Текст книги "Коллекционеры смерти"

Автор книги: Джек Керли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 17

– Доброе утро, это компания «Уолкотт импорт и коллекционирование».

Голос был глубоким и гладким, все гласные произносились четко, мужчина явно получал удовольствие от звука собственных слов. Подозревая, что у него может стоять какой-либо автоматический определитель номера, я позвонил из автомата на Гавермент-стрит.

– Мистер Уолкотт?

– Да. Извините, с кем я говорю?

Новичок должен нервничать, и я постарался, чтобы в голосе моем прозвучала нерешительность.

– Меня зовут… Кэрролл Рансбург, сэр. Я бы хотел поговорить с вами об оценке одной вещи.

Я представился так исходя из теории, согласно которой любой мужчина, придумывающий для себя фальшивое имя, не станет называть что-то, что обычно ассоциируется с женщиной.

– Это нечто старинное?

– Нет. Это вещь совсем другого толка… более специфическая.

Полная тишина, никаких фоновых звуков от радио или телевизора, никакого шума машин.

– Ну, во-первых, как вы обо мне узнали? – Это был скорее приказ ответить, чем вопрос.

– От… от друга. Нет, не совсем друга, от человека с которым я познакомился. Он сказал, что именно к вам можно обратиться с такой вещью. Для ее оценки.

– Как зовут того человека, который сказалвам, чтобы вы обратились ко мне?

– Он просил не называть его имени. Это очень… конфиденциально.

Защитный инстинкт Уолкотта сработал, как решетка, опускающаяся на воротах крепости.

– Простите, но я веду дела только по рекомендации известных мне людей.

– Я обещал, что имя этого человека не будет разглашаться.

– Тогда мне остается только пожелать вам всего хорошего, сэр. – И голос его стал отдаляться от трубки.

– Я звоню от Фориера, – закричал я вдогонку. – От Трея Фориера.

Трубка снова вернулась к уху моего собеседника.

– Как вы сказали, сэр?

– Трей Фориер. У меня есть кое-что от него.

– Что?

– Маска.

– Это невозможно. Вы лжете.

Я ничего не ответил, ожидая, пока что-то произнесет он.

– Опишите ее, – попросил он. Я обрисовал ему внешний вид и конструкцию маски. Когда он заговорил, я услышал, как голос его напрягся от скрываемого возбуждения.

– Как к вам попала эта… вещица?

– Я входил в комиссию, которая оценивала психическое состояние Фориера, после того как его схватили.

– Вы психиатр?

– Я – психолог, точнее, был психологом.

Я не знал, было ли Уолкотту что-то известно о психологии, но при необходимости я вполне мог изъясняться на профессиональном сленге, поэтому выбрал для себя роль падшего психолога; в жизни я встречал парочку таких людей.

– Продолжайте, продолжайте.

– Я занимался клиническим гипнозом в судебной экспертизе. Был такой проект.

– Трей Фориер под гипнозом никогда не говорил ничего путного.

В моем голосе зазвучало раздражение.

– Я никогда не докладывало том, что он что-то рассказал. Чувствуете разницу?

– Эта вещь у вас, судя по всему, много лет. Почему вы именно сейчас захотели, чтобы я на нее взглянул?

Я добавил в свой голос стыдливую интонацию.

– Я… знаю, что она может стоить каких-то денег. Мне нужны деньги, мистер Уолкотт. Времена наступили тяжелые, я утратил свою лицензию на практику. Проблемы… с дальнейшей целесообразностью хранения.

Последовала долгая пауза.

– Не знаю, сколько может стоить такая вещь, мистер Рансбург, – наконец произнес Уолкотт. – В этом бизнесе сейчас застой, мы все страдаем от слабости нашей экономики. Рынок в последнее время перенасыщен предложениями.

Теперь уже, отбросив подозрения, он начинал исподволь торговаться. Я сделал вид, что решил дать задний ход, надеясь, что он еще глубже заглотит наживку.

– Вероятно, вы правы, мистер Уолкотт. Видимо, сейчас не время для этого. Простите, что побеспокоил…

К нему мгновенно вернулся его командный тон.

– Принесите ее вечером. В девять. Не опаздывать. Вы сейчас в районе Мобила? Вот мой адрес…

В окружении других богатых особняков дом Жиля Уолкотта выглядел совершенно органично: дорогостоящий ландшафтный дизайн, сочная трава на лужайке, нелепый, но явно недешевый фонтан в виде прыгающего дельфина со струей, вырывающейся из дыхательного отверстия. Я заметил камеру наблюдения на дереве и еще одну над дверью, спрятанную в отлитого из бронзы орла с расправленными крыльями.

Электронный замок щелкнул автоматически. Открывшаяся дверь вела в просторное, с высоченными потолками фойе. Дорогая мебель, канделябры, тяжелые драпировки на окнах – все это напоминало скорее музей, чем жилой дом.

– Прошу вас, мистер Рансбург, – произнес глубокий голос – По коридору направо.

Подозревая, что меня видят, я остановился, словно стараясь подавить охватившую меня панику, затем, прижимая коробку с маской к груди, вошел в тускло освещенную комнату. Звук моих шагов заглушал толстый темно-синий ковер на полу. Из-за массивного письменного стола мне навстречу поднялся мужчина, которому на вид было чуть больше шестидесяти. Признаком перехода его головы в шею являлась слабовыраженная линия подбородка. На лице плоской полоской был обозначен нос. Блестящие пряди редеющих черных волос спадали набок. Темный костюм лишь подчеркивал чрезмерную покатость плеч, плавно перетекающих в цилиндрической формы тело.

– Вы мистер Уолкотт? – спросил я, не протянув ему пуки. Он кивнул, не предложив мне своей и глядя на меня с любопытством.

– Что? – спросил я. – Что-то не так?

– Вы мне кого-то напоминаете, только вот пока не вспомню кого.

Я пожал плечами и перевел взгляд на его стол, который украшала керамическая скульптура огромного мужского члена. Уолкотт перехватил направление моего внимания.

– Вы знаете, что это такое, мистер Рансбург?

– Что-то неуловимо знакомое.

– Я имел в виду, знаете ли вы, кто автор этого произведения. Нет? Это оригинал работы Вона Рея Боди. Он создавал ее во время… в процессе… Может, и примитив, но очень дорогой. Вы так не думаете? Там, между яичек, стоит дата. Четырнадцатое мая 1959 года.Его четвертый… эпизод датируется 16-м мая. Это единственный из фаллосов Боди, не находящийся пока в частной коллекции.

Вон Рей Боди был серийным убийцей и насильником, которого не без труда поймали в начале шестидесятых. Я подавил возникшую дрожь и постарался продемонстрировать интерес в своих глазах.

– Я полагаю, это очень редкая вещь, мистер Уолкотт.

– Шесть жертв, шесть фаллосов. Я храню это для аукциона. Ожидаю, что цена может дойти до шестизначных сумм. Еще одна вещь, которую я намерен выставить на аукцион, – это футболка Винсента Канарио, которую он надевал во время своего путешествия с Террансом Своном.

«Путешествием» Уолкотт называл похищение маньяком Канарио запутанного четырнадцатилетнего Свона и лихорадочное бегство с мальчишкой через всю страну В результате оба погибли.

– А сколько может принести эта вещь?

– Я ожидаю где-то от одиннадцати до четырнадцати тысяч. В этой поездке он надевал несколько разных рубашек, что снизило цену этого лота.

– Жаль, что он успел хорошо собраться в дорогу.

Соглашаясь, Уолкотт печально кивнул.

– Теперь маска, дайте мне взглянуть на маску.

Я положил коробку на стол и вынул маску. Уолкотт поднес ее под лампу с большим увеличительным стеклом и включил свет. Он осматривал маску под разными углами и маленькой линейкой делал какие-то замеры. Дважды он прерывал свое занятие, сканируя меня испытующим взглядом, затем снова возвращался к нему.

– Краска, похоже, на масляной основе, дорогая. Обратите внимание на плотность пигмента. Отверстия для глаз расположены на правильном расстоянии друг от друга. Стеклянные зубы установлены в высверленные углубления. Это работа мастера, мистер Рансбург. Немногие люди умеют делать вещи правильно. Взгляните сюда… – Уолкотт кончиком ногтя отковырнул краешек маски, показывая, из чего она сделана. – Комбинация ткани и бумаги, а не одна бумага; состав напоминает банкноты. Это одна из причин, отчего она до сих пор в таком хорошем состоянии. А также одна из причин, почему я знаю, что это не подделка.

– А в этом бизнесе бывают подделки, мистер Уолкотт?

– Подделки существуют в любом деле, где можно получить деньги. – Он улыбнулся и бросил линейку в ящик стола. – Я и сам их очень уважаю.

Я не сразу его понял.

– Потому что это добавляет вам собственной значимости; вы ведь удостоверяете подлинность вещей, верно?

– В пределах моего опыта и знаний – да. – По его тону я понял, что он практически всегда уверен в своей экспертизе.

– Тогда вы должны знать, чего стоит эта маска.

Я снова поймал на себе его внимательный взгляд. На этот раз что-то его смутило, и он нахмурился.

– Простите, мистер Рансбург, – сказал он и вышел из комнаты.

Первым моим желанием было заглянуть в ящики его стола и обыскать шкафы, но, помня о возможности скрытого наблюдения, я остался перед столом и ограничился осмотром слабо освещенной комнаты. Других предметов – спутников смерти я не обнаружил.

Уолкотт вернулся с большим конвертом в руках. Он взял маску, вздохнул, затем положил ее обратно в коробку.

– Она действительно принадлежит вам, сэр, эта маска? Или, возможно, она является собственностью какого-нибудь полицейского участка?

Сердце мое замерло.

– Я не понимаю вас, мистер Уолкотт.

– Я думаю, здесь все просто. Вы не тот, за кого себя выдаете.

Я заставил себя дышать нормально и выглядеть бесстрастно.

– И кто же я, по-вашему?

В уголке его рта мелькнула самодовольная ухмылка. Он похлопал рукой по конверту.

– Не так давно мне попалась кое-какая информация, и я подумал, что она может мне пригодиться: о паре парней, околачивающихся на другом конце моего бизнеса.

Уолкотт вытащил из конверта газетную вырезку. Фото с церемонии награждения.

– Оказывается, у вас в полицейском участке Мобила есть двойник, мистер Рансбург. Брат, возможно?

Чертов снимок.

– Я нахожусь здесь по делам расследования, – сказал я. – Вот и все.

Темные глаза его сузились.

– Я не сделал ничего плохого. Вы должны покинуть мой дом. Это выбивает меня из колеи.

–  Явыбиваю из колеи вас?Человека, который держит у себя на столе глиняный член, вылепленный серийным убийцей?

– Во-первых, это керамика. Во-вторых, сам я не коллекционируютакие вещи, я продаюих. Я всего лишь скромный дилер специфически ограниченного круга предметов, только и всего. Вроде редких марок. Или, возможно, монет.

– Монеты не принимают участия в убийствах.

Он криво ухмыльнулся.

– Если вы считаете, что из-за золотых дублонов никто не погиб, вы безнадежно наивны.

Я достал из кармана бумажник с полицейским значком и положил черный кожаный квадрат ему на стол.

– Если я это раскрою, в вашей комнате появится полицейский жетон. И это коренным образом изменит характер нашего разговора.

Ухмылка его стала более явной.

– Я в этом очень сомневаюсь, поскольку ничего не нарушал. Мне позвонить своему адвокату, чтобы еще и он объяснил, вам это?

– Вашему адвокату пока здесь делать нечего. Я просто интересуюсь исторической перспективой определенных предметов. Собственно, их не так уж много.

– О какой исторической перспективе вы говорите?

– Я хотел бы узнать о коллекции Гекскампа.

Он подошел к окну, выходившему в сторону темного леса позади дома, и молча уставился на деревья. Когда он снова повернулся, взгляд его был каким-то отстраненным, словно он смотрел сквозь меня.

– Этой коллекции не существует, сэр. Это миф, химера.

– Для несуществующего эта штука привлекает к себе слишком много внимания.

Он вернулся за письменный стол, и между нами опять простиралось полтора метра полированного дерева.

– В филателии имеет место некий фантом под названием «Алый ангел». Одни уверены, что эта марка существует, другие утверждают, что ее никогда не было. Но от этого люди не перестают ее искать.

Помолчав, он продолжил:

– В любого рода коллекционировании должен присутствовать предмет-призрак, некий объект, от которого мурашки бегут по коже. Чтобы людям было о чем пошептаться.

– Ну и кто же шепчется о коллекции Гекскампа?

Он улыбнулся, обнажив ряд влажных мелких, но показавшихся довольно острыми зубов.

– Сообщество коллекционеров в целом.

– И о чем же говорит это сообщество?

– Разговоры здесь особой роли не играют; эта коллекция просто является предметом вожделений… пока кто-то действительно компетентный не заявит об обратном.

– Кто-то вроде вас?

– В данном случае даже у меня на сей счет не хватает квалификации.

– И все же мое расследование должно продолжиться. Мне нужно имя главного коллекционера, мистер Уолкотт. Предпочтительнее местного.

Он отрицательно покачал своей цилиндрической головой.

– Если я стану вас о что-то информировать, это нарушит конфиденциальность и подорвет доверие ко мне Я не удержусь в этом бизнесе.

– Я все же расцениваю ваш ответ как «может быть».

– На самом деле это решительное «нет».

– Дайте мне имена нескольких людей, на которых я мог бы сослаться, и я не буду упоминать вашего.

Он нетерпеливо постучал по стеклу своих часов.

– Простите, сэр, время нашего общения истекло.

– Но это очень важно, мистер Уолкотт. Мне необходимо знать…

– Мое терпение уже на пределе, сэр. Боюсь, если вы не покинете мой дом в течение десяти секунд, я вынужден буду позвонить своему адвокату.

Он положил руку на телефонную трубку, демонстрируя, что время пошло. У меня не было никаких средств воздействия на Жиля Уолкотта. Я догадывался, что все продажи у него задокументированы, вся бухгалтерия сходится и есть все необходимое, чтобы избежать претензий государственных органов.

А вот как насчет общественного мнения? Проводя слишком много времени среди убийц, хихикающих, когда их арестовывают, сутенеров, гордящихся тем, что избивают своих подопечных, обкуренных юнцов, разъезжающих в «бумерах» с отделкой салона мехом норки, я порой просто забывал о чувствительности людей к мнению окружающих. Чопорный внутренний мир Уолкотта, его шитый на заказ костюм, щепетильность по части финансовых тонкостей – все это выдавало в нем человека, который определенно не захочет, чтобы его соседи знали о том, что он торгует сувенирами от убийц-мясников.

Я протянул руку и взял со стола керамический фаллос. Уолкотт нахмурился.

Поосторожнее, это очень…

Я подбросил его в воздух и поймал.

– Думаю, вам все же следует позвонить своему адвокату, – сказал я. – А я позвоню в полицейский участок Спэниш-Форта, Давайте устроим выездную вечеринку компании «Уолкотт импорт и коллекционирование».

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он упавшим до шепота голосом.

– Когда местные копы узнают, чем вы занимаетесь, это неминуемо просочится в прессу. Интересно, как вам понравится такое. Вы заходите в «Уинн-Дикси» и слышите шепот: «Это он, тот самый Жиль Уолкотт, который зарабатывает на смерти». Вы готовы к такому обороту событий, Жиль? Или как насчет всяких психопатов самого низкого пошиба, которые будут выстраиваться перед воротами вашего особняка и пускать слюни, мечтая понюхать футболку Винсента Канарио? Стоит подготовиться к такому параду.

Фаллос вновь подлетел высоко над головой, задев потолок. Мне пришлось податься вперед, чтобы поймать его.

– Знаете, чего вам здесь не хватает, мистер Уолкотт?

– Осторожнее! Чего же? – На лбу его выступили капельки пота.

– Одной таблички.

– Какой еще – о, поставьте это, пожалуйста, – таблички?

– «Если сломаете, считается, что вы это купили».

Он опустил голову. Рука оставила телефонную трубку.

– Я считаю, что мы здесь сможем что-нибудь придумать, сэр, – промямлил он. – Пожалуйста, поставьте мой пенис на место.

Я ушел с обещанием Уолкотта организовать мне подходящую возможность войти в мир его клиентуры. Я планировал и далее выступать как Кэрролл Рансбург, только теперь уже в качестве человека со свободными деньгами, загоревшегося свежей идеей коллекционировать предметы, принадлежавшие серийным убийцам. Когда я выходил из его кабинета, он окликнул меня.

– Еще одно, мистер Рансбург. Эта маска. Она является собственностью какого-то полицейского участка, да? Вам ее дали во временное пользование?

Я повернулся и посмотрел на него своими честными глазами.

– Нет, мистер Уолкотт. Эта маска прописана по моему адресу.

Я закрыл дверь, но перед глазами у меня еще долго стояла его озадаченная физиономия.

Глава 18

На следующий день был вторник. Уолкотт сообщил мне имя местной коллекционерки, Марселлы Байнес, «подходящей женщины с изысканным и тонким вкусом». Когда же я выразил удивление, что в этом участвует женщина, Уолкотт обвинил меня в предубеждении к слабому полу и напомнил о том, сколько женщин пишет серийным убийцам в места заключения, нередко предлагая выйти за них замуж.

Байнес жила в многоэтажном кооперативном доме на берегу Мексиканского залива в Пенсаколе; это было достаточно далеко от Мобила, и я надеялся, что она не видела моей фотографии в «Реджистер». Я представился на входе, и привратник, найдя мое имя в списке приглашенных» разблокировал управление лифта, позволив мне подняться в пентхаус.

Не имея понятия о том, какую одежду честолюбивые коллекционеры вещей серийных убийц считают презентабельной, я напялил черный костюм, который берег на случай похорон, свадеб и прочих скорбных мероприятий, и намазал волосы чем-то, что осталось после Эйвы. Прическа моя теперь напоминала синтетический парик с глубоким следом от расчески. Я осторожно улыбнулся в объектив камеры над дверью и заговорил четко и отрывисто, что у некоторых ассоциируется с интеллектом.

– Меня зовут Кэрролл Рансбург. У меня назначена встреча с мисс Байнес. Она сейчас…

За открывшейся дверью предстала светлая и просторная комната, какую и можно было бы ожидать в доме богатой пожилой вдовы: изысканная мебель, прекрасные картины на стенах, широкое окно с видом на Мексиканский залив. Из-за двери появилась Марселла Байнес. Я решил, что ей было от шестидесяти до семидесяти; поверх простого синего брючного костюма на ней был белый кухонный передник, на шее – длинное жемчужное ожерелье. Ростом она была где-то около метра восьмидесяти, волосы подстрижены коротко и покрашены в ровный темно-рыжий цвет, контрастирующий с бледной кожей. Широкая улыбка мисс Байнес демонстрировала великолепную работу ее дантиста. Ее зеленые глаза искрились наслаждением, словно я был именно тем, чего она ожидала от сегодняшнего утра. Она взяла меня за руку и перевела через порог.

– Я так рада, что вы пришли, – сказала она. – Тост застрял.

– Простите?…

Я прошел за ней в сиявшую полированной медью кухню, где она подвела меня к тостеру на четыре тоста.

– Тост отказывается вылезать. Не могу понять, почему это происходит, но в последнее время это случается все чаще и чаще.

После мгновенного осмотра я обнаружил, что одна из проволочек в сетке для тоста согнута. Несколько ловких движений, и – опа! – тост выскочил наружу. Она зааплодировала, сверкая зубами, как прожектором.

– Огромное вам спасибо, мистер Рансбург. Я собиралась угостить вас икрой, и тут эта проблема с тостером. Присядьте, пожалуйста, и подождите меня секундочку.

Я прошел в гостиную и опустился на серый кожаный диван. Через минуту она вернулась уже без передника и поставила на низкий столик из красного дерева поднос: рубленые яйца с зеленым луком, тосты, ломтики лимона и горка серовато-черной икры.

– Угощайтесь, мистер Рансбург, bon appétit.

Несколько последующих минут мы ели эти рыбьи яйца, заливали их шампанским и рассуждали о погоде. Она внимательно посмотрела на мои губы.

– У вас здесь крошка, яйцо, вон тут… Я сейчас уберу.

Ее палец коснулся моей губы, и я едва подавил желание отодвинуться. Рука ее пахла рыбой и лимоном.

– Ну вот, – сказала она, – красивый мужчина снова выглядит аккуратно.

Сидя на своем изящном стуле, она наклонилась вперед, уперев руки в чопорно сдвинутые колени.

– Насколько я поняла, вы в коллекционирования совсем новичок. Сколько времени вы уже занимаетесь этим?

– Год. Возможно, чуть меньше.

Она отклонилась назад, поднеся согнутый палец к подбородку.

– У вас есть какие-то знаменитости, чьи работы вас восхищают?

– Знаменитости?

– Даже у новичков должны быть свои любимцы. Расскажите мне, к чьему творчеству вы тяготеете? Кем восхищаетесь?

Я назвал имена нескольких серийных убийц и насильников, у которых брал интервью в тюрьмах. Выражение ее лица, когда она слушала меня, постоянно менялось. От одного имени она вздрогнула, при другом сморщила губы, при третьем подняла бровь, а следующее вызвало у нее удовлетворенную улыбку. Она протянула руку и похлопала меня по колену.

– Ах, но это же все современные игроки на площадке. Вы также должны изучать и нашу классику.

Я посмотрел на нее виноватым взглядом под названием «мое домашнее задание съела собака».

– Я работаю в группе изобретателей-разработчиков, дела идут очень успешно, но успех – вор времени. До классики у меня еще не дошли руки.

– Скажите мне, кто из них в большей степени очаровывает вас, кто вам ближе, если иметь в виду такие ощущения, как родство душ?

Мой выбор определился словами родство дуги.Был только один человек, отвечающий такому понятию, – мой брат, хотя бы как единственный кровный родственник. По крайней мере у нас с ним было общее детство. Фамилию я изменил, когда поступил в колледж, пытаясь разорвать нашу прошлую связь. Я взял себе имя художника, прославившегося изображением маленьких лодочек в бушующем море. Это сработало примерно так же, как если бы я поменял прическу. Поэтому я ответил:

– Джереми Риджеклифф.

Байнес резко встала и, пройдя через всю комнату, приклонилась к большому буфету. Она издали изучала меня немигающим взглядом.

– Объясните мне, почему вы назвали Джереми Риджеклиффа, – попросила она, и голосе ее прозвучал вызов. – Это очень интересный выбор для времени Дамерса, Корона и Гаци. [18]18
  Знаменитые серийные убийцы.


[Закрыть]

Я изобразил сдержанный энтузиазм.

– Он не похож на других… у него,насколько я слышал, такой необычныйметод, ну… овладения.В его манере, думается, есть чувственность.

Я увидел, как глаза ее на мгновение вспыхнули, а на губах мелькнула тень улыбки.

– Вы помните Чарли Чаплина, мистер Рансбург? Эту его роль Маленького Бродяги – прекрасного, озадаченного и деликатного, – все вместе в одном образе?

– Да, помню. По кинофестивалям.

– В моих глазах Джереми – такой же славный маленький чаплинский бродяга, слоняющийся между парками, библиотеками и фойе элегантных отелей, сидящий в ожидании прихода своей мамы, такой блаженно терпеливый, с неземным сочетанием печали и страстного ожидания на лице херувима.

Она говорила о нашей матери. Джереми хотел убить ее за то, что она не защищала его во время диких вспышек жестокости со стороны нашего отца, которые однажды закончились в его комнате. Но если бы он убил ее, меня бы направили в приют или тюрьму, поэтому мой брат искал другие варианты.

– Я слышал, что в глазах некоторых женщин он был простонеотразим, – сказал я.

– Поэтические дамы с нежным сердцем в возрасте за сорок. Один взгляд на Джереми, и материнский инстинкт пробуждался в них и расцветал, как розы в оранжерее. Возможно, у них даже появлялось молоко в груди. В конце концов, это материнский тип отношений, соответствующий возрасту, просто теплый взгляд, устремленный на нею, нежная ладонь, положенная на плечо, правильные слова: «Чем тебе помочь, сынок? Ты выглядишь таким встревоженным. Что я могу для тебя сделать?»

– Многое из этого мне незнакомо, – солгал я.

– И позже, когда он действовал, он выражал себя. Вы знаете, мистер Рансбург, что он говорил им, своим жертвователям?

–  Яэтого не знаю, мисс Байнес. – Еще одна ложь: я совершенноточно знал, что Джереми говорил своим жертвам, что он им пел.

Байнес изменила регистр своего голоса, и он стал легким и приглушенным.

– Ты слишком опоздала, ты слишком опоздала, ты слишком опоздала…

Я, не отрываясь, смотрел на толстый красный ковер. Марселла Байнес подошла ко мне.

– Вы прекрасны, мистер Рансбург. Вы все чувствуете.Я следила за вашими глазами, когда говорила о Джереми, я видела боль, уважение, это мимолетное ощущение родственной души. Ваш выбор Джереми Риджеклиффа многое рассказал мне о вас самом. Только люди с очень утонченным вкусом способны разглядеть его истинное величие.

– Мисс Байнес я сам не знаю, почему выбрал…

– Ш-ш-ш-ш, мистер Рансбург. Вы такой молодой и свежий. Вы новенький в этом ярком и сияющем мире. Но одно я знаю о вас точно: вы занимаетесь коллекционированием не потому, что ищете необычный способ вложения денег; вы коллекционируете потому, что это веление вашей души.

Она прошла в дальний конец комнаты, нажала на какую-то панель, и большое зеркало отодвинулось в сторону. За ним находилась потайная дверь. Я услышал ее дребезжащий смех, словно звук расстроенного пианино.

– Проходите, мистер Рансбург, – произнесла она с некоторой торжественностью. – Позвольте мне показать вам, где я живу на самом деле.