355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джек Керли » Коллекционеры смерти » Текст книги (страница 17)
Коллекционеры смерти
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 18:58

Текст книги "Коллекционеры смерти"


Автор книги: Джек Керли


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глава 38

Служба безопасности в полицейском участке удивила нас своей строгостью. Пока там тщательно изучали наши документы, нам было велено сидеть в коридоре на небольшой скамейке и не двигаться. Так мы и сделали. Я наблюдал за царившей здесь активной суетой, узнавая знакомые картины. Мой взгляд привлек мужчина с квадратной фигурой и волнистыми седыми волосами, который, прислонившись к колонне, внимательно рассматривал нас из-под нахмуренных бровей. Я отвел глаза, сомкнул пальцы на затылке и постарался расслабиться. После некоторой заминки толстый французский коп сказал Денбери, что названный ею контактный номер не отвечает и нам следует сказать au revoir.

Он повел нас к выходу, хотя Денбери по пути всячески пыталась ему что-то доказать. Когда уже казалось, что нас неминуемо выставят на улицу, – из скольких же мест нас могут вытолкать за один только день? – за спиной мы услышали чей-то суровый голос, после чего наш сопровождающий тут же исчез, не сказав ни слова.

Я обернулся и увидел мужчину, который изучал нас, стоя у колонны. Он жестом пригласил нас вернуться и провел в небольшой застекленный кабинет, заваленный бумагами. Он сел и кивнул нам в сторону двух стульев.

– Вы – gen,полицейский, – сообщил он, глядя на меня.

Я изобразил удивление.

– Откуда вы знаете?

– Я наблюдал за вами с момента, когда вы только вошли. Вы с интересом осмотрелись и довольно быстро расслабились. В полицейском участке могут расслабиться очень немногие: преступники со стажем и, разумеется, другие полицейские.

– А почему вы решили, что мы не преступники со стажем – например похитители драгоценностей или чего-нибудь в этом роде?

Он взял небольшую паузу, словно подбирая правильные английские слова.

– Перед этим я видел, как вы улыбались, это была естественная улыбка, с участием глаз и губ. Преступники не могут так улыбаться: их глаза никогда не реагируют синхронно со ртом. Улыбка выдает их в первую очередь. К тому же преступники обычно не путешествуют в такой очаровательной компании. – Он кивнул в сторону Денбери.

Оказалось, мы общаемся с заместителем инспектора Бернаром Латрелем, что и объяснило тот факт, что нас все-таки приняли в участке. Мы представились, и я, не откладывая, перешел к нашей главной задаче.

– У нас тут странная история, инспектор Латрель, и я бы хотел акцентировать ваше внимание на слове контрабанда.

Он удивленно поднял бровь.

– Ваша странная история связана с контрабандой, детектив Райдёр?

– Нет. Но теперь, когда мы уже практически поговорили о контрабанде, правительство оплатит мою командировку.

Объяснения условий оплаты моего пребывания здесь были прерваны сочным смехом Латреля. Как полицейский, он сталкивался с таким и раньше: бюрократия не знает границ. Я сменил тему и коротко рассказал о Марсдене Гекскампе.

– Искусство финального момента? – переспросил он задумчиво, явно впечатленный этой историей.

– Именно так, – ответил я.

Мой рассказ занял не более десяти минут, но Латрель успел исписать несколько страниц.

– Я подниму документы по всем преступлениям, похожим на ваши, – пообещал он. – Есть ли у вас еще какие-либо вопросы, прежде чем вы уйдете?

Подчиняясь внезапному порыву, я дал ему копию рисунка с Эйфелевой башней на заднем плане. Внимательно изучая его, он периодически сравнивал мое лицо с нарисованным изображением.

– Ну и что?

– С какого места можно было сделать такой рисунок? – спросил я.

Он взглянул на меня с иронией.

– А вы сами не припоминаете?

– Для меня это уж точно своего рода загадка.

Он грустно оглядел заваленный бумагами и папками кабинет.

– У вас ведь там тоже полно бумажной работы? В вашем полицейском участке в Мобиле?

Я выразительно поднял ладонь на метр от пола.

– Как вы заметили, есть она и у меня, – сказал он. – А сейчас вы даете мне прекрасный повод ненадолго сбежать отсюда.

Мы последовали за ним к большому черному «рено», припаркованному рядом с пожарным гидрантом. Я жестом предложил Денбери сесть впереди, а сам устроился сзади. Пока мы несколько минут ехали по парижским улицам, я делал вид, что не слишком интересуюсь тем, что проплывает за окном автомобиля: просто еще один день в Светлом Городе.В отличие от меня Денбери на все указывала пальцем, сыпала вопросами сразу на двух языках, что определенно импонировало Латрелю.

У меня же был всего один вопрос не стоит ли месье Латрелю включить сирену для более быстрого продвижения по городу? Он откликнулся на мою просьбу, и я услышал почти родное, с легким французским акцентом – уау-уау-уау.

Через десять минут Латрель остановился на улице с узким бульваром посредине. Он показал на группу прямоугольных кирпичных зданий с серой облицовкой вокруг окон. Эти строения объединял небольшой внутренний двор, который был в полном распоряжении студентов. Они сидели, лежали на скамейках или просто на зеленой лужайке. Одни увлеченно о чем-то спорили, другие делали какие-то зарисовки в своих блокнотах, кто-то бренчал на гитаре, кто-то беззаботно спал на траве под сенью тенистых деревьев.

– Бывшая l'Académie d'Art Graphique, – сказал Латрель, – теперь это l'Ecole d'Art et de Conception, Школа живописи и дизайна. Париж постоянно меняется, но это место не изменится никогда.

Миновав учебные корпуса, мы поднялись на холм со смотровой площадкой, откуда открывался вид на город Здесь, в окружении старых и величественных деревьев, похожих на какую-то разновидность дуба, располагалось с десяток тяжелых скамеек и непременная бронзовая статуя. Желтые цветы под деревьями, жужжание насекомых и щебет птиц навевали ощущение покоя и умиротворения.

Латрель подвел нас к небольшому полукруглому бордюру из кирпича, увенчанному железной оградой. Чуть ниже по склону, метрах в шести от нас, стояло развесистое дерево. Вдалеке, над крышами домов и в просвете между ними виднелась Эйфелева башня. Латрель попросил меня стать вполуоборот к ней и опереться на ограду.

– Вот здесь вы и стояли, – сказал пожилой инспектор, постучав пальцем по снимку. – Теперь припоминаете?

– Я здесь никогда не был. Есть подтверждения, согласно которым этот рисунок мог быть сделан тридцать пять лет назад.

– Кто-то из родственников? – спросил он, переводя взгляд с меня на рисунок и обратно.

– Никто из моей семьи никогда не был во Франции. Он снова посмотрел на рисунок и, вскинув свою повидавшую виды бровь, заметил:

– Кто-то здесь врет. Либо вы, либо время.

Латрель высадил нас перед отелем на противоположной стороне широкого бульвара. Пересекая его, мы прошли мимо бродивших по траве голубей, мимо молодых мам, которые, сидя на лавочках, наблюдали за тем, как их малыши играют оранжевым мячом. На мгновение мне вспомнилась женщина, застреленная в одном из переулков Мобила, ее тело на мостовой и апельсин в траве неподалеку. Интересно, закрыл ли Рой Трент это дело?

– Посмотрите, – сказала Денбери, коснувшись моей руки и показывая куда-то в сторону. На парковой скамейке напротив входа в отель сидела Мими Бадантье. Она выглядела встревоженной, о чем свидетельствовали и ее руки, нервно теребившие подол юбки.

– Что ей нужно, как вы думаете?

Мне и раньше показалось, что Мими опекает своего брата как-то уж слишком нарочито, будто стараясь скрыть собственное беспокойство по поводу нашего визита.

– Возможно, она хочет поделиться с нами своими секретами, – предположил я.

Глава 39

– Большинство из них были еще детьми, с лицами, как в стихах Верлена, прекрасными, но похожими на призраков, – говорила Мими сдавленным голосом.

Мы сидели на придвинутых одна к другой скамейках. Вместо того чтобы сесть напротив Мими – как это сделал я, – Денбери села рядом с ней, в знак дружеского расположения и в противовес оппозиции в моем лице.

– Так кем же был Марсден Гекскамп? – спросил я.

Мими говорила по-английски с сильным акцентом.

– Он был сама красота. Как луч света. Люди, едва увидев его, уже хотели быть его друзьями, доставлять ему радость, чтобы он сказал им; «Пойдем с нами вечером, мы идем в клуб».

Я сделал паузу, выжидая, пока две машины такси, проезжавшие в пятнадцати метрах от нас, не прекратят сигналить какому-то ротозею.

– А что люди думали о его творчестве? – спросил я.

– Большинство не понимало его. Мой брат считал его излишне эмоциональными упрощенным – рвение, подменяющее талант.

– И какова была реакция Гекскампа на это?.

– Он заявил, что никто не в состоянии понять его искусство, кроме него самого и еще его нескольких избранных друзей. Он утверждал, что ввел новый изобразительный язык, недоступный закостеневшему буржуазному менталитету, который погряз в насаждаемой влиятельными кругами традиционной живописи. Марсден был практически одержим мыслью о том, что его творчество станет его наследием. Казалось, что все, к чему он стремился в этой жизни, это стать вторым Пикассо.

– А что о нем думали окружающие?

– Некоторые считали его немного… – Мими покрутила пальцем у виска, сумасшедшим. – А может быть, и не немного. Он не обращал на это внимания. Он жил в своей системе координат, и те, кто задавал глупые вопросы или иронизировал, были для него низшими существами, скотом. Через какое-то время большинство людей стали просто игнорировать его. За исключением нескольких человек.

– Избранные, – уточнил я. – Элита.

– Ущербные, – поправила меня Денбери, и голос ее почти утонул в шуме уличного движения. – Мученики.

Мими Бадантье печально покачала головой.

– Марсден нес в себе не столько чувство личной силы, сколько ощущение тяжелой душевной раны. Он говорил, что его создало именно страдание. – Она посмотрела мне в глаза. – Но некоторые люди скорее пойдут за раненым, а не за здоровым и невредимым.

– Возможно, они им кажутся ближе? – предположила Денбери.

– Раненый человек внушает надежду, – сказал я. – Как правило, его нездоровые последователи воображают себе, что их личная боль также дает им возможности, которых нет у других. Не в такой, конечно, степени, как Гекскампу, – кто-то должен быть лидером, парадигмой, – но в противном случае они были бы достойны худшего.

– Возможности, которых нет у других… – Денбери посмотрела на меня с удивлением.

Я кивнул.

– Манна небесная для таких социопатов, как Гекскамп. Если притязания группы выходят за рамки обычных, стандартные законы общества больше неприменимы – это аксиома.

– Безумие, – сказала Денбери. – Но ведь они выстраивались в очередь, чтобы следовать за ним.

Глаза Мими были устремлены куда-то в прошлое. Я чувствовал, что если сейчас поводить у нее перед лицом паяльной лампой, она даже не дернется.

– Мими, – позвал я, но она не слышала меня.

– Мими? – повторил я. – Эй!

Ее сознание вернулось в нашу реальность. Я постарался придать своему голосу бархатистости, чему научился у Гарри.

– Эти дети, одинокие и непохожие на других… Вы были в их числе, Мими?

Она закрыла глаза и отвернулась в сторону. Когда она снова повернулась к нам, глаза ее были влажными, а голос перешел на шепот.

– Мне не было и тридцати. Я никогда не ходила в колледж; пишущая машинка, блокнот стенографистки и диктофон – это все, чему я научилась. Брат взял меня референтом, чтобы угодить нашим родителям. Все это время вокруг меня крутились красивые молодые мужчины и женщины, талантливые и утонченные. Или так могло казаться такому человеку, как я.

Денбери взяла Мими за руку, и по телу женщины словно пробежала дрожь, тут же ушедшая по ногам в землю, как электрический заряд. Она глубоко вздохнула.

– Однажды после работы я пошла в кафе. Там был Марсден. Конечно, я знала, кто он такой. Он знал меня только как мелкого клерка, бродившего по коридорам с бумагами, папками и почтой. И тем не менее он махнул всем, окружавшим его, чтобы они замолчали, и пошел – нет, заскользил – через все кафе ко мне. Его улыбка была как маяк, его глаза были синими, как Средиземное море. Он взял меня за руку и сказал: «Мими Бадантье, так приятно видеть вас здесь в этот прекрасный вечер. Присоединяйтесь к нам, прошу вас». Я была поражена тем, что он знал мое имя.

– Он похитил ваше сердце, – сказала Денбери.

– На несколько месяцев я стала одной из них. Но не открыто; я не хотела вызывать смех окружающих или раздражать Анри, который считал Марсдена скандальным позером. Я встречалась с ними за городом или на вечеринках в мансардах и полуподвалах. Там были разговоры о живописи и музыке, а также… физические наслаждения.

– Велись ли там разговоры о смерти? – спросил я.

– Марсден любил говорить об этом. Он называл смерть священным моментом. Или «сладостным лезвием бритвы». Он любил сочинять подобные фразы. Но все это были только разговоры, пока…

Тело Мими вновь содрогнулось, и Денбери крепче сжала ее ладонь.

– Пока не пришла она, – прошептала Мими.

– Она?

Боль, сквозившую во взгляде Мими, затмила злоба.

– La femme d'enfer.Женщина из преисподней. Она не была студенткой, но мы видели ее раньше. Она была привлекательна, надменна, никогда не вмешивалась в наши разговоры кно всегда слушала; слух у нее был острый, словно у летучей мыши. Я ловила взгляды Марсдена, которые он бросал на нее. Она всегда смотрела в сторону, как будто он был слишком незначительным для ее глаз.

– Похоже на то, что она просто дразнила его, – сказала Денбери.

– Как-то мы, несколько человек, пошли в бистро. Было поздно, но время для Марсдена значения не имело. Там была она.Но она была другой; покрасила волосы в рыжий, как огонь, цвет, надела черное платье. Кто-то шепнул, что платье ее настолько обтягивает, что можно посчитать волоски у нее на лобке. На губах ее была темно-красная помада, как кровь, смешанная с сажей. Когда она шла, она была похожа на угря, так в ней все извивалось. Я никогда не видела, чтобы кто-то так двигался. Высокие каблуки ее туфель были острыми, как сосульки. Она сидела в двух столиках от нас и пила что-то с фруктами. Она высасывала вишни, облизывала языком дольки лимона. Марсден был загипнотизирован. Мы попытались отвлечь его от этой женщины, и разговор за нашим столиком стал резким. Но он все равно видел только ее.

– Она сама подошла к вам? – спросила Денбери, пораженная описанным Мими образом.

– Нет, такие вещи происходят иначе, – сказал я, хорошо представляя себе всю эту сцену. – Женщина не подошла к Марсдену, так ведь, Мими? Она заставила его самого подойти к ней.

Мими в изумлении посмотрела на меня, словно я продемонстрировал психологический фокус.

– Женщина поманила его пальцем, и Марсден побежал к ней, как пес на случку. Они о чем-то разговаривали.

А потом в неровном свете свечей я видела, как она набрала в рот лед, взяла его ухо в свои зубы и сильно укусила. Его глаза засияли, как звезды. Она увела его к выходу, и мы не видели его неделю. Он вернулся совершенно изможденным, словно бегал вокруг земного шара.

– А после этого? – спросил я.

Мими покачала головой.

– Все изменилось. Вся его энергия теперь была сфокусирована на ней. Его лучшие слова предназначались для ее ушей, его страстные взгляды принадлежали только ей. Большинство из его прежнего окружения разошлось. Те немногие, что остались, слишком нуждались в нем и зависели от того, даст ли он им что-то такое, чтобы они смогли уйти.

– А вы остались? – спросил я.

Ее глаза вспыхнули.

– Вы – сильный человек. Я чувствую силу, которая исходит от вас обоих. Я слабая; я нуждалась в нем, как в наркотике, во всем, что он мог дать. – Она понурила голову. – Но они неожиданно исчезли, Марсден с ней и все остальные. Уехали в Америку, в страну изобилия, идеальное для них место.

– А эта женщина, – спросил я, – как ее звали?

Мими закрыла глаза. Губы ее сжались, будто она приготовилась плюнуть.

– У этой женщины не было обычного имени. Все называли ее Калипсо.

Калипсо.

Я почувствовал, как сердце стучит у меня в ушах. Если она называла себя Калипсо еще до того, как приехала в Соединенные Штаты, можно предположить, что не Гекскамп создал эту систему кодовых имен. Сначала я думал, что эти прозвища были не более чем жеманством, вычурностью художественных натур. Потом мне пришло в голову, что давали их для того, чтобы разорвать связи людей с их прошлой жизнью, сделать их более зависимыми от Гекскампа. К тому же это обеспечивало анонимность внутри группы, когда она всплыла в Соединенных Штатах, а также затрудняло проникновение в нее. Что ж, система оказалась весьма эффективной.

– Вы знали молодую женщину по имени Мари? – спросил я.

Глаза Мими округлились.

– Мари Гилбо? Конечно. Славная маленькая Мари. Мы иногда называли ее «богачкой», потому что она получала стипендию от родителей, большие деньги, которыми она щедро делилась с нами. Все, что она должна была делать, так это не возвращаться домой, чтобы деньги продолжали поступать так же регулярно. Она шутила по этому поводу, но за этим смехом скрывалось глубокое страдание. Я думаю, это была ее особая боль.

Я хотел рассказать Мими, что Мари провела более тридцати лет в мире и спокойствии. Но она могла спросить меня, где Мари сейчас, а об этом мне говорить не хотелось.

Возможно, уловив мои мысли, вопросы стала задавать Денбери.

– А почему они уехали, Мими? Я имею в виду, Марсден, Калипсо и вся группа. По вашим словам, это произошло неожиданно.

Мари отвела глаза в сторону.

– Они забили до смерти человека.

– Кого?

– Я его не знаю. Странный мужчина из соседней мансарды. Ходили слухи, что он создает какие-то дикие, поразительные картины. Но он никого к себе не подпускал, этакий отшельник в центре Парижа. Он не ходил в нашу школу, не посещал кафе; все, чем он занимался, была только его работа. Марсден слышал об этом человеке о его фантастических полотнах и всегда приставал к нему, чтобы тот показал ему свои работы. Марсден был с ним уважительным и очень старался подружиться. И однажды этот человек привел Марсдена к себе в студию. После возвращения оттуда он не разговаривал ни с кем и неделю провел, запершись в своей студии с Калипсо.

Последовала долгая пауза. Мими Бадантье никак не могла унять дрожь в руках.

– А вскоре после этого я прочла в газете, что этого человека нашли у него в мансарде, ограбленного и жестоко избитого. Студия его была разгромлена, картины сожжены. Было написано, что он вряд ли выживет.

– Вы полагаете, что на художника напал Марсден?

– Группа. Некоторые из них.

– Но зачем? – спросила Денбери.

– Вероятно, художник каким-то образом обидел Марсдена, отнесся к нему с пренебрежением. У этого человека были плохие манеры. А если он унизил Марсдена, то могу представить, как его ярость могла… – Она не договорила, и голос ее замер.

– А что сделали вы? – спросила Денбери.

– Я испугалась, что, когда начнут допрашивать Марсдена, выйдут на меня, откроется моя связь с ним. Это приведет в ярость Анри. Я прикинулась заболевшей и две недели просидела дома. Когда я вернулась, группа уже исчезла. После этого я почти ничего не слышала об этом случае и не думаю, чтобы кто-то связывал его с группой Гекскампа.

«Может быть, так они впервые ощутили вкус крови», – подумал я. Легко избежав расследования в Париже, они, вероятно, приехали к нам уже с определенным мировоззрением. Вот и решили устроить кровавый банкет на юге Алабамы.

– Кто поехал с Марсденом, Мими? – спросила Денбери. – Кто еще исчез, помимо Калипсо?

Мадам Бадантье вытирала ладонью слезы на щеках.

– Молодая девушка из Швейцарии, Хейди. Вечно ноющий юноша по имени Рамон. Позднее я снова видела его я Париже. Он был отвергнут группой за пристрастие к наркотикам; когда я встретила его, он уже стал законченным наркоманом– Думаю, он умер. Там была женщина по имени Джулия. Была испанка, Бонита; Терри, американка… И, разумеется, Мари Гилбо, которая готова была сделать для Марсдена все, что угодно, даже после того, как он был очарован этой Калипсо. Впрочем, они все были на это готовы.

– Это был весь состав группы? – спросил я. – Вы никого не упустили?

Мими задумалась.

– Да, еще была женщина по имени Нэнси, француженка. Она была странная, походила на хиппи – распущенные волосы, колокольчики, четки. У нее был прекрасный голос, и она много пела. – Мими помолчала, потом добавила: – Апельсины.

– Что?

– Нэнси была первой вегетарианкой, которую я встретила в своей жизни. Только фрукты и овощи. Она обожала апельсины. Дважды в день она съедала по одному апельсину. Это у нее было как ритуал.

– Извините меня, я должен срочно позвонить. – Я встал, голова у меня кружилась, в ушах стоял гул.

Глава 40

Никого из тех, кто был мне нужен, в участке не оказалось, поэтому я оставил короткое сообщение для Гарри об Апельсиновой Леди и ее связи с Гекскампом, надеясь, что эта информация позволит ему переговорить с Роем Трентом и, возможно, придаст расследованию более точное направление.

Ни мне, ни Денбери есть особо не хотелось, поэтому мы умеренно, но вкусно перекусили в тихом маленьком ресторанчике. Мы чувствовали себя перегруженными новой информацией и хотели, чтобы она как-то улеглась в наших головах. А пока можно было получить удовольствие от последних нескольких часов пребывания в Париже. Денбери переводила надписи на витринах, обрывки услышанных разговоров. Остававшиеся у нас евро мы разбросали по шляпам и футлярам уличных музыкантов. Незаметно мы удалились от центральных кварталов и оказались на освещенной фонарями улице с трех– и четырехэтажными кирпичными домами. Вечерние сумерки быстро густели, и в витринах ломбардов и булочных, музыкальных и цветочных магазинов почти одновременно загорался свет.

Вдруг Денбери резко остановилась и схватила меня за руку.

– Посмотрите туда. – Она показала на ряд больших окон третьего этажа в здании на противоположной стороне улицы. Под доносившуюся оттуда мягкую оркестровую музыку за полупрозрачными шелковыми занавесками двигались какие-то тени.

– Похоже на привидения, – сказал я.

Денбери потянула меня за руку.

– Давайте проверим.

– У нас есть другие дела, которые…

Но я был уже в ее власти, и она потащила меня через улицу, уворачиваясь на ходу от машин и велосипедистов.

– Вот, – сказала она, показывая на вывеску возле двери: «ACADÉMIE DE LA DANCE CLASSIQUE». – Это академия танца. Классического.

– Впечатляет.

Она потянула меня вверх по лестнице, откуда лилась нежная мелодия вальса;

– Пойдемте, Карсон. Не упирайтесь.

– Денбери, вы что, с ума…

Но мы уже взбирались по мраморным ступенькам: одной рукой она держала меня за рукав, а другой хваталась за перила. Мы дошли до двери наверху, и она решительно ее открыла.

В небольшом зале с высокими потолками и светлым полом танцевали, вероятно, два десятка пар. Мужчины были в строгих костюмах, дамы – в легких платьях. Большинству из них наверняка перевалило за шестьдесят, тем не менее они двигались, кружились и выполняли замысловатые фигуры с удивительным мастерством. Направленный вверх свет бронзовых канделябров у стен создавал впечатление, что вслед за танцорами плавно движутся их тени.

– Это что-то нереальное, – прошептала Денбери. – Как в кино.

На другой стороне зала за богато украшенной деревянной стойкой усатый мужчина в черном костюме разливал в бокалы шампанское. При этом он разговаривал с элегантной дамой в черном бархатном платье, с красиво уложенными темными волосами. Она была прекрасна и загадочна словно сошла с портрета Джона Сингера Сарджента. [46]46
  Джон Сингер Сарджент (1856–1925) – художник. Родился в Италии в семье американцев, получил образование в Париже и долго работал в Европе. Создал серию портретов представителей высшего света США и Великобритании, став самым модным портретистом своего времени.


[Закрыть]
Заметив нас, дама оживилась и направилась в нашу сторону с гибкой грацией, хотя ей определенно было около семидесяти. Она с улыбкой протянула мне руку. Я поприветствовал ее по-английски, и она любезно ответила.

– Меня зовут Серена Шардэн. Вы пришли потанцевать? Пожалуйста, скажите, что это так.

– Вы все так чудесно танцуете, – восторженно произнесла Денбери. – У вас здесь школа танца?

Мадам Шардэн рассмеялась, и смех ее прозвучал обворожительно.

– Обычно мы преподаем танцы, по крайней мере большинство из нас. Но сегодняшний вечер не для учеников, а для общества – что вы на это скажете?

Денбери коротко объяснила ей наше присутствие здесь. Серена Шардэн кивнула.

– Боже, приехать так издалека и так мало побыть в Париже. Да ещё и работать при этом. Вы должны остаться и потанцевать. И, разумеется, выпить шампанского.

– Я, мы… хм…

С другого конца зала мадам Серене призывно махал щеголеватый пожилой джентльмен, стоявший возле фонографа. Он, видимо, хотел посоветоваться, какую музыку выбрать. Она извинилась и уплыла к нему.

– Хотите покружиться на паркете? – спросила Денбери. – Если нас пригласили, наверняка тут присутствует и дипломатический момент.

– Я абсолютно не умею танцевать, – ответил я. – Да и вообще, кто в нашем возрасте умеет танцевать такое?

– Я умею. Не верите?

– Снова ваша бабушка?

–  Grand-mereсчитала, что хорошо воспитанная девушка просто обязана уметь танцевать вальс. Но мне было не с кем танцевать. У нас по соседству народ все больше тяготел к ирландским танцам. A Grand-mereговорила, что ирландцы хватают партнера быстрее, чем танцуют.

Я чувствовал, как от смущения лицо мое краснеет.

– Я вообще ни о каких танцах не имею ни малейшего представления.

– Тогда поведу я. Вы сможете это перенести, красавчик? – В голосе ее прозвучал вызов.

– Я справлюсь с этим.

Мадам Шардэн сделала объявление, и сначала мы услышали шипение и скрежет виниловой пластинки, а затем в зал ворвался звук скрипок, который подхватили духовые и клавишные инструменты. Леди и джентльмены вокруг нас находя себе партнеров, закружились в танце. Денбери взяла меня за руки и аккуратно повела за собой.

– Эта рука держит мою руку, а эта – ложится вот сюда, – объясняла она.

Я выполнил ее инструкции; в обоих местах под моими ладонями Денбери была теплой и приятной на ощупь.

– Готов? – спросила она. – Un, deux, trios…

Я начал сбивчиво, спотыкаясь и не попадая в ритм ее движения. Колени мои бились о ее колени, ноги наступали ей на туфли. Она взялась за меня покрепче, продолжая шептать:

– Расслабьтесь, un, deux, trios. – И я повторял этот ритм вслед за ней, подчиняя ему свое тело, un, deux, trios…

Сначала Денбери использовала свои руки и бедра, чтобы направить меня и удержать линию танца, а затем мне достаточно было только ее глаз. Мы кружились, скользили, приникали друг к другу; наши движения были просты, но гармоничны. Сделав перерыв, чтобы выпить шампанского, мы снова вернулись на паркет.

Каким-то образом под эти un, deux, triosпролетел целый час.

В десять вечера музыка замолкла, Поаплодировав, участники вечера стали прощаться друг с другом и постепенно расходиться. Появилась мадам Шардэн и взяла наши руки в свои.

– Вы такая красивая пара, так прекрасно смотритесь в объятиях друг друга. Вы еще вернетесь сюда?

– Возможно, в своих снах, – ответила Денбери.

Ночь была тихой, и мы не торопясь шли к своему отелю под неярким освещением уличных фонарей. Проходя мимо винного магазина, я взял ДиДи Денбери за руку: настала моя очередь вести.

– Я задолжал вам бутылку вина, – сказал я. – Какое вы предпочитаете, красное или белое?

– Какой вы глупый, – ответила она. – Сегодня ночь шампанского.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю