Текст книги "Коллекционеры смерти"

Автор книги: Джек Керли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Я это знаю. Но я также кое-что знаю об этих людях.

Они были, они и сейчас… поражены своего рода болезнью, но определенно не склонны к преувеличениям.

– И кто же эти люди?

– Коллекционеры памятных вещей серийных убийц.

Я тоже слыхал про такую публику. Моя бессистемная образовательная карьера забросила меня в конце концов на факультет психологии Алабамского университета, где часть обучения состояла в том, что я объезжал тюрьмы и сумасшедшие дома по всему Югу и брал интервью у некоторых из самых жутких – с психической и социальной точек зрения – патологических типов на всей этой планете. Почти у каждого из них был свой «фан-клуб», состоявший из больных мужчин и женщин, жаждавших общения со знаменитыми убийцами и сувениров от них.

– Я встречал парочку таких, – заметил я. – Парня, собиравшего каракули заключенных в тюрьму психов. И женщину, которая не только делала то же самое, но и предлагала себя всякому убийце, который пришлет ей что-нибудь. Оба они были маленькими, жалкими людьми. Больными, но безвредными.

Уиллоу кивнул:

– Как и большинство таких. Но есть и другой контингент – не менее больные, но гораздо более обеспеченные, способные доставлять себе удовольствие, коллекционно-эзотерические и памятные вещи.

– Что, например? Детский стульчик для кормления Дэвида Берковича? [12]12
  Дэвид Беркович – первый серийный убийца из Нью-Йорка.


[Закрыть]

– Предметы с места преступления, орудия самого убийства. Окровавленный молоток. Удавка. Ценится одежда. А если она воняет дерьмом из расслабившейся после смерти прямой кишки жертвы – это еще ценнее.

Я внимательно посмотрел в лицо Уиллоу.

– Вы ведь не разыгрываете меня, верно?

– Надеюсь, нет.

Перед глазами у меня возникла типичная картина места преступления: все задействованные в этом предметы аккуратно разложены по пакетам, снабжены ярлыками и заперты в комнате вещественных доказательств.

– Но таких предметов не может быть много, – сказал я.

Уиллоу криво улыбнулся.

– Что делает их еще более ценными.

– И откуда же они появляются?

– Когда суд заканчивается, вещественные доказательства переходят в кладовую. Тут вмешиваются деньги, и предметы уплывают.

Взглянув на свои часы, я понял-, что пробыл здесь уже два часа, и еще час мне понадобится, чтобы вернуться в Мобил. Я встал, поблагодарил за гостеприимство, размял затекшие колени и направился к выходу. Уиллоу следовал за мной по пятам до самой машины. Он пристально смотрел на меня через открытую дверь, ожидая каких-либо слов от меня. Я решил сказать правду.

– Я, собственно, не знаю, как закончить этот разговор, мистер Уиллоу. Он был интересным.

Он нахмурился.

– «Интересный» говорят про людей, когда не хотят назвать их ненормальными.

Я завел двигатель.

– Поверьте, я не недооцениваю ничего из того, что вы мне рассказали. Все, что я мог сегодня делать, это слушать. Вы ведь были детективом, что бы вы делали на моем месте?

– Оставлял бы мозги открытыми, – ответил он, захлопывая мою дверь.

Я остановился на подъездной аллее Уиллоу перед выездом на шоссе, чтобы позвонить в участок. Никаких новостей относительно нашей Джейн Доу не поступало. Гарри не удалось что-либо выяснить в больших свечных магазинах, что и неудивительно, поскольку, как он сам добавил, «каждая четвертая лавка в мире торгует этими хреновыми штуками».

Я свернул от Форт-Морган-хайвей на запад и подъехал к парому, идеально рассчитав время: едва я успел заехать на борт, как рампа поднялась. Паром плыл от Форт-Моргана к острову Дофин, пересекая место знаменитой битвы в бухте Мобил. Кажется, что под морскими волнами до сих пор витают призраки того ожесточенного столкновения, и я, всякий раз оказываясь здесь, не могу унять возникающую дрожь, каким бы жарким ни выдался день.

С пересечением этой бухты у меня связана и собственная история. Три года назад, спустя много времени после того, как Джереми охотничьим ножом убил нашего отца, я нашел этот нож в подвале нашего дома. Я спрятал его у себя под рубашкой и поплыл на пароме через бухту. На середине пути я выбросил нож в воду, рассудив, что под этими волнами скрывается уже столько жертв, что еще одно небольшое напоминание о человеческом злодеянии здесь просто не будет замечено. С этого момента я почувствовал себя значительно лучше, как-то чище.

В своих снах я выбрасывал этот нож сотни раз.

Поскольку паром швартовался на расстоянии менее мили от моего дома, я решил сперва поесть, прежде чем пересказать Гарри эту странную историю про Марсдена Гекскампа. Повернув за угол к своему крыльцу, я увидел на подъездной дорожке белый автомобиль, не поддающийся классификации. За столиком для пикника сидела Эйва и задумчиво смотрела в синюю даль залива.

Вот это сюрприз.

Когда она повернулась на звук моих колес по ракушкам дорожки, в глазах ее мелькнул испуг. Сердце мое оборвалось: было очевидно, что не так уже она не рада меня видеть. Она нерешительно помахала мне, что только подтвердило мои догадки. Я вылез из машины и подошел к дому.

– А я думал, ты в Форт-Уэйне, – сказал я.

– Я прилетела завершить некоторые юридические формальности. Ясдаю здесь свой дом, пока… пока не решу, что с ним делать. В Форт-Уэйне я снимаю небольшой домик. Тебе бы он понравился, Карсон. Он маленький, но в нем много окон, очень светлый. Он находится рядом с местом, которое называется Приозерный парк…

Эйва пыталась говорить бодро и в быстром темпе. Я сосредоточенно смотрел в сторону.

– Ты не захотела сообщить мне, что будешь в городе? Она закрыла глаза.

– Не в этот раз, когда мы…

– Когда мы – что? Разрываем отношения? Расстаемся на время? Что мы делаем? Расскажи мне.

Глаза ее стали влажными. По щеке сбежала слеза. Мне хотелось протянуть руку и стереть ее, почувствовать тепло ее лица, ее волос. Ни к одной женщине я ничего подобного еще не испытывал. И все же где-то глубоко внутри меня утвердилось чувство, что меня предали, и прежде всего потому, что она держала меня на дистанции, когда принимала решения, которые я считал нашими общими, а не только ее.

– Я не могу понять, в чем тут смысл, Эйва.

– Возможно, его здесь и нет. Пока.

– Я знаю, что перед глазами у тебя всплывают жуткие картины. Но они постепенно поблекнут и вообще исчезнут. Просто на это нужно время.

– Ничего не блекнет, Карсон. Только делается еще ярче. И это вселяет в меня ужас.

– Безумие остановлено, а значит, и твое участие в нем. Судьба выбрала тебя, и ты не можешь ее изменить. И не важно, как быстро или как далеко ты… – Я спохватился, но с опозданием.

– Ты ведь хотел сказать убежишь,верно? Не важно, как быстро или как далеко я убегу?

– Это не имеет значения.

– Да нет, имеет.

Я сунул руки в карманы, глядя на то, как набегают и откатываются волны.

– Не важно.

– Не надо меня опекать. Скажи мне правду. – В голосе ее послышалась нотка раздражения. Но, если она хочет правду…

– Сегодня здесь, завтра уехала. По-моему, это называется бегством.

– Звучит как-то бездушно, Карсон.

Я почувствовал, как внутри меня закипает злость.

– Бездушно было сказать мне, что ты уезжаешь потому что ты так уже решила. Бездушно было вычеркнуть меня из жизни. Бездушно было приезжать сюда тогда, когда ты твердо знала, что меня здесь быть не должно.

Накопившееся за три дня крушения надежд срывалось с моих губ так быстро, что я опомнился, только когда договорил.

– Так все-таки, что же было между тобой и мной, Эйва? Удобный и приятный небольшой междусобойчик? Десятимесячное регулярное траханье средь бела дня? Я что, иначе выгляжу теперь, когда ты оторвалась от бутылки? Хай, я Карсон Райдер. Я хотел познакомить вас со своей подружкой, Эйвой Даванэлле, но она внезапно протрезвела и смылась.

Я хотел спровоцировать в ней вспышку глубинной ярости, вулканический взрыв эмоций, способный привести к моменту понимания и объяснения. Но вместо этого Эйва тихо смотрела на воду. Глаза ее были зеленее влажных изумрудов.

– Я уезжаю, – сказала она. Ее дрожащие руки потянулись ко мне. Они просили понимания, утешения или просто хотели обнять.

Мои же по-прежнему находились в карманах, а сам я повернулся к морю, словно в его волнах было что-то более важное. Она заплакала, и я услышал затихающий шорох ее шагов, затем звук захлопнувшейся двери автомобиля. Я повернулся, когда она отъехала уже далеко и продолжала удаляться.

– Зачем ты сюда приезжала? – заорал я. – Просто посмотреть на эту чертову воду?

А затем не стало слышно даже звука ее мотора.

Глава 8

Еще с детских лет я по необходимости привык мысленно все раскладывать по ящичкам: вещи хорошие – спереди, плохие – назад. Я затолкал Эйву в дальний уголок своего сознания, принял рабочее выражение лица и отправился в участок к Гарри. Колесо нашей машины уже починили, и пока мы ехали за ней в автопарк, я описал ему свой визит к Уиллоу.

Он фыркнул.

– Искусство возвращается, чтобы мучить людей и убивать их? Звучит сомнительно, Карсон.

– Это, похоже, вопрос расстояния. Здесь это звучит странно, а в его устах получается весьма интересно.

Гарри увернулся от велосипедиста и, подъехав к бордюру, с шумом откинулся на спинку сиденья.

– А он не говорил тебе, кто совершает эти убийства? Может быть, люди из его прошлого?

– Нет. Большинство из них уже умерли, центральные. фигуры, по крайней мере. Уиллоу считает, что это может быть связано с коллекционерами предметов, принадлежавших серийным убийцам.

– Неразборчиво написанные записки из тюрьмы, кривые маленькие рисунки? Мы с тобой оба видели такие вещи.

– Уиллоу говорит о людях, которые собирают всякие зловещие вещи, вроде предметов с места преступления. Или причудливые предметы искусства, но высокого калибра.

– Вроде того, что предположительно создавал Гекскамп?

Я пожал плечами:

– Думаю, да.

И все же ничему этому нет серьезных доказательств, хоть какого-то подтверждения. Теории старого копа, и не более того. Теории, основанные, главным образом, на слухах. Какая здесь может быть связь с сегодняшним днем?

– Первая жертва Гекскампа была уличной проституткой. Видимо, он и его сексуально озабоченные подельники задушили ее и оставили в комнате мотеля среди зажженных свечей.

Гарри нажал на газ и пролетел мимо грузовика с пивом так близко, что я вполне мог стащить оттуда упаковку из шести банок.

– Так именно на это сделал стойку старый коп? – спросил он.

– Думаю, да.

– Эти свечи, Карсон. Не такая уж редкая штука, верно?

Ритуальных убийц свечи привлекали довольно часто и по различным символическим причинам. Их, к сожалению, также часто привлекали проститутки, чей образ жизни превращал их едва ли не в самые уязвимые человеческие мишени на земле.

– Не редкая, – согласился я. Рассказ Уиллоу сейчас уже и мне стал казаться несколько эксцентричным.

– Может, это навязчивая идея, Карсон? По крайней мере, пока что это выглядит именно так. Дело вошло в кровь этому парню, осталось нераскрытым, или, возможно, он считает; что все было иначе. С уходом на пенсию оно становится его жизнью, и он Просто продолжает воспроизводить его.

– Ты считаешь, что тут ничего нет?

– Я сочувствую этому старику, восхищаюсь его преданностью. Но выглядит это как навязчивая идея – просто и ясно.

Мы приехали в автопарк и зашли внутрь, чтобы взять машину. Там было не намного прохладнее, чем снаружи. Целые вереницы патрульных и немаркированных полицейских машин ожидали ремонта разной степени сложности. Воздух пропитался запахом эмали и растворителя. А рабочие без пауз и антрактов продолжали исполнять свой болезненно громкий – дикий – концерт на различных пневматических инструментах. К нам подошел, вытирая руки о тряпку, темнокожий мужчина лет пятидесяти в синем комбинезоне. На кармане его униформы было вышито Рафаэль.

– Эй, Гарри, в чем проблема? – спросил он.

– У нас тут небесно-голубой «мазератти» с наклейками в виде языков пламени на задних колесных арках, – сказал я. – Вы его совали в микроволновку.

Гарри вздохнул у меня за спиной и наверняка глазами изобразил автомеханику, как его самого уже достали мои приколы.

– Это темно-синяя «Краун-Виктория», которая поступила вчера, Раф. Пробито колесо.

Рафаэль кивнул в мою сторону.

– Твой напарник, Гарри, своими шуточками, наверное, нажил себе массу врагов.

– Не знаю. От него еще никто не слышал ничего смешного. А что?

Рафаэль поманил нас указательным пальцем за собой и направился в узкую щель между двумя патрульными машинами, заклеенными под покраску.

– Идите сюда. И постарайтесь не тернуться об одну из этих «мазератти».

Мы последовали за ним в дальнюю часть этого похожего на огромную пещеру здания, осторожно переступая через различные нагромождения приборов, инструментов и шлангов. Снятая с нашей машины покрышка стояла прислоненной к монтажному стенду. Рафаэль катнул ее в нашу сторону и похлопал ладонью.

– Шину вам пропороли сбоку. Порез широкий, как от охотничьего ножа.

Я нагнулся, чтобы рассмотреть дырку, думая про себя о том, как Гарри водит машину.

– Может, мы налетели на бордюр или еще что-нибудь, – предположил я. – Это «что-нибудь» было острым и пропороло шину.

Рафаэль повернулся к Гарри и одобрительно закивал головой.

– А вот это все-таки было смешно, – сказал он.

Мы вернулись в участок и забрали на стойке у входа записки о поступивших для нас звонках. Две от Денбери я выбросил сразу. Я нашел записку от Смитсона из отдела пропавших без вести и одновременно такую же нашел у себя Гарри. Вытащив из кармана сотовый телефон, я набрал номер Смитсона.

– Он же здесь, наверху, – сказал Гарри.

– Хочешь еще раз взглянуть, как он ест? – поинтересовался я.

Гарри передернуло. Смитсон снял трубку.

– Это Райдер. Я слышал, ты искал…

– Послушай, Райдер, я тут проверял кое-что, всякие жуткие дела или не точно описанных лиц. Эта женщина из мотеля… Ты ведь получил уже предварительное заключение по результатам вскрытия?

– Только в общих чертах, Джим. К тому же я сам туда съездил.

– Были у нее какие-нибудь приметные отличительные признаки? Знаешь, может быть…

– У нее на затылке было винного цвета родимое пятно размером с четверть доллара.

– Я думаю, у нас проблема. Тебе, видимо, нужно срочно подняться ко мне. Молись, чтобы я ошибся, Райдер. Поверь, я говорю это не просто так – на то есть причины.

– Так она монахиня? – недоверчиво переспросил я.

Смитсон откинул назад свою крашенную в черный цвет жидкую шевелюру.

– Сестра Анна-Мария; настоящее имя было – Мари Гилбо. В округе Чилтон есть монастырь, вроде общинной фермы или чего-то в этом роде. Они изготавливают и продают козий сыр, консервированные персики и всякое такое. Она предположительно отправилась на юг Алабамы и Миссисипи проверять магазины, которые торгуют их товаром. Помнишь, я упоминал о ней, когда вы с Наутилусом заходили ко мне? Мы, естественно, тогда не обратили на нее внимания. Кто же мог подумать, что тело в этом гадюшном мотеле окажется…

Гарри взял рапорт и, прислонившись к стене, принялся читать его:

– Родимое пятно, диаметром приблизительно около трех сантиметров, слева на затылке, чуть ниже линии волос… – Он взглянул на меня. Я кивнул. – Очень убедительно.

Неожиданно все становилось на свои места. Работа на ферме была тяжелым физическим трудом на свежем воздухе, в результате которого ее ладони стали грубыми и мозолистыми, а руки и ноги – крепкими и мускулистыми.

– Надо сообщить в монастырь о том, что произошло, – сказал Гарри. – Мы могли бы туда позвонить, но тут такое дело, что действительно требуется личный визит.

– Можем позвонить копам в Чилтон, пусть они этим займутся.

– Конечно, можем. Так действительно будет намного проще, верно?

Я вспомнил тело на кровати, глядящие на меня крошечные обгоревшие фитильки свечей, немой вопрос «Почему я?», застывший на приоткрытых в финальной агонии губах.

– Сейчас подгоню машину, – сказал я.

Глава 9

– Как долго Мари Гилбо была с вами, сестра? – спросил Гарри.

Настоятельница монастыря Вилла Мадонна сестра Беатрис смотрела вдаль. На глазах ее блестели слезы.

– Более тридцати лет, – сказала она, вытирая щеку ладонью. – Как быстро они пролетели.

Сестре Беатрис, вероятно, было за семьдесят. Глаза у нее были зеленые, как листья дуба у нас над головами а кожа лица обветрилась так, что лишь добавляла возраст. На голове ее красовалась густая шапка коротких серебристых волос. Если бы я не знал, что она монахиня, то по ее мешковатым, выцветшим джинсам «левайс» и белой хлопковой рабочей рубахе мог бы решить, что она какой-нибудь ковбой из Оклахомы на пенсии. Когда мы приехали сюда пятнадцать минут назад, она по нашим лицам сразу всепоняла и сказала: «Давайте выйдем на улицу. Не хочу, чтобы печальные вести оседали на этих стенах».

Она провела нас через большое главное здание на просторное заднее крыльцо под навесом из теса. Перед нами был цветник – неистовая палитра из белых, желтых и пурпурных полевых цветов. За ним расстилался луг, заканчивавшийся рощицей персиковых деревьев. В отдалении две женщины занимались ремонтом ограды: одна держала столб, другая прибивала к нему проволоку. Вокруг них суетилось с десяток коз. Некоторое время я смотрел на этих животных; они выглядят счастливыми, подумал я, насколько счастливыми могут быть козы.

– Я не знаю, как у вас происходят такие вещи… – запинаясь, начал Гарри, после того как сестра Беатрис поведала нам о годах, проведенных Мари Гилбо в монастыре. – Она пришла к вам сразу после школы или колледжа?

Сестра Беатрис сидела в кресле-качалке, а мы с Гарри – на большой деревянной скамье. Каждые несколько секунд она закрывала глаза, словно стараясь отгородиться от того ужаса, который мы принесли в это мирное убежище.

– Она была подкидышем, детектив Наутилус.

– Отказным ребенком? Вроде тех, которых оставляют на ступеньках?

– Действительно, ее нашли на наших ступеньках. Но она уже не была ребенком; по крайней мере, хронологически. В тот день, когда я открыла дверь навстречу этой плачущей отчаявшейся девушке, ей было двадцать два. Но Мари чувствовала себя потерянной, словно маленькая девочка в трущобах Рио или Калькутты. Я спросила ее, почему она пришла к нам. Знаете, что она мне ответила?

Гарри наклонился вперед.

– Что?

– Она сказала, что пришла на свет. И сказала это очень серьезно.

Гарри кивнул.

– Трудно отказать такому в приюте.

– Она начинала как волонтер. Мы предоставляли жилье в обмен на работу. Она трудилась безостановочно, как мул. Я говорила ей: «Успокойся, Мари, сделай перерыв. Эта работа никуда от тебя не убежит». Но в ответ она налегала еще сильнее, будто ей постоянно надо было быть в движении. Позднее она призналась, что постоянная работа приглушала ее воспоминания.

– Воспоминания о чем?

Сестра Беатрис смущенно отвела взгляд в сторону луга.

Две женщины перешли к следующему столбу изгороди. козы следовали за ними.

– Перед тем как она отправилась учиться, мы с ней говорили обо всем. Но все эти разговоры останутся между нами. Ее жизнь до… не предусматривала огласки.

За этими ее словами мне все же послышалась необходимость поговорить.

– Я уважаю ваши правила, сестра, но, возможно смерть Мари как-то связана с ее прошлой жизнью, той что превратила ее в ту потерянную маленькую, девочку много лет назад.

В глазах сестры Беатрис вспыхнул злой огонек, голос ее стал жестким.

– Ее бросили с самого рождения, детектив Райдер. Ее отец был зажиточным развращенным мужчиной, щеголявшим своим образом жизни. Мать же, напротив, – сдержанной и безразличной. Мари была случайным, нежеланным ребенком, и родители постоянно укоряли ее этим фактом, пока, в конце концов, не выставили за дверь, когда ей исполнилось семнадцать.

Гарри тяжело вздохнул, отведя глаза в сторону. Истории, которые так начинаются, редко имеют хороший конец.

– Поначалу свобода для робкой, но умной девушки стала неожиданным приключением, – продолжала сестра Беатрис. – Но отверженные непроизвольно ищут себе суррогатную семью. Она нашла ее в группе студентов академии искусств, которые были несколько старше ее. Они стали…

– Академии искусств в Париже? – перебил я ее, и словно холодная сталь коснулась моей спины.

Сестра Беатрис посмотрела на меня удивленно. И подозрительно.

– Как вы догадались?

– Не знаете ли вы, был ли среди этих студентов некто по имени Марсден Гекскамп?

Сестра Беатрис резко встала; пустое кресло-качалка мерно раскачивалось, постукивая о пол.

– Что вам об этом известно? – понизила она голос почти до шепота;

– Немного, имя и кое-что из его деяний. В качестве убийцы.

– Детектив, Мари никому не причинила вреда. Она лишь последовала за этой группой из Франции, и к этому времени зубы Марсдена Гекскампа уже рвали ее душу. Я знаю, что некоторые из последователей этого негодяя тоже были убийцами. Другие – просто наблюдателями. Гекскамп – этот цветок зла – любил всевозможные… эротические развлечения. Именно для этого он и использовал Мари. В других более темных действах этого ужасного человека – в убийствах – она не участвовала.

– Это она вам об этом рассказала? – спросил я.

– Мари отдала себя в руки Господа. После этого у нее не осталось никаких тайн. Она перестала смотреть в глаза дьявола и заглянула в глаза Бога. Я приняла ее отречение от позорного прошлого, и она говорила со мной обо всем, потому что стала свободной.

Я наклонился к ней поближе.

– Возможно, вопрос покажется вам грубым, но это очень важно. Была ли она когда-нибудь проституткой?

Сестра Беатрис странно посмотрела на меня.

– В классическом смысле этого слова – нет. Ее отец выплачивал ей немалое содержание для жизни вне дома. Первоначально именно наличие денег и привлекло к ней эту студенческую группу. Она не продавала себя за деньги незнакомым людям, но говорила так: «Для Гекскампа я была шлюхой». В этом смысле, мне кажется, она чувствовала себя проституткой.

– Расскажите про ее последние дни жизни здесь.

– Вставала до восхода солнца и работала, как всегда. Она любила трудиться в саду, консервировать фрукты кормить маленьких козлят. Как обычно, она была несколько взволнована предстоящей поездкой, главным образом, возможностью встреч с новыми людьми. Мари уехала, и больше мы о ней ничего не слышали.

– Можем мы осмотреть ее комнату? – спросил Гарри.

– Конечно.

Мы прошли за сестрой Беатрис через весь дом, мимо широких дверей тихой часовни с массивными деревянными скамьями, полукругом стоявшими перед большим распятием. Лучи солнца, пробивавшиеся сюда через цветные оконные витражи, были окрашены особенным алым цветом. Иисус, опустив глаза, смотрел вниз, несгибаемый в своих страданиях. Я поймал себя на мысли, что шел на цыпочках, пока мы не свернули в длинный коридор с дверьми по обе его стороны.

– Вот ее комната. Была ее…

Здесь все казалось обычным и безмятежным: в желтом свете, льющемся из большого окна, плясали золотистые пылинки; кровать, большой книжный шкаф, комод с выдвижными ящиками, письменный стол, стул, на полу небольшой плетеный коврик. Над столом висело распятие – уменьшенная версия того, что стояло в часовне. Меня привлекла одна деталь: венец размером со свадебный с острыми, как иголки, шипами.

– Может быть, вы обнаружили что-то, объясняющее исчезновение Мари? – спросил Гарри.

– Я посмотрела у нее в столе, но ничего там не нашла. Несколько дней назад приезжала полиция округа, но это было еще до того, как… как ее нашли…

Сестра Беатрис разрыдалась. Гарри подвел ее к стулу и помог сесть. Я осматривал книжные полки. Религиозные тома и биографии святых перемежались книгами по садоводству и животноводству. Здесь же – несколько детективов в бумажных обложках. В шкафу висела рабочая одежда, несколько платьев и брючных костюмов, две рясы. В комоде я тоже не нашел ничего предосудительного. Гарри умело встал между мною и сестрой Беатрис пока я рылся в белье сестры Мари, простом и без прикрас. Я заглянул под кровать, под матрас – ничего.

Далее – письменный стол. Небольшая пачка обтрепанных конвертов. И один нестандартный коричневый, на котором печатными буквами был написан только адрес монастыря.

– Это ее почта, сестра Беатрис?

– Да, за последние пару дней.

– Не возражаете, если я…

– Нет, прошу вас, делайте то, что считаете нужным.

Я вытащил из кармана куртки латексные перчатки и взял со стола коричневый конверт. Он был толщиной около сантиметра, проштампован в Мобиле в прошлую среду, на следующий день, после того как был снят номер в «Уютных хижинах». Я распечатал его и вытряхнул содержимое на стол.

Еще один конверт. Тоже коричневый, напоминающий тот, который, по описанию Лидии Барстоу, пришел Рубину Койлу.

– Почему-то мне кажется, что я знаю, что там внутри, – сказал Гарри.

Я вскрыл второй конверт и вытряхнул на ладонь два кусочка картона, склеенных между собой липкой лентой. Сняв ее, я разделил картонный сэндвич.

На руку мне упал кусочек чего-то яркого и красочного. Это был фрагмент рисунка на обрывке холста размером не больше почтовой открытки. Красные, белые и синие мазки, покрытые глазурью, имели удивительную глубину и объемную реалистичность. Он был поразительно красив. Присмотревшись повнимательнее, я заметил белую черточку, напоминавшую осколок кости, из которой сочится вязкое содержимое. По поверхности извивалось нечто, похожее на золоченых червей. Сестра Беатрис потянулась к рисунку, словно испытав действие магнита.

– Он прекрасен, – сказала она, пораженно замерев на месте. – И все же…

Гарри посмотрел на часы.

– Вот уже три часа, как мы выехали из Мобила, – сказал он. – Почему бы тебе не позвонить этому Уиллоу и не сказать, что компания продолжает действовать.