Текст книги "Ночной огонь"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

«Невозможно не учитывать некоторые неопровержимые факты».

«Даже так? Какие именно?»

«Я не желаю знакомиться с твоими родственниками, мне дела нет до твоего дяди Форби, я плевать хотел на музыку твоей кузины и с удовольствием обойдусь без ужина твоей бабки. Я хочу тебя, и только тебя».

«Джаро, ты полностью подчинился первобытным инстинктам, подобно нашим пещерным предкам. Что, если я откажусь?»

«Тогда я откажусь присутствовать на концерте – мне совершенно незачем встречаться с твоей родней».

Лиссель вздохнула: «Хорошо, дай мне подумать. Наверное, нам удастся как-нибудь избежать ужина, под тем или иным предлогом».

Теперь Джаро уже хорошо понимал, что Лиссель серьезно и настойчиво желала, чтобы он встретился с Форби Мильдуном – непонятно только, по какой причине. Это было любопытное наблюдение, и он задумался о его последствиях. Позволит ли ему Лиссель переспать с ней только для того, чтобы состоялся его разговор с Мильдуном? Целомудрие Лиссель всегда оставалось под вопросом, но она в любом случае была вертихвосткой, каких мало, и Джаро не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Лиссель всегда делала то, что ее больше всего развлекало. Учитывая все обстоятельства, забавная игра стоила свеч.

«Так как же? Да или нет?»

Лиссель кивнула, но Джаро уже подозревал, что она замышляла препятствия и оговорки, чтобы прибегнуть к ним при первой возможности.

Через разукрашенные ворота на двор Лицея ввалился Ханафер в компании друзей. Лиссель увидела его и печально улыбнулась: «Сегодня вечеринка «Распутных сумасбродов». Ханафер хотел, чтобы я туда пришла. Я отказалась из-за концерта. Если он узнает, что ты был со мной на концерте, и что мы куда-то отправились вместе после концерта, он взбеленится. Но не беспокойся – он ничего не узнает. По меньшей мере, не от меня».

Джаро смотрел на кишащий студентами двор: «Вот он идет. Можешь рассказывать ему все, что угодно».

Лиссель изумленно раскрыла глаза: «Ты же не хочешь, чтобы я его предупредила?»

«Почему нет? Пожалуй, я сам ему об этом скажу».

Ханафер подошел к столику с регистрационным журналом, после чего вернулся к приятелям. Прогулявшись туда-сюда, он направился к буфету. Заметив Лиссель и Джаро, Ханафер тут же остановился. Лиссель стояла слишком близко к профану – гораздо ближе, чем, с точки зрения Ханафера, подобало престижной девушке, соблюдающей правила хорошего тона. Золотистые брови Ханафера взвились; выставив выдающийся подбородок, он закричал: «Эй, проныра! Ты, кажется, так ничему и не научился? Разве ты не видел объявление у входа? Там написано: «Прокаженным, холуям, туфтякам и пронырам вход воспрещен!» Убирайся, пока тебя не проводили пинками, и не мешкай, щенок, а то еще лужу напустишь у всех на виду! Пошевеливайся! Пошел вон!»

Обращаясь к Лиссель, Джаро заметил: «Ханафер становится невыносимым».

Лиссель отозвалась нервным смешком: «Ханафер тебя не выносит, это уж точно. Тебе лучше уйти. Позвони мне позже».

Джаро покачал головой: «Альтея Фат объяснила мне, как следует вести себя в таких ситуациях. Я должен заверить Ханафера в том, что никому не желаю причинять никаких неудобств, и разъяснить ему, что гнев и раздражение неконструктивны. Ханафер осознáет свою ошибку и принесет извинения».

«Попробуй, – пожала плечами Лиссель. – Он уже сюда идет».

Ханафер решительно пересек двор, остановился, бросив на Джаро презрительный взгляд, и взял Лиссель за руку: «Пойдем, Лиссель! Здесь невыносимо воняет пронырой. Кажется, я понятно выражаюсь?»

Лиссель высвободила руку: «Будь так любезен, Ханафер! Мне надоело, что меня все время дергают то туда, то сюда!»

«Прошу прощения! Но давай опрокинем по бокалу вина и обсудим наши планы на выпускной вечер».

«Не теряй времени зря, – вмешался Джаро. – На выпускном балу Лиссель буду сопровождать я».

Лицо Ханафера недоуменно вытянулось. Джаро продолжал: «Кроме того, сегодняшний вечер мы тоже проведем вместе».

«И что вы собираетесь делать сегодня вечером?» – Ханафер говорил медленно и гнусаво, самым угрожающим тоном.

«Пойдем на концерт в консерваторию – концепция, выходящая за пределы твоих умственных способностей, Ханафер. А после концерта, скорее всего, уедем куда-нибудь в горы, чтобы поужинать наедине, до полуночи».

Лиссель сдавленно рассмеялась: «Замечательно! Но перестань дразнить беднягу Ханафера, он уже красный, как помидор – вот-вот лопнет!»

«Значит, ты отправишься с этим подкидышем на концерт?»

«Честное слово, Ханафер, это не твое дело. Научись себя вести, пока не поздно».

Пальцы Ханафера сжались в кулаки, разжались, снова сжались – он развернулся и ушел. Лиссель смотрела ему вслед. «Ты поступил безрассудно», – тихо и задумчиво сказала она.

«Неужели? Почему же?»

«Ты положил начало тому, что теперь уже не остановишь».

Ханафер присоединился к трем приятелям; они стояли, переговариваясь вполголоса, и время от времени посматривали в сторону Джаро.

Лиссель поежилась: «Они ведут себя, как звери! Тебе это не сулит ничего хорошего. Разве ты не боишься?»

«Нет, не боюсь. Так что же, где мы встретимся сегодня вечером? И как мне следует одеться?»

Лиссель сомневалась, ее указания звучали неубедительно: «Теперь мне кажется, что все это не такая уж удачная затея. Моя матушка – исключительно благовоспитанная особа, она может усмотреть в твоем присутствии нарушение приличий. А моя бабка отличается настолько властным и надменным характером, что однажды я слышала, как она сделала выговор осанистому пожилому господину – одному из «Лемуров», ни больше ни меньше! – только за то, что тот взял с подноса пирожное с кремом вместо хлебца с анчоусами. Как тебе одеться? Оденься в черное; лучше всего подойдут брюки в стиле «бельминстер». Проследи, чтобы на тебе не было ничего зеленого или в оранжевую крапинку. Веди себя вежливо, ничего не роняй и помни, что ты – музыкант».

Джаро поджал губы: «Возникает впечатление, что мне придется танцевать на канате!»

Лиссель приблизилась к нему: «Нет, Джаро! Сегодня вечером! Мы будем вместе! Но все должно пройти без сучка без задоринки, и тебе обязательно нужно поладить с дядей Форби».

«Ладно, – проворчал Джаро. – Сегодня я продемонстрирую строгое соблюдение самого привередливого этикета. Буду жевать хлебцы с анчоусами и оставлю дома мой новый зеленый галстук. А для того, чтобы поддерживать разговор, я буду обсуждать достоинства суанолы и, может быть, невероятные особенности квакгорна».

«Не обижай дядюшку Форби! – поспешно прибавила Лиссель. – Знакомство с ним может оказаться очень полезным».

«Сделаю все, что смогу. А теперь – до встречи! Ханафер на нас смотрит?»

«Он только и делает, что на нас смотрит».

Джаро обнял Лиссель и поцеловал ее. Она сначала застыла, но сразу размякла.

«Давно хотел это сделать!» – с удовлетворением заметил Джаро.

Лиссель ухмыльнулась в ответ: «Мне было бы приятнее, если бы ты это сделал не только для того, чтобы разозлить Ханафера».

«А, он ничего даже не заметил!» Джаро наклонился, чтобы снова поцеловать ее, но Лиссель отстранилась: «Ханафер прекрасно все видит. Всем остальным тоже все видно». Отступив на шаг, Лиссель высвободилась из рук Джаро: «Один поцелуй можно объяснить, как дружеское прощание. Слишком дружеское, вероятно, но не служащее поводом для грязных слухов. Два поцелуя означали бы, что нам нравится целоваться. Три поцелуя вызовут настоящий скандал».

«И Ханафер считал наши поцелуи?»

«Можешь в этом не сомневаться! Но теперь он куда-то спешит. Хм. Странно! Как правило, Ханафер не удерживается от громогласных замечаний». Лиссель покосилась на Джаро: «Боюсь, ты уязвил его болезненное самолюбие».

«Ханаферу придется научиться стоически переносить удары судьбы», – сказал Джаро.

Лиссель отвернулась и тихо сказала: «Иногда ты меня просто пугаешь».

5

Когда Джаро позвонил Лиссель после обеда, она отвечала медленно и неохотно, словно внутренне преодолевая ряд непредвиденных осложнений.

«У нас полный переполох, – уныло сообщила Лиссель. – Дядю Форби никто не может найти – по-видимому, он на каком-то важном совещании, но никто не знает, когда он освободится. Бабушка в бешенстве, мы все ходим вокруг нее на цыпочках». С учетом сложившихся обстоятельств, пояснила далее Лиссель, на концерте Джаро должен был ограничить общение с ее родственниками исключительно формальным присутствием.

«Под «сложившимися обстоятельствами» ты имеешь в виду настроение твоей бабки?»

«Боюсь, что так. Тетушка Дульси взяла на себя приготовления к ужину, но бабушку ее приготовления не устраивают, и теперь тетушка тоже в бешенстве, потому что ей придется все менять. Но концерт состоится – то есть мои обязательства перед тобой можно считать выполненными».

Джаро не понял: «О каких обязательствах ты говоришь? И каким образом тебе удалось их выполнить в мое отсутствие?»

«Пожалуйста, Джаро! Не будь таким докучным. Ты хотел меня сопровождать, и я это устроила. А теперь слушай внимательно. План по существу не изменился. Леди Винзи – это моя бабка – желает, помимо прочего, отпраздновать сегодня вечером день рождения тетки Зельды. Сначала родня соберется, чтобы выпить и поболтать, в Примео, усадьбе леди Винзи на склоне холма Ларнингдейл, после чего все отправятся в консерваторию за Пингари-парком. После концерта родня вернется в Примео на семейный ужин».

«И какая роль отводится мне во всем этом сценарии?» – поинтересовался Джаро.

«Все идет не так гладко, как я надеялась – особенно в связи с отсутствием дяди Форби. Но ты мог бы встретиться с нами в вестибюле консерватории. Я тебя представлю, как музыканта, и тебя, конечно же, пригласят присоединиться к нам в ложе леди Винзи. Может быть, тебе даже разрешат сидеть рядом со мной; это зависит от того, за кого тебя будет принимать леди Винзи – за профана и слюнтяя или за настоящего знатока модернистской музыки». Лиссель пояснила далее, что Джаро должен был вести себя безукоризненно, так как присутствующие в ложе будут следить за каждым его движением. Лиссель собиралась спокойно объяснить родственникам отсутствие у Джаро какой-либо весомости тем, что его приемные родители, профессора Хильер и Альтея Фаты, приобрели высокую репутацию скорее в межпланетном сообществе специалистов, нежели в местных кругах. Лиссель могла также упомянуть о стремлении Джаро изучать музыку затерянных племен на далеких планетах. «В любом случае, – с насмешливой назидательностью продолжала Лиссель, – тебе надлежит вести себя скромно, по большей части помалкивать и не распространяться по поводу личных мнений и наблюдений. Таким образом тебе, может быть, удастся не возбудить лишние подозрения у леди Винзи, хотя на семейный ужин тебя, конечно, не пригласят».

В том, что касалось ее матери, леди Иды Биннок, Лиссель посоветовала Джаро ни в коем случае ей не противоречить – если он не хочет, чтобы его тут же отнесли к разряду «наглых неоперившихся пошляков». Джаро чувствовал, что Лиссель говорит отстраненно, с прохладцей – словно уже сожалела о том, что его пригласила, и опасалась последствий своей затеи. Он решил ничего не говорить по этому поводу, понимая, что их «сделка» в любом случае была не более чем призрачной приманкой, и что Лиссель с самого начала не собиралась провести с ним ночь. Судя по всему, Лиссель уже неоднократно прибегала к такого рода туманным обещаниям, возбуждавшим ее воображение и сулившим ей те или иные выгоды, но каждый раз уклонялась от их выполнения по существу.

Джаро вздохнул и пожал плечами. Если Лиссель решила не вступать с ним в интимные отношения, может быть, это было даже к лучшему. Несмотря на внешнюю привлекательность, умственные процессы Лиссель никак не гармонировали с его способом видеть и понимать окружающий мир. «Любопытно! – думал он, – Куда подевалась необузданная энергия юности с ее намеками на возможность сексуальных авантюр?» Разговаривая по телефону, то есть находясь дома, в привычной обстановке, Лиссель казалась осторожной и расчетливой. Джаро припомнил дни, проведенные в Ланголенской гимназии. Очаровательная Лиссель, дразнившая и провоцировавшая всех вокруг, мало изменилась с тех пор, хотя ее пикантность приобрела более интенсивный, отработанный характер. Но даже тогда, в подростковом возрасте, ей не хватало способности привлекать его внимание, свойственной Скирлет Хутценрайтер – как только на сцене появлялась Скирлет, Лиссель словно скучнела и блекла. Странно! Как давно это было! Драгоценная храбрая Скирлет – что с ней сейчас? О ней никто ничего не слышал с тех пор, как она уехала из Танета.

Прошло несколько часов.

Лиссель снова связалась с Джаро, чтобы дать последние указания. Теперь она выглядела еще более напряженной и рассеянной, причем ее исключительно беспокоило отсутствие Форби Мильдуна: «Он позвонил, но все это страшно раздражает бабушку – она терпеть не может, когда кто-нибудь опаздывает».

«Наверное, он предпочитает проводить время с друзьями в клубе», – предположил Джаро.

«Нет, у него какое-то важное дело, но раньше он говорил, что это не более чем формальность, и сегодня вечером мы должны были собраться все вместе. Что ж, неважно! Ты в любом случае придешь, насколько я понимаю?» – в голосе Лиссель не осталось никакого энтузиазма, она явно надеялась, что Джаро найдет предлог отказаться от приглашения.

«Обязательно приду», – заверил ее Джаро.

Наступило непродолжительное молчание, после чего Лиссель ответила: «Хорошо, приходи. Хотя вполне возможно, что я не смогу уделять тебе достаточно внимания. По сути дела, если с нами не будет дяди Форби...» Лиссель прервалась, после чего торопливо закончила: «Все это может оказаться сложнее, чем я думала, потому что мои мать и бабка чрезвычайно чувствительны к различиям в социальном статусе».

«Ничего страшного, – успокоил ее Джаро. – Существуют другие соображения, по которым мне следует явиться на концерт».

«Какие такие соображения?» – с подозрением спросила Лиссель.

«Объясню как-нибудь потом».

«Гм! Ладно – не опаздывай, я не могу задерживаться ни на минуту».

«Я приду вовремя».

6

Джаро тщательно оделся, стараясь не выглядеть щеголем или пижоном. Он приехал в центр Танета на маленькой двухместной машине родителей; так как у него не было членского билета или абонемента, выданного «Ассоциацией покровителей искусств», ему пришлось запарковаться на общественной стоянке за Институтом и пройти в консерваторию пешком через Пингари-парк.

В свое время в вестибюле показались Лиссель и ее родственники. Джаро выступил вперед, и Лиссель его представила – группа почти не задержалась, ограничившись формальными приветствиями на ходу. Тем не менее, по мнению Джаро, все обошлось без неприятностей. Никто не задавал ему подозрительных или вызывающих вопросов, не было даже высокомерно-презрительных жестов. По существу, грозная леди Винзи почти его не замечала. Леди Ида, мать Лиссель, смерила его проницательным, но не враждебным взглядом. Остальные проявляли безразличие. Вопиющим нарушением порядка вещей было отсутствие Форби Мильдуна. По-видимому, именно этим объяснялась напряженная, мрачноватая молчаливость леди Винзи, леди Иды и Лиссель. Джаро понимал, что во избежание конфликта ему следовало вести себя обходительно и держаться на втором плане; забавляясь своим лицемерием, он позволил себе украдкой усмехнуться.

Вся компания поднялась в зал консерватории; Лиссель и Джаро замыкали шествие. Они сразу направились в ложу. На несколько секунд, пока присутствующие рассаживались, возникла неразбериха, и хриплые строгие указания леди Винзи гулко разносились по аудитории. Джаро ненавязчиво нашел себе место рядом с Лиссель, у боковой перегородки; казалось, его никто не замечал. Лиссель вела себя отстраненно. Джаро молча сидел, наблюдая за компанией и пытаясь представить себе, из-за чего настроение Лиссель так резко изменилось. Ее лицо побледнело и вытянулось; как обычно, однако, она выглядела изящной и притворно застенчивой в темно-синем платье, украшенном несколькими скромными полосками белых и розовых кружев. На голове у нее была пересекавшая лоб темно-красная лента, расшитая синим орнаментом, с неограненным лунным камнем посередине.

Усевшись, леди Винзи обвела взором аудиторию и во всеуслышание поделилась наблюдениями по этому поводу. Мало-помалу завязался благопристойный разговор, и даже Джаро позволили вставить две-три фразы. Он вел себя настолько чинно, что леди Ида, сидевшая слева от Лиссель и внимательно следившая за каждым его движением, не могла найти никакого повода для критики. Леди Ида, невысокая и уже немного расплывшаяся матрона в стильно обтягивающем грудь платье, отличалась лилейно-кремовой кожей и крашеными завитыми кудряшками розоватого оттенка. Ее безукоризненно выхоленная фигура казалась, поблескивала лаком, словно сошла со страницы журнала мод. «Такой будет Лиссель, – подумал Джаро, – когда пройдут годы и от молодости останутся одни воспоминания».

Подобно остальным родственникам Лиссель, леди Ида с очевидным почтением относилась к леди Винзи, на редкость уродливой высокой старухе с мощным торсом, обширным тазом и длинными костлявыми конечностями. Череп леди Винзи ощетинился жестким ворохом поседевших волос со стальным отблеском; на ее оплывшем складчатом лице пестрели пятна цвета старой ржавчины. Крупные черты ее лица производили впечатление грубости, даже вульгарности: мохнатые брови нависли над глубокими темными провалами глазниц, морщинистая задубевшая кожа обвисала со щек ниже челюстей, как у бульдога, кончик горбатого мясистого носа практически закрывал верхнюю губу. Несмотря на все эти недостатки, леди Винзи излучала такую жизненную силу и напористость, что ее уродство становилось положительным качеством и привлекало взгляды окружающих. Громкий и хриплый голос старухи точно соответствовал ее характеру; ее замечания, самого интимного и конфиденциального сорта, можно было слышать на другом конце зала, причем это ее нисколько не беспокоило. Окруженная родней, она казалась символом первобытного матриархата, источающим властную ману. У Джаро возникло впечатление, что от нее исходил жирноватый сырой запашок, как от висящей на крюке туши огромного костлявого зверя. Джаро переводил взгляд с леди Винзи на леди Иду и на Лиссель. Три поколения, три личности, как на полицейском параде для сравнения подозреваемых! Присмотревшись, можно было заметить некоторое сходство между тремя, какой бы нелепой не представлялась идея такого сходства. «Прелести Лиссель больше никогда не вызовут у меня возбуждение», – подумал Джаро.

Заметив его внимание, Лиссель прошептала: «Вот! Теперь ты встретился с моей семьей – роскошная компания, правда? Матушка – как драгоценная кукла, вся блестит и переливается! А леди Винзи у всех вызывает трепет».

Джаро решил сменить тему разговора: «Где же твой дядя?»

Мимолетное оживление Лиссель пропало, лицо ее вытянулось пуще прежнего: «Сегодня его постигла большая неудача, поэтому он плохо себя чувствует».

«Что случилось?»

Лиссель поджала губы: «Его надул проклятый Гильфонг Рют, и это всем нам дорого обойдется».

«Всем вам?»

Щеки Лиссель слегка втянулись, она выставила лицо вперед – так, что нос ее словно воткнулся в воздух; на какое-то мгновение Джаро увидел нарисованный в бледных пастельных тонах неопределенно-капризный набросок профиля леди Винзи. Видение это исчезло так же быстро, как появилось, но у Джаро перехватило дыхание, он окаменел. Теперь он не соблазнился бы возможностью переспать с Лиссель, даже если бы та явилась ему обнаженной в ванне, наполненной сладкими сливками.

«Мы все разделяем горе дядюшки Форби», – ответила Лиссель и быстро отвернулась.

Леди Винзи впервые заметила Джаро. Изучив его в течение пяти секунд, она изгнала его за пределы сознания, как рыбак, выбрасывающий сорного малька обратно в воду.

Джаро просмотрел брошюру с программой концерта. В ней, помимо прочего, говорилось:

«Сегодня вечером «Пиликающие отруби» исполнят последовательность вдохновенных музыкальных иллюзионов в стиле пяти символизмов новой эонической геральдики, завершенную репризой, формирующей ослепительно выразительное единство».

Из дальнейшего описания Джаро почерпнул, что включенные в программу произведения, несмотря на прецизионную утонченность их структуры, могут не оказаться непосредственно доступными неподготовленному слушателю.

Пять музыкантов, один за другим, вышли на сцену, расселись и настроили инструменты. Всякий раз, когда Джаро посещал музыкальные концерты, наибольшее удовольствие ему нередко доставляла именно эта часть: случайные робкие звуки, уже почти сочетающиеся, постепенно становились все более приятными и осмысленными, приближаясь к гармоническому согласованию – волнующее возбуждение нарастало и находило разрешение.

Квинтет приступил к исполнению. Джаро вскоре признал полное поражение. «Иллюзионы» превосходили его понимание во всех направлениях одновременно. Во время перерыва леди Винзи заявила, что только виртуозное мастерство ее внучки Дорсен позволяло терпеть эту кошачью какофонию. Благодаря изумительной акустике зала, ее замечание могли отчетливо расслышать все присутствующие.

Джаро держал при себе свои мнения, хотя позволил себе осторожно согласиться с леди Идой в том, что голосоведение представлялось несколько запутанным. Дорсен привела в ложу собрата-музыканта, угрюмого молодого человека, игравшего на тамурете. Он попытался разъяснить «иллюзионы» леди Иде: «То, что вы слышите – особый музыкальный материал. Разумеется, сегодня никто не покинет зал, насвистывая запомнившиеся мелодии. Звуки различной высоты и продолжительности предназначены быть не вещами в себе, а границами или промежутками, определяющими паузы между ними. Красота «иллюзионов» кроется в контрапункте так называемых «звуковых пустот» или пауз, в их напряженном взаимодействии».

Леди Ида заметила, что, несмотря на несомненные достоинства исполняемой музыки – если бы у нее не было достоинств, никто не стал бы ее исполнять, не так ли? – она все же выходила за рамки осмысленного восприятия. Джаро решил, что осторожная поддержка ее мнения ничему не повредит, но на его слова никто не обратил внимания. Леди Винзи громогласно вопросила: «Почему бы этим «Пиликающим отбросам», или как их там, не отложить инструменты и не позволить публике наслаждаться тишиной в ее первозданной форме?»

Исполнение продолжилось; публика прилежно слушала. По окончании концерта леди Винзи промаршировала вон из ложи, увлекая за собой стайку родственников; Джаро снова замыкал процессию. В вестибюле леди Винзи задержалась, чтобы поговорить со знакомыми. Джаро и Лиссель вышли на террасу перед консерваторией.

«Великолепная музыка, не правда ли? – сказала Лиссель. – Надеюсь, тебе она понравилась. Надо полагать, для тебя это был знаменательный вечер. Ты встретился с моей матерью, вращающейся в избранном кругу «кахулибов», и познакомился с леди Винзи, что само по себе большая честь. Она из числа «сассельтонских тигров» и пользуется всеобщим почетом. Ты должен быть мне очень благодарен».

«Благодарен? За что? – охваченный внезапной яростью, спросил Джаро. – Ты заставила меня слушать этот, с позволения сказать, музыкальный бред – да еще в компании беспардонной старой ведьмы! Когда я присел рядом с твоей матерью, она позаботилась поднять сумочку с кошельком и положить ее с другой стороны. Неужели ты думаешь, что оказала мне какую-то услугу? С моей точки зрения, ты сыграла со мной тошнотворную шутку!»

Лиссель всплеснула руками и топнула ногой, тоже не на шутку разозлившись: «Тогда зачем ты пришел?»

«На то есть свои причины».

«Неужели? Какие такие причины?»

«Могу тебя заверить, что к числу этих причин не относятся наши первоначальные планы на сегодняшний вечер – я с самого начала ни в грош не ставил твои обещания. Я тебя насквозь вижу».

Глаза Лиссель бегали: «Тише! Ты ведешь себя неприлично, на нас смотрят».

На террасе появилась леди Винзи. Она прошествовала мимо Джаро так, будто он не существовал. Леди Ида попрощалась с ним сухим кивком и тоже поспешила прочь. Лиссель воскликнула: «Все чем-то недовольны, все куда-то торопятся, полная неразбериха! Не знаю, что делать. Спокойной ночи!»

Лиссель бегом догнала свою мать, и вся их компания погрузилась в большой старомодный экипаж, уже ожидавший под террасой. Экипаж величественно отъехал от консерватории и пропал в темной глубине Пингари-парка. Джаро остался один на ступенях. Он подождал несколько минут, пока публика, покидавшая зал, не разошлась. У него за спиной, в консерватории, погасли светильники. Теперь террасу озаряли только сполохи вечного огня, горевшего в монументальном бронзовом кольце.

Джаро поежился – холодный ветер гнал обрывки тумана вниз по склонам горы Вакс и между стволами деревьев Пингари-парка. Спустившись по ступеням, он направился туда, где оставил двухместный автомобиль. Парковая дорожка вилась между древними тисами, кедрами, земляничниками и разнообразными туземными деревьями. Листва их крон заслоняла звезды; парк бледно озарялся лишь светом, сочившимся из-за деревьев со стороны фонарей на стоянке.

Джаро не спеша прошел метров пятьдесят, после чего остановился и прислушался. Тишину нарушали только вздохи ветра в листве.

Пройдя еще несколько шагов, Джаро снова остановился. Он тихо шипел от нетерпения. Неужели его зря заставили слушать пиликанье «Отрубей» и терпеть общество леди Винзи и леди Иды? Наконец он услышал то, чего ждал: приглушенные звуки осторожных торопливых шагов.

Джаро улыбнулся, мягко и задумчиво, снял пиджак и повесил его на руку. Он снова прислушался. Шаги становились громче – Джаро уже заметил сзади покачивающиеся высокие черные крылья и развевающиеся на ветру черные плащи. Он аккуратно положил пиджак на газон рядом с дорожкой, обернулся и приготовился.