, где ты был ранен, до плантации, где я получил помощь, более трех миль. Ты не помнишь этого – хвойная плантация. Два парня привезли нас оттуда на гусеничном бульдозере, в таком большом ковше впереди. Более трех миль. Почти четыре. Я нес тебя. Ты помнишь?

Росс, возможно, был в коме. Он не говорил и не двигался. Он дышал через нос, рот его был плотно сжат.

– Я нес тебя всю эту дорогу, – продолжил Кэлли. – Если бы я этого не сделал, ты бы умер. Он бы убил тебя. – Кэлли немного помолчал. – Кем бы он ни был. Кто он такой? – Кэлли показалось, что он заметил, как дрогнуло одно веко и совсем чуть-чуть прикрылось. Кэлли сказал: – Я спас твою жизнь, должен же я получить что-нибудь за это?

Они молчали некоторое время, находясь бок о бок: один лежал, а другой сидел, словно лаборант и больной, у которого берут кровь.

– Расскажи мне об этом. Я знаю больше, чем ты думаешь, но я все-таки знаю недостаточно. Джей Хэммонд, не так ли? Он был мишенью. А другие – просто чтобы прикрыть твои следы. Но как ты все это начал? Как ты выбирал своих жертв? Можешь не говорить о том, другом человеке. Можешь не говорить о том, кто нанял тебя делать все это. Не говори мне о них, не сейчас. Расскажи мне о себе. Расскажи мне, как ты убивал этих людей. – Веко шевельнулось снова, закрываясь от всего мира. – Ты просыпаешься утром. Это ясный день. Или пасмурный день. Или идет дождь. Ты знаешь, что тебе предстоит убить кого-то. Более, чем одного. Знаешь ли ты, сколько именно? Думаешь ли ты, мужчины это будут или женщины? Думаешь ли ты, молодые они или старые? Как ты выбираешь? Кто-то, напоминающий твою жену? Кто-то, напоминающий твоего брата? Думаешь ли ты так: вот она сейчас тоже просыпается, вот он просыпается? В день собственной смерти... Ты чистишь зубы? И они тоже. Ты пьешь кофе? И они тоже. Ты думаешь, как твоя рука уже касается их жизней? Как будто ты похлопал их по плечу. И все же ты еще не знаешь, кто они такие. Они не знают друг друга. Они не знают тебя. И никогда не узнают.

Вокруг них жила напряженной жизнью больница. В каждой палате люди осторожно продвигались к выздоровлению или еще глубже вползали в болезнь. А в часы пробуждения думали, какую еще шутку может выкинуть их тело.

Кэлли чувствовал, как на него наваливается огромная усталость, будто это он сам, а не Росс, приходил в себя после операции. И в тот момент, когда его глаза закрылись, глаза Росса закрылись тоже, и они немного подремали вместе, старички на парковой скамейке, ловящие последние лучи летнего солнца. Прошло пятнадцать минут, двадцать...

Какой-то врач промчался сломя голову мимо палаты Росса, его сигнальный датчик на груди настойчиво звенел, как колокольчик у коровы. Кэлли открыл глаза. Он не видел, как повернулась голова Росса, но он знал, что его сосед проснулся раньше и наблюдал за ним.

– Расскажи мне об этом. Расскажи, что ты при этом ощущал. Ты находишь какое-то место со свободным проходом туда и обратно, с хорошим полем действия огня. Потом ты... что? Ты ждешь немного, ты наслаждаешься этим мигом, да? Или тебе не терпится? Ты тянешь время или быстро выбираешь их и убиваешь? Как ты это делаешь? Кто ты: гурман или голодный человек?

Какая-то тень прошла по лицу Росса, точно скользнули хлопья пепла, потревоженные легким дуновением. Возможно, улыбка.

– Это возбуждение... где оно начинается? В паху у тебя, может быть, в животе? Где-то в глубине горла, где-то внутри глаза? Где же? На что это похоже, когда ты видишь их там, на что они похожи? Что они делают? Торопятся или бездельничают, ждут кого-то, пытаются успеть на свидание... Ты смотришь на них через свой прицел, правильно? Еще до того, как ты решил, до того, как ты знаешь наверняка. И это именно тот момент в их жизнях, так? Именно та секунда, та отметка на часах. И все готовится измениться, все готовится кончиться. В одну секунду, в эту отметку на часах. И что же ты чувствуешь? Что ты так могуществен, что ты решаешь их судьбу? Начинается ли это у тебя в паху или где-то внутри глаз? Ты смотришь сверху на них, ты видишь их, и ты выбираешь. Или, быть может, они сами выбирают себя?

Возможно, глаза Росса расширились, всего на мгновение – рефлекс зрачка кошки в темноте. Тень, тронувшая его губы, перебежала на брови. Останки хмурого взгляда.

– Тем, что они были там, выбрали это место, вот этот раз, тем, что они выглядели так, как выглядели, тем, что выбрали именно такое пальто или такую рубашку. Может быть, это было так? Ведь так было? Хотя они не могут знать этого, они сами выбрали себя? А ты смотришь на них и ты говоришь: «Отлично. Если уж вы сами этого хотите...»

Все в этой палате имело свое предназначение, здесь не было ничего для украшения. Койка, застекленный шкафчик рядом с ней. Капельницы, штативы для них. Монитор, следящий за работой сердца. Матовый свет, позволяющий уснуть. Белые жалюзи, чтобы смягчить дневной свет. А в промежутках между их планками черное становилось голубым. Рассветный ветер рвал в клочья ночное небо, давая проход тучам и тяжелой волне чернильного света. Какая-то большая планета повисла низко над горизонтом, прозрачная и холодная, утренняя звезда.

– И потом, после того, как это уже позади... Ты грезишь об этом? Ты переживаешь это снова? Ты проходишь через это, миг за мигом: эта панорама, эта жертва, это мгновение перед выстрелом, когда все так обыденно, и мгновение после, когда все изменилось? Как ты воспринимаешь самого себя? Кто ты? Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? После этого... Что это, печаль или радость? Возбуждение, безразличие или уныние? Думаешь ли ты о том, что только что сделал, или о том, что снова должен сделать? Именно так, да? Думаешь ли ты о следующем разе? На что это похоже? Это холодный расчет или мечта?

У Кэлли кружилась голова от собственного голоса, от собственных мягких вопросов. Он наклонился к Россу, словно делился с ним тайной. Спина у него ныла.

– Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? Это холодный расчет или мечта?

Тень снова набежала на губы Росса, легкая дрожь, легче, чем трепет крыла мотылька над огнем свечи.

– Зачем спрашивать... – Кэлли наклонился совсем близко, чтобы расслышать. Едва заметное дыхание. И шепот: – Если ты сам знаешь?

Глава 50

Кэлли постарался стать неприметным, чтобы пробраться через блокаду журналистов. Это было легко. Не использовать главного входа, смотреть в землю, выглядеть попроще... Он вернулся обратно в больницу в разгар утра. Перед палатой Росса сидел новый полицейский, и Кэлли пришлось показать свое удостоверение. Росс не повернул головы. Кэлли подошел к изголовью койки и достал записную книжку и авторучку.

– На случай, если ты что-нибудь надумаешь.

Он положил их на полку шкафчика у койки. Росс смотрел прямо вверх. Кто-то изменил угол планок жалюзи, чтобы вдвое уменьшить дневной свет.

– В данный момент ты имеешь дело только со мной. Через несколько дней ты уже сможешь отправиться в путешествие на санитарной машине в Лондон. И тогда уже будешь иметь дело с другими. Местная полиция графства знает, что им придется тебя отпустить. Я не думаю, что они по-настоящему возражают. Они не возражают и против того, чтобы я сидел здесь с тобой на случай, если ты решишь сказать что-нибудь. Это избавляет их от лишних хлопот. А в Лондоне все будет иначе. В Лондоне ты будешь чувствовать себя как зверь в зоопарке: все будут толпиться вокруг, чтобы ткнуть в тебя через прутья клетки, все будут трясти твою клетку. – Кэлли нажал на кнопочку на конце авторучки и положил ее обратно поверх записной книжки. – Подумай об этом.

В прозрачной панели двери закачались лица, большая рыба толкалась в стенку аквариума. Полицейский на посту у двери сделал жест в направлении палаты, и голова Криса Буллена, всматривавшегося внутрь, замаячила у стекла. Кэлли кивнул в ответ, а Россу он сказал:

– Напиши мне письмецо. «Дорогой Робин...» И подпишись...

Он помолчал, а потом вышел в коридор к Буллену. Они вместе двинулись к выходу. Буллен шел впереди.

– Когда она появилась? – спросил Кэлли.

– Пять минут назад. – Буллен направлялся к флигелю, где Кэлли провел часть ночи. – Она расспрашивала в приемном покое.

Энджи Росс сидела в небольшом кресле. Тесно сдвинув колени и лодыжки и положив руки на колени, она выглядела как просительница. На стуле с прямой спинкой немного поближе к сводчатому проходу, ведущему в коридор, сидела женщина-полицейский. Когда вошли Кэлли и Буллен, голова Энджи вздернулась, словно она ожидала узнать одного из них.

– Могу я повидать его? – спросила она.

– А кто, вы думаете, он такой? – спросил Кэлли, садясь на ближний к креслу Энджи конец дивана.

– Его зовут Эрик Росс.

– Он ваш муж?

– Да.

– Откуда вы узнали про него?

– Из сообщений, где говорилось, что вы поймали этого снайпера. Что он вот здесь.

– Откуда вы знаете, что это ваш муж?

– Могу я его повидать? – Энджи посмотрела на свои руки.

Они провели ее мимо стеклянной панели двери – один раз по дороге из флигеля и еще раз на обратном пути, едва дав ей приостановиться, как если бы она слегка споткнулась или чуть-чуть поколебалась у края тротуара. Она села точно так же, как сидела раньше: руки и ноги сжаты от страха.

– Вы знали все это время. – Голос Кэлли был ровным и тихим.

Энджи не ответила. Кэлли подумал: «Кто-то знает. Почти всегда кто-то знает». Он понимал, что Энджи должна чувствовать себя беззащитной, и пытался сообразить, что бы ей такое предложить для пользы дела. Только не угрожать.

– Вы хотите знать, как помочь? – спросил он. – Как помочь Эрику, чтобы он помог нам?

На лице Энджи появилась улыбка. Она не поднимала взгляда, но улыбка расползалась, и она не знала, как остановить ее. В конце концов это стало ухмылкой во весь рот, раздвинувшей ее губы, собравшей в складки щеки, превратившей глаза в узкие щелочки. Но ничего смешного в этом не было.

– Есть вещи, которые нам необходимо знать, – сказал Кэлли.

* * *

Она сидела среди стоек и капельниц и экранов мониторов в том кресле, в котором обычно сидел Кэлли, положив руки на руку своего мужа. Росс был слегка приподнят на возвышении из подушек. Они с Энджи словно вместе смотрели фильм по телевизору. Кэлли стоял спиной к стене у дальней стороны коридора и смотрел на них через стеклянную дверь. Время от времени Энджи что-то говорила, но никакого ответа не было. Она была худой, даже истощенной, с тусклыми от усталости глазами и расплывшимися губами. Густые волосы были зачесаны так гладко, что сквозь них виднелись кончики ушей. «Интересно, – подумал Кэлли, – как она в самом деле выглядит». Он зашел к Буллену во флигель, и они поехали обратно вместе.

– Кто-нибудь знает? – спросил Кэлли.

– О ней? Никто. Я хочу сказать: вы, я, тот парень у дверей в палату и женщина-полицейский, которая сидела с ней, когда мы пришли туда.

– Предоставьте в мое распоряжение сегодняшнюю ночь, – попросил Кэлли.

– До которого часа?

– До завтрашнего утра.

– Предоставить вам?

– Хорошо, – согласился Кэлли, – предоставьте ей.

– Вы в самом деле думаете, что она сможет получить что-нибудь? – поморщился Буллен.

– Я думаю, что у нее на это больше шансов, чем у меня.

– Теперь, когда мы узнали его имя, мы уже наводим справки. Кто-нибудь может поинтересоваться...

– Он мог сам назвать его нам.

– Хорошо, – кивнул Буллен. – Завтра утром, самым ранним. – А потом сказал то, о чем Кэлли подумал раньше: – Кто-то всегда знает.

– Почти всегда. И что же нам дали эти справки?

– Немногое. На вашем столе лежит несколько факсов. Я бы сказал, что это профессионал, а вы как?

– Плохо представляю, чтобы он занимался этим как хобби.

– Конечно нет. – Буллен взглянул на темные круги под глазами Кэлли, на густую поросль щетины на его щеках и решил не обращать внимания на его язвительность. – Но даже в этих обстоятельствах ему удалось остаться безвестным. Маленький домик на юге Лондона, милый садик, там, конечно, ни души. Соседи думали, что жена увезла ребятишек немного отдохнуть. Она, должно быть, так им сказала. Поэтому я полагаю, что нам удастся не сообщать о ней еще немного подольше. Один из ваших... Доусон, так, кажется?..

– Да.

– ...спрашивал там нескольких людей на улице. Конечно, так, чтобы не вызвать подозрений. Насколько им известно, Росс ничем не отличается от любого человека за соседней дверью.

– Он сам и есть человек за соседней дверью.

– Да, я полагаю, так. То есть я хотел сказать...

– Я понимаю. Но в этом-то все и дело! У них есть жены, дети, приятели... Они просто такие, как все остальные.

– Если не считать того, что они убивают людей наобум, да.

– Я не имею в виду конкретно Росса. Любой преступник: грабитель, убийца, мошенник, насильник, хулиган... Они ведь все живут где-то. Им всем нужно какое-то место, чтобы спать по ночам, чтобы был стол, за которым едят, чтобы была ванна, телевизор. И какую-то небольшую часть своей жизни, своего свободного времени они убивают, мошенничают, грабят и все прочее. И это не мешает им жениться, иметь детей, быть обыкновенными...

«Обыкновенными»? – Буллен обдумал эту мысль, и она не вдохновила его.

– Вы вот недавно сказали: «Кто-то всегда знает», оставив непроизнесенным вопрос: «Почему же они не рассказывают?» Я тоже над этим думал. Видимо, это потому, что они могут убеждать себя, что на самом деле ничего этого нет: этой проблемы, бремени этого знания. А, кроме того, как они могут знать? Разве они видят это? Нет. Разве им рассказывают об этом? Сомнительно. Разве они хотят видеть это или знать об этом? Почти наверняка нет. Муж уходит из дому. Через некоторое время возвращается. Совсем так, как делают большинство мужей. Только этот вот убивает или грабит. Но это ведь не дома, где бы это ни происходило, где-то там еще. А дома все совсем не так. Все вполне обыкновенно.

– А жена Росса?

– Я думаю, что ситуация перестала быть для нее обыкновенной не так уж и давно.

– Он сумасшедший. Вы ведь это хотите сказать? Он безумен?

Кэлли поглядел в окно. Спустя некоторое время он сказал:

– Я не знаю. Я не знаю, что это означает.

* * *

Он позвонил Элен в восемь часов из своего гостиничного номера. Гремел оркестр в полную мощь. Это была середина финала. Послышался легкий стук, когда телефон поставили на стол. Кэлли не расслышал этого, но представил, что она попросила подождать. Музыка смолкла, и она вернулась.

– Это я, – сказал он. – Это был Моцарт?

– Для тебя все Моцарт. Ты деревенщина. – Судя по голосу, она была слегка пьяна. – Это правда... ну, что ты поймал его?

– Да. Думаю, что так.

– Ты не уверен?

– У него была винтовка. Та самая.

– И это все?

– Он сознался.

– Ты ему веришь?

– Да.

Потом наступило молчание. Это была манера Элен спрашивать: «Что тебе нужно?» Он сказал:

– У меня к тебе одна просьба.

На этот раз он услышал, как она произнесла:

– Подожди минутку. – И с небольшого расстояния донеслись тихие звуки, которые означали: джин, стакан, тоник. Элен сказала: – Вряд ли тебе удастся что-нибудь от меня получить. Я не знаю, почему я вообще позволяю себе разговаривать с тобой.

– Есть одна галерея... галерея Портера. Ею руководит человек по имени...

– Ральф Портер, да.

– Ты его знаешь?

– Знаю о нем.

– У него есть ряд партнеров, вкладчики, члены правления, ну как они там еще называются...

– Надеюсь, что есть.

– Там есть парочка, о которой мне страшно нужно знать. Две женщины. Элисон Траверс и Мари Уоллес.

– Ты просишь меня сделать это по старой дружбе?

– Ради Бога, Элен.

– Просто как приятель, как дружок, ты не держишь на меня никаких обид?

– Только вот это дело. Я же сказал тебе. Я должен закончить с этим делом. А потом я сделаю то, о чем ты просила. Уйду оттуда и начну новую жизнь. Я хочу этого. Я хочу этого с тобой. Только вот это дело. – Он помолчал. – Мне нужно знать, кто они такие, эти две женщины. Ты же занимаешься всем этим. Если ты спросишь кого надо, кто-то должен знать.

– Робин, послушай...

– Единственное, что тебе придется...

– Пошел в задницу, ладно?

– Но я только...

– Пошел прямо в задницу.

* * *

Было невозможно поверить, что они так и не двигались. Ее рука все еще лежала на его руке, клин из подушек так и оставался за его спиной. Они были бок о бок, глядя прямо перед собой, король и королева, ожидающие появления придворных. Кэлли посмотрел сквозь прозрачную панель, и голова Энджи чуть-чуть повернулась. Он отправился во флигель подождать. Она пришла, неся два картонных стаканчика с чаем, и рассеянно передала один из них Кэлли, кажется не замечая, как она этим отрекламировала себя хорошей хозяйкой. Кэлли сел на диван, она – в кресло: его место и ее место. Энджи ссутулилась над чаем, положив локти на колени, как будто чтобы утишить боль в желудке.

– Сколько времени могу я еще быть с ним?

– Несколько часов. До завтрашнего утра.

– И что будет дальше?

– Я не знаю.

– Если он расскажет вам то, что вы хотите знать? Расскажет мне?

– Ничего не будет.

– Никакой разницы?

– Ну а какая может быть разница? – широко развел Кэлли руками. – Он убил так много народа. Чего вы хотите? Не двадцать пожизненных заключений, а пятнадцать?

– Тогда чего ради я делаю это?

– Эрик признает свою вину.

– Что?

– Я не прошу вас соглашаться со мной. Я не прошу вас ничего говорить. Просто слушайте. У вашего мужа не тот сорт работы, что у большинства мужей. Вы это знаете, но ни вы, ни он не желаете говорить об этом. Что ж, хорошо. Я не хочу слышать о прошлом. Я вот о чем говорю: он работал внештатно, люди время от времени давали ему задание. Он сделал то, что сделал, не потому, что на него блажь нашла. Поначалу нет. Кто-то поручил ему это. Вы понимаете, Энджи? Это была идея кого-то другого. И то, что происходит с ним сейчас, то, что происходит с вами, – все из-за этого. Из-за кого-то другого.

– И вы хотите знать, кто он?

– Он. Они. Как правильнее сказать... Я не знаю. А Эрик знает.

– А что это даст, если я добуду их имена? Что это даст Эрику и мне?

Кэлли медленно покачал головой, словно эту головоломку ему было не под силу решить.

– Спросите что-нибудь попроще. – Потом он добавил: – Кто-то ведь виновен в этом. Почему вы здесь? Что вас привело сюда? Подумайте об этом. Разве вам не кажется, что кто-то виноват?

* * *

Здание пощелкивало и постукивало – звуки, слышные только по ночам. Шаги, когда никто не показывается. Кэлли дремал на кушетке, то просыпаясь, то засыпая, как будто что-то оказывалось то в фокусе, то вне фокуса.

Он прогуливался с Элен по парку, она что-то говорила, но сон отключил звук. На вершине Бетел-Тора Гуго Кемп размахивал обеими руками над головой, то ли приветствуя, то ли предостерегая. Рядом с ним стояла Энджи Росс, держа в руках листок, вырванный из блокнота.